Страница:
Об исчезновении Брин Мерриуэзер сообщила десятого июня ее соседка по дому, сидевшая с ее сыном. Брин покинула студию между полуночью и четвертью первого. И исчезла без следа.
Насколько удалось выяснить, у нее не было серьезных романтических привязанностей, не было никаких врагов. Она была здорова и пребывала в хорошем настроении: собиралась свозить сына в Диснейленд.
Ева взяла копии файлов и личных заметок следователей.
— Дозвонись до Надин, — приказала она Пибоди. — Давай устроим это интервью возле замка. Через час. Нет, через полтора часа.
Они встретились с Ройсом Кейблом в его квартире. Он открыл, не дожидаясь звонка, и взглянул на них со страхом и надеждой.
— Вы что-то узнали о Марджи?
— Мистер Кейбл, как я уже сказала вам по телефону, мы ведем расследование. Я лейтенант Даллас. Это моя напарница, детектив Пибоди. Можно нам войти?
— Да, конечно. Входите. — Кейбл нервно провел рукой по длинным волнистым каштановым волосам. — Я просто подумал… мне хотелось встретиться с вами здесь, а не на работе, потому что я подумал: вдруг вы что-то обнаружили? Вдруг вы нашли ее? Вдруг вы просто не хотели говорить мне по телефону?.. — Он окинул невидящим взглядом комнату, покачал головой. — Извините, я даже не пригласил вас сесть. А детективы Лэнсинг и Джонс еще работают?
— Работают. Мы исследуем другую версию. Расскажите нам все, что знаете, это может нам помочь.
— Что я знаю… — Он сел на темно-зеленый диван, забросанный множеством хорошеньких подушечек.
Стены были выкрашены в тускло-золотистый цвет. Обстановка показалась Еве очень женственной: эти подушки, мягкое, затейливо вышитое покрывало в красных и темно-синих тонах…
— Мне кажется, я ничего не знаю, — сказал Ройс Кейбл после минутного молчания. — Она работала в вечернюю смену. Это должно было измениться к июню: Марджи собиралась стать дневным менеджером. У нас опять было бы одинаковое расписание.
— Как долго она работала в вечернюю смену?
— Примерно восемь месяцев. — Кейбл потер руки, словно не зная, что еще с ними делать. — В этом не было ничего странного — ведь ресторан всего в паре кварталов от дома. Я там ужинал, по крайней мере, раз в неделю. А днем она была свободна, у нее была масса времени на подготовку к свадьбе. Она все взяла на себя. Марджи обожает все делать сама.
— Между вами не возникало проблем?
— Нет. То есть проблемы, конечно, есть у всех, но у нас все было на подъеме. Свадьба! И мне самому ничего не надо было делать, разве что не опоздать к алтарю — у нее все было под контролем. Мы собирались завести детей…
Голос у него задрожал, он откашлялся, слепо уставившись в стену.
— Она не упоминала, что ее кто-то беспокоит? Может быть, кто-нибудь приходил в ресторан, или сюда, или еще куда-нибудь?
— Нет. Я уже говорил тем детективам. Если бы кто-то приставал к Марджи, на работе или где-то еще, она бы мне сказала. Мы же с ней все время разговаривали. Я всегда ее ждал, мы обсуждали, что случилось за день. Она просто не вернулась домой.
— Мистер Кейбл…
— Лучше бы она просто ушла! — Теперь в его голосе выплеснулись эмоции: гнев и страх. — Лучше бы она раздумала со свадьбой, или разлюбила меня, или нашла кого-то другого, или просто ударилась в загул… Но ничего такого не было! С Марджи случилось что-то ужасное. И я не знаю, что мне делать.
— Мистер Кейбл, вы с Марджи посещаете какой-нибудь клуб здоровья или спортзал?
— А? — Кейбл заморгал и со свистом втянул в себя воздух. — Ну да, кто же их не посещает? Мы ходим в «Годные к строевой». Стараемся сходить два-три раза в неделю. По воскресеньям — обязательно, ведь у нас обоих выходной. Занимаемся по два часа, потом выпиваем в баре по стакану сока.
Сок в баре не вписывался в картину. Ева решила зайти с другой стороны, но не успела она заговорить, как Пибоди подняла одну из диванных подушек.
— Какие красивые. Просто уникальные. Мне кажется, они вышиты вручную.
— Это Марджи их делала. Она любит что-нибудь мастерить. — Кейбл провел ладонью по одной из подушек. — Называет себя запойной рукодельницей.
«Есть!» — подумала Ева.
— А вы не знаете, где она покупала материалы?
— Материалы? Я не понимаю.
— Ну, нитки, ткани, — пояснила Пибоди. — Такие детали помогают расследованию, мистер Кейбл.
— Это почти единственное, что мы не делали вместе. — Он заставил себя улыбнуться. — Пару раз она брала меня с собой в магазины, но потом сама от этого отказалась. Она сказала, что мое присутствие давит на нее, заставляет спешить. Марджи ясно видела, что мне скучно. Она соорудила для себя настоящую мастерскую в запасной спальне. Наверно, там есть записи о том, где она брала материалы.
Ева поднялась.
— Можно нам взглянуть?
— Конечно! — Кейбл вскочил на ноги, его глаза опять засветились надеждой. — Вот сюда.
Он провел их в небольшую комнату, где был устроен целый склад тканей, разноцветных ниток, лент, бахромы, багета и еще каких-то вещей, о назначении которых Ева не могла даже догадаться. Все было аккуратно рассортировано. Здесь же стояли швейная и вязальная машины, а также миниатюрный центр связи и обработки данных.
— Можно это включить?
— Да, разумеется. Позвольте, я сам. — Кейбл подошел и включил компьютер.
— Пибоди! — скомандовала Ева.
— У нее все получалось, — продолжал Кейбл, обходя комнату и прикасаясь к отрезам материи. — Плетеное одеяло на постели, вышивки в этническом стиле по всей квартире. А видели диван у нас в гостиной? Марджи подобрала его на свалке, приволокла домой, отремонтировала, перетянула… Она мечтала в один прекрасный день открыть свое дело. Мастерскую или школу ремесел. Что-то в этом роде.
— Лейтенант, вот записи о поставке товара. От 27 февраля и еще одна от 14 марта. «Все ремесла».
Ева кивнула, продолжая просматривать содержимое корзин и расписных шкатулок. Она вынула три мотка репсовой ленты. Одна была темно-синяя, вторая — золотистая. А третья — красная.
— Он рыщет по ремесленным магазинам, — вслух размышляла Ева, идя рядом с Пибоди через парк к замку. — С какой стати такому бугаю рыскать по ремесленным магазинам?
— Может, он замечал их где-то в другом месте и просто шел за ними до магазина?
— Нет. Две совсем разные женщины, но у обеих одно и то же хобби. Одна убита, другая пропала без вести, возможно, мертва. Я тебе гарантирую: когда мы покончим с Надин и отправимся к соседке Брин Мерриуэзер, выяснится, что она тоже увлекалась рукоделием. Мы обнаружим, что хотя бы часть своих запасов она покупала в магазине «Все ремесла» или в каком-нибудь другом из тех, что Мейплвуд и Кейтс тоже посещали. Он встречает их там, они подходят под нужные ему параметры. Он их выслеживает, изучает, а потом он устраивает засаду. — Ева сунула большие пальцы в карманы. — Если это он похитил Кейтс, значит, у него наверняка должны быть собственные колеса. Между рестораном и квартирой просто нет места, где он мог бы изнасиловать, убить, изуродовать ее и спрятать тело. Он должен был увезти ее куда-то.
— Если мы правы насчет Кейтс, значит, он сменил почерк, когда взялся за Мейплвуд, — заметила Пибоди.
Ева покачала головой.
— Не сменил. Усовершенствовал. Кейтс была для него одним из «черновиков». На ней он набивал руку. И наверняка она была не первой. Нищие, ночующие на улице, бродяжки, сбежавшие из дому, наркоманки… Кто угодно из тех, кого не хватятся. Он отточил свою технику до блеска, перед тем как приняться за Элизу Мейплвуд. Может, он работал годами, откуда нам знать?
— Воодушевляющая мысль!
— Все эти женщины для него кого-то символизируют. Мать, сестру или женщину, которая его оттолкнула, отвергла. Обошлась с ним жестоко. Подавляла его. Вот увидишь: когда мы его поймаем, выяснится, что она — этот самый символ — била его или запугивала, заставляла его чувствовать себя слабым и беспомощным. И тут налетят адвокаты и заголосят: «Он страдал, бедный, несчастный сукин сын, он был жертвой! Он не может отвечать по суду!» И прочее вонючее дерьмо в том же роде. Полное дерьмо! Потому что на самом деле никто не отвечает за удушение Элизы Мейплвуд, кроме него самого. Никто.
Пибоди молчала, пока не убедилась, что продолжения не последует.
— Глас вопиющего в пустыне.
Ева тяжело вздохнула:
— Да уж. Где черти носят эту Надин? Не покажется через пять минут — все, мы уходим. Нам надо расследовать дело Мерриуэзер.
— Мы пришли на пару минут раньше срока.
— Похоже на то. — Вздохнув, Ева села на траву и подтянула колени к груди. — Ты в детстве играла в парках?
— Конечно. — Радуясь, что буря миновала, Пибоди села на траву рядом с ней. — Квакерское воспитание. Простота во всем. Близость к природе. А вы?
— Нет. Пару раз была в этом, как его. В летнем лагере. — «Где всем заправляли настоящие нацисты, — добавила Ева про себя. — Дохнуть свободно не давали». — Здесь, в общем-то, не так уж плохо, — добавила она вслух. — Все-таки знаешь, что ты в городе.
— Не хотите ощутить близость к природе?
— Да эта хваленая природа тебя убьет и даже не заметит!
Подняв голову, Ева увидела Надин, пересекавшую лужайку в сопровождении оператора.
— Какого черта она на каблуках? Знала же, что идти придется по траве!
— Потому что туфли у нее прикольные и ноги выглядят потрясно.
Мысленно Ева была вынуждена признать, что Надин вообще выглядит потрясно: от светлых мелированных волос до носочков «прикольных» туфель. У нее было остренькое лисье личико с ничего не упускающими зелеными глазами и стройное тело, которые выгодно подчеркивал надетый специально «под камеру» ярко-красный костюм.
Надин Ферст была умна, коварна и цинична. Ева так до конца и не понимала, почему они стали подругами.
— Даллас, Пибоди! Вы образуете прелестную пасторальную группу. Прямо-таки пара пастушек! Давайте перейдем вон туда, — Надин указала на камеру. — Я хочу заснять замок на заднем плане. Есть что-то горяченькое? — обратилась она к Еве. — Могу пустить в прямой эфир.
— Нет. И интервью будет коротким. Можно сказать, лаконичным.
— Как скажешь. — Надин вынула компактную пудру, посмотрелась в зеркальце и промокнула нос тонюсенькой, как папиросная бумага, губочкой. — Кто будет говорить?
— Вот она. — Ева ткнула пальцем в Пибоди.
— Я?!
— Давайте начнем.
Надин кивнула оператору, расправила плечи и слегка тряхнула волосами. Ее непринужденная улыбка сменилась серьезным, озабоченным выражением.
— С вами Надин Ферст. Я нахожусь в Центральном парке. Со мной лейтенант Ева Даллас и детектив Делия Пибоди из отдела убийств Нью-Йоркского департамента полиции и безопасности. Позади нас замок Бельведер, одна из уникальных достопримечательностей Нью-Йорка, недавно ставшая местом жестокого убийства. Элиза Мейплвуд, женщина, которая жила и работала неподалеку отсюда, одинокая мать четырехлетнего ребенка, подверглась нападению совсем рядом с тем местом, где мы сейчас находимся. Она была жестоко изнасилована и убита. Детектив Пибоди, я знаю, что ваша следственная бригада занимается раскрытием убийства Элизы Мейплвуд. Не могли бы вы рассказать нам о продвижении дела по задержанию ее убийцы?
— Мы активно разрабатываем все версии и используем все имеющиеся у нас ресурсы.
— Вы уверены, что вам удастся произвести арест?
«Не испогань все дело! — приказала себе Пибоди. — Не вздумай лопухнуться».
— По делу проводятся активные следственные действия. Лейтенант Даллас и я продолжаем работу по выявлению личности преступника, напавшего на мисс Мейплвуд, собираем улики и свидетельские показания. Надеюсь, что в конечном счете все это приведет к задержанию преступника.
— Не могли бы вы поподробнее рассказать нам об этих уликах?
— Я не вправе раскрывать специфические детали данного расследования, так как это может повредить следствию и помешать изобличению преступника в суде.
— У вас как у женщины, детектив, возникает личное отношение к данному преступлению?
Пибоди собралась уже все отрицать, но вовремя вспомнила, что у этого интервью есть тайная цель.
— Как полицейский я обязана сохранять объективность в любом расследовании. На личном уровне невозможно не испытывать сочувствия к жертве любого преступления и негодования по отношению к преступнику, но нельзя позволять этому сочувствию и этому негодованию возобладать над объективностью и помешать расследованию. Мы всегда и во всем должны исходить прежде всего из интересов жертвы. Как у женщины у меня вызывает и сочувствие, и негодование то, что произошло с Элизой Мейплвуд. Как офицер полиции я хочу, чтобы человек, ответственный за ее страдания, за страдания ее родных и друзей, был найден и понес наказание.
— Вы согласны, лейтенант Даллас?
— Да, согласна. Женщина вышла из дома, собираясь погулять с собакой в крупнейшем парке города. У нее была отнята жизнь, и одного этого уже достаточно для негодования. Но жизнь была отнята у нее умышленно, со зверской жестокостью. Как полицейский и как женщина я буду преследовать человека, который отнял жизнь у Элизы Мейплвуд, чего бы мне это ни стоило. И сколько бы времени это ни заняло, я не остановлюсь, пока он не предстанет перед судом.
— В чем заключалась особая жестокость, о которой вы упомянули?
— В данный момент эта деталь преступления не предназначена для предания гласности.
— Вы не считаете, что публика имеет право знать, лейтенант?
— Не думаю, что публика имеет право знать все. И я убеждена, что средства массовой информации обязаны уважать решение городского департамента полиции сохранить в тайне некоторые детали. Мы делаем это не для того, чтобы лишить публику ее прав, но лишь для того, чтобы не повредить расследованию. — Ева нахмурилась. — Надин, — продолжала она, и Надин растерянно заморгала: Ева никогда не обращалась к ней по имени прямо в эфире, — мы с вами женщины на руководящих постах, если можно так сказать. Как бы ни возмущало нас подобное преступление, а в данном случае речь идет о преступлении, специально направленном против женщин, мы обязаны сохранять профессионализм в нашей работе. Это наш долг. И мне представляется необычайно важным, что в этом деле, в деле Элизы Мейплвуд, на ее стороне выступили именно женщины. Именно женщины доведут это дело до конца и позаботятся о том, чтобы ее убийца был наказан по всей строгости закона.
Надин хотела еще что-то сказать, но Ева покачала головой.
— Это все. Выключите камеру.
— У меня есть еще вопросы.
— Это все, — повторила Ева. — Давай прогуляемся.
— Но… — Надин оставалось только вздохнуть, так как Ева уже зашагала прочь. — Эй, притормози! Я все-таки на каблуках.
— Ты сама их надела, подруга.
— Ты носишь оружие, я ношу каблуки. Это инструменты нашего ремесла. — Надин подхватила Еву под руку, чтобы заставить ее замедлить шаг. — Теперь скажи мне не для эфира: что означал этот последний монолог?
— Это было личное послание убийце.
— Расскажи мне, что он с ней сделал. Меня это с ума сводит.
— Он вырезал у нее глаза.
— Господи! — Надин устремила взгляд в чащу деревьев. — О господи! Она была уже мертва?
— Да.
— И на том спасибо. Значит, по городу рыщет психопат, зацикленный на ненависти к женщинам? Не лично к Мейплвуд?
— Это моя рабочая теория.
— Вот почему ты предложила это интервью… Три женщины. Умный ход!
— Скажи, ты знакома с Брин Мерриуэзер?
— Брин? — Надин резко повернула голову. — О боже, боже, боже, вы нашли ее? — Она крепко схватила Еву за руку. — Она мертва? Этот ублюдок убил и ее тоже?
— Нет, ее пока не нашли. Я не знаю, жива ли она, но полагаю, что мертва. И не исключено, что это связано с ним. Что ты о ней знаешь?
— Она была милая, славная, трудолюбивая женщина. Она обожала своего сына… Господи, неужели он убивает матерей-одиночек?
— Нет, я так не думаю.
— Дай мне секунду подумать. — Надин отошла на несколько шагов, обхватив себя руками за плечи. — Мы не были закадычными подружками или что-то в этом роде. Просто у нас сложились хорошие отношения на работе. Она мне нравилась, я ценила ее профессионализм. Я работала с ней в одну смену… в тот самый вечер, когда она исчезла. Я ушла около семи, а она отвечала за одиннадцатичасовой выпуск новостей, значит, оставалась до полуночи. Все, что я знаю, стало мне известно из вторых рук, но сведения надежные. — Надин повернула назад. — Она отметила время на выходе, ушла со студии сразу по окончании смены. Скорее всего, поехала домой на метро, она всегда так делала. Один из парней видел, как она уходила, крикнул вслед: «Спокойной ночи!» Она ему помахала. Насколько мне известно, он был последним, кто видел ее на студии. Он сказал, что она ушла в восточном направлении. В сторону метро.
— Она занималась рукоделием?
— Рукоделием?
— Ты знаешь, что такое рукоделие, Надин!
— Да, конечно… Точно, у нее постоянно руки были заняты! Она вечно таскала с собой рабочую корзинку с какими-то заготовками. Использовала каждую свободную минуту — перерывы, простои… А что, это как-то связано?
— Похоже на то. Послушай, ты не знакома с каким-нибудь здоровенным культуристом? На канале такие есть?
Надин покачала головой.
— Те, кто выступает в эфире, разумеется, поддерживают форму: ходят в спортзал, прибегают к услугам пластических хирургов — все, что угодно, лишь бы сохранить стройность. Но публика не жаждет, чтобы новости и развлечения ей преподносили здоровенные качки. Конечно, есть у нас крепкие парни среди техников, но никто из них не подходит под определение культуриста. А что, это его приметы?
— Еще одна рабочая теория.
— Послушай, Даллас, когда закончишь это дело, я потребую у тебя подробного интервью. А если это коснулось Брин, я сделаю подробное интервью с тобой и с Пибоди в нашей студии. Брин была одной из нас.
— Ты все равно потребуешь интервью, даже если ее это не коснулось.
— Да, потребую. — Надин улыбнулась. — Но если это затрагивает кого-то из наших, мне это жизненно необходимо. К черту объективность. Это дело личное.
— Я поняла.
9
Насколько удалось выяснить, у нее не было серьезных романтических привязанностей, не было никаких врагов. Она была здорова и пребывала в хорошем настроении: собиралась свозить сына в Диснейленд.
Ева взяла копии файлов и личных заметок следователей.
— Дозвонись до Надин, — приказала она Пибоди. — Давай устроим это интервью возле замка. Через час. Нет, через полтора часа.
Они встретились с Ройсом Кейблом в его квартире. Он открыл, не дожидаясь звонка, и взглянул на них со страхом и надеждой.
— Вы что-то узнали о Марджи?
— Мистер Кейбл, как я уже сказала вам по телефону, мы ведем расследование. Я лейтенант Даллас. Это моя напарница, детектив Пибоди. Можно нам войти?
— Да, конечно. Входите. — Кейбл нервно провел рукой по длинным волнистым каштановым волосам. — Я просто подумал… мне хотелось встретиться с вами здесь, а не на работе, потому что я подумал: вдруг вы что-то обнаружили? Вдруг вы нашли ее? Вдруг вы просто не хотели говорить мне по телефону?.. — Он окинул невидящим взглядом комнату, покачал головой. — Извините, я даже не пригласил вас сесть. А детективы Лэнсинг и Джонс еще работают?
— Работают. Мы исследуем другую версию. Расскажите нам все, что знаете, это может нам помочь.
— Что я знаю… — Он сел на темно-зеленый диван, забросанный множеством хорошеньких подушечек.
Стены были выкрашены в тускло-золотистый цвет. Обстановка показалась Еве очень женственной: эти подушки, мягкое, затейливо вышитое покрывало в красных и темно-синих тонах…
— Мне кажется, я ничего не знаю, — сказал Ройс Кейбл после минутного молчания. — Она работала в вечернюю смену. Это должно было измениться к июню: Марджи собиралась стать дневным менеджером. У нас опять было бы одинаковое расписание.
— Как долго она работала в вечернюю смену?
— Примерно восемь месяцев. — Кейбл потер руки, словно не зная, что еще с ними делать. — В этом не было ничего странного — ведь ресторан всего в паре кварталов от дома. Я там ужинал, по крайней мере, раз в неделю. А днем она была свободна, у нее была масса времени на подготовку к свадьбе. Она все взяла на себя. Марджи обожает все делать сама.
— Между вами не возникало проблем?
— Нет. То есть проблемы, конечно, есть у всех, но у нас все было на подъеме. Свадьба! И мне самому ничего не надо было делать, разве что не опоздать к алтарю — у нее все было под контролем. Мы собирались завести детей…
Голос у него задрожал, он откашлялся, слепо уставившись в стену.
— Она не упоминала, что ее кто-то беспокоит? Может быть, кто-нибудь приходил в ресторан, или сюда, или еще куда-нибудь?
— Нет. Я уже говорил тем детективам. Если бы кто-то приставал к Марджи, на работе или где-то еще, она бы мне сказала. Мы же с ней все время разговаривали. Я всегда ее ждал, мы обсуждали, что случилось за день. Она просто не вернулась домой.
— Мистер Кейбл…
— Лучше бы она просто ушла! — Теперь в его голосе выплеснулись эмоции: гнев и страх. — Лучше бы она раздумала со свадьбой, или разлюбила меня, или нашла кого-то другого, или просто ударилась в загул… Но ничего такого не было! С Марджи случилось что-то ужасное. И я не знаю, что мне делать.
— Мистер Кейбл, вы с Марджи посещаете какой-нибудь клуб здоровья или спортзал?
— А? — Кейбл заморгал и со свистом втянул в себя воздух. — Ну да, кто же их не посещает? Мы ходим в «Годные к строевой». Стараемся сходить два-три раза в неделю. По воскресеньям — обязательно, ведь у нас обоих выходной. Занимаемся по два часа, потом выпиваем в баре по стакану сока.
Сок в баре не вписывался в картину. Ева решила зайти с другой стороны, но не успела она заговорить, как Пибоди подняла одну из диванных подушек.
— Какие красивые. Просто уникальные. Мне кажется, они вышиты вручную.
— Это Марджи их делала. Она любит что-нибудь мастерить. — Кейбл провел ладонью по одной из подушек. — Называет себя запойной рукодельницей.
«Есть!» — подумала Ева.
— А вы не знаете, где она покупала материалы?
— Материалы? Я не понимаю.
— Ну, нитки, ткани, — пояснила Пибоди. — Такие детали помогают расследованию, мистер Кейбл.
— Это почти единственное, что мы не делали вместе. — Он заставил себя улыбнуться. — Пару раз она брала меня с собой в магазины, но потом сама от этого отказалась. Она сказала, что мое присутствие давит на нее, заставляет спешить. Марджи ясно видела, что мне скучно. Она соорудила для себя настоящую мастерскую в запасной спальне. Наверно, там есть записи о том, где она брала материалы.
Ева поднялась.
— Можно нам взглянуть?
— Конечно! — Кейбл вскочил на ноги, его глаза опять засветились надеждой. — Вот сюда.
Он провел их в небольшую комнату, где был устроен целый склад тканей, разноцветных ниток, лент, бахромы, багета и еще каких-то вещей, о назначении которых Ева не могла даже догадаться. Все было аккуратно рассортировано. Здесь же стояли швейная и вязальная машины, а также миниатюрный центр связи и обработки данных.
— Можно это включить?
— Да, разумеется. Позвольте, я сам. — Кейбл подошел и включил компьютер.
— Пибоди! — скомандовала Ева.
— У нее все получалось, — продолжал Кейбл, обходя комнату и прикасаясь к отрезам материи. — Плетеное одеяло на постели, вышивки в этническом стиле по всей квартире. А видели диван у нас в гостиной? Марджи подобрала его на свалке, приволокла домой, отремонтировала, перетянула… Она мечтала в один прекрасный день открыть свое дело. Мастерскую или школу ремесел. Что-то в этом роде.
— Лейтенант, вот записи о поставке товара. От 27 февраля и еще одна от 14 марта. «Все ремесла».
Ева кивнула, продолжая просматривать содержимое корзин и расписных шкатулок. Она вынула три мотка репсовой ленты. Одна была темно-синяя, вторая — золотистая. А третья — красная.
— Он рыщет по ремесленным магазинам, — вслух размышляла Ева, идя рядом с Пибоди через парк к замку. — С какой стати такому бугаю рыскать по ремесленным магазинам?
— Может, он замечал их где-то в другом месте и просто шел за ними до магазина?
— Нет. Две совсем разные женщины, но у обеих одно и то же хобби. Одна убита, другая пропала без вести, возможно, мертва. Я тебе гарантирую: когда мы покончим с Надин и отправимся к соседке Брин Мерриуэзер, выяснится, что она тоже увлекалась рукоделием. Мы обнаружим, что хотя бы часть своих запасов она покупала в магазине «Все ремесла» или в каком-нибудь другом из тех, что Мейплвуд и Кейтс тоже посещали. Он встречает их там, они подходят под нужные ему параметры. Он их выслеживает, изучает, а потом он устраивает засаду. — Ева сунула большие пальцы в карманы. — Если это он похитил Кейтс, значит, у него наверняка должны быть собственные колеса. Между рестораном и квартирой просто нет места, где он мог бы изнасиловать, убить, изуродовать ее и спрятать тело. Он должен был увезти ее куда-то.
— Если мы правы насчет Кейтс, значит, он сменил почерк, когда взялся за Мейплвуд, — заметила Пибоди.
Ева покачала головой.
— Не сменил. Усовершенствовал. Кейтс была для него одним из «черновиков». На ней он набивал руку. И наверняка она была не первой. Нищие, ночующие на улице, бродяжки, сбежавшие из дому, наркоманки… Кто угодно из тех, кого не хватятся. Он отточил свою технику до блеска, перед тем как приняться за Элизу Мейплвуд. Может, он работал годами, откуда нам знать?
— Воодушевляющая мысль!
— Все эти женщины для него кого-то символизируют. Мать, сестру или женщину, которая его оттолкнула, отвергла. Обошлась с ним жестоко. Подавляла его. Вот увидишь: когда мы его поймаем, выяснится, что она — этот самый символ — била его или запугивала, заставляла его чувствовать себя слабым и беспомощным. И тут налетят адвокаты и заголосят: «Он страдал, бедный, несчастный сукин сын, он был жертвой! Он не может отвечать по суду!» И прочее вонючее дерьмо в том же роде. Полное дерьмо! Потому что на самом деле никто не отвечает за удушение Элизы Мейплвуд, кроме него самого. Никто.
Пибоди молчала, пока не убедилась, что продолжения не последует.
— Глас вопиющего в пустыне.
Ева тяжело вздохнула:
— Да уж. Где черти носят эту Надин? Не покажется через пять минут — все, мы уходим. Нам надо расследовать дело Мерриуэзер.
— Мы пришли на пару минут раньше срока.
— Похоже на то. — Вздохнув, Ева села на траву и подтянула колени к груди. — Ты в детстве играла в парках?
— Конечно. — Радуясь, что буря миновала, Пибоди села на траву рядом с ней. — Квакерское воспитание. Простота во всем. Близость к природе. А вы?
— Нет. Пару раз была в этом, как его. В летнем лагере. — «Где всем заправляли настоящие нацисты, — добавила Ева про себя. — Дохнуть свободно не давали». — Здесь, в общем-то, не так уж плохо, — добавила она вслух. — Все-таки знаешь, что ты в городе.
— Не хотите ощутить близость к природе?
— Да эта хваленая природа тебя убьет и даже не заметит!
Подняв голову, Ева увидела Надин, пересекавшую лужайку в сопровождении оператора.
— Какого черта она на каблуках? Знала же, что идти придется по траве!
— Потому что туфли у нее прикольные и ноги выглядят потрясно.
Мысленно Ева была вынуждена признать, что Надин вообще выглядит потрясно: от светлых мелированных волос до носочков «прикольных» туфель. У нее было остренькое лисье личико с ничего не упускающими зелеными глазами и стройное тело, которые выгодно подчеркивал надетый специально «под камеру» ярко-красный костюм.
Надин Ферст была умна, коварна и цинична. Ева так до конца и не понимала, почему они стали подругами.
— Даллас, Пибоди! Вы образуете прелестную пасторальную группу. Прямо-таки пара пастушек! Давайте перейдем вон туда, — Надин указала на камеру. — Я хочу заснять замок на заднем плане. Есть что-то горяченькое? — обратилась она к Еве. — Могу пустить в прямой эфир.
— Нет. И интервью будет коротким. Можно сказать, лаконичным.
— Как скажешь. — Надин вынула компактную пудру, посмотрелась в зеркальце и промокнула нос тонюсенькой, как папиросная бумага, губочкой. — Кто будет говорить?
— Вот она. — Ева ткнула пальцем в Пибоди.
— Я?!
— Давайте начнем.
Надин кивнула оператору, расправила плечи и слегка тряхнула волосами. Ее непринужденная улыбка сменилась серьезным, озабоченным выражением.
— С вами Надин Ферст. Я нахожусь в Центральном парке. Со мной лейтенант Ева Даллас и детектив Делия Пибоди из отдела убийств Нью-Йоркского департамента полиции и безопасности. Позади нас замок Бельведер, одна из уникальных достопримечательностей Нью-Йорка, недавно ставшая местом жестокого убийства. Элиза Мейплвуд, женщина, которая жила и работала неподалеку отсюда, одинокая мать четырехлетнего ребенка, подверглась нападению совсем рядом с тем местом, где мы сейчас находимся. Она была жестоко изнасилована и убита. Детектив Пибоди, я знаю, что ваша следственная бригада занимается раскрытием убийства Элизы Мейплвуд. Не могли бы вы рассказать нам о продвижении дела по задержанию ее убийцы?
— Мы активно разрабатываем все версии и используем все имеющиеся у нас ресурсы.
— Вы уверены, что вам удастся произвести арест?
«Не испогань все дело! — приказала себе Пибоди. — Не вздумай лопухнуться».
— По делу проводятся активные следственные действия. Лейтенант Даллас и я продолжаем работу по выявлению личности преступника, напавшего на мисс Мейплвуд, собираем улики и свидетельские показания. Надеюсь, что в конечном счете все это приведет к задержанию преступника.
— Не могли бы вы поподробнее рассказать нам об этих уликах?
— Я не вправе раскрывать специфические детали данного расследования, так как это может повредить следствию и помешать изобличению преступника в суде.
— У вас как у женщины, детектив, возникает личное отношение к данному преступлению?
Пибоди собралась уже все отрицать, но вовремя вспомнила, что у этого интервью есть тайная цель.
— Как полицейский я обязана сохранять объективность в любом расследовании. На личном уровне невозможно не испытывать сочувствия к жертве любого преступления и негодования по отношению к преступнику, но нельзя позволять этому сочувствию и этому негодованию возобладать над объективностью и помешать расследованию. Мы всегда и во всем должны исходить прежде всего из интересов жертвы. Как у женщины у меня вызывает и сочувствие, и негодование то, что произошло с Элизой Мейплвуд. Как офицер полиции я хочу, чтобы человек, ответственный за ее страдания, за страдания ее родных и друзей, был найден и понес наказание.
— Вы согласны, лейтенант Даллас?
— Да, согласна. Женщина вышла из дома, собираясь погулять с собакой в крупнейшем парке города. У нее была отнята жизнь, и одного этого уже достаточно для негодования. Но жизнь была отнята у нее умышленно, со зверской жестокостью. Как полицейский и как женщина я буду преследовать человека, который отнял жизнь у Элизы Мейплвуд, чего бы мне это ни стоило. И сколько бы времени это ни заняло, я не остановлюсь, пока он не предстанет перед судом.
— В чем заключалась особая жестокость, о которой вы упомянули?
— В данный момент эта деталь преступления не предназначена для предания гласности.
— Вы не считаете, что публика имеет право знать, лейтенант?
— Не думаю, что публика имеет право знать все. И я убеждена, что средства массовой информации обязаны уважать решение городского департамента полиции сохранить в тайне некоторые детали. Мы делаем это не для того, чтобы лишить публику ее прав, но лишь для того, чтобы не повредить расследованию. — Ева нахмурилась. — Надин, — продолжала она, и Надин растерянно заморгала: Ева никогда не обращалась к ней по имени прямо в эфире, — мы с вами женщины на руководящих постах, если можно так сказать. Как бы ни возмущало нас подобное преступление, а в данном случае речь идет о преступлении, специально направленном против женщин, мы обязаны сохранять профессионализм в нашей работе. Это наш долг. И мне представляется необычайно важным, что в этом деле, в деле Элизы Мейплвуд, на ее стороне выступили именно женщины. Именно женщины доведут это дело до конца и позаботятся о том, чтобы ее убийца был наказан по всей строгости закона.
Надин хотела еще что-то сказать, но Ева покачала головой.
— Это все. Выключите камеру.
— У меня есть еще вопросы.
— Это все, — повторила Ева. — Давай прогуляемся.
— Но… — Надин оставалось только вздохнуть, так как Ева уже зашагала прочь. — Эй, притормози! Я все-таки на каблуках.
— Ты сама их надела, подруга.
— Ты носишь оружие, я ношу каблуки. Это инструменты нашего ремесла. — Надин подхватила Еву под руку, чтобы заставить ее замедлить шаг. — Теперь скажи мне не для эфира: что означал этот последний монолог?
— Это было личное послание убийце.
— Расскажи мне, что он с ней сделал. Меня это с ума сводит.
— Он вырезал у нее глаза.
— Господи! — Надин устремила взгляд в чащу деревьев. — О господи! Она была уже мертва?
— Да.
— И на том спасибо. Значит, по городу рыщет психопат, зацикленный на ненависти к женщинам? Не лично к Мейплвуд?
— Это моя рабочая теория.
— Вот почему ты предложила это интервью… Три женщины. Умный ход!
— Скажи, ты знакома с Брин Мерриуэзер?
— Брин? — Надин резко повернула голову. — О боже, боже, боже, вы нашли ее? — Она крепко схватила Еву за руку. — Она мертва? Этот ублюдок убил и ее тоже?
— Нет, ее пока не нашли. Я не знаю, жива ли она, но полагаю, что мертва. И не исключено, что это связано с ним. Что ты о ней знаешь?
— Она была милая, славная, трудолюбивая женщина. Она обожала своего сына… Господи, неужели он убивает матерей-одиночек?
— Нет, я так не думаю.
— Дай мне секунду подумать. — Надин отошла на несколько шагов, обхватив себя руками за плечи. — Мы не были закадычными подружками или что-то в этом роде. Просто у нас сложились хорошие отношения на работе. Она мне нравилась, я ценила ее профессионализм. Я работала с ней в одну смену… в тот самый вечер, когда она исчезла. Я ушла около семи, а она отвечала за одиннадцатичасовой выпуск новостей, значит, оставалась до полуночи. Все, что я знаю, стало мне известно из вторых рук, но сведения надежные. — Надин повернула назад. — Она отметила время на выходе, ушла со студии сразу по окончании смены. Скорее всего, поехала домой на метро, она всегда так делала. Один из парней видел, как она уходила, крикнул вслед: «Спокойной ночи!» Она ему помахала. Насколько мне известно, он был последним, кто видел ее на студии. Он сказал, что она ушла в восточном направлении. В сторону метро.
— Она занималась рукоделием?
— Рукоделием?
— Ты знаешь, что такое рукоделие, Надин!
— Да, конечно… Точно, у нее постоянно руки были заняты! Она вечно таскала с собой рабочую корзинку с какими-то заготовками. Использовала каждую свободную минуту — перерывы, простои… А что, это как-то связано?
— Похоже на то. Послушай, ты не знакома с каким-нибудь здоровенным культуристом? На канале такие есть?
Надин покачала головой.
— Те, кто выступает в эфире, разумеется, поддерживают форму: ходят в спортзал, прибегают к услугам пластических хирургов — все, что угодно, лишь бы сохранить стройность. Но публика не жаждет, чтобы новости и развлечения ей преподносили здоровенные качки. Конечно, есть у нас крепкие парни среди техников, но никто из них не подходит под определение культуриста. А что, это его приметы?
— Еще одна рабочая теория.
— Послушай, Даллас, когда закончишь это дело, я потребую у тебя подробного интервью. А если это коснулось Брин, я сделаю подробное интервью с тобой и с Пибоди в нашей студии. Брин была одной из нас.
— Ты все равно потребуешь интервью, даже если ее это не коснулось.
— Да, потребую. — Надин улыбнулась. — Но если это затрагивает кого-то из наших, мне это жизненно необходимо. К черту объективность. Это дело личное.
— Я поняла.
9
Чтобы сэкономить время, Ева договорилась о встрече с соседкой Брин Мерриуэзер в квартире самой Брин. В квартиру она вошла, пустив в ход универсальную полицейскую отмычку. Обстановка была уютной и жизнерадостной, но душный, застоявшийся воздух говорил о том, что здесь никто не живет.
— Ее семья оплачивает аренду, — пояснила Анналу Харбор, женщина лет шестидесяти, окидывая квартиру унылым взглядом. — Я до сих пор прихожу раз в неделю полить ее цветы. Проветривала пару раз, но… Я живу этажом выше.
— Да, мэм.
— Ее муж забрал Джесса, ее маленького сынишку. До чего же я по нему скучаю! Такой чудный мальчик! — Она указала на снимок в рамочке, с которого улыбался маленький мальчик в бейсболке набекрень. — Брин ни за что не бросила бы его, пока дышала. Вот почему я уверена, что она уже не дышит. Вы ведь из отдела убийств? Я вас узнала. Видела по телевизору.
— Мы ничего точно не знаем, миссис Харбор. Мы лишь предполагаем…
— Можете сказать мне прямо, лейтенант Даллас. — Голос прозвучал твердо и несколько чопорно. — Я не сплетница и не страдаю нездоровым любопытством. Я любила эту девочку как родную дочь, и от меня будет больше толку, если вы перестанете со мной церемониться.
Ева тяжело вздохнула.
— Хорошо, миссис Харбор. Вероятность того, что она мертва, очень велика. Причем ее смерть может быть связана с другим делом, которое мы сейчас расследуем.
— Убийство в Центральном парке? Убийство с изнасилованием? Я слежу за хроникой. — Старуха так крепко сжала губы, что они побелели. — Чем я могу вам помочь?
— Где мисс Мерриуэзер держит свои материалы для рукоделия?
— Здесь. — Миссис Харбор провела их в небольшую комнату, оборудованную двумя рабочими прилавками, несколькими шкафчиками, расписанными вручную, и машинами, которые Ева уже привыкла ассоциировать с подобными местами.
— Видите, она устроила здесь общую комнату для себя и Джесса. Вон там его игрушки, тут ее рабочий стол. Так они могли проводить время вместе. Брин любила что-нибудь мастерить. Связала мне чудесное покрывало на прошлое Рождество.
Ева стала открывать шкафчики, пока Пибоди занялась компьютером. В одном из шкафов она нашла несколько мотков цветной репсовой ленты.
— Она посещала «Все ремесла» и еще пару магазинов из нашего списка, — объявила Пибоди.
— Миссис Харбор, нам придется забрать ее компьютер, телефон и еще кое-какие вещи в качестве вещественных доказательств. Вы не могли бы дать мне номер ее ближайших родственников?
— Берите все, что вам нужно. Ее мать просила меня во всем сотрудничать с полицией. Я сама ей позвоню.
— Моя напарница выдаст вам расписку.
— Хорошо. Нам всем будет легче, если мы узнаем правду. — Анналу Харбор огляделась кругом и снова плотно сжала дрогнувшие губы. — Как бы это ни было страшно, лучше знать наверняка.
— Да, мэм, конечно. Я понимаю, вас уже допрашивали другие детективы, но мне тоже нужно задать вам несколько вопросов.
— Да, пожалуйста. Не могли бы мы присесть? Мне хотелось бы сесть.
— Если эти три женщины как-то связаны, — начала Пибоди, когда они вернулись в машину, — трудно себе представить, что никто из их близких или знакомых не видел этого типа. Если мы не ошиблись с его приметами, вряд ли он сливается со стенами.
Ева пожала плечами:
— Он осторожен.
— Может, попробуем провести еще один сеанс с Селиной?
— Пока нет. Мне нужно время подумать.
Ева устроилась у себя в кабинете, закинула ноги на стол и закрыла глаза, стараясь мысленно представить себе образ действий преступника. Ей было непонятно одно: почему он ничего не боится? Ясно же, что орудие убийства он приобрел в одном из магазинов, которые посещала жертва; еще немного — и будет установлено точное место его приобретения. Может, он считает, что полиции не удастся установить источник по лабораторным тестам, так как речь идет о ничем не примечательном товаре широкого спроса?
Или ленту покупал кто-то другой? И все равно ведь он наверняка бывал в магазинах или где-то рядом, когда наблюдал за своими будущими жертвами! Но его это не пугало, как не пугала и перспектива быть застигнутым на месте преступления, когда он напал на Элизу в городском парке.
Может быть, как многие другие психопаты, он считал себя неуязвимым? Был уверен, что его не поймают? А может быть, наоборот, какая-то часть его души молила, чтобы его поймали?
Остановите меня. Найдите меня. Поймайте меня…
Как бы то ни было, он наслаждался фактором риска. Может, именно это его и возбуждает? Возбуждает все: выслеживание, выбор жертвы, ожидание в засаде, предвкушение. Итак, награда: физическое насилие, сексуальное насилие, убийство при помощи предмета, считающегося традиционно женским потребительским товаром, оставленного на теле в виде украшения.
Наслаждение: обладание силой, позволяющей подавить, овладеть и убить. Силой, достаточной для того, чтобы унести мертвое тело. Обычному мужчине такое не под силу.
Высшее торжество: удаление глаз. «Присваивание глаз», — подумала Ева. Укладывание тела в особой позе в специально выбранном месте.
Скоро он опять возбудится. Если не сейчас, то очень скоро.
Она спустила ноги со стола, составила ежедневный отчет, собрала необходимые документы, чтобы вечером поработать дома, и подошла к столу Пибоди.
— Пройдусь по спортзалам. Двигаться буду из верхней части города на юг. Если ты со мной, тебе потом придется самой добираться до дому.
— Ни за что не упущу шанс поглазеть на больших потных парней. Правда, позже шести я задержаться не смогу, если только мы не нападем на след. У нас с Макнабом сегодня упаковочное свидание.
— Упаковочное свидание?
— Ну да, нам надо упаковать мои вещи. Через пару дней мы переезжаем в нашу общую квартиру, — напомнила Пибоди. — У меня до сих пор поджилки трясутся!
— Ты даже не представляешь, что трясется у меня, — сказала Ева и зашагала к дверям.
Пибоди хихикнула, поспешая следом.
Битых два часа они расспрашивали мужчин с развитыми грудными мышцами и мощными, как древесные стволы, ногами в помещениях, густо насыщенных тестостероном[6]. Но Пибоди осталась недовольна. Большинство клиентов этих чисто мужских заведений почему-то предпочитали глазеть на самих себя или друг на друга, вместо того чтобы проявить интерес к некоему полицейскому детективу.
«Это было все равно что ловить рыбу удочкой», — думала Ева, возвращаясь домой. За все это время она ни разу не почувствовала, чтобы кто-то взял наживку. Что ж, она начнет проверять имена, вот и все. У нее уже набралось несколько сотен взятых из списков членов и подписчиков этих клубов. Вдруг у кого-то есть судимости или приводы за преступления на сексуальной почве? Он же не вчера ступил на эту дорожку. Кроме того, он наверняка одинок, это позволит еще больше сократить список. Он не гомосексуалист — во всяком случае, сам себя таковым не считает. Он не работает в ночную смену. По ночам он убивает.
Ни на месте преступления, ни на месте обнаружения тела человеческих волос не найдено. Тут есть две гипотезы: либо он обработал себя изолирующим составом буквально с головы до ног, либо, как многие из этих парней, одержимых культом тела, регулярно занимался эпиляцией.
— Ее семья оплачивает аренду, — пояснила Анналу Харбор, женщина лет шестидесяти, окидывая квартиру унылым взглядом. — Я до сих пор прихожу раз в неделю полить ее цветы. Проветривала пару раз, но… Я живу этажом выше.
— Да, мэм.
— Ее муж забрал Джесса, ее маленького сынишку. До чего же я по нему скучаю! Такой чудный мальчик! — Она указала на снимок в рамочке, с которого улыбался маленький мальчик в бейсболке набекрень. — Брин ни за что не бросила бы его, пока дышала. Вот почему я уверена, что она уже не дышит. Вы ведь из отдела убийств? Я вас узнала. Видела по телевизору.
— Мы ничего точно не знаем, миссис Харбор. Мы лишь предполагаем…
— Можете сказать мне прямо, лейтенант Даллас. — Голос прозвучал твердо и несколько чопорно. — Я не сплетница и не страдаю нездоровым любопытством. Я любила эту девочку как родную дочь, и от меня будет больше толку, если вы перестанете со мной церемониться.
Ева тяжело вздохнула.
— Хорошо, миссис Харбор. Вероятность того, что она мертва, очень велика. Причем ее смерть может быть связана с другим делом, которое мы сейчас расследуем.
— Убийство в Центральном парке? Убийство с изнасилованием? Я слежу за хроникой. — Старуха так крепко сжала губы, что они побелели. — Чем я могу вам помочь?
— Где мисс Мерриуэзер держит свои материалы для рукоделия?
— Здесь. — Миссис Харбор провела их в небольшую комнату, оборудованную двумя рабочими прилавками, несколькими шкафчиками, расписанными вручную, и машинами, которые Ева уже привыкла ассоциировать с подобными местами.
— Видите, она устроила здесь общую комнату для себя и Джесса. Вон там его игрушки, тут ее рабочий стол. Так они могли проводить время вместе. Брин любила что-нибудь мастерить. Связала мне чудесное покрывало на прошлое Рождество.
Ева стала открывать шкафчики, пока Пибоди занялась компьютером. В одном из шкафов она нашла несколько мотков цветной репсовой ленты.
— Она посещала «Все ремесла» и еще пару магазинов из нашего списка, — объявила Пибоди.
— Миссис Харбор, нам придется забрать ее компьютер, телефон и еще кое-какие вещи в качестве вещественных доказательств. Вы не могли бы дать мне номер ее ближайших родственников?
— Берите все, что вам нужно. Ее мать просила меня во всем сотрудничать с полицией. Я сама ей позвоню.
— Моя напарница выдаст вам расписку.
— Хорошо. Нам всем будет легче, если мы узнаем правду. — Анналу Харбор огляделась кругом и снова плотно сжала дрогнувшие губы. — Как бы это ни было страшно, лучше знать наверняка.
— Да, мэм, конечно. Я понимаю, вас уже допрашивали другие детективы, но мне тоже нужно задать вам несколько вопросов.
— Да, пожалуйста. Не могли бы мы присесть? Мне хотелось бы сесть.
— Если эти три женщины как-то связаны, — начала Пибоди, когда они вернулись в машину, — трудно себе представить, что никто из их близких или знакомых не видел этого типа. Если мы не ошиблись с его приметами, вряд ли он сливается со стенами.
Ева пожала плечами:
— Он осторожен.
— Может, попробуем провести еще один сеанс с Селиной?
— Пока нет. Мне нужно время подумать.
Ева устроилась у себя в кабинете, закинула ноги на стол и закрыла глаза, стараясь мысленно представить себе образ действий преступника. Ей было непонятно одно: почему он ничего не боится? Ясно же, что орудие убийства он приобрел в одном из магазинов, которые посещала жертва; еще немного — и будет установлено точное место его приобретения. Может, он считает, что полиции не удастся установить источник по лабораторным тестам, так как речь идет о ничем не примечательном товаре широкого спроса?
Или ленту покупал кто-то другой? И все равно ведь он наверняка бывал в магазинах или где-то рядом, когда наблюдал за своими будущими жертвами! Но его это не пугало, как не пугала и перспектива быть застигнутым на месте преступления, когда он напал на Элизу в городском парке.
Может быть, как многие другие психопаты, он считал себя неуязвимым? Был уверен, что его не поймают? А может быть, наоборот, какая-то часть его души молила, чтобы его поймали?
Остановите меня. Найдите меня. Поймайте меня…
Как бы то ни было, он наслаждался фактором риска. Может, именно это его и возбуждает? Возбуждает все: выслеживание, выбор жертвы, ожидание в засаде, предвкушение. Итак, награда: физическое насилие, сексуальное насилие, убийство при помощи предмета, считающегося традиционно женским потребительским товаром, оставленного на теле в виде украшения.
Наслаждение: обладание силой, позволяющей подавить, овладеть и убить. Силой, достаточной для того, чтобы унести мертвое тело. Обычному мужчине такое не под силу.
Высшее торжество: удаление глаз. «Присваивание глаз», — подумала Ева. Укладывание тела в особой позе в специально выбранном месте.
Скоро он опять возбудится. Если не сейчас, то очень скоро.
Она спустила ноги со стола, составила ежедневный отчет, собрала необходимые документы, чтобы вечером поработать дома, и подошла к столу Пибоди.
— Пройдусь по спортзалам. Двигаться буду из верхней части города на юг. Если ты со мной, тебе потом придется самой добираться до дому.
— Ни за что не упущу шанс поглазеть на больших потных парней. Правда, позже шести я задержаться не смогу, если только мы не нападем на след. У нас с Макнабом сегодня упаковочное свидание.
— Упаковочное свидание?
— Ну да, нам надо упаковать мои вещи. Через пару дней мы переезжаем в нашу общую квартиру, — напомнила Пибоди. — У меня до сих пор поджилки трясутся!
— Ты даже не представляешь, что трясется у меня, — сказала Ева и зашагала к дверям.
Пибоди хихикнула, поспешая следом.
Битых два часа они расспрашивали мужчин с развитыми грудными мышцами и мощными, как древесные стволы, ногами в помещениях, густо насыщенных тестостероном[6]. Но Пибоди осталась недовольна. Большинство клиентов этих чисто мужских заведений почему-то предпочитали глазеть на самих себя или друг на друга, вместо того чтобы проявить интерес к некоему полицейскому детективу.
«Это было все равно что ловить рыбу удочкой», — думала Ева, возвращаясь домой. За все это время она ни разу не почувствовала, чтобы кто-то взял наживку. Что ж, она начнет проверять имена, вот и все. У нее уже набралось несколько сотен взятых из списков членов и подписчиков этих клубов. Вдруг у кого-то есть судимости или приводы за преступления на сексуальной почве? Он же не вчера ступил на эту дорожку. Кроме того, он наверняка одинок, это позволит еще больше сократить список. Он не гомосексуалист — во всяком случае, сам себя таковым не считает. Он не работает в ночную смену. По ночам он убивает.
Ни на месте преступления, ни на месте обнаружения тела человеческих волос не найдено. Тут есть две гипотезы: либо он обработал себя изолирующим составом буквально с головы до ног, либо, как многие из этих парней, одержимых культом тела, регулярно занимался эпиляцией.