Роббинс Гарольд. Бетси

   Салли словно застыла на стуле.
   — Я тебя люблю.
   Он долго молчал.
   — Я, судя по всему, тоже люблю тебя, — в голосе его слышалась боль, — но это ничего не меняет. Слишком поздно. Для нас обоих.

Глава 9

   — Тварь! Шлюха! — Младший сорвался на визг. — Говори, кто он?
   Салли изумленно взирала на столь резкую перемену в муже. Казалось, в него вселилась женская душа. Впервые она заметила в нем скрытые черты женственности. И страх ее испарился, как дым.
   — Ты разбудишь ребенка.
   Он влепил ей пощечину открытой ладонью, и она перевернулась вместе со стулом, на котором сидела. Боль на мгновение ослепила ее, а когда красный туман в глазах рассеялся, она увидела стоящего над ней Лорена-младшего, готового ударить снова.
   — Говори, кто?
   Застыв на мгновение, она оттолкнула стул ногами, медленно поднялась, отпечаток его ладони белел на ее покрасневшей щеке. Она попятилась, пока не уперлась спиной в туалетный столик. Он последовал за ней, угрожающе подняв руку.
   Не отрывая глаз от его лица, Салли убрала руки за спину. Рука Лорена пошла вниз, но Салли оказалась шустрее. Он почувствовал резкий укол в грудь.
   — Не смей! — вымолвила Салли.
   Рука Лорена застыла в воздухе, он опустил глаза.
   Салли сжимала в кулаке длинную пилку для ногтей. Их взгляды встретились.
   — Если ты еще раз прикоснешься ко мне, я тебя убью, — предупредила Салли.
   И Лорен-младший сразу сломался, сник, рука бессильно упала, на глазах выступили слезы.
   — Сядь, а потом мы поговорим.
   Он вернулся к креслу, в котором сидел, рухнул в него, закрыл лицо руками и зарыдал.
   Злость, охватившая ее, иссякла. Осталась только жалость. Она положила пилку для ногтей на туалетный столик и подошла к нему.
   — Я уеду. Ты можешь получить развод.
   Он посмотрел на нее сквозь растопыренные пальцы.
   — Тебе-то легко, — между всхлипываниями выговорил он. — А каково будет мне? Все узнают, что произошло, и будут смеяться за моей спиной.
   — Никто не узнает, — возразила Салли. — Я уеду туда, где и не слышали о Детройте.
   — Меня сейчас вырвет! — он вскочил и бросился в ванную.
   Через открытую дверь она услышала, как его выворачивает над унитазом. Последовала за ним. Он стоял согнувшись, тело его дрожало, казалось, он вот-вот упадет.
   Салли приблизилась, поддержала его голову ладонью.
   Он привалился к ней, дрожь постепенно стихла. Свободной рукой Салли включила холодную воду, смочила полотенце, приложила к его лбу. Лорен начал распрямляться. Мокрым полотенцем она стерла остатки блевотины с его губ и подбородка.
   — Как я тут напакостил, — сказал он. Блевотина попала и на тыльную сторону крышки, и на края унитаза.
   — Ничего страшного, я все уберу. Иди в комнату и ляг.
   Когда через несколько минут она вышла из ванной, в ее спальне никого не было. По открытой двери она догадалась, что он у себя.
   Лорен-младший лежал на покрывале, прикрыв рукой глаза.
   Она шагнула к нему.
   — С тобой все в порядке?
   Не получив ответа, повернулась, чтобы уйти.
   — Не уходи, — прошептал он. — У меня такая слабость. Перед глазами все кружится.
   Салли вернулась к кровати, посмотрела на него.
   Бледное, потное лицо.
   — Тебе нужно чем-то наполнить желудок. Я попрошу принести чай с молоком.
   Она дернула за кисть сигнального Шнура. Минуту спустя в дверях возник дворецкий.
   — Принесите чай с молоком для мистера Хардемана.
   — Да, миссис.
   Когда за ним закрылась дверь, она повернулась к мужу.
   — Давай я помогу тебе раздеться. Ты сразу почувствуешь себя лучше.
   Как ребенок, он позволил ей раздеть себя и помочь натянуть пижаму. Постоял, пока она разбирала постель.
   Улегся и укрылся до подбородка.
   Дворецкий принес чай и молоко, поставил поднос в ногах Лорена. Тот сел. Салли налила ему полчашки чая, добавила столько же молока.
   — Выпей. Тебе полегчает.
   Пил он маленькими глотками, на щеках затеплился румянец. Когда чашка опустела, она вновь наполнила ее.
   — Ты не будешь возражать, если я закурю?
   Он покачал головой. Салли сходила в свою спальню, вернулась с сигаретой.
   — Тебе лучше?
   Он кивнул.
   Салли глубоко затянулась, едкий дым неприятно щекотал ноздри.
   — Извини, я не хотела причинять тебе боль.
   Он не ответил.
   — Честно говоря, я намеревалась просто уехать и оставить тебе записку. Я не хотела, чтобы ты об этом узнал.
   И доктор обещал никому ничего не говорить.
   — Ты забыла предупредить его, что и мне тоже ничего говорить не следует. Я никак не мог взять в толк, о чем идет речь, когда, встретившись со мной в клубе, он стал поздравлять меня.
   — Так или иначе, я завтра уезжаю. Разводом займешься сам. Я подпишу любые бумаги. Мне ничего не нужно.
   — Нет!
   Салли изумленно уставилась на него.
   — Никуда ты не поедешь.
   — Но…
   — Ты останешься и родишь ребенка. Как будто ничего и не случилось.
   Салли предпочла промолчать.
   — Скандал может повредить компании. Мы сейчас пытаемся получить в банке пятьдесят миллионов для подготовки производства модели 1930 года. Ты думаешь, кто-нибудь ссудит нам такие деньги, если эта история выплывет наружу? Все банки отвернутся от нас, будь уверена. А отец убьет меня, если своими действиями я лишу компанию столь важного займа.
   Потом они долго сидели в тишине. Салли докурила одну сигарету, взяла вторую.
   — Почему ты ничего не делала? — наконец спросил он. — Почему так долго тянула?
   — Когда я узнала, что беременна, было уже поздно.
   Ни один доктор не взялся бы за это. После рождения ребенка у меня сбился цикл.
   — Ты не собираешься сказать мне, кто отец?
   Она покачала головой.
   — Нет.
   — И не надо, — он усмехнулся. — Я и так знаю.
   Салли молчала.
   — Это он.
   Лорен не назвал отца по имени, но Салли и так все поняла.
   — Ты сошел с ума? — ей оставалось лишь надеяться, что голос ее не дрожит, как рука, державшая сигарету.
   — Я не так глуп, как ты думаешь, — внезапно на его лице отразилось женское коварство. — Он провел здесь ночь и на следующее утро решил уехать в Европу, на месяц раньше, чем намечал.
   Салли выдавила из себя смешок.
   — Это ничего не значит.
   — А что ты скажешь насчет этого! — он выбрался из постели, подошел к комоду, где лежали его носки и белье, выдвинул нижний ящик, что-то достал и направился к ней. Разжал руку, и на пол упала простыня.
   — Узнаешь?
   Она покачала головой.
   — А могла бы. В ту ночь этой простыней была застелена моя кровать. В ночь, которую он провел здесь. Ты знаешь, что это за желтоватые пятна?
   Салли молчала.
   — Такие пятна оставляет сперма. Это знает любой подросток. И он, я думаю, не из тех, у кого бывают поллюции.
   — Все равно это ничего не доказывает, — выдохнула Салли.
   — А вот это?
   И он швырнул ей на колени то, что держал в другой руке. Бюстгальтер для кормящих, который она носила в ту ночь. Разорванный на части. Она даже не вспомнила о нем.
   — Где ты его взял?
   — В ящике для грязного белья в моей спальне. Я бросил туда рубашку с запонками, и когда полез за ними, наткнулся на скомканную простыню, из которой вывалился бюстгальтер.
   Салли вновь промолчала.
   — Он изнасиловал тебя, не так ли? — фраза эта прозвучала скорее как утверждение, чем как вопрос.
   Она не ответила.
   — Мерзкий, психически больной старик! — он выругался. — Не понимаю, как моя мать могла терпеть его все эти годы. Его давно следовало отправить в закрытую клинику. Такое он проделывает не в первый раз. Он сорвал с тебя одежду, не так ли?
   Она посмотрела на бюстгальтер, что держала в руке.
   — Да, — едва слышно слетело с ее губ.
   — Так почему ты ничего не сделала? Почему не закричала?
   Она глубоко вздохнула, подняла голову. На этот раз голос ее звучал спокойно и уверенно.
   — Потому что хотела, чтобы он это сделал.
   Плечи его разом поникли, он как-то ссохся, словно постарел лет на двадцать. Лицо посерело, он плюхнулся на кровать.
   — Он ненавидел меня, — Младший говорил словно сам с собой. — Всегда ненавидел. С самого моего рождения. Потому что я прошел между ним и мамой. Даже когда я был ребенком, он все отбирал у меня. Однажды у меня была кукла. Он взял ее, дав взамен игрушечный автомобиль. А когда я не стал им играть, забрал и его.
   Он вытянулся на кровати, уткнулся лицом в подушку и вновь заплакал. У Салли разболелась голова. Она тяжело поднялась и направилась к двери.
   — Салли!
   Она повернулась, посмотрела на него. Он уже сидел, слезы текли по щекам.
   — Ты не позволишь ему забрать у меня и тебя?
   Она не ответила.
   — Мы забудем о том, что произошло. Я никогда ничем тебя не попрекну.
   Он сполз с кровати, упал на колени, обхватил руками ее ноги, уткнулся головой в бедра.
   — Пожалуйста, Салли, — молил он, — не оставляй меня. Я этого не переживу.
   Она положила руку ему на голову. На мгновение ей показалось, что и он ее ребенок. А может, так и следовало с ним обращаться.
   — Иди в постель. Младший. Я не покину тебя, — она повернулась, переступила порог и закрыла за собой дверь.
   А потом пришел день, названный Черной Пятницей в экономической истории мира, когда нью-йоркская биржа рухнула с небес, ввергнув нацию и весь мир в глубочайшую, невиданную ранее депрессию.
   Четыре месяца спустя, в середине января 1930 года, в дверь отеля «Георг V» в Париже, где остановился Лорен, позвонили.
   — Роксана, — крикнул он из ванной. — Посмотри, кто там.
   Пару минут спустя она появилась на пороге.
   — Тебе телеграмма из Америки.
   — Распечатай и прочти ее. У меня мокрые руки.
   Она разорвала светло-синий конверт. Прочла бесстрастным голосом, с некоторым усилием разбирая английские слова:
   «Лорену Хардеману отель „Георг V“
   Париж, Франция.
   Распорядился остановить производство «лорена-2» по требованию банка для снижения потерь и вследствие значительного уменьшения числа продаж точка принимаются и другие меры экономического характера точка о принятых решениях буду сообщать дополнительно точка также извещаю, что моя жена родила девочку Энн Элизабет вчера утром в восемь часов точка Лорен Хардеман II».

Глава 10

   Анджело смотрел в иллюминатор самолета. Заходя на посадку, лайнер делал широкий круг над фордовским заводом Ривер-Руж. Гигантский индустриальный комплекс расползся внизу, как многоголовая гидра, смрадное дыхание облаками поднималось к небесам, отходы сливались в и без того грязные воды реки Детройт. Громадные автостоянки между корпусами заполняло многоцветье крохотных автомобильчиков. Табло «Не курить» зажглось в тот самый момент, когда послеполуденное солнце осветило стеклянный фасад длинного Главного административного корпуса компании.
   Анджело затушил окурок и начал собирать бумаги, разложенные на столике. Покончив с этим, убрал столик, а брифкейс поставил между ног.
   Идущая по проходу стюардесса остановилась рядом.
   — Вы пристегнули ремень?
   Он кивнул и поднял руки, чтобы она убедилась, что ее не обманывают. Стюардесса улыбнулась и шагнула к следующему ряду. Анджело посмотрел на часы. Половина пятого. Точно по расписанию. Он вновь повернулся к окну.
   Ривер-Руж остался позади. Впервые он начал проникаться глубоким уважением к людям, создавшим это техническое чудо. Теперь-то он понимал, через что им пришлось пройти. Реконструкция завода на Западном побережье продолжалась уже год, а одна проблема нагромождалась на другую, и иногда ему казалось, что он просто сойдет с ума. А тот завод был раз в десять меньше Ривер-Руж.
   Но и там нашлись люди, которые взяли на себя основную нагрузку. Джон Дункан с его знаниями, опытом, мудрыми советами и Тони Руарк с неиссякаемыми энтузиазмом и энергией. Тони уже полностью освоился в автомобильном бизнесе, а его знание новейших технологий, используемых в аэрокосмической технике, помогло им преодолеть первые и, возможно, самые значительные преграды.
   Переезд конструкторов и дизайнеров из Детройта прошел успешно, и уже шесть месяцев они работали на новом месте. На сталеплавильном заводе, купленном в Фонтане, полным ходом шла перестройка производства под нужды автостроителей. Листопрокатный стан строился прямо на заводе, и его обещали ввести в строй к лету следующего года. К августу ожидался пуск литейного производства, так что в сентябре 1971 года с конвейера мог сойти первый автомобиль. Разумеется, перед этим предстояло решить еще тысячу и одну проблему, но главная заковыка состояла в другом — какой автомобиль они собирались выпускать. И вот тут они никак не могли прийти к согласию.
   Возможно, причиной тому было общее состояние автостроения. Шторм бушевал уже несколько лет, и все автостроительные фирмы лихорадочно искали тихой гавани, но тщетно. Местные и федеральные власти под давлением общественности вводили все новые ограничения, оказывающие негативное влияние на характеристики автомобилей. Забота об охране окружающей среды приводила к появлению все более строгих стандартов. За пять лет автостроителям предстояло значительно уменьшить расход топлива на сто миль пробега. Правила безопасности требовали обеспечивать защиту водителя и пассажира, даже если они являлись виновниками того или иного нарушения. Происходила коренная ломка политики, к которой за долгие десятилетия привыкли автостроители. Теперь уже не они принимали решения, касающиеся безопасности водителей и пешеходов или защиты окружающей среды. И никто не желал слушать их криков об экономической катастрофе и расходах, которые придется перекладывать на покупателя. Новые стандарты вступили в действие, и модели, их нарушающие, не допускались на дороги.
   Автостроителей поджидала и еще одна неприятность.
   Стали меняться вкусы американского покупателя. Казалось, лишь недавно «жучок» — «фольксваген» был любимой темой карикатуристов и сатириков. Но с той поры прошло двадцать лет, и Детройт неожиданно для себя обнаружил, что в 1969 году по числу проданных экземпляров «жучок» занял прочное четвертое место, а в 1970-м, судя по всему, вытеснял с третьего «плимут» «Крайслер моторс». В довершение их бед в 1967 году началось вторжение с другой стороны океана. Япония проникла в Соединенные Штаты и за четыре года отхватила немалый кусок американского рынка. «Датсун», «тойота» и другие теперь постоянно мелькали на дорогах. А наступление их развивалось, не сбавляя темпа. Забеспокоились не только детройтские фирмы, но и «Фольксваген», увидевший в японцах немалую угрозу собственному процветанию на американском рынке. Чувствуя, что их вот-вот обойдут, немцы также начали готовить замену знаменитому «жучку». Но новая модель еще не покинула конструкторских кульманов.
   Американские фирмы разработали собственные варианты малолитражек: «вегу», «пинто», «гремлин».
   Лишь «Крайслер» продолжал цепляться за большие автомобили, но и они ввозили в Штаты модели, изготавливаемые за рубежом: «додж кольт» и «плимут крикет». Но все понимали, что это не выход.
   Едва первые американские малолитражки поступили в продажу, стало ясно, что они отнимают покупателей у своих же более крупных моделей, а число продаваемых импортных машин как росло, так и растет.
   Стечение всех этих факторов плюс новые государственные законы поставили автостроителей на уши. И пока они не могли найти выхода из создавшегося критического положения.
   Собственно, выход был один — создание нового автомобиля на качественно новых технических принципах, учитывающих требования и государства, и покупателя.
   Пойти на это Детройт пока не мог. Ибо это означало, что со старой игрой надо кончать и пора начинать новую. Но на прежнем стадионе оставалось еще много болельщиков.
   Колеса самолета коснулись земли, оторвав Анджело от его размышлений. Он спокойно сидел, пока самолет буксировали к переходному коридору. Они должны стать первыми. Ничего другого не оставалось. И на завтрашнем заседании совета директоров надо принимать такое решение. «Сандансер» — автомобиль вчерашнего дня. Он должен уйти. Если они хотят построить действительно новый автомобиль, надо забыть о том, что делалось раньше. Любая модернизация «сандансера» прямиком вела в тупик.
   Самолет замер, и Анджело встал, подхватив брифкейс. Заседание будет завтра, а сегодня должно состояться другое событие, не менее важное для Детройта.
   Событие, о котором неоднократно писали все местные газеты, подготовка которого велась не менее тщательно, чем подготовка инаугурации президента Соединенных Штатов.
   Выход в свет Элизабет Хардеман. Ей исполнялось восемнадцать лет, и она готовилась занять подобающее ей место под солнцем.
   — Ты прекрасно выглядишь, дедушка, — улыбнулась Энн.
   Номер Один рассмеялся.
   — Я хорошо себя чувствую, Энн. Лучше, чем раньше.
   — Я рада, — она подошла к инвалидному креслу, поцеловала деда в щеку. — Ты это знаешь, не так ли?
   Слабый запах ее духов достиг его ноздрей. Он похлопал внучку по руке.
   — Знаю. Как ты? Счастлива?
   Она кивнула.
   — Счастлива, насколько это возможно. Я давно забыла детские грезы о том, каким должно быть счастье. Теперь я просто всем довольна. Игорь очень добр ко мне.
   Предугадывает все мои желания. Большего, пожалуй, и не требуется.
   Номер Один кивнул. Быть богатой невестой не так-то легко. Тут можно попасть в передрягу. Но Энн повезло с мужем. И все-таки он никак не мог привыкнуть к тому, что его внучке уже почти сорок. Для него она оставалась ребенком.
   — Где Игорь? Я еще не видел его.
   — В библиотеке, с Лореном. Ты же его знаешь. Любит поговорить о делах, как мужчина с мужчиной. Тем более если компанию им составит бутылка хорошего виски.
   Номер Один хохотнул.
   — А как идут дела в Европе?
   — Игоря очень интересует то, что у вас делается, — ответила Энн.
   Когда они поженились, Игорь возглавил французское отделение «Вифлеем моторс» и, к всеобщему удивлению, добился немалых успехов.
   — Ты же знаешь, как он любит машины. И ему неприятно, когда число проданных экземпляров уменьшается, даже если с остальным все идет неплохо. В самолете он весь сгорал от нетерпения. Прямо-таки рвался встретиться с Лореном и поговорить о новом автомобиле.
   — Я приглашу его на завтрашнее заседание совета директоров, — пообещал Номер Один. — Думаю, ему это понравится.
   — Ты шутишь? — рассмеялась Энн. — Он будет в восторге. Он только и мечтает об этом. Оказаться там, где принимаются решения. Да он словно побывает в раю.
   — Так и сделаем.
   — Сколько сейчас времени? — спросила Энн.
   Номер Один посмотрел на наручные часы.
   — Половина восьмого.
   — Мне пора начинать одеваться.
   — Почему такая спешка? Гости соберутся к десяти.
   Энн улыбнулась.
   — Я не так молода, как раньше, и теперь мне требуется чуть больше времени, чтобы выглядеть принцессой.
   — Для меня ты всегда прекрасна, как принцесса.
   — Ты помнишь, дедушка? Именно так ты и звал меня в детстве. Принцесса. А папа всегда сердился. Говорил, что это не по-американски.
   — Иной раз у твоего отца возникали довольно-таки странные идеи.
   — Да, — она задумалась. — У меня всегда было такое ощущение, что он не любит ни тебя, ни меня. И я никак не могла понять, почему.
   — Так ли это важно?
   — Теперь уже нет, — она посмотрела на деда, улыбнулась. — Знаешь, я рада, что приехала домой. Что ты даешь бал в особняке Хардеманов. Мне рассказывали, какие здесь закатывали пиры.
   — Да, некоторые запоминались надолго.
   — И когда прошел последний, дедушка?
   Он задумался, прикрыл глаза. Время словно сжалось, на мгновение он прыгнул в прошлое.
   — Сорок лет назад. Мы праздновали свадьбу твоих родителей.

Глава 11

   По существу, приемов было два. Первый, в соответствии с этикетом, в бальном зале, где играл один из оркестров общества Мейера Дэвиса. По мнению друзей Элизабет, там звучала музыка для среднего поколения.
   Второй проходил в игровом зале, находившемся в том же здании, что и бассейн. По случаю торжества зал превратили в дискотеку, и две рок-группы, сменяя друг друга, оглушали слушателей мощью усилителей.
   И там, и там толпился народ. Такого Детройт не видел уже много лет. В этот теплый сентябрьский вечер немало людей гуляло и в саду Хардемана. Многим хотелось посмотреть и на молодежь, и на стариков, так что они курсировали между бальным залом и дискотекой.
   Анджело прибыл около полуночи. Машину ему пришлось оставить далеко от особняка, ибо все подъезды к нему заняли те, кто приехал раньше. У парадной лестницы его никто не встретил. Лорен набрался еще до начала приема, Элизабет давно упорхнула на дискотеку. Только Алисия осталась в бальном зале.
   У высоких деревянных дверей Анджело в третий раз попросили предъявить приглашение. Ранее его пришлось показывать у ворот в стене, окружавшей особняк, и в дверях дома. Теперь его попросил дворецкий.
   Благообразный седовласый мужчина повернулся лицом к залу.
   — Мистер Анджело Перино.
   Но в общем шуме его едва ли кто услышал.
   Анджело заметил Алисию и поспешил к ней. Поцеловал в щечку.
   — Ты прекрасно выглядишь.
   — Выгляжу я ужасно, и ты это знаешь.
   В целом она была недалека от истины.
   Анджело оглядел бальный зал.
   — Прием что надо.
   — Да, но лучше бы мы его не давали. Все это впустую.
   Но Лорен настоял.
   — По-моему, всем нравится.
   — Надеюсь, ему тоже, — фыркнула Алисия.
   — А где дебютантка? — осведомился Анджело. — Я, наверное, должен ее поздравить. Честно говоря, понятия не имею, что полагается делать в подобных случаях.
   Впервые за вечер Алисия рассмеялась.
   — Анджело, ты прелесть. Должно быть, ты единственный порядочный человек, оставшийся в Детройте, — она посмотрела по сторонам. — Что-то я ее не вижу. Наверное, убежала в игровой зал к своим друзьям.
   — Я ее найду.
   — Пойдем, — она взяла его под руку. — Я подыщу тебе молодую симпатичную даму, чтобы ты потанцевал с ней.
   — А почему не с тобой?
   — Со мной? — она удивилась. Замялась. — Даже не знаю. Кто-то же должен встречать гостей.
   — Ради чего?
   Она уставилась на него, потом кивнула.
   — Пожалуй, ты абсолютно прав. С какой стати я должна здесь болтаться?
   Он вывел ее на танцевальную площадку. Поначалу она нервничала, но Анджело прижал ее ближе.
   — Расслабься. Ты имеешь полное право поразвлечься на собственном балу.
   Алисия рассмеялась, и они поплыли в такт музыке.
   Голова ее легла на плечо партнера.
   — Спасибо тебе, Анджело.
   — За что?
   — Ты убедил меня, что я действительно здесь хозяйка. Весь вечер меня преследовало странное чувство, что я тут посторонняя.
   — Не понимаю.
   — Ты же знаешь, что происходит. Все знают. Ни для кого не секрет, что эта женщина живет в квартире Лорена на крыше административного корпуса, а я послезавтра уезжаю в Рено. Люди смотрят сквозь меня. «Королева умерла, да здравствует королева» — таким вот взглядом. Они никак не могут решить, как же теперь ко мне относиться.
   — У тебя разыгралось воображение. Ты выросла здесь. Пришедшие сюда — твои друзья. И им нет разницы, замужем ты за Лореном или нет.
   Ее глаза наполнились грустью.
   — Одно время я тоже так думала. Теперь полной уверенности у меня нет.
   Танец кончился, они остановились. И тут же позади них раздался женский голос: «Алисия, дорогая, где ты прятала такого великолепного мужчину?»
   Они обернулись, и Анджело увидел одетых с иголочки мужчину и женщину. Лицо последней показалось ему знакомым.
   Алисия улыбнулась.
   — Анджело Перино, сестра моего мужа и ее супруг, князь и княгиня Алехины.
   Княгиня протянула руку. Анджело взял ее.
   — Пожать или поцеловать? — с улыбкой поинтересовался он.
   — Можете сделать и то, и другое, — рассмеялась она. — И зовут меня Энн. Вы учились в школе с моим братом, но мы так ни разу и не встретились.
   — Мне ужасно не повезло, — он поцеловал ей руку и повернулся к князю. Они обменялись рукопожатием.
   Князь был выше Анджело, с густыми черными тронутыми сединой волосами. Черные глаза блестели на волевом загорелом лице.
   — Для вас я — Игорь, — густой, дружелюбный баритон. — Я давно мечтал встретиться с вами. Нам о стольком надо поговорить. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о новом автомобиле.
   — С этим можно и подождать, — вмешалась Энн. — Делами займетесь завтра.
   Вновь заиграла музыка.
   — Игорь, ты танцуешь с Алисией, — скомандовала Энн и взяла Анджело под руку. — Я хочу поближе познакомиться с новым человеком в Детройте.
   — Вы слишком много времени уделяете журналам, — улыбнулся Анджело.
   — Разумеется, — кивнула Энн. — А чем еще американцы могут занять свое время в Европе? Они читают журналы, тем самым поддерживая связь с Америкой.
   — Они могут вернуться домой.
   — Какой вы, однако, ловкий, — улыбнулась Энн. — Так быстро сменили тему нашего разговора. Но от меня вы легко не уйдете. Я видела статью в «Лайфе». О Делориане из «Шеви», Якокке из «Форда» и о вас. Они написали правду о вашем дедушке? Он действительно был торговцем спиртным и поставил свой товар на свадьбу моих родителей в этом самом доме?
   — Это ложь, — ответил Анджело. — Он был вовсе не торговцем спиртным, а бутлегером.
   Энн рассмеялась.
   — Вы мне нравитесь, Анджело. Теперь я вижу, почему вы так дороги дедушке.