Райх Кэтти. Смерть дня

   Соседи по первому адресу никогда не видели ее мужа, вспоминали только о единственной дочери. Отзывались о Сильвии как о тихой и замкнутой женщине. Одиночке. Никто не знал, где она работала или куда уехала. Одна соседка предположила, что по соседству жил ее брат. Полицейское управление Калгари уже разыскивало его.
   Позже, в постели, я слушала, как по крыше и листьям стучал дождь. Гремел гром, сверкала молния, время от времени очерчивая силуэт Шарон-Холл. Через отдушину в потолке сочился влажный прохладный воздух с запахом петуний и мокрой земли.
   Я обожаю бури. Люблю первобытную мощь представления. Раскаты! Напряжение! Удары! Мать-Природа – владычица, и все подчиняются ее прихотям.
   Я наслаждалась видом сколько могла, потом встала и подошла к мансардному окну. Занавеска намокла, вода уже собиралась на подоконнике в лужицы. Я закрыла левую створку и схватилась за вторую, глубоко вдохнув. Коктейль из грома и молний выпустил на волю поток детских воспоминаний. Летние ночи. Светлячки. Сон на бабушкином крылечке в обнимку с Гарри.
   "Думай об этом, – приказала я себе. – Слушай память, а не голоса мертвых, шепчущие в подсознании".
   Сверкнула молния, и у меня перехватило дыхание. Кажется, что-то пошевелилось у живой изгороди? Новая вспышка.
   Я присмотрелась, но кусты больше ничто не тревожило. Может, показалось?
   Я вглядывалась в темноту. Зеленая лужайка и подстриженные кусты. Бесцветные дорожки. Бледные петунии на фоне темных пятен сосен и плюща. Ничто не шевелилось.
   Снова мир осветила молния, грохот расколол ночь. Белая тень вырвалась из-под куста и пролетела по лужайке. Я напрягла зрение, но все исчезло прежде, чем я смогла что-то разглядеть.
   Сердце билось так отчаянно, что стук отдавался даже в голове. Я распахнула окно и облокотилась на подоконник, всматриваясь туда, где исчезла белая тень. Ночная рубашка намокла от дождя, по всему телу побежали мурашки. С дрожью я обыскивала глазами двор.
   Тишина.
   Забыв про окно, я сбежала по лестнице и уже открывала заднюю дверь, когда пронзительно заверещал телефон. Сердце застучало где-то в горле. О Боже! Ну что теперь?
   Я схватила трубку.
   – Темпе, извини.
   Я посмотрела на часы. Без двадцати два. С чего вдруг мне звонит соседка?
   – ...наверное, он забежал сюда в среду, когда я показывала Дом. Там пусто. Я зашла только проверить, все ли в порядке, из-за бури, ну, ты понимаешь, а он вылетел пулей. Я звала, но он все равно убежал. Мне показалось, что лучше тебе позвонить...
   Я уронила трубку, распахнула дверь на кухню и выбежала наружу.
   – Птенчик! – закричала я. – Иди сюда, мальчик.
   Я сошла с крылечка. В мгновение ока волосы промокли насквозь, а ночная рубашка прилипла к телу, словно влажная салфетка "Клинекс".
   – Птенчик, ты здесь?
   Сверкнула молния, осветив дорожки, кусты, сады и здания.
   – Птенчик! – взвизгнула я. – Птенчик!
   Капли дождя стучали по кирпичу и листьям над моей головой.
   Я снова закричала.
   Тишина.
   Я снова и снова выкрикивала его имя, как безумная. Вскоре меня начала бить дрожь.
   Потом я увидела его.
   Он жался под кустом, пригнув голову к земле, направив уши вперед под прямым углом. Сквозь мокрую слипшуюся шерсть виднелись полоски белой кожи, как трещины на старой краске.
   Я подошла к нему и села на корточки. Кот выглядел так, будто его вначале опустили в воду, а потом вываляли в земле. Сосновые иголки, кора, трава прилипли к голове и спине.
   – Птенчик? – тихо сказала я, протягивая к нему руки.
   Он поднял голову, на меня уставились круглые желтые глаза. Сверкнула молния. Птенчик поднялся, выгнул спину и сказал: "Мур".
   Я протянула к нему ладони.
   – Иди сюда, Птенчик, – прошептала я.
   Он помешкал, потом подбежал ко мне, прижался к моему бедру и повторил свое "мур".
   Я подхватила кота, прижала к груди и побежала на кухню. Птенчик вцепился передними лапами в плечо и прильнул ко мне, как обезьянка к маме. Я чувствовала его когти через насквозь промокшую рубашку.
   Через десять минут я его уже отмыла. Белая шерсть покрыла несколько полотенец и витала в воздухе. Хоть раз он не протестовал.
   Птенчик проглотил чашку корма "Сайнс Дайет" и блюдечко ванильного мороженого. Потом я отнесла его в кровать. Он залез под одеяло и растянулся во весь рост вдоль моей ноги. Я чувствовала, как напряглось, а потом расслабилось его тельце, когда он потянулся, потом устроился на матрасе. Шерсть еще не высохла, но я не возражала. Мой кот вернулся.
   – Я люблю тебя, Птенчик, – призналась я в ночи.
   Я заснула под дуэт приглушенного мурлыканья и стука дождя.

25

   На следующий день, в субботу, я не пошла в университет. Собиралась прочитать выводы Хардуэя, потом написать отчет по жертвам с Мертри. Затем купить цветы в центре для садоводов и посадить в большие горшки, которые стоят у меня во внутреннем дворике. Сиюминутное садоводство – один из моих многочисленных талантов. Длинный разговор с Кэти, мирное общение с котом, листы с компьютерной томографией и вечер с Элизабет Николе.
   Но вышло все по-другому.
   Когда я проснулась, Птенчика уже не было. Я позвала его, но не получила ответа, натянула шорты с футболкой и спустилась вниз. Поиски легко увенчались успехом. Он вылизал свою миску и заснул в лучах солнца на диванчике в гостиной.
   Кот лежал на спине, вытянув задние лапы и поджав передние к груди. Я смотрела на него и улыбалась, как ребенок в рождественское утро. Потом пошла в кухню, сварила кофе, взяла рогалик и устроилась с "Обозревателем" за кухонным столом.
   В Майерс-парке обнаружили зарезанную жену врача. На ребенка напал питбуль. Родители требуют, чтобы животное усыпили, хозяин сопротивляется. "Хорнетс" побили "Голден Стейт" со счетом 101:87.
   Я посмотрела прогноз погоды. Солнечно, в Шарлотте двадцать четыре градуса. Пробежала глазами показатели термометров по всему миру. В пятницу в Монреале температура поднялась до восьми градусов. Вот где причина самодовольства южан.
   Я прочитала газету целиком. Страничка редактора. Объявления о найме. Скидки на лекарства. Обожаю такой ритуал по выходным, но в последние несколько недель приходилось им пренебрегать. Будто наркоманка после ломки, я впитывала каждое печатное слово.
   Закончив с газетой, убрала со стола и пошла за кейсом. Слева сложила стопкой фотографии со вскрытия и взялась за отчет Хардуэя. После первой же заметки закончилась паста в ручке, и я пошла в гостиную за стержнем.
   Увидев на крыльце сгорбившуюся фигуру, я чуть не лишилась чувств от испуга. Кто это и сколько он там стоял?
   Человек повернулся, прошел вдоль стены и заглянул в окно. Наши глаза встретились, и я с недоверием уставилась на пришельца. Потом тут же открыла дверь.
   Она стояла, выпятив живот, цепляясь за лямки рюкзака. Подол юбки топорщился на высоких ботинках. Утреннее солнце сияло на ее волосах, окружая голову медным ореолом.
   "Боже мой, – подумала я. – Что еще?"
   Катрин первая нарушила молчание:
   – Нам нужно поговорить. Я...
   – Конечно. Заходи. – Я посторонилась и протянула руку. – Давай помогу тебе с рюкзаком.
   Она вошла, сняла рюкзак и уронила его на пол, не спуская с меня глаз.
   – Я знаю, что не вовремя, но я...
   – Катрин, не говори глупостей, я рада тебя видеть. Просто удивилась и немного замешкалась.
   Она открыла рот, но так ничего и не сказала.
   – Хочешь есть?
   Ответом было выражение ее лица.
   Я обняла ее и проводила к кухонному столу. Катрин безропотно повиновалась. Я смахнула фотографии и отчет в сторону и усадила ее.
   Поджаривая хлеб, намазывая плавленый сыр и наливая апельсиновый сок, я украдкой разглядывала свою гостью. Катрин уставилась на крышку стола, руки разглаживали несуществующие морщинки на скатерти. Пальцы спутывали и распутывали бахрому, выпрямляли каждую ниточку и укладывали параллельно предыдущей.
   Мой желудок сжался в комок. Как она попала сюда? Сбежала? Где Карли? Я еле удерживалась от вопросов, пока она ела.
   Когда Катрин закончила и отказалась от второй порции, я помыла тарелки и тоже села за стол.
   – Как же ты меня нашла? – Я похлопала ее по руке и ободряюще улыбнулась.
   – Вы дали мне свою визитку. – Катрин порылась в кармане и положила карточку на стол. Ее пальцы снова занялись бахромой. – Я несколько раз звонила по телефону в Бофорте, но вас не застала. Наконец ответил какой-то парень и сказал, что вы вернулись в Шарлотт.
   – Сэм Рейберн. Я останавливалась на его яхте.
   – В общем, я решила уехать из Бофорта. – Катрин посмотрела мне в глаза, но через секунду снова уставилась в стол. – Добралась сюда и пошла в университет. Но дорога заняла больше времени, чем я думала. Когда я попала в кампус, вы уже ушли. Я наткнулась на какую-то девушку, утром она подбросила меня сюда по дороге на работу.
   – Откуда ты узнала, где я живу?
   – Она нашла ваш адрес в каком-то журнале.
   – Понятно.
   Я совершенно точно знала, что мой адрес не указан в журнале факультета.
   – Хорошо, что ты пришла.
   Катрин кивнула. Она чуть не валилась с ног. Темные круги под воспаленными глазами.
   – Я бы тебе перезвонила, но ты не оставляла номера. Когда мы с детективом Райаном ездили в общину во вторник, тебя там не было.
   – Была, но...
   Ее голос сошел на нет.
   Я подождала.
   В дверях появился Птенчик, потом, почуяв в воздухе напряжение, исчез. Часы пробили половину. Пальцы Катрин не выпускали бахрому.
   Я устала ждать.
   – Катрин, где Карли?
   Я накрыла ее ладонь своей.
   Она посмотрела на меня пустыми глазами, без выражения.
   – О нем заботятся, – почти прошептала девушка, словно оправдывающийся ребенок.
   – Кто?
   Она высвободила руку, поставила локти на стол и принялась тереть виски. Взгляд вновь уперся в скатерть.
   – Карли все еще на острове Святой Елены?
   Кивок.
   – Ты по своей воле его там оставила?
   Она покачала головой и сжала ладонями виски.
   – С ребенком все нормально?
   – Он мой ребенок! Мой!
   Такой взрыв эмоций застал меня врасплох.
   – Я могу сама о нем заботиться.
   Катрин подняла голову, и на каждой щеке блеснуло по слезинке. Она впилась в меня взглядом.
   – А кто сомневается?
   – Я его мать.
   Ее голос дрожал. От чего? От истощения? Страха? Негодования?
   – Кто присматривает за Карли?
   – Но что, если я ошибаюсь? Если все это правда?
   Катрин снова рассматривала скатерть.
   – Если что правда?
   – Я люблю своего ребенка. Я хочу, чтобы ему было хорошо.
   Катрин отвечала не на мои вопросы. Она исследовала собственные закоулки сознания, продолжая давний разговор с самой собой. Только на сей раз на моей кухне.
   – Конечно.
   – Я не хочу, чтобы мой ребенок умер.
   Ее пальцы, дрожа, погладили кисточки на скатерти. Точно так же, как недавно головку Карли.
   – Карли заболел? – встревожилась я.
   – Нет. У него все отлично, – прошептала Катрин почти неслышно.
   На скатерть упала слеза.
   Я смотрела на маленькое темное пятнышко в совершенном недоумении.
   – Катрин, я не знаю, как тебе помочь. Придется тебе рассказать, что происходит.
   Зазвонил телефон, но я его проигнорировала. Из соседней комнаты послышался щелчок, автоответчик, потом сигнал и тоненький голос. Опять щелчок и тишина.
   Катрин не двигалась. Похоже, ее не отпускали мучительные размышления. Я чувствовала ее боль сквозь тишину и ждала.
   Семь пятнышек темнеют на голубом полотне. Десять. Тринадцать.
   Спустя целую вечность Катрин подняла голову. Она вытерла обе щеки и откинула назад волосы, сплела пальцы и осторожно положила руки на скатерть. Дважды прокашлялась.
   – Я не знаю, что такое нормальная жизнь, – сокрушенно улыбнулась девушка. – И до этого года не предполагала о своем неведении. – Она опустила глаза. – Наверное, все дело в Карли. Я ни в чем не сомневалась, пока он не родился. Мне не приходило в голову задавать вопросы. Я получила домашнее образование и знала... – снова улыбаясь, – ...что мои знания о мире сильно ограничены.
   Катрин задумалась на мгновение.
   – Я знаю только то, что они хотят.
   – Они?
   Она так крепко сжала пальцы, что побелели костяшки.
   – Нам не позволяют рассказывать о делах общины. – Девушка сглотнула. – Они моя семья. Мой мир начиная с восьми лет. Он был моим отцом, и советчиком, и учителем, и...
   – Дом Оуэнс?
   Катрин заглянула в мои глаза.
   – Он замечательный человек. Он все знает о здоровье, и воспроизводстве, и эволюции, и загрязнении, и о том, как удержать духовные, биологические и космические силы в равновесии. Он видит и понимает такое, что мы даже представить себе не можем. Это не Дом. Я доверяю Дому. Он никогда не причинит вреда Карли. Он только пытается защитить нас. Я, правда, не уверена...
   Она закрыла глаза и запрокинула голову. Сбоку на шее пульсировала венка. Грудь поднималась и опадала. Потом Катрин глубоко вздохнула, опустила подбородок и посмотрела мне прямо в глаза.
   – Та девушка. Которую вы искали. Она жила там.
   Я с трудом ее слышала.
   – Хайди Шнайдер?
   – Я так и не узнала ее фамилию.
   – Расскажи мне о ней.
   – Хайди присоединилась к общине где-то еще, думаю, в Техасе, а на острове Святой Елены прожила около двух лет. Она была старше, но мне нравилась. Всегда охотно разговаривала со мной и помогала. Она забавная.
   Катрин замолчала.
   – Хайди приказали зачать от Джейсона...
   – Что?
   Мне показалось, что я ослышалась.
   – Ей назначили в партнеры Джейсона. Но она любила Брайана, парня, вместе с которым присоединилась к общине. Того, с ваших фотографий.
   – Брайан Гилберт.
   У меня пересохло в горле.
   – В общем, они с Брайаном прятались, чтобы побыть вдвоем. – Она уставилась куда-то в пустоту. – Зачав, Хайди сходила с ума от страха, что ребенка не благословят. Она пыталась скрыть беременность, но они все равно узнали.
   – Оуэнс?
   Катрин снова посмотрела на меня, в ее глазах плескался настоящий страх.
   – Не важно. Это всех касается.
   – Что?
   – Порядок. – Она вытерла ладони о скатерть и снова сложила руки. – Я не могу о нем говорить. Продолжать дальше?
   Катрин смотрела на меня, и на ее глаза снова наворачивались слезы.
   – Давай.
   – Однажды Хайди и Брайан не появились на утреннем собрании. Они пропали.
   – Куда?
   – Не знаю.
   – Оуэнс посылал кого-то на поиски?
   Взгляд Катрин скользнул к подоконнику, девушка закусила нижнюю губу.
   – И еще. Однажды ночью прошлой осенью Карли проснулся и начал кричать. Я спустилась вниз, чтобы подогреть ему молоко. В кабинете что-то зашуршало, потом заговорила женщина, очень тихо, чтобы никто не услышал. Кажется, она говорила по телефону.
   – Ты узнала ее голос?
   – Да, она работала у нас в офисе.
   – Что она говорила?
   – Что все в порядке. Я не стала подслушивать дальше.
   – А потом?
   – Три недели назад произошло то же самое. Только на сей раз спорили двое. Они по-настоящему разозлились, но из-за закрытой двери я не могла расслышать слова. Там были Дом и та женщина из офиса.
   Катрин стерла тыльной стороной ладони слезу со щеки, все еще не решаясь взглянуть на меня.
   – На следующий день она исчезла и больше не появлялась. Она и еще одна женщина. Они просто испарились.
   – Разве из общины нельзя просто выйти?
   Девушка впилась в меня взглядом.
   – Она работала в офисе. Наверное, отвечала на те звонки, о которых вы говорили.
   Ее грудь вздымалась от попытки справиться со слезами.
   – Она была лучшей подругой Хайди. Мой желудок сжался в комок.
   – Ее звали Дженнифер?
   Катрин кивнула.
   Я глубоко вдохнула. "Успокойся ради Катрин".
   – А вторую женщину?
   – Я точно не знаю. Она не долго с нами прожила. Постойте. Похоже, Элис. Или Энн.
   Мое сердце забилось быстрее. О Боже, нет!
   – Ты знаешь, откуда она приехала?
   – С севера. Или из Европы. Иногда они с Дженнифер говорили на странном языке.
   – Думаешь, Дом Оуэнс приказал убить Хайди и ее малышей? Ты поэтому боишься за Карли?
   – Вы не понимаете. Дело не в Доме. Он только пытается защитить нас и спасти. – Катрин вглядывалась в меня так, будто пыталась прочитать мои мысли. – Дом не верит в антихриста. Просто хочет увести нас подальше от катастрофы.
   Ее голос дрожал, короткие всхлипы прорывались между словами. Катрин встала и подошла к окну.
   – Это другие. Она. Дом желает для нас вечной жизни.
   – Кто?
   Катрин кружила по кухне, как животное по клетке, заламывала руки. По лицу текли слезы.
   – Не сейчас. Слишком рано. Только не сейчас.
   Мольба.
   – Что слишком рано?
   – А если они ошибаются? Если космической энергии не достаточно? Если там ничего нет? Если Карли просто умрет? Если мой ребенок просто умрет?
   Усталость. Страх. Вина. Такой смеси Катрин не выдержала и затряслась в бесконтрольных рыданиях. Она ушла в себя, больше из нее ничего не вытянешь.
   Я подошла к девушке и обняла ее.
   – Катрин, тебе надо отдохнуть. Иди приляг, поспи немного. Мы поговорим позже.
   Она издала неразборчивый звук и позволила увести себя наверх, в комнату для гостей. Я взяла полотенца и спустилась в коридор за ее рюкзаком. Когда я вернулась, Катрин лежала на кровати: одна рука на лбу, глаза закрыты, слезы стекают по виску на волосы.
   Я оставила рюкзак в шкафу и задернула занавески. Когда я затворяла дверь, Катрин тихо заговорила, не открывая глаз и почти не шевеля губами.
   Ее слова напугали меня до смерти.

26

   – Вечная жизнь? Прямо так и сказала?
   – Да.
   Я держала телефонную трубку так крепко, что болело запястье.
   – Ну-ка еще раз.
   – "Что, если они уйдут, а мы останемся? Что, если Карли откажут в вечной жизни?"
   Я ждала, пока Ред обдумывал слова Катрин. Поменяв руку, я заметила на пластике пятно от вспотевшей ладони.
   – Не знаю, Темпе. Тревожный звоночек. Как узнать, что группа становится опасной? Одни религиозные маргинальные движения склонны к насилию, другие безвредны.
   – Разве нет никаких показателей? "Что, если мой ребенок умрет?"
   – Существует несколько взаимосвязанных факторов. Во-первых, сама секта, ее верования и ритуалы, организация и, конечно, лидер. Потом внешние силы. Насколько враждебно относятся окружающие к членам секты? Преследует ли их общество? И не обязательно угроза со стороны других людей должна быть реальной. Даже надуманные гонения могут сделать организацию опасной. "Он просто хочет увести нас подальше от катастрофы".
   – Какие верования заставляют сектантов переступить черту?
   – Вот что и беспокоит меня в словах твоей юной леди. Похоже, она говорит о каком-то путешествии. О поездке туда, где жизнь вечна. О спасении от Апокалипсиса.
   "Он только пытается защитить нас и спасти".
   – Конец света.
   – Да. Последний день. Армагеддон.
   – Это не ново. Почему апокалиптическое видение мира приводит к насилию? Почему бы просто не уйти в тень и не подождать?
   – Не пойми меня неправильно. Такое случается не всегда. Но апокалиптические группы верят, что Судный день неизбежен, а сами они играют ведущую роль в предстоящих событиях. Они избраны, чтобы установить на планете новый порядок.
   "Хайди сходила с ума от страха, что ребенка не благословят".
   – Таким образом, получается некий дуализм. Они хорошие, все остальные безнадежно испорчены, абсолютно лишены моральных ценностей. Внешний мир одержим демонами.
   – Ты или с нами, или против нас.
   – Точно. Согласно их представлениям, последние дни будут отмечены насилием. Некоторые группы склоняются к политике выживания: собирают оружие, строят изощренные убежища от дьявольского социального строя, который пытается их истребить. Или от антихриста, сатаны – всего, что, по их мнению, воплощает будущую опасность.
   "Дом не верит в антихриста".
   – Апокалиптические верования могут быть особенно переменчивыми, когда выражаются в харизматичном лидере. Кореш видел себя наперсником Бога.
   – Дальше.
   – Понимаешь, проблема самозваного пророка в том, что ему приходится постоянно перекраивать себя. Его долговременная власть не подкреплена конституциями. Впрочем, и не ограничена ими. Лидер дергает за ниточки, но только пока его последователи выражают согласие. Так что эти ребята могут проявлять большую изобретательность. И делать все, что угодно, в сфере своей власти. Параноики отвечают на угрозу своему авторитету жесткой диктатурой. Они выдвигают все более причудливые требования, заставляют доказывать лояльность секте.
   – Например?
   – Джим Джонс проводил так называемые испытания веры. Членов "Народного Храма" вынуждали подписывать признания или подвергали публичным унижениям, чтобы доказать их преданность. Один ритуальчик требовал от участника выпить неизвестную жидкость. Когда испытуемому говорили, что в сосуде яд, ему не следовало показывать страх.
   – Мило.
   – Вазэктомия тоже в списке предпочтений. Говорят, глава "Синанона" послал нескольких членов мужского пола под нож.
   "Хайди приказали зачать от Джейсона".
   – А браки?
   – Журе и Димамбро, Джим Джонс, Дэвид Кореш, Чарльз Мэнсон. Все контролировали браки. Диета, секс, аборт, одежда, сон. На самом деле не важно, на чем конкретно специализируется секта. Лидер ставит перед последователями такие условия, которые противоречат их привычкам. Постепенно, без вопросов принимая странные законы, сектанты привыкают к мысли о насилии. Вначале это только проявление верности, требования вроде бы безобидные, например, определенный стиль прически, или медитации по ночам, или секс с мессией. Позднее правила становятся все жестче.
   – Похоже на культ сумасшествия.
   – Неплохо сказано. Для лидера процесс имеет еще одно преимущество. Менее уверенные последователи отсеиваются.
   – Ладно. Допустим, есть группа фанатиков, живущих по указке какого-то ненормального. Что заставляет их вдруг прибегать к насилию? Почему сегодня, а не в следующем месяце?
   "Слишком рано. Только не сейчас".
   – По мнению социологов, в большинстве случаев всплески насилия провоцирует "нарастающее предельное напряжение".
   – Не надо засыпать меня терминами, Ред.
   – Ладно. Фанатики обычно заняты двумя делами: поиском сторонников и удержанием членов группы. Но если лидер испытывает страх, направление деятельности меняется. Иногда вербовка прекращается и начинается пристальное изучение существующих членов. Количество эксцентричных законов увеличивается. Тема Судного дня звучит все чаще. Сектанты все более отдаляются от мира и превращаются в параноиков. Растут проблемы с окружающими, или правительством, или правоохранительными органами.
   – Что вообще может напугать этих страдающих манией величия сумасшедших?
   – Члена группы, покинувшего общину, могут посчитать осквернителем.
   "Когда мы проснулись, Брайана с Хайди уже не было".
   – Лидер думает, что потерял контроль. Или если культ существует в разных местах, лидер не может одновременно быть и тут, и там, а потому чувствует, что власть ускользает во время его отсутствия. Новые тревоги. Еще большая изоляция от мира. Тирания. Духовная паранойя. И тут достаточно небольшого внешнего толчка, чтобы чаша переполнилась.
   – Насколько сильным должен быть внешний фактор?
   – По-разному случается. В Джонстауне хватило визита конгрессмена с представителями прессы и попытки вернуть в Штаты нескольких отступников. В Вако понадобилась военная акция со стороны Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия с применением слезоточивого газа и военной техники для разрушения укреплений общины.
   – В чем их различия?
   – В идеологии и лидерах. Поселение в Джонстауне характеризовалось большей внутренней изменчивостью, чем община в Вако.
   Пальцы застыли на телефонной трубке.
   – Думаешь, Оуэнс собирается применить насилие?
   – Он явно выжидает. Если он удерживает ребенка Катрин силой, это уже наводит на мысли.
   – Я не совсем поняла, может, она оставила сына по доброй воле. Девушка неохотно говорит о секте. Она там воспитывалась с восьми лет. Я никогда не видела настолько оторванного от мира человека. Но то, что Дженнифер Кэннон жила в общине Оуэнса до смерти, все объясняет.
   Какое-то время мы молчали.
   – А если Хайди и Брайан подвели Оуэнса к краю? – спросила я. – Если он приказал убить их и малышей?
   – Возможно. Не забывай, что у него и так неприятностей хватало. Похоже, Дженнифер Кэннон скрывала звонки из Канады, а потом отказалась от того, что приказал Оуэнс, когда обнаружил обман. Ну, и еще есть ты, конечно.
   – Я?
   – Хайди беременеет от Брайана вопреки законам секты. Потом пара сбегает. Потом история с Дженнифер. Потом появляетесь вы с Райаном. Кстати, забавное совпадение имен.
   – Что?
   – Конгрессмен, который появился в Гайане. Его звали Райан.
   – Мне нужно предсказание, Ред. После всего, что я тебе рассказала, что ты видишь в магическом кристалле?
   Долгое молчание.
   – Судя по твоим рассказам, Оуэнс похож на харизматичного лидера в образе мессии. Последователи приняли его мировоззрение. Оуэнс чувствует, что теряет контроль над членами общины, и рассматривает ваше расследование как угрозу своей власти.
   Снова молчание.
   – И еще твоя Катрин говорила о переходе к вечной жизни. – Он глубоко вздохнул. – В целом, я бы сказал, у нас есть реальная опасность.