В состоянии легкого шока я повесила трубку. Мысль о Гарри, помогающей проблемным людям, лишала присутствия духа.
   Примерно в шесть я заставила себя приготовить ужин из жареного цыпленка, вареной красной картошки с маслом и шнитт-луком и распаренной спаржи. Бокал шардонне придал бы обеду завершенность. Но только не для меня. Выключатель семь лет держался в позиции "выкл.", там он и останется. Я тоже не тупая, как осел. По крайней мере когда трезвая. Стол все равно по всем статьям превосходил вчерашние галеты.
   За едой я думала о своей младшей сестренке. Гарри и формальное образование никогда не сочетались. Она вышла замуж за своего любимого одноклассника за день до выпуска, потом по очереди еще за троих. Гарри собирала деньги для монастыря Святого Бернара, управляла "Пицца-хат", продавала дизайнерские очки от солнца, водила экскурсии по Юкатану, занималась пиаром "Хьюстон Астрос", основала и потеряла бизнес по чистке ковров, продавала недвижимость и совсем недавно взялась за полеты на воздушных шарах.
   Когда мне было три, а Гарри – один год, я сломала ей ногу, переехав на трехколесном велосипеде. Она не сбавила обороты. Гарри научилась ходить еще в гипсе. Жутко надоедливая и очень любимая сестра заменяет чистой энергией недостаток опыта и целенаправленности. И утомляет меня невыносимо.
   В девять тридцать я включила хоккей. Конец второго тайма, "Хэбс" проигрывают "Сент-Луису" 4:0. Дон Черри сетует на негодность канадского тренерского состава, его круглое лицо краснеет над рубашкой с высоким воротом. Он больше похож на тенора в парикмахерской, чем на спортивного комментатора. Смотрю и удивляюсь, что миллионы людей слушают его каждую неделю. В десять пятнадцать выключаю телевизор и ложусь спать.
* * *
   На следующее утро я рано встала и поехала в лабораторию. Для большинства медицинских экспертов понедельник – тяжелый день. Случайная жестокость, бездумная бравада, одиночество и ненависть к себе, неверный выбор момента приводят к увеличению случаев насильственной смерти в выходные. Трупы складывают в морге для вскрытия в понедельник.
   Нынешний понедельник не стал исключением. Я взяла кофе и присоединилась к утреннему собранию в офисе Ламанша. Натали Эйерс занималась делом об убийстве в Вал-д’Оре, но остальные патологи присутствовали. Жан Пелетье только что вернулся с дачи показаний из Куджака, дальнего севера Квебека. Он показывал фотографии Эмили Сантанджело и Майклу Морину. Я присела поближе.
   Куджак выглядел так, будто его смыло потопом, а люди отстроили его вчера заново.
   – Что это? – спросила я, показав на сборную конструкцию с пластиковой отделкой.
   – Аквацентр. – Пелетье ткнул пальцем в шестиугольную вывеску с непонятными символами сверху и жирным белым словом "Arret" снизу. – Все вывески на французском и инуктитут[15].
   Он говорил с очень сильным верхнеречным акцентом, который для моего уха мог сойти за туземный язык. Я знаю Пелетье много лет и все равно с трудом понимаю его французский.
   Пелетье показал на другое здание:
   – Тут суд.
   Напоминает бассейн, только без пластика. За городом простиралась серая промозглая тундра мха и камней. Побелевший скелет оленя карибу лежал у дороги.
   – У них всегда так? – спросила Эмили, разглядывая оленя.
   – Только когда есть трупы.
   – На сегодня восемь вскрытий, – объявил Ламанш и раздал список.
   Затем рассказал о каждом случае. Девятнадцатилетний молодой человек упал под поезд, туловище разрезало пополам. Это случилось на дорожной эстакаде, куда часто заглядывают подростки.
   В Мегантике врезался в лед снегоход. Найдено два тела. Подозревается алкогольное опьянение водителя.
   В своей кроватке умер и разложился младенец. Когда пришла полиция, мать, смотревшая внизу игровое шоу, сказала, что десять дней назад Бог приказал ей больше не кормить ребенка.
   За Дампстером, на территории Макгилла, найден труп неопознанного белого мужчины. Три тела поступили с пожара в Сен-Жовите.
   Пелетье поручили младенца. Похоже, ему понадобится консультация антрополога. Личность ребенка известна, но со временем и причиной смерти придется повозиться.
   Сантанджело получил трупы из Мегантика, Морину – дела с поездом и неизвестным из Дампстера. Жертвы из спальни в Сен-Жовите сохранились хорошо, поэтому можно провести обычное вскрытие. Ими займется Ламанш. Мне достались кости из подвала.
   После собрания я пошла к себе в кабинет и открыла досье – перенесла информацию из утренних записей в антропологический бланк.
   Имя: inconnu. Неизвестно.
   Дата рождения: прочерк.
   Номер в лаборатории судебной медицины: 31013.
   Номер в морге: 375.
   Номер происшествия в полиции: 89041.
   Патологоанатом: Пьер Ламанш.
   Следователь: Жан-Клод Юбер.
   Детективы: Эндрю Райан и Жан Бертран, Escouade de Crimes Contre la Personne, Surete du Quebec[16].
   Я добавила дату и положила бланк в папку. У каждого из нас папки разного цвета. Розовый – Марк Бержерон, одонтолог. Зеленый – Мартин Левеск, радиолог. Ламанш пользуется красными. Ярко-желтая папка означает антропологию.
   Я закрыла дверь и поехала на лифте в подвал. Там попросила помощника по вскрытиям положить ЛСМ 31013 в третий кабинет, потом пошла переодеваться в униформу хирурга. Четыре кабинета для вскрытия примыкают в лаборатории судебной медицины к моргу. Первыми заведует ЛСМ, последним – управление следователя. Второй кабинет очень большой, там стоят три стола. В остальных – по одному. Четвертый оборудован специальной вентиляцией. Там я часто работаю, потому что большинство моих анализируемых не благоухают ароматами. Сегодня я оставила четвертый кабинет Пелетье с младенцем. Обугленные тела пахнут меньше, чем разложившиеся.
   Когда я зашла в третий кабинет, черный мешок для трупов и четыре пластиковых пакета уже лежали на поддоне. Я распечатала пакет, вынула вату и проверила череп. Он пережил путешествие без повреждений.
   Я заполнила идентификационную карточку, расстегнула мешок, вытащила простыню, в которой лежали кости и осколки. Сделала несколько полароидных снимков, потом отправила все на рентген. Если там есть зубы или металлические частицы, надо обнаружить их до нарушения целостности кости.
   Ожидая результатов, я думала о Элизабет Николе. Ее гроб заперт в холодильнике в трех метрах от меня. Мне не терпелось посмотреть, что в нем. Одно из сообщений, пришедших сегодня утром, было от сестры Жюльены. Монахини тоже сгорали от нетерпения.
   Через полчаса Лиза прикатила кости с рентгена и отдала мне конверт со снимками. Я положила несколько на смотровой ящик и начала с ножного конца мешка.
   – Все нормально? – спросила Лиза. – Я точно не знала, какой реактив применять, там столько угля, и сделала несколько снимков с каждым.
   – Все в порядке.
   Мы смотрели на аморфную массу, окруженную двумя крошечными белыми рельсами: содержимое мешка и "молния". Все испещрено строительным мусором, то тут, то там появляется осколок кости, бледный и пористый на нейтральном фоне.
   – Что это?
   Лиза показала на белое пятно.
   – Похоже на ноготь.
   Я заменила первые снимки тремя новыми. Земля, камушки, волокна дерева, ногти. Кости ноги и бедра с обугленной плотью. Таз не поврежден.
   – В правом бедре какие-то металлические частицы. – Я ткнула пальцем в несколько белых пятен в правой бедренной кости. – Надо с ней осторожнее. Позже сделаем еще пару снимков.
   На следующих негативах – ребра, все такие же разбитые. Кости рук сохранились лучше, несмотря на переломы и неверное положение. Некоторые позвонки, судя по виду, еще можно спасти. В левой части грудной клетки обнаружился еще один металлический объект.
   – Это тоже надо рассмотреть.
   Лиза кивнула.
   Потом мы занялись снимками пластиковых пакетов. Ничего особенного. Нижняя челюсть хорошо схватилась, тонкие зубные корни крепко сидят в кости. Даже коронки не пострадали. Я заметила яркие белые капли на месте двух коренных зубов. Бержерон будет доволен. Если у стоматолога есть карточка, мы сможем определить личность по записям.
   Затем я посмотрела на лобную кость. Ее испещрили крошечные белые точки, как будто кто-то искусственно состарил ее солью.
   – Мне нужен еще один снимок, – тихо сказала я, уставившись на рентгеноконтрастные частички рядом с левой глазницей.
   Лиза посмотрела на меня как-то странно.
   – Ладно. Достаем его, – скомандовала я.
   – Или ее.
   – Или ее.
   Лиза постелила простыню на секционный стол и положила сито на раковину. Я достала из шкафа из нержавеющей стали бумажный фартук, натянула его через голову и завязала на поясе. Потом надела маску, хирургические перчатки и расстегнула мешок.
   Сначала убрала самые большие, легкие для опознания объекты и обломки костей. Потом вернулась назад и просеяла содержимое в поисках более мелких осколков и фрагментов костей, которые могла пропустить. Лиза просеивала каждую горсть под слабым напором воды. Она обмывала и складывала артефакты на столик, пока я раскладывала на простыне части скелета в анатомическом порядке.
   В полдень Лиза ушла на обед. Я продолжала скрупулезно работать и к половине третьего закончила. Коллекция ногтей, металлических головок и один взорвавшийся патрон лежали на столике вместе с маленьким пластиковым флаконом, куда я поместила нечто похожее на материю. Обугленный разобранный скелет лежал на столе, кости черепа распустились, как лепестки маргаритки.
   Анализ занял больше часа, каждую кость приходилось опознавать и заново устанавливать, с какой стороны она располагалась – с левой или с правой. Потом я сосредоточилась на вопросах, которые обязательно задаст Райан. Возраст. Пол. Раса. Кто это?
   Я взяла тазовые и бедренные кости. Огонь спек мягкие ткани: они почернели и стали жесткими, как дубленая кожа. Сомнительная удача. Кости защищены, но вытащить их нелегко.
   Я повернула тазовую кость. Слева плоть сгорела и бедро раскололось. Образовался идеальный поперечный разрез бедренного сустава. Я измерила диаметр бедренной головки. Крошечный, самый маленький из возможных у женщины.
   Я изучила внутреннее строение головки сразу под поверхностью сустава. Спикулы кости типичны для взрослого, сотовая структура, без четкой линии, обозначающей недавно растворившийся колпачок роста. Это согласуется с развитыми коренными зубами, которые я раньше заметила в челюсти. Жертва – не ребенок.
   Рассмотрела внешние края чашечки, формировавшей бедренный сустав, и нижнюю границу бедренной головки. На обеих – костные наросты сверху вниз, как воск на свече. Артрит. Немолодой человек.
   Похоже, жертва – женщина. Остатки длинных костей узкие в диаметре, с гладкими мышцами. Я переключилась на фрагменты черепа.
   Небольшой сосцевидный отросток и лобный гребень. Резко выделяющиеся глазницы. Кость гладкая на затылке и везде, где мужская должна быть шершавой и грубой.
   Я изучила лобную кость. Верхние концы двух носовых костей сохранились на месте. Они соединялись под острым углом вдоль средней линии, как церковная башня. Я нашла два фрагмента челюстной кости. Нижняя граница носовой полости заканчивалась острым выступом с костным острием, выступающим посредине вверх. Нос был узким и длинным, профиль прямым. Я положила фрагмент височной кости и посветила в область уха. Крошечная круглая полость, овальное окошко во внутреннее ухо. Все признаки белой расы.
   Женщина. Белая. Взрослая. Пожилая.
   Я вернулась к тазовым костям, надеясь с их помощью подтвердить пол и более конкретно определить возраст. Меня особенно интересовало место спереди, где соединялись две половинки таза.
   Я осторожно счистила обугленные ткани, проявилось сочленение лобковых костей и лонный симфизис. Сами лонные кости широкие, угол между ними большой. У каждой выступает гребень. Нижний отросток изящный и слегка загнутый. Типично для женщины. Я отметила наблюдения в бланке и сделала несколько полароидных снимков.
   Из-за слишком высокой температуры соединительный хрящ сжался и разделил лонные кости по средней линии. Я крутила и вертела обугленную массу, пытаясь заглянуть в отверстие. Кажется, поверхности лонного сращения не пострадали, но рассмотреть лучше не удается.
   – Давай выделим лобковые кости, – сказала я Лизе.
   Запахло горящими тканями, пила зажужжала между крыльями, соединяющими лобковую и тазовые кости. Это заняло несколько секунд.
   Лонное сращение опалено, но не до неузнаваемости. Никаких наростов или борозд на поверхности. Обе лицевые стороны имеют пористое строение, внешние края неровные. Беспорядочные нити тянутся из передней части каждого лонного элемента, окостеневая в окружающих мягких тканях. Женщина прожила долгую жизнь.
   Я перевернула лонные кости. В районе живота каждую пересекала глубокая борозда. Жертва рожала.
   Я снова взяла лобную кость и на мгновение застыла на месте. Флуоресцентный свет четко вырисовывал все, что я впервые заподозрила в подвале и что подтвердили металлические вкрапления на рентгеновском снимке.
   До сих пор я сдерживала чувства, но теперь позволила себе пожалеть растерзанное человеческое существо на моем столе. И задуматься, что же с ним случилось.
   Женщине было по крайней мере семьдесят, она имела детей, возможно, даже внуков.
   Зачем кому-то стрелять ей в голову и бросать в горящем доме?

5

   К полудню вторника я заканчивала отчет. Вчера я работала до девяти вечера, помня о том, что Райану нужны ответы на вопросы. Удивительно, но он до сих пор не появился.
   Я проверила то, что написала. Иногда мне кажется, что согласование родов и знаки ударения – это такие французские проклятия, придуманные специально для моего мучения. Я стараюсь изо всех сил, но все равно каждый раз парочку пропускаю.
   Кроме биологического описания неизвестной, отчет содержал анализ травм. При вскрытии я обнаружила, что рентгеноконтрастные частицы попали в бедро уже после смерти. Возможно, мелкие кусочки металла проникли в кость при взрыве пропанового баллона. Многие повреждения нанесены огнем.
   Но не все. Я перечитала комментарии.
   Рана "А" – круглое отверстие, сохранилась только верхняя часть. Расположена в средней передней области, примерно в двух сантиметрах над переносицей и в одном и двух десятых сантиметра влево от средней линии. Отверстие насчитывает один и четыре десятых сантиметра в диаметре и представляет характерное скашивание кромок на внутренней поверхности. По краям раны ткани обуглены. Рана "А" похожа на входное отверстие огнестрельной раны.
   Рана "Б" – круглое отверстие с характерным скашиванием кромок внешней поверхности. Один и шесть десятых сантиметра в диаметре внутри черепа и четыре и восемь десятых сантиметра в диаметре снаружи. Расположено на затылочной кости, на два и шесть десятых сантиметра выше большого затылочного отверстия и в девяти десятых сантиметра влево от средней сагиттальной линии. Присутствует фокальное обугливание левого, правого и нижнего краев отверстия. Рана "Б" походит на выходное отверстие огнестрельной раны.
   Из-за огневых повреждений полная реконструкция невозможна, но мне удалось достаточно восстановить свод, чтобы истолковать трещины между входным и выходным отверстиями.
   Типичная модель. Пожилая женщина получила огнестрельное ранение в голову. Пуля вошла посредине лба, пробила мозг и вышла из затылка. Это объясняло, почему череп не лопнул в огне. Выход для избыточного внутричерепного давления появился до того, как температура повысилась.
   Я отнесла отчет секретарям и, вернувшись, обнаружила возле своего стола Райана. Он сидел и смотрел в окно позади моего стула. Его ноги заполнили все свободное пространство кабинета.
   – Прекрасный вид, – заметил он по-английски.
   Пятью этажами ниже над рекой изгибался мост Жака Картье, по которому карабкались крошечные автомобильчики. Действительно, прекрасный вид.
   – Помогает забыть о крошечных размерах кабинета.
   Я проскользнула между Райаном и столом и села на стул.
   – Сон разума опасен.
   – Побитые голени возвращают меня к реальности. – Я повернулась на стуле и скрестила ноги на оконном карнизе. – Это пожилая женщина, Райан. Застрелена в голову.
   – Возраст?
   – По-моему, не меньше семидесяти. Может, даже семьдесят пять. На лонном сращении множество наростов, но в этом отношении люди разные. У нее был запущенный артрит и остеопороз.
   Райан открыл рот и поднял бровь.
   – Французский или английский, Бреннан. Только не врачебная терминология.
   Его глаза сияли голубым светом, как экран "Windows-95".
   – Ос-те-о-по-роз, – по слогам повторила я. – На рентгеновских снимках видно, что трубчатые кости слишком тонкие. Трещин я не заметила, но нескольких обломков длинных костей не хватает. Бедро – типичное место для перелома у женщины преклонного возраста, потому что туда переносится основной вес. У жертвы все в порядке.
   – Белая?
   Я кивнула.
   – Что-нибудь еще?
   – Похоже, она несколько раз рожала.
   Голубые лазеры изучали мое лицо.
   – На задней части каждой лонной кости борозда размером с Ориноко.
   – Здорово.
   – И вот еще что. Думаю, она уже лежала в подвале, когда начался пожар.
   – Как так?
   – Под телом не оказалось мусора с верхнего этажа. Я нашла несколько крошечных кусочков ткани между жертвой и землей. Похоже, женщина лежала прямо на полу.
   Он задумался.
   – Выходит, кто-то застрелил бабулю, затащил ее в подвал и оставил там поджариваться?
   – Нет. Выходит, что бабуля получила пулю в лоб. Кто стрелял, я не знаю. Может, она сама. Это уже твои заботы, Райан.
   – Ты не нашла рядом пистолета?
   – Нет.
   Тут в дверном проеме появился Бертран. Если Райан выглядел вычищенным и выглаженным, то морщинистой кожей его партнера можно было шлифовать драгоценные камни. Бертран носил розовато-лиловую рубашку под цвет узорчатого галстука, лавандовый с серым твидовый пиджак и шерстяные брюки точно на полтона темнее.
   – Что у тебя? – спросил Райан напарника.
   – Ничего нового. Они будто возникли из разреженного воздуха. Никто точно не знает, кто же, черт возьми, жил в том доме. Мы все еще пытаемся разыскать парня из Европы, которому принадлежит земля. Соседи через дорогу время от времени видели пожилую леди. Но она никогда с ними не заговаривала. По их словам, пара с малышами появилась только несколько месяцев назад. Их редко видели, имен так и не узнали. Женщина, живущая чуть дальше по дороге, думала, что они из какой-то группы фундаменталистов.
   – Бреннан говорит, наш Доу оказался Джейн. Как в "Крошке Джейн". Семьдесят.
   Бертран вопросительно посмотрел на него.
   – Ей около семидесяти.
   – Пожилая леди?
   – С пулей в голове.
   – Без шуток?
   – Без шуток.
   – Кто-то застрелил ее и поджег дом?
   – Или бабуля спустила курок после того, как начала готовить барбекю. Но тогда где же оружие?
   Когда они ушли, я проверила запросы на консультации. В Квебек прибыл сосуд с пеплом: кремированные останки пожилого мужчины, умершего на Ямайке. Родственники обвинили крематорий в подмене и принесли пепел следователю. Он хочет знать мое мнение.
   В ущелье рядом с кладбищем Кот-де-Неж найден череп. Высохший и побелевший, возможно, из старой могилы. Следователю нужно подтверждение.
   Пелетье хочет, чтобы я взглянула на ребенка и подтвердила смерть от истощения. Здесь понадобится микроскопия. Тонкие пластинки костей надо укрепить, окрасить и положить на стекло, потом можно изучить клетки под увеличительным стеклом. Для младенцев характерна высокая гибкость костей, так что я буду искать следы необычной пористости и ненормальные изменения в гистологии.
   Из лаборатории гистологии прислали пробы. Я посмотрю рентгеновские снимки и скелет, но он еще слишком размокший, чтобы удалять разложившиеся ткани. Кости младенца слишком хрупкие, так что перегонку лучше не использовать.
   В общем, ничего срочного. Можно открывать гроб Элизабет Николе.
   Съев размороженный сандвич с йогуртом в кафетерии, я спустилась в морг и попросила перенести останки в третий кабинет, потом пошла переодеваться.
* * *
   Гроб показался даже меньше, чем прежде, всего метр в длину. Левая сторона сгнила, крышка провалилась внутрь. Я смахнула землю и сделала пару снимков.
   – Нужен лом?
   Лиза остановилась в дверях.
   Поскольку лаборатория судебной медицины не имела отношения к делу, я работала одна, хотя и получала множество предложений о помощи. Элизабет явно интересовала не только меня.
   – Да, пожалуйста.
   Я сняла крышку меньше чем за минуту. Дерево было мягкое и рыхлое, гвозди поддавались легко. Я вычерпала грязь и обнаружила свинцовую обкладку с еще одним деревянным гробом.
   – Почему они такие маленькие? – спросила Лиза.
   – Гроб не первоначальный. Элизабет Николе эксгумировали и похоронили вновь на исходе столетия, для костей здесь как раз достаточно места.
   – Думаешь, это она?
   Я просверлила ее взглядом.
   – Скажешь, если что-нибудь будет нужно.
   Я вычерпывала землю, пока не очистила крышку внутреннего гроба. На нем не оставили таблички, зато украсили: изящная резная кромка, параллельная внешнему шестиугольному краю. Как и внешний гроб, внутренний треснул и наполнился землей.
   Лиза вернулась через двадцать минут:
   – Я пока свободна, если тебе нужен рентген.
   – Снимки не получатся из-за свинцовой обкладки, – сказала я. – Но теперь можно открывать внутренний гроб.
   – Без проблем.
   И снова дерево оказалось мягким: гвозди выскочили легко.
   Опять земля. Я убрала только две горсти, когда наткнулась на череп. Да! Дома кто-то есть!
   Скелет медленно прорисовывался. Кости лежали не в анатомическом порядке, а параллельно, будто их крепко связали перед захоронением. Они напомнили мне об археологических раскопках в самом начале моей карьеры. Еще до Колумба некоторые племена аборигенов оставляли тела своих умерших на помостах, ждали, пока от них оставались одни кости, потом связывали и хоронили. Похоже, с Элизабет сделали то же самое.
   Я люблю археологию. До сих пор. Жалко, что мне попадается мало таких случаев, просто в последние десять лет карьера начала развиваться по другому пути. Теперь все время занимают преподавание и судебная медицина. Элизабет Николе позволила мне ненадолго вернуться к истокам, и я наслаждалась всем существом.
   Я вынула и разложила кости, как и вчера. Они были сухими и хрупкими, но на сей раз человек сохранился гораздо лучше, чем леди из Сен-Жовита.
   Анализ скелета показывал, что отсутствуют только предплюсны и шесть фаланг пальцев. Я не нашла их и во время просеивания земли, зато обнаружила несколько резцов с клыками и поставила их на место.
   Затем продолжила обычную процедуру, заполнила бланк, как для судебного дела. Начала с таза. Кости принадлежат женщине. Без сомнений. Лонное сращение указывает на возраст около тридцати пяти – сорока пяти лет. Добрые сестры будут счастливы.
   Измеряя длинные кости, я заметила необычное уплощение передней части большой берцовой кости, сразу под коленом. Проверила предплюсны. Артрит в том месте, где пальцы переходят в стопу. Ура! Повторяющиеся движения сказываются на скелете. Элизабет годами молилась на каменном полу в монашеской келье. Когда стоишь на коленях, давление на них и сильный изгиб пальцев ног создают именно такую форму, которую я наблюдала. Я вспомнила, как вынимала зуб из сита, и взяла челюсть. На каждом из нижних передних зубов крошечная, но заметная бороздка на режущей поверхности. Я нашла верхние зубы. Те же бороздки. Когда появлялось свободное от молитв и писем время, Элизабет шила. Ее вышивка до сих пор висит в монастыре Мемфремагога. От многолетнего протягивания нити или удерживания иголки в зубах появились щербинки. Мне это начинало нравиться.
   Потом я повернула череп лицевой стороной кверху и ахнула. Я так и застыла, уставившись на него, когда зашел Ламанш.
   – Ну, это святая? – спросил шеф.
   Подошел ко мне и взглянул на череп.
   – Mon Dieu[17].
* * *
   – Да, анализ проходит нормально. – Я сидела в своем кабинете и разговаривала с отцом Менаром. Череп из Мемфремагога покоился в пробковом кольце на столе. – Кости удивительно хорошо сохранились.
   – Вы можете подтвердить, что мы нашли Элизабет? Элизабет Николе?
   – Отец, я хотела бы задать вам еще несколько вопросов.
   – Что-то не так?
   Возможно.
   – Нет – Нет. Просто мне нужно еще кое-что узнать. У вас есть какой-нибудь официальный документ, где бы указывались родители Элизабет?
   – Ее отец – Алан Николе, мать – Эжени Беланже, известная певица того времени. Дядя, Луи-Филипп Беланже, был членом городского совета и выдающимся врачом.
   – Хорошо. Есть ли свидетельство о рождении?
   Он замолчал. Потом:
   – Мы не смогли его найти.
   – Вы знаете, где родилась Элизабет?
   – Думаю, в Монреале. Ее семья жила там несколько поколений. Элизабет – потомок Мишеля Беланже, который приехал в Канаду в тысяча семьсот пятьдесят восьмом, в последние годы Новой Франции. Семья Беланже всегда активно участвовала в жизни города.
   – Ладно. Есть ли запись в больнице, или свидетельство о крещении, или хоть что-нибудь, официально подтверждающее ее рождение?