Страница:
Он посмотрел на Гарри.
– Мне то же самое.
– Диетическую колу?
– Нет. Второе.
Официантка исчезла.
– А как же очищение? – проревела я в ухо Гарри.
– Что?
– Очищение?
– От одного пива не отравлюсь, Темпе. Я не фанатик.
Чтобы разговаривать, приходилось кричать, поэтому я сосредоточилась на музыкантах. Я выросла на ирландской музыке, и старые песни всегда будили во мне детские воспоминания. Бабушкин дом. Пожилые дамы, ирландский акцент, канаста. Складная кровать. Дэнни Кей на черно-белом экране. Засыпаю под пластинку Джона Гэри. Наверное, музыканты играли слишком громко, на бабулин вкус. Утрированно.
Группа запела балладу об отчаянном пирате. Я узнала песню и обхватила плечи. На припеве ладони сами захлопали в пятикратном стаккато. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! На последнем ударе появилась официантка.
Гарри болтала с Райаном, слова терялись в общем шуме. Я потягивала колу и оглядывалась. Высоко на стене в ряд висели резные деревянные щиты – тотемы древних семей. Или кланов? Я поискала "Бреннан", но из-за темноты и дыма большинство прочитать было невозможно. "Карга"? Нет.
Музыканты заиграли мелодию песни, которая бабушке понравилась бы. О молодой женщине, туго перевязывавшей волосы черной бархатной лентой.
Я посмотрела на фотографии в продолговатых рамках: портреты людей в воскресной одежде крупным планом. Когда их снимали – в 1890-м? 1910-м? Лица такие же угрюмые, как и в Беркс-Холле. Может, мешали жесткие воротники.
Настенные часы показывали время в Дублине и Монреале. Десять тридцать. Я проверила свои. Точно.
Через несколько песен Гарри начала размахивать обеими руками, чтобы привлечь мое внимание. Она походила на судью, который показывает нерезультативный бросок. Райан поднимал пустую кружку.
Я покачала головой. Он сказал что-то Гарри, потом поднял два пальца над головой.
Ну вот, подумала я.
Когда музыканты заиграли быстрый танец, я заметила, что Райан показывает в ту сторону, откуда мы недавно пришли. Гарри слезла со стула и исчезла в толпе. Цена узких джинсов. Даже думать не хотелось, сколько она простоит в очереди. Еще одно доказательство неравенства полов.
Райан снял куртку Гарри, положил ее на свое место, сел на стул моей сестрички, придвинулся ближе и прокричал мне в ухо:
– Ты уверена, что вы родились от одной матери?
– И отца.
От Райана пахло смесью рома и талька.
– Давно она живет в Техасе?
– С того момента, как Моисей вывел евреев из Египта.
– Моисей Мэлоун?
– Девятнадцать лет.
Я повернулась и уставилась на лед в стакане с колой. Райану не запрещено разговаривать с Гарри. У меня в любом случае не получится с ним пообщаться. Что же я так злюсь?
– Кто такая Анна Гойетт?
– Что?
– Кто такая Анна Гойетт?
Музыканты остановились на середине куплета, и имя прозвучало в относительной тишине.
– Боже, Райан, почему бы тебе еще и объявление не повесить?
– Мы сегодня какие-то раздражительные. Слишком много кофеина?
Он ухмыльнулся.
Я ответила злым взглядом.
– Вредно в твоем возрасте.
– В любом возрасте. Откуда ты знаешь об Анне Гойетт?
Официантка принесла напитки и подарила Райану не менее ослепительную улыбку, чем моя сестра. Он заплатил и подмигнул ей. Черт возьми.
– Общаться с тобой не сахар, – заявил он, поставив одну из кружек с пивом на стойку.
– Я исправлюсь. Откуда ты знаешь об Анне Гойетт?
– Столкнулся с Клоделем в деле о байкерах. И мы о ней поговорили.
– С чего бы?
– Он меня просил.
Никогда не пойму Клоделя. Он дает мне от ворот поворот, а потом обсуждает мой звонок с Райаном.
– Так кто она?
– Анна учится в Макгилле. Тетя попросила меня найти девочку. Дело не из разряда уголовных.
– Клодель сказал, она очень интересная молодая леди.
– Как-как?
Гарри выбрала именно этот момент, чтобы присоединиться к нам.
– Ух, ребятки. Если захотите писать, лучше занимайте очередь заранее.
Она оценила перемену мест и скользнула на бывший стул Райана. Будто по заказу, музыканты запели о виски в кувшине. Гарри раскачивалась и хлопала, пока какой-то чудак в кепке и зеленых подвязках не протанцевал к нам и не взял ее за руку. Она спрыгнула и пошла за ним в боковую комнату, где два молодых человека все еще изображали цапель. Партнер Гарри обладал основательным животиком и мягким круглым лицом. Надеюсь, она не уморит парня.
Я посмотрела на часы. Одиннадцать сорок. Глаза горели от Дыма, а горло скребло от криков.
Я наслаждалась.
И хотела выпить.
Серьезно.
– Слушай, у меня разболелась голова. Как только Джинджер Роджерс вернется с танцпола, я ухожу домой.
– Как хочешь, хвастунишка. Неплохо для первого раза.
– Боже, Райан. Я была здесь и раньше.
– Слушала рассказчиков?
– Нет!
Мне нравится ирландский фольклор.
Я наблюдала, как Гарри прыгает и извивается, длинные светлые волосы метались в воздухе. Все смотрели на нее. Чуть погодя я прокричала в ухо Райану:
– Клодель знает, где Анна?
Он покачал головой.
Я сдалась. Шансы на разговор нулевые.
Гарри с чудаком продолжали танцевать. Его лицо покраснело и покрылось потом, галстук на зажиме болтался под прямым углом. Когда Гарри в джиге повернулась ко мне лицом, я провела пальцем по горлу. Закругляйся. Конец съемки.
Она радостно помахала в ответ.
Я ткнула большим пальцем в сторону выхода, но она уже отвернулась.
О Боже!
Райан наблюдал за мной с веселой ухмылкой.
Я подарила ему взгляд, способный заморозить Эль-Ниньо, он откинулся назад и поднял руки в знак раскаяния.
В следующий раз, когда Гарри пролетала мимо меня, я снова замахала ей, но она со странным видом уставилась на что-то позади меня.
В двенадцать пятьдесят мои молитвы были услышаны: музыканты взяли перерыв. Гарри вернулась, раскрасневшаяся, но сияющая. Ее партнер выглядел так, будто нуждался в реанимации.
– Ух! На мне будто воду возили.
Она провела рукой по воротнику, запрыгнула на стул и проглотила пиво, заказанное Райаном. Когда чудак попытался сесть рядом с ней, она похлопала его по кепке:
– Спасибо, большой парень. Увидимся позже.
Тот склонил голову набок и по-щенячьи жалобно посмотрел на нее.
– Пока.
Гарри помахала ручкой, парень пожал плечами и растворился в толпе.
Гарри наклонилась ко мне через Райана:
– Темпе, кто это там? – Она кивнула на бар позади нас. Я начала поворачиваться.
– Не смотри туда!
– Что?
– Высокий худой парень в очках.
Я скосила глаза, что нежелательно при головной боли. Гарри проделывала подобные шутки в школе, когда я хотела уйти, а она остаться.
– Знаю. Он симпатичный и правда мной заинтересовался. Но стесняется. Проходили, Гарри.
Музыканты заиграли снова. Я встала и надела куртку:
– Пора спать.
– Нет. Правда. Он глазел на тебя все время, пока я танцевала. Я видела его через окно.
Я посмотрела в том направлении, что она показала. Никто не подходил под ее описание.
– Где?
Она пробежала взглядом по лицам в баре, потом оглянулась через плечо.
– Правда, Темпе. – Она пожала плечами. – Сейчас не вижу.
– Может, один из моих студентов. Они всегда жутко удивляются, когда видят меня где-то вне работы.
– Да, наверное. Парень выглядел слишком молоденьким для тебя.
– Спасибо.
Райан смотрел на нас, как дедушка на юнцов.
– Ты готова?
Я застегнула куртку и надела варежки.
Гарри посмотрела на "Ролекс" и сказала именно то, что я ожидала:
– Сейчас только полночь. Мы...
– Я ухожу, Гарри. Квартира всего в четырех кварталах отсюда, и у тебя есть ключи. Можешь остаться, если хочешь.
Она замешкалась на мгновение, потом повернулась к Райану:
– Ты здесь побудешь еще немного?
– Без проблем, малышка.
Она посмотрела на меня так же по-щенячьи, как недавно ее партнер.
– Ты точно не возражаешь?
– Конечно, нет. Черт побери!
Я объяснила, какой ключ от чего, и она меня обняла.
– Давай провожу, – предложил Райан и потянулся за курткой. Защитник.
– Нет, спасибо. Я большая девочка.
– Тогда давай вызову тебе такси.
– Райан, мне уже можно ходить одной.
– Как хочешь.
Он сел обратно и покачал головой.
Несколько шагов, и глаза заслезились, а кончик носа заледенел. Я натянула шарф на лицо, завязала сзади большим узлом. Пусть теперь я похожа на парня, зато ничего себе не отморожу.
Засунув руки поглубже в карманы, я пригнула голову и потащилась вперед. Обогнула Кресчент и пошла вверх по Сен-Катарин. Я согрелась, но едва что-то видела. Поблизости ни души.
Я только пересекла Маккей, когда мой шарф натянулся, и земля ушла из-под ног. Вначале я решила, что поскользнулась на льду, потом поняла, что кто-то тащит меня за шиворот. Чьи-то руки перевернули меня и для начала приложили лицом об стену. Мои ладони еще путались в карманах. Стукнувшись о камни, я скользнула вниз и ударилась коленями о землю. Меня окунули лицом в снег. Потом сильно прижали, кто-то вонзился коленями прямо в позвоночник. Ничего не видно, ни двинуться, ни вздохнуть! Я начала задыхаться. В ушах застучала кровь.
Я закрыла глаза и попыталась повернуть голову набок. Чуть-чуть вдохнула. Потом еще. И еще. Жжение спало, дыхание возобновилось.
Болела челюсть и все лицо. Голова зажата в неудобном положении, правый глаз притиснут к замерзшему снегу. Подо мной что-то лежало, кажется, сумочка. Это она вышибла из меня дыхание.
"Отдай ему сумочку!"
Я начала извиваться, пытаясь освободиться, но куртка и шарф связывали, точно смирительная рубашка. Мужчина пошевелился. Похоже, растянулся на мне. Его дыхание у моего уха. Хоть шарф и заглушал звуки, оно казалось быстрым, отчаянным, мощным, как у животного.
"Не теряй сознания. Обморок при такой погоде равнозначен смерти. Двигайся! Делай что-нибудь!"
Под тяжелой одеждой выступил пот. Я потихоньку двигала рукой в кармане, искала. Пальцы в шерстяных варежках стали скользкими.
Вот!
Я схватила ключи. Как только он ослабит хватку, я буду готова к действию. А пока остается только беспомощно ждать шанса.
– Оставь их в покое! – прошипел голос мне в ухо.
Он заметил!
Я застыла.
– Ты не знаешь, с чем связалась.
Не суйся! Не суйся во что? За кого он меня принимает?
– Оставь их в покое, – повторил он дрожащим голосом.
Я не могла говорить, да незнакомец, похоже, и не ждал ответа. Может, сумасшедший, а не грабитель?
Мы лежали целую вечность. Мимо пролетали машины. Я уже не чувствовала лица, шейные позвонки грозили треснуть. Я дышала ртом, на шарфе замерзала слюна.
"Успокойся! Думай!"
Я перебрала все возможности. Пьяный? Под кайфом? Нерешительный? Может, смакует какую-то больную фантазию, которая побудит его к действию? Сердце билось так громко, что я боялась, как бы оно не спровоцировало его.
Потом я услышала шаги. Он, наверное, тоже, потому что покрепче затянул мой шарф и закрыл мне лицо рукой в перчатке.
"Кричи! Делай что-нибудь!"
Я его не видела, и это сводило меня с ума.
– Слезь с меня, ты, грязная скотина! – заорала я сквозь шарф. Но голос, приглушенный толстым слоем шерсти, доносился будто за миллион километров отсюда.
Я сжала ключи мертвой хваткой, скользкие руки в варежках приготовились направить металл прямо в глаза, как только бандит расслабится. Внезапно шарф затянулся туже, мужчина двинулся. Снова встал на колени, переместил вес мне на спину. Сумочка надавила мне на грудь, и я снова начала задыхаться.
Бандит поднял мою голову за шарф, потом толкнул ее вниз. Я ударилась ухом об лед и гравий, перед глазами взорвалось облако искр. Он бил снова и снова, искры сливались в единое целое. Я чувствовала кровь на лице, во рту. Кажется, что-то щелкнуло у моей шеи. Сердце билось о ребра.
Слезь с меня, психованный ублюдок!
У меня кружилась голова, в мыслях появился отчет о вскрытии. Моем вскрытии. «Под ногтями ничего. Ран самозащиты нет».
"Не сдавайся!"
Я извернулась и попыталась закричать, но голос мой снова еле пробился сквозь шарф.
Внезапно удары прекратились, бандит пригнулся ниже. Заговорил, но у меня так звенело в ушах, что в сознание пробилось только несколько искаженных звуков.
Потом он оперся руками о мою спину и слез. Ботинки заскрипели по гравию – он ушел.
Я в полуобморочном состоянии вытащила руки из карманов, на четвереньках перевернулась и села. Накатывала тошнота, я встала на колени и опустила голову. Нос потек, изо рта сочилась то ли кровь, то ли слюна. Трясущимися руками я вытерла лицо шарфом, еще чуть-чуть, и я заплачу.
Ветер стучал в разбитые окна брошенного театра. Как он называется? Йелл? Йорк? Это казалось особенно важным. Я знала раньше, почему же не могу вспомнить сейчас? Я запуталась и начала непроизвольно дрожать – от холода, от страха и, наверное, от облегчения.
Когда тошнота прошла, я встала, прокралась вдоль здания и заглянула за угол. Никого.
На негнущихся ногах я побрела домой, оглядываясь на каждом шагу. Немногочисленные прохожие при виде меня отворачивались и шарахались в сторону. Просто еще одна пьянчужка.
Через десять минут я сидела на краешке кровати и искала у себя повреждения. Зрачки ровные, двигаются согласованно. Ничего не онемело. Тошнота не возвращалась.
Шарф мне и помешал, и одновременно помог. Бандит удобно использовал его в качестве поводка, но шерсть смягчила удары. На правой части головы я обнаружила несколько ссадин и синяков, но сотрясения, кажется, не было.
Неплохо для жертвы хулиганского нападения, подумала я, залезая под одеяло. Но хулиганское ли оно? У меня ничего не украли. Почему он сбежал? Психанул и передумал? Может, просто пьяный? Или понял, что я не та, за которую он меня принял? При минусовой температуре изнасилования случаются редко. Каков мотив?
Я пыталась заснуть, но мешал адреналин. Или посттравматический синдром? Руки до сих пор тряслись, я подпрыгивала при каждом звуке.
Позвонить в полицию? Зачем? Я не так сильно пострадала, ничего не пропало. Я даже не видела нападавшего. Сказать Райану? Ни за что на свете, после моего дерзкого ухода. Гарри? Еще не хватало.
О Боже! А если Гарри пойдет домой одна? Вдруг он все еще там?
Я перевернулась на бок и посмотрела на часы. Два тридцать семь. Где, черт возьми, Гарри?
Я дотронулась до разбитой губы. Заметит? Возможно. У Гарри чутье, как у дикой кошки. Она ничего не пропускает. Я начала придумывать объяснения. Всегда хорошо идут рассказы о дверях или о падении на льду лицом вниз, когда руки в карманах.
Глаза медленно закрывались, потом внезапно распахнулись: я почувствовала колено на спине и услышала хриплое дыхание.
Снова посмотрела на время. Три пятнадцать. Неужели "Херли" закрывается так поздно? Пошла ли Гарри домой с Райаном?
– Где ты, Гарри? – спросила я у горящих зеленых цифр.
Так я и лежала, ждала ее прихода, не желая оставаться в одиночестве.
12
– Мне то же самое.
– Диетическую колу?
– Нет. Второе.
Официантка исчезла.
– А как же очищение? – проревела я в ухо Гарри.
– Что?
– Очищение?
– От одного пива не отравлюсь, Темпе. Я не фанатик.
Чтобы разговаривать, приходилось кричать, поэтому я сосредоточилась на музыкантах. Я выросла на ирландской музыке, и старые песни всегда будили во мне детские воспоминания. Бабушкин дом. Пожилые дамы, ирландский акцент, канаста. Складная кровать. Дэнни Кей на черно-белом экране. Засыпаю под пластинку Джона Гэри. Наверное, музыканты играли слишком громко, на бабулин вкус. Утрированно.
Группа запела балладу об отчаянном пирате. Я узнала песню и обхватила плечи. На припеве ладони сами захлопали в пятикратном стаккато. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! На последнем ударе появилась официантка.
Гарри болтала с Райаном, слова терялись в общем шуме. Я потягивала колу и оглядывалась. Высоко на стене в ряд висели резные деревянные щиты – тотемы древних семей. Или кланов? Я поискала "Бреннан", но из-за темноты и дыма большинство прочитать было невозможно. "Карга"? Нет.
Музыканты заиграли мелодию песни, которая бабушке понравилась бы. О молодой женщине, туго перевязывавшей волосы черной бархатной лентой.
Я посмотрела на фотографии в продолговатых рамках: портреты людей в воскресной одежде крупным планом. Когда их снимали – в 1890-м? 1910-м? Лица такие же угрюмые, как и в Беркс-Холле. Может, мешали жесткие воротники.
Настенные часы показывали время в Дублине и Монреале. Десять тридцать. Я проверила свои. Точно.
Через несколько песен Гарри начала размахивать обеими руками, чтобы привлечь мое внимание. Она походила на судью, который показывает нерезультативный бросок. Райан поднимал пустую кружку.
Я покачала головой. Он сказал что-то Гарри, потом поднял два пальца над головой.
Ну вот, подумала я.
Когда музыканты заиграли быстрый танец, я заметила, что Райан показывает в ту сторону, откуда мы недавно пришли. Гарри слезла со стула и исчезла в толпе. Цена узких джинсов. Даже думать не хотелось, сколько она простоит в очереди. Еще одно доказательство неравенства полов.
Райан снял куртку Гарри, положил ее на свое место, сел на стул моей сестрички, придвинулся ближе и прокричал мне в ухо:
– Ты уверена, что вы родились от одной матери?
– И отца.
От Райана пахло смесью рома и талька.
– Давно она живет в Техасе?
– С того момента, как Моисей вывел евреев из Египта.
– Моисей Мэлоун?
– Девятнадцать лет.
Я повернулась и уставилась на лед в стакане с колой. Райану не запрещено разговаривать с Гарри. У меня в любом случае не получится с ним пообщаться. Что же я так злюсь?
– Кто такая Анна Гойетт?
– Что?
– Кто такая Анна Гойетт?
Музыканты остановились на середине куплета, и имя прозвучало в относительной тишине.
– Боже, Райан, почему бы тебе еще и объявление не повесить?
– Мы сегодня какие-то раздражительные. Слишком много кофеина?
Он ухмыльнулся.
Я ответила злым взглядом.
– Вредно в твоем возрасте.
– В любом возрасте. Откуда ты знаешь об Анне Гойетт?
Официантка принесла напитки и подарила Райану не менее ослепительную улыбку, чем моя сестра. Он заплатил и подмигнул ей. Черт возьми.
– Общаться с тобой не сахар, – заявил он, поставив одну из кружек с пивом на стойку.
– Я исправлюсь. Откуда ты знаешь об Анне Гойетт?
– Столкнулся с Клоделем в деле о байкерах. И мы о ней поговорили.
– С чего бы?
– Он меня просил.
Никогда не пойму Клоделя. Он дает мне от ворот поворот, а потом обсуждает мой звонок с Райаном.
– Так кто она?
– Анна учится в Макгилле. Тетя попросила меня найти девочку. Дело не из разряда уголовных.
– Клодель сказал, она очень интересная молодая леди.
– Как-как?
Гарри выбрала именно этот момент, чтобы присоединиться к нам.
– Ух, ребятки. Если захотите писать, лучше занимайте очередь заранее.
Она оценила перемену мест и скользнула на бывший стул Райана. Будто по заказу, музыканты запели о виски в кувшине. Гарри раскачивалась и хлопала, пока какой-то чудак в кепке и зеленых подвязках не протанцевал к нам и не взял ее за руку. Она спрыгнула и пошла за ним в боковую комнату, где два молодых человека все еще изображали цапель. Партнер Гарри обладал основательным животиком и мягким круглым лицом. Надеюсь, она не уморит парня.
Я посмотрела на часы. Одиннадцать сорок. Глаза горели от Дыма, а горло скребло от криков.
Я наслаждалась.
И хотела выпить.
Серьезно.
– Слушай, у меня разболелась голова. Как только Джинджер Роджерс вернется с танцпола, я ухожу домой.
– Как хочешь, хвастунишка. Неплохо для первого раза.
– Боже, Райан. Я была здесь и раньше.
– Слушала рассказчиков?
– Нет!
Мне нравится ирландский фольклор.
Я наблюдала, как Гарри прыгает и извивается, длинные светлые волосы метались в воздухе. Все смотрели на нее. Чуть погодя я прокричала в ухо Райану:
– Клодель знает, где Анна?
Он покачал головой.
Я сдалась. Шансы на разговор нулевые.
Гарри с чудаком продолжали танцевать. Его лицо покраснело и покрылось потом, галстук на зажиме болтался под прямым углом. Когда Гарри в джиге повернулась ко мне лицом, я провела пальцем по горлу. Закругляйся. Конец съемки.
Она радостно помахала в ответ.
Я ткнула большим пальцем в сторону выхода, но она уже отвернулась.
О Боже!
Райан наблюдал за мной с веселой ухмылкой.
Я подарила ему взгляд, способный заморозить Эль-Ниньо, он откинулся назад и поднял руки в знак раскаяния.
В следующий раз, когда Гарри пролетала мимо меня, я снова замахала ей, но она со странным видом уставилась на что-то позади меня.
В двенадцать пятьдесят мои молитвы были услышаны: музыканты взяли перерыв. Гарри вернулась, раскрасневшаяся, но сияющая. Ее партнер выглядел так, будто нуждался в реанимации.
– Ух! На мне будто воду возили.
Она провела рукой по воротнику, запрыгнула на стул и проглотила пиво, заказанное Райаном. Когда чудак попытался сесть рядом с ней, она похлопала его по кепке:
– Спасибо, большой парень. Увидимся позже.
Тот склонил голову набок и по-щенячьи жалобно посмотрел на нее.
– Пока.
Гарри помахала ручкой, парень пожал плечами и растворился в толпе.
Гарри наклонилась ко мне через Райана:
– Темпе, кто это там? – Она кивнула на бар позади нас. Я начала поворачиваться.
– Не смотри туда!
– Что?
– Высокий худой парень в очках.
Я скосила глаза, что нежелательно при головной боли. Гарри проделывала подобные шутки в школе, когда я хотела уйти, а она остаться.
– Знаю. Он симпатичный и правда мной заинтересовался. Но стесняется. Проходили, Гарри.
Музыканты заиграли снова. Я встала и надела куртку:
– Пора спать.
– Нет. Правда. Он глазел на тебя все время, пока я танцевала. Я видела его через окно.
Я посмотрела в том направлении, что она показала. Никто не подходил под ее описание.
– Где?
Она пробежала взглядом по лицам в баре, потом оглянулась через плечо.
– Правда, Темпе. – Она пожала плечами. – Сейчас не вижу.
– Может, один из моих студентов. Они всегда жутко удивляются, когда видят меня где-то вне работы.
– Да, наверное. Парень выглядел слишком молоденьким для тебя.
– Спасибо.
Райан смотрел на нас, как дедушка на юнцов.
– Ты готова?
Я застегнула куртку и надела варежки.
Гарри посмотрела на "Ролекс" и сказала именно то, что я ожидала:
– Сейчас только полночь. Мы...
– Я ухожу, Гарри. Квартира всего в четырех кварталах отсюда, и у тебя есть ключи. Можешь остаться, если хочешь.
Она замешкалась на мгновение, потом повернулась к Райану:
– Ты здесь побудешь еще немного?
– Без проблем, малышка.
Она посмотрела на меня так же по-щенячьи, как недавно ее партнер.
– Ты точно не возражаешь?
– Конечно, нет. Черт побери!
Я объяснила, какой ключ от чего, и она меня обняла.
– Давай провожу, – предложил Райан и потянулся за курткой. Защитник.
– Нет, спасибо. Я большая девочка.
– Тогда давай вызову тебе такси.
– Райан, мне уже можно ходить одной.
– Как хочешь.
Он сел обратно и покачал головой.
* * *
Как приятно вдохнуть холодный воздух после жаркого, дымного паба. Но только на сотую долю секунды. Температура упала, поднялся ветер и снизил ее еще на миллион градусов.Несколько шагов, и глаза заслезились, а кончик носа заледенел. Я натянула шарф на лицо, завязала сзади большим узлом. Пусть теперь я похожа на парня, зато ничего себе не отморожу.
Засунув руки поглубже в карманы, я пригнула голову и потащилась вперед. Обогнула Кресчент и пошла вверх по Сен-Катарин. Я согрелась, но едва что-то видела. Поблизости ни души.
Я только пересекла Маккей, когда мой шарф натянулся, и земля ушла из-под ног. Вначале я решила, что поскользнулась на льду, потом поняла, что кто-то тащит меня за шиворот. Чьи-то руки перевернули меня и для начала приложили лицом об стену. Мои ладони еще путались в карманах. Стукнувшись о камни, я скользнула вниз и ударилась коленями о землю. Меня окунули лицом в снег. Потом сильно прижали, кто-то вонзился коленями прямо в позвоночник. Ничего не видно, ни двинуться, ни вздохнуть! Я начала задыхаться. В ушах застучала кровь.
Я закрыла глаза и попыталась повернуть голову набок. Чуть-чуть вдохнула. Потом еще. И еще. Жжение спало, дыхание возобновилось.
Болела челюсть и все лицо. Голова зажата в неудобном положении, правый глаз притиснут к замерзшему снегу. Подо мной что-то лежало, кажется, сумочка. Это она вышибла из меня дыхание.
"Отдай ему сумочку!"
Я начала извиваться, пытаясь освободиться, но куртка и шарф связывали, точно смирительная рубашка. Мужчина пошевелился. Похоже, растянулся на мне. Его дыхание у моего уха. Хоть шарф и заглушал звуки, оно казалось быстрым, отчаянным, мощным, как у животного.
"Не теряй сознания. Обморок при такой погоде равнозначен смерти. Двигайся! Делай что-нибудь!"
Под тяжелой одеждой выступил пот. Я потихоньку двигала рукой в кармане, искала. Пальцы в шерстяных варежках стали скользкими.
Вот!
Я схватила ключи. Как только он ослабит хватку, я буду готова к действию. А пока остается только беспомощно ждать шанса.
– Оставь их в покое! – прошипел голос мне в ухо.
Он заметил!
Я застыла.
– Ты не знаешь, с чем связалась.
Не суйся! Не суйся во что? За кого он меня принимает?
– Оставь их в покое, – повторил он дрожащим голосом.
Я не могла говорить, да незнакомец, похоже, и не ждал ответа. Может, сумасшедший, а не грабитель?
Мы лежали целую вечность. Мимо пролетали машины. Я уже не чувствовала лица, шейные позвонки грозили треснуть. Я дышала ртом, на шарфе замерзала слюна.
"Успокойся! Думай!"
Я перебрала все возможности. Пьяный? Под кайфом? Нерешительный? Может, смакует какую-то больную фантазию, которая побудит его к действию? Сердце билось так громко, что я боялась, как бы оно не спровоцировало его.
Потом я услышала шаги. Он, наверное, тоже, потому что покрепче затянул мой шарф и закрыл мне лицо рукой в перчатке.
"Кричи! Делай что-нибудь!"
Я его не видела, и это сводило меня с ума.
– Слезь с меня, ты, грязная скотина! – заорала я сквозь шарф. Но голос, приглушенный толстым слоем шерсти, доносился будто за миллион километров отсюда.
Я сжала ключи мертвой хваткой, скользкие руки в варежках приготовились направить металл прямо в глаза, как только бандит расслабится. Внезапно шарф затянулся туже, мужчина двинулся. Снова встал на колени, переместил вес мне на спину. Сумочка надавила мне на грудь, и я снова начала задыхаться.
Бандит поднял мою голову за шарф, потом толкнул ее вниз. Я ударилась ухом об лед и гравий, перед глазами взорвалось облако искр. Он бил снова и снова, искры сливались в единое целое. Я чувствовала кровь на лице, во рту. Кажется, что-то щелкнуло у моей шеи. Сердце билось о ребра.
Слезь с меня, психованный ублюдок!
У меня кружилась голова, в мыслях появился отчет о вскрытии. Моем вскрытии. «Под ногтями ничего. Ран самозащиты нет».
"Не сдавайся!"
Я извернулась и попыталась закричать, но голос мой снова еле пробился сквозь шарф.
Внезапно удары прекратились, бандит пригнулся ниже. Заговорил, но у меня так звенело в ушах, что в сознание пробилось только несколько искаженных звуков.
Потом он оперся руками о мою спину и слез. Ботинки заскрипели по гравию – он ушел.
Я в полуобморочном состоянии вытащила руки из карманов, на четвереньках перевернулась и села. Накатывала тошнота, я встала на колени и опустила голову. Нос потек, изо рта сочилась то ли кровь, то ли слюна. Трясущимися руками я вытерла лицо шарфом, еще чуть-чуть, и я заплачу.
Ветер стучал в разбитые окна брошенного театра. Как он называется? Йелл? Йорк? Это казалось особенно важным. Я знала раньше, почему же не могу вспомнить сейчас? Я запуталась и начала непроизвольно дрожать – от холода, от страха и, наверное, от облегчения.
Когда тошнота прошла, я встала, прокралась вдоль здания и заглянула за угол. Никого.
На негнущихся ногах я побрела домой, оглядываясь на каждом шагу. Немногочисленные прохожие при виде меня отворачивались и шарахались в сторону. Просто еще одна пьянчужка.
Через десять минут я сидела на краешке кровати и искала у себя повреждения. Зрачки ровные, двигаются согласованно. Ничего не онемело. Тошнота не возвращалась.
Шарф мне и помешал, и одновременно помог. Бандит удобно использовал его в качестве поводка, но шерсть смягчила удары. На правой части головы я обнаружила несколько ссадин и синяков, но сотрясения, кажется, не было.
Неплохо для жертвы хулиганского нападения, подумала я, залезая под одеяло. Но хулиганское ли оно? У меня ничего не украли. Почему он сбежал? Психанул и передумал? Может, просто пьяный? Или понял, что я не та, за которую он меня принял? При минусовой температуре изнасилования случаются редко. Каков мотив?
Я пыталась заснуть, но мешал адреналин. Или посттравматический синдром? Руки до сих пор тряслись, я подпрыгивала при каждом звуке.
Позвонить в полицию? Зачем? Я не так сильно пострадала, ничего не пропало. Я даже не видела нападавшего. Сказать Райану? Ни за что на свете, после моего дерзкого ухода. Гарри? Еще не хватало.
О Боже! А если Гарри пойдет домой одна? Вдруг он все еще там?
Я перевернулась на бок и посмотрела на часы. Два тридцать семь. Где, черт возьми, Гарри?
Я дотронулась до разбитой губы. Заметит? Возможно. У Гарри чутье, как у дикой кошки. Она ничего не пропускает. Я начала придумывать объяснения. Всегда хорошо идут рассказы о дверях или о падении на льду лицом вниз, когда руки в карманах.
Глаза медленно закрывались, потом внезапно распахнулись: я почувствовала колено на спине и услышала хриплое дыхание.
Снова посмотрела на время. Три пятнадцать. Неужели "Херли" закрывается так поздно? Пошла ли Гарри домой с Райаном?
– Где ты, Гарри? – спросила я у горящих зеленых цифр.
Так я и лежала, ждала ее прихода, не желая оставаться в одиночестве.
12
После безумной ночи я проснулась в ярком солнечном свете и полнейшей тишине. Мозговые клетки провели собрание, чтобы сопоставить события предыдущих дней. Пропавшие студентки. Хулиганы. Святые. Убитые младенцы и бабушки. Гарри. Райан. Гарри и Райан. Совещание закончилось под утро, мало что прояснив.
Я перевернулась на спину, взрыв боли в шее напомнил о вчерашнем приключении. Я изогнула и вытянула шею, потом поочередно руки и ноги. Неплохо. Утром нападение казалось алогичным и нереальным. Но память о страхе была очень даже настоящей.
Я полежала спокойно, обследуя лицо и прислушиваясь, нет ли дома сестры. Гематомы на лице. Никаких признаков сестры.
В семь сорок вскочила с кровати, надела старый, потрепанный халат и тапочки. Дверь в комнату для гостей открыта, постель заправлена. Приходила ли Гарри домой?
Я обнаружила записку на холодильнике, объясняющую отсутствие двух пакетиков йогурта. Гарри обещала вернуться в семь. Ладно. Она приходила, но спала ли здесь?
– Какая разница? – пробурчала я, доставая кофе в зернах.
Тут зазвонил телефон.
Я захлопнула банку и потопала в гостиную к телефону.
– Да.
– Привет, мам. Неудачная ночь?
– Извини, сладкая. Что случилось?
– Ты будешь в Шарлотте через неделю?
– Приеду в понедельник и останусь до начала апреля, тогда мне нужно будет на собрание по физической антропологии в Окленд. А что?
– Ну, я хотела приехать домой на несколько дней. С пляжным туром ничего не выходит.
– Здорово. То есть здорово, что мы побудем вместе. Жалко, твоя поездка сорвалась.
Я не стала спрашивать почему.
– Остановишься у меня или у папы?
– Ну...
– Ладно, ладно. На занятиях все в порядке?
– Да. Мне нравится психопатология. Профессор классный. И криминология тоже. Мы никогда ничего не сдаем вовремя.
– Гм. Как Обри?
– Кто?
– Понятно. Как прыщ?
– Исчез.
– Почему ты встала в субботу так рано?
– Надо написать доклад по криминологии. Я хотела сделать что-нибудь по профилю, может, вставлю психопатологию.
– Кажется, вы никогда ничего не сдаете вовремя.
– Его надо было сдать две недели назад.
– О!
– Ты не поможешь мне с проектом по антропологии?
– Конечно.
– Ничего сверхсложного. Я должна успеть за один день.
Послышался гудок.
– У меня еще один звонок, Кэти. Я подумаю над проектом. Позвони, когда приедешь в Шарлотт.
– Хорошо.
Я переключилась и с изумлением услышала голос Клоделя:
– Клодель ici[27].
Как обычно, никакого приветствия или извинения за звонок субботним утром. Клодель сразу приступил к делу:
– Анна Гойетт еще не вернулась домой?
У меня похолодело в груди. Клодель никогда не звонит мне домой. Скорее всего Анна умерла. Я сглотнула и ответила:
– По-моему, нет.
– Ей девятнадцать.
– Да.
Я увидела лицо сестры Жюльены. Как же я ей сообщу?
– ...caracteristiques physiques?[28]
– Извините, что вы сказали?
Клодель повторил вопрос. Я понятия не имела, есть ли у Анны особые приметы.
– Не знаю. Придется спросить у семьи.
– Когда ее видели в последний раз?
– В четверг. Мсье Клодель, а почему вы спрашиваете?
Я выдержала паузу Клоделя. На заднем фоне слышался шум – похоже, он звонил из отдела убийств.
– Сегодня рано утром нашли нагую белую неизвестную женщину.
– Где? Сердце упало.
– Ile des Sceurs[29]. В глубине острова есть лес с озером. Тело нашли, – он замешкался, – у воды.
– В каком состоянии?
Он что-то недоговаривал.
Клодель обдумал мой вопрос. Я почти видела его нос клювом, близко посаженные глаза сузились в размышлении.
– Жертву убили. Обстоятельства не совсем... – и снова сомнения, – ...обычные.
– Расскажите.
Я переложила трубку в другую руку и вытерла ладонь о халат.
– Тело нашли в большом чемодане. Множественные ранения. Ламанш сегодня проводит вскрытие.
– Какие ранения?
Я уставилась на пятна на халате. Он глубоко вздохнул.
– Множественные ножевые ранения, на запястьях отметины от веревок. Ламанш подозревает нападение животных.
Меня начала раздражать манера Клоделя все обезличивать. Белая женщина. Жертва. Тело. Запястья. Ни одного личного местоимения.
– И жертва обгорела, – продолжил он.
– Обгорела?
– Ламанш скоро узнает подробности. Он собирается делать вскрытие сегодня.
– Боже!
В лаборатории постоянно есть дежурный патолог, но в выходные вскрытия обычно не проводят. Убийство наверняка из ряда вон выходящее.
– Давно она умерла?
– Тело не полностью замерзло, скорее всего находилось на воздухе не больше двенадцати часов. Ламанш постарается уточнить время смерти.
Я не хотела задавать следующий вопрос.
– Почему вы думаете, что это Анна Гойетт?
– Подходит по возрасту и описанию.
Мне стало дурно.
– О каких особых приметах вы говорили?
– У жертвы отсутствуют нижние клыки.
– Их удалили?
Я поняла всю глупость вопроса, как только задала его.
– Доктор Бреннан, я не стоматолог. На правом бедре маленькая татуировка. Две фигуры держат между собой сердце.
– Я поговорю с тетей Анны и перезвоню вам.
– Я могу...
– Нет. Я сама. Мне надо спросить у нее еще кое-что.
Он дал мне свой номер и повесил трубку.
Я дрожащей рукой набрала телефон монастыря. Я уже видела испуганные глаза под светлой челкой.
Сестра Жюльена подняла трубку прежде, чем я придумала, что сказать. Я пару минут благодарила ее за то, что она направила меня к Дейзи Жанно, и рассказывала о дневниках – избегала основной темы. Но сестра Жюльена видела меня насквозь.
– Что-то случилось.
В мягком голосе прорывались нотки напряжения. Я спросила, не появилась ли Анна. Нет.
– Сестра, нашли молодую женщину...
Послышался шорох материи, она перекрестилась.
– Я хочу задать вам несколько личных вопросов о племяннице.
– Да, – едва слышно.
Я спросила про клыки и татуировку.
В трубке молчали всего секунду, потом я с удивлением услышала смех.
– О нет, нет, это не Анна. О Боже, она никогда не сделала бы татуировку. И я точно знаю, у Анны все зубы на месте. Она, кстати, часто о них говорит. Поэтому я и уверена. Анна с ними часто мучается, больно есть холодное. Или горячее.
Слова полились таким потоком, что я почти физически почувствовала, как по линии заструилось облегчение.
– Но, сестра, возможно...
– Нет, я знаю свою племянницу. У нее все зубы на месте. Они не доставляют ей радости, но они есть. – Снова нервный смех. – И никаких татуировок, слава Богу.
– Я рада. Найденная молодая женщина, возможно, и не Анна, но лучше будет прислать стоматологическую карточку вашей пленницы, на всякий случай.
– Я уверена, это не она.
– Детективу Клоделю уверенность тоже не помешает. Хуже мы не сделаем.
– Наверное. Я помолюсь за семью бедной девочки.
Она дала мне имя стоматолога Анны, и я перезвонила Клоделю.
– Она уверена, что Анна не делала татуировок.
– "Привет, тетушка монахиня! Представляешь? Я на прошлой неделе сделала тату на попке!"
– Согласна. Маловероятно.
Он фыркнул.
– Но она абсолютно уверена, что у Анны все зубы на месте. Племянница часто жаловалась на зубную боль.
– Кому обычно удаляют зубы?
Как раз об этом я и подумала.
– Тем, у кого они болят.
– Правильно.
– Ваша тетя еще полагает, что Анна никогда не уходила из дому, не предупредив мать?
– Так она говорила.
– У Анны Гойетт послужной список длиннее, чем у Дэвида Копперфильда. За последние восемнадцать месяцев она исчезала семь раз. По крайней мере столько заявлений оставила ее мать.
– О!
В животе образовался ледяной ком.
Я попросила Клоделя держать меня в курсе и повесила трубку. Сомневаюсь, что он выполнит просьбу.
Я распечатала отчет, а потом три часа фотографировала. Из-за напряжения все валилось из рук, я никак не могла нормально разложить кости. В два часа перекусила сандвичем в кафетерии, одновременно проверяя отчеты по Матиасу и Малахии. Но мысли крутились только вокруг телефона, сосредоточиться на текущих делах не получалось.
Я стояла у ксерокса, копировала дневники Беланже, когда, подняв глаза, увидела Клоделя.
– Это не ваша молодая леди.
Я уставилась на него:
– Правда?
Он кивнул.
– Кто она? – спросила я.
– Ее звали Кэрол Кэмптуа. Мы исключили Гойетт по отпечаткам зубов, начали сравнивать других и получили совпадение. Ее пару раз арестовывали за проституцию.
– Возраст?
– Восемнадцать.
– Как она умерла?
– Ламанш заканчивает вскрытие.
– Подозреваемые?
– Множество.
Он минуту смотрел на меня, потом молча ушел.
Я продолжала копировать дневники – робот с водоворотом эмоций внутри. Облегчение при известии, что погибла не Анна, тут же сменилось виной. На столе внизу все же лежит девушка. Придется оповещать семью.
Снимаем крышку. Переворачиваем страницу. Закрываем крышку. Нажимаем кнопку.
Восемнадцать.
Мне вовсе не хотелось наблюдать за вскрытием.
– Плохо дело? – спросила я. Ламанш кивнул.
– Что с ней случилось?
– Легче сказать, что не случилось, – ответил Бержерон.
Я перевела взгляд с одного на другого. Даже сгорбившись, стоматолог был выше метра восьмидесяти, мне приходилось задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Его белые кудри отсвечивали под люминесцентным светом ламп. Кажется, Клодель говорил о нападении животных, вот почему Бержерону тоже испортили выходной.
Я перевернулась на спину, взрыв боли в шее напомнил о вчерашнем приключении. Я изогнула и вытянула шею, потом поочередно руки и ноги. Неплохо. Утром нападение казалось алогичным и нереальным. Но память о страхе была очень даже настоящей.
Я полежала спокойно, обследуя лицо и прислушиваясь, нет ли дома сестры. Гематомы на лице. Никаких признаков сестры.
В семь сорок вскочила с кровати, надела старый, потрепанный халат и тапочки. Дверь в комнату для гостей открыта, постель заправлена. Приходила ли Гарри домой?
Я обнаружила записку на холодильнике, объясняющую отсутствие двух пакетиков йогурта. Гарри обещала вернуться в семь. Ладно. Она приходила, но спала ли здесь?
– Какая разница? – пробурчала я, доставая кофе в зернах.
Тут зазвонил телефон.
Я захлопнула банку и потопала в гостиную к телефону.
– Да.
– Привет, мам. Неудачная ночь?
– Извини, сладкая. Что случилось?
– Ты будешь в Шарлотте через неделю?
– Приеду в понедельник и останусь до начала апреля, тогда мне нужно будет на собрание по физической антропологии в Окленд. А что?
– Ну, я хотела приехать домой на несколько дней. С пляжным туром ничего не выходит.
– Здорово. То есть здорово, что мы побудем вместе. Жалко, твоя поездка сорвалась.
Я не стала спрашивать почему.
– Остановишься у меня или у папы?
– Ну...
– Ладно, ладно. На занятиях все в порядке?
– Да. Мне нравится психопатология. Профессор классный. И криминология тоже. Мы никогда ничего не сдаем вовремя.
– Гм. Как Обри?
– Кто?
– Понятно. Как прыщ?
– Исчез.
– Почему ты встала в субботу так рано?
– Надо написать доклад по криминологии. Я хотела сделать что-нибудь по профилю, может, вставлю психопатологию.
– Кажется, вы никогда ничего не сдаете вовремя.
– Его надо было сдать две недели назад.
– О!
– Ты не поможешь мне с проектом по антропологии?
– Конечно.
– Ничего сверхсложного. Я должна успеть за один день.
Послышался гудок.
– У меня еще один звонок, Кэти. Я подумаю над проектом. Позвони, когда приедешь в Шарлотт.
– Хорошо.
Я переключилась и с изумлением услышала голос Клоделя:
– Клодель ici[27].
Как обычно, никакого приветствия или извинения за звонок субботним утром. Клодель сразу приступил к делу:
– Анна Гойетт еще не вернулась домой?
У меня похолодело в груди. Клодель никогда не звонит мне домой. Скорее всего Анна умерла. Я сглотнула и ответила:
– По-моему, нет.
– Ей девятнадцать.
– Да.
Я увидела лицо сестры Жюльены. Как же я ей сообщу?
– ...caracteristiques physiques?[28]
– Извините, что вы сказали?
Клодель повторил вопрос. Я понятия не имела, есть ли у Анны особые приметы.
– Не знаю. Придется спросить у семьи.
– Когда ее видели в последний раз?
– В четверг. Мсье Клодель, а почему вы спрашиваете?
Я выдержала паузу Клоделя. На заднем фоне слышался шум – похоже, он звонил из отдела убийств.
– Сегодня рано утром нашли нагую белую неизвестную женщину.
– Где? Сердце упало.
– Ile des Sceurs[29]. В глубине острова есть лес с озером. Тело нашли, – он замешкался, – у воды.
– В каком состоянии?
Он что-то недоговаривал.
Клодель обдумал мой вопрос. Я почти видела его нос клювом, близко посаженные глаза сузились в размышлении.
– Жертву убили. Обстоятельства не совсем... – и снова сомнения, – ...обычные.
– Расскажите.
Я переложила трубку в другую руку и вытерла ладонь о халат.
– Тело нашли в большом чемодане. Множественные ранения. Ламанш сегодня проводит вскрытие.
– Какие ранения?
Я уставилась на пятна на халате. Он глубоко вздохнул.
– Множественные ножевые ранения, на запястьях отметины от веревок. Ламанш подозревает нападение животных.
Меня начала раздражать манера Клоделя все обезличивать. Белая женщина. Жертва. Тело. Запястья. Ни одного личного местоимения.
– И жертва обгорела, – продолжил он.
– Обгорела?
– Ламанш скоро узнает подробности. Он собирается делать вскрытие сегодня.
– Боже!
В лаборатории постоянно есть дежурный патолог, но в выходные вскрытия обычно не проводят. Убийство наверняка из ряда вон выходящее.
– Давно она умерла?
– Тело не полностью замерзло, скорее всего находилось на воздухе не больше двенадцати часов. Ламанш постарается уточнить время смерти.
Я не хотела задавать следующий вопрос.
– Почему вы думаете, что это Анна Гойетт?
– Подходит по возрасту и описанию.
Мне стало дурно.
– О каких особых приметах вы говорили?
– У жертвы отсутствуют нижние клыки.
– Их удалили?
Я поняла всю глупость вопроса, как только задала его.
– Доктор Бреннан, я не стоматолог. На правом бедре маленькая татуировка. Две фигуры держат между собой сердце.
– Я поговорю с тетей Анны и перезвоню вам.
– Я могу...
– Нет. Я сама. Мне надо спросить у нее еще кое-что.
Он дал мне свой номер и повесил трубку.
Я дрожащей рукой набрала телефон монастыря. Я уже видела испуганные глаза под светлой челкой.
Сестра Жюльена подняла трубку прежде, чем я придумала, что сказать. Я пару минут благодарила ее за то, что она направила меня к Дейзи Жанно, и рассказывала о дневниках – избегала основной темы. Но сестра Жюльена видела меня насквозь.
– Что-то случилось.
В мягком голосе прорывались нотки напряжения. Я спросила, не появилась ли Анна. Нет.
– Сестра, нашли молодую женщину...
Послышался шорох материи, она перекрестилась.
– Я хочу задать вам несколько личных вопросов о племяннице.
– Да, – едва слышно.
Я спросила про клыки и татуировку.
В трубке молчали всего секунду, потом я с удивлением услышала смех.
– О нет, нет, это не Анна. О Боже, она никогда не сделала бы татуировку. И я точно знаю, у Анны все зубы на месте. Она, кстати, часто о них говорит. Поэтому я и уверена. Анна с ними часто мучается, больно есть холодное. Или горячее.
Слова полились таким потоком, что я почти физически почувствовала, как по линии заструилось облегчение.
– Но, сестра, возможно...
– Нет, я знаю свою племянницу. У нее все зубы на месте. Они не доставляют ей радости, но они есть. – Снова нервный смех. – И никаких татуировок, слава Богу.
– Я рада. Найденная молодая женщина, возможно, и не Анна, но лучше будет прислать стоматологическую карточку вашей пленницы, на всякий случай.
– Я уверена, это не она.
– Детективу Клоделю уверенность тоже не помешает. Хуже мы не сделаем.
– Наверное. Я помолюсь за семью бедной девочки.
Она дала мне имя стоматолога Анны, и я перезвонила Клоделю.
– Она уверена, что Анна не делала татуировок.
– "Привет, тетушка монахиня! Представляешь? Я на прошлой неделе сделала тату на попке!"
– Согласна. Маловероятно.
Он фыркнул.
– Но она абсолютно уверена, что у Анны все зубы на месте. Племянница часто жаловалась на зубную боль.
– Кому обычно удаляют зубы?
Как раз об этом я и подумала.
– Тем, у кого они болят.
– Правильно.
– Ваша тетя еще полагает, что Анна никогда не уходила из дому, не предупредив мать?
– Так она говорила.
– У Анны Гойетт послужной список длиннее, чем у Дэвида Копперфильда. За последние восемнадцать месяцев она исчезала семь раз. По крайней мере столько заявлений оставила ее мать.
– О!
В животе образовался ледяной ком.
Я попросила Клоделя держать меня в курсе и повесила трубку. Сомневаюсь, что он выполнит просьбу.
* * *
Я приняла душ, оделась и приехала в кабинет к девяти тридцати. Закончила отчет по Элизабет Николе, описала и объяснила свои наблюдения, как для судебного дела. Жаль, что не могу приложить информацию из дневников Беланже, но просмотреть их просто не хватает времени.Я распечатала отчет, а потом три часа фотографировала. Из-за напряжения все валилось из рук, я никак не могла нормально разложить кости. В два часа перекусила сандвичем в кафетерии, одновременно проверяя отчеты по Матиасу и Малахии. Но мысли крутились только вокруг телефона, сосредоточиться на текущих делах не получалось.
Я стояла у ксерокса, копировала дневники Беланже, когда, подняв глаза, увидела Клоделя.
– Это не ваша молодая леди.
Я уставилась на него:
– Правда?
Он кивнул.
– Кто она? – спросила я.
– Ее звали Кэрол Кэмптуа. Мы исключили Гойетт по отпечаткам зубов, начали сравнивать других и получили совпадение. Ее пару раз арестовывали за проституцию.
– Возраст?
– Восемнадцать.
– Как она умерла?
– Ламанш заканчивает вскрытие.
– Подозреваемые?
– Множество.
Он минуту смотрел на меня, потом молча ушел.
Я продолжала копировать дневники – робот с водоворотом эмоций внутри. Облегчение при известии, что погибла не Анна, тут же сменилось виной. На столе внизу все же лежит девушка. Придется оповещать семью.
Снимаем крышку. Переворачиваем страницу. Закрываем крышку. Нажимаем кнопку.
Восемнадцать.
Мне вовсе не хотелось наблюдать за вскрытием.
* * *
В четыре тридцать я закончила с дневниками и вернулась в кабинет. Бросила отчеты по младенцам у секретаря, оставила записку на столе Ламанша, объяснив насчет копий. Когда я вернулась в коридор, Ламанш разговаривал с Бержероном у кабинета стоматолога. Оба выглядели угрюмыми и усталыми. Я подошла, они молча приняли меня в свою компанию.– Плохо дело? – спросила я. Ламанш кивнул.
– Что с ней случилось?
– Легче сказать, что не случилось, – ответил Бержерон.
Я перевела взгляд с одного на другого. Даже сгорбившись, стоматолог был выше метра восьмидесяти, мне приходилось задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Его белые кудри отсвечивали под люминесцентным светом ламп. Кажется, Клодель говорил о нападении животных, вот почему Бержерону тоже испортили выходной.