Рау Александр. Ястреб на перчатке

   Жеребец под ним всхрапнул и дернулся. Епископ рядом, у него молодая кобылка.
   – Дозвольте мне благословить рыцарей веры, идущих искоренять еретиков.
   Епископ весь в золоте – сразу видно, Божий слуга. Говорит вежливо, смиренно, но попробуй, откажи. Еще тот упырь, славы хочет, мечтает на крови в кресло архиепископа влезть. Хотя он сам, чем лучше?
   – Конечно же.
   Служки идут вдоль рядов и щедро кропят все святой водой, не разбирая ни лошадей, ни людей. Все святы.
   Весело грабить и убивать в землях соседа, особенно когда есть благородный повод – выступаешь на стороне короля против мятежников. Восстанавливаешь закон и справедливость. А теперь еще и церковное благословение.
   Дерьмо!
   Альфонс де Васкес вновь сплюнул, да так неудачно, что попал на попону лошади епископа. Тот сделал вид, что не заметил.
 
   – Мы встретим их вот здесь, – Риккардо поставил фигурку копейщика у моста, соединяющего графство Ла Клава с Кардесом. – Другого пути у них нет. Узкая полоса между берегом и лесом не даст коннице развернуться, ударить во всю силу, заставит растянуться.
   – А твоя затея может удастся, – настроение Франческо менялось на глазах. – Главное, поставь пикейщиков плотными шеренгами. Рядов этак двадцать. Прорвать их не смогут, обойти тоже – лес мешает. А там посмотрим. Растянутся черти – окажутся в западне.
   Риккардо улыбнулся. В вопросах теории старый рыцарь разбирался плохо, но вот в практике…
   – Да, и еще нужно мост подпилить. Пару пролетов. Посередине. Чтобы удрать не смогли, – продолжил Франческо и улыбнулся.
   Улыбка эта не предвещала незваным гостям ничего хорошего.
 
   – Запомните сами и другим накажите: графа Риккардо Кардеса брать только живым. Головой отвечаете! – втолковывал в командирской палатке избранным ополченцами командирам Васкес. – Сильно не грабить. Позора Ла Клавы не допущу! Мы не алькасарцы, это Камоэнс.
   Оба офицера слушали его с раздражением, знали черти, что и в бою и в походе решающее слово будет все равно за ними. Одноглазый наемник – человек епископа – насмешливо улыбался, давая понять, что его это не касается.
   – Епископ сказал: «Железом и огнем увещевайте еретиков. Все их – ваше!» – не сдавался Педро Силва, саттинский барон.
   – Все их – короля! – Васкес старался быть как можно убедительней. – Мне епископ не указ. Ваш инфант – герцог Гальба, а я – исполнитель его воли. Второй раз повторять не буду. Своей рукой покараю! – Он положил длань на рукоять меча. – Всем ясно?
   В ответ молчание.
   – Идите!
   Все равно грабить не перестанут. Но хоть выжженной земли не будет. Тяжело зарабатывается графский титул. Ты знал, на что соглашался, Альфонс де Васкес. Иди до конца. Хватит о графстве Кардес заботиться. Ты спасаешь Риккардо жизнь, хватит с него. Бунтовщик. Тьфу!
 
   – Кардесцы! – Голос графа звучал непривычно грозно и твердо. – Кардесцы, мои верные подданные. Я обращаюсь к вам сегодня не только как граф ваш, но и как равный, как один из вас!
   Хью Вискайно, один из богатейших купцов Осбена, слушал его, затаив дыхание, сжимая древко алебарды.
   – Рыцари из Вильены и Саттина идут в Кардес. Что они нам несут – знаем, – продолжал граф. – Идут грабить, насиловать и убивать.
   По толпе прокатился злой шепот. Хью и сам стиснул зубы. Двоюродный брат, торговавший зерном, потерял все имущество, Куинс – столицу Ла Клавы разграбили вчистую.
   – Но мы здесь, в руках оружие – значит, грабители и стервятники не доберутся до наших домов! – Голос графа разносился над многотысячной толпой – казалось, здесь собрался весь Кардес. Даже лесные гордецы и те своих прислали, вон они стоят в своих зеленых плащах. – Здесь почти десять тысяч человек. Знатные и простолюдины. Фермеры и охотники. Кардесцы. Пятьсот конных, шесть тысяч с пиками, тысяча лучников и тысяча арбалетчиков. Сила. Мы их одолеем. Будет тяжело, но выдюжим. Кто боится – может уходить прямо сейчас, – лишь в конце его голос чуть дрогнул. Он вытянул к людям руки, казалось, тянулся к каждому – пожать, укрепить. Он нуждался в них, и они в нем.
   Сосед Хью не выдержал и крикнул:
   – Не боись, граф Рикхардо! Сыкунов средь нас нет! Только страшно оно немного супротив рыцарей-то.
   – Не бойся! – жестко ответил граф. – Справимся. – И добавил внезапно: – Запомните, пленных не брать!
 
   Охрана на мосту спала, не ведая о грозящих ей опасностях. Прозевала рыцарей, появившихся на другом берегу Дайки. Да, если честно, горе-вояки из загнанных родственничком Риккардо в милицию вилланов и не смогли бы остановить лихих рыцарей – соратников Альфонса де Васкеса. Его месенада^[27] всегда славилась воинским искусством.
   Копыта горячего алькасарского жеребца весело стучали по деревянному настилу. Хороший мост, крепкий. Добротный, широкий – пять всадников в ряд пройдут, соединяет Кардес с Ла Клавой и остальными частями Камоэнса, с дорогой на Скай.
   Неповоротливый детина попытался ударить Васкеса алебардой. Замахнулся, но не успел. Альфонс оказался быстрее – ткнул его мечом в лицо. Пронесся вперед мимо других алебардистов и рубанул сплеча арбалетчика. Красиво – от шеи до груди. Развернул коня, отвел щитом удар гизармой, раскроил голову еще одному милиционеру.
   Оглянулся, а позади уже все спокойно, соратники порубили горе-вояк.
   Не война, а одно удовольствие.
   Прохладный ветер охладил разгоряченное тело. Альфонс спрыгнул с коня. Легкий снежок захрустел под ногами. В Камоэнсе зима теплая, не то что в Лагре, где, говорят, жители в холодное время года пляшут на улицах вместе с медведями.
   На душе тошно, думал разогнать хмарь схваткой – не помогло. Это как с детьми воевать, но показывать чувства нельзя. Ждут другого.
   – Эх! Хорошо-то как! Господа! Мы уже в Кардесе! Граф Риккардо зовет всех к себе в замок! – воскликнул Альфонс.
   – Мы устроим ему званый обед! – весело рассмеялись товарищи.
 
   Полдня рыцари Веры переправлялись через Дайку. Двадцать пять сотен всадников – огромная сила по здешним меркам, Кардесу не выставить и пяти. Почти шестьдесят знамен^[28]. Длинная змея, закованная в железо, с острыми стальными зубами. Завораживает. Где-то невдалеке собирает своих мужиков де Вега, но это его не спасет. Лучше бы сдавался сразу, но Риккардо слишком упрям.
   Дорога вдоль реки ведет прямиком на Осбен. Справа Дайка, слева лес. Места хватает для шестидесяти всадников в ряд.
   – Педро Силва – ты в авангарде.
   В воздухе напряжение. Все жаждут скорее встретить кардесцев.
   – Монсеньор! – гонец от Силвы. – Впереди по тракту несколько сотен пикейщиков преградили дорогу.
   – Раздавите их.
   Началось.
   Педро впереди. Знамя с быком. Пусть пободается всласть. Что?
   – Монсеньор, у них проблемы, – оруженосец.
   – Молчи, сам вижу. Кастра, принимай командование на себя. Жди, я управлюсь быстро. – Вильенец довольно кивает. – Месенада Васкеса, за мной!
   Местность не позволяет атаковать широким фронтом, едва ли пятьдесят всадников в ряд пройдут, но этого хватит.
   Отступающие саттинцы присоединяются к нему.
   Впереди красно-белая стена, ощетинившаяся копьями, как еж. Сердце замирает. Спокойно. Это вилланы. Они не выдержат, дрогнут, разбегутся, подставляя спины под удары.
   Отчаянное веселье бурлит в крови. Азарт горячит мысли. Сейчас.
   – Сеньоры, кто срубит больше? Уговор – не лукавить!
   Стрелы с неба. Град. Крики, стоны раненых товарищей и ржание лошадей.
   Только вперед. Сломать закованной в броню грудью преграду.
   Сшиблись. Жеребец раздавил одного ополченца. Он сам удачно поддел на копье другого. Дернул, пронзил второго, но тут уже его одновременно ударили три пики. Две принял на щит, одна ранила в плечо, пробив доспех.
   – Кардес! Кардес! Держать строй, засранцы!
   – Саттина! Саттина и Камоэнс! Руби мужичье!
   – Васкес!
   – Аа-а! Ублюдки…
   К черту копье, тесно. Меч.
   Отцовский клинок прорубает капалин ополченца. От пропущенного удара болит бок.
   Сколько же их здесь? Вся дорога впереди – красно-белые ряды. Не пробиться. Тысячи!
   Не бегут. Стоят. В крови, но стоят.
   – Васкес! – клич месенады, в ответ молчание.
   Друг детства, прикрывавший спину, с глухим стоном падает с лошади. Узкий наконечник списы нашел щель в его доспехах.
   Один. Назад. К своим.
   Удачливый виллан со всей силы тычет копьем, пробивая кожаную броню, защищающую бок верного коня.
   Тот, смертельно раненный, кричит, как человек. Все, свалюсь, подняться не дадут.
   – Монсеньор! – спасает оруженосец, прикрывает.
   Соскочил с падающего жеребца. Вокруг друзья.
   Мечом верному коню в шею, чтобы не мучился.
   – Отступаем.
 
   – Бегут. Черт возьми, бегут! – радостно кричит Франческо. – Получилось, надрали задницы сукиным сынам!
   – Они еще вернутся. – Риккардо настроен не так оптимистично.
   – Но результат будет тот же. – Ла Клава радуется каждому упавшему рыцарю. – Когда наша очередь?
   – Еще не скоро. Хью, меняй ряды, пока есть время. Уставших и раненых назад!
   Рядом дружно бьют длинные луки паасинов, раз за разом посылая в небо тысячу стрел. Граф глядит на вспотевших лучников в зеленых плащах и чувствует, как теплеет на душе. Большой, в рост человека, лук паасинов по силе натяжения не уступает большинству полевых арбалетов – пробивает пластинчатый доспех, – но скорострельней их.
 
   Альфонс де Васкес смотрел, как вверенные ему рыцари снова и снова безуспешно штурмуют живую стену, что преградила им дорогу. Пикейщиков не разогнать, только истребить, но их слишком много. Перед строем – стена людских и конских тел, не подойти. Размен идет уже один за один. Эти чертовы лучники, от их стрел нет спасения.
   Альфонс уже понял – они проиграли. Вперед не пройти. Но разгоряченные рыцари Веры не хотят даже думать об этом.
   – Можешь бежать, обгадившийся столичный щеголь! – Педро Силва потерял брата. – Но я буду драться.
   – Нужно ударить еще раз. Они уже почти бегут! – Кастра, опытный воин, тоже потерял голову.
   Характерный свист. Короткие арбалетные болты бьют беспощадно, но, к счастью, стрелки не слишком метки. Кастра, стиснув зубы, сжимает плечо. Из-под пальцев по начищенным пластинам доспеха бегут густые карминовые струйки.
   Альфонс оглядывается. Его оруженосец откинулся в седле, болт вошел ему в шею.
   Кровь со свистом хлещет из пробитого горла. Совсем молоденький мальчишка слева – кажется, сын Кастра – блюет прямо с лошади. Набрали сопляков.
   Бьют из леса.
   – Мы в западне. Нас просто расстреляют! Нужно пробиваться через лес или отступать. Я выбью арбалетчиков! – кричит Васкес Силве.
   Тот машет рукой.
   Наемники – люди епископа. Вооружены легче. Их командир понимает Васкеса с полуслова.
   Две сотни конных с мечами и арбалетами следуют в лес.
   Ветки хлещут по забралу. Рубанул почти без замаха. Толстяк, бегающий слишком медленно, упал с раскроенным черепом.
   Они перебили с полсотни стрелков, потеряв два десятка – слишком густые заросли, слишком мало воинов за спиной.
   Свист. Длинная стрела выносит наемника справа из седла. Били с дерева.
   Пытаются сбить лучника из арбалетов. Безуспешно. Он ранит еще двоих.
   – Васкес! – одноглазый командир указывает рукой влево.
   Господи. Их здесь сотни. Алебардисты, пикейщики пытаются держать строй даже между деревьев, в их рядах много стрелков.
   – Назад. Нас перебьют, как зайцев.
 
   Франческо с гордостью смотрел на воспитанника. Энрике был бы им доволен. Как все рассчитал! Рыцари зажаты между лесом и речкой. Их стальная змея, нещадно избиваемая со всех сторон, еще пытается кусаться, но безрезультатно, конных стрелков у них – кот наплакал.
   Тяжелые латы, большие щиты спасают от единичных стрел, но не от постоянного града.
   – Франческо, смотрите, бегут! – радостно закричал Ла Клава. – Наш выход, ударим вдогонку.
   – Нет, монсеньор, – остановил его пыл Франческо. – Ни к чему зря рисковать. Пусть бегут, – и рассмеялся: – Моста-то все равно нет.
 
   Альфонс бессильно выругался, увидев трупы стражей и подрубленный пролет точно посередине моста. Один опытный наездник на быстрой лошади еще мог бы перепрыгнуть щель, но не сотни в тяжелых доспехах и на усталых лошадях.
   Педро де Силва стер кровь, бегущую из раны на лице.
   – Пропали. Они идут следом. Ну я им живым не дамся! – закричал он, грозя мечом небу.
   – Нужна стена щитов, конными мы не отобьемся! – Альфонс обратился к Кастра, Силва был уже невменяем.
   Кастра, едва державшийся в седле, истекающий кровью из раны в плече, сразу понял его.
   – Шевелись, если жить хотите!
   – Нас предали! – кто-то закричал, но крик быстро оборвался. Нет пощады паникерам. Встали тылом к разрушенному мосту. Часть рыцарей спешилась, уперлась щитами в землю, выставив вперед копья. Внутрь образовавшейся крепости снесли два десятка раненых. Из боя спасли немногих, большую часть забыли или просто намеренно бросили, спасая свои шкуры. От крика рыцаря, в животе которого остался обломок пики, закладывало уши. Врачей не было.
   Пересчитали уцелевших. Немногим больше тысячи.
   Кардесцы быстро нагнали их. Стройные ряды. Пикейщики, арбалетчики, лучники. Конница, которую раньше не было видно. Тысяч шесть-семь.
   Альфонс прикусил губу.
   Не пробиться. Конечно, они могут, пришпорив лошадей, раздавить, стоптать рядов пять, рубя и сеча, идя вперед по телам друзей и врагов, давя раненых. Но прорвать окружение – неприступную фалангу, нет. Да и своих раненых бросить нельзя.
   Кардесцы остановились на расстоянии арбалетного залпа. Васкес понял: драться они не спешат, времени у них много. Зачем терять людей, штурмуя рыцарские порядки.
   Вот пикейщики расступились, выпуская вперед арбалетчиков. Лучники будут бить через головы своих.
   Залп.
   С неба град стрел, колотящих по поднятым щитам и доспехам, в грудь – короткие тяжелые арбалетные болты.
   Стоны раненых и умирающих. Бессильная ругань.
   Нас утыкают стрелами, как подушку для булавок.
   – Пропустите меня. Дорогу! – Виконт Альфонс де Васкес, представитель герцога Гальбы, не стал ждать второго залпа.
 
   Винсент Ла Клава заметил, как ряды рыцарей расступились, давая дорогу одинокому всаднику с кубком и мечом на щите. Герб показался ему знакомым.
   – Риккардо де Вега! – Рыцарь откинул забрало шлема. – Риккардо де Вега, я, Альфонс де Васкес, вызываю тебя на бой!
   – Зачем мне драться с тобой, Альфонс? – поинтересовался де Вега, и голос его отдавал ленцой и равнодушием, что казалось странным на залитом кровью поле.
   Де Вега отвечал ему из-за строя пикейщиков. Он не принимал прямого участия в битве – в отличие от Васкеса, доспех которого был во вмятинах и забрызган кровью, чужой.
   Рыцари Кардеса и Ла Клавы в бой еще не вступали. Винсент жаждал крови, смерть убийц младшего брата и разорителей дома от чужих рук его не устраивала.
   – Риккардо, я сражусь с ним! – горячо сказал он, видя, что де Вега молчит.
   – Нет, Винсент. Драться с ним никто не будет, – вполголоса ответил ему Риккардо.
   Васкес тем временем не замолкал:
   – Ты желаешь моей смерти, де Вега, между нами многое лежит! Если ты мужчина и дворянин, то выйдешь навстречу мне!
   – А если ты победишь, твоих соратников выпустят?
   – Да, а если ты – мы сдадимся.
   – Мне нужны ваши жизни, – просто, без пафоса и угроз сказал де Вега.
   – Попробуй, возьми! – предложил Васкес. – Я жду тебя, Риккардо!
   Ла Клава не видел его лица, но вдруг понял – виконт хищно улыбнулся. Наверное, уже в бесшабашном отчаянии.
   – Возьму. И твою в первую очередь. – Граф Кардес поднял вверх левую руку.
   – Залп! – и резко опустил ее.
   Оруженосцы его вскинули арбалеты.
   – Трус! Ничтожество! – успел закричать Васкес, первые две стрелы он принял на щит. Но по нему била уже вся свита – два десятка арбалетов. Горячо и с азартом. Ла Клава пожалел, что не успел внести свою лепту.
   Конь Васкеса пронзительно заржал и рухнул в агонии, болты входили в него по самые летки. Альфонс успел спрыгнуть с него, но тут же упал сам. Вильенцы, что попытались вытащить его, отступили, теряя товарищей.
   Ла Клава равнодушно отметил про себя, что раньше бы посчитал это немыслимым позором – убить почти беззащитного человека. Теперь же это доставило ему огромное удовольствие.
   – Залп! Лучники, стреляйте! – закричал он во всю глотку.
   Паасины послушались команды, одновременно выпустив в небо тысячу смертей с ярко-красным оперением.
   Вильенцы вновь попытались закрыться щитами.
   – Винсент, хочешь, мы их поджарим? – Де Вега снял шлем. Лицо его было бледным, голос казался неживым.
   – Хочу! Еще как хочу! – Ла Клава чувствовал, как бешено колотятся жилы в висках. Что-то соленое потекло по губам – кровь. Он поднял голову и увидел высоко-высоко в небе птицу, что кружила над полем битвы. – Эта птица предвещает нам победу, сеньоры! – воскликнул он, прижимая к лицу поданный оруженосцем платок.
   – Нет, граф. Победу нам предвещают вот эти прелестные малютки, – поправил его Франческо.
   Пикейщики и лучники расступались, давая дорогу трем громоздким катапультам. Нет, не тем громадинам, что используются при осаде крепостей, эти помещались на обычной телеге.
   Прислуга машин натянула тугие канаты. В ложки катапульт вложили глиняные шары с длинными фитилями, торчавшими из залитых воском горлышек.
   – Нафта, – пояснил Франческо и довольно добавил: – Риккардо – вылитый отец.
   Винсент не сразу понял, к чему это.
   Огненная жидкость – нафта – уже не одно столетие применялась в морских боях и при осаде городов как превосходное горючее средство. Против людей же ее никто еще не использовал.
   Подожгли длинные фитили, отпустили рычаги – три шара, дымя горящей промасленной бечевой, взмыли в небо. Взмыли, чтобы обрушиться посреди рыцарских порядков.
   Один фитиль при ударе потух. Но и двух оставшихся с лихвой хватило.
   Винсент чуть не захлопал в ладоши, как ребенок. Горящая нафта расплескалась на доспехи, кожу, лошадей. Теснота строя, спасительная при лобовой атаке, здесь обернулась смертельной западней.
   Нафту нельзя потушить. Воздух огласился раздирающими уши криками. Рыцари Веры попали в ад, столь красочно описанный в церковных проповедях. Горела кожа доспехов и человечья, нафта выжигала глаза. Бесились лошади, скидывая и топча всадников, подкованные копыта били по головам, дробя шлемы лучше булав и топоров.
   Винсент вспомнил младшего брата, что погиб, защищая фамильный замок. Четырнадцатилетнего мальчишку кто-то пришпилил копьем к стене.
   – Сожги их, Риккардо!
   Катапульты отправляли в небо все новые и новые заряды. Лучники тоже вносили свою лепту. Арбалетчики расстреливали в упор сломавшийся, превратившийся из воинского порядка в толпу строй рыцарей Веры. Они побежали прочь от пламени. Навстречу смерти.
   – Пропустите! Дорогу! – Винсент выдернул из седельного крепления большую секиру.
   Вместе со своими рыцарями промчался через расступившихся стрелков и пикейщиков.
   – Смерть! – Сверху вниз по щитоносцу.
   – Смерть! – Рубить, не обращая внимания на встречные удары. Щуриться от крови, брызжущей в щель забрала, и бить изо всех сил, словно этот бой последний. Всех: бегущих, дерущихся. Бросивших оружие и еще сопротивляющихся. Раненых и упавших с лошади. В лицо, грудь и спину.
   Винсент очнулся, когда его крепко схватили с двух сторон за плечи.
   – Хватит.
   Рыцарей Веры больше не было. Лишь кое-где еще сопротивлялись кучки отчаявшихся бойцов. Но они быстро тонули в красно-белом море. Весь берег был завален конскими и людскими трупами. Пахло горелым мясом и смертью. Винсент словно очутился на бойне. Наваждение спало. Он ощутил невероятную усталость.
   Графа Кардеса он нашел у моста. Два десятка вильенцев, загнанные к разлому, кричали его имя.
   – Граф де Вега! Граф де Вега! Мы сдаемся! – срывал голос молодой рыцарь, лишившийся шлема, почти мальчишка, он напомнил Винсенту брата.
   Де Вега обернулся при его приближении. Глаза его были абсолютно спокойны, до пустоты.
   – Что делать будем с ними? – Винсент удивился, услышав свой голос.
   – Да, я его тоже помню, он заступился за меня на том проклятом королевском балу, – сказал Риккардо, словно отвечая сам себе. – Что делать, Винсент? Стрелять. Лайт, убей его.
   Паасин, стоявший рядом с лошадью графа, вскинул лук.
   Молодой рыцарь успел лишь открыть рот, словно знал, что через миг широкий наконечник выбьет ему зубы, разрывая артерии и ломая позвоночник.
   Риккардо развернул лошадь.
   – Проверьте берег. Раненых добить. Трупы раздеть – и в реку.
   Посмотрел на Винсента.
   – Вот мы и победили, граф. Радуйтесь. Все кончено. – И тут же приказал кому-то: – Разбивайте лагерь, ставьте котлы, разводите костры. – И уже совсем тихо: – Господи, как мне холодно. Холодно…
   Нет ничего нелепей, чем человек, съежившийся в боевых доспехах, согнувшийся, прячущий руки под мышками, но мысль об этом даже не пришла графу Ла Клаве в голову.

ГЛАВА 6

   Головная боль долго не отпускала Риккардо. Он лежал на кровати, стиснув зубы. Спустя некоторое время – может, через четверть оры, а может, через вечность – боль утихла.
   Риккардо встал и пошел прогуляться перед сном. Он всегда так делал, доктор прописал прогулку как средство от бессонницы. Была уже ночь, садовые аллеи графу надоели, а бродить, словно привидение, по резиденции, скрипеть паркетом и пугать слуг де Вега не хотел. Он знал другое средство.
   Над резиденцией возвышается смотровая башенка, попасть в нее можно было и не выходя из здания.
   Сто двадцать ступенек вверх по винтовой лестнице и столько же вниз. А в перерыве постоять на смотровой площадке и смотреть на ночной Осбен, на его редкие огоньки, наслаждаясь тишиной, воздухом и высотой.
   К удивлению Риккардо, у входа в башенку стоял слуга, один из тех, что привезла с собой Патриция. Охранял покой госпожи. Он хотел было преградить ему дорогу, но увидел лицо и отступил.
   Граф осторожно поднимался по деревянным ступенькам, стараясь идти беззвучно. Ему это удалось.
   Патриция испуганно вскрикнула и обернулась, когда он вышел на площадку.
   – Ах, Риккардо, это вы! – облегченно вздохнула она, узнав его в свете лун. – Зачем подкрадывались так тихо?
   – Чтобы внезапно напасть на вас и съесть, – Риккардо постарался, чтобы голос звучал мрачно и страшно.
   – Вы все шутите, Риккардо.
   – Нет, Пат, я не шучу, – грустно сказал он. – Я давно уже разучился шутить. Когда-то я хотел скинуть тебя вниз с этой башни на камни.
   – И что же помешало исполнению желания?
   – Тебя рядом не оказалось, Пат. – Он сделал шаг ей встречу.
   – Что тебе сейчас мешает, Риккардо? – Патриция отступила, уткнувшись спиной в ограждение.
   – То, что сейчас я тебя опять люблю. – Он подошел к ней и встал рядом, всматриваясь в ночное небо. – Красиво, не правда ли?
   – А когда хотел убить, разве не любил?
   – Любил, только эта любовь называлась ненавистью, – тихо ответил он и замолчал.
   – Зачем ты сжег мои портреты? Наводил порчу? – спросила она.
   – Нет, а что, разве так можно навести порчу? – удивился Риккардо и констатировал: – Это Кармен тебе рассказала.
   – Нет.
   Он знал, она лжет.
   – Кармен. Я прощался с тобой, Пат. Прощался навсегда. Избавлялся от всего, что нас связывало. Сжег четыре портрета.
   – У тебя же их было только три?
   – Нет. – Риккардо вспомнил последний портрет и улыбнулся. – Их было четыре. Я подкупил художника, который рисовал вас с Анной полуобнаженными. Хочу сказать, это был опасный с вашей стороны эксперимент. Если бы твой отец узнал…
   – Он бы запер меня навечно в фамильном замке, – продолжила Пат и тут же мило смутилась, покраснела, отвела взор и быстро вернулась к изначальной теме: – Почему ты вдруг решил порвать со мной? Кармен сказала, это произошло внезапно, как порыв ветра, как удар молнии.
   – Я долго страдал без тебя, не находил места, хотел даже убить тебя и Васкеса. Но потом встретил Ястреба – это не выдумка, он есть. Встреча изменила меня…
   – Так изменила, что ты стал убивать женщин? Сколько счастья, радости, любви и света несла Анна миру и людям! Ее улыбка разбивала сердца ухажеров, идальго дрались из-за нее на дуэлях. А ей отрубили голову. Быстро и жестоко. На центральной площади Вильены, по приказу отвергнутого кавалера.
   Риккардо почувствовал, что начинает злиться. Опять.
   – К чему ты это, Патриция?
   – Ты казнил ее, Риккардо! Убил! Мстя за то, что однажды она тебя отвергла. Воспользовался, обесчестил, а потом, насладившись ее позором, убил!
   – Не кричи, Пат! Стража сбежится. Отвечаю по порядку. Я не гнал ее силой в свою постель. Она сама сделала этот выбор.
   – Спасая брата.
   – Брат того не стоил. Он не держал слово. Дальше. Обесчестил? – Риккардо рассмеялся. – Я был не первым ее любовником, честь свою она отдала кому-то другому. Она пыталась меня отравить, Пат. Убить. Есть такой яд, гальт. Слышала? Анна подсыпала мне его в вино. Клянусь честью, я ничем ее не обидел. Может, даже женился бы на ней после войны. Она всегда мне нравилась. Но Анна меня предала. Простить ее я не мог.