Страница:
— Ваш преподаватель и соученики это подтвердят?
— А то! Только, слушайте, если вы пойдете туда выспрашивать и стукнете про мои судимости, меня тут же выпрут. Там есть пара юбок, я как раз думал за ними приударить, а вы мне всю малину испортите!
— Вы забыли, что я — воплощение конфиденциальности, Рэндал. А ваши приятели знают про ваше маленькое хобби?
На его лице отразился панический ужас.
— То-то и оно! Думаете, я стану трепать парням про гребаные занавески да подушки? Да они меня на смех подымут, и придется мне кому-нибудь врезать. А это значит, что я не контролирую свой гнев и все такое.
— Верно подмечено, — согласилась Ева.
— Ты же знала, что это не он, в ту минуту, как он открыл дверь. — Рорк занял свое место за рулем.
— Да, знала, но все равно надо было проверить. Он говорит, его дружки ничего не знают, но не исключено, что кто-то из них знает. Или кто-то у него на работе, или кто-то из напарников по бильярду, или сосед… — Ева пожала плечами. — Кто-то мог свистнуть ленту у Рэндала или использовать его имя, чтобы ее купить. Поехали к следующему.
Ева педантично выполняла свою работу, потому что так полагалось, но не стала спорить, когда Рорк объявил, что пора поесть. Она не стала спорить, даже когда он привел ее во французский ресторан со свечами на столах и важными до невозможности официантами.
Его имя ровно вполминуты обеспечило им угловую кабинку, метрдотель так и стлался перед ними, еда было отборная. И все-таки Ева не столько ела, сколько сидела в задумчивости над своей тарелкой и ковыряла в ней вилкой, перекладывая гарнир с места на место.
— Скажи мне, что тебя мучает. — Рорк накрыл ее руку своей. — Это ведь не только дело?
— У меня много чего в голове…
— Приведи хоть один пример.
— Я рассказала Пибоди про то… что было у меня в детстве.
Его пальцы крепко сжались.
— Я давно уже думал: когда же ты ей скажешь? Наверняка вам обеим было тяжело.
— Мы напарницы. А своей напарнице надо доверять. Я ведь знаю, что она беспрекословно исполняет мои приказы не только потому, что я старше по званию.
— Но это не единственное, что заставило тебя ей рассказать.
— Нет, не единственное. — Ева посмотрела на него сквозь пламя свечей. — Такие дела, как это, влезают мне в печенки. Я могу совершить ошибку, потому что слишком стараюсь найти ответ, могу отвернуться в самый неподходящий момент, потому что боюсь найти ответ…
— Ты никогда не отворачиваешься, Ева.
— Но иногда хочу отвернуться! Я балансирую на грани, и это очень тонкая грань. Пибоди со мной каждый день, она хороший полицейский. Она заметит, если я начну… уклоняться. И, если это случится, она имеет право знать, в чем дело.
— Я с тобой согласен. Но есть еще одна причина, заставившая тебя рассказать ей.
— Она мой друг. Самый близкий после Мэвис. Но Мэвис — это совсем другое дело.
— Да уж, как говорится, найдите десять отличий!
Ева засмеялась, как он и надеялся.
— Мэвис не коп, она… просто Мэвис. Первый человек, с которым я смогла поделиться хоть малой частью своих воспоминаний. Наверное, мне следовало бы рассказать Фини. Мы долго были напарниками, я должна была ему сказать. Но я почти ничего не помнила, пока мы работали вместе, и потом…
— Он мужчина.
— Я же сказала тебе. А ты тоже мужчина.
— Но я не заменил тебе отца, — напомнил Рорк и грустно улыбнулся, когда она схватила бокал с вином.
— Да, пожалуй. То есть нет, конечно же, нет! Ни с какого боку. А Фини… в каком-то смысле да. Это не имеет значения, — решила Ева. — Так или иначе, я ему не сказала. Мире рассказала почти случайно, и потом — она же врач. Я никогда не рассказывала все целиком, в один прием, никому, кроме тебя. И теперь вот — Пибоди.
— Значит, ты рассказала ей все?
— Что я его убила? Да. А она сказала: надеюсь, вы настрогали из него ремешков. Она плакала. О господи…
Ева уронила голову на руки.
— Именно это тебя больше всего смущает? Что у нее за тебя сердце болит?
— Я не для этого ей рассказала!
— Дружба, партнерство… Тут дело не только в доверии, Ева. Есть еще и привязанность. Даже любовь. Если бы она не ощущала жалости к тому ребенку, которым ты была тогда, и возмущения из-за того, что с ним сделали, она не была бы твоей подругой.
— Да, я знаю. Я тебе скажу, что еще меня тревожит. Сегодня я наблюдала весь процесс гипнотерапии. Мира уже и раньше со мной об этом заговаривала. Не то чтобы она на меня давила, но она говорит, что сеанс гипноза поможет мне вспомнить и тем самым избавиться от этого. Говорит, чем больше вспоминаешь, тем больше контролируешь. Я не знаю… Но я не думаю, что сумею вернуться туда, Рорк. Мне кажется, я не смогу. Даже если бы это помогло мне избавиться от кошмаров.
— А ты об этом подумывала?
— Я этого не исключала… как возможность в отдаленном будущем. Но это слишком похоже на тестирование. Ты же знаешь: если полицейский убивает кого-то при исполнении, ему приходится пройти тестирование. Это обязательная процедура, хоть и очень противная. Это все равно что сказать: да, конечно, пропустите меня через мясорубку, заберите мое самообладание, потому что может быть — ну вдруг? — когда-нибудь потом мне станет легче.
— Если ты хочешь больше узнать о себе, но тебя смущает процедура гипноза, есть другие способы, Ева.
— Ты мог бы накопать для меня деталей из моего прошлого, как накопал их из своего? — Ева снова взяла бокал. — Я об этом думала. Не уверена, что я хочу идти этим путем. Но я еще подумаю. Мне кажется, то, что мы уже узнали… что агенты «Родины» за ним следили, знали обо мне, знали, что он со мной делает, но не вмешались, чтобы не нарушить целостность следствия…
Рорк произнес несколько особенно прочувствованных и задушевных слов по поводу «Родины» и ее целостности. Это настолько не вязалось с атмосферой изысканного французского ресторана, что Ева злорадно усмехнулась.
— Ну, словом, когда я узнала, что другие люди знали обо мне, на меня это здорово подействовало. И я спросила себя: а я могла бы пожертвовать гражданским лицом ради дела?
— Ты бы не могла.
— Нет, не могла бы. Сознательно, добровольно — не могла бы. Но есть люди, считающие себя порядочными гражданами, которые способны на это. Они раз за разом приносят в жертву других людей, чтобы получить то, что им нужно. Это происходит каждый день. И в большом, и в малом. Ради высшего блага, ради их блага, ради еще чьего-то блага, как они его понимают. Путем действия, путем бездействия люди постоянно приносят в жертву других людей!
Пибоди вышла из поезда метро и подавила зевок. На часах еще не было одиннадцати, но она буквально валилась с ног. Слава богу, она хоть не была голодна: Фини с удовольствием согласился сделать перерыв на ужин. Ее желудок был приятно полон рагу из цыпленка — по крайней мере, так это называлось в меню, и ей не хотелось даже гадать, что там еще намешано, кроме цыпленка. Рагу в ярко-желтом соусе оказалось просто божественным на вкус.
Во всем остальном они результата не добились, но такова уж жизнь полицейского.
Поднимаясь по ступеням на улицу, Пибоди вытащила свой сотовый телефон.
— Ну, наконец-то! — раздался в трубке голос Макнаба. — Едешь домой?
— Сейчас буду, я уже в двух кварталах. Мы обошли кучу адресов, но все мимо.
— Не повезло, значит. Да, бывает.
— И не говори. Ну как, успел еще что-нибудь упаковать?
— Детка, как только войдешь в двери, ты подаришь мне самый большой и горячий поцелуй! Все упаковано, и мы можем выметаться отсюда. С песнями и плясками.
— Честно? Честно-честно?! Умница! Но там же еще много оставалось, ты, должно быть, пахал, как зверь.
— Ну, я предвкушал мою большую горячую награду.
— Если ты выбросил хоть одну из моих…
— Я же не самоубийца, Пибоди, мне еще жить охота. Ничего я не выбросил, все упаковал, включая твоего плюшевого кролика.
— Нас с Пушистиком многое связывает. Буду через пять минут. Готовься к большому горячему!
— Когда доходит до большого горячего, Пибоди, я всегда готов, как юный скаут.
Пибоди засмеялась и спрятала телефон в карман. «Все-таки жизнь хороша», — подумала она. Ее жизнь была особенно хороша. В данный конкретный момент ее жизнь была просто волшебной. Конечно, поначалу нервишки у нее пошаливали: все-таки предстояло переехать на новую квартиру с Макнабом, подписать договор аренды, соединить разношерстную мебель и образ жизни, спать в одной постели с одним и тем же парнем… возможно, до конца дней, — все это немного пугало. Но теперь все улеглось.
Все было хорошо. Все было правильно.
Нет, бывало, конечно, что Макнаб раздражал ее до чертиков. Но это было нормально. Это стало частью того, что их связывало, частью их собственного неповторимого стиля.
Она была влюблена. Она наконец стала детективом. Она работала в паре с лучшим копом Нью-Йорка, а может, и всего мира. Она сбросила три фунта лишнего веса… Ну ладно, два, но третий фунт она сбрасывала прямо сейчас, в эту минуту.
Пибоди запрокинула голову на ходу и улыбнулась освещенным окнам своей квартиры. Своей старой квартиры, поправила она себя. Может, сейчас Макнаб подойдет к окну, выглянет, помашет ей или пошлет воздушный поцелуй… У любого другого парня этот жест выглядел бы глупо, но только не у Макнаба. Когда Макнаб посылал ей воздушный поцелуй, ее охватывало приятное тепло.
Она тоже пошлет ему воздушный поцелуй и при этом вовсе не покажется сама себе глупой!
Пибоди чуть-чуть замедлила шаг, чтобы дать Макнабу время подойти к окну и воплотить ее фантазию. А через мгновение…
Его приближения она так и не заметила, только уловила краем глаза какое-то быстрое, расплывчатое движение. Он был огромен — куда больше, чем она воображала, — и действовал стремительно. Его лицо с глазами, скрытыми черными очками, она еле успела разглядеть и тут же поняла, что она в беде. В страшной беде.
Инстинкт заставил ее повернуться и схватиться за кобуру на бедре, но достать оружие она не успела. Ее как будто протаранил бешеный бык. Она ощутила безумную боль в груди и на лице. А потом услыхала короткий сухой треск и с каким-то болезненным, отчужденным удивлением поняла, что это сломалось что-то у нее внутри.
Ее разум перестал работать. Не сознательная мысль, а скорее полицейская выучка заставила ее нанести удар обеими ногами, чтобы оттолкнуть его. Это должно было дать ей необходимое пространство, чтобы откатиться.
Ей еле-еле удалось сдвинуть его с места.
— Шлюха!
Теперь его лицо нависало над ней, черты были искажены многочисленными слоями защитного состава, не оставляющего следов. Время почти остановилось, оно текло медленно, как густая патока. Ее руки и ноги отяжелели, словно налились свинцом. Стараясь втянуть воздух в горящую огнем грудь, она вскинулась, чтобы нанести новый удар ногами, — и опять не успела.
— Полицейская шлюха! Сейчас ты у меня получишь!
Он ударил ее ногой, и она согнулась пополам, но каким-то образом все-таки сумела вытащить оружие. Пибоди казалось, что ее парализовало, но при этом она чувствовала страшные удары его ног и кулаков. В нос ей ударил запах собственной крови.
Внезапно он вздернул ее на воздух, как детскую куклу. На этот раз она услышала, почувствовала, как что-то рвется.
Раздался чей-то крик. Пибоди показалось, что ее швырнули в темноту. В тот же миг она выстрелила.
Макнаб включил музыку. Когда Пибоди звонила, голос у нее был усталый, поэтому он выбрал какую-то дрянь в стиле «кантри», которая ей нравилась. Поскольку он уже упаковал все, включая постельные принадлежности, им предстояла ночевка в ее спальном мешке. Он решил, что ей это понравится. Последняя ночь на старом месте, в обнимку на полу, как подростки в палаточном лагере.
Суперкласс!
Он налил ей стакан вина и поставил на стол. Ему нравилось заботиться о ней, воображать, как она будет точно так же заботиться о нем, если ему придется допоздна задержаться на работе. «Именно так поступают люди, живущие вместе», — рассудил он.
Для них обоих это будет первое официальное сожительство. «Век живи, век учись», — вспомнилось Макнабу. Они будут жить и учиться. Учиться жить.
Он как раз собирался подойти к окну, чтобы послать ей воздушный поцелуй, когда до него донесся пронзительный крик.
Перепрыгивая через коробки с упакованными вещами, он подбежал к окну в гостиной — и сердце у него замерло. В следующее мгновение оружие оказалось у него в одной руке, рация в другой. Не чуя под собой ног, он пулей вылетел из квартиры.
— Офицеру полиции нужна помощь! Всем постам, всем постам, офицеру полиции немедленно нужна помощь! — Прокричав адрес, Макнаб понесся вниз по лестнице.
Она лежала лицом вниз, вся в крови, голова на тротуаре, ноги на мостовой. Ее кровь заливала асфальт. Над ней склонились двое, мужчина и женщина. Еще один мужчина подбегал к ним.
— Отойдите! Отойдите! — Макнаб слепо оттолкнул кого-то. — Я полицейский. О боже, боже, Ди…
Ему хотелось подхватить ее на руки, прижать к груди, но он понимал, что об этом даже думать нельзя. Он прижал дрожащие пальцы к ее шее. Сердце подпрыгнуло у него в груди, когда он нащупал пульс.
— Слава тебе господи! — Он снова включил рацию. — Офицер ранен! Требуется немедленная медицинская помощь по этому адресу. Скорее, черт бы вас побрал, скорее! Объявить в розыск черный или темно-синий фургон последней модели. Едет на юг от указанного места на высокой скорости.
Он плохо разглядел фургон. Он смотрел только на нее.
Когда Макнаб начал снимать с себя рубашку, чтобы прикрыть ее, один из мужчин снял пиджак.
— Вот, укройте ее этим. Мы как раз выходили из дома напротив и увидели…
— Держись, Ди. Слышишь, Пибоди, держись, черт побери! — Только теперь заметив, что в руке она сжимает оружие, Макнаб поднял голову и посмотрел на окруживших его людей. Его глаза сделались холодными и бесстрастными, как у акулы.
— Мне нужны ваши имена. Опишите все, что вы видели.
Сердце Евы буквально проламывало ребра, когда она вырвалась из лифта и побежала по больничному коридору.
— Пибоди, — выдохнула она, со стуком выкладывая свой жетон на стойку дежурной медсестры. — Детектив Делия Пибоди. В каком она состоянии?
— Она все еще в хирургии.
— Это ничего мне не говорит о ее состоянии!
— Я не могу рассказать вам о ее состоянии, потому что я не в хирургии.
— Ева. — Рорк положил руку ей на плечо и удержал в последний момент, когда она уже была готова перегнуться через стойку и задушить медсестру. — Макнаб в приемном покое. Нам тоже следует пройти туда.
Ева попыталась выровнять дыхание, обуздать душивший ее ужас и гнев.
— Отправьте кого-нибудь в хирургию и узнайте о ее состоянии! Вам ясно?
— Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Вы можете пройти в приемный покой. По коридору налево.
— Успокойся, детка, — шептал Рорк ей на ухо, ведя ее по коридору. — Постарайся успокоиться.
— Я успокоюсь, когда буду знать, что, черт побери, происходит!
Войдя в просторную комнату, Ева замерла на пороге. Макнаб был один. Она не ожидала увидеть его в одиночестве. Подобные места обычно бывают забиты агонизирующими родственниками. Но здесь был один только Макнаб. Он стоял у окна и смотрел на улицу.
— Детектив!
Он резко повернулся волчком. Горе и надежда на его лице сменились разочарованием.
— Лейтенант. Они ее увезли. Они увезли ее в… Они сказали… Я ничего не знаю!
— Йен, присядьте на минутку. — Рорк подошел к нему, обхватил рукой за плечи и заставил сесть. — Вы тут посидите, а я принесу вам чего-нибудь попить. Она в хороших руках. Скоро я пойду и узнаю все, что смогу.
— Ты должен рассказать мне, что произошло. — Ева села рядом с Макнабом. На обоих больших пальцах у него было по кольцу. А на руках кровь. Кровь Пибоди.
— Я был в квартире. Все упаковал. Я как раз поговорил с ней по телефону. Она позвонила и сказала, что она уже в двух кварталах. Она была всего в… Мне надо было выйти и встретить ее, вот что мне надо было сделать! Надо было выйти, тогда ей не пришлось бы возвращаться одной. А я включил музыку. Включил долбаную музыку и был в кухне. Ничего не слышал, пока не начались крики. Но это был не ее голос. Господи, у нее не было шанса даже крикнуть…
— Макнаб!
Рорк, возившийся у автомата с напитками, повернулся: его насторожил тон Евы. Он уже хотел вмешаться, увести ее, но оказалось, что беспокоился он напрасно. Ева протянула обе руки и сжала испачканную кровью руку Макнаба в своих ладонях.
— Йен, — сказала она. — Я хочу получить твой рапорт. Я знаю, это тяжело, но ты должен рассказать мне все, что знаешь. Мне до сих пор не удалось добиться никаких деталей.
— Я… Дайте мне минутку, хорошо? Дайте мне минутку.
— Конечно. На вот, выпей… что там у него.
— Чай. — Рорк сел на столик напротив них, лицом к Макнабу. — Выпейте чаю, Йен, и отдышитесь. Послушайте меня. — Он положил руку на колено Макнабу и, когда тот поднял голову, встретился с ним глазами. — Я знаю, что это значит — когда причиняют боль единственной женщине, которую любишь. На сердце такой камень, что ребра его не держат. У этого страха нет имени. Приходится только ждать, ничего другого не остается. Позвольте нам помочь.
— Я был в кухне. — Макнаб ожесточенно потер глаза кулаками, потом взял у Рорка стаканчик чая. — Прошло всего две-три минуты с тех пор, как мы поговорили и она сказала, что она уже в паре кварталов от дома. Наверное, вышла из метро. Я услыхал женский визг и крики. Бросился к окну и увидел… — Ему пришлось удерживать пластмассовый стаканчик обеими руками, чай он выпил как лекарство. — Я увидел, как она лежит лицом вниз. Голова и плечи на тротуаре, остальное на мостовой. Два мужчины и женщина бежали к ней с другой стороны улицы. И я видел — мельком — фургон, мчавшийся на юг на бешеной скорости. — Ему пришлось откашляться. — Я бегом спустился вниз, у меня было оружие и рация. Даже не помню, откуда они взялись. Я вызвал подмогу, а когда подбежал к ней, она была без сознания, у нее кровь шла из головы. Одежда была разорвана, тоже в крови. — Макнаб зажмурился и начал раскачиваться из стороны в сторону. — Я нащупал пульс. Она была жива. Она успела вытащить оружие, оно было у нее в правой руке. Этот сукин сын не сумел ее одолеть!
— Ты его не видел?
— Я его не видел. Я записал имена свидетелей и частичное описание, но потом приехала «Скорая». Я должен был поехать с ней, Даллас! Я поручил свидетелей трем патрульным, приехавшим на мой вызов. Я должен был поехать с ней…
— Конечно, ты должен был поехать с ней, о чем разговор! Но машину-то хоть срисовал? Номера?
— Темный фургон. Цвета не разобрал, просто темный. Вроде бы черный или темно-синий. Номеров не видел, подсветка была выключена. Свидетели тоже их не видели. Один из мужчин — Джейкобс — сказал, что фургон новый и чистый. Возможно, «Сайдуиндер» или «Слипстрим».
— Они видели напавшего? Опять его взгляд словно окаменел.
— Да, они его хорошо разглядели. Большой, мясистый парень, лысый, в черных очках. Они видели, как он пинал ее, буквально топтал ногами. Видели, как она лежала на земле, а этот ублюдок бил ее ногами. Потом он подхватил ее, как будто собирался запихнуть в этот чертов фургон. Но женщина завизжала, парни закричали и побежали к нему. И он бросил ее. Они сказали, что он швырнул ее на мостовую и вскочил в фургон. Но она успела выстрелить. Так они мне сказали. Она успела выстрелить, когда он бросил ее. Кажется, она его задела. Во всяком случае, им показалось, что он пошатнулся. Они не были точно уверены, а мне надо было ехать с ней, я не мог дослушать до конца.
— Ты все правильно сделал. Просто отлично.
— Даллас!
Теперь Ева заметила, что Макнаб еле сдерживает слезы. «Если он сломается, — подумала она, — я тоже не выдержу».
— Успокойся.
— Врачи сказали, что дело плохо. Пока мы ехали, они работали над ней. Они сказали, что дело плохо.
— Я собираюсь сказать тебе то, что ты и без меня знаешь. Она не божий одуванчик, она закаленный коп. Она прорвется.
Он кивнул, тяжело сглотнув.
— Оружие было у нее в руке. Она не выпустила из рук оружие.
— У нее есть хребет. Рорк…
Он кивнул и вышел, оставив их одних.
19
— А то! Только, слушайте, если вы пойдете туда выспрашивать и стукнете про мои судимости, меня тут же выпрут. Там есть пара юбок, я как раз думал за ними приударить, а вы мне всю малину испортите!
— Вы забыли, что я — воплощение конфиденциальности, Рэндал. А ваши приятели знают про ваше маленькое хобби?
На его лице отразился панический ужас.
— То-то и оно! Думаете, я стану трепать парням про гребаные занавески да подушки? Да они меня на смех подымут, и придется мне кому-нибудь врезать. А это значит, что я не контролирую свой гнев и все такое.
— Верно подмечено, — согласилась Ева.
— Ты же знала, что это не он, в ту минуту, как он открыл дверь. — Рорк занял свое место за рулем.
— Да, знала, но все равно надо было проверить. Он говорит, его дружки ничего не знают, но не исключено, что кто-то из них знает. Или кто-то у него на работе, или кто-то из напарников по бильярду, или сосед… — Ева пожала плечами. — Кто-то мог свистнуть ленту у Рэндала или использовать его имя, чтобы ее купить. Поехали к следующему.
Ева педантично выполняла свою работу, потому что так полагалось, но не стала спорить, когда Рорк объявил, что пора поесть. Она не стала спорить, даже когда он привел ее во французский ресторан со свечами на столах и важными до невозможности официантами.
Его имя ровно вполминуты обеспечило им угловую кабинку, метрдотель так и стлался перед ними, еда было отборная. И все-таки Ева не столько ела, сколько сидела в задумчивости над своей тарелкой и ковыряла в ней вилкой, перекладывая гарнир с места на место.
— Скажи мне, что тебя мучает. — Рорк накрыл ее руку своей. — Это ведь не только дело?
— У меня много чего в голове…
— Приведи хоть один пример.
— Я рассказала Пибоди про то… что было у меня в детстве.
Его пальцы крепко сжались.
— Я давно уже думал: когда же ты ей скажешь? Наверняка вам обеим было тяжело.
— Мы напарницы. А своей напарнице надо доверять. Я ведь знаю, что она беспрекословно исполняет мои приказы не только потому, что я старше по званию.
— Но это не единственное, что заставило тебя ей рассказать.
— Нет, не единственное. — Ева посмотрела на него сквозь пламя свечей. — Такие дела, как это, влезают мне в печенки. Я могу совершить ошибку, потому что слишком стараюсь найти ответ, могу отвернуться в самый неподходящий момент, потому что боюсь найти ответ…
— Ты никогда не отворачиваешься, Ева.
— Но иногда хочу отвернуться! Я балансирую на грани, и это очень тонкая грань. Пибоди со мной каждый день, она хороший полицейский. Она заметит, если я начну… уклоняться. И, если это случится, она имеет право знать, в чем дело.
— Я с тобой согласен. Но есть еще одна причина, заставившая тебя рассказать ей.
— Она мой друг. Самый близкий после Мэвис. Но Мэвис — это совсем другое дело.
— Да уж, как говорится, найдите десять отличий!
Ева засмеялась, как он и надеялся.
— Мэвис не коп, она… просто Мэвис. Первый человек, с которым я смогла поделиться хоть малой частью своих воспоминаний. Наверное, мне следовало бы рассказать Фини. Мы долго были напарниками, я должна была ему сказать. Но я почти ничего не помнила, пока мы работали вместе, и потом…
— Он мужчина.
— Я же сказала тебе. А ты тоже мужчина.
— Но я не заменил тебе отца, — напомнил Рорк и грустно улыбнулся, когда она схватила бокал с вином.
— Да, пожалуй. То есть нет, конечно же, нет! Ни с какого боку. А Фини… в каком-то смысле да. Это не имеет значения, — решила Ева. — Так или иначе, я ему не сказала. Мире рассказала почти случайно, и потом — она же врач. Я никогда не рассказывала все целиком, в один прием, никому, кроме тебя. И теперь вот — Пибоди.
— Значит, ты рассказала ей все?
— Что я его убила? Да. А она сказала: надеюсь, вы настрогали из него ремешков. Она плакала. О господи…
Ева уронила голову на руки.
— Именно это тебя больше всего смущает? Что у нее за тебя сердце болит?
— Я не для этого ей рассказала!
— Дружба, партнерство… Тут дело не только в доверии, Ева. Есть еще и привязанность. Даже любовь. Если бы она не ощущала жалости к тому ребенку, которым ты была тогда, и возмущения из-за того, что с ним сделали, она не была бы твоей подругой.
— Да, я знаю. Я тебе скажу, что еще меня тревожит. Сегодня я наблюдала весь процесс гипнотерапии. Мира уже и раньше со мной об этом заговаривала. Не то чтобы она на меня давила, но она говорит, что сеанс гипноза поможет мне вспомнить и тем самым избавиться от этого. Говорит, чем больше вспоминаешь, тем больше контролируешь. Я не знаю… Но я не думаю, что сумею вернуться туда, Рорк. Мне кажется, я не смогу. Даже если бы это помогло мне избавиться от кошмаров.
— А ты об этом подумывала?
— Я этого не исключала… как возможность в отдаленном будущем. Но это слишком похоже на тестирование. Ты же знаешь: если полицейский убивает кого-то при исполнении, ему приходится пройти тестирование. Это обязательная процедура, хоть и очень противная. Это все равно что сказать: да, конечно, пропустите меня через мясорубку, заберите мое самообладание, потому что может быть — ну вдруг? — когда-нибудь потом мне станет легче.
— Если ты хочешь больше узнать о себе, но тебя смущает процедура гипноза, есть другие способы, Ева.
— Ты мог бы накопать для меня деталей из моего прошлого, как накопал их из своего? — Ева снова взяла бокал. — Я об этом думала. Не уверена, что я хочу идти этим путем. Но я еще подумаю. Мне кажется, то, что мы уже узнали… что агенты «Родины» за ним следили, знали обо мне, знали, что он со мной делает, но не вмешались, чтобы не нарушить целостность следствия…
Рорк произнес несколько особенно прочувствованных и задушевных слов по поводу «Родины» и ее целостности. Это настолько не вязалось с атмосферой изысканного французского ресторана, что Ева злорадно усмехнулась.
— Ну, словом, когда я узнала, что другие люди знали обо мне, на меня это здорово подействовало. И я спросила себя: а я могла бы пожертвовать гражданским лицом ради дела?
— Ты бы не могла.
— Нет, не могла бы. Сознательно, добровольно — не могла бы. Но есть люди, считающие себя порядочными гражданами, которые способны на это. Они раз за разом приносят в жертву других людей, чтобы получить то, что им нужно. Это происходит каждый день. И в большом, и в малом. Ради высшего блага, ради их блага, ради еще чьего-то блага, как они его понимают. Путем действия, путем бездействия люди постоянно приносят в жертву других людей!
Пибоди вышла из поезда метро и подавила зевок. На часах еще не было одиннадцати, но она буквально валилась с ног. Слава богу, она хоть не была голодна: Фини с удовольствием согласился сделать перерыв на ужин. Ее желудок был приятно полон рагу из цыпленка — по крайней мере, так это называлось в меню, и ей не хотелось даже гадать, что там еще намешано, кроме цыпленка. Рагу в ярко-желтом соусе оказалось просто божественным на вкус.
Во всем остальном они результата не добились, но такова уж жизнь полицейского.
Поднимаясь по ступеням на улицу, Пибоди вытащила свой сотовый телефон.
— Ну, наконец-то! — раздался в трубке голос Макнаба. — Едешь домой?
— Сейчас буду, я уже в двух кварталах. Мы обошли кучу адресов, но все мимо.
— Не повезло, значит. Да, бывает.
— И не говори. Ну как, успел еще что-нибудь упаковать?
— Детка, как только войдешь в двери, ты подаришь мне самый большой и горячий поцелуй! Все упаковано, и мы можем выметаться отсюда. С песнями и плясками.
— Честно? Честно-честно?! Умница! Но там же еще много оставалось, ты, должно быть, пахал, как зверь.
— Ну, я предвкушал мою большую горячую награду.
— Если ты выбросил хоть одну из моих…
— Я же не самоубийца, Пибоди, мне еще жить охота. Ничего я не выбросил, все упаковал, включая твоего плюшевого кролика.
— Нас с Пушистиком многое связывает. Буду через пять минут. Готовься к большому горячему!
— Когда доходит до большого горячего, Пибоди, я всегда готов, как юный скаут.
Пибоди засмеялась и спрятала телефон в карман. «Все-таки жизнь хороша», — подумала она. Ее жизнь была особенно хороша. В данный конкретный момент ее жизнь была просто волшебной. Конечно, поначалу нервишки у нее пошаливали: все-таки предстояло переехать на новую квартиру с Макнабом, подписать договор аренды, соединить разношерстную мебель и образ жизни, спать в одной постели с одним и тем же парнем… возможно, до конца дней, — все это немного пугало. Но теперь все улеглось.
Все было хорошо. Все было правильно.
Нет, бывало, конечно, что Макнаб раздражал ее до чертиков. Но это было нормально. Это стало частью того, что их связывало, частью их собственного неповторимого стиля.
Она была влюблена. Она наконец стала детективом. Она работала в паре с лучшим копом Нью-Йорка, а может, и всего мира. Она сбросила три фунта лишнего веса… Ну ладно, два, но третий фунт она сбрасывала прямо сейчас, в эту минуту.
Пибоди запрокинула голову на ходу и улыбнулась освещенным окнам своей квартиры. Своей старой квартиры, поправила она себя. Может, сейчас Макнаб подойдет к окну, выглянет, помашет ей или пошлет воздушный поцелуй… У любого другого парня этот жест выглядел бы глупо, но только не у Макнаба. Когда Макнаб посылал ей воздушный поцелуй, ее охватывало приятное тепло.
Она тоже пошлет ему воздушный поцелуй и при этом вовсе не покажется сама себе глупой!
Пибоди чуть-чуть замедлила шаг, чтобы дать Макнабу время подойти к окну и воплотить ее фантазию. А через мгновение…
Его приближения она так и не заметила, только уловила краем глаза какое-то быстрое, расплывчатое движение. Он был огромен — куда больше, чем она воображала, — и действовал стремительно. Его лицо с глазами, скрытыми черными очками, она еле успела разглядеть и тут же поняла, что она в беде. В страшной беде.
Инстинкт заставил ее повернуться и схватиться за кобуру на бедре, но достать оружие она не успела. Ее как будто протаранил бешеный бык. Она ощутила безумную боль в груди и на лице. А потом услыхала короткий сухой треск и с каким-то болезненным, отчужденным удивлением поняла, что это сломалось что-то у нее внутри.
Ее разум перестал работать. Не сознательная мысль, а скорее полицейская выучка заставила ее нанести удар обеими ногами, чтобы оттолкнуть его. Это должно было дать ей необходимое пространство, чтобы откатиться.
Ей еле-еле удалось сдвинуть его с места.
— Шлюха!
Теперь его лицо нависало над ней, черты были искажены многочисленными слоями защитного состава, не оставляющего следов. Время почти остановилось, оно текло медленно, как густая патока. Ее руки и ноги отяжелели, словно налились свинцом. Стараясь втянуть воздух в горящую огнем грудь, она вскинулась, чтобы нанести новый удар ногами, — и опять не успела.
— Полицейская шлюха! Сейчас ты у меня получишь!
Он ударил ее ногой, и она согнулась пополам, но каким-то образом все-таки сумела вытащить оружие. Пибоди казалось, что ее парализовало, но при этом она чувствовала страшные удары его ног и кулаков. В нос ей ударил запах собственной крови.
Внезапно он вздернул ее на воздух, как детскую куклу. На этот раз она услышала, почувствовала, как что-то рвется.
Раздался чей-то крик. Пибоди показалось, что ее швырнули в темноту. В тот же миг она выстрелила.
Макнаб включил музыку. Когда Пибоди звонила, голос у нее был усталый, поэтому он выбрал какую-то дрянь в стиле «кантри», которая ей нравилась. Поскольку он уже упаковал все, включая постельные принадлежности, им предстояла ночевка в ее спальном мешке. Он решил, что ей это понравится. Последняя ночь на старом месте, в обнимку на полу, как подростки в палаточном лагере.
Суперкласс!
Он налил ей стакан вина и поставил на стол. Ему нравилось заботиться о ней, воображать, как она будет точно так же заботиться о нем, если ему придется допоздна задержаться на работе. «Именно так поступают люди, живущие вместе», — рассудил он.
Для них обоих это будет первое официальное сожительство. «Век живи, век учись», — вспомнилось Макнабу. Они будут жить и учиться. Учиться жить.
Он как раз собирался подойти к окну, чтобы послать ей воздушный поцелуй, когда до него донесся пронзительный крик.
Перепрыгивая через коробки с упакованными вещами, он подбежал к окну в гостиной — и сердце у него замерло. В следующее мгновение оружие оказалось у него в одной руке, рация в другой. Не чуя под собой ног, он пулей вылетел из квартиры.
— Офицеру полиции нужна помощь! Всем постам, всем постам, офицеру полиции немедленно нужна помощь! — Прокричав адрес, Макнаб понесся вниз по лестнице.
Она лежала лицом вниз, вся в крови, голова на тротуаре, ноги на мостовой. Ее кровь заливала асфальт. Над ней склонились двое, мужчина и женщина. Еще один мужчина подбегал к ним.
— Отойдите! Отойдите! — Макнаб слепо оттолкнул кого-то. — Я полицейский. О боже, боже, Ди…
Ему хотелось подхватить ее на руки, прижать к груди, но он понимал, что об этом даже думать нельзя. Он прижал дрожащие пальцы к ее шее. Сердце подпрыгнуло у него в груди, когда он нащупал пульс.
— Слава тебе господи! — Он снова включил рацию. — Офицер ранен! Требуется немедленная медицинская помощь по этому адресу. Скорее, черт бы вас побрал, скорее! Объявить в розыск черный или темно-синий фургон последней модели. Едет на юг от указанного места на высокой скорости.
Он плохо разглядел фургон. Он смотрел только на нее.
Когда Макнаб начал снимать с себя рубашку, чтобы прикрыть ее, один из мужчин снял пиджак.
— Вот, укройте ее этим. Мы как раз выходили из дома напротив и увидели…
— Держись, Ди. Слышишь, Пибоди, держись, черт побери! — Только теперь заметив, что в руке она сжимает оружие, Макнаб поднял голову и посмотрел на окруживших его людей. Его глаза сделались холодными и бесстрастными, как у акулы.
— Мне нужны ваши имена. Опишите все, что вы видели.
Сердце Евы буквально проламывало ребра, когда она вырвалась из лифта и побежала по больничному коридору.
— Пибоди, — выдохнула она, со стуком выкладывая свой жетон на стойку дежурной медсестры. — Детектив Делия Пибоди. В каком она состоянии?
— Она все еще в хирургии.
— Это ничего мне не говорит о ее состоянии!
— Я не могу рассказать вам о ее состоянии, потому что я не в хирургии.
— Ева. — Рорк положил руку ей на плечо и удержал в последний момент, когда она уже была готова перегнуться через стойку и задушить медсестру. — Макнаб в приемном покое. Нам тоже следует пройти туда.
Ева попыталась выровнять дыхание, обуздать душивший ее ужас и гнев.
— Отправьте кого-нибудь в хирургию и узнайте о ее состоянии! Вам ясно?
— Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Вы можете пройти в приемный покой. По коридору налево.
— Успокойся, детка, — шептал Рорк ей на ухо, ведя ее по коридору. — Постарайся успокоиться.
— Я успокоюсь, когда буду знать, что, черт побери, происходит!
Войдя в просторную комнату, Ева замерла на пороге. Макнаб был один. Она не ожидала увидеть его в одиночестве. Подобные места обычно бывают забиты агонизирующими родственниками. Но здесь был один только Макнаб. Он стоял у окна и смотрел на улицу.
— Детектив!
Он резко повернулся волчком. Горе и надежда на его лице сменились разочарованием.
— Лейтенант. Они ее увезли. Они увезли ее в… Они сказали… Я ничего не знаю!
— Йен, присядьте на минутку. — Рорк подошел к нему, обхватил рукой за плечи и заставил сесть. — Вы тут посидите, а я принесу вам чего-нибудь попить. Она в хороших руках. Скоро я пойду и узнаю все, что смогу.
— Ты должен рассказать мне, что произошло. — Ева села рядом с Макнабом. На обоих больших пальцах у него было по кольцу. А на руках кровь. Кровь Пибоди.
— Я был в квартире. Все упаковал. Я как раз поговорил с ней по телефону. Она позвонила и сказала, что она уже в двух кварталах. Она была всего в… Мне надо было выйти и встретить ее, вот что мне надо было сделать! Надо было выйти, тогда ей не пришлось бы возвращаться одной. А я включил музыку. Включил долбаную музыку и был в кухне. Ничего не слышал, пока не начались крики. Но это был не ее голос. Господи, у нее не было шанса даже крикнуть…
— Макнаб!
Рорк, возившийся у автомата с напитками, повернулся: его насторожил тон Евы. Он уже хотел вмешаться, увести ее, но оказалось, что беспокоился он напрасно. Ева протянула обе руки и сжала испачканную кровью руку Макнаба в своих ладонях.
— Йен, — сказала она. — Я хочу получить твой рапорт. Я знаю, это тяжело, но ты должен рассказать мне все, что знаешь. Мне до сих пор не удалось добиться никаких деталей.
— Я… Дайте мне минутку, хорошо? Дайте мне минутку.
— Конечно. На вот, выпей… что там у него.
— Чай. — Рорк сел на столик напротив них, лицом к Макнабу. — Выпейте чаю, Йен, и отдышитесь. Послушайте меня. — Он положил руку на колено Макнабу и, когда тот поднял голову, встретился с ним глазами. — Я знаю, что это значит — когда причиняют боль единственной женщине, которую любишь. На сердце такой камень, что ребра его не держат. У этого страха нет имени. Приходится только ждать, ничего другого не остается. Позвольте нам помочь.
— Я был в кухне. — Макнаб ожесточенно потер глаза кулаками, потом взял у Рорка стаканчик чая. — Прошло всего две-три минуты с тех пор, как мы поговорили и она сказала, что она уже в паре кварталов от дома. Наверное, вышла из метро. Я услыхал женский визг и крики. Бросился к окну и увидел… — Ему пришлось удерживать пластмассовый стаканчик обеими руками, чай он выпил как лекарство. — Я увидел, как она лежит лицом вниз. Голова и плечи на тротуаре, остальное на мостовой. Два мужчины и женщина бежали к ней с другой стороны улицы. И я видел — мельком — фургон, мчавшийся на юг на бешеной скорости. — Ему пришлось откашляться. — Я бегом спустился вниз, у меня было оружие и рация. Даже не помню, откуда они взялись. Я вызвал подмогу, а когда подбежал к ней, она была без сознания, у нее кровь шла из головы. Одежда была разорвана, тоже в крови. — Макнаб зажмурился и начал раскачиваться из стороны в сторону. — Я нащупал пульс. Она была жива. Она успела вытащить оружие, оно было у нее в правой руке. Этот сукин сын не сумел ее одолеть!
— Ты его не видел?
— Я его не видел. Я записал имена свидетелей и частичное описание, но потом приехала «Скорая». Я должен был поехать с ней, Даллас! Я поручил свидетелей трем патрульным, приехавшим на мой вызов. Я должен был поехать с ней…
— Конечно, ты должен был поехать с ней, о чем разговор! Но машину-то хоть срисовал? Номера?
— Темный фургон. Цвета не разобрал, просто темный. Вроде бы черный или темно-синий. Номеров не видел, подсветка была выключена. Свидетели тоже их не видели. Один из мужчин — Джейкобс — сказал, что фургон новый и чистый. Возможно, «Сайдуиндер» или «Слипстрим».
— Они видели напавшего? Опять его взгляд словно окаменел.
— Да, они его хорошо разглядели. Большой, мясистый парень, лысый, в черных очках. Они видели, как он пинал ее, буквально топтал ногами. Видели, как она лежала на земле, а этот ублюдок бил ее ногами. Потом он подхватил ее, как будто собирался запихнуть в этот чертов фургон. Но женщина завизжала, парни закричали и побежали к нему. И он бросил ее. Они сказали, что он швырнул ее на мостовую и вскочил в фургон. Но она успела выстрелить. Так они мне сказали. Она успела выстрелить, когда он бросил ее. Кажется, она его задела. Во всяком случае, им показалось, что он пошатнулся. Они не были точно уверены, а мне надо было ехать с ней, я не мог дослушать до конца.
— Ты все правильно сделал. Просто отлично.
— Даллас!
Теперь Ева заметила, что Макнаб еле сдерживает слезы. «Если он сломается, — подумала она, — я тоже не выдержу».
— Успокойся.
— Врачи сказали, что дело плохо. Пока мы ехали, они работали над ней. Они сказали, что дело плохо.
— Я собираюсь сказать тебе то, что ты и без меня знаешь. Она не божий одуванчик, она закаленный коп. Она прорвется.
Он кивнул, тяжело сглотнув.
— Оружие было у нее в руке. Она не выпустила из рук оружие.
— У нее есть хребет. Рорк…
Он кивнул и вышел, оставив их одних.
19
Он ходил кругами, метался, как лев в клетке, и рыдал, как ребенок, а глаза со всех сторон смотрели на него.
Эта сука его ранила!
Это было не по правилам. Те дни прошли, миновали, канули, он больше не должен страдать. Никогда. Посмотрите на него! Он повернулся к зеркальной стене, чтобы удостовериться. Посмотрите на него! Посмотрите на его тело!
Он вырос. Он стал высоким, выше всех вокруг.
— Знаешь, сколько стоит одежда, недоносок? Когда же ты наконец вырастешь?! Голый будешь ходить, мне плевать!Я не обязана тебя одевать на свои деньги!
— Прости, мама, я же не нарочно.
Нет-нет, он не будет просить прощения! Он рад, что он такой высокий! И вовсе он не недоносок. Он сделал себя сильным. Он работал, старался, пот проливал, но он нарастил свои мышцы, он создал свое сильное тело. Тело, которым можно гордиться, тело, которое люди уважают. Тело, которого женщины боятся.
— Ты дохлый, сопливый, никчемный хиляк, ты ничто!
— Прошло то время, мама! — Яростно скалясь, он поиграл мускулами неповрежденной руки. — Прошло то время!
Но пока он это говорил, хорохорился перед зеркалом, с его отражением происходило что-то странное. Его тело уменьшалось, таяло на глазах, пока он не превратился вновь в тощего, угловатого мальчишку с запавшими щеками и затравленными глазами, смотревшими на него из зеркала. Грудь этого мальчика была исполосована рубцами от ударов, между ног саднило после того, как она там терла. Вонючие и грязные волосы свисали до плеч.
— Она опять нас накажет, — сказал ему мальчик. — Она опять запрет нас в темноте.
— Нет, она нас не накажет! — Он отвернулся от зеркал. — Она не сможет. Я знаю, что делаю! — Баюкая раненую руку, он снова начал ходить взад-вперед, чтобы унять боль. — На этот раз она сама будет наказана, вот увидишь. Я же убрал эту полицейскую суку! Разве не так?
Он убил ее. Он точно знал. Он разломал ее на куски, эту дрянь. Но его рука! Она горела огнем и онемела, по ней мурашки бегали, ее кололо иголками от плеча до кончиков пальцев.
Он баюкал больную руку, прижимал ее к телу, стонал, разрываясь между мальчиком и мужчиной.
Мамочка поцелует, и все пройдет.
Мамочка изобьет его до звона в ушах и запрет в темноте…
И тут он понял: его накажут, если он не закончит дело. Его запрут в темноте, он станет слепым. Его будут сечь и жечь, ее голос будет звучать у него в голове, колючий и злобный.
Не надо было оставлять там полицейскую суку, но все произошло так быстро… Визг, крик, люди бегут к нему, и эта страшная боль в руке. Он должен был бежать. Маленький мальчик сказал ему: «Беги!» Разве у него был выбор?
— Мне пришлось бежать. — Он рухнул на колени, умоляюще обращаясь к глазам, плавающим в стеклянных банках и глядящим на него без всякой жалости. — В следующий раз я исправлюсь. Только подожди. Я исправлюсь.
В ярком, никогда не выключающемся свете он разрыдался, стоя на коленях и раскачиваясь из стороны в сторону.
Ева не могла усидеть на месте. Она подошла к торговым автоматам, заказала еще порцию кофе. Отнесла жидкий горьковатый настой к окну и посмотрела на улицу, как раньше смотрел Макнаб. Она перебирала в уме все, что уже успела сделать, намечала дальнейшие действия, но поминутно возвращалась мыслями к хирургической палате. Представляла себе безжизненное тело Пибоди на операционном столе и безликих докторов в масках с руками в крови.
В крови Пибоди.
Заслышав шаги за спиной, она повернулась, но это был не Рорк и не один из этих безликих докторов в масках. В комнату вошел Фини. Его стильная рубашка помялась после долгого дня, щеки горели от волнения и беспокойства. Он бросил на нее вопросительный взгляд, а когда она отрицательно покачала головой, подошел прямо к Макнабу и сел рядом на столик, как до него сидел Рорк.
Они говорили вполголоса: Фини — спокойно и твердо, Макнаб — отрывисто и беспорядочно. Ева обогнула их и вышла в коридор. Ей надо было узнать хоть что-нибудь. Хоть что-то сделать.
Стоило ей заглянуть в лицо Рорку, шедшему ей навстречу, как колени у нее подогнулись.
— Она не…
— Нет. — Он забрал у нее стаканчик кофе, потому что ее руки начали трястись. — Ее все еще оперируют. Ева… — Он поставил кофе на подвернувшуюся тележку уборщицы, ему хотелось взять обе ее руки в свои.
— Просто скажи все как есть.
— Три сломанных ребра. По дороге сюда одно ребро проткнуло легкое. Плечевые мышцы разорваны, раздроблено бедро. Значительные внутренние повреждения. Ушиб почки, травма селезенки… Они стараются ее зашить, но, возможно, им придется ее удалить.
— Ну… если им придется ее удалить, они могут пересадить новую. Теперь пересаживают любые органы. Что еще?
— Он разбил ей скулу и вывихнул челюсть.
Эта сука его ранила!
Это было не по правилам. Те дни прошли, миновали, канули, он больше не должен страдать. Никогда. Посмотрите на него! Он повернулся к зеркальной стене, чтобы удостовериться. Посмотрите на него! Посмотрите на его тело!
Он вырос. Он стал высоким, выше всех вокруг.
— Знаешь, сколько стоит одежда, недоносок? Когда же ты наконец вырастешь?! Голый будешь ходить, мне плевать!Я не обязана тебя одевать на свои деньги!
— Прости, мама, я же не нарочно.
Нет-нет, он не будет просить прощения! Он рад, что он такой высокий! И вовсе он не недоносок. Он сделал себя сильным. Он работал, старался, пот проливал, но он нарастил свои мышцы, он создал свое сильное тело. Тело, которым можно гордиться, тело, которое люди уважают. Тело, которого женщины боятся.
— Ты дохлый, сопливый, никчемный хиляк, ты ничто!
— Прошло то время, мама! — Яростно скалясь, он поиграл мускулами неповрежденной руки. — Прошло то время!
Но пока он это говорил, хорохорился перед зеркалом, с его отражением происходило что-то странное. Его тело уменьшалось, таяло на глазах, пока он не превратился вновь в тощего, угловатого мальчишку с запавшими щеками и затравленными глазами, смотревшими на него из зеркала. Грудь этого мальчика была исполосована рубцами от ударов, между ног саднило после того, как она там терла. Вонючие и грязные волосы свисали до плеч.
— Она опять нас накажет, — сказал ему мальчик. — Она опять запрет нас в темноте.
— Нет, она нас не накажет! — Он отвернулся от зеркал. — Она не сможет. Я знаю, что делаю! — Баюкая раненую руку, он снова начал ходить взад-вперед, чтобы унять боль. — На этот раз она сама будет наказана, вот увидишь. Я же убрал эту полицейскую суку! Разве не так?
Он убил ее. Он точно знал. Он разломал ее на куски, эту дрянь. Но его рука! Она горела огнем и онемела, по ней мурашки бегали, ее кололо иголками от плеча до кончиков пальцев.
Он баюкал больную руку, прижимал ее к телу, стонал, разрываясь между мальчиком и мужчиной.
Мамочка поцелует, и все пройдет.
Мамочка изобьет его до звона в ушах и запрет в темноте…
И тут он понял: его накажут, если он не закончит дело. Его запрут в темноте, он станет слепым. Его будут сечь и жечь, ее голос будет звучать у него в голове, колючий и злобный.
Не надо было оставлять там полицейскую суку, но все произошло так быстро… Визг, крик, люди бегут к нему, и эта страшная боль в руке. Он должен был бежать. Маленький мальчик сказал ему: «Беги!» Разве у него был выбор?
— Мне пришлось бежать. — Он рухнул на колени, умоляюще обращаясь к глазам, плавающим в стеклянных банках и глядящим на него без всякой жалости. — В следующий раз я исправлюсь. Только подожди. Я исправлюсь.
В ярком, никогда не выключающемся свете он разрыдался, стоя на коленях и раскачиваясь из стороны в сторону.
Ева не могла усидеть на месте. Она подошла к торговым автоматам, заказала еще порцию кофе. Отнесла жидкий горьковатый настой к окну и посмотрела на улицу, как раньше смотрел Макнаб. Она перебирала в уме все, что уже успела сделать, намечала дальнейшие действия, но поминутно возвращалась мыслями к хирургической палате. Представляла себе безжизненное тело Пибоди на операционном столе и безликих докторов в масках с руками в крови.
В крови Пибоди.
Заслышав шаги за спиной, она повернулась, но это был не Рорк и не один из этих безликих докторов в масках. В комнату вошел Фини. Его стильная рубашка помялась после долгого дня, щеки горели от волнения и беспокойства. Он бросил на нее вопросительный взгляд, а когда она отрицательно покачала головой, подошел прямо к Макнабу и сел рядом на столик, как до него сидел Рорк.
Они говорили вполголоса: Фини — спокойно и твердо, Макнаб — отрывисто и беспорядочно. Ева обогнула их и вышла в коридор. Ей надо было узнать хоть что-нибудь. Хоть что-то сделать.
Стоило ей заглянуть в лицо Рорку, шедшему ей навстречу, как колени у нее подогнулись.
— Она не…
— Нет. — Он забрал у нее стаканчик кофе, потому что ее руки начали трястись. — Ее все еще оперируют. Ева… — Он поставил кофе на подвернувшуюся тележку уборщицы, ему хотелось взять обе ее руки в свои.
— Просто скажи все как есть.
— Три сломанных ребра. По дороге сюда одно ребро проткнуло легкое. Плечевые мышцы разорваны, раздроблено бедро. Значительные внутренние повреждения. Ушиб почки, травма селезенки… Они стараются ее зашить, но, возможно, им придется ее удалить.
— Ну… если им придется ее удалить, они могут пересадить новую. Теперь пересаживают любые органы. Что еще?
— Он разбил ей скулу и вывихнул челюсть.