Роббинс Гарольд. Бетси

   Уже на первых ступеньках я понял, что сил у меня не так уж и много. Так что помощь Джанно принял с благодарностью. И заснул, как только оказался в кровати.
   Синди заглянула ко мне перед самым обедом, когда мама пыталась влить в меня стаканчик бальзама.
   Я проглотил половину, скривился, чуть не подавившись, вкус-то был отвратительный.
   — Больше не хочу.
   — Надо выпить все, — настаивала она. — Бальзам куда полезней таблеток.
   Я все еще держал стаканчик в руке, не желая допивать его содержимое. Мама повернулась к Синди.
   — Заставьте его выпить все до дна. А мне пора на кухню, ставить воду для макарон, — она двинулась к двери, на полпути обернулась. — Пусть обязательно выпьет до обеда.
   — Хорошо, миссис Перино, — кивнула Синди и повернулась ко мне, едва мама вышла в коридор. — Ты слышал, что сказала мать, — на губах Синди заиграла улыбка. — Пей до дна.
   — Она у меня замечательная, не правда ли? Ее беда в том, что она верит мне, когда я говорю, лучшая подруга мужчины — его мать.
   — Я не встречала таких, как она, — в голосе Синди слышалась зависть. — Или твой отец. Деньги никоим образом не изменили их. Они волнуются лишь друг о друге.
   И о тебе. Настоящие, живые люди.
   — Все равно не буду пить это дерьмо.
   — Выпьешь как миленький, — она смотрела мне в глаза. — Хотя бы для того, чтобы не огорчать ее.
   Я проглотил остатки бальзама. Меня аж перекосило:
   — О господи, ну и гадость, — и отдал ей стакан.
   Она молчала, не сводя с меня глаз.
   Я покачал головой.
   — Вижу, мама произвела на тебя впечатление.
   — Ты даже не представляешь, какой ты счастливчик, — сказала она серьезно. — У моей семьи больше денег, чем у вашей. Гораздо больше. А мои отец и мать ни разу не дали мне знать, что им известно о моем существовании.
   Я удивился. О своих родственниках она никогда не вспоминала. — Ты слышал о «Моррис Майнинг»? — неожиданно спросила Синди.
   Я кивнул. Разумеется, слышал. Теперь я понял, почему деньги ничего для нее не значили. «Моррис Майнинг» стояла вровень с «Кеннекотт Коппер» или «Анакондой». Мне даже принадлежала тысяча акций этой корпорации.
   — Мой отец — председатель совета директоров.
   Брат — президент. Он на пятнадцать лет старше меня. Я появилась нежданно-негаданно, и всю жизнь меня преследовало чувство, что мое рождение их не порадовало.
   Во всяком случае меня быстренько спровадили в лучшие частные школы. Дома я не жила с пяти лет.
   Я подумал о том, сколь разительно мое детство отличалось от ее. И согласился с ней. Мне действительно повезло. Я поднял руки, признавая свое поражение.
   — Хорошо, крошка, тебе я сознаюсь. Я люблю их всем сердцем.
   — Ты мог бы этого и не говорить, — ответила Синди. — Все и так видно. Ты пришел домой, когда тебе стало плохо. Я в подобных ситуациях бегу подальше от дома.
   В открытую дверь постучали. На пороге возник Джанно.
   — La signora послала меня, чтобы я помог тебе одеться и спуститься в столовую.
   Я расправил простыню на ногах, улыбнулся Синди.
   Она сразу поняла, о чем я думаю. Мама полностью вошла в роль.
   До обеда оставался еще час. Одеться я мог и позже. Но благовоспитанным девушкам не следует проводить слишком много времени в спальнях итальянских юношей. Правила приличий этого не дозволяли.
   За обедом, к полному моему изумлению, выяснилось, что я голоден, как волк. Я ел все: макароны, щедро политые соусом, сосиски, зеленые перчики, помидоры, нежные мясные тефтели.
   — Тебе нравится соус? — спросила мама.
   Я кивнул с полным ртом.
   — Соус потрясающий.
   — Его приготовила она. Все делала сама.
   Я посмотрел на Синди. Соус показался мне чересчур сладким, но, к счастью, я не успел произнести эту мысль вслух.
   — Твоя мама мне льстит, — потупилась Синди. — Я лишь клала в кастрюльку то, что она мне давала, и помешивала соус, чтобы он не подгорел.
   Мне следовало догадаться об этом и самому.
   — Соус очень хороший, — похвалил я и маму, и Синди.
   — Если она поживет у нас еще несколько недель, — твердо заявила мама, — я научу ее готовить все сицилийские блюда.
   Мамины макароны действовали лучше всякого снотворного. Через полчаса после обеда глаза у меня начали слипаться, хотя по телевизору показывали веселенькую комедию. И я отправился наверх, спать.
   На следующее утро, в воскресенье, нарушился привычный для нашей семьи распорядок дня. Обычно все, включая Джанно, ходили к десятичасовой мессе. Но в этот раз мама не захотела оставлять меня одного.
   Поэтому Джанно ушел в церковь к девяти часам, а по его возвращении туда отправились родители. Однако я не нашел в доме и Синди. А Джанно с веселыми искорками в глазах по секрету сказал мне, что она ушла с ними.
   Я поднялся к себе. Теперь-то я точно знал, что выздоравливаю. Жуть как хотелось трахнуться. Но мама твердо стояла на страже нравственности.
   Я, должно быть, задремал, потому что, открыв глаза, увидел стоящего у кровати отца.
   Он наклонился и поцеловал меня.
   — Если ты не возражаешь, мы можем спуститься в мой кабинет, и я сниму повязки.
   — С удовольствием.
   В смотровой он осторожно размотал бинт на голове, снял пластыревые нашлепки с носа, подбородка, скулы, левого уха.
   Взял какую-то бутылочку, смочил ватный тампон.
   — Будет немного щипать, но я должен продезинфицировать ранки.
   Щипало, конечно, ужасно. Но недолго. Закончив, он пристально осмотрел мое лицо.
   — Заживление идет достаточно быстро. Когда у тебя будет свободное время, слетаешь в Швейцарию. Доктор Ганс без хлопот избавит тебя от всех нежелательных последствий.
   Я подошел к зеркалу над раковиной. На меня глянуло знакомое лицо.
   На душе сразу стало легко. Я узнал себя. А с тем, прежним, лицом мне все время казалось, что я — это не я. И глаза уже не выглядели старыми. Они принадлежали именно этому лицу.
   — Привет, Анджело, — прошептал я.
   — Привет, Анджело, — эхом отозвалось лицо.
   — Что ты сказал? — переспросил отец.
   Я повернулся к нему.
   — К доктору Гансу я не полечу. Хочу остаться с таким лицом. Оно — мое.
   В понедельник утром я проснулся комком нервов. И потом не находил себе места. Особенно прочитав утреннюю газету.
   Статью дали на первой полосе. Вместе с фотоснимком. Обгорелые развалины до пожара были домом. Заголовок гласил:
   «ЗАГАДОЧНЫЙ ВЗРЫВ И ПОЖАР УНИЧТОЖИЛИ ДОМ И ТИПОГРАФИЮ НА МИЧИГАН-АВЕНЮ».
   Еще не прочтя первой строчки, я догадался, о чем пойдет речь в статье. Прошлой ночью после полуночи раздались два мощных взрыва, от которых в домах, расположенных в трех соседних кварталах, вылетели стекла. В последовавшем пожаре полностью сгорели типография «Марк Эс принтинг компания, штаб-квартира НАБА и сорок автомашин, находившихся на примыкающей к зданию стоянке. Все попытки найти Марка Симпсона, президента НАБА, которому принадлежали и типография, и сгоревшие автомашины, не увенчались успехом. Репортер позвонил мистеру Симпсону домой, где его уведомили, что тот в отъезде и в данный момент связаться с ним не представляется возможным. Полиция и пожарная охрана ведут расследование, пытаясь установить, не было ли поджога. К счастью, ни в здании, ни на автостоянке никого в ту ночь не было, так что обошлось без человеческих жертв.
   Новость эта не принесла мне успокоения. Я даже подумал, не перестарались ли те, с кем переговорил дядя Джек. Но я отогнал от себя эту мысль. Уж кто-кто, а дядя Джек знал, с какого конца подходить к таким делам.
   Однако с каждым часом нервозность моя возрастала.
   Я поднялся в свою комнату, попытался уснуть, но не смог даже сомкнуть глаз. Пришлось вернуться вниз.
   Включил телевизор. Шла трансляция футбольного матча. Но я не следил за перипетиями игры, лишь тупо смотрел на экран, выкуривая сигарету за сигаретой. Наконец выключил телевизор, вновь поднялся наверх, улегся на кровать и уставился в потолок, положив руки под голову.
   Я услышал, как открылась дверь, но не повернул головы. Отец подошел к кровати. Я молчал.
   — Тебе нельзя так нервничать.
   — Ничего не могу с собой поделать.
   — Давай я сделаю тебе укол, и ты поспишь.
   — Нет.
   — Тогда прими пару таблеток. Они успокоят тебя.
   — Я хочу побыть один, папа.
   Он повернулся и направился к двери. Я сел, спустил ноги на пол.
   — Папа!
   Он повернулся.
   — Извини, папа.
   Он кивнул.
   — Я понимаю, Анджело, — и вышел из комнаты.
   За обедом я лишь поковырялся в тарелке, а затем поднялся к себе.
   В восемь тридцать я спустился вниз, устроился в гостиной. Из библиотеки долетали звуки телешоу. Без четверти девять зазвонил телефон. Я схватил трубку.
   Звонил Дональд — слуга, камердинер, помощник Номера Один.
   — Мистер Перино?
   — Да, — я ожидал услышать не его голос.
   — Мистер Хардеман попросил узнать у вас, сможете ли вы присутствовать на совещании держателей акций и заседании совета директоров, намеченных на завтра.
   — Смогу, — коротко ответил я.
   — Благодарю, я ему передам. Спокойной ночи, — чувствовалось, что он уже собрался положить трубку.
   — Одну минуту! — остановил я его. — Могу я поговорить с мистером Хардеманом?
   — К сожалению, нет, сэр. Мистер Хардеман уже спит.
   Нам пришлось сделать остановку в Пенсаколе, и мы только что прибыли. Мистер Хардеман очень устал и сразу же лег спать.
   — Хорошо, Дональд. Благодарю, — я опустил трубку на рычаг, недоумевая, как старику такое удается. Я бы уж точно не заснул.
   Но тут я вспомнил где-то прочитанные строки о том, что генерал Грант перед каждой большой битвой обязательно спал часок-другой. Виски и сон, считал он, придавали ему сил.
   Спать я не мог, но мысль насчет виски мне понравилась. Я посмотрел на часы — без пяти девять, и двинулся к бару.
   Ровно в девять, когда я наливал себе второй стаканчик, в дверь позвонили. Джанно пошел открывать, но я опередил его.
   На пороге стоял мужчина в пальто с поднятым воротником, в низко надвинутой на глаза шляпе, так что лица его я разглядеть не мог.
   — Мистер Анджело Перино? — спросил незнакомец.
   — Да.
   — Это вам, — он сунул мне в руки большой конверт из плотной бумаги. — Передайте судье наши наилучшие пожелания.
   — Благодарю вас, — но он уже сбегал по ступеням и нырнул в открытую дверцу автомобиля, стоявшего на подъездной дорожке с работающим мотором.
   Автомобиль рванул с места до того, как дверца захлопнулась.
   Я закрыл дверь, вернулся в гостиную, снял резинку, перетягивающую конверт. В нем оказались две папки.
   Я уселся на диван. Раскрыл первую. Письмо, которое я просил добыть из сейфа Лорена. Я быстро прочитал его.
   Слово в слово как и говорила Бобби. Закрыл первую папку и перешел ко второй.
   В ней было все, о чем я мог только мечтать, и даже больше. Фамилии, даты, места встреч. Даже фотокопии получаемых им чеков. Симпсон, похоже, был фанатиком учета. А может, в будущем намеревался шантажировать Лорена. Последнее, пожалуй, больше соответствовало действительности.
   Внезапно я поднял голову. Все стояли в гостиной, озабоченно глядя на меня. Папа, мама, Синди. Даже Джанно, притулившийся у дверного косяка.
   — Ты получил то, что хотел? — спросил папа.
   Я широко улыбнулся. Тревога разом оставила меня. Я подпрыгнул, поцеловал папу, Синди, закружил маму по комнате.
   — Эй, папа! — я повернулся к нему. — Кто говорит, что дедушка не приглядывает за нами?
   Мама перекрестилась.
   — Он на небесах, среди ангелов, — промолвила она. — И никогда не бросит своих детей.

Глава 11

   С перетянутыми ребрами я не мог вести машину, поэтому Синди привезла меня в половине девятого к административному корпусу.
   — Мне приехать за тобой? — спросила она.
   Морщась, я вылез из кабины. Не так-то легко сгибаться пополам с двумя сломанными ребрами.
   — Нет, возвращайся в отель. Я поймаю такси и заеду за тобой перед обедом.
   — Отлично, — она улыбнулась, и «мазерати» отвалил от тротуара.
   Секретарша еще не пришла, что вполне меня устроило. На ее машинке я отпечатал несколько строк и уже вынимал лист из каретки, когда без десяти девять она открыла дверь приемной.
   — Доброе утро, мистер Перино. Как вы себя чувствуете? Лучше?
   — Гораздо лучше, — я расписался на листе, сложил его вчетверо, убрал во внутренний карман пиджака.
   — Мы все были в ужасе, узнав, что произошло.
   — Я тоже не в восторге от случившегося, — я подхватил «дипломат». — Я буду в кабинете Номера Один.
   — Не забудьте, что в девять часов совещание держателей акций.
   — Не забуду, — пообещал я, хотя напоминаний мне и не требовалось.
   Номер Один еще не прибыл.
   — Он немного задержится, — сообщила секретарша. — Собирался заехать в одно место.
   Я вернулся к себе, выпил чашечку кофе, а ровно в девять вошел в зал заседаний совета директоров. Все в сборе, за исключением Номера Один.
   Лорен Третий постучал молоточком по столу. Шум разом стих.
   — Мне только что передали, что мой дед задерживается на несколько минут. Пока мы его ждем, я хочу сообщить вам о некоторых процедурных изменениях, связанных только с сегодняшними заседаниями владельцев акций и совета директоров компании. Эти изменения доведены до моего деда, и он не высказал никаких возражений.
   Лорен Третий помолчал, оглядывая сидящих за столом. Наверное, меня он узнал не сразу, потому что вновь посмотрел на меня, прежде чем его взгляд перешел к сидящему рядом со мной.
   — И держатели акций, и директора приглашаются на оба заседания. На первом — держателей акций — директора, таковыми не являющиеся, пересядут от стола на другие места, приготовленные им в этом зале. У стола останутся только непосредственные держатели акций и попечители «Фонда Хардемана», обладающие правом голоса по акциям, принадлежащим фонду. Я бы хотел представить их руководству компании.
   Он выдержал короткую паузу.
   — Моя сестра, Энн Элизабет Алехина.
   Энн, прекрасно выглядевшая, в отлично сшитом парижском костюме, поднялась, степенно кивнула, а затем вновь села по правую руку брата.
   — Я также должен добавить, что моя сестра будет сама голосовать по принадлежащим ей акциям.
   Справа от нее доктор Джеймс Рэндолф, исполнительный директор фонда. Рядом с ним профессор Уильям Мюллер, административный директор фонда. Держатели акций, если будет на то их желание, могут пригласить на наше заседание адвоката. Но этот адвокат не имеет права обращаться к кому-либо из держателей акций, за исключением своего клиента или клиентов.
   Вновь последовала пауза.
   — На заседании совета директоров все будет наоборот. Держатели акций, не являющиеся директорами компании, займут места в зале, а директора подсядут к столу, чтобы незамедлительно перейти к обсуждению вопроса, ради которого мы и собрались. Если директора, не имеющие акций, выйдут из-за стола, мы сможем начать совещание держателей акций, как только прибудет мой дед.
   Задвигались стулья, присутствующие в зале заседаний перестраивали ряды. За столом остались пятеро: Лорен Третий, Энн, оба попечителя фонда и я.
   Четверо сидели рядом, я — на другом конце стола, превратившегося в разделяющее нас поле битвы. Директора, занявшие места в зале, тихонько переговаривались между собой. Поневоле у меня возникло ощущение, что они — зрители, а мы — гладиаторы Древнего Рима.
   Едва начала открываться дверь, как все разговоры стихли. Номер Один вкатился первым, за ним следовали Алисия, высокая, седоволосая, удивительно красивая женщина, которую я видел впервые, и Арти Роберте.
   Номер Один на секунду замер, огляделся, а затем направил кресло к столу. Арти убрал стул, чтобы Номер Один мог подъехать вплотную. По знаку старика женщины сели за стол рядом с ним. Арти расположился за его спиной.
   Лорен Третий побледнел, сердито посмотрел на деда.
   Энн же выпорхнула из-за стола, направилась к нему. С неохотой Лорен Третий последовал за ней.
   Энн остановилась около седовласой женщины. Тепло поцеловала ее в щеку.
   — Мама! Вот уж не ожидала увидеть тебя здесь. Ты могла бы предупредить нас о приезде.
   Теперь я понял, кто эта удивительная женщина. Жена адмирала Хью Скотта. Неудивительно, что Лорен Третий злился на деда. Привести на совещание его бывшую жену и мать!
   Энн чмокнула в щечку и Алисию.
   — Рада видеть тебя здесь.
   Затем молча поцеловала деда и вернулась на свое место. Лорен сухо поцеловал мать в щеку, кивнул Алисии и прошествовал на свое место, даже не поздоровавшись с дедом.
   Поднял молоточек и решительно постучал.
   — Заседание держателей акций «Вифлеем моторс компани инкорпорейтед» считаю открытым. Но прежде чем мы перейдем к обсуждению повестки дня, председатель хотел бы знать, чем вызвано присутствие за этим столом миссис Скотт и миссис Хардеман. Насколько известно председателю, право голоса по акциям миссис Хардеман принадлежит ему, а миссис Скотт вообще не имеет акций компании.
   Арти наклонился вперед, вложил в руку Алисии какую-то бумагу, что-то прошептал ей на ухо. Она кивнула и встала.
   — Мистер председатель!
   — Да, миссис Хардеман.
   И она отчеканила все то, что шептал за ее спиной Арти:
   — Прошу председателя принять заявление, в котором указано, что я возвращаю себе право голоса, ранее переданное другому лицу, — выложила на стол бумагу и подтолкнула ее поближе к своему бывшему мужу.
   Лорен взял документ, просмотрел и передал Дэну Уэйману, расположившемуся за его спиной, который в свою очередь препроводил заявление адвокату компании. Заговорил он до того, как адвокат ознакомился с содержанием документа.
   — Мне представляется, что подобная передача права голоса незаконна, противоречит заключенному ранее соглашению и недействительна на данном заседании Арти что-то быстро зашептал на ухо Алисии. Та, не поднимаясь на этот раз, лишь наклонилась вперед.
   — Как держатель акций я согласна на перенос сегодняшнего заседания на более поздний срок, с тем чтобы суд разрешил возникшее противоречие. Полагаю, я имею полное право голосовать по собственным акциям, во всяком случае, прав у меня ничуть не меньше, чем у фонда, который при аналогичных обстоятельствах вернул себе право голоса по принадлежащим ему акциям.
   Лорен повернулся, пошептался с адвокатом компании. Мгновением позже посмотрел на нас. Пренебрежительно повел плечами. Всего пять процентов. С акциями фонда перевес оставался на его стороне. Пятьдесят пять процентов.
   — Председатель согласен с передачей права голоса по этим акциям. Но по-прежнему возражает против присутствия миссис Скотт.
   После этих слов бумагу выложил Номер Один.
   — В соответствии с правами, закрепленными за мной уставом «Фонда Хардемана», я могу назвать моего преемника на место попечителя фонда, если я сложу с себя эти полномочия. Что я и сделал. В этом документе все написано. Отныне миссис Скотт — попечитель «Фонда Хардемана».
   Лорен взял документ, протянул его исполнительному директору фонда. Тот вернул документ, согласно кивнув.
   — Фонд признает права нового попечителя, и председателя радует ее личное присутствие за этим столом.
   Миссис Скотт улыбнулась.
   — Спасибо, Лорен.
   Он кивнул. В конце концов ему от этого ни холодно ни жарко. Четыре голоса попечителей по-прежнему его.
   — Надеюсь, теперь мы можем перейти к делу? — язвительно спросил Лорен.
   Номер Один согласно кивнул.
   — Полагаю, что да, внучек.
   Лорен оглядел стол. Кивнули все, кроме меня.
   — Мистер председатель, — разлепил я губы.
   — Да, мистер Перино.
   — Прежде чем мы перейдем к обсуждению намеченных вопросов, я бы попросил провести закрытое совещание тех держателей акций, которые являются или являлись членами семьи Хардеманов.
   Даже Номер Один удивленно глянул на меня.
   Лорен же просто не понимал, к чему я клоню.
   — Это странная просьба, мистер Перино.
   — С учетом имеющейся в моем распоряжении конфиденциальной информации просьба эта вполне резонна.
   Так как она касается некоторых членов семьи Хардеманов, я полагаю, нет смысла знакомить с ней посторонних.
   — Может ли председатель предварительно ознакомиться с этой информацией, чтобы оценить весомость вашей просьбы?
   — Естественно, — я открыл «дипломат», достал две папки, отделил оригиналы от ксерокопий, которые снял утром, протянул последние Лорену.
   Несколько секунд он смотрел на них. Лицо его поменяло окраску: из пунцово-красного стало мертвенно-белым. Наконец он поднял на меня глаза.
   — Шантажом меня не проймешь! Я действовал на благо компании!
   — Дай мне взглянуть, — попросил Номер Один.
   Лорен сердито швырнул бумаги деду. Тот не спеша ознакомился с их содержимым, посмотрел на меня. В его глазах я прочитал такую душевную боль, что даже пожалел старика. Все-таки внук, своя плоть и кровь.
   Номер Один оглядел зал заседаний.
   — Полагаю, нам лучше обсудить этот вопрос в кругу семьи. Пройдемте в мой кабинет.
   На этом заседание держателей акций и закончилось.

Глава 12

   — Я думаю, мы должны знать, каким образом к тебе поступила эта информация, — сказал Номер Один из-за своего стола.
   — Вчера вечером, в девять часов, в дверь моего дома позвонил какой-то человек и спросил, я ли Анджело Перино.
   Получив утвердительный ответ, он сунул мне в руки эти бумаги со словами: «Это для вас» и растворился в ночи.
   Разумеется, я сказал не всю правду, но во всяком случае мне не пришлось лгать.
   — Ты знаешь этого человека? Видел его раньше? — продолжил допрос Номер Один.
   — Нет, — я покачал головой.
   — Ты говоришь, что это письмо — предсмертная записка моего сына? — голос Номера Один дрогнул.
   — Черт побери, дед! — неожиданно взорвался Лорен Третий. — Ты и сам это знаешь. Уж его-то почерк тебе знаком. А может, тебе не хочется узнавать его, потому что написано там о тебе? — он глубоко вздохнул. — Я не представляю себе, как это письмо попало к Анджело, но со дня смерти отца я хранил его в домашнем сейфе. Чтобы никто не прознал, как ты довел собственного сына до самоубийства.
   И тут Лорен Третий заплакал.
   — О боже, если бы кто знал, как я ненавидел тебя за это! И ненависть моя возрастала каждый раз, когда перед моим мысленным взором возникал отец, лежащий на полу в библиотеке со снесенной выстрелом головой. Но тем не менее до конца я поверить в это не мог. Я помнил, как ты играл с нами маленькими. Но когда началась возня с «бетси», все вернулось. Ты обращался со мной так же, как когда-то с отцом. Но я принял решение. Со мной тебе не удастся то, что ты сделал с ним. Скорее я уничтожу тебя! — и он закрыл лицо руками.
   — И ты абсолютно уверен, что твой отец застрелился из-за меня? — ровным голосом полюбопытствовал Номер Один.
   Лорен Третий уже совладал с нервами. Посмотрел на деда.
   — Конечно, уверен. Я знаю, как он кончил. А в письме есть все, кроме имени. И я вижу, как ты ведешь себя по отношению ко мне.
   — А у тебя не возникало мысли, что твой отец имел в виду другого человека? — продолжил Номер Один.
   — Так он мог писать только о тебе! — отрезал Лорен Третий.
   Номер Один взглянул на миссис Скотт.
   — Правда всегда выходит наружу. Особенно если живешь слишком долго.
   Она посмотрела на него, потом на сына, чувствовалось, что она очень любит их обоих.
   — Твой дед говорит правду, Лорен. В этом письме речь идет не о нем.
   — Ты просто защищаешь его, — не хотел верить ей Лорен. — Я слышал истории о вашем романе, мама. И знаю, какие чувства ты питала к нему. Воспоминания детства не забываются.
   — Лорен, твой отец… — миссис Скотт запнулась.
   — Салли! — попытался остановить ее Номер Один. — Позволь мне самому.
   Но миссис Скотт словно и не услышала его.
   — Лорен, — повторила она, — твой отец был гомосексуалистом. Несколько лет он жил с мужчиной, который работал у него, с Джо Уорреном. Это был отвратительный человек, и мы думали, что с его смертью все кончится. Но ошиблись. Оказалось, что этот Уоррен вел скрупулезный дневник отношений с твоим отцом, в том числе хранил у себя компрометирующие твоего отца фотографии. Все это попало в руки не менее бесчестного человека. Долгие годы он шантажировал твоего отца, получая от него деньги, но в конце концов тот не выдержал и пустил себе пулю в лоб. Его самоубийство потрясло нас не меньше, чем тебя, и мы долго не могли понять причину такого поступка. Но даже смерть твоего отца не остановила шантажиста. Он пришел к твоему деду. Я помню его слова. Он благодарил Бога, что шантажист обратился к нему, а не к тебе. И ты ничего не узнал о прошлом отца. Твой дед позаботился о том, чтобы шантажист сел в тюрьму, а все фотографии и негативы были уничтожены. И пришлось заплатить немало денег, чтобы сведения эти не стали достоянием общественности. Заботился он не столько о себе, сколько о благополучии твоем и твоей сестры. Ибо, несмотря на все разногласия, он любил своего сына и хотел уберечь от позора память о твоем отце.
   Лорен Третий посмотрел на нее, потом на деда.
   — Это правда?
   Номер Один медленно кивнул.
   Лорен Третий вновь закрыл лицо руками. Я оглядел кабинет: я был единственным посторонним. Остальные были Хардеманами, нынешними или прежними.
   Зазвонил телефон. Номер Один даже не шевельнулся, но телефон не унимался. Наконец он-таки снял трубку.
   — Да, — бросил раздраженно. Послушал, повернулся к Алисии. — Это тебя.