Страница:
– Ты слишком весел, Гийом. С чего бы это? – зло поинтересовался де Вега.
– Нельзя быть хмурым, Риккардо, даже в этот день. Судьба любит веселых. Смейся всегда и над ней и над людьми, даже если зубы сводит от боли.
Граф ничего ему не ответил. Залез внутрь кареты и молча уселся посередине.
– Раздвинь занавеси на дверцах, я хочу посмотреть на город, – попросил де Вега, когда они въехали в Мендору.
– Ты увидишь только тупые злобные лица, жаждущие твоей смерти – для них это еще одно развлечение, услышишь оскорбительные крики, не стоит, поверь мне снова. Я знаю.
– Спасибо за предупреждение, но я хочу в последний раз полюбоваться Мендорой. Люди? Что они перед вечностью? Перед смертью? Я не буду их видеть и слышать.
– Не торопись умирать, Риккардо.
Маг раздернул тяжелые портьеры, по традиции в карете правосудия не было стекла, и в нее сразу же ворвался ветер, разметавший длинные, давно не стриженные кудри Риккардо и отступивший перед короткой шевелюрой мага.
Путь кареты лежал во дворец. Гийом знал: сегодня он полон людей. Тысячи дворян пришли сюда увидеть суд и услышать королевскую волю.
– Мы прибыли, – сказал маг, когда карета остановилась.
Они вышли. Де Вега был тут же взят под конвой гвардейцами. Маг кивнул лейтенанту, командовавшему эскортом. Это был его давний знакомый – Блас Феррейра.
На эскорт были устремлены сотни ненавидящих глаз. В первых рядах, обступивших коричневую[12] дорожку, раскатанную по ступеням, много дворян из Вильены и Саттины, их легко отличить по траурным лентам на одежде, в основном женщины и старики. Рыцарство этих провинций пострадало особенно сильно.
Де Вега повинен в гибели их родственников: братьев, мужей, отцов. На берегу широкой Дайки и под Ведьминым лесом о пехоту графа Кардеса, словно о скалы, разбивались волны рыцарской конницы. Гордые кабальеро гибли от рук вчерашних вилланов. Строй и дисциплина победили доблесть.
Граф поднимался по ступеням дворца в сопровождении гвардейцев. Гийом шел чуть впереди, чувствуя ненависть и злобу, исходящую от красивых, разодетых как на праздник зевак. Для них сегодняшний день и был праздником. Хорхе – умелый политик, он сумел тонко внушить аристократам, что де Вега ответственен за все их беды. Зевакам было уже безразлично, так ли это. Толпа, пусть даже состоящая из умных людей, – все равно толпа.
Снегопад, начавшийся еще рано утром, со временем еще больше усилился; казалось, что кто-то распылил над городом мешок муки. Хлопья снега оседали на одежде и на коже графа, тая, как и время, отпущенное ему. Влага собиралась в капельки, и вот они уже катились по лицу Риккардо, словно слезы.
Де Вега медленно шел по коричневой дорожке. Его открыто оскорбляли, грозили, красочно описывали те виды пыток, что его ожидают. Такое поведение считалось недостойным, недопустимым для благородного человека, но в тот день все условности действовать перестали. Знать хотела крови. Казалось, еще чуть-чуть – и людское море сомкнется, раздавит преступника, не дожидаясь суда.
Кто-то метнул в графа камень. Нет, не камень – откуда тот мог взяться в руках придворного? Увесистую безделушку – яшмовый шар для гадания.
Метнул удачно. Тот угодил в голову Риккардо. Разбил ее в кровь и чуть оглушил графа.
Де Вега припал на одно колено, поднялся под злобный смех, посмотрел в ту сторону, откуда был сделан бросок.
– Дайте мне меч, лейтенант, – обратился он к лейтенанту гвардейцев. – Я убью скотину и верну вам оружие.
Лейтенант замер от удивления, не зная, что ответить. Разодетая в шелк и золото публика рассмеялась еще громче. Слышались выкрики:
– Каков наглец: «Дайте мне меч!»
– Нет, он просто безумец, глупец.
– Так ему и надо, мерзкому кровопийце!
Толпа гудела.
– Меч не нужен, – негромко произнес Гийом, но все услышали его слова, и смех мгновенно смолк. – Не беспокойтесь, Риккардо.
С высоты ступеней он сразу приметил «храбреца-метателя», хоть тот и попытался затеряться в толпе. Маг резко выбросил вперед руку и сжал ее. Внезапный порыв ветра прокатился по толпе, срывая шляпки. Метатель шаров схватился за горло. Маг медленно повел руку к себе, выводя его на дорожку. Одетый в красное с золотым толстяк послушно шел, лицо его было уже одного цвета с камзолом, толстые жирные пальцы бессильно царапали шею. Гийом сжал кисть сильнее, дождался, пока толстяк не свалится без сознания, и лишь тогда отпустил, не сказав ни слова.
Больше никто не осмеливался оскорблять мятежного графа.
На полпути к Королевской зале, где монарх принимал послов и вершил суд, по знаку мага гвардейцы свернули с широкого коридора в боковую залу.
Пройдя пятьдесят шагов по узким переходам, Риккардо с удивлением обнаружил, что находится в Золотых покоях – личных апартаментах короля. Его привели в небольшую комнату, обставленную просто и уютно: глубокие мягкие кресла, столик для игры, пышный ковер на полу. В одном из кресел расположился Хорхе Третий, прозванный одновременно и Справедливым, и Жестоким. Король отдыхал, потягивая алькасарский кофе. Пил он неспешно, с шумом втягивая обжигающую жидкость.
Де Вега ждал.
– Удивлен? – спросил король, отставив на стол пустую чашечку.
Хорхе недавно исполнилось тридцать два года. Это был высокий красивый мужчина с движениями опытного воина и жестким волевым взором.
– Да, Ваше Величество, – честно ответил граф, опускаясь в кресло напротив короля.
Слабое тело, измученное недельным заключением в Седом Замке, требовало отдыха. Гийом уже давно расположился в таком же кресле между королем и мятежником, словно бы образуя незримый мостик между ними.
– Ты ожидал другого: Судебная зала, в ней два десятка грандов, членов Верховного Совета, и суровый монарх, вершащий справедливый скорый суд. Длинные речи обвинителя, призывающего на сеньора де ля Вегу, графа Кардеса кару небес, обличающего твои бесчисленные пороки и прегрешения? – Хорхе Третий имел привычку обращаться к подданным на «ты». – Не так ли, признайся?
– Да, Ваше Величество, – Риккардо был по-прежнему немногословен.
– Отбрось сомнения – тебе все это еще предстоит, – обнадежил его король, он откровенно наслаждался ситуацией. – Но прежде чем этот балаган начнется, титулованные куклы уже изнывают в ожидании, я, король Камоэнса, хочу попросить тебя об одолжении.
– Меня? Попросить? – удивленно переспросил граф.
Он сидел, закинув ногу на ногу, скрестив руки на груди. Его раздражало в короле все: и уверенный голос победителя, и холодные серые глаза, и унижающее снисхождение в голосе.
– Простите, Ваше Величество, но слов глупее я не слышал. Зачем просить, когда я и так в вашей власти? Прикажите. Потребуйте. Заставьте. Не утруждайте себя просьбой.
Гийом уже хотел было вставить слово, но взглянул на короля и понял: его посредничества пока не требуется.
– Да, ты не ослышался. Именно попросить. Ибо приказать я не в силах, – спокойно, не обращая внимания на дерзкие слова графа, ответил Хорхе.
Король был всегда спокоен, сдержан, собран, сжат. Как змея перед броском. Как серый медведь-задерун с отрогов Таргальских гор. Невозмутимая сила, и горе тому, кто посмеет ей противиться.
Хорхе поймал взгляд мага и усмехнулся одними глазами.
– Ты причинил много бед государству. Ты, твои друзья и соратники. Союз Пяти Графов, правильней сказать, пяти безумцев, – продолжил король после небольшой паузы.
– Мы едва не добились главной своей цели – отделения Маракойи от Камоэнса. Если бы не твой маг, Далекий Край был бы свободен, – грубо перебил его де Вега и указал рукой в сторону Гийома.
На узком лице мага появилась грустная улыбка. Он словно бы извинялся.
– Пусть мы разбиты, – закончил Риккардо свою яростную речь, – но защитили веру отцов и своих подданных!
Гийом молчал, сейчас говорил король, но слова мятежного графа были правдой. Столичные святоши уже больше полугода и не заикались о том, чтобы привести к истинной вере заблудших овец из Маракойи. Знали – Хорхе не даст солдат, церковь он себе и так подчинил с помощью силы и денег, а недавние события заставили расчетливого политика отказаться от идеи «одно государство – одна вера».
– Знаю, – согласился Хорхе, – оставь хотя бы на время дурную привычку перебивать короля. Ты показал себя умелым полководцем, Риккардо де Вега, все убедились, что ты – плоть от плоти своего отца Энрике и не зря носишь герб с ястребом. А раньше мне говорили, что сын знаменитого кондотьера[13] Энрике променял ястреба на гуся[14]. Стал книжником-законником, позабыв о славе отца, о дворянской чести.
– Не тебе судить меня, король, тем более говорить о чести. Я жил так, как хотел. Мои достижения – отчасти плоды изучения старых книг. Гийом наверняка тебе это рассказывал, – с ленцой в голосе отвечал де Вега, но руки, судорожно сжимающие подлокотники, выдавали его.
Маг переводил взор с пойманного мятежника на монарха, втайне надеясь, что знаменитая выдержка в этот раз откажет Хорхе. Ведь Риккардо говорил с ним как с равным. Но ожидания придворного чародея не оправдались.
– Да, рассказывал. Мы подобрались к сути вопроса. Ты знаешь, Риккардо, мои офицеры – не дворянское ополчение, а регулярная армия, – они жаждут с тобой пообщаться. Мечтают, чтобы ты дал им уроки. Я хотел бы присвоить тебе титул констебля, граф Кардес, забыв о личных обидах, поставить во главе тех войск, что ты едва не уничтожил. Ибо войско, что ты создал, – войско нового типа, я чувствую – за ним будущее.
– Но, к сожалению, даже владыки не всегда могут исполнить свои желания, – вставил слово Гийом.
– Да, – согласился с магом король. – Те никчемные людишки, что собрались поглазеть на твой позор, – он указал рукой в сторону Судебной залы, – жаждут твоей смерти. Помиловать тебя – значит спровоцировать бунт, открытое неповиновение. А этого допустить нельзя. Ведь это еще и мой позор, Риккардо, – я не могу сберечь ценного для Камоэнса человека.
– Чего ты хочешь от меня, Хорхе Справедливый, прозванный еще и Жестоким? Слов сочувствия? Не услышишь.
– Я хочу, чтобы ты оставил нам свои знания.
– Я дал два сражения. Одно выиграл. Одно проиграл. Судят по результату. Восстание разгромлено. Что я могу дать тебе, король?
– Вы не могли выиграть, – почти ласково произнес Хорхе, так объясняют ребенку азбучные истины. – Тайные агенты, предатели вели вас к поражению. Королевская армия – моя армия плюс Гийом – к плахе. Но то, что вы так долго продержались, – твоя заслуга. Повторяю, мне нужны твои знания.
– Зачем? – устало спросил де Вега.
– Хорхе, я чувствую, что время мне вмешаться, – сказал Гийом. – Ты слышал о Королевской Смерти, Риккардо? Об отсроченном правосудии? Мы спасем тебя от публичной казни. От пыток и унижений. От боли и позора, от того, чего ты боишься больше смерти. Придет срок – умрешь легко и быстро.
– Яд и так всегда со мной. Я могу умереть здесь и сейчас. Зачем оттягивать смерть, продлевать агонию? – Де Вега зажал скорлупу с ядом между зубами, одно движение и…
– Яд? – переспросил маг, сделал еле заметное движение кистью.
Риккардо почувствовал, что не может не то что двинуться, даже вздохнуть.
– Яд, – продолжил Гийом, – забудь о нем. Мы не дадим тебе легко умереть. Выбирай – у тебя два пути. На одном – пытки… На другом – вечность.
Маг причмокнул губами, Риккардо согнулся, лицо исказила судорога, рот судорожно раскрылся, исторг из себя вместе со слюной капсулу с ядом, которую с момента плена носил под языком, боясь проглотить.
Гийом тут же вернул ему возможность двигаться, дышать, говорить. Но граф молчал, прожигая взглядом пышный ковер на полу. Хорхе вопросительно взглянул на мага:
– Зачем продлевать агонию? – спросил тот и сам ответил на вопрос: – Ради того, чтобы оставить о себя память, граф. Ведь ты об этом тайно мечтал, Риккардо? Оставить свой след в истории. Возвыситься над суетой и повседневностью. Ты напишешь книгу. Не для короля, для себя. Назовешь ее, например, трактатом «О военном искусстве». Станешь почти бессмертным. Ибо, пока ее будут читать, тебя будут помнить.
Де Вега не отвечал, закусив губу. Мучительно борясь сам с собой, сжимая в кулаки когда-то холеные, теперь же потемневшие, покрытые едва зажившими ранами руки. Король и маг терпеливо ждали его ответа. Хорхе знаком подозвал слугу. Указал пальцем на кофейную чашку. Де Вега поднял взор и заговорил, когда король поднес чашечку к жестко очерченному рту.
– Ваши аргументы нельзя оспорить, Гийом. С ними трудно спорить. У меня несколько условий. Первое – пусть маракойцев оставят в покое. Дайте нам свободу верить в то, во что хотим. Это твои подданные, Хорхе. Власть над Краем ты получил, забудь про идею силой его переосвятить[15].
Король рассмеялся:
– Кто сказал тебе эту чушь, граф?
– Друг.
– Значит, либо он обманул тебя, либо его специально ввели в заблуждение. Я сторонник терпимости и не намерен устраивать гражданскую войну из-за мелких различий в обрядах. Вы ведь не из-за этого восставали?
Риккардо игнорировал его вопрос.
– Я хочу вернуться домой, в Кардес, – выдвинул он второе условие.
– Под надзором гвардейцев, – согласился король и веско добавил: – Я тебе верю, но знати нужны гарантии.
– Время – вы не будете меня торопить. Тянуть не стану, сам оповещу, когда работа приблизится к завершению.
– У тебя будет достаточно времени, – заверил его Хорхе.
– Хорошо, и еще одно. – Лукавая улыбка на мгновение появилась на губах графа. – Смерть. Моя смерть. Хочу умереть быстро и красиво. В юности я видел, как сломался перед эшафотом герцог Кстильсий, ты обвинил его в попытке мятежа. Люди забыли о том, что он был великим человеком, они запомнили лишь его позор, его слабость, страх.
– Ты сам выберешь способ, – заверил его Гийом. – Захочешь – яд. Королевский посланник – Смерть – будет только формальностью, чтобы соблюсти все приличия.
– Даю слово, – как-то странно улыбнулся король. – Смерть твоя – она будет красивой.
Гвардейцы увели Риккардо из комнаты. Путь графа лежал в Королевскую залу. Суд, пусть приговор уже вынесен, должен был состояться. Слуга принес королю и волшебнику по чашке горячего ароматного кофе. У них еще было время. По обычаю король всегда чуть опаздывал.
– Я уже боялся, что он откажется, – бросил Гийом, сделав первый обжигающий глоток.
– Не отказался бы, – отрезал Хорхе. – Его отец скорее дал бы себя разрезать на части, чем заключил договор с врагом. А наш Риккардо слаб.
– Я тоже боюсь боли, – не согласился волшебник.
– Дело не в этом. Де Вега слаб. В нем нет решительности, воли. Его легко подчинить. Сломать. Нужно только надавить как следует, – спокойно объяснял король, играя печатью, которой только что утвердил свою волю на уже готовом листе приговора.
– Ты не прав, Хорхе… Ты не прав, – повторил маг, согревая горячей чашкой вечно холодные пальцы. – Я много с ним общался. Он слаб и податлив только до определенного момента. В вопросах жизни и смерти он непоколебим. Не принижай врага. Этим ты умаляешь и себя. Риккардо спас своих людей под Ведьминым лесом, обменяв свою жизнь на их прощение. Да и сколько твоих рыцарей и вассалов он тем самым уберег от смерти?
– Если бы он поступил иначе, я бы с ним и не заговорил, – хмыкнул король. – С чего это ты взялся его защищать?
– Ты же знаешь ответ. – Гийом поставил пустую чашку на столик для игры в карты. – Он мне нравится. Жаль, что придется его убить.
– Не убить, а казнить, – жестко поправил его король. – Правосудие превыше всего. Графа нельзя оставлять в живых. Для государства он сейчас опасен. Дело даже не в том, что знать жаждет его крови. Нет. Твой любезный Риккардо – натура хоть и слабая, но злопамятная и мстительная. Злопамятный трус – опасен. А если трус этот вдобавок ко всему еще и гордый да самолюбивый – то опасен вдвойне. Вспомни, как под этой забытой богом рекой он перебил рыцарское ополчение из Вильены и Саттины. Всех до единого. Пленных не брал. А ведь они лишь посмеялись однажды над его трусостью. Я же разрушил его жизнь, а ты, Гийом, убил друзей, опять же по моему приказу. Владения Кардес рано или поздно опять стали бы центром мятежа. Идея о независимости Маракойи, брошенная защищаемым тобой графом в массы, упала на плодородную почву. А я создаю единый и могучий Камоэнс. К тому же граф умен, и это делает его еще опасней.
– И все же мне его жаль, – сказал маг, когда король закончил речь. – Ведь по-настоящему умных людей в Камоэнсе мало. Как и везде.
– Да, констебль из него вышел бы замечательный, – согласился король. – То, что трус, так это не помеха – расчетливая осторожность лучше бестолковой доблести.
– Да что констебль! – отмахнулся Гийом. – Просмотри поступления налогов из графства Кардес, затребуй у шпиков информацию о доходах де Веги. Вот настоящая ценность. Я бы сделал его министром финансов.
– Но ты не король, – усмехнулся Хорхе.
– К счастью, нет, – серьезно ответил маг.
В обеденной зале царило напряженное молчание. Слышно было лишь, как звякает серебро приборов о фарфор тарелок.
Блас Феррейра подхватил губами кусочек мяса с золотой вилки и аккуратно положил ее на фарфор тарелки. Обеденная зала просто сверкала от обилия драгоценных металлов, соревнуясь пышностью убранства и роскошью с официальными королевскими приемами.
Де Вега сдержал слово, устроил для гостьи королевский прием. Распахнул кладовые, вытащил из подвала лучшие вина, доставшиеся еще от деда, выставил на столы драгоценную посуду: кубки, украшенные самоцветами, золотые блюда работы тайлайских мастеров, привезенные с далекого Востока, причудливой формы чаши и кувшины в форме зверей и птиц. Обычно граф довольствовался скромным фамильным серебром.
Но вот людей за огромным столом было всего четверо. Сам хозяин дома. Кармен – эта женщина, как успел понять гвардеец, была не просто любовницей графа, но и умело вела часть хозяйственных дел большого графства. Патриция Васкес, урожденная дель Карпио – Королевская Смерть, прелестная вдовушка, ее белокурые локоны были словно созданы под цвет траурного наряда. Милое личико с излишне строго очерченной линией губ портила жесткость, затаившаяся в уголках глаз. Взгляд ее метал молнии. Девушка пока держалась, но была похожа на тучу перед бурей – вот-вот разразится молнией. И он. Блас Феррейра. Лейтенант гвардии. Око короля Хорхе при отпущенном на время мятежнике.
Мясо оказалось немного жестковатым, но вкусным. Гвардеец отрезал ножом еще один кусок. Граф сразу же, как они прибыли в Осбен, пригласил своего конвоира и надсмотрщика за обеденный стол.
– Оставьте этикет, Блас. К Лукавому ваши «не могу», «мне неудобно», вы мой гость! А гости у нас в Кардесе обедают и ужинают за одним столом с хозяином. Насчет завтрака я вас не неволю. А сейчас прошу за стол, – сказал тогда Риккардо.
Простотой общения и доступностью он приятно отличался от большинства аристократов, привычки и манеры которых гвардеец успел отлично изучить за пять лет службы Его Величеству.
Смотря на то, как граф принимал Королевскую Смерть, Феррейра недоумевал: де Вега будто бы чествовал старого друга, а не свою будущую убийцу. Антонио, конечно, слышал что-то о странной истории, что связывала этих двух, но все же…
– Как вам жаркое, сеньор Феррейра? – вывел Бласа из раздумий голос Риккардо.
Старания его пропадали даром – праздника не получилось. Он и не мог получиться. Но молодого графа это нисколько не смущало. Он по-прежнему играл роль гостеприимного хозяина.
– Благодарю, граф, просто бесподобно.
– Еще бы, это ведь сердце медведя-задеруна, страшное чудище, скажу я вам. Мне прислали его в дар лесные охотники из племени паасинов. Сердце медведя – награда для храбреца, а я помню атаку гвардии под Ведьминым лесом, – отпускал он похвалы гвардейцу.
– А вы, граф, если судить по вашим делам, съели не одного медведя целиком, – попытался отшутиться гвардеец.
Он чувствовал себя неуютно, предпочел бы быть сейчас на поле брани, чем за богатым столом. Царившая атмосфера всеобщей напряженности угнетала его. Скованность движений, острые взгляды дам, что режут друг друга, словно ножи. Необычайная бледность хозяина дома, деланая беззаботность его речей. Молнии, которыми грозит ударить Патриция. Острые ноготки Кармен, которыми она слишком спокойно водит по тонкому стеклу высокого бокала. Феррейра поймал себя на том, что в нарушение этикета уставился на ее руки.
Все это как будто куча хвороста, подумал он, вспыхнет мгновенно, нужен только факел.
Долго ждать ему не пришлось.
– Ошибаетесь, Феррейра. Наш граф предпочитает зайцев или голубей. Не так ли, де Вега? Или со времени нашей последней встречи ваши гастрономические увлечения изменились? – хищно улыбаясь, поинтересовалась Патриция.
– Патриция, я рад, что вы совсем не изменились за то время, пока я был лишен счастья лицезреть вас, – отвечал ей Риккардо. – По-прежнему остры и колки. Эти качества меня всегда в вас привлекали.
– Любите трудности, граф? – поинтересовался Феррейра.
– Нет, – ответила за него Патриция, – граф всегда идет по пути наименьшего сопротивления.
Риккардо сделал вид, что не слышал ее слов.
– Молчите, граф, а ведь ваш долг – развлекать гостей, отвечать на их вопросы. Обычно вы были более обходительны, – ехидно произнесла урожденная дель Карпио, сделав маленький глоток вина.
– Да. Развлекать гостей – мой долг, чего желаете? Я готов выполнить все данные обязательства. Вино вы и так уже пьете, могу позвать музыкантов – но, знаю, танцевать со мной откажетесь. Девушки – они здесь и вправду прелестны – отпадают, чего вам предложить, не знаю. – Де Вега виновато развел руками.
На лице его опять была улыбка. Улыбка искусственная и натянутая. Феррейра видел: она скрывала боль. Граф не умел прятать свои чувства и разучился улыбаться. Любой бы на его месте разучился.
– Могу только умереть – наверное, это вас порадует, но прошу подождать еще какое-то время. Пока не допишу трактат для короля – буду жить.
– Ваша смерть, граф, меня не обрадует, вот если бы вы умерли год назад, но это все мечты… – усмехнулась Патриция. Горечь сквозила в ее голосе.
Риккардо де Вега – граф Кардес чувствовал, что не может оторвать взгляда от своей Смерти. От прелестного лица, изящных рук, тонкой шеи, которую он так любил целовать. От чувственных губ и больших синих глаз. От той глубины, что таилась в этой синеве, кружилась голова. Сердце сжалось – верный признак того, что старая неизлечимая болезнь вернулась.
«Как бы я хотел утонуть в ваших глазах, Патриция», – хотел он признаться, но вместо этого сказал совсем другие слова:
– Да. Это бы решило все проблемы. Но я жив, к счастью ли, к горю, не знаю. – Он не договорил фразу, не добавил: «Пока жив, моя прелестная Смерть». Но был почему-то уверен, что Патриция услышала его непроизнесенные слова.
Феррейра не обратил внимания на огонь в глазах графа, но заметил, как вздрогнула от этих слов Патриция.
– Если его смерть вас не обрадует, так почему вы здесь? – раздался голос Кармен.
– Судьба, – грустно ответила ей Королевская Смерть.
– Судьба, – эхом, едва слышно повторил де Вега.
Опять воцарилось напряженное молчание.
– Изумительный вкус, – гвардеец не любил такую тишину. – Кусочки птицы просто тают во рту. Вы не находите? – обратился он ко всем присутствующим.
– Отличный соус – Патриция вновь вмешалась в разговор, обратившись к Кармен: – Дорогая, не напишете потом рецепт для моей кухарки?
– Боюсь, сеньора, я ничем не смогу вам помочь. Кухня – дело поваров, – так же мило улыбаясь, отвечала ей Кармен, – но вы можете обратиться напрямую к нашей кухарке, уверена, вы с ней быстро найдете общий язык.
– Жаль, – притворно сокрушилась Патриция. – Просто ваш титул – «домоправительница» – вызывает некоторое смущение.
– Кармен – дочь верного соратника отца и моего учителя, благородного кабальеро Клавдия Турмеды, – вступился за Кармен Риккардо, но та не нуждалась в защите.
– Меня тоже удивил ваш титул – «Смерть». У нас недавно казнили отравительницу, что отправила на тот свет трех мужей. Стоя на эшафоте, эта ведьма тоже называла себя Смертью, – поведала всем Кармен.
Блас Феррейра, предвидя возможную ссору – Патриция собиралась сказать что-то уничтожающее, – громко спросил у графа:
– Монсеньор де Вега, я вижу на стенах портреты ваших благородных предков – не расскажете нам подробнее о них? Кто основатель вашего рода – тот черноволосый рыцарь, в дальнем от нас углу, что держит ястреба на охотничьей перчатке?
Риккардо с удовольствием сменил тему, радуясь вмешательству Феррейры.
– Нет, вас запутало то, что он первый в ряду, портреты висят не по порядку, основатель нашего рода – вот он, – де Вега указал на висящий над его головой портрет в полный рост седого мужа в кольчуге и с мечом на поясе. Над головой рыцаря в небе парил белый ястреб. – Вот основатель нашего рода – первый граф Кардес, – продолжил Риккардо. – Я назван в его честь.
– Нельзя быть хмурым, Риккардо, даже в этот день. Судьба любит веселых. Смейся всегда и над ней и над людьми, даже если зубы сводит от боли.
Граф ничего ему не ответил. Залез внутрь кареты и молча уселся посередине.
– Раздвинь занавеси на дверцах, я хочу посмотреть на город, – попросил де Вега, когда они въехали в Мендору.
– Ты увидишь только тупые злобные лица, жаждущие твоей смерти – для них это еще одно развлечение, услышишь оскорбительные крики, не стоит, поверь мне снова. Я знаю.
– Спасибо за предупреждение, но я хочу в последний раз полюбоваться Мендорой. Люди? Что они перед вечностью? Перед смертью? Я не буду их видеть и слышать.
– Не торопись умирать, Риккардо.
Маг раздернул тяжелые портьеры, по традиции в карете правосудия не было стекла, и в нее сразу же ворвался ветер, разметавший длинные, давно не стриженные кудри Риккардо и отступивший перед короткой шевелюрой мага.
Путь кареты лежал во дворец. Гийом знал: сегодня он полон людей. Тысячи дворян пришли сюда увидеть суд и услышать королевскую волю.
– Мы прибыли, – сказал маг, когда карета остановилась.
Они вышли. Де Вега был тут же взят под конвой гвардейцами. Маг кивнул лейтенанту, командовавшему эскортом. Это был его давний знакомый – Блас Феррейра.
На эскорт были устремлены сотни ненавидящих глаз. В первых рядах, обступивших коричневую[12] дорожку, раскатанную по ступеням, много дворян из Вильены и Саттины, их легко отличить по траурным лентам на одежде, в основном женщины и старики. Рыцарство этих провинций пострадало особенно сильно.
Де Вега повинен в гибели их родственников: братьев, мужей, отцов. На берегу широкой Дайки и под Ведьминым лесом о пехоту графа Кардеса, словно о скалы, разбивались волны рыцарской конницы. Гордые кабальеро гибли от рук вчерашних вилланов. Строй и дисциплина победили доблесть.
Граф поднимался по ступеням дворца в сопровождении гвардейцев. Гийом шел чуть впереди, чувствуя ненависть и злобу, исходящую от красивых, разодетых как на праздник зевак. Для них сегодняшний день и был праздником. Хорхе – умелый политик, он сумел тонко внушить аристократам, что де Вега ответственен за все их беды. Зевакам было уже безразлично, так ли это. Толпа, пусть даже состоящая из умных людей, – все равно толпа.
Снегопад, начавшийся еще рано утром, со временем еще больше усилился; казалось, что кто-то распылил над городом мешок муки. Хлопья снега оседали на одежде и на коже графа, тая, как и время, отпущенное ему. Влага собиралась в капельки, и вот они уже катились по лицу Риккардо, словно слезы.
Де Вега медленно шел по коричневой дорожке. Его открыто оскорбляли, грозили, красочно описывали те виды пыток, что его ожидают. Такое поведение считалось недостойным, недопустимым для благородного человека, но в тот день все условности действовать перестали. Знать хотела крови. Казалось, еще чуть-чуть – и людское море сомкнется, раздавит преступника, не дожидаясь суда.
Кто-то метнул в графа камень. Нет, не камень – откуда тот мог взяться в руках придворного? Увесистую безделушку – яшмовый шар для гадания.
Метнул удачно. Тот угодил в голову Риккардо. Разбил ее в кровь и чуть оглушил графа.
Де Вега припал на одно колено, поднялся под злобный смех, посмотрел в ту сторону, откуда был сделан бросок.
– Дайте мне меч, лейтенант, – обратился он к лейтенанту гвардейцев. – Я убью скотину и верну вам оружие.
Лейтенант замер от удивления, не зная, что ответить. Разодетая в шелк и золото публика рассмеялась еще громче. Слышались выкрики:
– Каков наглец: «Дайте мне меч!»
– Нет, он просто безумец, глупец.
– Так ему и надо, мерзкому кровопийце!
Толпа гудела.
– Меч не нужен, – негромко произнес Гийом, но все услышали его слова, и смех мгновенно смолк. – Не беспокойтесь, Риккардо.
С высоты ступеней он сразу приметил «храбреца-метателя», хоть тот и попытался затеряться в толпе. Маг резко выбросил вперед руку и сжал ее. Внезапный порыв ветра прокатился по толпе, срывая шляпки. Метатель шаров схватился за горло. Маг медленно повел руку к себе, выводя его на дорожку. Одетый в красное с золотым толстяк послушно шел, лицо его было уже одного цвета с камзолом, толстые жирные пальцы бессильно царапали шею. Гийом сжал кисть сильнее, дождался, пока толстяк не свалится без сознания, и лишь тогда отпустил, не сказав ни слова.
Больше никто не осмеливался оскорблять мятежного графа.
На полпути к Королевской зале, где монарх принимал послов и вершил суд, по знаку мага гвардейцы свернули с широкого коридора в боковую залу.
Пройдя пятьдесят шагов по узким переходам, Риккардо с удивлением обнаружил, что находится в Золотых покоях – личных апартаментах короля. Его привели в небольшую комнату, обставленную просто и уютно: глубокие мягкие кресла, столик для игры, пышный ковер на полу. В одном из кресел расположился Хорхе Третий, прозванный одновременно и Справедливым, и Жестоким. Король отдыхал, потягивая алькасарский кофе. Пил он неспешно, с шумом втягивая обжигающую жидкость.
Де Вега ждал.
– Удивлен? – спросил король, отставив на стол пустую чашечку.
Хорхе недавно исполнилось тридцать два года. Это был высокий красивый мужчина с движениями опытного воина и жестким волевым взором.
– Да, Ваше Величество, – честно ответил граф, опускаясь в кресло напротив короля.
Слабое тело, измученное недельным заключением в Седом Замке, требовало отдыха. Гийом уже давно расположился в таком же кресле между королем и мятежником, словно бы образуя незримый мостик между ними.
– Ты ожидал другого: Судебная зала, в ней два десятка грандов, членов Верховного Совета, и суровый монарх, вершащий справедливый скорый суд. Длинные речи обвинителя, призывающего на сеньора де ля Вегу, графа Кардеса кару небес, обличающего твои бесчисленные пороки и прегрешения? – Хорхе Третий имел привычку обращаться к подданным на «ты». – Не так ли, признайся?
– Да, Ваше Величество, – Риккардо был по-прежнему немногословен.
– Отбрось сомнения – тебе все это еще предстоит, – обнадежил его король, он откровенно наслаждался ситуацией. – Но прежде чем этот балаган начнется, титулованные куклы уже изнывают в ожидании, я, король Камоэнса, хочу попросить тебя об одолжении.
– Меня? Попросить? – удивленно переспросил граф.
Он сидел, закинув ногу на ногу, скрестив руки на груди. Его раздражало в короле все: и уверенный голос победителя, и холодные серые глаза, и унижающее снисхождение в голосе.
– Простите, Ваше Величество, но слов глупее я не слышал. Зачем просить, когда я и так в вашей власти? Прикажите. Потребуйте. Заставьте. Не утруждайте себя просьбой.
Гийом уже хотел было вставить слово, но взглянул на короля и понял: его посредничества пока не требуется.
– Да, ты не ослышался. Именно попросить. Ибо приказать я не в силах, – спокойно, не обращая внимания на дерзкие слова графа, ответил Хорхе.
Король был всегда спокоен, сдержан, собран, сжат. Как змея перед броском. Как серый медведь-задерун с отрогов Таргальских гор. Невозмутимая сила, и горе тому, кто посмеет ей противиться.
Хорхе поймал взгляд мага и усмехнулся одними глазами.
– Ты причинил много бед государству. Ты, твои друзья и соратники. Союз Пяти Графов, правильней сказать, пяти безумцев, – продолжил король после небольшой паузы.
– Мы едва не добились главной своей цели – отделения Маракойи от Камоэнса. Если бы не твой маг, Далекий Край был бы свободен, – грубо перебил его де Вега и указал рукой в сторону Гийома.
На узком лице мага появилась грустная улыбка. Он словно бы извинялся.
– Пусть мы разбиты, – закончил Риккардо свою яростную речь, – но защитили веру отцов и своих подданных!
Гийом молчал, сейчас говорил король, но слова мятежного графа были правдой. Столичные святоши уже больше полугода и не заикались о том, чтобы привести к истинной вере заблудших овец из Маракойи. Знали – Хорхе не даст солдат, церковь он себе и так подчинил с помощью силы и денег, а недавние события заставили расчетливого политика отказаться от идеи «одно государство – одна вера».
– Знаю, – согласился Хорхе, – оставь хотя бы на время дурную привычку перебивать короля. Ты показал себя умелым полководцем, Риккардо де Вега, все убедились, что ты – плоть от плоти своего отца Энрике и не зря носишь герб с ястребом. А раньше мне говорили, что сын знаменитого кондотьера[13] Энрике променял ястреба на гуся[14]. Стал книжником-законником, позабыв о славе отца, о дворянской чести.
– Не тебе судить меня, король, тем более говорить о чести. Я жил так, как хотел. Мои достижения – отчасти плоды изучения старых книг. Гийом наверняка тебе это рассказывал, – с ленцой в голосе отвечал де Вега, но руки, судорожно сжимающие подлокотники, выдавали его.
Маг переводил взор с пойманного мятежника на монарха, втайне надеясь, что знаменитая выдержка в этот раз откажет Хорхе. Ведь Риккардо говорил с ним как с равным. Но ожидания придворного чародея не оправдались.
– Да, рассказывал. Мы подобрались к сути вопроса. Ты знаешь, Риккардо, мои офицеры – не дворянское ополчение, а регулярная армия, – они жаждут с тобой пообщаться. Мечтают, чтобы ты дал им уроки. Я хотел бы присвоить тебе титул констебля, граф Кардес, забыв о личных обидах, поставить во главе тех войск, что ты едва не уничтожил. Ибо войско, что ты создал, – войско нового типа, я чувствую – за ним будущее.
– Но, к сожалению, даже владыки не всегда могут исполнить свои желания, – вставил слово Гийом.
– Да, – согласился с магом король. – Те никчемные людишки, что собрались поглазеть на твой позор, – он указал рукой в сторону Судебной залы, – жаждут твоей смерти. Помиловать тебя – значит спровоцировать бунт, открытое неповиновение. А этого допустить нельзя. Ведь это еще и мой позор, Риккардо, – я не могу сберечь ценного для Камоэнса человека.
– Чего ты хочешь от меня, Хорхе Справедливый, прозванный еще и Жестоким? Слов сочувствия? Не услышишь.
– Я хочу, чтобы ты оставил нам свои знания.
– Я дал два сражения. Одно выиграл. Одно проиграл. Судят по результату. Восстание разгромлено. Что я могу дать тебе, король?
– Вы не могли выиграть, – почти ласково произнес Хорхе, так объясняют ребенку азбучные истины. – Тайные агенты, предатели вели вас к поражению. Королевская армия – моя армия плюс Гийом – к плахе. Но то, что вы так долго продержались, – твоя заслуга. Повторяю, мне нужны твои знания.
– Зачем? – устало спросил де Вега.
– Хорхе, я чувствую, что время мне вмешаться, – сказал Гийом. – Ты слышал о Королевской Смерти, Риккардо? Об отсроченном правосудии? Мы спасем тебя от публичной казни. От пыток и унижений. От боли и позора, от того, чего ты боишься больше смерти. Придет срок – умрешь легко и быстро.
– Яд и так всегда со мной. Я могу умереть здесь и сейчас. Зачем оттягивать смерть, продлевать агонию? – Де Вега зажал скорлупу с ядом между зубами, одно движение и…
– Яд? – переспросил маг, сделал еле заметное движение кистью.
Риккардо почувствовал, что не может не то что двинуться, даже вздохнуть.
– Яд, – продолжил Гийом, – забудь о нем. Мы не дадим тебе легко умереть. Выбирай – у тебя два пути. На одном – пытки… На другом – вечность.
Маг причмокнул губами, Риккардо согнулся, лицо исказила судорога, рот судорожно раскрылся, исторг из себя вместе со слюной капсулу с ядом, которую с момента плена носил под языком, боясь проглотить.
Гийом тут же вернул ему возможность двигаться, дышать, говорить. Но граф молчал, прожигая взглядом пышный ковер на полу. Хорхе вопросительно взглянул на мага:
– Зачем продлевать агонию? – спросил тот и сам ответил на вопрос: – Ради того, чтобы оставить о себя память, граф. Ведь ты об этом тайно мечтал, Риккардо? Оставить свой след в истории. Возвыситься над суетой и повседневностью. Ты напишешь книгу. Не для короля, для себя. Назовешь ее, например, трактатом «О военном искусстве». Станешь почти бессмертным. Ибо, пока ее будут читать, тебя будут помнить.
Де Вега не отвечал, закусив губу. Мучительно борясь сам с собой, сжимая в кулаки когда-то холеные, теперь же потемневшие, покрытые едва зажившими ранами руки. Король и маг терпеливо ждали его ответа. Хорхе знаком подозвал слугу. Указал пальцем на кофейную чашку. Де Вега поднял взор и заговорил, когда король поднес чашечку к жестко очерченному рту.
– Ваши аргументы нельзя оспорить, Гийом. С ними трудно спорить. У меня несколько условий. Первое – пусть маракойцев оставят в покое. Дайте нам свободу верить в то, во что хотим. Это твои подданные, Хорхе. Власть над Краем ты получил, забудь про идею силой его переосвятить[15].
Король рассмеялся:
– Кто сказал тебе эту чушь, граф?
– Друг.
– Значит, либо он обманул тебя, либо его специально ввели в заблуждение. Я сторонник терпимости и не намерен устраивать гражданскую войну из-за мелких различий в обрядах. Вы ведь не из-за этого восставали?
Риккардо игнорировал его вопрос.
– Я хочу вернуться домой, в Кардес, – выдвинул он второе условие.
– Под надзором гвардейцев, – согласился король и веско добавил: – Я тебе верю, но знати нужны гарантии.
– Время – вы не будете меня торопить. Тянуть не стану, сам оповещу, когда работа приблизится к завершению.
– У тебя будет достаточно времени, – заверил его Хорхе.
– Хорошо, и еще одно. – Лукавая улыбка на мгновение появилась на губах графа. – Смерть. Моя смерть. Хочу умереть быстро и красиво. В юности я видел, как сломался перед эшафотом герцог Кстильсий, ты обвинил его в попытке мятежа. Люди забыли о том, что он был великим человеком, они запомнили лишь его позор, его слабость, страх.
– Ты сам выберешь способ, – заверил его Гийом. – Захочешь – яд. Королевский посланник – Смерть – будет только формальностью, чтобы соблюсти все приличия.
– Даю слово, – как-то странно улыбнулся король. – Смерть твоя – она будет красивой.
Гвардейцы увели Риккардо из комнаты. Путь графа лежал в Королевскую залу. Суд, пусть приговор уже вынесен, должен был состояться. Слуга принес королю и волшебнику по чашке горячего ароматного кофе. У них еще было время. По обычаю король всегда чуть опаздывал.
– Я уже боялся, что он откажется, – бросил Гийом, сделав первый обжигающий глоток.
– Не отказался бы, – отрезал Хорхе. – Его отец скорее дал бы себя разрезать на части, чем заключил договор с врагом. А наш Риккардо слаб.
– Я тоже боюсь боли, – не согласился волшебник.
– Дело не в этом. Де Вега слаб. В нем нет решительности, воли. Его легко подчинить. Сломать. Нужно только надавить как следует, – спокойно объяснял король, играя печатью, которой только что утвердил свою волю на уже готовом листе приговора.
– Ты не прав, Хорхе… Ты не прав, – повторил маг, согревая горячей чашкой вечно холодные пальцы. – Я много с ним общался. Он слаб и податлив только до определенного момента. В вопросах жизни и смерти он непоколебим. Не принижай врага. Этим ты умаляешь и себя. Риккардо спас своих людей под Ведьминым лесом, обменяв свою жизнь на их прощение. Да и сколько твоих рыцарей и вассалов он тем самым уберег от смерти?
– Если бы он поступил иначе, я бы с ним и не заговорил, – хмыкнул король. – С чего это ты взялся его защищать?
– Ты же знаешь ответ. – Гийом поставил пустую чашку на столик для игры в карты. – Он мне нравится. Жаль, что придется его убить.
– Не убить, а казнить, – жестко поправил его король. – Правосудие превыше всего. Графа нельзя оставлять в живых. Для государства он сейчас опасен. Дело даже не в том, что знать жаждет его крови. Нет. Твой любезный Риккардо – натура хоть и слабая, но злопамятная и мстительная. Злопамятный трус – опасен. А если трус этот вдобавок ко всему еще и гордый да самолюбивый – то опасен вдвойне. Вспомни, как под этой забытой богом рекой он перебил рыцарское ополчение из Вильены и Саттины. Всех до единого. Пленных не брал. А ведь они лишь посмеялись однажды над его трусостью. Я же разрушил его жизнь, а ты, Гийом, убил друзей, опять же по моему приказу. Владения Кардес рано или поздно опять стали бы центром мятежа. Идея о независимости Маракойи, брошенная защищаемым тобой графом в массы, упала на плодородную почву. А я создаю единый и могучий Камоэнс. К тому же граф умен, и это делает его еще опасней.
– И все же мне его жаль, – сказал маг, когда король закончил речь. – Ведь по-настоящему умных людей в Камоэнсе мало. Как и везде.
– Да, констебль из него вышел бы замечательный, – согласился король. – То, что трус, так это не помеха – расчетливая осторожность лучше бестолковой доблести.
– Да что констебль! – отмахнулся Гийом. – Просмотри поступления налогов из графства Кардес, затребуй у шпиков информацию о доходах де Веги. Вот настоящая ценность. Я бы сделал его министром финансов.
– Но ты не король, – усмехнулся Хорхе.
– К счастью, нет, – серьезно ответил маг.
В обеденной зале царило напряженное молчание. Слышно было лишь, как звякает серебро приборов о фарфор тарелок.
Блас Феррейра подхватил губами кусочек мяса с золотой вилки и аккуратно положил ее на фарфор тарелки. Обеденная зала просто сверкала от обилия драгоценных металлов, соревнуясь пышностью убранства и роскошью с официальными королевскими приемами.
Де Вега сдержал слово, устроил для гостьи королевский прием. Распахнул кладовые, вытащил из подвала лучшие вина, доставшиеся еще от деда, выставил на столы драгоценную посуду: кубки, украшенные самоцветами, золотые блюда работы тайлайских мастеров, привезенные с далекого Востока, причудливой формы чаши и кувшины в форме зверей и птиц. Обычно граф довольствовался скромным фамильным серебром.
Но вот людей за огромным столом было всего четверо. Сам хозяин дома. Кармен – эта женщина, как успел понять гвардеец, была не просто любовницей графа, но и умело вела часть хозяйственных дел большого графства. Патриция Васкес, урожденная дель Карпио – Королевская Смерть, прелестная вдовушка, ее белокурые локоны были словно созданы под цвет траурного наряда. Милое личико с излишне строго очерченной линией губ портила жесткость, затаившаяся в уголках глаз. Взгляд ее метал молнии. Девушка пока держалась, но была похожа на тучу перед бурей – вот-вот разразится молнией. И он. Блас Феррейра. Лейтенант гвардии. Око короля Хорхе при отпущенном на время мятежнике.
Мясо оказалось немного жестковатым, но вкусным. Гвардеец отрезал ножом еще один кусок. Граф сразу же, как они прибыли в Осбен, пригласил своего конвоира и надсмотрщика за обеденный стол.
– Оставьте этикет, Блас. К Лукавому ваши «не могу», «мне неудобно», вы мой гость! А гости у нас в Кардесе обедают и ужинают за одним столом с хозяином. Насчет завтрака я вас не неволю. А сейчас прошу за стол, – сказал тогда Риккардо.
Простотой общения и доступностью он приятно отличался от большинства аристократов, привычки и манеры которых гвардеец успел отлично изучить за пять лет службы Его Величеству.
Смотря на то, как граф принимал Королевскую Смерть, Феррейра недоумевал: де Вега будто бы чествовал старого друга, а не свою будущую убийцу. Антонио, конечно, слышал что-то о странной истории, что связывала этих двух, но все же…
– Как вам жаркое, сеньор Феррейра? – вывел Бласа из раздумий голос Риккардо.
Старания его пропадали даром – праздника не получилось. Он и не мог получиться. Но молодого графа это нисколько не смущало. Он по-прежнему играл роль гостеприимного хозяина.
– Благодарю, граф, просто бесподобно.
– Еще бы, это ведь сердце медведя-задеруна, страшное чудище, скажу я вам. Мне прислали его в дар лесные охотники из племени паасинов. Сердце медведя – награда для храбреца, а я помню атаку гвардии под Ведьминым лесом, – отпускал он похвалы гвардейцу.
– А вы, граф, если судить по вашим делам, съели не одного медведя целиком, – попытался отшутиться гвардеец.
Он чувствовал себя неуютно, предпочел бы быть сейчас на поле брани, чем за богатым столом. Царившая атмосфера всеобщей напряженности угнетала его. Скованность движений, острые взгляды дам, что режут друг друга, словно ножи. Необычайная бледность хозяина дома, деланая беззаботность его речей. Молнии, которыми грозит ударить Патриция. Острые ноготки Кармен, которыми она слишком спокойно водит по тонкому стеклу высокого бокала. Феррейра поймал себя на том, что в нарушение этикета уставился на ее руки.
Все это как будто куча хвороста, подумал он, вспыхнет мгновенно, нужен только факел.
Долго ждать ему не пришлось.
– Ошибаетесь, Феррейра. Наш граф предпочитает зайцев или голубей. Не так ли, де Вега? Или со времени нашей последней встречи ваши гастрономические увлечения изменились? – хищно улыбаясь, поинтересовалась Патриция.
– Патриция, я рад, что вы совсем не изменились за то время, пока я был лишен счастья лицезреть вас, – отвечал ей Риккардо. – По-прежнему остры и колки. Эти качества меня всегда в вас привлекали.
– Любите трудности, граф? – поинтересовался Феррейра.
– Нет, – ответила за него Патриция, – граф всегда идет по пути наименьшего сопротивления.
Риккардо сделал вид, что не слышал ее слов.
– Молчите, граф, а ведь ваш долг – развлекать гостей, отвечать на их вопросы. Обычно вы были более обходительны, – ехидно произнесла урожденная дель Карпио, сделав маленький глоток вина.
– Да. Развлекать гостей – мой долг, чего желаете? Я готов выполнить все данные обязательства. Вино вы и так уже пьете, могу позвать музыкантов – но, знаю, танцевать со мной откажетесь. Девушки – они здесь и вправду прелестны – отпадают, чего вам предложить, не знаю. – Де Вега виновато развел руками.
На лице его опять была улыбка. Улыбка искусственная и натянутая. Феррейра видел: она скрывала боль. Граф не умел прятать свои чувства и разучился улыбаться. Любой бы на его месте разучился.
– Могу только умереть – наверное, это вас порадует, но прошу подождать еще какое-то время. Пока не допишу трактат для короля – буду жить.
– Ваша смерть, граф, меня не обрадует, вот если бы вы умерли год назад, но это все мечты… – усмехнулась Патриция. Горечь сквозила в ее голосе.
Риккардо де Вега – граф Кардес чувствовал, что не может оторвать взгляда от своей Смерти. От прелестного лица, изящных рук, тонкой шеи, которую он так любил целовать. От чувственных губ и больших синих глаз. От той глубины, что таилась в этой синеве, кружилась голова. Сердце сжалось – верный признак того, что старая неизлечимая болезнь вернулась.
«Как бы я хотел утонуть в ваших глазах, Патриция», – хотел он признаться, но вместо этого сказал совсем другие слова:
– Да. Это бы решило все проблемы. Но я жив, к счастью ли, к горю, не знаю. – Он не договорил фразу, не добавил: «Пока жив, моя прелестная Смерть». Но был почему-то уверен, что Патриция услышала его непроизнесенные слова.
Феррейра не обратил внимания на огонь в глазах графа, но заметил, как вздрогнула от этих слов Патриция.
– Если его смерть вас не обрадует, так почему вы здесь? – раздался голос Кармен.
– Судьба, – грустно ответила ей Королевская Смерть.
– Судьба, – эхом, едва слышно повторил де Вега.
Опять воцарилось напряженное молчание.
– Изумительный вкус, – гвардеец не любил такую тишину. – Кусочки птицы просто тают во рту. Вы не находите? – обратился он ко всем присутствующим.
– Отличный соус – Патриция вновь вмешалась в разговор, обратившись к Кармен: – Дорогая, не напишете потом рецепт для моей кухарки?
– Боюсь, сеньора, я ничем не смогу вам помочь. Кухня – дело поваров, – так же мило улыбаясь, отвечала ей Кармен, – но вы можете обратиться напрямую к нашей кухарке, уверена, вы с ней быстро найдете общий язык.
– Жаль, – притворно сокрушилась Патриция. – Просто ваш титул – «домоправительница» – вызывает некоторое смущение.
– Кармен – дочь верного соратника отца и моего учителя, благородного кабальеро Клавдия Турмеды, – вступился за Кармен Риккардо, но та не нуждалась в защите.
– Меня тоже удивил ваш титул – «Смерть». У нас недавно казнили отравительницу, что отправила на тот свет трех мужей. Стоя на эшафоте, эта ведьма тоже называла себя Смертью, – поведала всем Кармен.
Блас Феррейра, предвидя возможную ссору – Патриция собиралась сказать что-то уничтожающее, – громко спросил у графа:
– Монсеньор де Вега, я вижу на стенах портреты ваших благородных предков – не расскажете нам подробнее о них? Кто основатель вашего рода – тот черноволосый рыцарь, в дальнем от нас углу, что держит ястреба на охотничьей перчатке?
Риккардо с удовольствием сменил тему, радуясь вмешательству Феррейры.
– Нет, вас запутало то, что он первый в ряду, портреты висят не по порядку, основатель нашего рода – вот он, – де Вега указал на висящий над его головой портрет в полный рост седого мужа в кольчуге и с мечом на поясе. Над головой рыцаря в небе парил белый ястреб. – Вот основатель нашего рода – первый граф Кардес, – продолжил Риккардо. – Я назван в его честь.