Райх Кэтти. Смерть дня

   Я рассмеялась. "Место для моих вещей" Джорджа Карлина – одна из наших любимых комедий.
   – К тому же я здесь только на два дня, так что ты и забирай большую кровать.
   – Ладно.
   – Смотри, записка с твоим именем.
   Она взяла со стола конверт и передала мне. Я разорвала бумагу и вытащила записку.
   «Вода и электричество подключены, так что все удобства на месте. Позвони, когда устроитесь. Хочу сводить вас перекусить. Удачного отдыха. Сэм».
   Мы разложили продукты, потом Кэти пошла разбирать вещи, а я позвонила Сэму.
   – Ну как, дорогуша, свили гнездышко?
   – Мы здесь всего двадцать минут. Она прекрасна, Сэм. Поверить не могу, что это та же самая лодка.
   – Всего лишь немного денег и труда.
   – Заметно. Ты бываешь здесь?
   – Да. Поэтому там есть телефон и автоответчик. Многовато для лодки, но я не могу пропустить ни одного сообщения. Можешь пользоваться.
   – Спасибо, Сэм. Правда спасибо.
   – Черт, я там не так часто бываю. Кто-то должен на ней пожить.
   – Ну, еще раз спасибо.
   – Как насчет ужина?
   – Я не хотела бы навязываться...
   – Да брось, мне тоже нужно есть. Вот что я скажу. Я еду покупать продукты в "Гей сифуд маркет" для какого-то проклятого блюда, которое Мелани собирается приготовить завтра. Давайте встретимся у платформы Фэктори-Крик. Ресторан справа, чуть дальше "Олли", но не доезжая до моста. Там не слишком круто, зато можно попробовать восхитительные креветки.
   – Во сколько?
   – Сейчас шесть сорок. Как насчет половины восьмого? Надо зайти в магазин и заехать за Гарли.
   – При одном условии. Я плачу.
   – Ты железная женщина, Темпе.
   – Со мной не шути.
   – Планы на завтра не изменились?
   – Если ты не против. Я не хочу навя...
   – Понял. Понял. Ей рассказала?
   – Еще нет. Она поймет, как только встретится с тобой. Увидимся через час.
   Я кинула сумку на кровать и пошла на мостик. Солнце уже заходило, последние лучи окрасили мир в теплый малиновый цвет, засияли пламенем на воде справа и оттенили белого ибиса, стоявшего в траве. Мост к Бофорту выделялся черным на фоне розового, точно хребет какого-то древнего чудовища, изогнувшегося в небе. Лодки морского города перемигивались с нами через реку.
   Хотя день уже сменился прохладным вечером, воздух оставался атласным. Легкий ветерок трепал волосы и укутывал ими лицо.
   – Какие планы?
   Ко мне присоединилась Кэти. Я посмотрела на часы:
   – Через полчаса встречаемся с Сэмом Рейберном и идем ужинать.
   – С тем самым Сэмом Рейберном? Я думала, он умер.
   – Он и так умер. Наш Сэм – мэр Бофорта и старый друг.
   – Насколько старый?
   – Старше меня. Но передвигается пока самостоятельно. Тебе он понравится.
   – Минутку. – Она ткнула в меня пальцем, в глазах засверкала мысль. – Тот парень с обезьянами?
   Я улыбнулась и склонила голову набок.
   – Значит, вот куда мы идем завтра? Нет, не отвечай. Конечно, туда. Поэтому я и делала анализы.
   – Ты ведь их проверила?
   – Поездка в санаторий отменяется, – сказала она, вытягивая руку. – Туберкулезом я не болею.

* * *

   Когда мы приехали в ресторан, мотоцикл Сэма уже стоял на парковке. Прошлым летом он присоединился к коллекции любимых игрушек из "Лотуса", парусной лодки и сверхпортативного компьютера. Я до сих пор не поняла: то ли Сэм так борется со средним возрастом, то ли пытается вернуться к человеческому обществу после стольких лет жизни с приматами.
   Хотя Сэм на десяток лет меня старше, мы дружим уже больше двадцати лет. Познакомились, когда я училась на втором курсе, а Сэм – второй год в аспирантуре. Мы потянулись друг к другу скорее всего потому, что наши жизненные пути сильно различались.
   Сэм из Техаса, единственный ребенок в еврейской семье, владевшей пансионом. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, отца убили из-за кассы с двенадцатью долларами. Из-за смерти мужа миссис Рейберн впала в глубокую депрессию, из которой так и не смогла выкарабкаться. На плечи Сэма, помимо учебы в старших классах школы, легла забота о пансионе и матери. После смерти миссис Рейберн, через семь лет, он продал пансион и ушел служить в военно-морские силы. Он был неутомим, зол и ничем не интересовался.
   Жизнь в армии только укрепила цинизм Сэма. В лагере для новобранцев его раздражало дурацкое поведение товарищей, он все больше и больше замыкался в себе. Во время операции во Вьетнаме часами наблюдал за птицами и животными, тем самым спасаясь от окружающих ужасов. Его напугало кровавое побоище войны, терзало неимоверное чувство вины из-за собственного участия в ней. Животные в сравнении с людьми казались невинными тварями, которые не изобретают изощренных планов, чтобы убивать себе подобных. Ему особенно нравились обезьяны, порядок в их обществе, способность решать споры с минимальными физическими потерями. В первый раз Сэм на самом деле чем-то заинтересовался.
   Сэм вернулся в Штаты и поступил в Университет Иллинойса в Урбана-Компейн. Через три года получил степень бакалавра, а когда мы познакомились, уже работал ассистентом преподавателя по курсу введения в зоологию, на который я и записалась. Студенты знали его взрывной характер, острый язык и раздражительность. Особенно если попадался медлительный или плохо подготовленный ученик. Сэм придирался к деталям и отличался не только требовательностью, но и абсолютной честностью при выставлении оценок за работу.
   Когда мы познакомились поближе, я узнала, что Сэму нравятся очень немногие люди, но тем, кто допускался в узкий круг избранных, он становился верным другом навсегда. Однажды Сэм сказал мне, что после стольких лет с приматами он больше не может вписаться в общество людей. Жизнь обезьян показала ему, насколько нелепо ведут себя люди.
   Со временем Сэм переключился на физическую антропологию, написал работу в Африке и получил докторскую степень. После нескольких университетов осел в Бофорте в начале семидесятых в качестве ученого, заведующего отделением приматов.
   Хотя возраст смягчил Сэма, сомневаюсь, что он когда-нибудь перестанет испытывать дискомфорт от общения с людьми. Не то чтобы он сам не хотел. Очень даже хотел, что доказывает его участие в избирательной кампании. Просто жизнь Сэма протекает не по тем законам, что жизнь других. Вот он и покупает мотоциклы и крылья для полета. Они стимулируют и зажигают, но остаются предсказуемыми и управляемыми. Сэм Рейберн – один из самых сложных и умных людей, которых я встречала.
   Его честь мэр сидел в баре, когда мы вошли, наблюдал за игрой в настольный баскетбол и пил светлое пиво.
   Я познакомила его с дочерью, и, как обычно, Сэм взял на себя все остальное: заказал диетическую колу для меня и Кэти, новую порцию пива для себя и повел нас в кабинку в глубине ресторана.
   Дочка времени даром не теряла: убедилась в своих подозрениях насчет завтрашних планов и засыпала Сэма вопросами.
   – Давно вы руководите центром приматов?
   – Больше, чем помню. Еще десять лет назад работал на чужого дядю, потом выкупил компанию. Чуть не разорился, но дело того стоило. Ничто не сравнится с ощущением, что ты сам себе хозяин.
   – Сколько обезьян живет на острове?
   – Сейчас около четырех с половиной тысяч.
   – Кому они принадлежат?
   – Управлению по контролю за продуктами и лекарствами. Моя компания владеет островом и ухаживает за животными.
   – Откуда их привозят?
   – На остров Мертри – из исследовательской колонии в Пуэрто-Рико. Мы с твоей мамой работали там где-то в начале бронзового века. Но вообще они из Индии. Резусы.
   – Macaca mulatto.
   Кэти нараспев выговорила род и вид.
   – Хорошо. Где ты выучила таксономию приматов?
   – Я специализируюсь в психологии. Большую часть экспериментов проводят на резусах. Знаете, как Гарри Харлоу и его последователи.
   Сэм собирался ответить, но тут официантка принесла тарелки с жареными моллюсками и устрицами, вареными креветками, хаш-паппи и салат из капусты. Мы сосредоточенно принялись выдавливать лимон, очищать первых креветок и макать их в подливку.
   – Для чего используют обезьян?
   – Поселение на Мертри – колония для размножения. Некоторых однолеток забирают и отсылают в администрацию по контролю за продуктами и лекарствами, но если животное не поймают до того, как оно наберет определенный вес, обезьяна остается на острове всю жизнь. Обезьяний рай.
   – Что-то еще?
   Моя дочка в состоянии и есть, и говорить одновременно.
   – В общем-то нет. Обезьяны живут на свободе и могут идти куда захотят. Они создают собственные социальные группы, собственные правила. Там есть кормушки, загоны, чтобы ловить животных, но вне лагеря остров принадлежит им.
   – Что за лагерь?
   – Так мы называем место прямо у гавани. Полевая станция, маленькая ветеринарная клиника, по большей части на случай непредвиденных ситуаций, несколько хранилищ пищи для обезьян и трейлер, где могут остановиться студенты и исследователи.
   Он окунул устрицу в соус, запрокинул голову и кинул моллюска в рот.
   – В девятнадцатом веке на острове существовала плантация.
   В бороде застряли красные капельки.
   – Она принадлежала семье Мертри. Вот откуда остров получил свое название.
   – Кого туда пускают? – Кэти чистила следующую креветку.
   – Никого. Обезьяны ничем не заражены и стоят mucho dinero^[31]. Всякий, то есть абсолютно всякий, кто ступает на остров, проходит через меня и должен иметь кучу справок о сделанных прививках, включая отрицательный результат теста на туберкулез не менее чем шестимесячной давности.
   Сэм вопросительно взглянул на меня, я кивнула.
   – Я не думала, что кто-то может подхватить туберкулез.
   – Анализ не для вашей защиты, юная леди. Обезьяны очень чувствительны к туберкулезу. Эпидемия скосит колонию тут же, глазом моргнуть не успеешь.
   Кэти повернулась ко мне:
   – Твои студенты тоже делали прививки?
   – Каждый раз.
   На ранних этапах своей карьеры, прежде чем соблазниться судебными делами, я занималась исследованиями, в том числе процессом старения скелета на примере обезьян. Преподавала все курсы по приматам в Университете Северной Каролины, не исключая полевую школу на острове Мертри. Я возила туда студентов четырнадцать лет.
   – Гм, – проговорила Кэти, бросая моллюска в рот, – это будет здорово.

* * *

   В полвосьмого следующего утра мы стояли в доке у северного мыса острова Ледис, с нетерпением ожидая высадки на Мертри. Поездка походила на путешествие в террариум. Все покрывал густой туман, окружающие предметы расплывались, и весь мир вслед за ними. Хотя Мертри находился меньше чем в полутора километрах от нас, я не видела ничего, кроме воды. Ближе к нам встрепенулся и взлетел ибис, распрямив длинные тонкие ноги.
   Приехали служащие и теперь загружали снаряжение в две открытые лодки. Они быстро закончили и уплыли. Мы с Кэти пили кофе и ждали сигнала Сэма. Наконец он свистнул и махнул рукой. Мы скомкали пластиковые стаканчики, выбросили их в нефтяной бак, превращенный в урну, и поспешили вниз, к нижнему доку.
   Сэм помог нам забраться на палубу, потом отвязал швартовы и запрыгнул следом. Кивнул мужчине у руля, и мы поплыли прочь от залива.
   – Долго нам плыть? – спросила Кэти Сэма.
   – Начался прилив, значит, мы пойдем к Пэрот-Крик, потом к задней бухте и по открытому морю. Не больше сорока минут.
   Кэти села на дне лодки по-турецки.
   – Тебе лучше встать и прижаться к борту, – посоветовал Сэм. – Когда Джой убавляет газ, эта штука подпрыгивает. Трясет так, что позвонки может выбить.
   Кэти поднялась, он дал ей веревку.
   – Держись за нее. Спасательный жилет нужен?
   Кэти покачала головой. Сэм посмотрел на меня.
   – Она отлично плавает, – успокоила я его.
   Тут Джой завел мотор, и лодка ожила. Мы понеслись по морю, ветер трепал волосы и одежду, унося слова за пределы слышимости. Через какое-то время Кэти постучала Сэма по плечу и показала на буй.
   – Ловушка для крабов! – прокричал Сэм.
   Дальше он показал ей гнездо скопы на верхушке башни у границы пролива. Кэти яростно закивала.
   Вскоре мы вышли из открытого моря и очутились на болотах. Джой стоял широко расставив ноги и, напряженно вглядываясь вперед, поворачивал руль, направляя лодку по узким лентам воды. Промежутки между травой были не более трех метров. Сначала мы сильно накренились влево, потом вправо, ввинчиваясь в проход, поливая брызгами островки растительности по обе стороны.
   Мы с Кэти вцепились в борта лодки и друг в друга, тело подбрасывало на каждом повороте, точно в центрифуге. Мы смеялись и наслаждались скоростью и красотой дня. Это путешествие я люблю, пожалуй, даже больше, чем сам остров Мертри.
   Когда добрались до Мертри, туман уже рассеялся. Солнце согрело док и покрыло белыми пятнами знак на въезде. Легкий ветерок трепал листву над головой, которая, в свою очередь, оставляла блики света и тени, прихотливо танцующие на словах: "Собственность правительства. Вход строго воспрещен".
   Когда лодки разгрузили и все собрались на полевой станций. Сэм представил Кэти персоналу. Я знала большинство из них, хотя появились и новые лица. Джоя наняли два года назад. Фред и Хэнк все еще обучались. Одновременно Сэм коротко описал жизнь лагеря.
   Джой, Ларри, Томми и Фред работают техниками, их первая задача – ежедневно поддерживать нормальное состояние оборудования и транспортных средств. Они занимаются покраской и ремонтом, чистят загоны и кормушки, снабжают животных пищей и водой.
   Джейн, Крис и Хэнк больше работают с самими обезьянами, они исследуют группы и добывают разного рода информацию.
   – Например, какую? – спросила Кэти.
   – Беременность, роды, смерть, ветеринарные проблемы. Мы ведем постоянные записи. И есть еще исследовательские проекты. Джейн изучает свойства серотонина. Каждый день следит за поведением определенных животных, наблюдает, какие обезьяны более агрессивны, импульсивны. Потом мы сверяем информацию с их уровнем серотонина. Еще смотрим на положение особи в стае. Обезьяны Джейн носят телеметрические ошейники, издающие сигнал, поэтому их легко найти.
   – Серотонин – химический элемент в мозгу, – пояснила я.
   – Да, – сказала Кэти, – трансмиттер, который, возможно, связан с проявлениями агрессии.
   Мы с Сэмом улыбнулись друг другу. Молодец девчонка!
   – Как вы узнаете, что животное импульсивно? – спросила Кэти.
   – Он чаще рискует. Например, прыгает по деревьям дальше или выше. Уходит из дома в более раннем возрасте.
   – Он?
   – Исследование экспериментальное. Девочки не участвуют.
   – Ты увидишь одного из моих мальчиков в лагере, – заверила Джейн, прикрепляя к поясу ящик с длинной антенной. – Джей-семь из группы "О". Они тут часто бегают.
   – Это он клептоман? – спросил Хэнк.
   – Да. Тащит все, что видит. На прошлой неделе снова украл ручку. И часы Ларри. Я думала, Ларри убьется, гоняясь за ним.
   Когда все уложили снаряжение, получили задание и ушли, Сэм повел Кэти на экскурсию по острову. Я последовала за ними, наблюдая, как дочка учится выискивать обезьян. Мы брели по тропинкам, а Сэм показывал кормушки и описывал группы, которые чаще всего туда наведываются. Он говорил о территориях и иерархии доминирования, о материнских линиях, пока Кэти разглядывала в бинокль верхушки деревьев.
   У кормушки "Е" Сэм кинул сухие кукурузные зерна на рифленую металлическую крышу.
   – Стой тихо и смотри, – сказал он.
   Вскоре зашуршала листва, и мы увидели группу. Через минуту нас окружили обезьяны, одни остались на деревьях, другие спустились на землю и кинулись вперед, чтобы подхватить кукурузу.
   Кэти была в восторге.
   – Группа "Ф", – пояснил Сэм. – Она небольшая, но во главе стоит самая уважаемая самка на острове. Бой-баба.
   Когда мы вернулись в лагерь, Сэм уже помог Кэти наметить план простого исследования. Она упорядочила свои записи, Сэм принес ей коробку с кукурузой, и моя дочь удалилась обратно в лес. Я наблюдала за тем, как она исчезала с качающимся на бедре биноклем в туннеле из дубов.
   Мы с Сэмом уселись на крыльце под навесом и немного поболтали, потом он ушел работать, а я достала распечатки компьютерной томографии. Несмотря на все усилия, сосредоточиться не удавалось. Свищи мало привлекают, когда можно поднять голову и увидеть залитый солнечным светом эстуарий и почувствовать запах соли и сосны в воздухе.
   Персонал вместе с Кэти вернулся к полудню. Перекусив сандвичами и "Фритос", Сэм вернулся к данным, а Кэти – в лес.
   Я снова уселась за бумаги, но работа не двигалась с места. Я заснула на третьей странице.
   Разбудил меня знакомый звук.
   Бам! Рат-а-тат-а-тат-а-тат-а-тат. Бам! Рат-а-тат-а-тат-тат-тат.
   Две обезьяны спустились с деревьев и теперь бегали по крыше. Я очень осторожно, стараясь не шуметь, открыла дверь и вышла на ступеньки крыльца. В лагерь заявилась группа "О" и расположилась на ветвях над полевой станцией. Разбудившая меня парочка перепрыгнула с полевой станции на трейлер и уселась на разных концах крыши.
   – Это он.
   Я и не слышала, как Сэм встал позади меня.
   – Смотри. – Он протянул мне бинокль.
   – Я вижу татуировки, – отозвалась я, читая надписи на груди обезьян. – Джей-семь и Джи-эн-девять. У Джей-семь ошейник.
   Я передала бинокль обратно, и Сэм тоже присмотрелся.
   – Что там у него опять? Неужели маленький паршивец до сих пор играет с часами Ларри?
   Бинокль снова сменил хозяина.
   – Блестит. На солнце похоже на золото.
   Тут GN-9 подпрыгнул и рыкнул, оскалив все зубы. J-7 взвизгнул и слетел с крыши, попрыгал с ветки на ветку, пока не исчез за трейлером. Его сокровище скатилось с крыши и упало в сточный желоб.
   – Пошли посмотрим.
   Сэм вытащил лестницу из-под полевой станции и приставил ее к трейлеру. Смахнул паутину, попробовал первую ступеньку: выдержит ли, и полез наверх.
   – Что за черт?
   – Что?
   – Проклятие!
   – Что там такое?
   Он вертел что-то в руках.
   – Будь я проклят!
   – Что такое?
   Я пыталась рассмотреть, что выронила обезьяна, но Сэм закрывал мне обзор.
   Сэм застыл на вершине лестницы, пригнув голову.
   – Сэм, что там?
   Он слез и протянул мне предмет. Я тут же поняла, что это и что означает. Солнечный свет померк.
   Я встретила взгляд Сэма, и мы молча уставились друг на друга.

16

   Я стояла и смотрела на свою руку, не желая верить собственным глазам.
   Сэм заговорил первым:
   – Человеческая челюсть.
   – Да.
   Его лицо потемнело.
   – Может, старинное захоронение индейцев?
   – Только не с таким шедевром стоматологии.
   Я повернула челюсть, и в лучах солнца сверкнуло золото.
   – Вот что привлекло внимание Джея-семь, – проговорил он, уставившись на коронку.
   – А здесь плоть, – добавила я, указывая на коричневый клубок на сочленении.
   – Что это значит?
   Я подняла челюсть и принюхалась. Влажный пресыщенный запах смерти.
   – В здешнем климате, в зависимости от того, лежало ли тело на открытом воздухе или в земле, я бы сказала, он умер меньше года назад.
   – Как такое, черт возьми, могло случиться?!
   На лбу Сэма пульсировала жилка.
   – Не кричи на меня. Значит, не все, кто приезжает на остров, проходят через тебя! – Я отвернулась от него.
   – Где он, дьявол его побери, достал челюсть?
   – Он же твоя обезьяна, Сэм. Тебе и выяснять.
   – Уж выясню, будь спокойна.
   Сэм пошел к полевой станции, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся наверх и исчез внутри. Через открытое окно послышалось, как он зовет Джейн.
   Я застыла на месте, прислушиваясь к скрипу пальмовых листьев, ощущая нереальность происходящего. Неужели смерть действительно пробралась на мой остров спокойствия?
   "Нет! – отдалось у меня в голове. – Нет, только не здесь!"
   Зажужжала пружина, и дверь-ширма распахнулась настежь. Появился Сэм и позвал меня.
   – Пойдем поймаем главных подозреваемых. Джейн знает, где находится группа "О", когда они не в лагере, там мы найдем Джея-семь. Может, маленький мошенник принесет еще что-нибудь.
   Я не двинулась.
   – Черт, извини. Мне просто не нравится, когда на моем острове валяются части человеческих тел. Ты же меня знаешь.
   Правда. Но меня удерживала на месте не его недавняя ругань. Я почувствовала запах сосны, легкий ветерок коснулся щеки. Я знала, что там, и не хотела это искать.
   – Пошли.
   Я глубоко вздохнула, как женщина, которую вызывают на прием к онкологу.
   – Подожди.
   Я зашла на полевую станцию, порылась на кухне и нашла пластиковую банку. Положила туда челюсть, спрятала контейнер в кабинете, оставила записку для Кэти.
   Мы пошли по тропинке за полевой станцией, Джейн вела нас в самое сердце острова. Там деревья достигали размера буровых вышек, листва нависала над головой сплошным балдахином. Под ногами – плис из чернозема и сосновых иголок, в воздухе витает одуряющий запах гниющих растений и экскрементов животных. Покачивание веток говорило о присутствии обезьян.
   – Здесь кто-то есть, – сказала Джейн, включая приемник. Сэм навел бинокль на ветви, пытаясь разглядеть кодовые татуировки.
   – Группа "А", – сообщил он. – Гр-р!
   На ветке надо мной сгорбился молодой самец – спина выгнута, хвост в воздухе, взгляд прикован к моему лицу. Резкий горловой рык говорил мне: "Назад!"
   Когда наши взгляды встретились, обезьяна села, пригнула голову, потом склонила ее набок. Кивнув еще несколько раз, повернулась и, как пушечное ядро, полетела на другое дерево.
   Джейн подкрутила диски, закрыла глаза, прислушалась, ее лицо заострилось от напряжения. Чуть погодя она покачала головой и пошла дальше.
   Сэм осматривал верхушки деревьев, тут Джейн снова остановилась и стала поворачиваться по часовой стрелке, полностью сосредоточившись на звуках в наушниках.
   Наконец:
   – Есть очень слабый сигнал.
   Она повернулась в ту сторону, где исчезла молодая обезьяна, Помедлила, снова повернулась:
   – Кажется, он около "Алькатраса". – Джейн указала на северо-запад.
   Большинство загонов для животных на острове отмечены буками, однако некоторые из самых старых удостоились названий, вроде "ОК" или "Алькатрас".
   Мы пошли к "Алькатрасу", но к югу от загона Джейн свернула тропинки и углубилась в лес. Здесь растительность стала гуще, ноги утопали в земле.
   Сэм повернулся ко мне:
   – Осторожней возле пруда. У Алисы народилась куча детей в прошлом году, она не очень расположена к общению с людьми.
   Алиса – четырехметровый аллигатор, и живет она на острове с незапамятных времен. Никто не помнит, кто дал ей имя. Служащие уважают ее право на собственную территорию и не тревожат пруд.
   Я жестом успокоила Сэма. Я не боюсь аллигаторов, но стараюсь близко с ними не знакомиться.
   Мы не отошли и на пять метров от тропинки, когда я его заметила, сначала смутно, всего лишь как легкое изменение в густом, органическом запахе леса. Вначале я сомневалась, но чем ближе мы подходили, тем сильнее становилась вонь. Ледяная цепь сковала мне грудь.
   Джейн свернула на север, прочь от пруда, Сэм последовал за ней, продолжая обследовать в бинокль верхушки деревьев. Я отстала. Запах был впереди.
   Я обошла упавший эвкалипт и остановилась. Вокруг пруда виднелась цепочка кустов и низких пальм. Сэм и Джейн отходили все дальше, шорох их шагов становился все тише, лес погрузился в тишину.
   Запах разлагающейся плоти не похож ни на какой другой. Я чувствовала его на человеческой челюсти, а теперь сладковатая вонь парила в вечернем воздухе, подсказывая, что источник где-то рядом. Едва дыша, я развернулась, как недавно Джейн, закрыла глаза, сосредоточившись только на чувствах. То же движение, но другая цель. Джейн шла на звук, а я – на запах.
   Вонь шла от пруда. Я двинулась к нему, нос не отпускал запах, глаза бегали в поисках рептилий. Над головой крикнула обезьяна, на землю пролился поток мочи. Затряслись ветки, на землю посыпалась листва. Вонь с каждым шагом становилась все сильнее.
   Через пару метров я остановилась и навела бинокль на плотную завесу из пальм и рвотного чая, отделявшую меня от пруда. Прямо на его границе расплывалось бесформенное облако.
   Я медленно двинулась вперед, осторожно пробуя землю ногой. У кустов вонь стала невыносимой. Я прислушалась. Тишина. Присмотрелась к кустам. Ничего. Сердце билось как сумасшедшее, по лицу тек пот.
   "Вперед, Бреннан. До пруда еще далеко, тут нет аллигаторов".
   Я вынула из кармана бандану, закрыла ею нос и рот, присела посмотреть, что же так заинтересовало мух.
   Они взмыли вверх как одна, с жужжанием кинулись на меня. Я отмахнулась, но они тут же вернулись. Отгоняя мух одной рукой, я укутала вторую банданой и приподняла ветки рвотного чая. Насекомые запрыгали по лицу и руке, возмущенно жужжа.
   Мух привлекла неглубокая могила, спрятанная под ветками. Из нее на меня уставилось человеческое лицо, черты его размывались и менялись в неверном свете. Я наклонилась ближе, потом в ужасе отшатнулась.
   Не лицо – обглоданный падалыциками череп. То, что показалось мне глазами, носом и губами, было на самом деле тучами мелких крабов, примкнувших к бурлящей на черепе массе, которая поедала остатки плоти.
   Оглядевшись, я сообразила, что здесь побывали и другие. Справа лежала искалеченная грудная клетка. Кости руки, все еще скрепленные усиками высохших связок, выглядывали из подлеска в паре метров от меня.
   Я отпустила ветку и села на корточки, парализованная ледяной тошнотой. Краем глаза заметила, как подходит Сэм. Он говорил, но слова не доходили до меня. Где-то в миллионах миль отсюда взревел и затих мотор.