Прошкин Евгений Александрович. Механика вечности

   К ночевке у Люсьен я готовился серьезно: четыре бутылки водки должны были снять вопрос о нашей близости. Но человек, как известно, лишь предполагает.
   Меня разбудило не сентиментальное пение соловья, не постукивание ветки о раму, а глубокое омерзение к самому себе. Время шло к полудню. Когда спишь так долго, то события, произошедшие накануне, обычно превращаются в путаные обрывки.
   На сей раз я помнил все, вплоть до мельчайших деталей: неудобство от свалявшегося кочками матраса, Люсины сальные волосы на своем лице, тихий плач девочки за стенкой. То, что вчера, несмотря на полное затмение рассудка, я все же выпроводил Оксану на кухню, позволяло верить: во мне еще осталась капля человеческого. Ее еще можно найти — если как следует поковыряться.
   Когда водка кончилась, мы с Люсьен отволокли друг друга в комнату и рухнули на продавленную кровать. Люсьен упала на меня сверху, и я с брезгливым ужасом отметил, что ее тело почти невесомо. Она тут же завертелась, пытаясь добраться до моей ширинки. Слепой инстинкт, вышедший из водки, словно ископаемая рыбина из океана, заставил меня вцепиться в Люсину прелую одежку. Вдвоем мы справились с тряпками и, раскидав их по полу, обнялись. Позвоночник Люсьен прощупывался лучше, чем на анатомическом муляже. Она откинулась назад, и перед моим лицом заболтались две иссохшие, выжатые груди. Всякий раз, когда они подпрыгивали, до меня доносился резкий, приторный запах.
   — Помнишь, как ты мне делал раньше? — прохрипела Люсьен.
   — Не надо, молчи, — взмолился я.
   — Боишься кончить раньше времени? Ты так завелся?
   «Боюсь, что меня вырвет» — чуть не сказал я.
   Проснувшись, я с радостью обнаружил, что мне ничего не приснилось. Судьба иногда делала такие подарки, но сейчас я оценил ее великодушие особенно высоко.
   На кухне было холодно, и Оксанка уснула, клубком свернувшись на столе. Я осторожно взял девочку на руки и, не дыша, отнес ее в комнату. Еду, принесенную с собой, я трогать не стал и позавтракал бутылкой пива.
   — Сегодня придешь? — игриво спросила Люсьен.
   — Если я тебе денег дам, можно надеяться, что ты не все пропьешь, а хотя бы половину? А на оставшиеся купишь продуктов?
   Вопреки моим ожиданиям, блеска в ее глазах не появилось. Равнодушно отвернувшись к окну, Люсьен коротко и жестко ответила:
   — Нет.
   — Ну, сама смотри.
   Покинув Люсьен, я решил, что пора наконец прояснить ситуацию с Аленой. И заодно разобраться с Кнутовским.
   Я выскочил из подъезда и замер. На лавочке, покачивая ножкой, сидела жена.
   — Не удержался, значит?
   Скучный диалог «она обвиняет — он оправдывается» мгновенно пронесся в сознании, словно я только и делал, что попадался на измене. Все реплики этой пьесы известны наперед, озвучивать их было бессмысленно.
   — У тебя есть маникюрные ножницы? — спросил я, не позволяя Алене начать наступление.
   — Хочешь сделать себе харакири? — усмехнулась она. — Только пилка.
   Я взял пилку для ногтей и приложил ее к левой ладони.
   — Смотри сюда, — предупредил я, прочерчивая острым концом длинную царапину.
   — Ты что? Зачем?
   — Кровь видишь? Настоящая. Когда я приду домой, обрати внимание на мои руки. Только не забудь, прошу тебя.
   — Что ты несешь?
   — Запомни: царапина на левой руке. Вечером ее не будет.
   — Ну и что?
   — Это не я. То есть я не твой муж, а другой. Совсем другой.
   — Миша, ты меня пугаешь. Ты слишком увлекся своими фантазиями.
   — Понимаешь, Алена, врать я тебе не хочу. А рассказывать правду…
   — Не надо. У меня есть глаза и уши.
   — Алена, все не так.
   — Ты хочешь сказать, что не был у этой сучки?
   — Был, но…
   — Не на улице, ладно? — она нетерпеливо оглянулась, опасаясь, что нас услышат.
   — Хорошо, вечером. Только не забудь. — Я разжал кулак, и с ладони сбежало несколько капель крови.
   — Психованный, — прошипела Алена и рассерженно зацокала каблуками в сторону дома.
   Не стоило мне оставаться. Вернулся бы вчера, выбросил из головы все эти приключения. Да какие там приключения! Так, набор заморочек.
   Скверная бабья черта — любопытство. Из-за него многие девушки попадают в беду, но я-то какого хрена не удержался? Хотелось узнать причину нашего развода. Да вот же она, на ладони! Алена застукала меня у Люсьен. Почему бы ей не уйти, я и сам на ее месте не простил бы.
   Ну уж нет, такой финал меня не устраивает. Эта история может закончиться и по-другому…
   Звоня в дверь, я молился только об одном: чтобы Миша-младший был дома. Если Алена увидит нас обоих, она все поймет сама.
   На Алену мой визит не произвел никакого впечатления, и это было плохим знаком. Она с преувеличенным вниманием осмотрела мою ладонь и победоносно улыбнулась.
   — Ты похож на шкодливого пацаненка. Взрослеть надо.
   — Подожди, сейчас придет настоящий…
   Алена достала с антресолей пустой чемодан и молча отнесла его в комнату. Она даже не успела переодеться с улицы. Зачем я поперся прямо за ней? Нужно было выждать хотя бы пару часов.
   — Алена, постой!
   Все это я уже видел — пять лет назад. И молчаливые сборы, и лживое «Пока», сказанное без всякого выражения. Так говорят, когда уходят на пятнадцать минут.
   Я вошел в спальню и вывернул чемодан. Блузки, юбки и кофточки рассыпались по полу праздничной аппликацией.
   — Без истерик, — строго предупредила Алена. — Будь джентльменом. Хотя бы недолго.
   — Все, чего я прошу, это подождать до вечера.
   — Дать тебе время, чтобы ты придумал новую байку?
   — Я могу узнать, куда ты уходишь?
   — Это ни к чему.
   Остановить Алену можно было только силой, и я со смешанным чувством ожидал того момента, когда придется хватать ее за руки, отталкивать, возможно, даже бить. Я пойду на это. Я ударю свою жену, лишь бы она осталась. Только задержать ее до прихода Миши-младшего, потом она поверит.
   Алена собрала в охапку раскиданные вещи и бросила их обратно в чемодан.
   — Выслушай меня. Пожалуйста.
   — Говори, — пожала она плечами. — Мне еще нужно найти босоножки.
   — Скоро придет Миша, — начал я, кривясь от того, что вынужден нести эту чушь. Однако ничего другого я сказать не мог, ведь это была самая что ни на есть правда.
   — Мефодий, а может, ты наркоман?
   — Это было бы здорово, — произнес я скорбно. — Я бы дорого заплатил за то, чтобы все это оказалось сном. Но даже если я проснусь, ты все равно уйдешь — не сейчас, так через полгода. Это уже случилось. Мы живем отдельно, и в анкетах я указываю, что холост.
   Алена подхватила чемодан и, дотащив его до прихожей, открыла дверь. Я уже изготовился ухватить ее за плечо, но тут она исступленно закричала и сама кинулась ко мне.
   — Кто там? — еле выговорила она.
   — Твой муж, — буднично ответил я, наслаждаясь эффектом.
   — А ты?
   — Тоже муж. Только бывший. Ты ведь от меня ушла.
   Ради того, чтобы увидеть смятение Алены, ее широко раскрытые глаза и капельку слюны, повисшую на губе, стоило пережить и не такое.
   — Что вы тут хулиганите? — невозмутимо поинтересовался Миша. Оценив обстановку, он решил добавить перца и от себя:
   — Не надо так кричать, соседи милицию могут вызвать.
   — Как это? Почему вас… много? — прошептала Алена.
   — Тезка, покажи супруге руку. Левую, — попросил я, сожалея о том, что накал постепенно проходит.
   Миша протянул Алене раскрытую ладонь.
   — А вот моя, — сказал я, выставляя на обозрение неровную полоску запекшейся крови. — Чудес не бывает. Если ручку поранить, то получится бо-бо.
   — Не бывает, — покорно повторила Алена и вдруг потяжелела.
   Она сползала на пол, а я не мог ее удержать из-за того, что всецело отдался ликованию.
 
   — Все равно, — упрямо твердила Алена часом позже, когда чемодан был разобран и спрятан на антресоли, а моя неистовая радость победы усохла до слабого послевкусия. Втроем мы сидели на кухне и пили гадкую кофейную бурду, которую Алена сварила в знак примирения. — Все равно это измена.
   — Позвольте, мадам, — не согласился я. — Мы с вами уже четыре года как в разводе. У меня и кольца-то обручального нет, забыл даже, на какой палец оно надевается.
   — Постой-постой! — Алена пригляделась к нашим прическам. — Ах вы, гады! Я все понять не могла, чего это ты меня своими расспросами доставал. Поменялись, да?
   — А ты, любящая жена, и не заметила, — парировал я. — К мужу надо быть внимательнее, ферштейн? Посмотри на нас: мы же раз-ны-е!
   — Да, вижу. А когда поодиночке, вроде одно и то же.
   — Так что моя совесть чиста. Если кто-то и попался на измене, так это ты!
   — Не считается! — дурашливо возразила она.
   Миша оторвался от чашки и с улыбкой посмотрел на Алену.
   — Не считается, — согласился он.
   — Это следует понимать как мир? — полюбопытствовал я. — Значит, вернувшись домой…
   — Если только не выкинешь нового фокуса, — пригрозила Алена.
   — Все хорошо, только что теперь будет с историей? — спросил Миша и, поймав испепеляющий взгляд Алены, снова сник. — Нет, я рад, конечно. Но причинно-следственные связи… ведь мы их нарушаем. Ты говорил, что квартиру разменяли. Что будет теперь? Кто там окажется — мы или новые жильцы?
   — Квартира — ерунда. Если Алена не уйдет, вы с ней родите ребенка. У него тоже будут дети, потом внуки — это же целая ветвь, которой на самом деле не было!
   Я говорил не о том. Ребенок — это тоже не самая большая проблема. Его рождение лежит в плоскости вероятного, возможно, никаких катаклизмов и не произойдет. Просто в две тысячи шестом я окажусь папой. Вся дальнейшая история человечества будет развиваться с этой маленькой поправкой, и вряд ли от нее что-то сильно изменится. Но Мефодий! Он ждет меня в Перове, в том месте, которое теперь не имеет ко мне никакого отношения. Где мы с ним встретимся, как я смогу вернуть ему машинку? Не станет ли он, прожив всю жизнь с Аленой, совсем иным человеком, захочет ли он, другой Мефодий, отправиться в прошлое?
   Я судорожным движением ощупал карман — машинка была на месте.
   — Ребята, не усложняйте! Я, конечно, в ваших теориях не сильна, но я где-то читала, что вмешательство в прошлое — фикция. Будущего нет, оно рождается каждый миг, и нарушать попросту нечего. «Завтра» естественным образом разовьется из «сегодня», а все хитроумные парадоксы изобрели фантасты, чтобы оправдать свои писания.
   — В любом случае не разводиться же нам теперь специально, — заявил Миша.
   — Тоже правда.
   Пока машинка находилась у меня, оставалась и возможность что-то подредактировать. Значит, точка еще не поставлена.
   Последние события вдруг представились мне в необычайно радужном свете. Все тревоги и сомнения показались копеечными, а плюсы моей миссии — выпуклыми и осязаемыми. Я не только обеспечил себе неминуемую славу, но еще и умудрился наладить личную жизнь! Нерешенным оставался единственный вопрос: отрывок про Хоботкова, но после примирения с Аленой мне была по плечу любая задача.
   Жена принялась варить суп, а мы с Мишей сели за компьютер.
   — Недурно, — заметил он, прочитав с экрана несколько страниц. — Чей текст?
   — Вот это и надо установить.
   — Ну, брат, ты не по адресу! Какой из меня лингвист?
   — Похоже на вещи Кнута. Ты ведь его стиль знаешь?
   — Пожалуй, — сказал Миша. — Вот, смотри: «приятность». Это его словечко.
   — Одно слово ни о чем не говорит.
   — Да нет, точно его работа! Что же он скрывал? Да, совсем забыл. Я сегодня к нему ездил, а он со мной даже разговаривать не стал, обложил по-черному и дверь перед носом захлопнул. Придурок.
   — Посмотри еще, — настаивал я.
   — Кнут. Что хочешь на отсечение дам. Вот опять:
   «…взговорил Хоботков». Кто, кроме него, употребляет такие глаголы? Мы с ним из-за этого постоянно спорим, да ты и сам знаешь. И Хоботков — что это такое? Я ему говорю: нельзя так героев называть. А он мне про Гоголя — мол, у того ни одной приличной фамилии не встретишь, и ничего, классик.
   — Стало быть, уверен на все сто?
   — Даже больше. Так чей это все-таки роман? Кнута или нет?
   — Вот завтра и разберемся. Поможешь?
   — Не знаю, — потупился Миша. — Как бы снова дров не наломать.
   — Опыт показывает: люди не верят своим ушам. А глазам верят. Если мы заявимся вдвоем, это будет совсем другое дело.
   — Есть хотите? — крикнула Алена с кухни.
   — Да поздно уже, спать пора. Не выгоните?
   — Не чужой вроде, — заявила она, появляясь в комнате. — Раскладушку соседка забрала еще на той неделе. До сих пор не отдала. А может, и не надо?
   Мы с Мишей переглянулись.
   — Я не настаиваю, сами думайте, — подмигнула Алена и удалилась.
   — Нам с тобой делить нечего, — сказал Миша.
 
   Сначала зазвонил телефон. Мы одновременно оторвали головы от подушек и долго обменивались вопросительными взглядами — кому брать трубку. Вылезать из-под теплого одеяла никто не торопился, потому что каждый знал, что за этим последует просьба сварить кофе, поджарить яичницу, а заодно и помыть оставленную с вечера посуду.
   Пока Миша разыскивал трубку, телефон уже умолк.
   — Подождать не могли, — проворчал он, отправляясь на кухню.
   Я взял тетрадь в клетчатой обложке и торопливо набросал:
   «Поступал в Литературный институт. Подошел к доске объявлений, а там схемы подземных коммуникаций. Оказалось, что я поступил в разведшколу. Тоже неплохо».
   Как только мы сели завтракать, раздался новый звонок, на этот раз в дверь.
   — Кого еще принесло в такую рань? — возмутилась Алена.
   — А чего ты на меня сразу смотришь, как будто это ко мне? — воскликнул Миша.
   — Никуда я не смотрю. Иди открой.
   В дверь опять позвонили — длинно и негодующе. Точно так же, как звонил Мефодий, когда он заявился ко мне в Перово. Я отодвинул тарелку и, выйдя в прихожую, приник к глазку. На лестнице никого не было.
   — Наверное, ребятишки балуются.
   — Нет, два раза звонили, — сказала Алена. — Открой. Что вы, как не мужики совсем!
   Я выглянул на площадку и прислушался. Ни шороха шагов, ни гудения лифта. Не мог же звонок сам сработать! Я проверил кнопку — в порядке.
   — Соседи, — догадался Миша. — Им все время неймется: то муки одолжить, то еще чего…
   Штаны нашлись на полу, рубашка — за креслом. Ладони сами хлопнули по джинсам, и прежде, чем я сообразил, в чем дело, меня бросило в жар: машинки не было! Я принялся копаться в ящиках, хотя предчувствовал, что это бесполезно. Не оказалось прибора и под кроватью. Слабая надежда на то, что он выпал из кармана, рухнула.
   Дальнейшие поиски смахивали на панику. Я перерыл все полки и шкафы в обеих комнатах. Оставалась еще кухня, на которой продолжали ворковать я и моя жена, но уж там машинки точно быть не могло.
   Окончательно убедившись, что прибор пропал, я опустошенно сел на пол и закурил. Теперь уже было ясно, что его кто-то спрятал. Вопрос лишь в том, кто и когда. Неужели им хватило тех нескольких секунд, что я провел на лестнице?
   — На фиг она мне сдалась? — заявил Миша.
   — Мне тоже ни к чему, — сказала Алена. — Найдется твоя машина времени, завалилась куда-нибудь.
   — А сама она не могла исчезнуть? — беспечно поинтересовался Миша. — Наступили ночью ногой, она и включилась.
   — Думай, что говоришь! Как я тогда вернусь?
   — Не накручивай ты себя! Идите к своему Кнуту, а я еще раз посмотрю, все равно убираться хотела.
   Я снова залез под кровать, отодвинул кресло, заглянул за телевизор — машинка словно испарилась.
   — Миша, это не шутки, — сказал я на улице.
   — Ну не брал я, — ответил он, прижимая руки к груди.
   — Пока я открывал дверь, Алена из кухни никуда не выходила?
   — Только за журналом.
   — Надолго?
   — Туда И сразу обратно. Думаешь, Алена? Зачем ей?
   — Не знаю, — вздохнул я.
   — Найдется, вот увидишь.
   В двух кварталах от дома Кнутовского проходило маленькое, но шумное гулянье. Перед новым одноэтажным зданием собралось человек пятьдесят. Рядом стоял грузовик с откинутыми бортами. В его кузове, как на сцене, несколько молодых ребят, задорно приплясывая и тряся патлами, наяривали на гитарах какой-то хит пятилетней давности.
   Кирпичная постройка вся была обвязана разноцветными воздушными шарами — того и гляди взлетит. У входа расхаживал смуглый мексиканец в красивой замшевой курточке с индейским орнаментом.
   — Лучшая еда, лучшие напитки! Всем клиентам небывалые скидки! От Москвы до самых до окраин самый щедрый — это наш хозяин!
   — Похоже на театр Карабаса-Барабаса, — заметил Миша. — Ресторан, что ли, новый открылся?
   — Любимое заведение Кнута. Мне не нравится, у меня от их соусов изжога. А Шурик сюда частенько наведывается. Будет наведываться, — поправился я.
   — Сегодня! — продолжал зазывала. — В первый день работы! Скользящие цены! Первая рюмка за полцены, вторая за одну копейку! Не верите? Это еще не все! Третья рюмка бесплатно!
   — А за четвертую доплачиваете?! — выкрикнул кто-то из толпы.
   — Зайдите и посмотрите на наши рюмки, — не растерялся мексиканец. — До четвертой дело не дойдет!
   — Рванем для храбрости? — предложил Миша. — Проверим, что у них за скользкие цены такие.
   В ресторане было многолюдно — русский человек редко проходит мимо халявной выпивки. Столики обслуживали несколько приземистых девушек в пестрых гобеленовых накидках. С трудом найдя свободное место, мы уселись напротив двух мрачных культуристов.
   — Сразу по три? — легко угадала официантка. Видимо, это был стандартный заказ.
   — Вы здесь, гаврики?! — раздалось у нас за спиной. Голос показался знакомым, и мы с Мишей вздрогнули.
   Сзади, улыбаясь и слегка покачиваясь, надвигался Куцапов. Мы инстинктивно пригнулись, но Коля прошел мимо и упал в кресло рядом с угрюмыми качками.
   — Сестра! — возопил он, едва успев отдышаться. — Где там обещанные за копейку, бесплатные и так далее?
   — Скидки действуют только один раз, а вы уже по второму кругу начинаете, — укоризненно ответила официантка.
   — Вот она, великая русская смекалка, — шепнул Миша. — Ведь после бесплатной порции можно уйти, а потом снова вернуться. В Мексике до такого небось не додумаются!
   — Ты че, сестренка, обозналась? Я здесь впервые. Бегом принеси мне водки!
   — Мы угощаем только один раз, — настаивала та. — Вам придется заплатить.
   — А твой клоун обещал задаром! — Куцапов врезал кулаком по столу, и в зале воцарилась тишина. Колей, человеком, ездившим на шикарном красном «ЗИЛе», двигало не стремление сэкономить, а пьяный кураж. И это было значительно хуже.
   Сидевшие за соседними столиками, предчувствуя близящийся скандал, стали потихоньку собираться.
   — Пойдем и мы от греха, — проговорил вполголоса Миша.
   Опрокинув по третьей, действительно бесплатной рюмке, мы встали и направились к выходу.
   — Вот они где, змееныши! — взревел Куцапов. — Кеша, угадай-ка, кто из них сделал мою тачку? Кеша что-то промычал и медленно поднялся.
   — Надо было сматываться, — раздосадованно проговорил Миша.
   Культурист, разминая кисти, наплывал на нас стальным равнодушным лайнером. Сбоку подгребал ухмыляющийся Куцапов. Бежать было стыдно, а главное — поздно.
   Мы с Мишей посмотрели друг на друга, как это делают люди, расстающиеся навсегда.
   Я схватил со стола нож и крепко сжал его в ладони.
   — Да ты герой! — засмеялся Кеша. — Возьми и вилку, а то равновесие потеряешь!
   — Ты на кого с пером, пингвин? — рассвирепел Куцапов.
   Он распахнул пиджак, и в его руке появился пистолет. Краем глаза я увидел, как Миша пятится назад. Его не замечали. Все внимание мордоворотов, из-за проклятого ножа, было приковано ко мне.
   Какая-то женщина ойкнула — робко, будто пробуя голос. После этого снова наступила тишина, но через мгновение она взорвалась визгом, летящим со всех сторон. Посетители, расталкивая друг друга, роняя приборы и поскальзываясь на ярко-красном соусе, устремились к дверям. Я пытался отыскать взглядом Мишу, но он куда-то пропал. Побежал за помощью?
   Из подсобного помещения доносилась путаная скороговорка официантки — она звонила в милицию. В ресторане стоял страшный гвалт, но я почему-то расслышал каждое ее слово и с ужасом понял, что она не знает адреса.
   В какой-то момент мне показалось, что я сплю. Сон, вопреки обыкновению, имел четко обозначенное начало: визит Мефодия. Под занавес неведомый режиссер выдал кульминацию: пьяный мужик угрожает мне оружием. Окажись видение хоть на грамм реальней, я бы мог испугаться, но амбал с пистолетом — это уже перебор, мы все-таки не в Чикаго. Сейчас я проснусь.
   К моему носу прикоснулось что-то холодное, и я открыл глаза. Мне в лицо упирался вороненый ствол. Упирался вполне натурально, я даже уловил слабый запах, исходивший из его черной пасти.
   — Завалю гниду, — тихо проронил Куцапов.
   — Потом будешь извиняться, — ответил я, ничего не соображая.
   Страх, забрав с собой львиную долю рассудка, остался где-то позади. Говорят, через страх можно переступить. Ложь. Это он переступает через нас — перешагивает, чтобы отойти в сторонку и обождать.
   — На Петровке, — добавил я спокойно. — Ты попросишь у меня прощения.
   — Колян, угомонись! — подскочил к нему Кеша. — Почудили, и хорош!
   — Ты слышал? — взвился Куцапов. — Я еще перед ним буду извиняться! Да я перед мамой родной никогда…
   — Пошли, пошли отсюда! — Кеша взял его за плечи и круто развернул. — Зря ты пушку засветил. Сейчас опера приедут. Или «Беркут». От них не отмажешься.
   К Кеше присоединился третий товарищ. Они уводили Куцапова. Кажется, обошлось.
   Страх вернулся в мое тело, и через мгновение меня затрясло. Пот, приправленный адреналином, пропитал рубашку, и я уже не понимал, от чего дрожу, — от потрясения или от холода. Потом случилось то, чего я боялся больше, чем пули: по джинсам быстро расползалось темное пятно. В ресторане не осталось ни души, и это меня обрадовало, однако до Кнута было целых два квартала. Как их пройти с мокрыми штанами?
   Эту важную мысль прервал хлопок, глухой и невыразительный. Живот обожгло тысячей пчелиных укусов. Джинсы промокли до самого низа, и в ботинке противно захлюпало. Я шаркнул ногой — на полу осталась темно-красная полоса.
   Разве Куцапов еще здесь? Или стрелял не он? И что все-таки было вначале? Выстрел? Кровь?
   Густая лужа увеличивалась в размерах, но все это происходило не со мной. Значит, на джинсах тоже кровь. Хорошо. Я-то думал…
   Озноб прошел, появилась легкость, даже какая-то бодрость, и я отстранение посмотрел на свой живот. Его пересекала узкая горизонтальная борозда, из которой, словно из искусственного водопада, лилось что-то горячее.
   Мир наполнился звуками и движением, а тело — невыносимой болью. Внутри живота что-то лопнуло и растеклось. Где же милиция? Где Миша?
   Мне снова показалось, что я брежу. Перевернутые столы, смазливая официантка в смешном пончо, продолжающаяся на улице музыка — все это не более чем плод воображения.
   Подтверждая мою догадку, стены принялись раскачиваться. Амплитуда быстро увеличивалась, и вскоре зал опрокинулся набок. Перед лицом сновали грязные ботинки. Где же Миша? Как он мог меня бросить?
   Внезапно, без всякого предупреждения, мир слипся в одну невидимую точку, и в кромешной тьме прозвучало несколько выстрелов. Зачем стрелять? Я уже убит.
   — Пошли все вон отсюда! — крикнул кто-то из пустоты.
   Какая бессмысленная, нерационально длинная конструкция. Слово «вон» в ней явно лишнее, оно придает фразе какую-то беззащитность.
   Меня подняли и понесли. Впрочем, не уверен. Возможно, это вселенная, вторя моему замирающему сердцу, исполняла свой последний медленный танец…
 
   — Как, Мишенька, поправишься, в церковь сходи. Бог тебя любит, раз от такой беды увел.
   — Ма, не агитируй. Сходит. Оклемался, Робин Гуд? Борец за права некоренного населения. Нашел, с кем воевать! Я, когда узнал, чуть с ума не спрыгнул. Тихоня Ташков попер на вооруженных грабителей!
   — Кто тебе?.. — Эти два слова дались мне с большим трудом, и на третье не хватило сил.
   — Баба какая-то позвонила. Кричит: там Мишку убивают, беги, спасай!
   — Алена?
   — Алену я бы узнал. Да какая разница? Тебе сейчас в больницу надо.
   — Никаких больниц, — отрезал я.
   Боль тут же пронзила живот тупым копьем, и я задохнулся, однако молчать было нельзя. Мама Шурика уже сняла трубку и набрала номер из двух цифр.
   Мысли путались, но одна из них была вполне отчетливой: в больницу мне нельзя. Пациентов с такими ранениями регистрируют. Спрашивают документы. Устанавливают личность. Если от врачей я отбрехаться сумею, то от милиции — вряд ли. Да еще, чего доброго, всплывет инцидент с автомобилем Куцапова. Вспомнив своего непредсказуемого знакомца, а заодно и доблестного Федорыча, я твердо решил, что лучше сгину в прошлом, чем снова встречусь с ними. Как некстати пропала машинка!
   — Мишенька, не испытывай судьбу. Пуля прошла по касательной, но того, что я тут набинтовала, надолго не хватит. Рану обработать нужно, зашить.
   — Нет! — сказал я. — В больницу не… — Чтобы продолжить, нужно было передохнуть, и я прикрыл глаза.
   Я услышал, как трубка легла на место, и благодарно кивнул.
   — Ма, да что ты с ним цацкаешься? Это же не насморк, само не пройдет.