Роббинс Гарольд. Бетси

   — Не следует детям баловаться с оружием, — объяснил он. — Даже с игрушечным.
   Мы вошли в гостиную, где ждали мама и папа. Мама заплакала, едва увидела его. Дед усадил меня на одну руку, а другой неловко обнял маму.
   — Ну перестань, Дженни. Не плачь. Сицилия — не край земли.
   — Но вы будете так далеко от нас, — всхлипнула мама.
   Заплакал и я.
   — Не хочу, чтобы ты уезжал, дедушка!
   — Дженни, видишь, чего ты добилась? — мягко упрекнул ее дедушка. Посмотрел на папу. — Dottore, успокойте жену. Ни к чему так расстраивать Анджело.
   Я видел, что и у отца глаза на мокром месте, поэтому завопил что есть мочи.
   — Я не хочу, чтобы ты покинул меня, дедушка! — и, рыдая, прижался к нему.
   Но, похоже, перестарался, Потому что мама перестала плакать и потянулась ко мне.
   — У него истерика.
   Но дедушка отвел ее руки.
   — Я сам его успокою.
   И развернул меня так, чтобы видеть мое лицо.
   — Я не покидаю тебя, Angelo mio. Я собираюсь на Сицилию, в Марсалу и Трапани, где прошло мое детство.
   Но я завопил еще громче.
   — Значит, я больше не увижу тебя!
   Тут на его глаза навернулись слезы. Он крепко прижал меня к груди.
   — Обязательно увидишь, — сдавленным голосом пообещал он. — Летом ты приедешь ко мне с мамой и папой, и я покажу тебе виноградники и оливковые рощи на склонах Монте-Эрис, где вырос твой дед.
   — И мы сможем поиграть там в ковбоев и индейцев? — слезы мои исчезли без следа.
   — Нет, это плохая игра, — он покачал головой. — Как и все игры, где убивают людей, пусть и понарошку. Ты, как и твой отец, станешь доктором, чтобы спасать людей, а не убивать, — он посмотрел на меня, не уверенный, что я его понял. — А кроме того, на Сицилии нет индейцев.
   — Там только хорошие люди?
   — Только хорошие люди, — подтвердил он, понимая, что дальнейшие объяснения только все запутают. И воспользовался беспроигрышным вариантом:
   — А приехав туда, дедушка пришлет тебе замечательный подарок.
   — Какой же?
   — Все, что ты пожелаешь. Только скажи дедушке.
   Я задумался. Вспомнил фильм, который мы с Джанно видели на прошлой неделе, с Монте Блу в главной роли.
   Об автогонках.
   — И настоящий гоночный автомобиль? — в голосе моем слышалось сомнение.
   — Если мой Анджело хочет гоночный автомобиль, он его получит. «Бугатти» тебя устроит?
   Я крепко обнял его за шею. Поцеловал.
   — Спасибо, дедушка.
   Он повернулся к моим родителям.
   — Видите, — воскликнул торжествующе. — Теперь он в полном порядке.
   Все это время мужчина, пришедший вместе с дедушкой, скромно стоял у двери. Теперь дедушка подозвал его.
   — Джек, подойдите сюда.
   — Мой сын, доктор Джон Перино, — с гордостью представил папу дед. — Его жена, Дженни. А это судья Джекоб Уэйнстейн, о котором я вам говорил.
   Судья Уэйнстейн, с каштановыми волосами, примерно того же роста и возраста, что и отец, пожал руки моим родителям.
   — Не забудьте про меня, — протянул руку и я.
   Он повернулся, улыбаясь, пожал мою руку.
   — Я даже подумать об этом не мог.
   — С Джеком мы заключили пожизненный контракт.
   Пока я в отъезде, он будет приглядывать за семейным бизнесом, — дедушка опустил меня на пол. — А теперь иди поиграй, а я, твой отец и судья немного поговорим о делах.
   — Пойдем со мной на кухню, — быстро добавила мама. — Я как раз напекла пирожков. Ты поешь их с молоком.
   Она взяла меня за руку и потянула к двери. Но я заставил ее остановиться и обернулся.
   — Мы еще увидимся перед твоим отъездом, дедушка?
   У него перехватило дыхание. Опять на глазах выступили слезы. Он кивнул.
   — Перед отъездом, — с трудом выдавил он.
   Час спустя мы стояли на ступенях дома и махали руками дедушке, уезжавшему в «дузенберге». Он посмотрел на меня через заднее стекло, на прощание поднял руку, и длинный автомобиль скрылся за зеленью кустов.
   Мы еще постояли, потом я посмотрел на отца.
   — У тех двоих, что ждали дедушку, под пиджаками были пистолеты. Интересно, они знают, что дедушка не любит оружие?
   Мама и папа переглянулись, затем по маминым щекам покатились слезы. Папа усадил меня на одну руку, другой обнял ее за плечи. Мама спрятала лицо на папиной груди. Я видел, что и у него повлажнели глаза. В моем горле незнамо откуда появился твердый комок. Я еще многого не понимал.
   Со временем, разумеется, кое-что прояснилось. К примеру, что ждали дедушку агенты ФБР, чтобы проводить до Нью-Йорка и усадить на корабль, отплывающий в Италию. Или что судья Уэйнстейн оказался не судьей, а адвокатом, ведущим все наши семейные дела.
   И потом в течение многих лет, пока я не уехал на учебу в колледж, дядя Джек раз в месяц обязательно приходил к нам на воскресный обед.
   Когда же мне исполнился двадцать один год (я уже заканчивал МТИ), неожиданно выяснилось, что дедушка был очень богатым человеком, и моя доля в его состоянии равняется двадцати пяти миллионам. Родительская — в два раза больше.
   Помню, как я в полном замешательстве переводил взгляд с отца на дядю Джека. Я, разумеется, знал, что наша семья не нуждается в деньгах. Но и представить себе не мог такого богатства.
   — И что же я буду делать со всеми этими деньгами? — растерянно спросил я.
   — Получше учись, — строго ответил отец. — Потому что придет день, когда все они будут принадлежать тебе.
   — Я бы советовал после окончания МТИ поступить в Гарвард бизнес скул, — добавил дядя Джек.
   — Бизнес меня не интересует, — отпарировал я. — Моя любовь — автомобили.
   — Автомобили — тоже бизнес, — назидательно заметил дядя Джек.
   — Для меня — нет. Я их только покупаю.
   — Благо деньги для этого у тебя есть, — улыбнулся дядя Джек.
   — Но столько миллионов мне ни к чему.
   — Тогда у меня следующее предложение. Ты создаешь в банке инвестиционный фонд и даешь право банкирам вести его дела.
   Я посмотрел на дядю Джека.
   — А почему они не могут оставаться у вас? Я помню, что вы заключили с дедом пожизненный контракт. То, что хорошо для него, вполне устраивает и меня.
   Он переглянулся с отцом.
   — Извини, но я не могу этого сделать.
   — Почему?
   Дядя Джек откашлялся.
   — Из-за той сферы моей деятельности, которая, по мнению органов власти, связана с организованной преступностью. И я полагаю, что ни на тебя, ни на твоих родителей не должна падать тень того, к чему вы не имеете ни малейшего отношения.
   Я знал, о чем идет речь. Как-никак газеты почитывал.
   Стоило начаться очередному расследованию деятельности мафии, как тут же всплывала его фамилия.
   — Но мы сможем позвонить вам, если возникнет какая-то проблема? — спросил я. — Разумеется, серьезная.
   Он кивнул.
   — Безусловно. В конце концов контракт с твоим дедом заключен пожизненный, — дядя Джек поднялся. — Джон, в банке все готово, — обратился он к отцу. — И будет неплохо, если завтра вы с Анджело подъедете туда. Я приглашаю вас на ленч, а потом мы подпишем все бумаги.
   Так мы и сделали, а вернувшись в институт, я подписался на «Уолл-стрит джорнэл» и каждый день проглядывал курс акций, указанных в длинном списке, который мне вручили в банке. Потом мне это надоело, и я довольствовался лишь просмотром ежеквартальных отчетов, присылаемых из банка. А в конце концов я перестал вскрывать и эти конверты. И действительно, стоило ли волноваться из-за сотни-другой тысяч долларов, если с самого начала их было двадцать пять миллионов.
   Дядя Джек свел свою борьбу с властями вничью. Его не посадили, но годом позже он оставил свою практику и уехал в Лас-Вегас, в отели которого вложил некоторую долю собственных средств. Мы обменивались рождественскими открытками; приезжая в Детройт, он виделся с моими родителями, но я обычно в эти дни пребывал совсем в других краях. Затем я узнал из газет, что он продал свой пай в отелях Лас-Вегаса и переехал в Финикс, штат Аризона, чтобы принять активное участие в большом проекте, предусматривающем создание в чистом поле загородного клуба со спортивными сооружениями, отелем, зоной отдыха, получившего название Парадиз-Спрингс. Помнится, я получил от него приглашение на открытие нового курорта, но как раз начал работать на Номера Один и не смог приехать. Мама и папа откликнулись на его приглашение и передали дяде Джеку мои извинения. Маме там понравилось, и потом они еще несколько раз ездили в Парадиз-Спрингс. А папа как-то сказал мне, что никогда не видел дядю Джека таким умиротворенным и довольным жизнью. Добавив, что тот теперь каждое утро играет в гольф. — А вот дедушку мне больше увидеть не довелось. Ему потребовалось чуть ли не два года, чтобы переправить мне «бугатти», но я-таки его получил. А еще через год в Европе началась война, и он запретил моим родителям ехать к нему. Затем война добралась до нас, и мы ничего не могли узнать о нем, пока американские войска не высадились в Италии.
   Но дед умер годом раньше от рака.

Глава 9

   Когда я открыл глаза, палату, уставленную цветами, заливал яркий солнечный свет. Чуть шевельнул головой. Никакой боли. Я осмелел. И тут же понял, что торопиться не следует.
   — Черт! — поневоле вырвалось у меня.
   Медицинская сестра, сидевшая в углу на стуле, вскочила. Подошла ко мне.
   — Вы проснулись.
   Я догадался об этом и сам.
   — Какой сегодня день?
   — Четверг.
   — А что было в среду?
   — Вы спали, — она потянулась к телефону. Набрала номер. В трубке послышался голос. — Пожалуйста, найдите доктора Перино и скажите ему, что пациент в 503-й проснулся. Благодарю, — и добавила, повернувшись ко мне:
   — Ваш отец сейчас на обходе, но он хотел, чтобы ему незамедлительно сообщили, когда вы откроете глаза.
   — Сколько сейчас времени?
   — Десять часов. Как вы себя чувствуете?
   — Не знаю. Но боюсь двинуть чем-нибудь.
   Открылась дверь и в палату вошел отец. Мы итальянцы, так что англосаксонская сдержанность нам претит.
   Он — доктор, но прежде всего мой папа. Поэтому первым делом мы расцеловались.
   — Мама и Синди уже идут сюда из кафетерия.
   — Пока их нет, скажи, как мои дела?
   — Могло быть хуже. Пара сломанных ребер, избыток синяков, но повреждений внутренних органов, насколько мы выяснили, нет. Легкое сотрясение мозга, так что какое-то время у тебя будет болеть голова, — тут он замялся. — А вот лицо тебе отделали крепко. Вся работа доктора Ганса пошла насмарку. Перелом носа в двух местах, трещина в челюстной кости, выбили пять зубов, все протезы, чуть сместили правую скулу, но точно сказать трудно: еще не спала опухоль. И, естественно, множественные ссадины под глазами и вокруг рта. А в общем, не так все и плохо.
   — Благодарю, доктор, — я взял его руку, поцеловал.
   Повторюсь, мы — итальянцы. А когда посмотрел на папу, увидел, что у него на глазах выступили слезы.
   А потом распахнулась дверь, в палату влетели мама и Синди, и следующие десять минут отец удерживал маму от того, чтобы она не залила меня слезами.
   Синди же скромно застыла у меня в ногах, наблюдая за нами. Впервые ей довелось лицезреть внутреннюю жизнь итальянской семьи. Уверяю вас, посмотреть было на что.
   Наконец мама выпрямилась, предварительно поцеловав, наверное, все части моего тела, включая ступни.
   — Синди, подойдите сюда. Анджело хочет вас поблагодарить.
   Тут мама повернулась ко мне.
   — Она — милая девушка, твой верный друг. Она спасла тебе жизнь и привезла к нам. Я уже тысячу раз благодарила ее. Поблагодари теперь ты.
   Синди наклонилась и целомудренно поцеловала меня в щеку. Я ответил ей тем же, чуть коснувшись губами ее щеки.
   — Спасибо тебе, — с достоинством произнес я.
   — Всегда готова прийти на помощь, — не менее важно изрекла она.
   — Молодец, Анджело, — умилилась мама.
   Мы с Синди не решались взглянуть друг на друга, боясь, что не выдержим и расхохочемся.
   — Откуда эти цветы? — поинтересовался я.
   — О твоем ограблении написали все газеты, — ответила Синди. — Цветы начали приносить вчера. От Номера Один, Дункана, Руарка, Бэнкрофта. Букеты прислали даже Номер Три и Уэйман.
   — У Анджело много друзей, — с гордостью прокомментировала слова Синди мама.
   — Да, — сухо согласился я, глядя на Синди.
   — Номер Один звонил из Палм-Бич, — продолжила та. — Просил тебя не волноваться. Обещал заглянуть к тебе в понедельник, когда прилетит в Детройт.
   Меня словно окатило ледяной водой. До понедельника всего пять дней. Целые сутки я проспал! И еще ничего не успел сделать. Я вскинул глаза на отца.
   — Сколько ты меня тут продержишь?
   — По меньшей мере до конца уик-энда. Выпишем тебя в понедельник или во вторник, если обследование покажет, что нет никаких осложнений.
   — Я смогу покинуть больницу на один день, а потом вернуться?
   Отец изучающе посмотрел на меня.
   — Тебе это очень надо?
   — Да. Никакое это не ограбление. Никто и не подумал взять мой бумажник или часы.
   Он, разумеется, и сам знал, что отделали меня профессионалы. Не зря же он сорок лет проработал в больницах Детройта. Но промолчал.
   — У меня очень важное дело, — добавил я. — Это единственный шанс не позволить им перехватить у Номера Один контроль над компанией.
   Странное выражение появилось на лице отца.
   — Ты говоришь о старом мистере Хардемане?
   — Да.
   Он задумался.
   — Ты хочешь уехать только на один день?
   Я кивнул.
   — Боль не будет покидать тебя ни на минуту, — предупредил он.
   — Снабди меня таблетками.
   — Хорошо, — он тяжело вздохнул. — Я даю тебе один день. Полагаюсь на твое слово. Ты обязательно должен вернуться.
   — Нет! — заверещала мама. — Нельзя отпускать его!
   Он погубит себя! — она метнулась ко мне. — Моя деточка!
   Отец протянул руку, останавливая ее.
   — Дженни!
   Мама в изумлении уставилась на него. Должно быть, раньше таким тоном он с ней не говорил.
   — Не вмешивайся в мужские дела!
   Сицилийские женщины знали свое место.
   — Да, Джон, — смиренно ответила она. И добавила, глядя на меня, но обращаясь к нему:
   — Он будет осторожен?
   — Можешь в этом не сомневаться, — заверил ее отец.
   В следующий раз я проснулся в салоне зафрахтованного «DC-9». Стюардесса смотрела на меня, рядом стоял Джанно.
   — Через пятнадцать минут мы приземляемся в Финиксе, — любезно сообщила стюардесса.
   — Подними меня, — попросил я Джанно.
   Он наклонился, повозился с переносной кроватью, поднимая спинку.
   — Так хорошо, Анджело?
   — Отлично.
   На высоте тридцать тысяч футов солнце светило куда ярче, чем в Детройте. Зажегся экран: «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ». Джанно наклонился надо мной. Проверил, застегнуты ли ремни, хорошо ли закреплены ножки кровати. Потом занял свое место, тоже пристегнул ремень.
   Стюардесса направилась к кабине пилотов.
   Хорошее настроение не покидало меня с самого утра.
   Папа действительно все устроил, как и обещал после того, как я попросил Синди узнать расписание рейсов на Финикс и соединить меня с дядей Джеком.
   — Не надо, — остановил ее отец. — Я все устрою.
   — Но в Финиксе мне нужно быть сегодня.
   — Будешь. А пока отдыхай. Я позвоню Джеку и сегодня же переправлю тебя в Финикс.
   — Как же ты собираешься это сделать?
   — Перестань волноваться, — ответил он. — Пора бы тебе знать, что с большими деньгами возможно многое.
   После его ухода Синди нагнулась ко мне. Мама, сидевшая на стуле, не спускала с нас глаз.
   — Пожалуй, я вернусь в отель и немного посплю. Я совсем без сил.
   — Я бы не хотел, чтобы ты возвращалась в отель, — возразил я. — Они знают, что ты была со мной. Как бы с тобой чего не случилось.
   — Ничего со мной не случится!
   — Этого-то я и добиваюсь.
   — Синди может остаться у нас, — предложила мама. — В комнате для гостей, в которой она провела и прошлую ночь.
   Я посмотрел на Синди. Она кивнула.
   — Я не хочу, чтобы кто-либо знал, где ты находишься, — добавил я.
   — Хорошо, — согласилась Синди. — Я скажу Дункану, чтобы он помалкивал.
   — Нет, ничего ему не говори. Не звони ни ему, ни кому-нибудь другому. Я не доверяю телефонам на заводе.
   — Но я обещала сказать ему, как ты себя чувствуешь.
   — Всю необходимую информацию он получит в справочной больницы. Ляг на дно, пока я не дам тебе знать.
   — Она сделает все, как ты скажешь, — подала голос мама. — Правда, Синди?
   — Да, — ответила та.
   — Видишь? — возликовала мама. — Я же сказала тебе, что она хорошая девушка. Не волнуйся о ней. Я не отпущу ее от себя. Никто не узнает, где она.
   Я кивнул.
   — Спасибо, мама.
   В палату вернулся отец.
   — Все устроено, — объявил он, явно довольный собой. — Я переговорил с Джеком, и он ждет тебя в пять часов.
   Он действительно обо всем позаботился. Машина «скорой помощи» доставила меня на летное поле, прямо к зафрахтованному самолету. Меня сопровождал Джанно.
   Через пять минут после взлета он наклонился ко мне со шприцем в руке.
   — Это еще что? — пробурчал я.
   — Снотворное. Dottore хочет, чтобы ты отдыхал до самого Финикса.
   — Я и так буду отдыхать.
   — Dottore велел мне развернуть самолет, если ты не будешь слушаться.
   — Ладно, — не стал я спорить. — Коли.
   Отец научил его пользоваться шприцем. Я уснул еще до того, как игла вышла из моей задницы.
   «Скорая помощь» поджидала нас у трапа, и тридцать — пять минут спустя мы въехали в Парадиз-Спрингс.
   Через отдельный вход мою кровать вкатили в кабинет дяди Джека. Из окон открывался прекрасный вид на изумрудное поле для гольфа.
   Дядя Джек смотрел на меня, пока Джанно поднимал спинку. Поднялся из-за стола, направился ко мне.
   Я широко улыбнулся.
   — Добрый день, дядя Джек, — я протянул руку.
   Как обычно, он ее крепко пожал.
   — Привет, Анджело, — и повернулся к Джанно. — Рад снова видеть тебя, Джанно.
   Тот поклонился.
   — И я рад, eccellenza, — он направился к двери и скрылся за ней.
   Дядя Джек подождал, пока за ним закроется дверь.
   Пододвинул к кровати стул, сел.
   — Ты всегда путешествуешь в таком виде? — он улыбнулся.
   — Нет, — рассмеялся я. — Лишь когда слишком устаю и не в силах вылезти из постели.
   — Отец говорил, что тебе крепко досталось, — он продолжал улыбаться. — Тебе следовало научиться уворачиваться.
   — Я попытался. Но напоролся на другой кулак.
   Улыбка сползла с его лица. Выражение изменилось, стало суровым, даже хищным.
   — Кто это сделал?
   — Не знаю, — тут я выдержал паузу. — Но могу догадаться.
   — Я тебя слушаю.
   Я рассказал обо всем, с самого начала. От первого телефонного звонка Номера Один почти три года назад. Не опуская никаких подробностей, личных или профессиональных, зная, что он все равно спросит о них. Через полчаса я дошел до утреннего разговора с отцом.
   Он умел слушать, и если прервал меня, то раз или два, когда возникала какая-то неясность. Когда я замолчал, он встал, потянулся. Выглядел он прекрасно, на сорок с небольшим, хотя до седьмого десятка оставалось совсем немного.
   — Я бы чего-нибудь выпил.
   — Я тоже.
   — Заказывай.
   — Канадское виски со льдом.
   Дядя Джек рассмеялся.
   — Отец так и сказал, но мне разрешено налить тебе две капли коньяка.
   — Ему виднее, — согласился я.
   Он нажал кнопку на столе, и часть стены сдвинулась, открывая бар. Налил коньяк в два маленьких стаканчика, один передал мне.
   — За ваше здоровье, — коньяк обжег мне горло. Я закашлялся и скривился от боли.
   — Коньяк надо пить маленькими глотками, а не залпом, — и дядя Джек продемонстрировал, как это делается. — Твою историю я выслушал. Теперь говори, что тебе от меня нужно.
   — Помощь, — коротко ответил я.
   — В чем именно?
   — Во-первых, необходимо выяснить, где Симпсон брал деньги на кампанию, развернутую против нас.
   Если он получал их законным путем, вопросов у меня не будет. Если от кого-либо в нашей компании, я должен знать об этом. Во-вторых, мне нужна предсмертная записка, которую Лорен Третий хранит в сейфе у себя дома.
   — Какая тебе от нее польза?
   — Еще не знаю. Но предчувствую, что она — ключ ко всему, если она действительно существует.
   — Ты просишь не так уж и много, — он задумался. — Чтобы я поработал детективом и медвежатником.
   Я промолчал.
   — Сколько у нас есть времени?
   — Вечер понедельника — крайний срок. Вся информация должна быть у меня до заседания держателей акций компании. Оно намечено на утро во вторник. Это наш последний шанс.
   — Ты понимаешь, что предлагаешь мне принять участие в противозаконном действе, полностью отдавая себе в этом отчет. Такого со мной еще не случалось. Всю жизнь я был адвокатом и защищал клиентов после того, как они что-то сделали.
   — Я это знаю.
   — И все равно обращаешься ко мне с этой просьбой?
   — Да.
   — Почему?
   — Вы — адвокат и не должны задавать таких вопросов, — я смотрел ему в глаза. — Вы заключили пожизненный контракт с дедом на ведение всех моих дел. Это одно из них.
   Пусть не сразу, но он кивнул.
   — Ты прав. Посмотрим, что я смогу сделать. Ничего не обещаю. Мои связи в Детройте, возможно, не так надежны, как прежде.
   — Меня это вполне устраивает, дядя Джек, — ответил я. — Благодарю.
   Он глянул на часы.
   — Пора отправлять тебя обратно на самолет. Уже восьмой час, а я обещал отцу, что в это время ты уедешь.
   — Со мной все в порядке, — солгал я. Боль пульсировала во всем теле.
   — Где ты будешь в девять вечера в понедельник? — спросил дядя Джек.
   — В больнице или дома. В зависимости от того, что скажет отец.
   — Ясно. В девять вечера, где бы ты ни был, к тебе придет человек. Или отдаст то, что тебе нужно, или скажет, что дело не выгорело.
   Дядя Джек прошел к двери, открыл ее. Джанно стоял в шаге от нее.
   — Джанно, можешь везти его домой.
   — Si, eccellenza, — Джанно достал металлическую коробочку из нагрудного кармана. Сорвал бумажную оболочку с одноразового шприца, начал наполнять его из ампулы.
   — Я понимаю, почему твой отец позволил тебе прилететь сюда в таком состоянии, — промолвил дядя Джек. — Неясно мне другое: зачем ты это делаешь, какой тебе от этого прок?
   — Деньги прежде всего. Эти акции будут стоить никак не меньше десяти миллионов долларов.
   — Это не ответ, — он покачал головой. — У тебя уже в пять раз больше денег, но ты никогда не обращал на них никакого внимания. Должна быть другая причина.
   — Может быть, потому, что я дал старику слово построить новый автомобиль. И не могу считать свою работу законченной, пока он не сойдет с конвейера.
   Дядя Джек посмотрел на меня. В его голосе слышалось одобрение.
   — Вот это больше похоже на правду.
   Тут и я задал ему вопрос.
   — Вы сказали, что знаете, почему папа позволил мне приехать сюда. Почему?
   — Я думал, ты в курсе, — ответил он. — Старик Хардеман устроил его на работу в больницу после того, как все ему отказали, не желая иметь дело с сыном твоего деда.
   — Повернись чуть на бок, — попросил Джанно.
   Автоматически я повернулся, не отрывая взгляда от дяди Джека. Почувствовал укол в ягодицу.
   — Добро не пропадает, не так ли? — и тут же дядя Джек расплылся у меня перед глазами.
   Папа снабдил Джанно прекрасным лекарством. Проснулся я лишь в девять утра следующего дня в своей палате в Детройте.

Глава 10

   В субботу днем я уже не находил себе места. Боль стихла настолько, что я вполне обходился аспирином. И кружил по палате, словно посаженный в клетку дикий зверь. Переключал телевизионные программы, без конца крутил диск настройки радиоприемника, пока тот не отвалился. Тут уж медицинская сестра не выдержала и побежала за моим отцом.
   Он явился десять минут спустя. Оглядел меня с головы до ног.
   — В чем дело?
   — Я хочу на волю!
   — Хорошо.
   — Хватит меня тут держать, — я его не слушал. — Я свое отсидел.
   — Если б ты слушал меня, а не себя, то заметил бы, что я сказал «хорошо».
   Я вылупился на него.
   — Ты серьезно?
   — Одевайся. Я зайду за тобой через четверть часа.
   — А как же повязки?
   — Ребра останутся стянутыми еще несколько недель, а бинты на голове и лице мы заменим пластырем, — он улыбнулся. — Все хорошо. Сегодня утром я посмотрел рентгеновские снимки. Ты идешь на поправку. А мамино чудо-лекарство, макароны, окончательно поставит тебя на ноги.
   Разумеется, мама заплакала, когда я вошел в дом Джанно и папа последовали ее примеру. Я посмотрел на Синди, стоявшую за маминой спиной. И у нее на глазах блестели слезы.
   Я широко улыбнулся, подмигнул ей.
   — Вижу, мама учила тебя, как в подобных ситуациях должно вести себя итальянке.
   Синди скорчила гримаску и отвернулась. Когда же она вновь посмотрела на меня, слезы исчезли.
   — Она также показала мне, как готовить соус для спагетти. Мы с утра на кухне. После того, как твой отец позвонил и предупредил, что сегодня ты приедешь домой.
   Я повернулся к отцу.
   — Мог бы сказать и мне, папа.
   Он улыбнулся.
   — Сначала я хотел убедиться. Что тебя можно отпустить.
   — Джанно, помоги ему подняться наверх, — распорядилась мама.
   — Si, signora.
   — Раздень его и уложи в постель. Пусть он отдыхает до обеда.
   — Мама, я же не ребенок, — запротестовал я. — И управлюсь сам.
   Мама и слушать не стала.
   — Джанно, не обращай внимания на его слова. Иди с ним.
   Я двинулся к лестнице, Джанно — за мной.
   — И не разрешай ему курить в постели, — добавила мама. — Он спалит весь дом.