Прошкин Евгений Александрович. Механика вечности

   Мы собрали все, что нам стало известно, и из этих осколков составили относительно полную картину. Некоторые фрагменты в ней отсутствовали, но того, что мы узнали, было достаточно.
   В две тысячи третьем году Латвия, Литва и Эстония вышли из состава России и объединились в Балтийский Союз.
   Через год, в две тысячи четвертом, отношения между Россией и Балтией испортились, и Союз попросился в НАТО.
   В две тысячи пятом Российская Федерация нанесла ядерные удары по Риге и Вильнюсу. Сто двенадцатая воздушно-десантная дивизия захватила территорию бывшей Эстонии. Причину военного конфликта мы с Ксенией так и не выяснили.
   По роковому стечению обстоятельств за два часа до бомбежки Балтийского Союза в Женеве собрались главы государств — членов НАТО. Вопрос о приеме Балтии в свою организацию они решили положительно. Юридически Российская Федерация атаковала одну из стран НАТО.
   Россия вывела войска с территории Эстонии и принесла Союзу свои извинения. НАТО это не удовлетворило. В течение нескольких месяцев вся европейская часть России была занята так называемыми миротворческими силами ООН.
   Вскоре состоялись внеочередные президентские выборы. К тому времени вся Россия уже была под контролем «голубых касок». Страну потрясла волна протестов и мятежей. Президентом, как ни странно, был избран молодой, малоизвестный политик, абсолютно лояльный к новым властям.
   Ведущую роль в управлении Россией взяли на себя Соединенные Штаты. Несмотря на то что московское правительство было марионеточным, экономическая блокада Федерации продолжалась и набирала силу. Под давлением США от сотрудничества с Россией отказывались даже те страны, которые были в нем кровно заинтересованы.
   После национализации все стратегические отрасли промышленности были отданы под временное управление иностранных специалистов.
   Летом две тысячи шестого патриотически настроенные офицеры подняли в Краснодарском крае мятеж, который через двадцать дней был задушен. Это дало повод ООН затянуть гайки еще туже.
   На сегодняшний день Российская Федерация находилась в условиях чрезвычайного положения. За год с небольшим страна оказалась отброшенной далеко назад, превратившись из сверхдержавы в колонию.
   — Мы вернемся, — сказал я. — И постараемся исправить.
   — Вот этого мы больше всего и боялись. Последствия любого вторжения в прошлое непредсказуемы. Его влияние со временем нарастает в геометрической прогрессии.
   — Ага, нарастает. Драка в гадюшнике и десяток разбитых тачек. Чушь! Но исправлять все равно надо. Надеюсь, ты в этом не сомневаешься?
   — Нет. Только ты напрасно развоевался, ты там не нужен. Хватит и одного раза.
   — Я понял, в чем дело. У моей бывшей осталась машинка. Машинка — это джокер. Никакие выстрелы и даже горы трупов не сравнятся с тем, что можно сотворить с ее помощью.
   — Хватился! Кто же позволит твоей Алене владеть таким прибором! Давно уже забрали.
   — Значит, все-таки она ее сперла?
   Ксения кивнула, но как-то неопределенно, словно не мне, а своим мыслям.
   — Я здесь не останусь, — заявил я со всей твердостью, на какую только был способен. — Прошу считать меня политическим беженцем.
   — За тобой там охотятся.
   — В две тысячи первом меня не убьют, потому что в две тысячи шестом я все еще жив.
   — История обратима. Хочешь проверить, обойдется ли человечество без твоей персоны?
   — Ты все равно не пойдешь без меня. Ведь это ты звонила Кнуту, тому парню, что вез меня к врачу.
   — Я, — призналась Ксения.
   — А теперь вопрос на засыпку. Откуда у тебя его телефончик?
   Ксения покусала губу, потерла пальцами лоб, но так и не ответила.
   — Не тужься. Это очевидно.
   — Что же, у меня нет выбора? — усмехнулась она.
   Я хотел оставить Мефодию записку, но решил, что это не имеет смысла. Ксения открыла шкаф, чтобы убрать консервы, но оказалось, что он уже набит до отказа.
   Обогнув мертвую стройку, мы вошли в лес в том же месте, откуда вышли вчера. По размокшей тропинке прохаживалась пожилая дама.
   — Добрый день, Михаил Алексеевич. Воздухом подышать вышли? Это правильно.
   — Всем, кого увидите, передайте…
   Ксения схватила меня за рукав, но я вывернулся и сделал два шага в сторону женщины.
   — Передайте: Михаил Алексеевич — подонок.
 
   Человек редко знает день своей смерти. Еще реже ему удается перескочить через роковую дату.
   Если это и случится, то никак не раньше четверга. Четверг нам был не нужен — все, из-за чего мы вернулись, пришлось на среду. А днем позже я превратился в мишень, и моя голова стала для кого-то тем заветным кружочком, за попадание в который полагается приз.
   Киллеры. Это слово я услышал от Миши-младшего, но тогда не обратил на него внимания. Теперь я понял, что ни с килем, ни с килькой оно не имеет ничего общего, и в сложном причинно-следственном ребусе стало одной загадкой больше: мое собственное прошлое, кроме неизвестных мне событий, хранило еще и новый жизненный опыт.
   Я опять переставил календарь в часах на две тысячи первый год, но Ксения, посмотрев на циферблат, сказала:
   — Не среда, а воскресенье. Я ведь тоже руку приложила. Исправлять будем все.
   — И что ты сделала? Подожди, я сам догадаюсь. Открыла счет в банке? По дешевке купила акции перспективной компании?
   — Как ты примитивен. Хорошо, если хочешь… Я совершила самое безобидное и, наверно, самое опасное, что только могла: передала матери лекарство.
   — Извини.
   — Она крепко выпивала и… как бы это сказать… плохо кончила. А через несколько лет алкоголизм перестал быть проблемой. Ей бы протянуть еще немного…
   Ксения опустила голову. Мне хотелось ее утешить, изречь что-нибудь оптимистическое, но я удержался. Она собиралась лишить маму единственной возможности начать новую жизнь. Мы словно оказались на разных полюсах: спасти мать — и протолкнуть рукописи…
   — Похоже, все в порядке, — заметила Ксения.
   Нас окружал свободный город. Вряд ли кто-то из прохожих ощущал себя счастливым, но если им рассказать, что ожидает их в будущем… Что может их ожидать через каких-то пять лет… Поверят ли они? Узнает ли себя чопорный Одоевский в раздавленном старике? Что скажет крепкий розовощекий лейтенант на предложение поработать буфетчиком? «Мы все очень уважаем мистера Ричардсона».
   Москве полагалось быть живой и суматошной, и она такой была — пока еще. Люди не имели понятия ни о каком Восточном секторе, они называли районы привычными именами. На пересечениях проспектов не стояли голубые ооновские джипы, и каждый ехал куда хотел. Я вернулся в родной город, он казался мне ближе и понятнее, чем Москва две тысячи шестого. Несмотря на присутствие неопознанного Костика, странного следователя Федорыча, несмотря на выходки Куцапова и недвусмысленные намерения киллеров, здесь мне дышалось легче. Во всяком случае, здесь я еще не был предателем.
   — Где жила твоя мама? — спросил я.
   — Тебе не надо со мной ехать. Подожди, к вечеру я вернусь.
   — Нет, я буду волноваться. Не хочешь, чтобы я узнал адрес, — не надо, но одну я тебя не отпущу.
   — Я поеду на метро. Все будет в порядке.
   — Метро! Успокоила. Слушай, а может, не стоит? Исправим только мои ошибки, вдруг этого будет достаточно?
   — Сомневаюсь, что у нас это вообще получится, слишком многое не на своем месте. Дело ведь не только в бомбах, сброшенных на Прибалтику. Сначала они отделились, все три республики, и это тоже произошло не сразу.
   — Чего им не жилось в Федерации?
   — Вот и я о том же. Надо искать первопричину, а раз она неизвестна, то придется вычищать все.
   Ксения и сама не очень верила в то, что говорила. Одинокая алкоголичка бросает пить — следует ядерный удар по Риге. На московском перекрестке сталкиваются несколько машин, в результате начинается международный бойкот России. Нет связи. Это события разного порядка, и чтобы найти между ними хоть что-то общее, недостаточно даже моего тренированного воображения.
   Мы подошли к метро, и я с тоской посмотрел на сияющие окна «Покушай». Бедолага Ян не догадывается, что отказ в получении гражданства не самое страшное. Он возьмет семью и вернется домой. Одоевским и милиционерам ехать некуда, им придется остаться здесь. И устраиваться — кто как сможет.
   Капризно бибикнув, с проезжей части на газон перед кафе заехала красная машина.
   — Совсем распоясались, — раздраженно буркнула женщина рядом.
   Чтобы узнать спортивный «ЗИЛ-917», мне хватило одного взгляда. Я не удивился. Давно уже было ясно, что мы с Куцаповым — фигуры из одной и той же игры. Как бы мы ни перемещались, далеко друг от друга нам не уйти, похоже, на этой доске не так уж много свободных клеток.
   Куцапов вылез из машины и расслабленно прикрыл дверцу. Ему нравилось производить впечатление. Он любовно погладил сияющую крышу «ЗИЛа», едва достававшую ему до груди, и с превосходством оглядел пешеходов. Его самодовольный взор коснулся и меня, но не выделил среди прочих.
   Словно он меня не помнит. Как будто я не угнал его машину, а он не хотел меня за это убить. Стоп. К Федорычу меня таскали в понедельник, а Ксения сказала, что сегодня воскресенье. Еще ничего не случилось.
   Куцапов сладко потянулся и зашел в «Покушай». Сквозь стеклянные стены я видел приветственные кивки Яна и его радушную улыбку. Я умудрился пересечься с Куцаповым даже здесь.
   — Нам нужен транспорт, — сказал я.
   — Ну и что? — не поняла Ксения. Ей известно далеко не все.
   — У меня как раз завалялась индульгенция на угон, — я похлопал себя по животу, и Ксения сразу же нахмурилась. Для женщины с правильными чертами лица она соображала слишком быстро. — Наказания без преступления не бывает, верно? Восстановим справедливость.
   — Мы вернулись не для этого, — быстро проговорила она. — И как ты собираешься ее завести? Я расстегнул на рубашке две пуговицы и показал ей шрам.
   — Он есть. Он существует независимо от моего выбора. Следовательно, выбор уже сделан. А ключи наверняка торчат в замке зажигания, иначе у меня не получилось бы.
   Я был прав: Куцапов даже не потрудился заглушить мотор. Он не привык опасаться за свое имущество. Любопытно, кем он станет при мистере Ричардсоне? Кем-нибудь да станет, обязательно. Это его карма — быть в струе.
   Не представляю, сколько на «ЗИЛ» пошло лака, но казалось, что его низкий, сужающийся к носу капот облит стеклом. Впереди капот плавно переходил в узкую монофару, между ней и землей оставалось расстояние не более ладони. Колеса «ЗИЛа» были спрятаны за чуть выгнутые крылья, отчего возникало впечатление, что это вовсе и не машина, а торпеда, решившая передохнуть на бережку.
   Я не был большим знатоком автомобилей, однако о девятьсот семнадцатом кое-что слышал. Что спортивная машина собирается не на конвейере, а вручную, в количестве двенадцати штук в год, — это естественно. Обивка салона, а также всякие навороты вроде компьютера и спутниковой связи подбираются индивидуально, и в этом тоже нет ничего необычного. Но сиденье, изготовленное на заказ… Я помнил, как Кнут, брызгая слюной и тыча мне в лицо автомобильным каталогом, расписывал процесс снятия мерок. Для сидения самая важная часть тела — это задница. Задницы у нас с Куцаповым были разные.
   Я кое-как устроился в чрезмерно глубокой впадине и нежно взялся за руль. В принципе было удобно.
   — Случай с угоном — один из тех немногих, что закончатся благополучно, — заверил я Ксению, примериваясь к педалям. — Отметина на пузе — вполне умеренная плата за такое удовольствие.
   — Удовольствие? — с сомнением переспросила она.
   Я нажал на газ как можно мягче, но этого было достаточно, чтобы «ЗИЛ» перепрыгнул через пешеходную дорожку и, в мгновение ока долетев до рынка, зарылся в пирамиде пустых коробок. Я включил заднюю скорость и, едва коснувшись педали, так же молниеносно вернул автомобиль на прежнее место. На газоне остались две черные борозды, а у торговцев фруктами появилась новая работа: смятые картонки веером разлетелись по траве. В большой и чистой витрине «Покушай» было видно, как Куцапов бросает наполненную рюмку и устремляется к выходу.
   — Что такое удовольствие? — спросил я сам у себя. — Да вот оно!
   Я вывернул руль и снова дал газу. Когда автомобиль выскочил на асфальт, я просунул руку в открытое окно и, подняв ее вверх, сделал Куцапову «бай-бай».
   Москву я знал неважно, а электронный навигатор попросту не смог включить, однако для первого вояжа результат был сносным: те несколько крюков, которые нам пришлось сделать, с лихвой окупились скоростью. Инспекторы на мои выкрутасы не обращали внимания, видно, машина Куцапова была заговоренной.
   — Здесь останови, — попросила Ксения, когда мы выскочили на площадь Ермака.
   — Я подвезу поближе.
   — Ты не узнаешь, где я живу. Жила.
   Своего адреса она, конечно, не сказала. Позволить человеку заглянуть в твое прошлое — это то же самое, что перед ним раздеться. Хотя на последнее я все еще не терял надежды.
   Магнитофон у Куцапова стоял классный — квадросистема «Вега». Мой компьютер вместе с принтером наверняка не стоили столько, сколько одни его динамики. Я смело ткнул в первую попавшуюся кнопку, и каждый уголок кожаного салона возвестил:
   — …аналитического отдела городского ОВИРа о том, что за последние шесть месяцев количество обращений иностранных граждан за въездными документами на территорию Российской Федерации увеличилось по сравнению с аналогичным периодом прошлого года в четыре и семь десятых раза. Россия становится все более привлекательной как для гастарбайтеров с Запада, так и для беженцев из стран с неблагополучной экономикой.
   Слов диктора я не слушал — я в них купался. Это была самая сладкая музыка на свете. Все еще впереди! В две тысячи третьем году иммиграционный бум достигнет пика, и властям придется вводить ограничения на въезд иностранцев.
   Я закурил и с тоской подумал о стимулирующих сигаретах Ксении, а вместе с ними и о новостях, которые мы смотрели по телевизору в моем две тысячи шестом. В моем ли?
   На меня напало уныние, необходимо было как-то отвлечься. У Куцапова наверняка валялась куча кассет, только где их найти? Открыв «бардачок», я запустил в него руку и извлек целую стопку пластиковых коробочек в разномастных обложках. В основном — сборники блатных песен. Я покопался еще и наткнулся на что-то тяжелое.
   Куцапов держал в машине пистолет. Ствол был похож на тот, что приставляли к моему носу. Внезапно мне в голову пришла одна идея. Я выщелкнул из рукоятки обойму и сунул ее в карман, затем проверил рубец на животе. Ничего не изменилось. Глупо. Конечно, глупо!
   Я вставил обойму обратно и хотел было вернуть оружие на место, но, повинуясь какому-то неосознанному порыву, спрятал пистолет в куртку.
   Это было большой ошибкой. Через площадь, мимо памятника с почетным караулом скаутов, ко мне направлялся постовой. Не переставая крутить на пальце свисток, он вальяжно поправил портупею — и кобуру. Выбросить из кармана ствол я не решался, поскольку в огромном лобовом стекле наверняка был виден чуть ли не до пят.
   Спина похолодела, а руки непроизвольно напряглись. За угон не посадят, уж в этом-то Федорыч понимает. Но пистолет…
   — Старший сержант Алехин, добрый день.
   Машинку Ксения унесла с собой.
   — Здрасьте.
   — Отличный автомобиль.
   Что, если стволом уже пользовались?
   — Н-да, спасибо.
   — Здесь остановка запрещена. Лично мне все равно, но «гибель» эту площадь очень любит.
   — Какая гибель?
   А вдруг ствол «мокрый»?
   — Инспекция.
   — Вы имеете в виду ГАИ?
   Нет, Куцапов, конечно, псих, но не настолько. «Мокрый» пистолет он бы в машине не оставил.
   — Не ГАИ, а гибэдэдэ. Вы что, только проснулись?
   Кто-то меня об этом уже спрашивал. Попробовать убежать, а пистолет по дороге выбросить.
   — Я сейчас уеду.
   — Простите за нескромный вопрос, почем такая роскошь?
   — Знаете, не в курсе. Подарок… друга.
   Взгляд милиционера ощупал меня с головы до ног, особо выделив оттопыренный карман куртки. Старший сержант постоял еще немного, крутя туда-сюда свисток, пока тот не попал ему по ногтю.
   — Всего хорошего, — козырнул он.
   Почти сразу же подошла Ксения, мне даже подумалось, что она вернулась намного раньше и все это время наблюдала издали. Она была не грустной, но какой-то потерянной, точно забыла что-то важное и никак не могла вспомнить.
   — Мужайся, Ксюша, — неловко выдавил я.
   — Ой, только не надо этого! — неожиданно взорвалась она. — И не смей называть меня Ксюшей. Я тебе не подружка, и ты мне — никто.
   Сознавая, что потепление закончилось, я молча завел мотор.
   — Машину бросим здесь, — сказала она, успокаиваясь. — Ее наверняка ищут.
   — У меня мыслишка появилась. Тот коридор, через который мы проходим…
   — Дыра, — подсказала Ксения.
   — Дыра? Хорошо. Я никогда не видел, где она кончается. Какие у нее размеры?
   — Ты хочешь знать, пролезет ли в нее автомобиль? Ты это серьезно?
   — Ну так можно или нельзя?
   — Этого никто еще не делал, но дырокол такую возможность предусматривает.
   — Дыра — дырокол. Изящно. Так ты не возражаешь?
   — Твои выдумки начинают пугать.
   Мы покинули площадь, где, по словам милиционера, с минуты на минуту могла появиться некая гибэдэдэ с не подходящей для дороги кличкой. Мы собирались перебраться в среду, но для этого нужно было найти какое-нибудь тихое место.
   — Видела себя? Я хочу сказать, тебе удалось с собой встретиться?
   — Да, — ответила Ксения, подумав. — Странно, теперь я вспомнила эту встречу. Иногда в памяти всплывают события такой давности… Удивительно, как могли они там сохраниться.
   — Проделки подсознания. Что ты можешь помнить, если с тобой этого не было?
   — Почему же не было? — запротестовала Ксения. — Я только что с ней разговаривала!
   — Вот видишь, ты говоришь о ней в третьем лице. Она — это не совсем ты. Другая личность. Я со своей младшей версией общался аж несколько дней, и ничего, никаких лишних воспоминаний. Потому что в моей жизни таких встреч не было.
   Она с сомнением покосилась на меня и заулыбалась. Кажется, до нее дошло: я спорил не для того, чтобы в чем-то ее убедить, а лишь затем, чтоб отвлечь.
   — Мне кажется, вон тот переулок подойдет, — сказала Ксения.
   Она уже не сердилась, а я радовался тому, что все же сумел кое-что узнать: Ксения родилась до две тысячи первого года, и нас разделяли по крайней мере не века.
   Переулок и впрямь оказался симпатичным: он заканчивался каким-то складом, обнесенным ржавым металлическим забором. Такие заборы строятся на месяц и стоят потом несколько лет. Дома вокруг выглядели пустыми и безжизненными — просидев в машине с полчаса, мы не увидели ни одного человека.
   — Дождемся темноты.
   — Опасно, — возразил я. — Тачку действительно ищут, причем не только милиция. Если Куцапов доберется до нас первым, мое тело может украситься новыми шрамами. Продырявливать будем сейчас. Я правильно выразился?
   — С каких это пор ты начал решать за меня? Дырокол мой, и эта операция — тоже.
   — Я в начальники не лезу. Просто твоя боязнь быть замеченной переходит в манию. Мы ведь и так наследили где только могли, о соблюдении секретности речи уже не идет. Важно добиться результата.
   — Любой ценой… — проговорила она задумчиво.
   — Что?
   — Ты забыл добавить: любой ценой. Заводи, — сказала Ксения и вышла из машины.
   Я не заметил, каким образом она включила дырокол, лишь увидел впереди знакомое колебание воздуха.
   — Давай! — махнула она.
   Дверь в другое время — дыра, как называла ее Ксения, — была по площади значительно больше тех, через которые мне доводилось проходить. Я медленно подъехал к мерцающей плоскости и вопросительно глянул на девушку.
   — Вписываешься, — ответила она, неверно истолковав мои сомнения.
   Я нажал на газ, подавив в себе желание выпрыгнуть. Куда вела открытая Ксенией дыра? С чего я взял, что обязательно в среду? Почему не в пятницу какого-нибудь тысяча девятьсот восемьдесят пятого? Даже если ее дырокол, так же как машинка Мефодия, пробивает время только на двадцать лет, этого достаточно, чтобы отправить меня к черту на кулички.
   Вползая в полупрозрачную поверхность, «ЗИЛ» постепенно исчезал в ней. Сквозь струящуюся дымку проглядывал и грязно-желтый угол дома, и кривые прутья ограды, и даже кое-какой мусор на дороге, не было только красного капота, с отсутствием которого рассудок никак не мог смириться. Автомобиль обрывался там, где начиналась дыра, и она продолжала неторопливо пожирать его кузов. Наконец настал тот момент, когда нужно было выбирать. В салоне под приборной доской уже образовалась брешь, и педали торчали прямо из пустоты. Я инстинктивно отдернул ногу, и машина остановилась. «ЗИЛ» реагировал! Он был не просто разрублен надвое — эти части еще и разбежались по разным временам, однако машина по-прежнему являлась одним целым. Педаль находилась здесь, а двигатель — на расстоянии трех суток, и они каким-то образом взаимодействовали!
   Я обернулся — Ксения шла позади. Это ничего не значило, но мне стало легче. Я проехал еще немного, пока не уперся в забор. Те же прутья, тот же облупленный дом слева, будто мы никуда и не переносились.
   Мы?.. Я выскочил наружу. Дыра — мутное пятно трехметрового диаметра — продолжала вырисовываться поперек улицы, уходя основанием в серый асфальт. Ксении не было. Все-таки я оказался прав. Жалко, что меня одурачили так незатейливо, она могла бы придумать что-нибудь поинтересней.
   Первый вопрос: куда она меня закинула? Я вернулся в машину и включил радио. Все станции передавали только музыку, но их было много — работавших станций, и уже одно это радовало.
   Правая дверь открылась, и рядом села Ксения.
   — Я не очень задержалась? — невозмутимо спросила она.
   — Ты меня не бросила?
   — Нет, конечно. А ты подумал, что я…
   — Что еще я мог подумать? Опять бегала за мороженым?
   — Не злись, я забыла минуты.
   — Какие минуты?
   — Которые выставила на табло. Когда ты заехал в дыру, я решила проверить, отразилось ли на будущем то, что я забрала у матери лекарства.
   — Ну и?..
   Ксения медленно покачала головой.
   — Так это же хорошо! Значит, твои таблетки ни на что не влияют. Можешь снова сходить домой и отдать.
   — Ты и на самом деле принимаешь мои проблемы так близко к сердцу?
   — Ты что там, в своем будущем, совсем одна? — не отвечая на ее вопрос, спросил я.
   — С чего ты взял? — Ксения снова захлопнулась, как моллюск в раковине. — Поехали. И прекрати дергать часы. Я все скажу, когда сочту нужным. Среда, без пятнадцати два, — добавила она после паузы.
   Свой «ЗИЛ» Куцапов разыскивал уже четвертый день — об этом я вспомнил, когда с нами поравнялась белая «Волга» «гибели», и один из ее седоков на ходу заглянул в наш салон.
   — Расслабься, — посоветовал я Ксении, вцепляясь в руль мертвой хваткой.
   Она непринужденно закинула ногу на ногу и отвратительно подмигнула молодому инспектору.
   — Может, пошлешь ему воздушный поцелуй? — проскрежетал я.
   — Отстань, он мне нравится, — нагло ответствовала девушка, не сводя глаз с разомлевшего парня.
   — Вот так вы нашего брата и дурите, — сказал я, когда «Волга» отклеилась и куда-то свернула.
   — Не о том думаешь. Лучше соображай, что делать в ресторане. Скоро начнется.
   Мы прибыли как раз вовремя: ансамбль на грузовике уже играл вступление. Я проехал еще два квартала и, развернувшись, заглушил мотор. Отсюда зрители казались пестрой однородной массой, но ближе останавливаться было нельзя: уж больно приметная у Куцапова машина.
   — Пожелай мне чего-нибудь, — попросил я.
   — Ты что, собираешься идти в одиночку?
   — Конечно. Там стрелять будут, и вообще… не хочу, чтобы ты видела, как Миша… не я, а здешний…
   — Твой Миша поганец, но я тебя с ним не отождествляю.
   — Вот и Куцапов тоже, — пробормотал я. — А чем мы отличаемся, я и сам до сих пор не разобрал.
   Затеряться среди пяти десятков зевак было нетрудно. Я встал сзади так, чтобы видеть все спины одновременно, и прислушался к выкрикам дородного мексиканца. Он уже заканчивал охаивать конкурентов и с минуты на минуту должен был перейти к дифирамбам в адрес открывающегося заведения.
   Я тревожно посмотрел в сторону припаркованного «ЗИЛа», и у меня подкосились ноги: мимо него проезжал точно такой же автомобиль. Ярко-красный «ЗИЛ-917» подрулил к ресторану и влез передними колесами на газон. Двери открылись, и из машины появился не вполне трезвый Куцапов. За ним вывалились Кеша и третий субъект, имени которого я не знал.
   — …вторая за копейку, третья бесплатно, — объявил мексиканец.
   Сейчас кто-то крикнет про четвертую.
   — Отвечаешь? — проревел Куцапов.
   — Зайдите и убедитесь, — предложил зазывала.
   Троица поднялась на невысокое крылечко и скрылась внутри. Я опять оглянулся на машину с Ксенией. Не могли же мы перепутать! Да и что, собственно, путать? Вот ресторан, вот мексиканец и вот воздушные шарики.
   Через некоторое время Куцапов вышел на улицу и, шатаясь, приблизился к «ЗИЛу». Он открыл дверцу и встал на сиденье коленями так, что снаружи остались лишь его пыльные подошвы и широкий зад. Повозившись в машине несколько секунд, он вернулся обратно.
   — Лучшая еда, лучшие напитки! — выкрикнул мексиканец.
   Худощавый гитарист завершил песню головокружительным пассажем и сразу же, без паузы, вернулся к предыдущей. У меня появилось подозрение, что музыканты играют под фонограмму, которая состоит всего из двух вещей.