Прошкин Евгений Александрович. Механика вечности

   — От Москвы до самых до окраин… — затянул глашатай, потрясая высоко поднятыми руками, и тут я заметил в толпе свой затылок.
   Это было непривычно — узнать себя сзади. Спина — совсем не то, что человек видит в зеркале, тем не менее я ее узнал. Гораздо труднее было угадать в сутулом, давно не стриженном мужике Мишу-младшего. Вряд ли кто-нибудь смог бы догадаться, что двое типов, стоявших впереди, — один и тот же человек.
   — А за четвертую доплачиваете? — услышал я рядом надтреснутый голос.
   Оба Михаила немного подождали и, перекинувшись короткими фразами, направились к ресторану. Я потихоньку двинулся за ними, но у самого входа остановился. Чуть позже.
   Изнутри несся обычный гомон, в котором не выделялось ни одной напряженной интонации. Я потрогал живот, чтобы проверить, не выпал ли пистолет.
   Наконец в кафе раздался первый визг — пробный, неуверенный, будто дамочка, раскрывшая рот, вдруг засомневалась: а есть ли повод? Повод был, это подтвердили несколько воплей, расцветивших внезапное затишье.
   Я ринулся внутрь, обегая «ЗИЛ» слева. Только сейчас я обнаружил, что сбоку машина разбита, но времени не было совсем: на улицу, давясь в дверях и пихая друг друга, выбегали багровые посетители. Пробиться сквозь обезумевшее стадо было невозможно, и в помещение я попал только после того, как его покинул последний едок, до ушей перепачканный горчицей.
   Мелькнула тревожная мысль: не опоздал ли? В кафе царил хаос. Столы с остатками закуски были сдвинуты к стенам, опрокинутые стулья громоздились, как противотанковые ежи. Пол представлял из себя огромную палитру, на которой преобладали алые тона кетчупа.
   В дальнем углу стояли четверо: я, Куцапов и оба его подручных. Миши-младшего нигде не было, должно быть, ему удалось вырваться вместе с толпой. Я остановился посередине, мучительно соображая, что делать дальше. Я не учел, что любая операция начинается с плана, но думать об этом сейчас было уже поздно.
   Похоже, меня не заметили. Немая сцена в углу продолжалась: Куцапов медленно и тягуче расстегнул пиджак и сунул правую руку под мышку. Пора что-то предпринять, иначе зачем я здесь? Я выхватил из-за пояса пистолет и, направив его вверх, нажал на спуск. Выстрела не получилось — на то и предохранитель, чтобы раздолбай вроде меня случайно не прострелили себе мошонку. Кеша озадаченно посмотрел в мою сторону и что-то сказал. Вслед за ним обернулся Куцапов. Возможно, бывают и более нелепые ситуации, но я таких не видел. Черный ствол нацелился мне в грудь, и я ощутил его притяжение.
   — Пошли все вон отсюда!! — заорал я что было сил и, справившись наконец с предохранителем, два раза пальнул в потолок.
   Как ни странно, это возымело действие. Сгибаясь и прикрывая головы, культуристы побежали к выходу. Миша казался обескураженным не меньше, чем Куцапов.
   — Ты?.. — только и вымолвил он.
   На улице послышалось завывание сирены.
   — Линяй! — приказал я Мише и выглянул за двери.
   «ЗИЛа» Куцапова на газоне уже не было, зато к кафе подъезжал другой «ЗИЛ», без вмятины. Ксения энергично жестикулировала, призывая меня к себе. Я на ходу запрыгнул в машину, и мы понеслись прочь.
   — Давай заберем второго, — попросил я, но ресторан был уже далеко.
   — Почему ты не сказал, что у тебя есть оружие?
   — Это не мое. Бесплатное приложение к тачке. — Я обнаружил, что до сих пор держу пистолет в руке, и брезгливо бросил его в бардачок.
   — Достань, — велела Ксения. — Возьми платок и оботри рукоятку.
   — Почему я ляпнул именно это?
   — О чем ты?
   — "Пошли все вон отсюда" — я так сказал. Откуда это «вон»?
   — А как надо было?
   — Не знаю. Без «вон» хотя бы.
   — Что ты мне голову морочишь?
   — Ах да, нужно еще позвонить Кнуту! — вспомнил я.
   — Зачем?
   Я снова задумался. И правда, зачем? Миша не ранен, это я видел собственными глазами, стало быть, помощь Шурика не требуется.
   — Ксения! — воскликнул я неожиданно для самого себя, и автомобиль испуганно дернулся. — Куцапов в меня так и не выстрелил. Мне не нужен врач, и мы с Кнутом никуда не поедем!
   Я торопливо расстегнул рубашку и взглянул на живот. Шрам остался на месте.
   — Откуда он у меня?
   — Я не специалист, — не совсем понятно ответила Ксения.
   Она свернула во двор и заглушила двигатель. Ксения держалась за рулем свободно и уверенно, более того, ей чертовски шла эта развратная машина, созданная с одной лишь целью: вызывать зависть. Они были хорошей парой — Ксения и красный «ЗИЛ-917», я же в их компании выглядел гадким утенком.
   — Объясни, почему ты меня взяла. Ведь это просчитывается элементарно: если остановить Куцапова, то звонить Шурику не придется. Тебе не нужен его номер.
   — Телефон я могла бы узнать и без тебя, — кивнула она. — Но кто-то должен был помешать… как его?.. Куцапову.
   — Только не говори, что ты не могла сделать этого сама. Причина в другом, так?
   — Я не имею права тебе ничего рассказывать, — монотонно проговорила Ксения. — Любая мелочь может обернуться чем угодно. — Она показала большим пальцем куда-то назад, намекая на скорую войну с Прибалтикой. — Но если ты догадаешься сам, это будет совсем другое дело.
   — Что сейчас? Возвращаемся?
   — Необходимо убедиться, что аварии не произошло.
   — Но ведь мы в ней не виноваты. Она состоялась сама по себе, а наше такси оказалось там случайно.
   — В начальной версии никакой аварии не было, — грустно проговорила Ксения. — Ни ты, ни я к ней не причастны, это чья-то чужая ошибка, но, кроме нас, ее исправить некому. Мы должны свести последствия к минимуму. Предотвратить хотя бы несколько смертей, что мы еще можем? Если нам снова повезет, а пока что нам везло, то ты вернешься во что-то похожее на свое время.
   — А ты — нет?
   — Есть две теории: энтропийная и антиэнтропийная. Нарушение причинно-следственных связей либо поглощается инерцией естественного хода событий, либо, наоборот, вызывает новые нарушения. В этом случае процесс развивается лавинообразно, и остановить его нельзя.
   — Ну и какая же из этих теорий верна?
   — А кто его знает… — проронила Ксения, задумчиво глядя в окно. — Вот вернусь и посмотрю.
   — Так у вас нет никаких сведений? Ты первая?
   — Вторая. Первым был некто Мефодий Ташков.
   — Значит, он не врал…
   — В этом — нет. — Ксения повернулась ко мне и посмотрела так, будто видела меня в первый раз. — Пора, Миша.
   В каком-то две тысячи первом, давно прожитом и забытом году, недалеко от дома Кнутовского разбилось несколько машин. А девушка, которая скорее всего в эту историческую эпоху еще ходит на горшок, пыталась этому помешать. Почему я с ней? Почему все веревочки завязываются на мне? Даже катастрофа, которая не имеет ко мне никакого отношения, произошла именно в тот момент, когда я находился рядом. За что такая честь?
   Я не представлял, что нужно сделать, чтобы предотвратить столкновение. Наверно, это будет опасно, ведь в том такси сидел я сам, и я находился в одном шаге от смерти. Если наше вмешательство окажется неудачным, Ксения может и не откачать меня. Нас с Кнутом и тогда спасла чистая случайность, так стоит ли испытывать судьбу еще раз?
   Мы проезжали мимо той гостиницы, куда Ксения притащила меня после аварии, и я подумал, что обязательно выживу, ведь не будут же киллеры стрелять в покойника. Выглядел этот довод сомнительно, однако ничего лучшего для самоуспокоения у меня не нашлось.
   В четверг меня начнут убивать по-настоящему. Завтра. Единственное, что угрожает мне сегодня, — это какой-то кусок металла, рухнувший на дорогу. Железо с неба не падает, науке, по крайней мере, такие факты неизвестны. На все имеется своя причина, и мы ее обязательно найдем.
   Мне хотелось в это верить.
   Мы выехали на проспект и медленно потащились в правом ряду — перестроиться мешал белый фургон с броской надписью «Москарго». Впереди я разглядел желтый «ГАЗ-37». Гребешок на его крыше не горел — такси было занято, и я начинал догадываться, кто сидит внутри.
   Мы остановились у того перекрестка, где я, истекая кровью, прощался с жизнью. «Волга» уже стояла слева от нас, кроме водителя в ней находилось еще двое пассажиров. Я что-то втолковывал Кнуту, бодро жестикулируя обеими руками, и это ясней ясного свидетельствовало о том, что со мной все в порядке. Шурик изредка кивал, но его мысли, кажется, были заняты чем-то другим. Таксист то и дело посматривал на наш «ЗИЛ». На его лице были написаны восхищение и черная зависть. В какой-то момент наши взгляды пересеклись, и я вздрогнул, однако тут же успокоился: стекла в «ЗИЛе» были тонированными, и увидеть меня таксист не мог.
   Рядом с «Волгой», мягко фыркнув, пристроился фургон «Москарго», не дававший нам разогнаться. Белый грузовик и красный «ЗИЛ», а между ними — желтая «Волга». Расклад в точности повторялся, за исключением такой мелочи, как рана на животе. Чтобы разыграть эту партию по-другому, нужно было не просто поменять очередность ходов, а изменить события принципиально. Самое важное — спасти таксиста.
   Зачем мы вообще поперлись на такси? Допустим, я все же навестил Шурика и мы с ним о чем-то поговорили. Но куда мы так заторопились, если не к сердобольному хирургу, приятелю его матушки?
   Курить хотелось так сильно, что кружилась голова. Я покопался в вещах Куцапова и обнаружил пачку незнакомых сигарет. На плоской коробке, раскрашенной в радужные цвета, был изображен герб Российской Империи, под ним находилось русское слово, написанное по-английски: «Sobranie». Откуда они здесь? Им место в очумелом две тысячи шестом, ведь это там Ричардсон приказал менять вывески на двуязычные.
   Сигарета была розовой, как фломастер, и отдавала одеколоном.
   — Что за гадость ты куришь?
   — Других нет.
   — Сейчас дадут зеленый, а мы так и не определились, — напряженно произнесла Ксения.
   — Дай-ка я за руль сяду. А лучше — выметайся и подожди снаружи.
   — Не надо самодеятельности. Подойди к водителю, скажи, чтобы отъехал в сторону и проверил колеса.
   — Да при чем тут колеса? Когда мы разогнались, сверху что-то упало. Таксист сразу погиб, поэтому мы и перевернулись. Нужно задержать не одну машину, а всю колонну — вон сколько их скопилось. Пусть эта штука валится прямо на дорогу, а там разберемся, откуда она взялась. Вылезай, а то не успеем.
   Мы поменялись местами, благо салон «ЗИЛа» был достаточно просторным, и Ксения вышла с правой стороны.
   — Отойди подальше! — крикнул я ей, но она сделала вид, что не слышит.
   Ксения едва заметно улыбнулась и показала на карман, из которого выглядывал черный край машинки. Это придало мне уверенности. Пока машинка, то бишь дырокол, у нас, мы можем пытаться снова и снова.
   Ксения продолжала смотреть мне в лицо. Ее глаза говорили одно: «Не ошибись». Странно, ведь она как будто не хотела возвращаться сюда из две тысячи шестого, не верила, что нам удастся что-то исправить. Собственно, она не верит в это и сейчас, но что-то поменялось. Может, начальство спустило Ксении какие-то новые указания? Или она сама узнала нечто такое, что заставило ее передумать? Ведь она без меня куда-то отлучалась. Что она там увидела?
   Я приоткрыл окно и выбросил окурок. Миша в такси с интересом рассматривал мой «ЗИЛ». «Ищет вмятины, — догадался я. — Будут тебе вмятины».
   Светофор показал зеленый, и грузовик, ошпарив асфальт струей черного дыма, тронулся с места. За ним рванулась и желтая «Волга» — таксист, насколько я помнил, был мужиком азартным. Я сообразил, что могу опоздать, и устремился за ней.
   Мы шли бампер к бамперу, быстро набирая скорость. Я усиленно вглядывался вперед, пытаясь сообразить, что же могло на нас свалиться. Дорога была совершенно свободной. Мы давно миновали перекресток и уже подъезжали к тому загадочному месту, где все произошло… где это произойдет вновь, если я наконец не решусь.
   Я судорожно пристегнулся и, обогнав такси на полкорпуса, повернул руль влево. Раздался тонкий хруст, затем послышался скрежет: это «Волга», не успев выровняться, врезалась в крутящееся колесо фургона. Водитель грузовика и я одновременно дали по тормозам, и такси забилось между нами, как пойманная рыба, однако эти удары были уже неопасны: клещи понемногу сжимались, не позволяя «Волге» пойти вразнос.
   Мы с фургоном сблизились еще немного и, когда такси окончательно застряло между нами, остановились. Я задрал голову вверх, мне хотелось разглядеть шофера «Москарго» и выразить свою благодарность, ведь если б не он, все могло бы закончиться иначе. Его действия были абсолютно правильны. Слишком правильны. Словно продуманы заранее.
   В высокой кабине я заметил лишь огненные кудри и такие же рыжие запущенные бакенбарды.
   Таксист пытался выбить ногами треснувшее стекло, но у него ничего не получалось и он страшно матерился. Кудрявый водитель фургона вдруг мелко затряс головой, и я понял, что он смеется. За нами собралась целая толпа автомобилей, но никто из них не пострадал: мы тормозили достаточно плавно, и они успели среагировать. К нам, на ходу крича в рацию, бежал инспектор.
   Неожиданно грянул гром. В нескольких метрах от капота «Волги» я увидел то, чего так ждал: толстый вогнутый лист металла. Больше всего он походил на аккуратно вырезанный кусок обшивки. Промедли я еще пару секунд, и он приземлился бы прямо на крышу такси. Откуда он взялся? Разве что с неба…
   Ну конечно, с неба, — почему-то обрадовался я. И цвет — бледно-голубой, в самый раз для самолета. Впрочем, это тоже не сахар. С такой пробоиной самолету далеко не улететь. Ладно, теперь у нас есть хоть какое-то объяснение.
   Лист еще продолжал покачиваться, когда грузовик надсадно взревел и подался вперед. «Волгу» вконец разворотило, зато таксист смог из нее выбраться.
   — Все целы? — спросил я, заводя мотор.
   — Сейчас ты у меня!.. — заорал он, и я последовал примеру «Москарго». Немного отъехав, посмотрел в зеркало. Шурик и я стояли рядом с покореженным такси. Они не пострадали.
   Белый фургон просигналил на прощание и помчался прочь. Извергнутые им темные клубы повисли над лежащим куском металла грязным облачком и стали постепенно растворяться. Когда они превратились в серую многослойную дымку, мне показалось, что я вижу в ней легкое волнение, не такое, как бывает от ветра. Зрелище напоминало что-то знакомое, но анализировать не было времени: таксист уже достал монтировку.
   Я выскочил на встречную полосу и, развернувшись, поехал обратно к перекрестку. Увидев это, Ксения перебежала на другую сторону. Я успел подобрать ее как раз в тот момент, когда на проспекте послышалась сирена «гибели». В суматохе никто так и не понял, что случилось. Водители побросали свои машины и собрались вокруг останков такси. Фрагмент обшивки, лежавший поодаль, их не интересовал.
   Погони не получилось. «ЗИЛ», даже порядком помятый, сохранил свои ходовые качества, и спустя несколько минут мы уже были в другом районе Москвы. Однако для поездок машина больше не годилась, теперь нас могла узнать каждая собака. Я заехал в какой-то двор и припарковался за мусорными баками.
   — Ну как? — спросил я не без гордости.
   — Что там свалилось?
   — По-моему, кусок самолета.
   — Тогда должен был упасть и сам гели… самолет.
   — Кто из нас эксперт по всяким неурядицам во времени?
   — Никто, — просто ответила Ксения.
   — Ну хорошо, если ты тоже не специалист, пускай этим занимаются ваши ликвидаторы. Или компенсаторы? Как вы их называете?
   — Никак не называем. Некого называть.
   — Постой, ты же грозила мне какими-то неприятностями — мол, придут, устроят кузькину мать…
   — Я пошутила, — улыбнулась она. — Нет никаких ликвидаторов. Есть только старый осел Мефодий, решивший всех перехитрить, и я — та, которой поручили вернуть его назад. И еще ты. Жертва собственного идиотизма.
   Это известие меня потрясло не меньше, чем кусок железа, рухнувший с неба. Я был уверен, что где-то рядом действует команда крепких парней, настоящих профессионалов, и в случае чего они помогут. Теперь выходило, что единственный парень — это я.
   — Что дальше?
   — Сначала нужно отсюда выбраться. И вернуть вот это, — она похлопала по сиденью. — А там посмотрим.
   — Мы сделали все, что могли.
   — Да, — согласилась она.
   Продолжать маскироваться не имело смысла. Мы перенесли «ЗИЛ» в воскресенье прямо во дворе, окруженном жилыми домами, — пусть думают что хотят, пусть сходят с ума сколько угодно. Единственной предосторожностью, которую Ксения себе позволила, был выбор времени.
   Воскресенье плавно переходило в понедельник, во всей округе горело лишь десять или пятнадцать окон. Неутомимые любовники, исступленные сочинители, злые гении, планирующие гибель этого мира, — кто мог не спать в четыре утра двадцать третьего сентября две тысячи первого года? Что мешало заснуть людям, живущим в счастливой стране?
   Ксения достала носовой платок и принялась педантично вытирать руль, ручки дверей и прикуриватель.
   — Брось, — сказал я лениво. — Похититель уже найден. Задержан, доставлен на Петровку и отпущен на все четыре стороны.
   — Нетрудно догадаться, — буркнула она. — И кто же тебя отпустил?
   — Сам хозяин, Куцапов.
   — В понедельник прощает, а в среду пытается пристрелить.
   Ксения осмотрела платок — он выглядел так, будто им подметали пол. Она без сожаления кинула его в помойку и вытащила из кармана дырокол.
   — Подожди, — попросил я.
   Я обошел дом и, найдя табличку, прочитал:
   «Улица Д.Андреева». Федорыч не врал, именно здесь ее и найдут. Два литра бензина — столько нам понадобилось, чтобы вернуть время вспять. Мне неожиданно вспомнилась та нелепая реплика в ресторане. Я действительно ее уже слышал и автоматически повторил, вплоть до нелепого «вон». Я был там — оба раза, только в первой версии чуть-чуть опоздал. Ксения знала об этом, потому и взяла меня с собой. Что из этого следует? Трудно сказать. В ушах непрерывно шелестело, голова была пустой и невесомой, как воздушный шар. Потом. А сейчас просто завязать узелок на память. Который по счету?
   — Ты где? — нетерпеливо позвала Ксения. Рядом с «ЗИЛом» уже поблескивала, преломляя лунный свет, поверхность дыры. — Быстрее!
   Мы снова оказались в две тысячи шестом. На месте мусорных баков возникла неряшливая свалка, воняющая чем-то кислым. Автомобиль Куцапова исчез, остальные машины тоже пропали, и во дворе стало просторней.
   — Интересно, сколько отсюда до Перова? Надо было перенестись где-нибудь поближе.
   — Ничего, доберемся. Выйдем на трассу, поймаем такси… — заявила Ксения с издевкой, и мы рассмеялись. — Покури, а то заснешь по дороге.
   Район мне был совершенно незнаком, и мы пошли наугад. Москва не лес, не заблудишься.
   Каждая затяжка прибавляла бодрости. Вскоре извилины в моей голове проснулись и задышали, мозг наполнился свежим воздухом.
   Шесть утра. Ни души. Ни звука. Ни одного светлого окна.
   — Ты не перепутала время? Людям на работу пора.
   В ответ она лишь пожала плечами.
   Темень в небе постепенно расходилась. Глухую черноту разбавили грязно-серые тона, над крышами догорала последняя звезда. Под ногами хлюпала жирная грязь, даже на вид казавшаяся холодной. Пройдя через вереницу одинаково мертвых дворов, мы попали на широкую улицу. «Проспект Независимости» — значилось на доме.
   — Я такого не помню, — обеспокоенно проговорил я. — Какая еще независимость? Кого от кого?
   — Мало ли у нас нелепых названий.
   Никакого движения на проспекте не было, и это тоже настораживало.
   — Вымерли все, что ли?
   — Рано еще.
   — В Москве никогда не бывает рано.
   — Сама знаю. — В голосе Ксении прозвучала тревога, и от этого мне почему-то стало легче.
   Мы продолжали брести, надеясь, что так или иначе выйдем к какому-нибудь метро. Наконец на улице появился первый прохожий — маленький сгорбленный старик, копавшийся в мусоре. Как только мы с ним поравнялись, он оторвался от урны и неожиданно схватил меня за рукав.
   — Дай! — требовательно крикнул он.
   — Тебе чего, дедушка? — спросил я, пытаясь отцепить его костлявые пальцы.
   — Дай! — повторил тот.
   — Он же голодный, — догадалась Ксения. — Я захватила денег. Тех, новых.
   — Думаешь, мы ничего не исправили? И здесь все по-прежнему?
   — Сейчас проверим. — Ксения достала из разных карманов по банкноте и вручила их старику. — Какая вам больше нравится?
   Дед поднес обе бумажки к носу и несколько секунд их изучал. Потом откинул голову назад и произнес:
   — Ха. Хх-ха.
   — Вам плохо?
   — Ххаха, хха-хха-ха, — хрипло зашелся старик. Это был смех, но какой-то скорбный, похожий на рыдание.
   Связываться с больным не хотелось, и мы торопливо пошли дальше.
   — Эй! — крикнул дед. Он сидел на урне, небрежно помахивая купюрами. — Вы опоздали! Да. Опоздали.
   — Наши деньги не годятся?
   — Ни те, ни другие.
   Впереди послышался шум мотора — кто-то ехал нам навстречу. Машина выглядела под стать безумному старику: это была допотопная модель «Жигулей», даже не помню какого года выпуска. Тарантас паралитично трясся, выстреливая из глушителя снопы искр. Ксения проводила автомобиль недоуменным взглядом. Через минуту по дороге проехала еще одна машина, затем пронеслось несколько мотоциклистов, на тротуарах стали появляться пешеходы. Проспект постепенно наполнялся движением. Город мучительно пробуждался.
   Впереди замаячил вход в метро.
   — Вот и пришли, — с облегчением вздохнула Ксения. — Интересно, что за станция?
   Мы прошагали еще метров сто, и серые букашки на алюминиевом козырьке превратились в отлитые из белого металла буквы, достаточно большие, чтобы их можно было различить.
   «Проспект Независимости».
   Мы спустились по пыльным ступенькам. Кроме нас, в подземном переходе никого не было. Стеклянные двери оказались закрыты, свет на станции не горел. В потемках угадывались два окошка кассы, круглая будка дежурной и ровная шеренга турникетов. Станция не работала.
   — Половина седьмого, — сказала Ксения, и ее голос разметался по переходу слабым эхо.
   — Мы снова вернулись не туда, — проговорил я. — И мы должны это признать.
   Ксения молча взяла меня за руку и потянула наверх.
   Народу становилось все больше, но вот что было странно: никто никуда не спешил.
   — Сонные все какие-то.
   — По-моему, просто грустные.
   — Город грустных людей? — задумался я. — В этом что-то есть.
   — Зато тебя здесь никто не знает и не лезет со своим почтением.
   — Может, мы в другом секторе? Не в Восточном?
   Мы двинулись дальше. Машин по-прежнему было мало. Прохожие упорно не поднимали глаз, будто боялись увидеть, какая их окружает серость, и тем самым придавали пейзажу еще больше уныния.
   Примерно через полчаса мы все же достигли относительно оживленного места. Проспект Независимости пересекался с другой широкой улицей, и движение здесь было поактивнее. На перекрестке даже стоял регулировщик в каске с красно-белыми полосами. В углу я увидел голубой джип с черными буквами «UN», и все окончательно прояснилось.
   — Можно сразу возвращаться. Чего-то мы не доделали.
   — Куда возвращаться? — спросила Ксения.
   — В две тысячи первый. Там хотя бы можно жить.
   — Только не тебе.
   — Тогда еще дальше, в семидесятые, шестидесятые.
   — Я туда не хочу, да и не нужны мы там.
   Из джипа вылез долговязый молодец в военной форме и фамильярно поманил нас пальцем.
   — Это что за телодвижения? — процедил я вполголоса.
   — Давай подойдем. Ведь они здесь… хозяева, — сказала Ксения. — Ты ствол точно оставил?
   — Оставил. А зря.
   Вблизи солдат выглядел еще моложе, выше и костлявей. Из-под голубого берета выбивалась вялая челка альбиноса, большие водянистые глаза смотрели на нас весело и совсем не враждебно.
   — Паспорт! — потребовал он, делая ударение на последнем слоге.
   Тайная надежда на то, что юноша — рекрут из какой-нибудь Рязани, рассыпалась.
   — Паспорт нет? — произнес солдат равнодушно. — Так стоять.
   Он что-то негромко вякнул своему напарнику, наблюдавшему за нами из машины. Тот связался с кем-то по радио и, пролаяв несколько непонятных фраз, удовлетворенно откинулся на спинку сиденья.
   — Сам-то откуда будешь? — спросил я. — Спик инглиш? Уот кантри ю фром?
   — Юроп, — охотно отозвался долговязый. — Можно по-русски, я понимаю. Оружие, пропаганда? Недозволенные вещества?
   — Никаких веществ, — я демонстративно развел руки в стороны. — У нас все в порядке. Фрэндз, андэстэнд? Ну что, мы пойдем?
   — Так стоять, — приказал он. — Сейчас комендатура и протокол, потом свобода.
   Второй солдат вышел из машины и начал педантично обыскивать меня. Не найдя ничего подозрительного, он занялся Ксенией. Увидев, как он ее лапает, я закусил губу. Это была не ревность, а нечто гораздо более жгучее. Если бы так обошлись с девушкой Куцапова, он бы, наверное, не стерпел. А я ничего, я выдержу. Потому что у них есть маленькие красивые автоматы. И потому что я тряпка.
   — Мадам не может жить без телевизора? — насмешливо поинтересовался ооновец, поигрывая дыроколом.
   — Я официальное лицо! — опомнился я. — Свяжите меня с Николаем Трофимовичем из Восточного сектора.
   — Сожалею, — солдат отрицательно качнул головой.
   — Тогда с мистером Ричардсоном. Я требую!
   — Требовать не надо. Паспорт нет — нарушение режима. Сейчас комендатура.