Роббинс Гарольд. Никогда не люби незнакомца

   — Наверное, совсем плохи дела, сынок, — мягко проговорил он.
   Не поднимая головы, я кивнул. Тошнота постепенно прошла. Когда немного полегчало, я посмотрел на него.
   — Все в порядке? — спросил управляющий.
   — Да, сэр. Все о'кей. Просто... ну вы знаете, что я имею в виду. — Когда он кивнул, я добавил: — Когда приступать?
   Он опять сел, написал на клочке бумаги адрес и протянул мне.
   — Если хочешь, можешь начинать прямо сейчас.
   — С удовольствием, сэр, если не возражаете.
   — Как тебя зовут?
   — Фрэнсис Кейн, сэр.
   Мистер Райзес написал записку и улыбнулся.
   — Этого достаточно. Отдай ее Гарри. Если возникнут вопросы, пусть позвонит Райзесу в контору.
   — Спасибо, мистер Райзес, большое спасибо.
   — Счастливо, Фрэнк. — Он встал и протянул руку.
   Я пожал ему руку и вышел на улицу. Стоял чудесный день, и мое настроение сразу улучшилось. Я поклялся работать хорошо. Разве можно подводить такого хорошего человека, как мистер Райзес! Я прочитал записку, самую лучшую записку на свете.
   «Гарри, это Фрэнсис Кейн. Дай ему работу. Он будет получать десять долларов в неделю. Д. Райзес».
   После такой записки я просто не мог его подвести. Подумать только — еще два бака в неделю! Весело насвистывая, я направился на станцию метро на Фрэнклин-стрит.

Глава 8

   Я вышел из метро на Шестьдесят шестой улице. Время близилось к обеду, и солнце отбрасывало причудливые тени. Я остановился перед маленьким магазинчиком с черно-серой вывеской: «Магазин сказочно вкусного чая и кофе». Он находился в длинном доме, в котором была еще аптека, а на другом углу — магазин по продаже солода и хмеля. В соседнем здании располагалось кафе «Мороженое», овощная лавка и лавка мясника. Таким образом, в квартале были все необходимые магазины, в некотором роде целый рынок. Над моим магазином расположился, какой-то клуб с надписями на окнах «Рабочий союз».
   Когда я вошел в магазин, какая-то женщина как раз выбирала с витрины консервы. После того, как она вышла, я подошел к человеку в белом фартуке, который стоял за прилавком.
   — Меня прислал мистер Райзес.
   — Отлично, — обрадовался он и вопросительно посмотрел на меня.
   Я протянул записку. Он прочитал ее и сунул в карман.
   — О'кей, — улыбнулся он и протянул руку. — Я Гарри Кроштейн.
   — Очень рад познакомиться, сэр, — ответил я и пожал руку.
   Он достал из-под стойки фартук и протянул мне.
   — Вот, надень. Сначала подмети здесь. Я остался без помощника.
   Я надел фартук. В углу стояла метла. Я начал мести от двери к подсобным помещениям. Мусор собрал на кусок от картонной коробки и выбросил в пустой ящик в подсобке. Затем вышел в зал.
   — Что дальше?
   — Где ты научился так подметать? — одобрительно поинтересовался мистер Кроштейн. — Большинство людей не знают, в какую сторону мести.
   — Я работал во многих магазинах.
   На полу перед стойкой лежали ящики с консервами.
   — Расставь консервы на полки, где есть место, а остальные отнеси в подсобку.
   Я посмотрел на полки. Всего, казалось, много, но запасы кое-каких консервов начали уменьшаться. Найдя нужный ящик, подтащил его к полке, поставил на нее несколько банок, а остальные отнес в подсобку. Для того, чтобы дотянуться до верхней полки, пришлось взять стремянку. Когда я опустошил таким образом три ящика, Гарри сказал:
   — Хватит. Обед.
   Обедать мы отправились в «Мороженое». Сели в одну из кабинок и принялись болтать. Только сейчас мне представился шанс хорошенько разглядеть своего шефа. В нем было около пяти футов шести дюймов роста, то есть дюйма на три меньше, чем у меня. Из-за толстых стекол очков смотрели водянисто-голубые глаза. Он почти облысел, лишь по бокам оставались венчики рыжевато-коричневых волос. Над полными губами виднелись рыжие усы. Длинный круглый подбородок почти достигал кадыка. Гарри говорил медленно, двигался как-то небрежно, улыбался осторожно. Он улыбался тепло, но всегда как-то запланированно. В улыбке отсутствовала искренность, в ней, по моему мнению, сквозила порой насмешка.
   Я рассказал ему о своих последних неделях и выяснил, что его помощник с сегодняшнего дня перешел куда-то в другое место. Так что я буду и помощником, и рассыльным. Съев по сэндвичу и выпив по чашке кофе, мы вернулись в магазин.
   Около четырех я закончил расставлять консервы. К этому времени накопилось несколько заказов, которые я разнес, заработав при этом около сорока центов на чаевых. Когда вернулся, Гарри попросил освободить витрину. Я быстро ее очистил, потом помыл изнутри и снаружи. Стекла я научился мыть еще на работе у Кеуфа. Интересно, чем сейчас занимаются мои старые знакомые? После витрины Гарри Кроштейн подвел меня к холодильнику, показал разные сорта сыра и масла и объяснил, как их резать. Я поблагодарил его за науку, и он медленно улыбнулся.
   — Чем быстрее ты научишься, тем мне же будет легче. Без твоей помощи мне не обойтись.
   — Если я еще что-то должен сделать, ты только скажи, Гарри. Я хочу работать на совесть. Мне нужно его место.
   — Все у тебя будет в порядке. — Он достал часы. — Семь часов. Пора закрываться.
   Мы сняли фартуки и вышли на улицу. Я отправился в отель и опять снял отдельный номер. Потом пошел ужинать. После ужина немного прогулялся и завалился спать, попросив портье разбудить меня в семь утра. У меня не было будильника, и я не хотел опаздывать на работу. Открывались мы в восемь.

* * *

   На следующее утро я пришел первым. Гарри подошел чуть позже. Я подмел и отправился в кафе за кофе, и мы позавтракали кофе с булочками. Примерно через час после открытия заглянул мистер Райзес. Я как раз мыл стойку. Он кивнул мне и подошел к Гарри, который стоял у кассы.
   За время разговора они несколько раз упомянули мое имя. Потом мистер Райзес сел в машину и уехал. Я закончил мыть стойку, и Гарри попросил принести ящики с консервами. Мы начали оформлять витрину.
   Закончили перед самым обедом и отправились в «Мороженое». После обеда я разнес несколько заказов, заработав на чаевых двадцать центов. Нашими покупателями являлись и очень бедные люди, жившие на пособие по безработице, и люди среднего достатка, зарабатывающие в неделю от двадцати до тридцати долларов. В основном мы торговали дешевыми продуктами. Для расширения торговли Гарри договорился с несколькими ресторанами, и они покупали у нас целые коробки яиц, мешки с сахаром, ящики консервированных овощей.
   Следующий день был суббота. Гарри предупредил, что это будет длинный день, и мы будем работать до двенадцати ночи. Завтра, сказал Гарри, я начну обслуживать покупателей. Поэтому я ждал субботы с нетерпением. К тому же в субботу выдавали жалованье.
   День выдался солнечным. Я опять пришел на работу раньше Гарри. Мы открыли магазин, выпили кофе. Я спрятал бутылки с молоком и сливками в холодильник и принялся ждать покупателей. Первые появились около девяти. Гарри кивнул, и я направился к высокой смуглой итальянке, которая говорила хриплым голосом, характерным для простых итальянцев. Сначала она заказала штучные продукты, потом попросила сыра. Я принес из холодильника сыр. Итальянка хотела полфунта, но я отрезал немного больше. Весы показывали почти три четверти фунта-. По сорок центов за фунт, думал я, кусок потянет почти на тридцать центов. Я открыл рот, чтобы назвать сумму, когда услышал за спиной шепот Гарри:
   — Тридцать шесть.
   Я снял сыр с весов и сказал: тридцать шесть центов. Женщина ответила, что все в порядке, и я завернул сыр. Она купила еще дюжину самых дешевых яиц и фунт недорогого кофе. Я принес большой бумажный пакет и начал записывать покупки. Всего получилось два доллара тридцать восемь центов. Гарри стоял рядом, заглядывая через плечо. Я подумал, что он хочет проверить арифметику, и протянул пакет. Он быстро просмотрел колонку цифр и молча вернул пакет. Я не сомневался, что все правильно. Женщина дала пятидолларовую банкноту. Я положил ее на кассу и сказал Гарри:
   — Два тридцать восемь с пяти.
   Он выбил чек и дал мне сдачу. Я пересчитал, отдал итальянке и сказал:
   — Спасибо. Приходите, пожалуйста, еще.
   Так я обслужил своего первого покупателя. Гарри отпустил остальных и подошел ко мне.
   — Все в порядке, — улыбнулся он. — Правда, нужно кое-что запомнить. Когда режешь сыр, и кусок чуть больше, чем заказывали, не бойся немного завысить сумму. Покупатели не заметят, к тому же многие из них вообще не умеют считать. Это идет на завтраки и бой яиц, за которые администрация нам не платит.
   — Понял, — кивнул я.
   Еще бы не понять! Этот разговор только подтвердил мои мысли, что в каждом деле существуют свои тонкости. Нужно только понять их.

Глава 9

   В воскресенье я проснулся поздно и первым делом взглянул на комод, где стоял купленный вчера вечером за десять центов будильник. Стрелки показывали начало двенадцатого. На полу стояла сумка с продуктами. Перевернувшись на другой бок, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Затем поудобнее лег и принялся наблюдать за кольцами дыма, поднимающимися к потолку. Я положил руку под голову и вспомнил вчерашний день.
   Несколько последних тяжелых недель как-то отдалились. Сейчас я не мерз, не чистил снег, не голодал. Пока все шло хорошо.
   Я вспомнил, как вчера, около десяти вечера, в магазин заглянул Райзес с веселым седым мужчиной небольшого роста. Гарри объяснил, что это босс, мистер Биг, владелец целой сети продовольственных магазинов, в которую входит и наш магазинчик. Мистер Биг вежливо кивнул мне. Я как раз обслуживал покупателя и так же вежливо улыбнулся в ответ. Он подошел к кассе пожать руку Гарри. Несколько минут они о чем-то болтали, затем он походил по магазину и вышел. Мистер Райзес сказал Гарри несколько слов и тоже вышел. На прощание он бросил мне:
   — Спокойной ночи, Фрэнк.
   Я обрадовался, что он помнит меня.
   Позже, после закрытия, я подмел магазин. Гарри подозвал меня и заплатил за неделю. Он протянул семь долларов и спросил, все ли в порядке?
   — Здесь слишком много, — смущенно ответил я. — Работаю я всего три дня, то есть полнедели. Значит, ты мне должен пять долларов.
   — Эти два от меня, — улыбнулся Гарри. — Я всегда разрешаю помощнику в субботу вечером взять домой продукты. Так как тебе продукты не нужны, я подумал, что деньги пригодятся. Ты ведешь себя честно, работаешь на совесть, и я тоже хочу быть справедливым к тебе.
   Я посмотрел на деньги, потом на Кроштейна.
   — Спасибо. Я сделаю все, чтобы отработать их.
   — Отработаешь еще, — рассмеялся он.
   — Если ты не возражаешь, я возьму продукты для знакомых. Они помогли мне в трудную минуту, и я хочу хоть немного вернуть долг.
   — Бери, что хочешь. — Гарри начал проверять кассу.
   Я отобрал дюжину отборных яиц, фунт отличного масла, фунт бекона, сыр, сахар, муку, несколько хороших овощных консервов и пять пачек хлопьев. Увидев, что продуктов немного, добавил еще две булки белого хлеба и большое пирожное за двадцать пять центов. Затем показал сумку Гарри. Я записал название каждого продукта и цену. В сумме получилось три доллара десять центов. Я положил деньги на кассу. Гарри подошел ко мне с деньгами и руке.
   — Для кого это? — полюбопытствовал он.
   — Для моих друзей. Когда в феврале я приехал в Нью-Йорк и оказался на мели, они здорово помогли мне. Это очень бедные люди, и я не мог долго оставаться у них, но если бы не их помощь и поддержка, мне бы ни за что не выкарабкаться.
   Он помолчал пару минут, затем завязал сумку и приделал для удобства деревянную ручку. После этого Гарри Кроштейн вернул деньги.
   — Я хочу заплатить. У меня хватит денег. Сегодня я только на чаевых заработал больше двух баков.
   — Бери, — настаивал он.
   — Спасибо. — Я спрятал деньги в карман. — Я очень тронут.
   — Не за что, — улыбнулся Гарри. — Пошли выпьем кофе и пойдем по домам.
   В «Мороженом» мы просидели с час. В отель я вернулся на троллейбусе почти в два. Ночной портье узнал меня и протянул ключ. Увидев сумку, он строго сказал:
   — В номерах готовить нельзя, мистер Кейн.
   — Не беспокойтесь! — рассмеялся я. — Не буду!

* * *

   Сигарета почти закончилась. Я положил окурок на блюдце, побрился и вышел в коридор принять душ. Было уже поздно, и душ оказался свободным. Я включил теплую воду и намылился. Потом стал под душ и смыл мыло. Вытерся докрасна грубым полотенцем, вернулся к себе и оделся. Доехал на метро до Сто двадцать пятой улицы и пошел к Харрисам. Был почти час. Я поднялся по слабо освещенной лестнице. В подъезде привычно пахло свининой.
   Дверь открыл Том. Он увидел меня, и его лицо расплылось в улыбке.
   — Вот это да! Легок на помине. Мы только что говорили о тебе. Заходи. — Я зашел, а Том крикнул в другую комнату: — Ма, знаешь, кто пришел? — Он схватил меня за руку и принялся радостно трясти. — Ну, как ты, парень?
   Я улыбнулся и вырвал руку, прежде чем он успел ее сломать.
   — Отлично!
   На кухню выбежали Сэм и Элли. За ними торопливо шла миссис Харрис. Я пожал руки Сэму и Элли и поцеловал старуху. По их приветствиям можно было подумать, что мы не виделись долгие годы, а не пять дней. Когда возбуждение немного улеглось, я поставил на стол сумку.
   — Я нашел работу, — гордо объявил я, — настоящую работу в продовольственном магазине, как Сэм. Подумал, что надо вам что-нибудь принести. — Я начал выкладывать продукты. — Лучшие яйца, масло, сыр, пирожное и... — Я замолчал.
   Миссис Харрис села на стул и заплакала. Я подошел к ней и обнял за плечи.
   — В чем дело, ма? — мягко поинтересовался я.
   Она подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.
   — Ничего, Фрэнки... ничего. Это я от радости. Я каждый день молилась за тебя... чтобы ты нашел работу, чтобы опять улыбался.
   Я молча обвел взглядом остальных, не зная, что сказать. Том кивнул.
   — Да, Фрэнки. Она велела нам каждый день молиться за тебя, и мы все молились. — Том посмотрел на брата и сестру. — Так ведь?
   Те молча кивнули. Я вновь обвел их взглядом.
   — Даже не знаю, что и сказать.
   — Не говори ничего, — улыбнулась миссис Харрис. — Не надо ничего говорить. Бог услышал наши молитвы, и нам остается только поблагодарить его за доброту.
   После обеда я закурил и рассказал о себе, как нашел работу, что делаю, сколько зарабатываю.
   — У нас тоже выдалась хорошая неделя, — похвасталась старуха.
   — Что это значит?
   — Элли тоже нашла хорошую работу, вот что! — Она с гордостью посмотрела на дочь. — Девочка устроилась на другую ленточную фабрику и сейчас зарабатывает почти пятнадцать долларов в неделю.
   — Здорово! — Я автоматически взглянул на Элли, обрадовавшись за Харрисов.
   Девочка сидела с каменным лицом. Она с вызовом посмотрела на меня, и я сразу понял, чем занималась Элли, но сказать, естественно, ничего не мог.
   — Иногда ей приходится работать допоздна, — продолжала миссис Харрис. — Но Элли у нас хорошая девочка. Она не обижается. — Она посмотрела на старые часы, стоящие на полке. — Как быстро летит время! Уже почти четыре. Мы должны идти на воскресное собрание. Том, Сэм, вы пойдете со мной. Элли ходила утром, она посидит с Фрэнки, пока мы не вернемся. Пошли быстрее!
   Они ушли. Сыновья шли по обеим сторонам от матери, осторожно поддерживая ее на лестнице. Даже за королевой Британии не ухаживали с такой заботой, с таким вниманием. Я закрыл за ними дверь и повернулся к Элли.
   Она сидела на подоконнике и смотрела на грязный коричневый двор. Я закурил, сел на стул и посмотрел на нее. Мы молчали.
   — Значит, ты устроилась на работу, Элли?
   — Ты же знаешь, что никуда я не устраивалась, — горько ответила она, глядя в сторону.
   — Я ничего не знаю. Может, все-таки расскажешь?
   С минуту она молчала, потом ответила напряженным, но ровным голосом:
   — Мы работаем на одной квартире. — Ее говорок, обычно не очень заметный, почему-то усилился, — И делим все поровну.
   — Тебе что, больше нечего делать?
   — А что, есть?
   На этот вопрос я не мог ей ничего ответить. Через несколько минут Элли здорово, передразнила меня:
   — Тебе что, нечего делать? Конечно, есть. Я могу пойти в магазин, что на углу, и сказать: «Я белая, и вы можете взять меня продавать ваши товары бедным ниггерам, которые не могут у вас работать, потому что они черные, а в вашем магазине работают только белые».
   И Тому не надо будет больше сидеть целыми днями и смотреть на руки, большие и сильные руки, которые истосковались по работе. И он не должен будет больше пить дешевый дрянной джин, который сделал какой-нибудь белый и продает его бедным ниггерам по пятаку за стакан, чтобы они напивались и забывали, что они черные. Чтобы они могли хоть несколько минут счастливо смеяться, пока не отрубятся, а на следующее утро у них раскалывается голова, першит в горле и болит живот. Они открывают глаза и видят, что они черные и что им опять нечего делать. Тогда они начинают молча плакать, но не слезами, а своими сердцами. Они горько плачут и спрашивают себя: «Где же те прекрасные белые руки которые были у меня вчера?»
   И Сэму не нужно будет каждое утро перед школой бежать в магазин и разносить заказы. Сейчас ему не разрешают обслуживать покупателей, потому что он черный. Ему не разрешают резать сыр или масло, потому что его черная кожа может запачкать белый сыр, который кладут на белый хлеб и засовывают в белый рот. Конечно, мне есть что делать. — Элли повернулась ко мне. На нахмуренном угрюмом лице горели умные глаза. — Да, я могу лечь на белую кровать и извиваться, совсем голая, пока клиент не начнет думать, что я сейчас умру от желания. Он ляжет на меня, и я смогу сделать его счастливым. И он забудет, что я черная, а когда встанет и начнет натягивать Титаны, у него будут от удовольствия немного трястись колени. Он посмотрит на меня и спросит: «У тебя все в порядке, малышка? Если нет, скажи. Я не обижусь. Если с тобой что-нибудь случится, я хочу, чтобы тебя вовремя осмотрел доктор». А я ему отвечу: «Все в порядке, мистер. Я, может быть, и черная снаружи, но изнутри я белее всех ваших белых женщин». Но все происходит иначе. Я отвечаю тихим хриплым голосом, полным слез: «Со мной все в порядке, мистер». — Она встала, грустно посмотрела на меня и повторила: — «Со мной все в порядке, мистер».
   Элли произнесла эту речь таким проникновенным голосом, что ее слова запали мне глубоко в душу. Я отложил сигарету, встал и протянул руки.
   — По-моему, с вами все в порядке, леди.
   Она бросилась ко мне, положила голову мне на грудь и разрыдалась. Я дал ей выплакаться. Минут через пять Элли перестала плакать, и пару минут мы стояли молча.
   — Прости, — извинился я.
   Она сняла мои руки со своих плеч и взяла сигарету из пачки, которую я положил на стол.
   — Не знаю, зачем я тебе все это рассказала. — Элли говорила так тихо, что я едва мог ее услышать. — Ты не виноват, что они такие. Мне нужно было выговориться. Я не могу говорить об этом со своими.
   — Я знаю, как трудно, когда не с кем поделиться, — успокоил ее я. — У меня такое было много раз.
   Она подошла к раковине и умылась, потом причесалась. Свои жесткие волосы Элли пыталась смягчить каким-то кремом. Черная кожа отливала синевой. Тонкие ноги в туфлях на высокой шпильке делали ее еще тоньше. Она села и затянулась.
   — Сейчас уже легче, — нормальным голосом сообщила Элли.
   Я чувствовал себя последним негодяем. Некоторое время мы молча ждали возвращения остальных. Наконец послышался громкий голос Тома. Элли быстро потушила сигарету, подбежала к раковине и пополоскала рот.
   — Ма не нравится, когда я курю, — объяснила она.
   Я ушел перед ужином, около семи, не желая объедать их. Пообещав заглянуть на следующей неделе, отправился ужинать в кафе на Сто двадцать пятой улице. Потом пошел в «Викторию» и посмотрел «Прыгуна», экранизацию комиксов из «Американца», но ни мне, ни остальным зрителям фильм не понравился.

Глава 10

   Я постепенно втянулся в работу, и жизнь потекла по привычной колее. В пятницу вечером я попросил у портье постоянный номер. Мне дали за три доллара комнату с ванной. Номер оказался больше предыдущего, два окна выходили на улицу. Еще один плюс — большая кладовка. Мебели прибавилось: два кресла, стул, маленький столик у кровати, комод и письменный стол.
   Суббота, как обычно, оказалась трудным днем. За неделю я неплохо заработал на чаевых. Похоже, покупателям я понравился. Я вел себя со всеми предельно вежливо и всегда делал, что просили. Оказалось, что во мне заложен талант продавца. Я мог легко разговорить клиента, пошутить с теми, кто хотел посмеяться, разговаривать серьезно с теми, кто не был в состоянии шутить. Работы было много, но она мне нравилась.
   Воскресенье у Харрисов прошло тихо. Когда я пришел, Том читал газету.
   — Где остальные? — поинтересовался я, ставя сумку на стол.
   — Гуляют.
   — Есть новости?
   — Нет, — покачал он головой. — Один раз только разгружал уголь и больше ничего.
   — Да, плохо... — сочувственно протянул я.
   — Хуже некуда!
   Я дал Тому бак, и он спокойно взял его.
   — Купи себе сигарет, дружище, или куда-нибудь сходи. Тебе нужно развеяться. От сидения дома толка не будет.
   — Кому какое дело? — нахмурился Том. — Лично мне плевать!
   Мы дождались остальных членов семьи и сели обедать. Я ушел в шесть. После ужина купил газету и поднялся к себе. Медленно разделся и лег в постель. Прочитав газету, выключил свет, закурил и задумался, как найти Тому работу. Когда я заснул, мне пришла в голову еще неясная мысль.
   Недели летели одна за другой. Денег мне вполне хватало, потому что в дополнительные расходы входили только продукты Харрисам раз в неделю.
   Март сменился апрелем, апрель — маем, а май — июнем. Я купил необходимую одежду, хотя большую часть времени обходился рабочими штанами и рубашкой. Костюм, например, надевал только по воскресеньям, когда ходил к Харрисам.
   Однажды утром, когда я помогал разгружать грузовик, водитель обмолвился, что компания купила второй грузовик.
   — Кто сядет за руль? — поинтересовался я.
   — Тони. — Тони был его помощником.
   — Значит, вам теперь нужен еще один помощник, — заметил я.
   — Угу. Даже два. Один для меня, второй для Тони.
   Я задумчиво вернулся в магазин. Вот она, работа для Тома! Я решил поговорить с мистером Райзесом, когда он заглянет к нам завтра утром.
   Когда я рассказал мистеру Райзесу о Томе, он спросил, надежен ли тот?
   — Еще как надежен! К тому же он хочет работать. Ему работа необходима, как воздух.
   — Мне не везет с неграми, — покачал головой Райзес. — Первые несколько недель все в порядке, но как только у них в карманах заводятся несколько баков, они заваливаются в кабак и не возвращаются на работу до тех пор, пока все не пропьют.
   — Я не знаю других, но этого парня знаю, — заверил я его. — Он отличный работник и не пьяница.
   — Хорошо его знаешь? — Управляющий пристально посмотрел на меня.
   — Мы с ним работали раньше. Я уверен, что он не подведет.
   — О'кей, — сдался мистер Райзес. — Пусть заглянет ко мне на следующей неделе. Я поговорю с ним.
   — Спасибо, мистер Райзес.
   Может, хоть сейчас у Харрисов все наладится. Я с трудом дождался воскресенья, чтобы сообщить им приятную новость.
   Воскресенье выдалось солнечным и жарким. Я надел новый костюм и отправился к Харрисам, думая по дороге, как они обрадуются, миссис Харрис особенно. Я поднялся наверх. Такие берлоги, как эта, никогда не меняются. В доме по-прежнему воняло свининой, под ногами скрипели рахитичные ступеньки, маленькая лампочка едва освещала лестницу, на стенах облупилась краска.
   Я открыл дверь и вошел в квартиру. Элли читала цветные комиксы в «Санди Ньюс». Через открытое окно со двора доносились шум и крики. Где-то плакал ребенок, где-то ссорились муж с женой, где-то по радио играл джаз-банд. Все эти звуки сливались в отвратительную песню бедности.
   — Привет, Фрэнки! — поздоровалась Элли.
   — Привет! Где народ?
   — Ма с Сэмом в церкви, — медленно и устало ответила девушка, — а Том ушел рано утром и вернется после обеда. Я поставил на стол сумку.
   — Спрячь это, — попросил я. — А то еще испортится. Она начала молча засовывать масло в холодильник. На кухне было жарко. Я снял пиджак, аккуратно повесил его на стул и принялся наблюдать за Элли. Она надела новое блестящее черное сатиновое платье, которое подчеркивало молодую грудь. По тому, как оно сидело на бедрах, я понял, что оно надето на голое тело. Спрятав продукты, она так же молча уселась.
   Медленно тянулись минуты. По шее стекал на воротник пот. Я чувствовал, как ручейки текут по спине и расстегнул воротник.
   Элли положила голову на руки. Ворот платья слегка распахнулся, открывая чуть более светлую, чем остальная кожа, грудь.
   — В чем дело, Элли? Тебе нездоровится?
   — Да.
   Я встал и подошел к ней.
   — Что тебя гнетет?
   — Есть сигарета? — спросила девушка, вставая.
   Я достал пачку. Элли сунула сигарету в рот, и я поднес спичку. Когда она наклонилась вперед, чтобы прикурить, я заглянул в вырез платья и импульсивно притянул ее к себе, но она даже не пошевельнулась. Я погладил ее груди под платьем, пытаясь расшевелить, но она продолжала равнодушно стоять, зажав в руке сигарету. Я отпустил ее и вернулся на свое место, почему-то чувствуя тоску и поражение.