Рау Александр. Ястреб на перчатке

   – Кто вас послал? – кричу. Голова кружилась – вскользь зацепили саблей.
   – Вспомни свои грехи, ублюдок! – Седой мужчина в дорогой броне, эфес меча украшен драгоценными камнями. Остальные расступились, освобождая ему место. Он хотел снести мне голову этим мечом. Не успел. Из лужи крови на полу взметнулась карминовая струя, что, словно копье, пронзила седого. Все. Я приготовился умереть. Но убийцам было уже не до меня.
   – Зайдан Ассаке! Иль самия! – раздался отчаянный крик.
   Сайлан. Мой визирь прорывался ко мне на помощь. Полуголый, весь в крови, он был страшен. Ятаган сверкал, снося головы, рубя кольчуги, отсекая руки, подрубая ноги. Сайлан был быстр, как молния, как порыв ветра. Я никогда не видел ничего подобного.
   «Зайдан Ассаке» – последний бой по-алькасарски. Это не фигура речи. Боевой клич человека, уже считающего себя мертвым. «Иль самия» – воззвание обреченного к Вечному Пламени, просьба дать силы, чтобы достойно встретить смерть, забрав с собой как можно больше врагов.
   Воспользовавшись смятением среди убийц, я ударил огненной плетью, освобождая проход на второй этаж. Сайлан был уже рядом со мной.
   – Господин, бегите! – кричал он.
   – За мной, Сайлан! – Я сделал шаг к проходу и замер.
   Убийцы остановились. По лестнице, легко перепрыгивая через искалеченные тела, поднимался молодой воин. Хищно сверкал длинный узкий меч – лагрота, обагренный кровью, блестело на черной перчатке маленькое серебряное колечко.
   Филипп д'Обинье. В глазах его – смерть. Моя смерть.
   Сайлан ударил первым. Обманный выпад, провоцирующий противника открыться, шаг вперед и чуть вбок одновременно с новым ударом в лицо. Таков был излюбленный прием Сайлана. Я много раз видел, как алькасарец тренировался.
   Филипп, один из лучших учеников Феррейры, не стал даже уклоняться. Не было нужды. На его пальце сверкал мой амулет. Д'Обинье был быстр и ловок, слишком быстр.
   «Нравится? Бери. Оно твое, – вспомнил я свои слова. – Я зачаровывал его для воина. Такого сейчас вижу перед собой. Только долго не носи, за все нужно платить, через пару часов ты будешь падать с ног от усталости», – улыбаясь, сказал я тогда Филиппу.
   Страшный удар – наискосок через грудь от плеча до живота – отшвырнул Сайлана к моим ногам.
   – Господин, бегите! – прорычал он и медленно поднялся. Он не мог встать, рана смертельна, но поднялся, чтобы защитить меня.
   Я подчинился. Ибо Сайлана спасти был не в силах. Мог только отомстить за него. Устремился по коридору на второй этаж.
   Филипп легко увернулся от выпада Сайлана, рубанул алькасарца в висок, метнулся за мной в коридор и остановился. Не знал, где меня искать. Десятки дверей. Убийцы разделились: часть из них кинулась в ближайшие комнаты, другие вперед по коридору.
   Я не дышал, застыв за шторой. Убийца в черном плаще откинул ее, обдал меня горячим дыханием и ушел. «Отвод глаз» – одно из первых заклинаний, что я выучил в юности. Помогало, когда приходилось уходить из трактира не расплатившись.
   Боялся, как бы убийца не заметил кровь на полу, но в комнате было темно. Лампы во внутренних помещениях, в отличие от коридоров, ночью не зажигали.
   Нападавшие меня упустили, и второго шанса я им не дал. Дождался, когда убийцы уйдут, выбежал из комнаты, назад по коридору на залитую кровью лестницу, вверх на третий этаж. Нет, не в лабораторию, там меня ждут, – в маленькую, незаметную каморку для прислуги. Ветхий рассохшийся сундучок хранил в себе такой же старый дорожный мешочек.
   Два перстня с рубинами и два с сапфирами на левую руку, на правую – длинную, до локтя, перчатку, весьма мерзкую на вид, что неудивительно, ведь кожа для нее снята с вампира. Выпил, почти не морщась, бутылочку мерзкого отвара – пусть наутро я не смог встать на ноги, но тогда тело работало на пределе человеческих сил.
   В коридоре трое. С криками бросились на меня, сапфир на перстне вспыхнул синим пламенем и исчез, оставляя после себя три ледяные статуи. Разбил замерзших убийц воздушной плетью.
   Вниз по лестнице – еще двое. Перчатка источала зеленый свет. Если он попадает на кожу, та мгновенно лопается. Переступил через обезображенные тела, вместо лиц у них выжженные ямы. Зря не надели шлемы. Босые ступни скользили в крови. Порезался о брошенный меч. Захромал.
   Крики привлекали все новых и новых убийц. Озлобленные, яростные лица, ненависть и страх в глазах. Махали мечами, пытались достать короткой алебардой. Орали боевые кличи.
   – Бей, убивай! Камоэнс и Обинье! – разносилось по залам моего дома.
   Все это слабо помогало. Им больно и страшно было подыхать, этим убийцам, они вопили от боли, когда воздушные когти вспарывали тела, визжали, как свиньи, горя в огне!
   Я оправдал данное мне когда-то прозвище – смертью прошелся по комнатам, коридорам, залам. Бил ублюдков по отдельности. Пока оставшиеся не успели собраться вместе. На пороге своих личных покоев споткнулся о Родге. Волкодав грыз, кусал, драл непрошеных гостей, пока не пал замертво, изрубленный, исколотый. Забрав с собой одного из «черных». Почувствовал, что в спальне меня ждут.
   Ядовитый дым, что выжигает глаза и легкие. Из комнаты выполз всего один обладатель черного плаща, хрипя, задыхаясь, раздирая руками грудь. Я не стал облегчать его мучения.
   Родге, ты отмщен.
   – Филипп! Филипп д'Обинье! Ублюдок! Предатель! Где ты, сукин сын! – вопил я во все горло.
   В ответ тишина. Никто больше не пытается снести мне голову мечом. Догадался – они на первом этаже. Все завершится там, где и началось.
   Медленно спустился до первого этажа. Внизу у фонтана – Филипп. Кинул в него огненным мячом. Невидимая сфера вокруг него вспыхнула на мгновение, поглотив пламя. Магическая защита. Серьезная. Гонсало очень постарался. Сделал бы подобную раньше, экзамен я зачел бы ему досрочно. Филипп засмеялся. Хрипло и зло. Взмахнул мечом, приглашая вниз. В засаду.
   – Гийом, держитесь! – раздался крик. Из-за колонны у самого входа страшным по силе ударом выбросило арбалетчика. Он упал, щедро забрызгивая кровью мозаичный пол.
   Блас Феррейра. В черно-желтом камзоле, с длинным мечом в руках.
   – Гийом, я иду!
   Навстречу ему сразу же бросились убийцы, прятавшиеся до того за колоннами и в проходах. Человек семь-восемь, столько же вместе с Филиппом устремилось ко мне. Отбросил их ударом ветра. Убил двоих молнией, снова отбросил тех, кто вновь кинулся вверх по лестнице.
   Феррейра не зря звался лучшим мечом королевства.
   Он вошел в ряды убийц как смерч, как ураган. Пронесся насквозь, оставляя за собой раненых и умирающих. Взлетал и падал его длинный меч, неуловимо быстрые взмахи клинка сливались в один. «Черные» один за другим вылетали из смертоносного круга. Разбрызгивая кровь по коврам и колоннам, опрокидывая кадки с пальмами. Зажимая руками страшные раны. Умирая.
   – Гийом, еще чуть-чуть! – Феррейра расправился с преградившими ему путь убийцами и бросился на тех, кто пытался добраться до меня.
   – Филипп, что вы здесь делаете?!
   От неожиданности Феррейра чуть не пропустил удар другого убийцы. На Бласа напали по всем правилам. Тройкой. Били одновременно в бедро, грудь и голову. Феррейра отпрыгнул назад, ушел в сторону, за колонну, строй убийц разбился. Гвардеец воспользовался этим и молниеносно атаковал. Тройка эта быстро стала двойкой. Третий убийца вскоре агонизировал на полу, получив самым кончиком меча в горло.
   Второго убил я. Хлопнул ладонью, как в том случае с медведем. Результат был такой же. Обезглавленное тело зашаталось и рухнуло на пол.
   Д'Обинье остался один. Все его товарищи – раненые и мертвые – лежали на залитом кровью полу.
   Филипп и Блас рубились среди груды мертвых тел. Почти четыре десятка убитых на первом этаже и лестнице. Кошмар и ужас. Не для этого был дом построен.
   Учитель и ученик скользили по залитому кровью полу, словно в смертоносном танце, кружили в пируэтах, обмениваясь ударами. Молниями сверкали мечи, нельзя было уследить за бесчисленными выпадами, финтами и дексетерами, кватерами и синистрами из невозможных позиций. И прочими искусными фехтовальными приемами, названий которых я не знал.
   Но понятно было лишь одно – Феррейра не мог одолеть Филиппа. Ученик превзошел учителя. Благодаря моему талисману. Простенькому серебряному кольцу на черной перчатке. Блас бил уже в полную силу, видя, что Филипп ему, по крайней мере, не уступает. Д'Обинье же, наоборот, щадил учителя. Пытался лишь легко ранить или обезоружить. Ему это удалось.
   Меч вылетел из руки гвардейца, зазвенел, ударяясь о колонну. Феррейра тут же отскочил в сторону, подхватил клинок убитого им «черного».
   – В сторону, Блас, ты мне не враг. Я не хочу тебя убивать! – Филипп остановил взмах меча.
   – Убери меч, Филипп! Давай поговорим! – попытался убедить его Феррейра.
   – В сторону, Блас! – Д'Обинье шел ко мне. Гвардеец преграждал ему дорогу, медленно пятясь назад.
   – Что случилось?! – крикнул он.
   – У него спроси! Ты защищаешь убийцу, Феррейра!
   – Гийом?!
   – Не знаю, о чем он. Еще вчера Филипп был в моем доме гостем!
   – Ты угрожал убить Марию де Тавору, если она не будет выполнять твои приказы! Желаешь смерти Луису де Кордове! Замышляешь заговор против короля! – яростно выкрикивал Филипп, делая еще один шаг ко мне навстречу. В глазах его были ненависть и жажда убийства.
   – Гийом?! – вновь воскликнул Феррейра, поворачиваясь ко мне, открывая Филиппу спину.
   – Мария была моей любовницей, одновременно за моей спиной она крутила роман с Агриппой. Но марать о нее руки я и не собирался. Она же, видно, почему-то возжелала моей смерти.
   – Ты заставлял ее завлечь Луиса! – продолжал обвинять меня д'Обинье.
   – Попросил, это разные вещи! – Феррейра побледнел. – Я не желал ничьей смерти, иначе бы не плел интриги. Заговор против короля – ложь! Вы, Феррейра, это прекрасно знаете. Я никогда не отрублю руку, меня кормящую и опекающую, – отвечал я, стараясь говорить спокойно, но получалось плохо.
   – Ты врешь, Гийом! Твои слова пропитаны ядом, протягиваешь руку, готовя смертельный удар! Блас, с дороги!
   Филипп был в пятнадцати шагах от меня. Еще чуть-чуть – и будет поздно. Нужно было нанести упреждающий удар, но мешал Блас.
   – Это ты ударил меня в спину, Филипп. Напал ночью во главе убийц, даже не попытавшись разобраться. Пришел убить купленным у меня же мечом, с помощью подаренного мной амулета. Зачем вчера вечером навещал? Разведать все до конца?! – яростно прокричал я, сделал глубокий вдох и закончил совсем другим голосом, стальным, лишенным каких-либо эмоций: – Ты умрешь.
   Филипп вздрогнул, но не растерялся.
   – Я снесу тебе голову, колдун!
   – Гийом, я не дам вам убить Филиппа! Король во всем разберется! – Феррейра стоял на лестнице между нами.
   – Я не убийца, Блас. Не привык резать спящих. Это будет дуэль, честная. Филипп, ты согласен? – спросил я.
   Д'Обинье кивнул в ответ. И стал спускаться вниз.
   Он думал, что победа у него в кармане. Заговорен Гонсало, неплохо защищен от боевых заклятий. Прежде чем я его успею сжечь, он, как и обещал, снесет мне голову. Плюс амулет, мой амулет. Он слишком быстр. Расправился с Сайланом, как с ребенком, обезоружил Феррейру. С пяти шагов…
   – Так, меч уже обнажен. Добавляем еще один шаг. Филипп, не возражаешь? – Филипп не возражал. Он помнил, как с пяти шагов его меч замирал около моей шеи.
   Феррейра с недоумением смотрел на нас. Встали в шести шагах друг напротив друга. Филипп в кольчуге, черном плаще и легком шлеме с красным плюмажем. Меч-лагрота в руках.
   Я босой, хромой, в распахнутом алом шелковом халате. Обломанное древко арбалетного болта торчит из раненого плеча. Стянул перчатку из кожи вампира, снял перстни.
   – Феррейра, считайте до трех. Ты готов, мой убийца?!
   Вспомнил ту, недавнюю сцену.
   – Так, не то, нет. Ага, вот то, что нужно, – я протянул Филиппу маленькое невзрачное серебряное колечко, совсем простое, без какого-либо узора. – Надень на палец.
   Филипп удивленно посмотрел на меня, но повиновался.
   – А теперь повторим тот же трюк, – предложил я.
   Юноша отошел на пять шагов.
   – Раз, два, три! – скомандовал я.
   Теперь меч замер у моей шеи. А Филиппа чуть обожгло горячим воздухом, имитирующим огонь.
   – Раз, два, три! – прокричал Феррейра.
   Филипп прыгнул вперед, занося меч для удара. Его клинок замер в двух пальцах от моей шеи. Остановился, не в силах дотянуться до тонкой кожи, под которой скрывались такие важные и такие легкоранимые артерии и вены.
   Клинок не мог дотянуться, ибо хозяин завис в воздухе, тщетно пытаясь освободиться.
   Я вытянул вперед и вверх руки, держа Филиппа в воздушных тисках. Поднял повыше.
   Ненависть, ярость, бессильная злоба в его глазах. Взгляд сверху вниз, он завис в двух метрах надо мной. Хорошо, что потолки были высокие.
   – Сейчас ты умрешь, Филипп. – Я швырнул его в сторону, не дав бросить в меня меч.
   Юношу приложило о каменную колонну, был слышен хруст костей. Упал, звякнуло железо кольчуги. Меч выпал из рук. Попытался подняться. Воздушные тиски, мои руки, схватили его вновь.
   – Гийом, не надо. Хватит! – кричал, просил, требовал Феррейра.
   Вновь поднял Филиппа в воздух, размахнулся, ударил о колонну.
   – Оставьте его! – Меч Феррейра у моего горла. Учитель спасал ученика.
   – Уберите меч, д'Обинье вы уже не поможете.
   Филипп полулежал-полусидел у основания колонны. Шлем слетел, обнажив светлые русые волосы. Они были в крови, как и лицо. Изо рта текла темная карминовая струйка. Взгляд, прежде горящий ненавистью, погас. Он уже не был убийцей Сайлана, лучшим в мире воином, моим врагом. Лицо стало совсем детским, обиженным. Мальчишка. Семнадцать лет.
   – Лучше бы я помог ему убить вас, – тихо с болью произнес Феррейра.
   – Может быть… – согласился я.
   «Теперь вам придется отходить на шесть шагов!» – пошутил тогда на прощание Филипп.
   Я в тот раз обманул мальчишку. Мне хватало и трех.
   Феррейра молчал, глядя на Филиппа и на побоище вокруг.
   – Господин, – раздался сзади чей-то голос.
   Оглянулся. Хасан. Повар сжимал в руках окровавленный топор. Рядом с ним еще один алькасарец – раненый, но с саблей в руках. Я и не надеялся, что кто-то уцелел.
   – Есть еще живые?
   – Нет, господин, – печально помотал головой Хасан.
   – Добейте всех врагов, кто еще шевелится! – приказал я.
   Хасан хищно оскалился и кивнул. Наклонился, пнул ногой лежащего рядом «черного». Тот застонал, топор обрушился раненому на голову.
   – Отмените приказ! – потребовал Феррейра.
   – Нет! – отказал ему я. – Все, кто посмел напасть на мой дом, умрут. К тому же вы прекрасно понимаете, Феррейра, – свидетелей оставлять нельзя. Это нужно замять, скрыть, утаить ради безопасности и спокойствия королевства.
   – Скрыть не удастся, – возразил Блас.
   – Скрыть – нет, изменить полностью – да. На меня напали. Филипп и его люди погибли, защищая меня.
   – Все сорок человек?
   – Часть останется убийцами, часть наденет светлые одежды. Кстати, как вы здесь оказались? – спросил я.
   – Хотел с вами поговорить…
   – О чем же?
   – Теперь нам уже не о чем разговаривать, Гийом! Марию я вам никогда не прощу, – медленно ответил Феррейра. Глаза его горели.
   – И не надо. Вы – во дворец, возьмите самых верных гвардейцев, оцепите дом. Все нужно сделать так, как я сказал, иначе скандал заденет и короля. Выносите трупы. Я – к Агриппе д'Обинье.
   – Я не позволю вам его убить! – Рука Феррейры все еще сжимала рукоять меча.
   – Убивать? Нет. Смертей хватит. Просто поговорить, – ответил я. – Весь мой дом – царство смерти. Убиты все мои слуги и воины – двадцать с лишним человек. Филипп разрубил Сайлана, моего визиря – человека, спасшего мне жизнь. Убийцы прикончили моего пса, зарубили даже кошек на кухне.
   – Вы могли пощадить Филиппа!
   – Для вас он просто ученик, милый юноша. Таким он был и для меня. Но никто, пришедший ко мне с мечом, не имеет права на жизнь. Я не хочу ссориться с вами, Блас.
   – Вы с ним играли. Знали все заранее. Это хуже, чем убийство беззащитного. Вы со всеми играете – со мной, с Луисом и Изабеллой. С Марией де Таворой. С Гонсало. Нравится играть людьми?! Доигрались. Мне жаль, что я сегодня дрался на вашей стороне! Отныне вы мне враг, Гийом! Говорю открыто.
   – Спасибо за откровенность. Вы мне больше ничем не обязаны, тот случай с медведем – на сегодняшнюю помощь. Только, пожалуйста, не бейте в спину. Не люблю.
 
   Ударом ноги распахнул дверь. Вошел в личные апартаменты графа д'Обинье-старшего.
   Агриппа вскочил на ноги, потянулся рукой за мечом, лежавшим на столе. Хлестнул его воздушной плетью по руке. Да, не ожидал лучший полководец Хорхе Третьего увидеть меня ночью в своих личных покоях. Я должен был лежать мертвый, обезглавленный для верности, на залитом кровью полу в горящем особняке, а не расхаживать по его дому.
   Бойни не было – просто погрузил в сон или отвел глаза всем, кого встретил на пути.
   На расстеленной кровати – Мария.
   – Ужасной тебе ночи, Агриппа! Как ты себя чувствуешь?
   – Где Филипп? – О брате вспомнил. Ясно, сам знаменитейший граф не мог участвовать в убийстве королевского мага. Положение не то, да и рисковать собой права не имеет. Филипп же с радостью согласился. Мститель и радетель за семейную честь и братское счастье.
   – Все кости переломаны. Мертв. Как и все, кого ты послал.
   – Убийца! – Агриппа бросился на меня, безоружный. Плеть отшвырнула его назад на кровать, оставив багровые полосы на мускулистом теле.
   – Ты хотел меня убить, а не я тебя! Успокойся. Я пришел поговорить.
   Агриппа молчал, тяжело дыша, выжидая миг для новой попытки.
   – Твой брат, которого я был бы рад принять как друга, погиб, подняв на меня меч. Хочешь последовать за ним? – спросил я. – Взяв с собой Марию?
   Агриппа вздрогнул.
   – Если разговора не получится, мне придется вас убить. Я слышал нелепые обвинения. Это ложь. Я никого не хотел убивать. Марию использовал, да. Она приманила бы к себе Луиса и тут же отторгла. Вашей любви ничто не угрожало. Я не мщу неверным любовницам. Но тебя использовали, Агриппа. Твои чувства, твою любовь. Мария и ее покровители. Те, кому давно надоел пришлый маг. Герцог Гальба, например. Раз не получилось приручить, через ту же Марию, – убрать, убить. Руками графа д'Обинье, его людей, брата и моего ученика Гонсало, помешанного на чести.
   – Ты лжешь! – воскликнул Агриппа.
   – Спроси у нее сам. Видишь, Мария даже не пытается возражать. Знает, я умею чувствовать ложь. И наказывать за нее.
   – Я люблю тебя, Агриппа! – закричала Мария.
   – Тем хуже, – заметил я. Д'Обинье молчал. – Я пришел заключить с тобой мир. Откажусь от мести. Забуду все. Не трону Марию, хотя она достойна смерти. Ты же согласишься с моей версией случившегося. На мой дом напали. Филипп, бывший у меня в гостях, пал, защищая хозяина. Блас Феррейра был там под самый конец, подтвердит. Можешь поговорить с ним. Твой брат пал в честной схватке.
   – Защищая… Ни за что!
   – В противном случае в городе начнется гражданская война. Знать захочет моей смерти. А я не дам себя убить. У меня будет время до утра на подготовку. Кровь зальет улицы. Его Величество – ты о нем подумал? Как отразится все это на престиже королевской власти, которой ты служил всю жизнь? О себе и о Марии не забывай!
   Агриппа долго молчал. Очень долго. Длинные свечи «на две оры» успели оплавиться больше чем на треть. Я его не торопил, спешить было некуда.
   – Я согласен, Гийом. И будь ты проклят, убийца брата!

ГЛАВА 5

   Два последующих дня я провел во дворце, в лечебном покое. Лейб-медик Строцци, приветливый старичок с окладистой бородой, пытался меня лечить по всем правилам медицинского искусства. Осмотрел багровые рубцы ран, затянутых с помощью амулета Жизни, многозначительно кивал, вздыхал, щипал бороду, в конце концов, прописал множество микстур, отваров для притираний, целебных настоев.
   Я вежливо поблагодарил его, но от лечения отказался. Ибо знал: все, что мне нужно, это глубокий, крепкий, продолжительный сон. Лучшее средство для восстановления подорванных магическими стимуляторами сил.
   В итоге я с небольшими перерывами спал двое суток. Меня никто не беспокоил, исключение – королевский визит к раненому. Феррейра уже успел рассказать ему, что видел, и познакомить с моей трактовкой событий. Она и стала официальной. Агриппа д'Обинье, стиснув зубы, согласился и теперь скорбел об убитом таинственными бандитами брате.
   Хорхе, отослав врачей, высказал мне все, что он думает об ублюдочном интригане, вшивом маге, херовом ловеласе, грозящем Камоэнсу неисчислимыми неприятностями. Это был только краткий список предъявленных обвинений. Король держал речь, наверное, в течение полуоры, не меньше, да так, что стены дрожали.
   Я терпеливо ждал, когда он выдохнется. Не протестовал и не защищался. Наконец Хорхе остановился, смочил горло вином со стола больного и признал, что я был прав, даже похвалил, что не дал себя убить и нашел выход, избавив его от необходимости спасать мою шкуру от разгневанных грандов. Особенно его заинтересовала новость, что Гонсало косвенно участвовал в нападении. Я пообещал ему поговорить с бывшим учеником. По душам, но без смертоубийства.
 
   Весь город только и говорил, что о ночном нападении на особняк королевского мага. Поначалу строились самые странные, нелепые и противоречивые версии о том, кто напал и почему. Но вскоре общество приняло мою версию – покушались на несметные богатства, накопленные чародеем. Те, кто сначала относились к этому с усмешкой, поверили, услышав о том, что я официально попросил руки Изабеллы де Клосто, точнее – о выкупе за невесту, который был предложен графу, якобы согласно обычаям моей родины.
   Триста тысяч флоренов. Призрак алчности завладел столицей. Кое-кто из грандов уже как бы и в шутку, но поговаривал, что за такие деньги он бы и сам выдал за мага дочь.
   Брат Изабеллы был единственным человеком, за исключением Хорхе, Ангелы и, к моему удивлению, толстяка Лего, управляющего дворца, что пришел навестить меня в лечебный покой.
   – Мигель, возьмите, – я протянул ему запечатанный свиток, украшенный золотой печатью с гербом, пожалованным мне королем. – Здесь я официально прошу у вашего отца руки Изабеллы.
   – Давно пора! – обрадовался Мигель. – А то все тянете, так вскоре и глазом бы моргнуть не успели, а титул Изабеллы уже не «леди Клосто», а «виконтесса де Кордова», – рассмеялся он над собственной шуткой. Я скупо улыбнулся.
   – Да, и еще: постарайтесь, чтобы об этом узнало как можно больше людей, – попросил я.
   – Ваша просьба легко выполнима, Гийом. Я и так бы всех встречных дворян стал звать на свадьбу! Какую свадьбу мы закатим! – мечтательно сказал он. – Вся столица гулять будет. Лично напою своего начальника, министра иностранных дел Архенасолу, а то этот блюститель нравов мне уже надоел с нравоучениями на тему морального облика камоэнского дипломата и претензиями к моему стилю работы на официальных приемах!
   – Спаивать до свинячьего визга второго секретаря тронтовского^[5] посольства – дурной тон, – заметил я.
   – Он сам на это пошел, насильно я ему вино в рот не заливал. К тому же столько интересного из слов несчастного пьяницы узнал, хотели даже в должности повысить, – возразил Мигель.
   – Но не повысили, – прервал его я. – Мы отвлеклись. Вернемся к делу. Ваш отец уже не выступает против моей персоны?
   – Нет, я сумел убедить его, что такие родственники нужны нашему семейству. Выздоравливайте, Гийом, я рад, что бандитам не удалось вас убить.
   – Я тоже рад этому. Даже больше, чем вы.
 
   – Гонсало, нам нужно поговорить, – голосом, не допускающим возражений, обратился я к своему бывшему ученику, найдя его во дворце.
   Молодой волшебник не стал возражать. Для разговора я выбрал комнату в старой части дворца, редко посещаемой придворными. Риск встретить здесь кого-то, кроме слуг, был невелик, но мы одновременно поставили защитные барьеры от подслушивания.
   Встали у окна, из которого открывался прекрасный вид на тенистые аллеи, ведущие к пруду с лебедями. Я посмотрел в глаза бывшему ученику.
   – Что вы хотите мне сказать, Гийом? – Гонсало первый нарушил молчание, он хоть и держался уверенно, но почти сразу отвел глаза, не выдержал моего взгляда.
   – Я хотел бы узнать, Гонсало, как ваши понятия о чести сочетаются с участием в покушении на мою жизнь. Скажите, каково это – помогать убийству человека, который сделал из вас мага? Научил управлять Силой, изменил всю вашу жизнь?
   Гонсало де Агиляр молчал.
   – Нет, ответьте, мне интересно. Хоть я и «человек без чести и совести», как вы меня часто называете, но такое даже мне не приходило в голову. К своему учителю я до сих пор питаю теплые чувства.
   – Вы – зло, Гийом. Раньше я считал вас простым наемником, пусть и магом. Учиться у того, кого не уважаешь, трудно. Ведь человек – это не только какие-то особые возможности, деньги, власть, влияние. Это, прежде всего душа, речи, помыслы, поступки.
   Ваша душа черна, Гийом, за последние десять дней я в этом убедился. При осаде мятежного замка вы устроили ужасную провокацию, обманом впутали в нее меня, уничтожили свидетелей! Изабелла – вы обманом взяли у графа слово и решили, что девушка – ваша собственность. Оскорбляли ее и Луиса, пользуясь своей безнаказанностью. Убийство на набережной – они просто шутили, но вам важен был повод! Вы плели интриги, шантажировали Марию де Тавору. Какой хитрый замысел, чтобы рассорить Луиса с Изабеллой и с Феррейрой! Вы прекрасно знали о чувствах Бласа. Бедный Филипп, он восхищался вами. Долго не мог поверить, услышав о вашем коварстве! Я случайно узнал об этом…