Рау Александр. Ястреб на перчатке

   – Приветствую вас, граф Риккардо, чем могу помочь?
   – Благодарю, отче. Ваша помощь не требуется, – чуть поклонился настоятелю граф. Пат и не подумала. Это не ее церковь. – Я просто покажу храм гостье.
   Когда священник отошел, она не удержалась:
   – Бедный у вас храм. Скупитесь на золото?
   Риккардо улыбнулся:
   – Дело не в золоте, у нас в Маракойе разграничивают мирское и духовное. Зачем церкви сокровища земные? Она должна хранить небесные: добро и любовь, веру в людей и справедливость. Посмотри, как здесь красиво. Это дороже любого золота.
   В этом граф был прав. В храме было действительно очень красиво.
   Стены были искусно расписаны настоящими мастерами, что не пожалели ни сил, ни умений, ни дорогой – судя по яркости цветов – краски. Голубой потолок, очевидно, символизировал небо. Не было икон, роспись показывала мир, где царят любовь и добро. Пасторальные картины, что дороги каждому сердцу. Над алтарем был изображен Единый в виде старого, но еще крепкого мужчины, убеленного годами, в простой одежде. Еще одно отличие от остального Камоэнса – на голове Единого не было воздушной сияющей короны. Пат показалось, что Бог со стены смотрит именно на нее. И взгляд этот был добрым, заботливым, ласковым.
   – Да, – восхищенно произнесла девушка, – ваш храм прекрасен!
   Риккардо довольно улыбнулся:
   – Взгляд заметила?
   Он перешел на «ты», но Пат не стала его поправлять.
   – Да.
   – Это наша гордость. Имя мастера неизвестно, но, ясно, руку его направляло небо.
   – Скажи, а кто эти люди? – Патриция указала на портреты, висящие на специально выделенном фрагменте стены под изображением Единого. – Святые?
   – Нет, не совсем, скорее… – Граф запнулся, подбирая нужные слова, – скорее это люди, достойно прожившие свою жизнь и ставшие примером для окружающих.
   – Значит все-таки святые?
   – Нет, их жизнь не была образцом святости, они были обычными людьми. Расскажу на примере. – Риккардо указал на портрет бородатого мужчины средних лет в одеянии монаха. – Преподобный Альварес – священник этого храма триста лет назад. Тогда Осбен был маленьким городком. По сохранившимся запискам, преподобный был человеком веселым и добрым. Никогда не отказывал в помощи страждущим, мирил семьи, хранил душевный покой городка. Любил женщин и был не прочь выпить. Содержал приют для сирот. Когда Кардес захватили скайцы, поднял жителей на восстание и был убит захватчиками. На похороны пришел весь город.
   Это не образец святого праведника, как многие в официальной церкви Камоэнса. Те святые, которым ты поклоняешься, в большинстве своем славны тем, что всю жизнь ходили с веригами, постились до полусмерти и избегали женщин как огня. Альварес – образец настоящего живого человека.
   – Не будем спорить, – отмахнулась Пат. – Вот лучше скажите мне, Риккардо, – они уже вышли на улицу, – почему превратили графство в притон для сектантов и еретиков всех мастей? Не брезгуете никем. Собираете отбросы со всех Благословенных земель.
   – Узнаю стиль Альфонса – очернить и опошлить, зная, что я оправдаться все равно не смогу.
   – А вы попробуйте.
   – Кардес – самое большое графство Маракойи. Много свободных земель, мало людей. Еще мой прадед, Риккардо, пытался решить эту проблему – не смог. Принимать беглых вилланов нельзя. А еще откуда могут взяться новые подданные? Отец отдавал землю бесплатно своим кондотьерам, в результате две тысячи опытных воинов осели в графстве, их сыновья дрались под Дайкой.
   – Так, значит, сыновья кондотьеров без чести и совести виноваты в том, что пленных не брали, а раненых добивали? – возмутилась Патриция.
   – Нет, это я отдал такой приказ. В Кардесе грабителей и насильников вешают независимо от титулов. Не передергивайте, Патриция, вам это не к лицу.
   Пат закусила губу. Ее бесило несоответствие между словами и поступками.
   Верующий де Вега, любит церковь. А ее Альфонс, так же как мужья и братья подруг, больше никогда не вернется домой. Добрый де Вега, справедливый, но убил беззащитную женщину. Но заострять на этом внимание – снова подставлять себя под удар. Поэтому она сменила тему:
   – Вы так и не ответили, почему принимаете еретиков?
   – Не перебивайте – и узнаете. – Риккардо оставался невозмутимым. – Мой учитель Клавдий Турмеда, отец Кармен, предложил мне этот способ освоения новых земель. Кардес – глушь, чиновники короля и столичной Церкви здесь появляются редко. Их интересуют лишь налоги. Да и мне – юнцу – легче оправдаться, чем взрослому вельможе. В семнадцать лет я подписал указ о равенстве всех религий. Люди его поддержали.
   – Как можно равнять в правах истинных верующих и еретиков из Лагра?! – воскликнула Патриция.
   – Вы, наверное, забыли, сеньора, что и нас, «возвращенцев», в Мендоре за глаза называют еретиками, хотя мы и подчиняемся совету епископов и платим им десятину. Для меня разницы нет. Все люди равны независимо от веры. Есть и плохие, и хорошие. Первых в Кардесе ждет Подруга, для вторых – свободные земли и пособие на первое время, – неожиданно жестко закончил Риккардо.
   – Кто помогает еретикам, тот губит свою бессмертную душу! – Строчка из проповеди вспомнилась крайне удачно.
   – У нас с вами религиозный диспут получается, Патриция, – рассмеялся де Вега. – Считайте, что душу я свою уже продал.
   – Это точно, – отметила девушка, посмотрев на его левую руку, скрытую черным наручем.
   – Еретики – в чем их грех? – продолжал Риккардо. – В Лагре убивали за мелкий отход от основных канонов, доходило до абсурда; вопрос «Есть ли у Единого борода?» – решал судьбы городов. Лагрцы тысячами бежали ко мне. Религия у каждого своя. Мои любимые друзья-подданные паасины, лесной народ, – вообще язычники, поклоняются волку. Что из этого? Зато налоги платят вовремя, и лучники у них прекрасные.
   За семь лет население Кардеса увеличилось на треть. Доходы благодаря упрощению налоговой системы и искоренению мздоимства чиновников выросли вдвое. Свободных земель хватит, чтобы принять еще тысяч десять – пятнадцать.
   – Вы готовы душу продать за барыш, граф.
   – Да, я – воплощение зла. К счастью, вы скоро избавите мир от моего присутствия.
   – А вы надеетесь на другой исход? – Пат постаралась, чтобы это прозвучало как можно жестче.
   Де Вега посмотрел ей в глаза. Пат не отвела взгляда, и бравада спала с его лица.
   – Нет, Пат, давно уже не надеюсь.
 
   Риккардо де Вега – граф Кардес – молча рвал поводья. Точнее, пытался, бессмысленно и безуспешно. Грубая кожа не поддавалась, но усилия, пусть даже напрасные, выпускали злость.
   Обратная дорога ничем не напоминала веселое утро, они не разговаривали друг с другом, смотрели в разные стороны. Пат наверняка обиделась. Завязавшийся было диалог оказался испорчен этой глупой перепалкой. Наконец Риккардо не выдержал и поинтересовался как бы мимоходом:
   – Патриция, вы когда-нибудь были в типографии?
   Девушка ответила не сразу, но было видно, это вопрос заинтересовал.
   – И вы сейчас скажете, что в вашем чудесном Осбене есть еще и типография?
   – Сеньора, вас невозможно удивить, – он постарался, чтобы голос звучал разочарованно. – Хотите взглянуть?
   – Что ж, смотрите, не обманите мои ожидания, – ответила она.
   – Тогда нам сейчас нужно свернуть направо. Типография снимает дом рядом с ратушей.
 
   – Прошу сюда, Патриция, – он придержал дверь.
   В свое время де Вега откликнулся на предложение встреченного в Вильене нищего студента организовать в Кардесе выпуск газеты и теперь нисколько об этом не жалел.
   Луис, как обычно, что-то писал за большим столом у окна. На столе кроме груды книг и бумаг находилось несколько чашек и кружек – судя по всему, сегодняшний, а может, еще и вчерашний обед.
   Риккардо улыбнулся. Его типограф не меняет своих привычек.
   – А, граф Риккардо, какая встреча! – радостно воскликнул студент, вскакивая из-за стола и бросаясь навстречу гостям. – Приветствую вас, сеньора! – он отвесил глубокий поклон Патриции. Графу же он просто подал руку, которую тот пожал.
   Пат смотрела на все это с большим удивлением, и было почему. Двадцатилетний Луис отпустил пегую бороду и выглядел на тридцать, одет же он, как студиоз столичного университета, причем наряд его не нов и основательно запачкан чернилами и жирными пятнами.
   – Здравствуй, Луис, как работа продвигается? – поинтересовался де Вега, погасив усмешку.
   – Прекрасно, сеньор, вот посмотрите, – он протянул ему груду исписанных листков. – Содержание «Новостей Кардеса» за этот месяц.
   Риккардо честно попытался разобрать написанное. Не смог. Вернул листы владельцу.
   – Твой почерк понятен только тебе. Расскажи Патриции о своей газете.
   – О вашей, граф, – поправил его студент.
   – Ты ее делаешь, значит – она твоя.
   – К сожалению, – начал студент, – читателей пока мало, и новости до графства доходят с большим опозданием. Мы публикуем в газете указы короля и монсеньора. Кроме того, я рассказываю о важных событиях внутри королевства и в соседних графствах, публикую светскую хронику, например сообщения о помолвках, свадьбах и разводах. Купцы размещают объявления о товарах и их стоимости. Тираж целых двести экземпляров! – гордо закончил Луис – Рассылаем по всей Маракойе.
   Он провел гостей в помещение, где располагалась гордость типографии – печатный станок и наборы шрифтов.
   – Всего тридцать лет назад остийцы изобрели печатный станок, над создателем его смеялись, а теперь мы в Кардесе выпускаем газету – их во всем Камоэнсе лишь три выходит – и собираемся печатать книги, – разглагольствовал студент, о любимом деле он мог говорить сутки напролет.
   – Ваш город преподносит мне сюрприз за сюрпризом, – улыбнулась Патриция, когда они вышли на свежий воздух. Зыбкое перемирие было восстановлено.
   – Стараюсь, – ответил де Вега.
   Пат разрешила подсадить ее в седло.
   – И где вы его нашли? – спросила она.
   – А разве не видно? – рассмеялся Риккардо. – Бывший студент Мендорского университета. Богослов. Увлекался наукой во вред штудированию священных книг, вот и выгнали.
 
   В раскрытых воротах резиденции их встретил Хуан – конюший.
   – Граф Риккардо, – сказал он, – в город зашел Странник. Вы просили доложить, если это случится.
   – Спасибо, Хуан. Где он остановился? – спросил Риккардо.
   – На заднем дворе таверны «Тучный Бык».
   – Сеньора, – он обернулся к Патриции, – вы еще не устали?
   – Нет, – улыбнулась она. – Что вы на этот раз мне приготовили? Странствующего волшебника?
   – Не совсем. Скорее поэта-предсказателя.
   – Вы меня заинтересовали. Кто он, этот Странник? Это не имя, а прозвище.
   – Не знаю, он никогда не задерживался в Осбене надолго, и его не удавалось разговорить. Иногда он кажется мудрецом, иногда безумцем. Имя? Он сам так себя называет.
   На вывеске таверны красовался упитанный бычок, целиком насаженный на вертел. Но сегодня не яства и напитки влекли посетителей, а Странник. Трактирщик не обижался – наверное, потому что все, ждущие своей очереди, пропускали по кружечке-другой пива.
   В таверне было не протолкнуться, но посетители расступились, давая им дорогу. Патриция поднесла к лицу надушенный платок, дышать здесь с непривычки было трудно. Она уже успела пожалеть, что согласилась на это предложение.
   – Нам сюда, – Риккардо открыл дверь и пропустил ее вперед.
   Они оказались на заднем дворе. Дышалось здесь гораздо легче, чем в таверне.
   Странник сидел на сеновале, рядом с ним – кувшин молока и блюдо с мясом и хлебом. Еще один кувшин, с пивом, ждал своей очереди.
   Странник был мужчиной неопределенного возраста, ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят. Все зависело от того, улыбается он или нет.
   На нем была льняная рубашка, украшенная искусной вышивкой, явно какая-то вдовушка постаралась, и потертые штаны неопределенного цвета. Сидел он на расстеленном плаще. Руки, это было видно даже через ткань, от плеч до кистей были разрисованы разноцветными узорами. На крюке, вбитом в столб, висел редкий в этих краях инструмент – далмацийская восьмиструнная гитара. Пат узнала ее, Альфонс любил играть на такой.
   – Здравствуй, – вежливо поприветствовал его де Вега.
   – И тебе привет, граф, – небрежно кивнул ему предсказатель.
   – На какой тарабарщине вы изъясняетесь? Слова вроде бы знакомы, но смысл ускользает. Ничего не понимаю. – Пат не могла быть сторонним наблюдателем.
   – Это панцайский, – шепнул Риккардо, – язык империи – родоначальницы Благословенных земель. Сейчас его знают лишь редкие книжники.
   – Ты – книжник, допускаю, но этот бродяга?..
   – Помолчи, Пат. Вопросы потом, – невежливо оборвал ее де Вега.
   Она сделала вид, что обиделась.
   – Мы пришли узнать, что ты видишь в нас, в наших душах и сердцах, Странник, – обратился к нему Риккардо.
   Предсказатель во время их перепалки продолжал обедать. Услышав просьбу, неспешно дожевал кусок и пересел на очищенное от коры бревно напротив себя.
   – Садитесь.
   Риккардо расстелил на бревне свой плащ. Патриция замешкалась на секунду, но села. Интерес переборол чувство собственного достоинства. Дама на бревне. Если бы ее видела Анна. Анна… Навернулись слезы.
   От горьких мыслей отвлек Странник. Он смотрел то на Риккардо, то на нее, потом вновь на Риккардо. Взгляд его больших черных глаз завораживал – казалось, тебя видят насквозь, изучают, словно интересную картинку.
   Пат вдруг почувствовала себя неуютно, ей захотелось встать и уйти.
   Предсказатель бросил одну фразу.
   – Он говорит, – удивленно перевел Риккардо, – для нас двоих у него один стих.
   Странник прикрыл глаза и начал читать. Его голос был красив и мелодичен.
   Риккардо переводил:

 
Не осталось ни сил, ни ощущения боли,
Тоской изъедена душа, как личинками моли.
Все катится в пропасть, причем уже не в первый раз,
И равен нулю смысл дружеских фраз.
Все кому-то подарено, потеряно, продано.
Сердце, кровью облитое, за ужином подано.
Остались только грязь на дне карманов одежды
И какое-то чувство, что-то вроде надежды^[26].
 

   Патриция с облегчением вздохнула, когда поэт замолчал. Строки били прямо в истерзанную душу, больно раня, будя воспоминания, так, что брызгала кровь из-под старых шрамов.
   Оправившись от нахлынувших эмоций, Пат посмотрела на Риккардо, он был спокоен и печален.
   – Спасибо. – Риккардо встал и потянул ее за собой. Сделал шаг к предсказателю, оставил рядом с поэтом мешочек золота.
   Странник открыл его, достал один золотой, остальное кинул назад графу.
   – На пиво мне этого больше чем достаточно, – сказал он на чистом камоэнском. Патриция вздрогнула. – Удачи, граф, она тебе пригодится! – сказал поэт на прощание и добавил: – Красивая у тебя жена, Риккардо!
   – Она мне не жена, – поправил его де Вега. Поправил быстро. Так, что Пат даже не успела возмутиться. Странник лишь улыбнулся в ответ.
   Всю обратную дорогу Риккардо молчал, погруженный в свои мысли. Да и ей самой тоже было не до разговоров.
 
   Патриция до вечера пробыла в своих покоях, читала. Когда солнце стало садиться, вышла прогуляться. Ей было скучно. Ужасно скучно и одиноко.
   Кармен Турмеда раскладывала пасьянс на открытой веранде. Это было самое веселое занятие, которое она могла придумать на этот вечер.
   Риккардо от ужина отказался, сослался на то, что ему в голову пришла занятная мысль, которую нужно срочно записать. А обедать без него в обществе Патриции она не хотела, поэтому и оставила Феррейру развлекать ее. Кармен было одиноко. Она приготовилась к тому, что этот скучный вечер затянется надолго, поэтому взяла с собой пару свечей и бутылку легкого вина.
   «Вино в одиночку, – подумала она, пробуя откупоренный слугой напиток, – Риккардо подал мне дурной пример – сопьюсь».
   В этот момент на глаза ей попалась Патриция. Смерть, которую Риккардо именовал гостьей. Ей, судя по выражению лица, было так же скучно. Кармен решила, что скучать веселее вдвоем:
   – Сеньора!
   Патриция обернулась.
   – Вам, наверное, так же скучно, как и мне.
   Патриция кивнула.
   – Присаживайтесь рядом. Вы любите раскладывать пасьянсы?
   – Как вы догадались? – удивилась Пат.
   – По взгляду, который вы бросили на карты. Послать слугу за второй колодой?
   – Нет, я уже давно не гадаю.
   – Тогда за вторым бокалом. Вы составите мне компанию? – Кармен указала взглядом на вино.
   – Да, мне сейчас хочется выпить, – кивнула Патриция.
   Слуга принес второй бокал. Кармен разлила вино. Молча выпили.
   – Пасьянс не получается? – Патриция обратила внимание на карты.
   – Нет, – покачала головой Кармен. – Уже третий раз за вечер. – Она волновалась и накручивала свои длинные распущенные черные волосы на указательный палец.
   – Что загадывали: жизнь, смерть, богатство, счастье, любовь, успех, удачу? – назвала семь основных пожеланий Патриция.
   – Жизнь, – ответила Кармен. – Давайте еще вина. – Она вновь разлила напиток по бокалам.
   – Вы меня ненавидите? – спросила Патриция.
   – Нет, – честно, хоть и с некоторой заминкой, ответила Кармен, она не ожидала от Патриции такой откровенности. – Нет. Когда-то я завидовала вам, еще вчера желала вашей смерти, но ненависть – этого не было.
   Подруга и любовница графа Кардеса отметила, что, когда гостья не пытается задеть Риккардо, ее голос и тон меняются. С ней можно нормально общаться.
   – Перейдем на «ты», – предложила Патриция и тут же реализовала это свое предложение: – И почему же ты больше не хочешь моей смерти? Я ведь Королевская Смерть. Приговор твоему Риккардо.
   – Он никогда не был до конца моим, ты полностью завладела им, – уточнила Кармен. – Риккардо решил умереть, ты – лишь средство. Я мучилась, глядя, как он страдает из-за твоего приезда, но потом решила, что это все же лучше, чем медленное угасание в одиночестве, избегая людей.
   Король отпустил его домой, но вернулась лишь тень былого де Веги. Он стал много пить, потерял интерес к жизни, часто замирал, глядя в одну точку. Эта книга стала единственным смыслом его существования. Ты же расшевелила его.
   – Спасибо за честность, Кармен. Не знала, что так благотворно влияю на Риккардо. Откровенность за откровенность. Я давно хотела тебя увидеть. Мне много рассказывали о девушке, что уже много лет является любовницей графа Кардеса.
   Кармен с интересом посмотрела сначала на вино, потом на Патрицию. «Что-то из этого располагает меня к откровениям, – подумала она. И решив: – Что ж, пойду до конца», – спокойно вставила:
   – Риккардо предлагал мне стать его женой.
   – И ты отказалась? – удивилась Патриция.
   – Он меня никогда не любил. И сделал это скорее из чувства благодарности, ведь я рядом с ним уже почти семь лет. Я не хотела быть ни графиней, меня бы не приняло его окружение, ни его нелюбимой женой. Риккардо влюбился бы в другую, в тебя например, и это сломало бы жизни нам обеим.
   – Как вы познакомились? – Патриции стала вдруг близка и понятна эта незнакомая девушка, любовница ее несостоявшегося жениха.
   – Мне было шестнадцать, когда отец умер, и юный граф, желая обеспечить его семью, сделал меня управляющей его резиденции…
   – И, воспользовавшись положением, сделал своей любовницей, – закончила за нее Патриция.
   – Нет, что ты, – рассмеялась Кармен. – Риккардо не способен на это. Буду честной: я сама этого хотела. Гранд и дочь простого рыцаря, я смогла стать ему нужной. Раз мы решили быть откровенными, – сменила она тему, – почему вы расстались? Твой вариант. Версию Риккардо я слышала не раз.
   – Догадываюсь, что он тебе рассказал, – поморщилась Патриция.
   Слуга принес уже третью бутылку.
   – Не поверишь, но Риккардо на редкость честен с самим собой. Он не обливал тебя грязью. Говорил, что его обманули, подставили, опозорили, а ты не захотела разобраться, найти правду.
   – Я никогда не спрашивала мужа, что произошло на самом деле. Вначале я была зла на де Вегу, потом… потом мне было все равно. Я любила Васкеса, понимаешь, любила! Он был моим мужчиной. Моим идеалом. Риккардо, он остался в прошлом. Да, он был мил, ласков и заботлив, но я не питала к нему никаких чувств.
   – А он очень сильно переживал. Я в курсе всех ваших отношений.
   – Он рассказывал тебе обо всем? – возмутилась Пат.
   – Да, как старшей сестре, искал совета.
   – И как ты к этому относилась?
   – Сначала злилась, со временем привыкла. Убедила себя в том, что это болезнь, которая пройдет. Я же понимала, что когда-нибудь он женится.
   – И выгонит тебя!
   – Нет, я ушла бы сама. Риккардо щедр. – Кармен грустно улыбнулась. – Взамен своей любви он подарил мне состояние. Я богатая невеста, – горько рассмеялась она.
   – Ты его любишь? – Патриция оперлась локтями на стол. Вокруг царила тьма. Ночь вступила в свои права. Силуэты девушек благодаря двум горящим свечам отбрасывали причудливые тени.
   – Да, наверное. Уже не знаю. А он любит тебя.
   – До сих пор?
   – Да, хоть и пытается убедить себя, что это уже не так. Знаешь, он хотел тебя убить, – внезапно открылась Кармен. – Вскоре после вашего разрыва. Он держал это в тайне, но разве от меня что-то укроешь.
   Патриция побледнела.
   – Хотел, но потом вдруг отказался от своей затеи. После того, как надел этот странный наруч на левую руку. Лишь сжег твои портреты. Все три. Сжег на балконе, а пепел развеял по ветру. Он был пьян и читал какие-то стихи. Жег один за другим, пепел развеивал и что-то напевал. В тот день я к нему не подходила и слугам запретила.
   А еще спустя две недели он ввязался в это проклятое восстание. Приехал Карл де Санчо. Заперлись в кабинете, взяв с собой две бутылки коньяка. И вот результат: ты здесь, в качестве Смерти.
   – Он убил моего мужа. Отрубил голову подруге.
   – Я не оправдываю его, но муж – война, судьба, он сам пришел в Кардес, подруга – пыталась отравить, я бы сама ее придушила. Ты же это понимаешь. Так почему ты здесь, ведь и тебе больно?! – Кармен почти прокричала последнюю фразу.
   – Это не все. Это не все… Я кричала ему: «Пощади Анну!» В ответ: «Граф не хочет вас видеть». И он срубил ей голову. Мне стало плохо. И боль, жуткая боль в низу живота… Выкидыш. Он убил моего ребенка, Кармен! Мою кровиночку, моего малыша. – Девушка уже не могла говорить, спрятала лицо в ладонях, заплакала навзрыд.
   Кармен встала и обняла ее.
   – Поплачь, Патриция, поплачь. Легче станет. Сама знаю, – по щекам Кармен текли слезы, – я тоже через это прошла.
   Девушки плакали, обнявшись, не замечая того, что легкий дождь закапал с неба.
   Наконец Патриция успокоилась, залпом выпила остатки вина. Посмотрела на себя.
   – Мы промокли до нитки, так что нет смысла бежать под крышу, – попыталась улыбнуться Кармен.
   – Скажи, а твой ребенок – кто был его отец? – спросила Патриция.
   – Риккардо – кто же еще? Он был отцом моей девочки.
   – Что случилось? Он заставил тебя избавиться от ребенка?
   – Что ты, Пат, наоборот, он радовался, когда узнал, что я беременна. А я, дурочка молодая, еще это долго скрывала. Не берегла себя по глупости – упала с лошади. Выкидыш. Больше забеременеть мне не удается. Медик говорит, что это навсегда…
   – Брось, Кармен, ты еще молода, выйдешь замуж, родишь детей, мальчика и девочку, – горячо убеждала ее Патриции, но Кармен лишь печально улыбалась.
   – Пойдем в дом, Патриция, примем ванну, иначе простынем. Обидно будет кашлять летом, – сказала она и взяла Пат за руку.
 
   Де Вега не стал возвращаться в Мендору, после того как Санчо насильно увез его оттуда. Он понимал: вернуть потерянное нельзя. Но легче от этого не становилось. Граф запил, забросил все дела, целыми днями либо сидел, закрывшись, у себя в кабинете, либо гулял по лесам, окружавшим город.
   Кармен пыталась его образумить, привести в нормальное состояние, вернуть к жизни, но все напрасно. Уговоры, мольбы, просьбы, даже угрозы не помогли. Когда друзья навещали его в Осбене, Риккардо на пару дней становился прежним – веселым, жизнерадостным. Но гости рано или поздно уезжали, и огонь в его глазах затухал.
   Любой разговор с ним переходил на Патрицию дель Карпио. Риккардо проклинал Васкеса, себя, судьбу, свою неверную невесту.
   – Почему?! – кричал он. – Почему?! Ведь я так ее люблю!
   Он писал указания людям, неизвестным Кармен – хотя она вела всю его переписку, – прятал от нее эти письма. Щедро рассылал золото. Планировал что-то странное, непонятное и пугающее.
   Кармен видела – он сходит с ума, погибает. Однажды, отобрав у Риккардо бутылку коньяка, она привела его в залу, где на стенах висели портреты тринадцати графов Кардесов.
   – Риккардо! – кричала Кармен. – Посмотри, Риккардо! Вот твой отец. Твой дед. Твои предки. Герои, властители, воины, полководцы и дипломаты. Что ты скажешь им, когда умрешь? Что ты скажешь, глядя в глаза отцу? Зачем ты живешь? Что хочешь от жизни? Неужели эта шлюха смогла тебя сломать?
   – Замолчи! – взвился он.
   – Только упоминание о ней еще может тебя расшевелить. Где ты, Риккардо? Где ты, тот человек, которого я люблю?