Страница:
— У тебя синхронизатор. Сильнее его оружия нет. И послание одного Фирсова другому. При умелом обращении оно заменит ядерный чемоданчик президента, так что пистолет тебе не понадобится. Стрельба в городе — это провал.
— А Коляну вы письмо не доверяете?
— Он человек надежный, но уж больно самостоятельный. Начнет пороть отсебятину, все испортит. То, что находится внутри, — Фирсов многозначительно потыкал в замусоленную бумагу, — очень и очень серьезно.
— Новый компромат? — догадался я. — На вас?
— А как, ты думал, можно заставить подчиняться полковника ФСБ? После того, как все сделаете, не задерживайтесь. Я тут в конце приписал, что ты от друзей, но он ведь может и не поверить.
— Я бы точно не поверил.
— Я тоже, — сказал без улыбки Фирсов.
В две тысячи первый мы отправились старым маршрутом: автобусом до парома, и два скачка в сгоревшей бытовке.
Простояв на дороге минут сорок, мы остановили груженный торфом самосвал, который подбросил нас до «Водного стадиона». Плату за проезд водитель брать не хотел, но я насильно всучил ему десятку, чтобы проверить реакцию.
— Спасибо, — виновато проронил он.
Кажется, деньги, оставшиеся у Ксении, были по-прежнему в ходу. Не динары, не синие ооновские банкноты — обыкновенные русские рубли. В две тысячи первом не все еще было потеряно.
Находясь в обществе Куцапова, я волновался в основном за то, чтобы он сгоряча не ухлопал кого-нибудь из местных. Ксению я взять с собой не мог — я помнил взгляд Тихона. Не исступленный, нет. Спокойный до змеиного оцепенения. Петрович ошибался, Тихон не мечтатель. Он практик. Разложил Вселенную на атомы, произвел инвентаризацию, внес свои изменения и вновь слепил в единое целое. Нет, не мечтатель. Механик.
Ксения подождет меня в подвале. Если я когда-нибудь и позволю ей встретиться с Тихоном, то не раньше, чем он будет закован в пудовые кандалы.
Вместо Куцапова я мог бы выбрать Левшу, но он был еще более непредсказуем, к тому же до беспамятства влюблен в свой автомат, а такую дуру под рубашкой не спрячешь. Веселый в принципе внушал доверие, но я опасался, что в две тысячи первом матерящийся чернокожий вызовет толки. Кого я еще знал — Коня и Майора? Эти — узкие специалисты, а здесь нужен мастер на все руки.
— Колян, почему вы называете психолога Майором?
— Так майор и есть. Он в войсках служил, по медицинской части. Когда вооруженные силы разогнали, ему предложили перейти в армию Ирака. А он им сказал, что в зоопсихологии не разбирается.
— Сильно. Арабы не обиделись?
— Нет, только голову отрубить хотели. Его Веселый вытащил. Он вообще многих спас.
Граждане мирно текли по своим делам, не замечая двух спешащих субъектов, и вряд ли кто-то догадывался, что у одного имеется ствол, а у другого — невзрачный приборчик, похожий на пульт от телевизора. Но еще больше они удивились бы, узнав, что не пистолетом, а именно дыроколом можно перевернуть весь мир — и даже точка опоры не понадобится.
— Нам нужны колеса, — сказал я.
— Дело нехитрое, только до центра добраться.
— Желательно без криминала.
— Никаких угонов, — заверил Колян.
Я подошел к автобусной остановке и смешался с пассажирами. Так ловить такси было безопасней: если мне снова не повезет с машиной, стрелять по толпе они не посмеют.
У тротуара затормозил «Москвич» ярко-желтого цвета. Я раздосадованно махнул рукой — мол, проезжай дальше, частники нам не нужны. Водитель открыл правую дверь и, пригнувшись, посмотрел на меня.
— "Мерседес" ждешь?
На крыше «Москвича» светился оранжевый гребешок с черными кубиками и словом «TAXI».
— Почему по-английски написано?
— А по-какому надо? По-китайски, что ли?
В «Москвиче» было тесно и холодно. Спереди просачивался дурманящий запах бензина.
— Включи печку, — велел Колян. — Что-то я мерзну.
— Нельзя, задохнемся.
— Так открой окна.
— Тогда продует, — ответил водитель, закуривая мятую сигарету без фильтра. К счетчику он даже не прикоснулся.
Мы остановились на «Пушкинской», и я расплатился. Таксист озадаченно уставился на деньги.
— Что-то не так, братан? — многозначительно произнес Куцапов.
— Все нормально. Только бабки ненастоящие.
— Фальшивые?
— Да вроде нет. Менделеев, я смотрю, как живой, — таксист кисло улыбнулся. — Но где вы видели на полтиннике Менделеева?
— А кто же там, Гитлер?
— Бурлаки.
— Какие еще бурлаки?
— Которые на Волге. Картина такая. У вас другие бабки есть?
— Другие тебе еще больше не понравятся, — сказал я.
— Вы откуда, мужики?
— С Луны, — насмешливо бросил Колян, приставляя к его горлу пистолет. — Ты уж извини, но у нас, на Луне, такие деньги. С Менделеевым.
— Понял, — кротко ответил водитель. — Сдачу давать? — осведомился он, не дыша.
— Оставь себе. Свободен.
— Спасибо, мужики.
— Где ты взял эти бумажки? — спросил Колян, выйдя из машины.
— Бумажки — это то, что у таксиста, а у меня деньги.
— Понятно. А Пушкин на твоих деньгах был?
— Естественно. На сотне. Ты что, не помнишь?
— Помню. — Куцапов обернулся и тоскливо посмотрел на памятник. — Трех богатырей помню.
Мы миновали позор русской кухни — «Макдоналдс», затем аскетичный дворик Литинститута и направились вдоль Тверского бульвара дальше, к самому центру. Не доходя до Никитских Ворот, Куцапов неожиданно свернул в один из кривых переулков. Я было решил, что Коляну приспичило, но заметил, как он обхаживает черный «БМВ».
— Нравится? — спросил он, с нежностью притрагиваясь к стеклам.
— Колян, хватит хулиганить.
— Это моя тачка, Миша. Даже не верится, что ты мог изуродовать такую красавицу. Увел бы что-нибудь попроще.
Я осмотрел машину со всех сторон — ни царапины.
— Та была красного цвета и обтекаемая, как пуля. «ЗИЛ-917» называется. И хотя разбил я ее сегодня, ты об этом узнал еще три дня назад.
— Что ж ты меня, заранее предупредил?
Я промолчал. Куцапов не стал настаивать и занялся автомобилем. Первым делом он залез под заднее колесо и, кряхтя, что-то там отсоединил. Потом он попросил меня принести кирпич, а сам поднял с земли ветку и улегся под капот. Кирпичей поблизости не нашлось, и я выворотил из раздолбанного тротуара кусок асфальта килограмма на три.
— Подойдет?
— Должно. Отойди-ка.
Куцапов с размаха врезал глыбой по замку багажника. Крышка плавно откинулась, а «БМВ» залился оглушительным воем. Колян резво нырнул внутрь, и визги сразу смолкли. Затем он выбил боковое стекло и, просунув руку, открыл дверь. Я без приглашения занял место справа и стал наблюдать, как Колян соединяет провода из рулевой колонки. В зеркало я увидел, что из подъезда выскочил и устремился к машине крепкий парень с крупным черепом. Как заработал мотор, я не услышал, но приборная доска вдруг ожила, стрелки плавно качнулись, и так же плавно, но не мешкая, мы сорвались с места.
— У меня это вышло быстрее и с меньшими потерями, — заявил я нахально.
Куцапов-младший в шлепанцах и спортивных штанах пробежал по переулку до пересечения с бульваром, но его надежды на то, что мы задержимся у выезда, не оправдались. Колян рисково вырулил перед самым носом у «Жигулей» и понесся к Арбату.
Несмотря на то что эта акция сильно отличалась от угона «ЗИЛа», я снова подумал о Ксении и преисполнился гордости и какой-то лихой уверенности: все у нас получится. Я и вообразить не мог, что привязанность к другому человеку добавляет столько страсти и интереса к жизни. Впервые со времен манного детства я не чувствовал себя одиноким — это было восхитительно и странно, поскольку я давно уже смирился с тем, что существую отдельно от шести миллиардов гомо сапиенсов. Более того, я подозревал, что все население Земли так же одиноко, как я, просто оно умело это скрывает.
Перед глазами встал бункер, освещенный десятками керосинок, Ксюша, ожидающая моего возвращения, и во всем вдруг обнаружился смысл. То, что я сейчас делал, было нужно не мне, не какому-то там человечеству, а одной-единственной девушке, ради которой я был готов на любое безрассудство.
Вместе с этой упоительной мыслью появилась и другая, предательская: меня крайне тревожил случай с Мамой. Что, если после нового переброса я вернусь с другой памятью или она изменится у Ксении, не суть важно. Мы можем вновь стать чужими, и я опасался, что повторного счастья не выйдет. Для чего тогда всё: куцаповы, тихоны, дыроколы, сопротивления, для чего тогда я сам?! Нет, Ксения обязательно меня дождется — именно такой, какая она есть. Не верить в это — значит не победить.
Светофор работал как часы, и одно только это уже настораживало. В прошлый раз или, если можно так выразиться, в прошлые разы он подолгу держал красный для главной дороги — проспекта, название которого в моей памяти почему-то не отложилось. Подходило «время Ч», до аварии оставалось меньше минуты, но ни такси, ни фургона «Москарго» на перекрестке не было. Из знакомых машин я отыскал лишь красный «ЗИЛ», да и тот стоял не там, где ему положено, а позади. Стоило ему притормозить, как загорелся зеленый, и группа из двух десятков автомобилей, синхронно разогнавшись, умчалась прочь.
Словно подгадав, когда проезжая часть освободится, на асфальт без грохота, без всякого фурора свалилась бронированная дверь, а еще дальше, метрах в ста — две худые фигурки. Они тут же поднялись и скрылись за домами, а кусок железа продолжал лежать поперек дороги, не вызывая у прохожих никакого интереса. Объяви об этом происшествии газеты, здесь бы сразу образовалось столпотворение, люди долго еще приходили бы к этому месту в надежде на новое чудо. По всей стране выявилась бы армия очевидцев, были бы написаны подробные мемуары, а человек как минимум триста признались бы, что это они прибыли с другой планеты, чтобы научить нас правильной жизни. Возможно, именно так все и будет, но только после того, как раскачаются газетчики, а пока водители раздраженно объезжали артефакт, принимая его за кусок металлолома.
— Видел, видел?! — всполошился Куцапов. — Что это за парочка?
— Мы с Ксенией, — Ответил я не без рисовки.
— А Тихон где?
— А Тихона нет, — горько сказал я, признавая за собой неведомо какую вину.
— Подождем еще?
В его голосе звучала надежда — та, которая по глупой привычке мрет последней.
— Нет смысла.
Почему Тихон не приехал? А с чего я, собственно, взял, что он появится, — просто потому, что видел его здесь раньше? Но ведь Тихон оседлал «Москарго» вовсе не для того, чтобы прокатиться по Москве. Он защищал Шурика. «Нет Кнута — нет Тихона», — родился у меня не слишком оригинальный афоризм, который и подсказал, что делать дальше.
Технология была отработана: Куцапов нашел неприметный переулок, и мы, не вылезая из «БМВ», переехали на полтора часа назад. Первая двойка еще только высаживалась из самосвала, а вторая, то есть мы, уже направлялась к дому Кнутовского, к мексиканскому ресторану, к стрельбе в нем же и к прочим приметам непредсказуемого прошлого. Мы остановились во дворе, и я посмотрел на часы. Уже скоро.
— Ты можешь испортить светофор? — невинно поинтересовался я. — Чтоб не совсем сломался, но и не так чтобы работал.
— Конкретнее.
— Когда мы подъедем к перекрестку, должен гореть красный. Долго гореть.
— Сделаем.
— Хорошо. Возвращайся и жди там. Следи за белым фургоном, Тихон будет в нем.
Куцапов послушно укатил, а я достал сигарету и некоторое время стоял, собираясь с духом. Это совсем непросто — использовать единственного друга в качестве живца. Большая рыба стоит того, чтобы пожертвовать маленькой, но то рыбы. Не поступал ли я по отношению к Шурику подло? А вдруг таксист разгонится чуть сильнее, вдруг Тихон зазевается и не успеет нас спасти — Тихон спасти?! — и мы будем кувыркаться все положенные пятьдесят или сколько там метров, что тогда? Тогда, выкрутился я, нас похоронят в одном целлофановом пакете, и болеть моей совести не придется.
Я покурил, прислушиваясь к звукам рекламной кампании, и когда раздался первый выстрел, зашел в подъезд. Краем глаза я заметил, как по улице пронесся красный «ЗИЛ-917» — Ксения торопилась забрать меня из ресторана. Почему «ЗИЛ»? Куцапов о нем ничего не знает, он ездит на «БМВ» и, кстати, утверждает, что мы попортили именно эту машину. Но мы с Ксенией отправили «девятьсот семнадцатый» в понедельник, и у него была разбита левая сторона, а сегодня среда, и Колян сидит в целехоньком «БМВ». Другой бы на моем месте подивился этому странному несоответствию, но я подобными загадками был сыт по горло. Возможно, здесь пересеклись две близкие версии, возможно — не две, а двадцать две, да хоть сколько, лишь бы Тихон учуял, что его настольная книга под угрозой, и примчался ее выручать…
Шурик был рассеян до полного выпадения из реальности — он опять что-то писал. Я не мог понять, в обиде ли он на меня за тот отрывок или никакой встречи в метро не было и ему просто недосуг. В минуты творческой активности Кнут настолько уходил в себя, что общаться с ним, тем более втолковывать какие-то невероятные вещи про путешествия во времени, было бесполезно.
— Саша, нам надо в Выхино, — произнес я трагически просто. — Очень надо.
— Угу. — Кнутовский наяривал на клавиатуре слепым десятипальцевым методом, движением губ дублируя слова, вырастающие на белом поле «Лексикона». — Сейчас, присядь пока. — Он ударил по «энтеру» и принялся за новый абзац.
— Саша, через сорок минут мы должны быть там. Если у Музы чешется, возьми диктофон, набрешешь по дороге.
От такой наглости Кнут сбился и набрал три твердых знака подряд.
— Слушай, это ты или не ты?
— Я. По-прежнему застенчивый и тактичный. Но страшно торопящийся.
— Зачем нам в Выхино?
— Увидишь.
Когда мы вышли на улицу, напротив стоял, якобы спрятавшись, все тот же «ЗИЛ». Меня так и подмывало послать ему воздушный поцелуй, но Кнут не спускал с меня глаз.
Мимо проехало три или четыре такси, но все это были «Москвичи», приподнявшие закругленные задницы, точно решившие кому-то отдаться.
— Мы торопимся или нет? — спросил Кнут. — Чего ты ждешь?
— "Волгу". Желтую «Волгу».
— Ты с кем-то договорился?
— Нет, нам нужно обычное такси.
— Ты уже несколько штук пропустил, — раздраженно сказал Шурик и вытянул руку перед очередным «Москвичом». — Ну? Или едешь без меня.
— Выхино. Двадцаточка, — предложил я таксисту, и он, профессионально учуяв спешку, согласился на четвертной.
На перекрестке что-то не складывалось. В левом ряду, мешая движению, тащился двухэтажный туристский автобус с прозрачной крышей. Я понадеялся, что он проскочит, но как только автобус подъехал к светофору, тот моргнул желтым, и обтекаемый мастодонт покорно фыркнул тормозами.
— Немцы, — сообщил наш водитель, глянув на номер. — Во всем любят орднунг.
У стоп-линий мы, как в прошлый раз, стояли первыми, но слева находился высоченный гроб на колесах, и это в корне все меняло. Теперь Тихон даже при большом желании не сможет к нам подобраться, фургон не велосипед. Мы беспрепятственно проедем вперед, словим на капот кусок брони и полетим дальше — с мертвым водителем и выжатой педалью газа. Такого исхода я, конечно, не допущу, но разве дело в этом? Тихона нет, мы опять остались ни с чем.
Справа подкатила красная спортивная машина. Здрасьте, вас здесь только не хватало!
— Как мы их! — восторженно высказался таксист. — Взяли и переплюнули все их «Порше» сраные. У меня шурин…
Мне захотелось послать «ЗИЛу» уже не поцелуй, а что-нибудь менее сентиментальное, но я вспомнил, что в нем сидит дама.
— Чего мы там забыли? — тревожно спросил Кнут.
— Где?
— В Выхине, где еще!
— А… Мы туда не поедем, — отмахнулся я, пытаясь найти в веренице машин что-то похожее на фургон.
Таксист озадаченно глянул в зеркальце, но промолчал.
Тихон не приехал. То ли разочаровался в книге, то ли пришел к выводу, что Кнуту ничто не угрожает. Или приготовил новый финт, с учетом, так сказать, сложившихся обстоятельств. Как я теперь буду оправдываться перед Коляном за потерю товарного вида машины, за унизительную пробежку в тапочках, за все наши наивные приготовления?
Его «БМВ» по-свойски стоял на газоне, рядом с тумбой ручного переключателя светофора. Инспектор, вместо того чтобы погнать наглеца и заняться службой, мирно толковал с Куцаповым, облокотившись на безукоризненно вымытую крышу.
— Что же он, мурло, его отвлекает! — обозлился водитель. — Пропустили бы и трепались себе дальше.
— А ты ему погуди, — предложил я. — Давай-давай, не стесняйся.
Таксист немного помялся и бибикнул. Сзади его поддержали, и, осмелев, он снова вдавил сигнал. Куцапов высунулся в окно и вопросительно кивнул. Я в ответ помахал — мол, все, уже можно, и он что-то сказал инспектору. Тот подскочил к переключателю, и светофор без промежуточного желтого сразу показал зеленый.
Таксист пристально на меня посмотрел и нажал на газ.
— Стой! — опомнился я.
— Здесь, что ли, выходить будете? — спросил он, набирая скорость. — Сейчас, вот только перекресток проедем.
— Стой! Остановись! — крикнул я и для пущей убедительности забарабанил по спинке сиденья.
До водителя не дошло. Он подал знак «ЗИЛу», чтобы тот пропустил нас в правый ряд, к тротуару. «ЗИЛ» реагировал своеобразно: он чуть отъехал в сторону, а затем резко вильнул и боднул такси крепким покатым боком.
— Да тормози же! — заорал я, с трудом выдавливая слова из схваченного судорогой горла.
Воздух впереди сгустился, замерцал, и в нем, словно созданные лазерной графикой, проявились две зловещие буквы латинского алфавита.
Михаил в красном «ЗИЛе» был настырен: спортивная машина отлепилась от «Москвича» и повторила свой варварский маневр.
— Это не я! — испуганно вскричал таксист, призывая нас в свидетели. — Он сам!
Автобус, еще недавно такой медлительный, нагнал нас слева и крепко приложился, компенсируя правый удар «ЗИЛа». Такси отскочило от него, как мячик от теннисной ракетки, и уже само впечаталось в красную машину. В обеих дверях справа вылетели стекла. Водитель бешено колотил ногой по тормозу, но скорость не снижалась. «Москвич» завизжал и пошел юзом. Автобус и «ЗИЛ» разошлись в стороны и снова сошлись, ударив нас с двух сторон. Я почувствовал толчок в спину, одновременно с ним раздался душераздирающий скрип. В выбитые окна ворвалась серая копоть: диски заклинило, но «Москвич» летел дальше, сжигая резину.
Наконец эта страшная бойня прекратилась. Обе машины остановились, и мы встали вместе с ними. Нависла долгожданная тишина, в которой ошалело ворочался водитель.
— Мишаня! Это ж ты все и организовал! — протянул Кнут.
Из его носа капала кровь, однако он был поразительно спокоен.
— Ну, блин, организатор! — таксист стучал по лобовому стеклу, но оно не вываливалось, и таксиста это бесило.
Автобус мурлыкнул немецким мотором и, вырвав из «Москвича» обе левые двери, сдвинулся с места. Он объехал лежавший на дороге лист металла и, разогнавшись, исчез за поворотом.
— Сашка, прости меня, — заторопился я, хватая Кнута за локоть. — Не могу объяснить, нет времени!
Я хотел бы, чтоб расставание получилось более теплым, но рядом уже затормозил Куцапов, и я запрыгнул к нему в «БМВ».
— За автобусом!
— Что ж ты: «фургон»! Если б я заранее знал, что Тихон там, прямо на месте бы его чик-брык. — Он на секунду приподнял руки над рулем и, впечатав кулак в раскрытую ладонь, показал, как стирает Тихона в порошок.
— А инспектор?
— Да это был тот, из девяносто восьмого! Который у Кольцевой стоял!
— И он опять тебя узнал? А ты его?
— Спроси чего полегче.
Куцапов крутанул руль, и мы разудало, с заносом, выскочили на ту же улицу, что и Тихон. Автобус с ободранным боком стоял в нескольких метрах от перекрестка. Вокруг, явно намереваясь забраться внутрь, расхаживал какой-то оболтус.
— Браток, ты шофера не видел? Рыжий такой.
Тот замялся, взвешивая ценность информации.
— Я из НСС, — со значением произнес Куцапов. — Тебе потом зачтется.
— Рыжий пересел в оранжевые «Жигули» и поехал во-он туда.
— Ишь ты, стильный! Тачки под гриву подбирает, — процедил Колян, срываясь с места.
— Небось обманул мальца? Что за «энэсэс» такая?
— "Не стой под стрелой!" — ответил смеясь Куцапов.
Вскоре показались и «Жигули» — темно-красные, почти вишневые, а совсем не оранжевые, как доложил нечестный подросток. Затылок сидевшего в машине принадлежал, вне всякого сомнения, Тихону.
— Сейчас бы Федорыча подключить, — сказал Колян. — Из меня шпик неважный. Если заметит, сверлим ему башку, прям здесь, и сразу уходим.
— Нельзя. Его башка — самое дорогое, что есть на свете. Лучше посмотрим, куда он нас выведет. А вдруг ребеночка найдем, которого он из интерната свистнул? Это же он и есть.
— Ну ты… — Куцапов снова оторвал руки от руля, изображая жест восхищения. — Как ты допер?
— Самый простой способ прищучить Тихона — поймать его в детстве и посадить под замок…
— Или казнить.
— …вот он и спрятал от нас младенца. А в Сопротивлении о Тихоне забыли потому, что его там не было.
— Но я ведь помню! Был!
— Теперь выходит, что не было.
— Придумал! — Колян сбавил скорость и прижался к тротуару, затем повернулся ко мне и снисходительно похлопал по плечу. — Зачем за ним гнаться? Мы можем грохнуть его мамочку, и он вообще не родится!
Где-то я это уже встречал — то ли в книжке, то ли в кино. Идея была гениальной, но не учитывала одной элементарной вещи: убивая в прошлом, мы изменяем будущее. Потеряв Тихона, мир мог приобрести нечто такое, по сравнению с чем война две тысячи тридцать третьего показалась бы легкой разминкой.
— Остынь, — только и сказал я.
Пока мы стояли, «Жигули» успели скрыться из вида. Мы проехали наугад несколько кварталов, повернули, потом еще раз, и, когда я уже собирался высказать Куцапову все, что о нем думаю, впереди замаячил вишневый автомобиль. Тихон юркнул под арку в старом четырехэтажном доме. Впереться в узкий дворик так, чтобы он нас не заметил, было невозможно, поэтому мы оставили машину на улице и дальше пошли пешком.
Тихон направлялся к одному из парадных. Он выглядел франтом, по крайней мере, со спины: лакированные туфли, черные брюки и длинный кожаный плащ. Впечатление портили только рыжие кудри, сотрясавшиеся при каждом шаге. Он неожиданно обернулся и, обнаружив преследование, побежал. Мы помчались за ним. Колян на ходу достал пистолет и тихо предупредил:
— Не лезь, Мишка. Баловство закончилось. В подъезд мы залетели на две секунды позже — подпружиненная дверь хлестко ударила по ладоням, и Куцапов одним толчком снес ее вместе с коробкой. Сверху слышался быстрый топот подошв. Тихон понимал, что сейчас продолжительность его жизни зависит только от резвости пяток.
Несмотря на возраст и пристрастие в водке, Колян отрывался от меня все дальше и дальше. Когда Тихон остановился на верхней площадке и завозился с ключами, Куцапов уже добрался до предпоследнего пролета. Теперь их разделяло всего пятнадцать-двадцать ступеней, и Тихон не успевал ни укрыться в квартире, ни включить синхронизатор.
— Вот ты и кончился, гнида! — Колян торжественно поднял пистолет, и я увидел, как его палец тянет спусковой крючок.
— В ноги! — крикнул я, с ужасом осознавая, что опоздал.
Куцапов его пристрелит, на сленге Сопротивления — казнит, и будет по-своему прав, но кто же тогда распутает узлы, завязанные Тихоном, кто размотает этот смертельный клубочек?
С гибелью Тихона стабилизируется нынешняя версия истории, но что это будет за стабильность? Неизбежный конфликт с Прибалтикой, неминуемый мировой кризис, неотвратимая гибель страны. Все останется как есть: три войны и маленький бункер в тридцать восьмом году, где горстка идеалистов, или эгоистов, или безумцев нянчит мечту о «новом пути». Для чего мы его искали — чтоб не позволить сделать еще хуже? В нашем случае между «плохо» и «очень плохо» нет никакой разницы.
«Постой, Колян, не стреляй, — бессильно подумал я. — Мы не можем убивать Тихона. И отпустить не можем. Зажали в углу, как два инвалида девицу, а зачем?»
Куцапов выстрелил — прямо в сердце. Я не разглядел летящей пули, но зато видел его глаза и то, как медленно он моргнул, отпуская Тихону грехи.
В каменном мешке лестничной клетки хлопок показался оглушительным. Тихон даже не шелохнулся.
Колян промахнулся с пяти метров. Я не мог в это поверить. Тихон по-прежнему стоял у двери, только за один миг, на который я выпустил его из вида, он успел переодеться: ноги зашнуровались в высокие ботинки с толстой подошвой, а на теле появилась не подходящая для сентября летняя рубашка, наполовину пропитанная кровью. Его правая рука висела плетью, а левая сжимала знакомое по прошлой встрече ружье.
Из-за его спины вышел другой Тихон — в черном плаще, и он тоже держал пулемет. После бега по лестнице его голос был на удивление ровным:
— Кто из нас кончился?
Что же Колян не стреляет? — терзался я. И, посмотрев на пистолет в его широкой ладони, сообразил: стреляет. Вихрь чувств, прокрутившийся в мозгу, уложился в то время, за которое патрон выщелкивается из обоймы. Я знал: Колян стреляет, потому что теперь у него не осталось выбора, я бы и сам сделал то же — когда у меня будет свое оружие?! — ну что же он так медленно, ну давай же, дава-а-ай!!
С верхней площадки раздался парный свист, и из обоих стволов выскочили початки желтого пламени. Воздух проткнули две светящиеся спицы.
— А Коляну вы письмо не доверяете?
— Он человек надежный, но уж больно самостоятельный. Начнет пороть отсебятину, все испортит. То, что находится внутри, — Фирсов многозначительно потыкал в замусоленную бумагу, — очень и очень серьезно.
— Новый компромат? — догадался я. — На вас?
— А как, ты думал, можно заставить подчиняться полковника ФСБ? После того, как все сделаете, не задерживайтесь. Я тут в конце приписал, что ты от друзей, но он ведь может и не поверить.
— Я бы точно не поверил.
— Я тоже, — сказал без улыбки Фирсов.
В две тысячи первый мы отправились старым маршрутом: автобусом до парома, и два скачка в сгоревшей бытовке.
Простояв на дороге минут сорок, мы остановили груженный торфом самосвал, который подбросил нас до «Водного стадиона». Плату за проезд водитель брать не хотел, но я насильно всучил ему десятку, чтобы проверить реакцию.
— Спасибо, — виновато проронил он.
Кажется, деньги, оставшиеся у Ксении, были по-прежнему в ходу. Не динары, не синие ооновские банкноты — обыкновенные русские рубли. В две тысячи первом не все еще было потеряно.
Находясь в обществе Куцапова, я волновался в основном за то, чтобы он сгоряча не ухлопал кого-нибудь из местных. Ксению я взять с собой не мог — я помнил взгляд Тихона. Не исступленный, нет. Спокойный до змеиного оцепенения. Петрович ошибался, Тихон не мечтатель. Он практик. Разложил Вселенную на атомы, произвел инвентаризацию, внес свои изменения и вновь слепил в единое целое. Нет, не мечтатель. Механик.
Ксения подождет меня в подвале. Если я когда-нибудь и позволю ей встретиться с Тихоном, то не раньше, чем он будет закован в пудовые кандалы.
Вместо Куцапова я мог бы выбрать Левшу, но он был еще более непредсказуем, к тому же до беспамятства влюблен в свой автомат, а такую дуру под рубашкой не спрячешь. Веселый в принципе внушал доверие, но я опасался, что в две тысячи первом матерящийся чернокожий вызовет толки. Кого я еще знал — Коня и Майора? Эти — узкие специалисты, а здесь нужен мастер на все руки.
— Колян, почему вы называете психолога Майором?
— Так майор и есть. Он в войсках служил, по медицинской части. Когда вооруженные силы разогнали, ему предложили перейти в армию Ирака. А он им сказал, что в зоопсихологии не разбирается.
— Сильно. Арабы не обиделись?
— Нет, только голову отрубить хотели. Его Веселый вытащил. Он вообще многих спас.
Граждане мирно текли по своим делам, не замечая двух спешащих субъектов, и вряд ли кто-то догадывался, что у одного имеется ствол, а у другого — невзрачный приборчик, похожий на пульт от телевизора. Но еще больше они удивились бы, узнав, что не пистолетом, а именно дыроколом можно перевернуть весь мир — и даже точка опоры не понадобится.
— Нам нужны колеса, — сказал я.
— Дело нехитрое, только до центра добраться.
— Желательно без криминала.
— Никаких угонов, — заверил Колян.
Я подошел к автобусной остановке и смешался с пассажирами. Так ловить такси было безопасней: если мне снова не повезет с машиной, стрелять по толпе они не посмеют.
У тротуара затормозил «Москвич» ярко-желтого цвета. Я раздосадованно махнул рукой — мол, проезжай дальше, частники нам не нужны. Водитель открыл правую дверь и, пригнувшись, посмотрел на меня.
— "Мерседес" ждешь?
На крыше «Москвича» светился оранжевый гребешок с черными кубиками и словом «TAXI».
— Почему по-английски написано?
— А по-какому надо? По-китайски, что ли?
В «Москвиче» было тесно и холодно. Спереди просачивался дурманящий запах бензина.
— Включи печку, — велел Колян. — Что-то я мерзну.
— Нельзя, задохнемся.
— Так открой окна.
— Тогда продует, — ответил водитель, закуривая мятую сигарету без фильтра. К счетчику он даже не прикоснулся.
Мы остановились на «Пушкинской», и я расплатился. Таксист озадаченно уставился на деньги.
— Что-то не так, братан? — многозначительно произнес Куцапов.
— Все нормально. Только бабки ненастоящие.
— Фальшивые?
— Да вроде нет. Менделеев, я смотрю, как живой, — таксист кисло улыбнулся. — Но где вы видели на полтиннике Менделеева?
— А кто же там, Гитлер?
— Бурлаки.
— Какие еще бурлаки?
— Которые на Волге. Картина такая. У вас другие бабки есть?
— Другие тебе еще больше не понравятся, — сказал я.
— Вы откуда, мужики?
— С Луны, — насмешливо бросил Колян, приставляя к его горлу пистолет. — Ты уж извини, но у нас, на Луне, такие деньги. С Менделеевым.
— Понял, — кротко ответил водитель. — Сдачу давать? — осведомился он, не дыша.
— Оставь себе. Свободен.
— Спасибо, мужики.
— Где ты взял эти бумажки? — спросил Колян, выйдя из машины.
— Бумажки — это то, что у таксиста, а у меня деньги.
— Понятно. А Пушкин на твоих деньгах был?
— Естественно. На сотне. Ты что, не помнишь?
— Помню. — Куцапов обернулся и тоскливо посмотрел на памятник. — Трех богатырей помню.
Мы миновали позор русской кухни — «Макдоналдс», затем аскетичный дворик Литинститута и направились вдоль Тверского бульвара дальше, к самому центру. Не доходя до Никитских Ворот, Куцапов неожиданно свернул в один из кривых переулков. Я было решил, что Коляну приспичило, но заметил, как он обхаживает черный «БМВ».
— Нравится? — спросил он, с нежностью притрагиваясь к стеклам.
— Колян, хватит хулиганить.
— Это моя тачка, Миша. Даже не верится, что ты мог изуродовать такую красавицу. Увел бы что-нибудь попроще.
Я осмотрел машину со всех сторон — ни царапины.
— Та была красного цвета и обтекаемая, как пуля. «ЗИЛ-917» называется. И хотя разбил я ее сегодня, ты об этом узнал еще три дня назад.
— Что ж ты меня, заранее предупредил?
Я промолчал. Куцапов не стал настаивать и занялся автомобилем. Первым делом он залез под заднее колесо и, кряхтя, что-то там отсоединил. Потом он попросил меня принести кирпич, а сам поднял с земли ветку и улегся под капот. Кирпичей поблизости не нашлось, и я выворотил из раздолбанного тротуара кусок асфальта килограмма на три.
— Подойдет?
— Должно. Отойди-ка.
Куцапов с размаха врезал глыбой по замку багажника. Крышка плавно откинулась, а «БМВ» залился оглушительным воем. Колян резво нырнул внутрь, и визги сразу смолкли. Затем он выбил боковое стекло и, просунув руку, открыл дверь. Я без приглашения занял место справа и стал наблюдать, как Колян соединяет провода из рулевой колонки. В зеркало я увидел, что из подъезда выскочил и устремился к машине крепкий парень с крупным черепом. Как заработал мотор, я не услышал, но приборная доска вдруг ожила, стрелки плавно качнулись, и так же плавно, но не мешкая, мы сорвались с места.
— У меня это вышло быстрее и с меньшими потерями, — заявил я нахально.
Куцапов-младший в шлепанцах и спортивных штанах пробежал по переулку до пересечения с бульваром, но его надежды на то, что мы задержимся у выезда, не оправдались. Колян рисково вырулил перед самым носом у «Жигулей» и понесся к Арбату.
Несмотря на то что эта акция сильно отличалась от угона «ЗИЛа», я снова подумал о Ксении и преисполнился гордости и какой-то лихой уверенности: все у нас получится. Я и вообразить не мог, что привязанность к другому человеку добавляет столько страсти и интереса к жизни. Впервые со времен манного детства я не чувствовал себя одиноким — это было восхитительно и странно, поскольку я давно уже смирился с тем, что существую отдельно от шести миллиардов гомо сапиенсов. Более того, я подозревал, что все население Земли так же одиноко, как я, просто оно умело это скрывает.
Перед глазами встал бункер, освещенный десятками керосинок, Ксюша, ожидающая моего возвращения, и во всем вдруг обнаружился смысл. То, что я сейчас делал, было нужно не мне, не какому-то там человечеству, а одной-единственной девушке, ради которой я был готов на любое безрассудство.
Вместе с этой упоительной мыслью появилась и другая, предательская: меня крайне тревожил случай с Мамой. Что, если после нового переброса я вернусь с другой памятью или она изменится у Ксении, не суть важно. Мы можем вновь стать чужими, и я опасался, что повторного счастья не выйдет. Для чего тогда всё: куцаповы, тихоны, дыроколы, сопротивления, для чего тогда я сам?! Нет, Ксения обязательно меня дождется — именно такой, какая она есть. Не верить в это — значит не победить.
Светофор работал как часы, и одно только это уже настораживало. В прошлый раз или, если можно так выразиться, в прошлые разы он подолгу держал красный для главной дороги — проспекта, название которого в моей памяти почему-то не отложилось. Подходило «время Ч», до аварии оставалось меньше минуты, но ни такси, ни фургона «Москарго» на перекрестке не было. Из знакомых машин я отыскал лишь красный «ЗИЛ», да и тот стоял не там, где ему положено, а позади. Стоило ему притормозить, как загорелся зеленый, и группа из двух десятков автомобилей, синхронно разогнавшись, умчалась прочь.
Словно подгадав, когда проезжая часть освободится, на асфальт без грохота, без всякого фурора свалилась бронированная дверь, а еще дальше, метрах в ста — две худые фигурки. Они тут же поднялись и скрылись за домами, а кусок железа продолжал лежать поперек дороги, не вызывая у прохожих никакого интереса. Объяви об этом происшествии газеты, здесь бы сразу образовалось столпотворение, люди долго еще приходили бы к этому месту в надежде на новое чудо. По всей стране выявилась бы армия очевидцев, были бы написаны подробные мемуары, а человек как минимум триста признались бы, что это они прибыли с другой планеты, чтобы научить нас правильной жизни. Возможно, именно так все и будет, но только после того, как раскачаются газетчики, а пока водители раздраженно объезжали артефакт, принимая его за кусок металлолома.
— Видел, видел?! — всполошился Куцапов. — Что это за парочка?
— Мы с Ксенией, — Ответил я не без рисовки.
— А Тихон где?
— А Тихона нет, — горько сказал я, признавая за собой неведомо какую вину.
— Подождем еще?
В его голосе звучала надежда — та, которая по глупой привычке мрет последней.
— Нет смысла.
Почему Тихон не приехал? А с чего я, собственно, взял, что он появится, — просто потому, что видел его здесь раньше? Но ведь Тихон оседлал «Москарго» вовсе не для того, чтобы прокатиться по Москве. Он защищал Шурика. «Нет Кнута — нет Тихона», — родился у меня не слишком оригинальный афоризм, который и подсказал, что делать дальше.
Технология была отработана: Куцапов нашел неприметный переулок, и мы, не вылезая из «БМВ», переехали на полтора часа назад. Первая двойка еще только высаживалась из самосвала, а вторая, то есть мы, уже направлялась к дому Кнутовского, к мексиканскому ресторану, к стрельбе в нем же и к прочим приметам непредсказуемого прошлого. Мы остановились во дворе, и я посмотрел на часы. Уже скоро.
— Ты можешь испортить светофор? — невинно поинтересовался я. — Чтоб не совсем сломался, но и не так чтобы работал.
— Конкретнее.
— Когда мы подъедем к перекрестку, должен гореть красный. Долго гореть.
— Сделаем.
— Хорошо. Возвращайся и жди там. Следи за белым фургоном, Тихон будет в нем.
Куцапов послушно укатил, а я достал сигарету и некоторое время стоял, собираясь с духом. Это совсем непросто — использовать единственного друга в качестве живца. Большая рыба стоит того, чтобы пожертвовать маленькой, но то рыбы. Не поступал ли я по отношению к Шурику подло? А вдруг таксист разгонится чуть сильнее, вдруг Тихон зазевается и не успеет нас спасти — Тихон спасти?! — и мы будем кувыркаться все положенные пятьдесят или сколько там метров, что тогда? Тогда, выкрутился я, нас похоронят в одном целлофановом пакете, и болеть моей совести не придется.
Я покурил, прислушиваясь к звукам рекламной кампании, и когда раздался первый выстрел, зашел в подъезд. Краем глаза я заметил, как по улице пронесся красный «ЗИЛ-917» — Ксения торопилась забрать меня из ресторана. Почему «ЗИЛ»? Куцапов о нем ничего не знает, он ездит на «БМВ» и, кстати, утверждает, что мы попортили именно эту машину. Но мы с Ксенией отправили «девятьсот семнадцатый» в понедельник, и у него была разбита левая сторона, а сегодня среда, и Колян сидит в целехоньком «БМВ». Другой бы на моем месте подивился этому странному несоответствию, но я подобными загадками был сыт по горло. Возможно, здесь пересеклись две близкие версии, возможно — не две, а двадцать две, да хоть сколько, лишь бы Тихон учуял, что его настольная книга под угрозой, и примчался ее выручать…
Шурик был рассеян до полного выпадения из реальности — он опять что-то писал. Я не мог понять, в обиде ли он на меня за тот отрывок или никакой встречи в метро не было и ему просто недосуг. В минуты творческой активности Кнут настолько уходил в себя, что общаться с ним, тем более втолковывать какие-то невероятные вещи про путешествия во времени, было бесполезно.
— Саша, нам надо в Выхино, — произнес я трагически просто. — Очень надо.
— Угу. — Кнутовский наяривал на клавиатуре слепым десятипальцевым методом, движением губ дублируя слова, вырастающие на белом поле «Лексикона». — Сейчас, присядь пока. — Он ударил по «энтеру» и принялся за новый абзац.
— Саша, через сорок минут мы должны быть там. Если у Музы чешется, возьми диктофон, набрешешь по дороге.
От такой наглости Кнут сбился и набрал три твердых знака подряд.
— Слушай, это ты или не ты?
— Я. По-прежнему застенчивый и тактичный. Но страшно торопящийся.
— Зачем нам в Выхино?
— Увидишь.
Когда мы вышли на улицу, напротив стоял, якобы спрятавшись, все тот же «ЗИЛ». Меня так и подмывало послать ему воздушный поцелуй, но Кнут не спускал с меня глаз.
Мимо проехало три или четыре такси, но все это были «Москвичи», приподнявшие закругленные задницы, точно решившие кому-то отдаться.
— Мы торопимся или нет? — спросил Кнут. — Чего ты ждешь?
— "Волгу". Желтую «Волгу».
— Ты с кем-то договорился?
— Нет, нам нужно обычное такси.
— Ты уже несколько штук пропустил, — раздраженно сказал Шурик и вытянул руку перед очередным «Москвичом». — Ну? Или едешь без меня.
— Выхино. Двадцаточка, — предложил я таксисту, и он, профессионально учуяв спешку, согласился на четвертной.
На перекрестке что-то не складывалось. В левом ряду, мешая движению, тащился двухэтажный туристский автобус с прозрачной крышей. Я понадеялся, что он проскочит, но как только автобус подъехал к светофору, тот моргнул желтым, и обтекаемый мастодонт покорно фыркнул тормозами.
— Немцы, — сообщил наш водитель, глянув на номер. — Во всем любят орднунг.
У стоп-линий мы, как в прошлый раз, стояли первыми, но слева находился высоченный гроб на колесах, и это в корне все меняло. Теперь Тихон даже при большом желании не сможет к нам подобраться, фургон не велосипед. Мы беспрепятственно проедем вперед, словим на капот кусок брони и полетим дальше — с мертвым водителем и выжатой педалью газа. Такого исхода я, конечно, не допущу, но разве дело в этом? Тихона нет, мы опять остались ни с чем.
Справа подкатила красная спортивная машина. Здрасьте, вас здесь только не хватало!
— Как мы их! — восторженно высказался таксист. — Взяли и переплюнули все их «Порше» сраные. У меня шурин…
Мне захотелось послать «ЗИЛу» уже не поцелуй, а что-нибудь менее сентиментальное, но я вспомнил, что в нем сидит дама.
— Чего мы там забыли? — тревожно спросил Кнут.
— Где?
— В Выхине, где еще!
— А… Мы туда не поедем, — отмахнулся я, пытаясь найти в веренице машин что-то похожее на фургон.
Таксист озадаченно глянул в зеркальце, но промолчал.
Тихон не приехал. То ли разочаровался в книге, то ли пришел к выводу, что Кнуту ничто не угрожает. Или приготовил новый финт, с учетом, так сказать, сложившихся обстоятельств. Как я теперь буду оправдываться перед Коляном за потерю товарного вида машины, за унизительную пробежку в тапочках, за все наши наивные приготовления?
Его «БМВ» по-свойски стоял на газоне, рядом с тумбой ручного переключателя светофора. Инспектор, вместо того чтобы погнать наглеца и заняться службой, мирно толковал с Куцаповым, облокотившись на безукоризненно вымытую крышу.
— Что же он, мурло, его отвлекает! — обозлился водитель. — Пропустили бы и трепались себе дальше.
— А ты ему погуди, — предложил я. — Давай-давай, не стесняйся.
Таксист немного помялся и бибикнул. Сзади его поддержали, и, осмелев, он снова вдавил сигнал. Куцапов высунулся в окно и вопросительно кивнул. Я в ответ помахал — мол, все, уже можно, и он что-то сказал инспектору. Тот подскочил к переключателю, и светофор без промежуточного желтого сразу показал зеленый.
Таксист пристально на меня посмотрел и нажал на газ.
— Стой! — опомнился я.
— Здесь, что ли, выходить будете? — спросил он, набирая скорость. — Сейчас, вот только перекресток проедем.
— Стой! Остановись! — крикнул я и для пущей убедительности забарабанил по спинке сиденья.
До водителя не дошло. Он подал знак «ЗИЛу», чтобы тот пропустил нас в правый ряд, к тротуару. «ЗИЛ» реагировал своеобразно: он чуть отъехал в сторону, а затем резко вильнул и боднул такси крепким покатым боком.
— Да тормози же! — заорал я, с трудом выдавливая слова из схваченного судорогой горла.
Воздух впереди сгустился, замерцал, и в нем, словно созданные лазерной графикой, проявились две зловещие буквы латинского алфавита.
Михаил в красном «ЗИЛе» был настырен: спортивная машина отлепилась от «Москвича» и повторила свой варварский маневр.
— Это не я! — испуганно вскричал таксист, призывая нас в свидетели. — Он сам!
Автобус, еще недавно такой медлительный, нагнал нас слева и крепко приложился, компенсируя правый удар «ЗИЛа». Такси отскочило от него, как мячик от теннисной ракетки, и уже само впечаталось в красную машину. В обеих дверях справа вылетели стекла. Водитель бешено колотил ногой по тормозу, но скорость не снижалась. «Москвич» завизжал и пошел юзом. Автобус и «ЗИЛ» разошлись в стороны и снова сошлись, ударив нас с двух сторон. Я почувствовал толчок в спину, одновременно с ним раздался душераздирающий скрип. В выбитые окна ворвалась серая копоть: диски заклинило, но «Москвич» летел дальше, сжигая резину.
Наконец эта страшная бойня прекратилась. Обе машины остановились, и мы встали вместе с ними. Нависла долгожданная тишина, в которой ошалело ворочался водитель.
— Мишаня! Это ж ты все и организовал! — протянул Кнут.
Из его носа капала кровь, однако он был поразительно спокоен.
— Ну, блин, организатор! — таксист стучал по лобовому стеклу, но оно не вываливалось, и таксиста это бесило.
Автобус мурлыкнул немецким мотором и, вырвав из «Москвича» обе левые двери, сдвинулся с места. Он объехал лежавший на дороге лист металла и, разогнавшись, исчез за поворотом.
— Сашка, прости меня, — заторопился я, хватая Кнута за локоть. — Не могу объяснить, нет времени!
Я хотел бы, чтоб расставание получилось более теплым, но рядом уже затормозил Куцапов, и я запрыгнул к нему в «БМВ».
— За автобусом!
— Что ж ты: «фургон»! Если б я заранее знал, что Тихон там, прямо на месте бы его чик-брык. — Он на секунду приподнял руки над рулем и, впечатав кулак в раскрытую ладонь, показал, как стирает Тихона в порошок.
— А инспектор?
— Да это был тот, из девяносто восьмого! Который у Кольцевой стоял!
— И он опять тебя узнал? А ты его?
— Спроси чего полегче.
Куцапов крутанул руль, и мы разудало, с заносом, выскочили на ту же улицу, что и Тихон. Автобус с ободранным боком стоял в нескольких метрах от перекрестка. Вокруг, явно намереваясь забраться внутрь, расхаживал какой-то оболтус.
— Браток, ты шофера не видел? Рыжий такой.
Тот замялся, взвешивая ценность информации.
— Я из НСС, — со значением произнес Куцапов. — Тебе потом зачтется.
— Рыжий пересел в оранжевые «Жигули» и поехал во-он туда.
— Ишь ты, стильный! Тачки под гриву подбирает, — процедил Колян, срываясь с места.
— Небось обманул мальца? Что за «энэсэс» такая?
— "Не стой под стрелой!" — ответил смеясь Куцапов.
Вскоре показались и «Жигули» — темно-красные, почти вишневые, а совсем не оранжевые, как доложил нечестный подросток. Затылок сидевшего в машине принадлежал, вне всякого сомнения, Тихону.
— Сейчас бы Федорыча подключить, — сказал Колян. — Из меня шпик неважный. Если заметит, сверлим ему башку, прям здесь, и сразу уходим.
— Нельзя. Его башка — самое дорогое, что есть на свете. Лучше посмотрим, куда он нас выведет. А вдруг ребеночка найдем, которого он из интерната свистнул? Это же он и есть.
— Ну ты… — Куцапов снова оторвал руки от руля, изображая жест восхищения. — Как ты допер?
— Самый простой способ прищучить Тихона — поймать его в детстве и посадить под замок…
— Или казнить.
— …вот он и спрятал от нас младенца. А в Сопротивлении о Тихоне забыли потому, что его там не было.
— Но я ведь помню! Был!
— Теперь выходит, что не было.
— Придумал! — Колян сбавил скорость и прижался к тротуару, затем повернулся ко мне и снисходительно похлопал по плечу. — Зачем за ним гнаться? Мы можем грохнуть его мамочку, и он вообще не родится!
Где-то я это уже встречал — то ли в книжке, то ли в кино. Идея была гениальной, но не учитывала одной элементарной вещи: убивая в прошлом, мы изменяем будущее. Потеряв Тихона, мир мог приобрести нечто такое, по сравнению с чем война две тысячи тридцать третьего показалась бы легкой разминкой.
— Остынь, — только и сказал я.
Пока мы стояли, «Жигули» успели скрыться из вида. Мы проехали наугад несколько кварталов, повернули, потом еще раз, и, когда я уже собирался высказать Куцапову все, что о нем думаю, впереди замаячил вишневый автомобиль. Тихон юркнул под арку в старом четырехэтажном доме. Впереться в узкий дворик так, чтобы он нас не заметил, было невозможно, поэтому мы оставили машину на улице и дальше пошли пешком.
Тихон направлялся к одному из парадных. Он выглядел франтом, по крайней мере, со спины: лакированные туфли, черные брюки и длинный кожаный плащ. Впечатление портили только рыжие кудри, сотрясавшиеся при каждом шаге. Он неожиданно обернулся и, обнаружив преследование, побежал. Мы помчались за ним. Колян на ходу достал пистолет и тихо предупредил:
— Не лезь, Мишка. Баловство закончилось. В подъезд мы залетели на две секунды позже — подпружиненная дверь хлестко ударила по ладоням, и Куцапов одним толчком снес ее вместе с коробкой. Сверху слышался быстрый топот подошв. Тихон понимал, что сейчас продолжительность его жизни зависит только от резвости пяток.
Несмотря на возраст и пристрастие в водке, Колян отрывался от меня все дальше и дальше. Когда Тихон остановился на верхней площадке и завозился с ключами, Куцапов уже добрался до предпоследнего пролета. Теперь их разделяло всего пятнадцать-двадцать ступеней, и Тихон не успевал ни укрыться в квартире, ни включить синхронизатор.
— Вот ты и кончился, гнида! — Колян торжественно поднял пистолет, и я увидел, как его палец тянет спусковой крючок.
— В ноги! — крикнул я, с ужасом осознавая, что опоздал.
Куцапов его пристрелит, на сленге Сопротивления — казнит, и будет по-своему прав, но кто же тогда распутает узлы, завязанные Тихоном, кто размотает этот смертельный клубочек?
С гибелью Тихона стабилизируется нынешняя версия истории, но что это будет за стабильность? Неизбежный конфликт с Прибалтикой, неминуемый мировой кризис, неотвратимая гибель страны. Все останется как есть: три войны и маленький бункер в тридцать восьмом году, где горстка идеалистов, или эгоистов, или безумцев нянчит мечту о «новом пути». Для чего мы его искали — чтоб не позволить сделать еще хуже? В нашем случае между «плохо» и «очень плохо» нет никакой разницы.
«Постой, Колян, не стреляй, — бессильно подумал я. — Мы не можем убивать Тихона. И отпустить не можем. Зажали в углу, как два инвалида девицу, а зачем?»
Куцапов выстрелил — прямо в сердце. Я не разглядел летящей пули, но зато видел его глаза и то, как медленно он моргнул, отпуская Тихону грехи.
В каменном мешке лестничной клетки хлопок показался оглушительным. Тихон даже не шелохнулся.
Колян промахнулся с пяти метров. Я не мог в это поверить. Тихон по-прежнему стоял у двери, только за один миг, на который я выпустил его из вида, он успел переодеться: ноги зашнуровались в высокие ботинки с толстой подошвой, а на теле появилась не подходящая для сентября летняя рубашка, наполовину пропитанная кровью. Его правая рука висела плетью, а левая сжимала знакомое по прошлой встрече ружье.
Из-за его спины вышел другой Тихон — в черном плаще, и он тоже держал пулемет. После бега по лестнице его голос был на удивление ровным:
— Кто из нас кончился?
Что же Колян не стреляет? — терзался я. И, посмотрев на пистолет в его широкой ладони, сообразил: стреляет. Вихрь чувств, прокрутившийся в мозгу, уложился в то время, за которое патрон выщелкивается из обоймы. Я знал: Колян стреляет, потому что теперь у него не осталось выбора, я бы и сам сделал то же — когда у меня будет свое оружие?! — ну что же он так медленно, ну давай же, дава-а-ай!!
С верхней площадки раздался парный свист, и из обоих стволов выскочили початки желтого пламени. Воздух проткнули две светящиеся спицы.