Райх Кэтти. Смерть дня

   Хайди Шнайдер. Кто испугался малышей Хайди так, что прибегнул к жестокому детоубийству? Стали ли их смерти предвестниками нового кровопролития?
   Дженнифер Кэннон. Амали Привенчер. Кэрол Кэмптуа. Была ли их гибель частью кошмара? Какие дьявольские нормы они нарушили? Или их смерть служила для исполнения адского ритуала? Неужели мою сестру ожидает та же участь?
   Когда зазвонил телефон, я подпрыгнула и уронила фонарь на пол.
   "Райан, – молила я. – Пусть это будет Райан, он поймал Жанно".
   В трубке зазвучал голос моего племянника:
   – О Боже, тетя Темпе. Ну и натворил я дел. Она звонила. Я нашел запись на другой кассете.
   – Какой кассете?
   – У меня старый автоответчик с крошечными кассетами. Та плохо перематывалась, и я вставил другую. И не вспоминал о ней, пока ко мне не зашла подруга. Я на нее сильно злился, потому что мы договорились на прошлой неделе погулять, но когда я за ней зашел, ее не оказалось дома. Она забежала сегодня вечером, я послал ее к черту, но она уверяла, что оставляла сообщение. Мы поспорили, я вытащил старую кассету и проиграл запись. Оно там и правда было, но и сообщение Гарри тоже. В самом конце.
   – Что говорила мама?
   – Злилась. Вы же знаете Гарри. Но в то же время боялась. Она звонила с какой-то фермы, хотела уехать оттуда, но никто не собирался везти ее до Монреаля. Похоже, Гарри еще в Канаде.
   – Что еще она сказала?
   Сердце билось так громко, что, наверное, даже племянник его слышал.
   – Дела пошли неважно, и она хочет выйти из игры. Потом лента заела, или Гарри бросила трубку, или еще что. Я не понял точно. Просто сообщение закончилось.
   – Когда она звонила?
   – Пэм звонила в понедельник. Гарри оставила сообщение позже.
   – У тебя нет индикатора даты?
   – Машинку собрали во времена Трумена.
   – Когда ты сменил кассету?
   – В среду или в четверг. Не уверен. Но до выходных. Точно.
   – Думай, Кит!
   На линии послышалось жужжание.
   – В четверг. Когда я вернулся домой с лодки жутко усталый, а кассета не желала перематываться, я просто вытащил ее и вставил другую. Да, именно тогда. Черт, значит, она звонила четыре дня назад или даже шесть. Боже, надеюсь у нее все в порядке. У нее был такой испуганный голос, слишком испуганный даже для Гарри.
   – Кажется, я знаю, с кем она. Все будет хорошо. Я сама себе не верила.
   – Скажите мне, когда увидите ее. Скажите, что я очень жалею, что так получилось. Просто не подумал.
   Я подошла к окну и прижалась лицом к стеклу. Тонкая корочка льда превращала уличные фонари в крошечные солнца, а окна соседей в сияющие квадратики. Я думала о сестре, затерявшейся где-то там, посреди шторма, и по лицу катились слезы.
   Я заставила себя лечь в постель, включила лампу и приготовилась ждать звонка Райана.
   Время от времени лампочка мигала, свет становился приглушенным, потом все снова возвращалось к норме. Прошла вечность. Телефон молчал.
   Я задремала.
   Именно сон привел меня к окончательному прозрению.

32

   Я смотрела на старую церковь. Кругом зима, все деревья стоят голые. Несмотря на свинцовое небо, ветви отбрасывают паутины теней на выветрившийся серый камень. В воздухе пахнет снегом, вокруг сгущается предштормовая тишина. Вдалеке виднеется замерзшее озеро.
   Открывается дверь, и на фоне теплого желтого света вырисовывается силуэт. Он колеблется, потом направляется в мою сторону, пригнув от ветра голову. Человек подходит ближе, и я понимаю, что это женщина. Она одета в длинную черную мантию и покров.
   Женщина приближается, и появляются первые хлопья снега. Незнакомка несет свечу, и я понимаю, что пригибается она, чтобы защитить пламя. Удивительно, как оно до сих пор не погасло.
   Женщина останавливается и кивает. Покров уже засыпан снежинками. Я пытаюсь разглядеть ее лицо, но оно то проясняется, то снова подергивается дымкой, как камешки на дне глубокой реки.
   Она поворачивается, и я следую за ней.
   Женщина все удаляется и удаляется. Я в тревоге пытаюсь настичь ее, но тело не слушается. Ноги наливаются тяжестью, и я не могу идти быстрее. Она исчезает за дверью. Я кричу, но звука нет.
   Потом я оказываюсь в церкви, все погружено во мрак. Каменные стены, земляной пол. Громадные резные окна уходят ввысь, в темноту. Снаружи, как дым, вьются крошечные снежинки.
   Я не помню, зачем пришла в церковь. Чувствую себя виноватой, потому что это важно. Кто-то послал меня, но кто?
   Я бреду в полутьме, смотрю вниз и замечаю свои голые ноги. Мне стыдно, потому что я не помню, где оставила ботинки. Я хочу выйти, но не знаю, где дверь. Я понимаю, что, если не выполню задание, меня не выпустят.
   Я слышу приглушенные голоса и иду на их звук. На земле есть что-то неопределенное, образ, который я не могу распознать. Я иду к нему, и тени распадаются на отдельные предметы.
   Круг из свернутых коконов. Я смотрю на них. Слишком маленькие для человеческих тел, но по форме похожи.
   Я подхожу к одному из них и отворачиваю край материи. Приглушенное жужжание. Откидываю ткань, вырывается туча мух и улетает к окну. Стекло затянуто туманом; я смотрю, как насекомые направляются к нему.
   Опускаю глаза к кокону. Не тороплюсь, потому что он не может быть трупом. Мертвых так не заворачивают.
   Но я ошибаюсь. Знакомые черты. На меня смотрит Амали Привенчер, ее лицо похоже на карикатуру в серых тонах.
   И все-таки я не могу торопиться. Перехожу от свертка к свертку и отпускаю мух в темноту. Белые лица, остановившиеся глаза, я никого не узнаю. Кроме одного.
   Размеры подсказывают мне прежде, чем я разворачиваю саван. Он настолько меньше остальных. Я не хочу смотреть, но не могу остановиться.
   Нет! Я пытаюсь не верить собственным глазам, но не получается.
   Карли лежит на животике, ручки сжаты в кулачки.
   Потом я вижу еще два крошечных свертка, они лежат рядом.
   Я кричу, но снова не слышу звука.
   Мне на плечо опускается рука. Поднимаю глаза и вижу свою проводницу. Она изменилась, или просто прояснился ее образ.
   Монахиня, потертые и заплесневелые облачения. Когда она движется, я слышу хруст суставов, чувствую запах мокрой земли и разложения.
   Я поднимаюсь. Ее шоколадная кожа покрыта красными сочащимися язвами. Я узнаю Элизабет Николе.
   "Кто ты?"
   Я задаю вопрос мысленно, но она отвечает:
   – Надень наряд, чей черен цвет.
   Я не понимаю.
   – Зачем ты здесь?
   – Невольная Христова невеста.
   Потом я вижу еще одну фигуру. Она стоит в отдалении, приглушенный отсвет снегопада скрывает ее черты и окрашивает волосы в тусклый серый цвет. Наши взгляды пересекаются, и она открывает рот, но я не могу разобрать слов.
   – Гарри! – кричу я, но мой голос теряется.
   Гарри не слышит. Она протягивает руки, ее губы шевелятся, черный овал на фоне призрачного лица.
   И снова я кричу, но звука нет.
   Она снова говорит, и я слышу, хотя ее голос очень далеко, как звуки, доносящиеся с той стороны реки.
   – Помоги мне. Я умираю.
   – Нет!
   Я пытаюсь бежать, но ноги не двигаются.
   Гарри заходит в коридор, который я раньше не замечала. Над ним виднеется надпись: "Ангел-хранитель". Гарри превращается в тень, сливается с тьмой.
   Я зову ее, но она не оборачивается. Я пытаюсь бежать следом, но тело не слушается, ничто не двигается, только слезы по щекам.
   Моя проводница меняется. Из спины вырастают длинные черные крылья, лицо бледнеет и трескается. Глаза замораживаются в два куска камня. Я вглядываюсь в них, зрачки проясняются, брови и ресницы обесцвечиваются. В волосах появляется белая полоса и стремительно распространяется назад, отделяет скальп и отбрасывает его высоко в воздух. Тот медленно опускается на пол, крой мух тотчас окутывает его.
   – Порядку надо подчиняться.
   Голос идет отовсюду и ниоткуда.
   Окружение меняется, я переношусь в деревню в низине. Длинные солнечные лучи пронзают луизианский мох, гигантские тени танцуют меж деревьев. Стоит жара, я копаю. Пот льет ручьями, я зачерпываю землю цвета высохшей крови и кидаю на кучу позади. Лопата на что-то натыкается, я осторожно смахиваю грязь. Белый мех, измазанный кирпично-красной глиной. Продвигаюсь вдоль позвоночника. Рука с длинными красными ногтями. Я откапываю руку. Ковбойская бахрома. Все блестит на солнце. Я вижу лицо Гарри и кричу.

* * *

   Я вскочила с колотящимся сердцем, вся в поту. Не меньше минуты соображала, где я нахожусь.
   Монреаль. Спальня. Снежный буран.
   Свет еще горит, в комнате тихо. Я посмотрела на часы. Три сорок два.
   "Успокойся. Это просто сон. Он отражает страхи и беспокойство, а не реальность".
   Следующая мысль. Звонок Райана. Может, я проспала?
   Я отбросила одеяло и кинулась в гостиную. Автоответчик безмолвствовал.
   Вернувшись в спальню, я сняла влажную одежду. Скидывая на пол панталоны, заметила красные полумесяцы от ногтей на ладонях. Надела джинсы и толстый свитер.
   Снова заснуть вряд ли удастся, поэтому я пошла на кухню и поставила чайник. Сон вызвал тошноту. Я не хотела вспоминать о нем, но видение задело какие-то уголки памяти, пришлось разгадывать смысл. Я взяла чай и уселась на диван.
   Мои сны не просто сказочные, кошмарные или гротескные. Они делятся на два типа.
   Обычно я не могу набрать номер, найти дорогу, сесть на самолет. Должна сдавать экзамен, но не посещала ни одного занятия. Проще простого: беспокойство.
   Гораздо реже приходится долго разгадывать послание. Подсознание разбирает информацию, которую накопил мозг, и облекает ее в сюрреалистические формы. А мне остается только расшифровывать.
   Сегодняшний кошмар явно второго типа. Я закрыла глаза, пытаясь понять хоть что-то. Образы вспыхивали, будто сквозь щели в частоколе.
   Компьютерное лицо Амали Привенчер.
   Мертвые младенцы.
   Крылатая Дейзи Жанно. Я вспомнила свой разговор с Райаном. Действительно ли она ангел смерти?
   Церковь. Она напоминала монастырь в Мемфремагоге. Почему подсознание извлекло его на поверхность?
   Элизабет Николе.
   Гарри, умоляющая о помощи, потом исчезающая в темном тоннеле. Мертвые Гарри с Птенчиком. Может, Гарри грозит серьезная опасность?
   Невольная невеста. Что, черт возьми, она имела в виду? Элизабет удерживали против воли? Вот в чем заключается ее святая сущность?
   Я не успела додумать, потому что тут позвонили в дверь. Друг или враг? – гадала я, бредя к домофону и нажимая на кнопку.
   Экран заполнила долговязая фигура Райана. Я впустила его и наблюдала по монитору, как он пробирается по коридору. Райан выглядел как выживший на Тропе слез.
   – Устал?
   – День выдался долгий плюс сверхурочные. Я работаю в одиночку, и все из-за бури.
   Райан вытер ботинки и расстегнул куртку. Когда стянул шапку, на пол посыпался лед. Он не спрашивал, почему я одета в четыре часа утра, а я не спрашивала, почему он пришел так рано.
   – Бейкер нашел Катрин. Она в последний момент передумала и бросила Оуэнса.
   – Ребенок?
   Сердце билось как сумасшедшее.
   – Он тоже там.
   – Где?
   – У тебя есть кофе?
   – Да, конечно.
   Райан швырнул шапку на столик в коридоре и пошел за мной на кухню. Он говорил, пока я молола зерна и заливала воду.
   – Катрин пряталась с парнем по фамилии Эспиноза. Помнишь соседку, которая позвонила в социальную службу насчет Оуэнса?
   – Мне казалось, соседка умерла.
   – Да. Он ее сын. Один из верующих, только имеет постоянную работу и живет чуть дальше, в доме матери.
   – Как Катрин удалось забрать Карли?
   – Он уже ждал ее там. Кто-то увел грузовики в Чарлстон, а секта разместилась в доме Эспинозы. Они все время сидели на острове. Потом, когда страсти поутихли, уехали.
   – Как?
   – Разделились на группы, и каждый отправился своей дорогой. Одни – на лодках, другие – на попутках. Похоже, Оуэнс умеет скрываться. А мы как идиоты гонялись за грузовиками.
   Я дала ему дымящуюся кружку.
   – Катрин должна была ехать с Эспинозой и еще одним парнем, но уговорила их остаться.
   – Где второй парень?
   – Эспиноза не желает распространяться по этому поводу.
   – Куда все уехали?
   В горле застрял комок, я уже знала ответ.
   – Кажется, сюда.
   Я промолчала.
   – Катрин точно не знает, куда направлялись сектанты, но уверяет, что они собирались переходить через границу. Верующие путешествуют по двое и по трое по дорогам, которые не патрулируются.
   – Где?
   – Она слышала разговоры о Вермонте. Дорожные патрули и служба эмиграции предупреждение получили, но, наверное, уже слишком поздно. У сектантов было целых три дня, а Канада не Ливия, когда речь идет о пересечении границы.
   Райан потягивал свой кофе.
   – Катрин говорит, что никогда особо не обращала внимания на маршрут, потому что не думала, что они и вправду куда-то поедут. Но в одном она уверена. Когда сектанты найдут ангела-хранителя, все умрут.
   Я начала вытирать стол, не замечая, что он уже чист. Долгое время мы молчали.
   – Твоя сестра не появлялась?
   Желудок снова сжался.
   – Нет.
   Райан заговорил очень тихо:
   – Ребята Бейкера нашли кое-что в общине на Святой Елене.
   – Что?
   Меня пронзил укол страха.
   – Письмо Оуэнсу. В нем некто по имени Даниэль обсуждает "Обретение внутренней жизни". – На мое плечо легла ладонь. – Похоже, организация служила им прикрытием; Оуэнс пропускал сторонников через курсы. Эта часть остается неясной, но они определенно использовали семинары для вербовки новичков.
   – Господи!
   – Письмо написано два месяца назад, но откуда оно пришло – не указано. Содержание туманное, похоже, им необходимо достичь какого-то определенного числа, и Даниэль обещает все устроить.
   – Как? – Я едва могла говорить.
   – Он не уточняет. Больше "Обретение внутренней жизни" не упоминается. Только в одном письме.
   Сон вспыхнул в голове во всех подробностях, кровь заледенела в жилах.
   – Гарри у них! – дрожащими губами прошептала я. – Надо ее найти!
   – Найдем.
   Я рассказала ему о звонке Кита.
   – Черт!
   – Как такие люди годами остаются незамеченными, а когда мы садимся им на хвост, просто испаряются? – ломающимся голосом спросила я.
   Райан поставил кружку и развернул меня обеими руками. Я сжимала губку так сильно, что она шипела.
   – Они не оставляют следов, потому что пользуются неиссякаемыми источниками нелегального дохода. Расплачиваются только наличными и вроде не делают ничего незаконного.
   – Только убивают!
   Я попыталась вырваться, но Райан держал меня крепко.
   – Я имею в виду, что этих сволочей нельзя поймать на наркотиках, краже или махинациях с кредитной картой. Нет денежного следа и нет свидетельства о преступлении, а именно здесь обычно находят зацепки. – Он впился в меня взглядом. – Но они зря залезли на мою территорию, потому что теперь я прижму этих бешеных фанатиков.
   Я вырвалась из его захвата и швырнула на пол губку.
   – Что сказала Жанно?
   – Я пытался застать ее в кабинете. Потом осаждал дома. Безрезультатно и там, и там. Не забудь, Бреннан, я занимаюсь всем один. Буря отрезала провинцию от остального мира.
   – Что-нибудь узнал об Амали Привенчер и Дженнифер Кэннон?
   – Университет занял привычную позицию. Они не скажут о студенте ни слова без постановления суда.
   Это была последняя капля. Я оттолкнула его и кинулась в спальню. Когда Райан появился на пороге, я натягивала шерстяные носки.
   – Что ты задумала?
   – Хочу задать Анне Гойетт кое-какие вопросы, а потом найду свою сестру.
   – Ух ты, скаут. На улице лежат полярные снега.
   – Справлюсь.
   – На пятилетней "мазде"?
   Я так тряслась, что никак не могла завязать ботинки. Остановилась, распутала узел, осторожно продела шнурки в отверстия. Потом проделала то же с другим ботинком и повернулась к Райану:
   – Я не буду сидеть здесь и ждать, пока убьют мою сестру. Пусть их мучают идеи о самоубийстве, но Гарри они с собой не заберут. С тобой или без тебя, я ее найду, Райан. Прямо сейчас!
   Он разглядывал меня целую минуту. Потом глубоко вздохнул и открыл рот.
   Но тут свет замигал и погас.

33

   На полу в джипе Райана растекались лужицы растаявшего снега. "Дворники" махали из стороны в сторону, то и дело соскребая со стекла льдинки. Сквозь чистые участки лобового стекла виднелись миллионы серебристых градинок, пронзающие лучи наших фар.
   Сентервилль стоял темный и опустевший. Ни фонарей, ни света в окнах домов, ни неоновых реклам, ни дорожных знаков. Из автомобилей ездили только полицейские машины. Желтые ленты огораживали тротуары рядом с многоэтажками, чтобы люди не пострадали от падающих сосулек. Я гадала, кто вообще решится сегодня пойти на работу. Время от времени раздавался треск, и на асфальте взрывалась ледяная бомба. Окружающая картина напоминала о последних кадрах из Сараево, и я представила своих соседей в темных холодных комнатах.
   Райан прорывался сквозь буран: плечи напряжены, пальцы вцепились в руль. Он ехал на постоянной низкой скорости, на прямой постепенно добавлял газу, а задолго до поворота замедлял движение. Но даже и так нас нередко заносило. Хорошо, что Райан взял джип. Встретившиеся нам по пути легковушки больше скользили, чем катились.
   Мы взобрались по дороге и повернули на восток к Доктор-Пенфилд. Перед нами сиял под напряжением собственных генераторов "Монреаль-Дженерал". Левой рукой я терзала подлокотник кресла, а правую сжала в кулак.
   – Здесь чертовски холодно. Почему идет не снег, а град? – рявкнула я.
   Сказывались напряжение и страх. Райан не отрывал взгляда от дороги.
   – По радио говорили, что все дело в каком-то перепаде: в облаках теплее, чем на земле. На небе образуются дождевые капли, которые замерзают на лету. Под весом льда вышла из строя вся энергосистема.
   – Когда ее исправят?
   – Парни из гидрометцентра говорят, что система завязла безнадежно.
   Я закрыла глаза и сосредоточилась на звуках. Печка. "Дворники". Вой ветра. Стук сердца.
   Автомобиль резко свернул, и я открыла глаза. Разжала кулак и включила радио.
   Заговорил серьезный, но успокаивающий голос. Большая часть провинции осталась без электричества, три тысячи служащих "Гидро-Квебек" вышли на работу. Команды работают посменно, однако когда линии починят – сказать сложно.
   Трансформатор, обслуживающий Сентервилль, вышел из строя из-за перегрузки, но им занимаются в первую очередь. Очистительный завод не работает, горожанам следует кипятить воду из-под крана.
   При том, что электричества нет, подумала я.
   Строят временные убежища. С рассветом полиция начнет обходить дома в поисках пострадавших от бурана пожилых людей. Многие дороги уже закрыты, мотоциклистам рекомендовано сегодня остаться дома.
   Я выключила радио с отчаянным желанием оказаться дома. С сестрой. Мысль о Гарри вызвала какую-то пульсацию под левым глазом.
   "Забудь о головной боли и думай, Бреннан. От тебя не будет никакой пользы, если позволишь отчаянию овладеть тобой".
   Гойетт жили в местечке под названием Плато, мы свернули на север, потом на восток по авеню де Пин. Вверх по склону виднелись огни больницы Королевы Виктории. Снизу черной дырой зиял университет Макгилла, Дальше город и береговая линия, разглядеть можно только площадь Виль-Мари.
   Райан повернул на север, на Сен-Дени. Обычно забитая туристами и лавочниками улица осталась на растерзание ветру и льду. Прозрачная сетка покрывала все вокруг, стирала названия бутиков и бистро.
   В Мон-Ройяле мы снова направились на восток, повернули на юг на улице Христофора Колумба и через десять минут оказались у дома, адрес которого мне дала Анна.
   Типичное для Монреаля здание из трех квартир, с нишей впереди и узкой металлической лестницей, ведущей на второй этаж. Райан остановил джип у обочины, не подъезжая к дому вплотную.
   Когда мы выбрались наружу, льдинки впились в мои щеки, как крошечные угольки, так что даже слезы навернулись. Пригнувшись от ветра, мы поднялись к квартире Гойетт, то и дело поскальзываясь на замерзших ступеньках. Звонок покрылся твердым серым панцирем, я постучала в дверь. Занавеска-тут же отодвинулась, и появилось лицо Анны. Девушка покачала головой по ту сторону покрытого инеем стекла.
   – Открой дверь, Анна! – закричала я.
   Она еще яростнее замахала головой, но мне было не до переговоров.
   – Сейчас же открывай свою чертову дверь!
   Анна застыла, рука метнулась к уху. Она подалась назад, и я уже думала, что девушка собирается уйти. Однако тут же послышался звон ключей в замке и скрип двери.
   Я не стала ждать, толкнула дверь, и мы с Райаном оказались внутри прежде, чем Анна успела это понять.
   Девушка попятилась, сложила руки на груди и вцепилась в рукава жакета. На деревянном столике горела масляная лампа, от пламени на стенах узкого коридора плясали и извивались длинные тени.
   – Почему вы никак не оставите меня в покое?
   Ее глаза казались огромными в мерцающем свете.
   – Нам нужна твоя помощь, Анна.
   – Я не могу.
   – Можешь.
   – Я сказала ей то же самое. Я не могу. Они найдут меня.
   Ее голос дрожал, на лице застыл настоящий ужас. От ее вида у меня заныло сердце. Мне знакомо такое выражение. Этот страх был и на лице моей подруги, напуганной преследующим ее мужчиной. Я убедила ее, что опасности на самом деле нет, и она умерла из-за этого.
   – Кому сказала?
   Я гадала, где ее мать.
   – Доктору Жанно.
   – Она приходила сюда?
   Кивок.
   – Когда?
   – Несколько часов назад. Я спала.
   – Что она хотела?
   Анна метнула взгляд на Райана, потом уставилась в пол.
   – Доктор Жанно задавала странные вопросы. Видела ли я кого-нибудь из секты Амали. Кажется, она собиралась за город, туда, где я проходила семинары. Я... она меня ударила. Меня никто так не бил. Она как с ума сошла. С ней такого никогда не случалось.
   Я слышала муку и стыд в голосе Анны, как будто девушка винила в побоях себя. Она казалась такой маленькой в темноте, что мне хотелось подойти и обнять ее.
   – Не вини себя, Анна.
   Плечи девушки затряслись, и я погладила ее по волосам. Они заискрились в неверном свете лампы.
   – Я бы помогла ей, но я правда не помню. Я... тогда переживала не лучшие времена.
   – Знаю, но, пожалуйста, подумай хорошенько. Обо всем, что связано с тем местом, куда тебя отвезли.
   – Я пыталась. Ничего не выходит.
   Мне захотелось физически вытрясти из нее информацию, которая может спасти мою сестру. Я вспомнила курс по детской психологии. Никакой абстракции, задавайте конкретные вопросы. Я осторожно отодвинула Анну на расстояние вытянутой руки и взяла за подбородок.
   – Когда вы ехали на семинары, тебя забирали из школы?
   – Нет, они заехали сюда.
   – Куда вы свернули с твоей улицы?
   – Не помню.
   – А как выехали из города?
   – Тоже нет.
   "Абстракции, Бреннан".
   – Вы переезжали мост?
   Она сузила глаза, потом кивнула.
   – Какой?
   – Не знаю. Постойте, там был остров с множеством высоких зданий.
   – Ile des Soeurs, – сказал Райан.
   – Да. – Она широко распахнула глаза. – Кто-то пошутил о монахинях, живущих в кооперативных квартирах. Понимаете, soeurs, сестры.
   – Мост Шамплейн, – определил Райан.
   – Далеко до фермы?
   – Я...
   – Сколько вы ехали?
   – Минут сорок пять. Да. Когда мы добрались, водитель хвастался, что справился меньше чем за час.
   – Что ты увидела, когда вышла из фургона?
   В ее глазах снова отразилось сомнение. Потом медленно, будто истолковывая пятна Роршаха:
   – Как раз перед приездом появилась высокая башня с проводами, антеннами и дисками. Потом крошечный домик. Наверное, его построили для детей, ждущих школьного автобуса. Я еще подумала, что его сделали из имбирного пряника и украсили глазировкой.
   Тут позади Анны появилось еще одно лицо. Без макияжа, блестящее и бледное в мерцающем свете.
   – Кто вы такие? Что вам нужно среди ночи?
   Английский с жутким акцентом.
   Не дожидаясь ответа, женщина схватила Анну за руку и потащила за собой.
   – Оставьте мою дочь в покое.
   – Мадам Гойетт, люди умирают. Ваша дочь может их спасти.
   – Ей нездоровится. А теперь уходите. – Она указала на дверь. – Уходите сейчас же, или я позову полицию.
   Призрачное лицо. Неверный свет. Коридор, похожий на туннель. Я вернулась в свое видение и внезапно вспомнила. Я знаю, и мне необходимо туда попасть!
   Райан заговорил было, но я прервала его.
   – Спасибо, ваша дочь нам очень помогла, – выдавила я.
   Райан зло взглянул на меня, когда я ринулась мимо него в открытую дверь и чуть не скатилась в своем энтузиазме с замерзших ступенек. Я уже не чувствовала холода, дожидаясь у джипа, пока Райан поговорит с мадам Гойетт. Он надвинул на глаза шапочку и подошел по дорожке из гравия.
   – Что за...
   – Дай мне карту, Райан.
   – Маленькая дурочка могла...
   – У тебя есть карта этой чертовой провинции? – прошипела я.
   Райан молча обошел джип с другой стороны, и мы залезли внутрь. Он вытащил карту из кармана на двери у сиденья водителя, а я взяла фонарик. Пока я возилась с картой, он завел двигатель, потом вышел из машины – почистить лобовое стекло.
   Я нашла Монреаль, проследила путь по мосту Шамплейн и до Десятой восточной дороги. Онемевшим пальцем провела по пути к Мемфремагогу. Перед глазами стояла старая церковь, и могила, и указательный столб, почти погребенный под снегом.
   Я двигала палец вдоль шоссе, подсчитывая время пути. Названия расплывались в свете фонарика.