Страница:
Вместо этого Волк выпустил собственных шершней. Палец вдавил гашетку. Израильский «Галил» разразился глухой, ворчливой тирадой. Затвор метался из стороны в сторону; стреляные гильзы летели прочь. Пули, вспарывая липкую пелену стылого времени, рванулись вперед. Почему-то, не раздумывая, Курт сразу же взял на прицел бородатого громилу — тот успел развернуться и, подняв «калаши», стрелял в шустрого «черепа» (в понимании «всадника», нужно полагать, Курт был заурядным, посредственным «черепом»… ну, возможно, чуть более прыгучим).
Очередь прошла над головой бородатого гангстера. Считанные дюймы, и все же…
«Всадники», сконцентрировавшись на левом фланге, усилили огонь. С этим требовалось что-то делать. Мысль еще не успела оформиться, когда лапа Волка нашарила под курткой патронташ. Вот и нужный карман. Миниатюрный, конической формы предмет. Гладкий на ощупь. С кольцом у торца. Слишком легкий для «лимонки», невместительный для слезоточивого газа. Полезный, нужный инструмент.
Прыжок близился к высшей точке амплитуды, за которой неотвратимо следует падение.
Вытащив коническую штуковину, Курт поднес ее ко рту и сомкнул зубы на кольце (скверный вкус металла). Чека, одетая на клык, так и осталась во рту. Курт начал отсчет. «Один». Лапа отбросила гранату (ведь это была именно граната) в сторону «всадников».
«Два». Волк перехватил «Галил».
Новая очередь прошла значительно ниже. Разъяренные шершни впились в бандита. Прошили шею, грудную клетку и живот. Безволосый, очевидно, умер на месте.
Его глаза в это не поверили.
«Три». «Всадники» рванули врассыпную. Шершни догнали двоих, сбили с ног, вгрызлись в спины. Кровь стегнула карминными каплями. Алчно всколыхнулась пелена мерзлого времени. Звуки — в частности, выстрелы — доносились далеким, неспешным грохотом. Частоты переместились в низ шкалы, обрели почти визуальную глубину. «Четыре». Цвета померкли. Алый не перестал быть алым и все-таки немного притух.
«Пять». Граната, катавшаяся под ногами «всадников», соблаговолила взорваться. Курт зажмурился. Он услышал не резкий хлопок, а глухой нарастающий рокот. И — никакой «глубины». Тише, чем выстрел. Однако назначение штуковины состояло вовсе не в акустическом воздействии. И даже не в осколках (хотя таковые, разумеется, имели место). Истинное назначение гранаты состояло совершенно в ином.
Закрытые веки окрасились рубиновым.
Всего на мгновение.
Вслед за тем раздались вопли безволосых. Тех, кто не успел закрыть глаза. Граната, взорвавшись, выбросила вспышку излучения такой интенсивности, что прямой взгляд на источник мог запросто выжечь сетчатку («Луч света», опытный образец, 100-150$ за штуку). «Всадники» глядели в сторону, на фигуру с автоматом — успевшую пристрелить босса, а теперь выкинувшего очередной фокус, — а потому застали вспышку периферийным зрением. Этого, впрочем, хватило, чтобы на несколько секунд (в тот самый момент, когда секунды решали очень многое) лишиться зрения. Не просто принимать изображение с помехами, а ослепнуть.
«Шесть».
Как говорится, «…и обрушилась Тьма». Для создания, привыкшего почти во всем, всегда и повсюду полагаться на зрение, подобное событие производило эффект психологической бомбы. Останки здравого смысла разлетались под порывами шквального ужаса. Вдруг это навсегда? Тьма — до скончания жизни… Что же делать?!
Кое-кто рухнул на асфальт, будто отсутствие привычных образов лишило их способности держаться на ногах. Некоторые ощупывали физиономии, пытались протереть глаза. От жутких воплей вибрировал воздух. Оружие само собой падало из рук (естественно, что в столь нестандартной ситуации сопротивление теряло всякий осознанный смысл). Относительное спокойствие сохраняли считаные единицы: молчали, часто моргали, силясь восстановить нарушенный баланс. Повезло. Если остальные «видели» лишь беспросветные темные кляксы, то у немногочисленных счастливчиков всего-навсего плыло перед глазами. Они не переживали, что «…это навсегда?!». Видимо, эти безволосые зажмурились, отвернулись или просто моргнули — в тот самый момент, когда «Луч света» исполнил команду.
«Семь». Время восстановило обычный — живой, пульсирующий — ритм. Ускорение исчерпало себя. (Никто в Стае Страйкера не знал, отчего так случалось. Собственно, интересоваться такими вопросами было не принято. Форсаж (либо, как говорил Старейшина, «контролируемая ярость») приходил в те моменты, когда нечто открыто и бескомпромиссно (!) угрожало жизни метаморфа, после чего уходило — столь же неожиданно. Поскольку в Убежище ситуации подобного рода возникали не часто (вернее, вообще не возникали), размышлять об этом не считали нужным. Легенды утверждали, что во время Революции Волки умели форсировать по собственной воле — вне зависимости, подвергались ли они очевидной угрозе или нет. Однако Заветы племени гласили: «Не убий!» Следовательно, отсутствовала необходимость культивировать столь опасную, смертоубийственную способность, оставшуюся от Смутных времен, когда над миром развевалось алое знамя Революции. Старейшина упрямо отстаивал эту точку зрения. Юные Волки возражали: мол, старичье заставляет их отказываться от собственной природы; мол, изменить геном невозможно. Но «старичье» не желало ничего слышать. Сознавать, что возмутители спокойствия были абсолютно правы, Курт начал совсем недавно. Истина становилась горше оттого, что «оппозиционеры» в точности повторяли слова Тарана и Черепа. Прими Волчье племя свое наследие, и резня в Убежище могла иметь иной сюжет…) Воздух залихватски свистел в ушах.
Курт приземлился. Поверхность врезалась в ноги парой асфальтовых свай.
Ощущения угнетали. Первые секунды казалось, что время бежит еще быстрее, нежели обычно. Мерзкие ароматы гари, крови, страха тотчас набились в ноздри. Крики «всадников» кромсали воздух так, словно кто-то убрал палец с магнитного носителя, позволив ему бежать с обычной скоростью. Первым, на что опустился рыщущий взгляд, был труп бородатого гангстера. Цвет крови обрел насыщенность и интенсивность. Большое тело расщедрилось на целый литр.
Какой-то жалкий литр.
Может статься, живой. Волк хотел сделать «контрольный», но не двинулся с места.
Обернулся к остальным. По привычке взял «галил» на изготовку. Бандиты не представляли открытой опасности, не говоря о бескомпромиссной. Разве принято опасаться слепых щенков? «Всадники» стенали, протирали глаза, ползали на четвереньках… Убедительно воплощали беспомощность. Жутчайший из кошмаров.
Единицы, впрочем, оказались отнюдь не беспомощны. Невзирая (в обоих смыслах) на щекотливость ситуации, по мере сил сохраняли невозмутимость, ни на мгновение не забывая о присутствии прыгучего «черепа». Те самые, что лишь моргали, стараясь навести объем, контрастность и резкость. Нерешительно поднималось оружие.
Трое, близоруко щурясь, прицелились в Курта. Зрение возвращалось в одинаковом темпе. Собственно, дефиниция «взять на прицел» соответствовала реальности с большой натяжкой. Трясущиеся руки, слезящиеся глаза, «ходящие» стволы…
Чтобы избежать маловероятного расстрела, Курту следовало всего-навсего шагнуть в сторону. Что он и сделал. «Всадники» пару мгновений пялились на пустое место. Затем оружейные стволы двинулись вправо. Медленно, заторможено. Одна очередь, и «череп», где бы он ни стоял, непременно получил бы серьезные ранения. Однако Волк этого не опасался. Гангстеры не излучали опасности. Так, по крайней мере, утверждало волчье чутье. «Всадники» не походили на людей, готовых спустить курок во что бы то ни стало. Нет. Только не они. Не сейчас.
Тем не менее Курт не мог рисковать своей шкурой.
Он распрямил, упер левую ногу в асфальт, укрепляя позицию; напряг мышцы торса.
«Галил» разразился бранью. Короткими, емкими очередями, обстоятельно кроя матом «всадников», а также поочередно их ближайших родственников. Пули врезались в гангстеров, швыряли наземь, крушили кости, рвали плоть, лакали кровь.
Все трое умерли за считаные секунды.
Оставшиеся не стали искушать судьбу. Побежали, поползли, захромали — кто как мог, — к казенному транспорту. За руль рассаживались те, что худо-бедно опознавали предметы по очертаниям (предположительно, смогли бы различить столб и узкий тоннель). Судя по возне у водительских мест, счастливчиков имелось немало.
Значит, прояснялось.
Обнаружился братский, товарищеский дух — тех, что утратили ориентацию в пространстве, оказавшись тем самым безнадежно беспомощными перед кромешным мраком реальности, в один миг исполнившейся тайн, загадок и зловещих ощущений, которые, со своей стороны, приобрели незаурядную глубину и яркость… короче, этих бедняг тащили волоком. Непрошеный опыт, возможно, пойдет впрок.
Курт не двигался с места. Лишь постреливал в асфальт под ноги бегущим. «Шустрее, ублюдки! Ну же, безволосые свиньи!» Гангстеры торопились, но, как Волку казалось, недостаточно. Требовалось придать им необходимое ускорение. Пули терзали, драли невинный асфальт, выбивали мелкую шрапнель, кусавшую бандитов за бедра и ягодицы. «Всадники» мчались во весь опор. «Быстрее, уроды!» За «тойотой», теснившей столб в жарких объятиях, на противоположной стороне маршрута, который преодолел «хаммер», черный бешеный бык, яростно взревели моторы.
«Шустрее!»
Гангстеры рассаживались, грузили беспомощных коллег. Гремели дверцы; искры воспламеняли горючее; скрежетало сцепление. Автомобили, один за другим, срывались с мест. «Мерседес», «мазда», микроавтобус «форд». «Мерседес» так и носило, будто карбюратор перебрал неразбавленного спирта; покрышки дико визжали. Безволосый, похоже, видел не дальше «торпеды». Хрустнула фара — не успев затормозить, «мерседес» смял заднее крыло «форда». Сущая мелочь, пустяки.
Набирая скорость, «всадники» мчались прочь.
Курт не сдержал ухмылки.
Уму непостижимо! Он, «штатный киллер», в одиночку разгромил порядки противника, насчитывающего не менее двадцати единиц живой силы… Просто не верилось. Удача, ничего иного. Большая удача. Курт знал, что цел и невредим, и все же едва стерпел, чтобы не ощупать себя — убедиться, что истина «не даст, как всегда, пинка под задницу» (Словарь любимых фраз Черепа, том 3). Повезло.
Клыки царапнуло что-то металлическое. Поморщившись, Курт выплюнул чеку.
Забыл.
Дверь «хаммера» скрипнула. Безволосый таращился из салона.
— Сиди, не высовывайся! — рявкнул Волк. — Гад.
Бандит спешно закрыл дверцу. Попасть «штатному киллеру» под горячую лапу — приятного мало. Прецеденты случались, хотя поставить это метаморфу в упрек никто не решался. Череп закрывал глаза на «безобидные шалости» мохнатого озорника.
Курт осерчал не на шутку. Считанные мгновения назад он прикончил шесть безволосых (гладких, розовых, плоскозубых, но людей), — и все из-за того (злодейства совершаются с умным выражением лица, по самым банальным причинам…), что ублюдок-водитель не пожелал убирать ногу с педали (…будь то корень всех зол — корысть — или чье-либо нежелание оставить в покое рычаги управления)!
Объективно «череп» работал на благо Ордена. Весьма похвально. Однако он, во-первых, не спросил дозволения вышестоящего гангстера (если угодно, офицера), то есть Курта, на проведение опасного маневра, во-вторых, подвергнул огромному риску жизнь пассажира (не считая своей), имущество Ордена («хаммер») и вообще нарушил Правила. Самое страшное. Дисциплина почиталась «черепами» превыше всего.
Превыше жизни. И «хаммеров».
Кроме того, Волку было плевать на благо Ордена!! Его заботило всего-навсего то, что он считаные мгновения назад прикончил («Сволочи, вам всем гореть в аду, каннибалы проклятые!») шесть безволосых. Только оттого, что ни «черепа», ни «всадники» («Идиоты, вашу мать…») не подыскали себе иного применения, кроме «базаров», «стрелок» и «разборок». Никто не внедрял в них микроскопические подлодки, начиненные взрывчаткой. Они сами выбрали свою судьбу.
Немногие гангстеры доживали до преклонных лет. Как, к примеру, Череп. Лишь самые злые, коварные и кровожадные, точно крысы. Никто не мог ручаться, что во время «исполнения служебного долга» они не повстречаются с кем-то, кто окажется злее, коварнее, кровожаднее — круче во всех отношениях. Никто не мог гарантировать, что в одну ясную ночь они не встретятся с последним из могикан — полузверем-получеловеком, вервольфом кремниевого века. Последним метаморфом.
Таким образом, Курт исполнил Высшую волю.
Неизбежность.
Стало быть, до встречи. В аду.
Обдумав все это, Курт не испытал облегчения. Почему-то ему не хотелось служить инструментом Высшей воли. Почему именно он?! Прикончив своими лапами за одну-единственную ночь шестерых безволосых (не считая «Лавины»… «Боже…»), можно до потери пульса искать оправдания в стерильных метафизических сферах (у «завсегдатаев» тех сфер руки отмыты по самые плечи), но факты — жутко упрямая штука. Ничто не отменит простейшего: шесть безволосых. Своими руками…
Вздрогнув, Волк пришел в себя.
Прямо на него летел генератор страшного шума. Рев, грохотание. Пальцы сдавили «Галил». Расслабились. Слепящий свет преломился в стеклах особняков (этой распрекрасной ночью Гавань стала еще более мертвой). Курт не двигался с места.
Стоял в геометрическом центре проезжей части.
Обдало ветерком. Два джипа, толкающие «кенгурятниками» воздушную стену, промчались мимо. Курт не двигался. Стоял себе в геометрическом центре. Внедорожники пролетели на смехотворной дистанции — метр с небольшим. Ветер потрепал мохнатый загривок, понесся следом за джипами… Те бросились в погоню.
«Всадники» были уже далеко. Не страшно. «Черепа» догонят их в два счета — «всадники» не решались удирать во всю прыть стальных скакунов. Зрение восстанавливалось не так быстро, как хотелось. Водители, вероятно, не знали наверняка, чем обернется злокозненный столб, притаившийся, казалось бы, в наилучшем месте для развилок и поворотов. И, хотя Гавань не могла похвастаться ни одним тоннелем, Волк перевел дыхание, когда кортеж свернул на перекрестке. Замыкал процессию «форд»: неуклюжий драндулет носило в стороны, штормило. Неудивительно, поскольку в допотопный микроавтобус набилось не меньше дюжины безволосых.
Джипы объехали смятый «БМВ», горящую «тойоту». Набрали скорость. Разменяв сотню метров, стали тормозить. Неохотно развернулись. Глянцевитые туши, упустившие добычу из-под когтей. Не по своей воле — Череп дал «отбой», воспользовавшись рацией либо телефоном. Практически на поле боя. Изменил принятое решение. Для этого бандиту пришлось сделать феноменальное волевое усилие.
(Невероятно, нестерпимо, недопустимо.)
Чрезвычайная редкость. Как лягушачий град, феи-крестные или девственницы.
За спиной Курта заскрежетали тормозные колодки, шелестели покрышки, гудели моторы. Из общего гомона выделялся натруженный голос, не подающий и намека на одышку — голос огромной машины, вынужденной таскать на себе толстый панцирь.
«Додж».
Открывались, хлопали дверцы.
«Черепа» возбужденно шумели. Кто-то спешил к «БМВ» и «тойоте». Кто-то, посмеиваясь, щупал трупы. Рутина. Повседневная, знакомая работа. Профессионалы. — Прекрасно, малыш, — раздался голос.
… Принадлежащий человеку, ставящему превыше всего, даже превыше жизни (чужой, конечно; как насчет своей — неведомо) и материальных благ благо Ордена. Человек, повинный в том, что Волк пришил шесть безволосых («Мать твою, сукин сын!»). Человек, искавший и, самое главное, находивший мясо для «стрелок» и «разборок». Человек, вжививший в мозг Курта Страйкера бомбу-субмарину. Коварный и кровожадный, будто крыса. Тот, кто осуществил встречу «всадников» с последним вервольфом кремниевого века («Приятно. Взаимно…»). Сущий демон.
Череп.
— Что?
Курт стиснул челюсти. Оборачиваясь, постарался расслабиться, хотя бы внешне.
— Прекрасно, — слегка нахмурившись, повторил Череп. — Куча мертвецов за секунды.
В правой руке темнел тульский Токарева.
Курт пожал плечами. Надо же, кого-то хвалят за неплохое сообщение на заседании, за вкусный соус, за красивые глазки… Метаморфа хвалили за то, что он убивал людей. Чем изощренней, эффектней и быстрее, тем лучше. Тем многоречивей похвала.
— Кстати, сколько? — Гангстер бегло осмотрелся. Шесть. «Шесть гребаных трупов, ублюдок ты эдакий…»
— Шесть. — Череп удовлетворенно кивнул. Как шеф-повар, испробовавший соус, приготовленный подмастерьем. — Прекрасно. Теперь эти мерзавцы трижды подумают, прежде чем снова сюда сунутся! Мы даже не успели ничего сообразить. Сынок (Курт брезгливо сморщился. Бандит не придал этому значения, видимо, не разбираясь в мимике метаморфов.), ты оказался на высоте. Как, впрочем, всегда. Бах-бах гора трупов!
Волк почувствовал в голосе Черепа некоторую натянутость. Глава Ордена не походил на себя. Растрачивать одним махом столько эмоций — весь остаток на текущий месяц. Безволосый мог не улыбаться месяцами. Да и сейчас за черными стеклами очков затаилось что-то холодное, расчетливое и внимательное. Нечто, регистрирующее каждое движение. Ожидающее от «штатного киллера» определенной реакции.
Курт оскалился.
— Я — убиваю. Это все, что я умею, — сказал он. — Кто-то читает рапорты и печет пироги.
Череп усмехнулся.
Невидимое давление на Курта моментально ослабло.
— Инициатива — это хорошо, — сменил тему гангстер. — В особенности, если она хорошо заканчивается. Ты рисковал дважды. Во-первых, когда лез на рожон, и, во-вторых, не осведомившись о моем мнении. Я не давал приказа о подобных вещах. Маневр был красивый, спору нет, но и очень опасный. Мы могли просто не успеть снять гранатометчика. Ты подверг риску парня за баранкой, себя самого и машину. Она тоже денег стоит… — Череп пристально посмотрел на Волка. — Все это, как ты понимаешь, подразумевает взыскание. Разве что… все было иначе.
Глава Ордена перевел красноречивый взгляд на парня, переминающегося с ноги на ногу подле «хаммера». Все-таки вышел, со злобой подумал Курт. Невзирая на то что получил четкий, во всех отношениях внятный приказ. Сиди он внутри, и Череп, вероятно, о нем бы запамятовал… Хотя на это рассчитывать не приходилось.
Завершив формальности, гангстер по обыкновению перешел к разбору полетов. Узнать, кто виноват. Добыть подноготную, докопаться до правды. И — покарать.
Невиновные в Мегаполисе почти не встречались. Бродили своими тайными тропами, неизвестными прочим. Ели тайный хлеб. Не размножались. Вымирали, как редкий вид.
Обычно Череп оставался доволен. В Гетто ходил анекдот: если, подойдя к незнакомому человеку, вы выпустите ему кишки, в глубине души он поймет — за что.
Курт вновь взглянул на водителя. Испуганного, смущенного, чувствующего, что разговор затронул его скромную персону (25 центов — вот истинная цена человеческой жизни: розничная цена патрона). Безволосые, с трудом пересилив неизбывную инертность, также могли быть проницательными. Особенно когда их жалким шкурам угрожала смутная, пока еще не оформившаяся, но очевидная угроза.
Череп ждал.
Волк колебался. Как ни пытался, не находил ни малейшей зацепки. Никаких причин покрывать «черепа» — «этого кретина, болвана, мать его». Шесть трупов. Оттого, что правая нога идиота временно приросла к педали газа. Пусть же ответит.
Все обязаны отвечать за свои поступки.
Курт тихо вздохнул. Не бритоголовый крепыш повинен в том, что вообще касался педалей. Череп посадил его за баранку броневика, посвятил в Орден, платил жалованье. За то, что свежеиспеченный гангстер выполнял свою работу. До поры, до времени. Живое мясо для «базаров», «разборок» и «стрелок».
Парень сделал недопустимую ошибку. Все поголовно обязаны ответить за содеянное.
Тем более что наказание не будет слишком серьезным. Орден не практиковал таких тонкостей, как выговоры, пометки в личных делах, удержания из денежного довольствия… Причем отсутствие кадрового делопроизводства (в частности, личных дел) отнюдь не являлось главной причиной. Специфика криминального бизнеса состояла, прежде всего, в человеческом факторе. Негодяи, способные убить человека походя, между прочим, мало устрашались перспективой выговора, строгого выговора и даже пометок в личном деле. Денежное взыскание имело сиюминутный, недейственный эффект. Ослушнику, преступившему Правила, грозило бичевание или избиение битами. Крайняя мера, увольнение, применялась очень редко.
Покинуть группировку просто так (по собственному желанию, по несоответствию должности и т.п.), будучи в здравом рассудке и более-менее здоровом теле, было невозможно. Увольнение из «черепов» подразумевало одно из трех:
1) тронуться умом;
2) стать инвалидом (беднягам, получившим увечья «при исполнении», выплачивали пенсию);
3) покончить жизнь самоубийством. Вот и все. Никаких вариантов.
Взыщут из платы, думал Курт. В крайнем случае, хлыст…
Черный, грозный, длинноствольный ТТ покачивался из стороны в сторону, удобно охваченный рукой Черепа. Плотоядная тварь, снаряженная дюжиной смертей…
Волк покачал головой.
— Нет, — сказал он наконец. — Все было именно так. Я приказал парню прибавить газу. Не оставалось времени на беседы и сомнения. Мы рискнули — и победили.
Бандит огляделся. Трупы, смятый «БМВ», горящая «тойота».
— Пожалуй, — улыбнулся Череп (зловещая вспышка под провалами очков). — Что ж, ты принял решение и, не колеблясь, принялся за реализацию. Окажись у твоей затеи другой исход, я бы тебе этого не спустил. Однако… победителей не судят. — Глава Ордена во мгновение ока сменил выражение лица, интонации голоса, всю манеру поведения: от прозорливой заинтересованности до непринужденной раскованности. Отлично сработано, малыш. Сей подвиг тебе зачтется, не беспокойся.
Кивнув, Курт нашарил взглядом злополучного безволосого. Лицо того приобрело обиженно-недоуменное выражение. Точно у ребенка, присутствовавшего на получасовой презентации роскошной конфетки, которую коварные взрослые тут же упрятали в шкаф. Парень едва не расплакался. Курт был на девяносто процентов уверен, что не позже сегодняшнего вечера безволосый поведает за кружкой пива другим «черепам», как «…тот карьерист-метаморф вырвал у меня премию из-под самого носа!».
Череп направился к телам «всадников апокалипсиса». Трупы лежали плечо к плечу. Карминные брызги на асфальте. Трое составили первую «партию». Три танкиста, три веселых трупа. Мимо двоих гангстер прошел с безучастным лицом человека, привыкшего видеть мертвецов часто, вблизи и воочию. Почти не глядя, но не брезгливо. Разве шеф-повар морщится при виде мертвой рыбы? Нет, у него рождаются идеи.
Интерес Черепа провоцировал бородатый великан.
Остановившись, бандит пригляделся, наклонился, зачем-то пнул тело под ребра.
Кивнул «штатному киллеру».
Курту не хотелось никуда идти, общаться с Черепом и еще меньше — рассматривать трупы собственного производства. Хотелось ждать, стоя на месте, если уж нет другого выбора, а потом отправиться спать. И постараться скормить свежие, кровоточащие грехи собственной ненависти (лелея, взращивая ее наподобие того, как откармливают бычков на убой. Наращивать мускулы, оттачивать клыки внутренних монстров, готовясь когда-нибудь спустить их с цепей… Если, конечно, демоны не загрызут его прежде). Этим планам следовало немного подождать.
Волк двинулся к мертвецам и Черепу, пламенно желая, чтобы гангстер сам стал трупом.
Бог не услышал этих молитв. Глава Ордена непоколебимо возвышался на крепких ногах. Гигант с татуировкой «stainless steel» и глинобитным самомнением…
— Знаешь, кто это? — Череп поднял руку и стволом ТТ указал на бородатое лицо.
Курт покачал головой.
Саймон С. Смит. Прозвище — Снежный барс. Собственной персоной. — Череп в недоверии качал головой. — Возглавлял силовое подразделение «Всадников».
Что значит «С»? — спросил Волк.
СУКА, Каких Мало, — ответил бандит, осклабившись. — Впрочем, следует отдать ему должное: он был отличным профессионалом. Потрепал в свое время мне нервы… — В устах главы Ордена это звучало высочайшим дифирамбом. — Я назначил за него и уже отчаялся увидеть этого ублюдка в покойниках…
Курт посмотрел на Саймона С. (СУКА, Каких Мало) Смита Снежного барса.
Выпученные глаза. Приоткрытый рот. На дне — влажный язык. Моллюск в раковине. Глаза отражали силуэты убийц. Не потому, что сетчатка сфотографировала волчий образ. Глаза мертвецов сверкают, словно бриллианты на могилах вампиров.
Прикрытый волосами разъем нейрошунта. Кусок электричества в теплом теле.
Вдруг Курту показалось, что грудь Смита приподнялась.
Кровь; черные потеки на черной безрукавке. Какой-то жалкий литр. Мало для трупа таких размеров. Вряд ли гигантское тело приберегало бесценную жидкость для внутренних, «целевых» нужд — кровь мертвецам ни к чему. Сердце, ответственное за циркуляцию, прекратило биться. Живот, грудь, шея. Зияющие раны. «Галил», опознав свои труды, вздрогнул в лапе Курта. Литр крови. Не много.
Возможно, живой…
ТТ рявкнул. Волчье сердце от неожиданности пропустило удар. Секундой позже, когда эхо первого еще не успело затихнуть, выстрел повторился. Гангстер спускал курок — невозмутимая ухмылка, черные стекла на бледном лице, — ничем не выказывая своих намерений. Тульский Токарева покорно выплюнул желтый огонь.
Очередь прошла над головой бородатого гангстера. Считанные дюймы, и все же…
«Всадники», сконцентрировавшись на левом фланге, усилили огонь. С этим требовалось что-то делать. Мысль еще не успела оформиться, когда лапа Волка нашарила под курткой патронташ. Вот и нужный карман. Миниатюрный, конической формы предмет. Гладкий на ощупь. С кольцом у торца. Слишком легкий для «лимонки», невместительный для слезоточивого газа. Полезный, нужный инструмент.
Прыжок близился к высшей точке амплитуды, за которой неотвратимо следует падение.
Вытащив коническую штуковину, Курт поднес ее ко рту и сомкнул зубы на кольце (скверный вкус металла). Чека, одетая на клык, так и осталась во рту. Курт начал отсчет. «Один». Лапа отбросила гранату (ведь это была именно граната) в сторону «всадников».
«Два». Волк перехватил «Галил».
Новая очередь прошла значительно ниже. Разъяренные шершни впились в бандита. Прошили шею, грудную клетку и живот. Безволосый, очевидно, умер на месте.
Его глаза в это не поверили.
«Три». «Всадники» рванули врассыпную. Шершни догнали двоих, сбили с ног, вгрызлись в спины. Кровь стегнула карминными каплями. Алчно всколыхнулась пелена мерзлого времени. Звуки — в частности, выстрелы — доносились далеким, неспешным грохотом. Частоты переместились в низ шкалы, обрели почти визуальную глубину. «Четыре». Цвета померкли. Алый не перестал быть алым и все-таки немного притух.
«Пять». Граната, катавшаяся под ногами «всадников», соблаговолила взорваться. Курт зажмурился. Он услышал не резкий хлопок, а глухой нарастающий рокот. И — никакой «глубины». Тише, чем выстрел. Однако назначение штуковины состояло вовсе не в акустическом воздействии. И даже не в осколках (хотя таковые, разумеется, имели место). Истинное назначение гранаты состояло совершенно в ином.
Закрытые веки окрасились рубиновым.
Всего на мгновение.
Вслед за тем раздались вопли безволосых. Тех, кто не успел закрыть глаза. Граната, взорвавшись, выбросила вспышку излучения такой интенсивности, что прямой взгляд на источник мог запросто выжечь сетчатку («Луч света», опытный образец, 100-150$ за штуку). «Всадники» глядели в сторону, на фигуру с автоматом — успевшую пристрелить босса, а теперь выкинувшего очередной фокус, — а потому застали вспышку периферийным зрением. Этого, впрочем, хватило, чтобы на несколько секунд (в тот самый момент, когда секунды решали очень многое) лишиться зрения. Не просто принимать изображение с помехами, а ослепнуть.
«Шесть».
Как говорится, «…и обрушилась Тьма». Для создания, привыкшего почти во всем, всегда и повсюду полагаться на зрение, подобное событие производило эффект психологической бомбы. Останки здравого смысла разлетались под порывами шквального ужаса. Вдруг это навсегда? Тьма — до скончания жизни… Что же делать?!
Кое-кто рухнул на асфальт, будто отсутствие привычных образов лишило их способности держаться на ногах. Некоторые ощупывали физиономии, пытались протереть глаза. От жутких воплей вибрировал воздух. Оружие само собой падало из рук (естественно, что в столь нестандартной ситуации сопротивление теряло всякий осознанный смысл). Относительное спокойствие сохраняли считаные единицы: молчали, часто моргали, силясь восстановить нарушенный баланс. Повезло. Если остальные «видели» лишь беспросветные темные кляксы, то у немногочисленных счастливчиков всего-навсего плыло перед глазами. Они не переживали, что «…это навсегда?!». Видимо, эти безволосые зажмурились, отвернулись или просто моргнули — в тот самый момент, когда «Луч света» исполнил команду.
«Семь». Время восстановило обычный — живой, пульсирующий — ритм. Ускорение исчерпало себя. (Никто в Стае Страйкера не знал, отчего так случалось. Собственно, интересоваться такими вопросами было не принято. Форсаж (либо, как говорил Старейшина, «контролируемая ярость») приходил в те моменты, когда нечто открыто и бескомпромиссно (!) угрожало жизни метаморфа, после чего уходило — столь же неожиданно. Поскольку в Убежище ситуации подобного рода возникали не часто (вернее, вообще не возникали), размышлять об этом не считали нужным. Легенды утверждали, что во время Революции Волки умели форсировать по собственной воле — вне зависимости, подвергались ли они очевидной угрозе или нет. Однако Заветы племени гласили: «Не убий!» Следовательно, отсутствовала необходимость культивировать столь опасную, смертоубийственную способность, оставшуюся от Смутных времен, когда над миром развевалось алое знамя Революции. Старейшина упрямо отстаивал эту точку зрения. Юные Волки возражали: мол, старичье заставляет их отказываться от собственной природы; мол, изменить геном невозможно. Но «старичье» не желало ничего слышать. Сознавать, что возмутители спокойствия были абсолютно правы, Курт начал совсем недавно. Истина становилась горше оттого, что «оппозиционеры» в точности повторяли слова Тарана и Черепа. Прими Волчье племя свое наследие, и резня в Убежище могла иметь иной сюжет…) Воздух залихватски свистел в ушах.
Курт приземлился. Поверхность врезалась в ноги парой асфальтовых свай.
Ощущения угнетали. Первые секунды казалось, что время бежит еще быстрее, нежели обычно. Мерзкие ароматы гари, крови, страха тотчас набились в ноздри. Крики «всадников» кромсали воздух так, словно кто-то убрал палец с магнитного носителя, позволив ему бежать с обычной скоростью. Первым, на что опустился рыщущий взгляд, был труп бородатого гангстера. Цвет крови обрел насыщенность и интенсивность. Большое тело расщедрилось на целый литр.
Какой-то жалкий литр.
Может статься, живой. Волк хотел сделать «контрольный», но не двинулся с места.
Обернулся к остальным. По привычке взял «галил» на изготовку. Бандиты не представляли открытой опасности, не говоря о бескомпромиссной. Разве принято опасаться слепых щенков? «Всадники» стенали, протирали глаза, ползали на четвереньках… Убедительно воплощали беспомощность. Жутчайший из кошмаров.
Единицы, впрочем, оказались отнюдь не беспомощны. Невзирая (в обоих смыслах) на щекотливость ситуации, по мере сил сохраняли невозмутимость, ни на мгновение не забывая о присутствии прыгучего «черепа». Те самые, что лишь моргали, стараясь навести объем, контрастность и резкость. Нерешительно поднималось оружие.
Трое, близоруко щурясь, прицелились в Курта. Зрение возвращалось в одинаковом темпе. Собственно, дефиниция «взять на прицел» соответствовала реальности с большой натяжкой. Трясущиеся руки, слезящиеся глаза, «ходящие» стволы…
Чтобы избежать маловероятного расстрела, Курту следовало всего-навсего шагнуть в сторону. Что он и сделал. «Всадники» пару мгновений пялились на пустое место. Затем оружейные стволы двинулись вправо. Медленно, заторможено. Одна очередь, и «череп», где бы он ни стоял, непременно получил бы серьезные ранения. Однако Волк этого не опасался. Гангстеры не излучали опасности. Так, по крайней мере, утверждало волчье чутье. «Всадники» не походили на людей, готовых спустить курок во что бы то ни стало. Нет. Только не они. Не сейчас.
Тем не менее Курт не мог рисковать своей шкурой.
Он распрямил, упер левую ногу в асфальт, укрепляя позицию; напряг мышцы торса.
«Галил» разразился бранью. Короткими, емкими очередями, обстоятельно кроя матом «всадников», а также поочередно их ближайших родственников. Пули врезались в гангстеров, швыряли наземь, крушили кости, рвали плоть, лакали кровь.
Все трое умерли за считаные секунды.
Оставшиеся не стали искушать судьбу. Побежали, поползли, захромали — кто как мог, — к казенному транспорту. За руль рассаживались те, что худо-бедно опознавали предметы по очертаниям (предположительно, смогли бы различить столб и узкий тоннель). Судя по возне у водительских мест, счастливчиков имелось немало.
Значит, прояснялось.
Обнаружился братский, товарищеский дух — тех, что утратили ориентацию в пространстве, оказавшись тем самым безнадежно беспомощными перед кромешным мраком реальности, в один миг исполнившейся тайн, загадок и зловещих ощущений, которые, со своей стороны, приобрели незаурядную глубину и яркость… короче, этих бедняг тащили волоком. Непрошеный опыт, возможно, пойдет впрок.
Курт не двигался с места. Лишь постреливал в асфальт под ноги бегущим. «Шустрее, ублюдки! Ну же, безволосые свиньи!» Гангстеры торопились, но, как Волку казалось, недостаточно. Требовалось придать им необходимое ускорение. Пули терзали, драли невинный асфальт, выбивали мелкую шрапнель, кусавшую бандитов за бедра и ягодицы. «Всадники» мчались во весь опор. «Быстрее, уроды!» За «тойотой», теснившей столб в жарких объятиях, на противоположной стороне маршрута, который преодолел «хаммер», черный бешеный бык, яростно взревели моторы.
«Шустрее!»
Гангстеры рассаживались, грузили беспомощных коллег. Гремели дверцы; искры воспламеняли горючее; скрежетало сцепление. Автомобили, один за другим, срывались с мест. «Мерседес», «мазда», микроавтобус «форд». «Мерседес» так и носило, будто карбюратор перебрал неразбавленного спирта; покрышки дико визжали. Безволосый, похоже, видел не дальше «торпеды». Хрустнула фара — не успев затормозить, «мерседес» смял заднее крыло «форда». Сущая мелочь, пустяки.
Набирая скорость, «всадники» мчались прочь.
Курт не сдержал ухмылки.
Уму непостижимо! Он, «штатный киллер», в одиночку разгромил порядки противника, насчитывающего не менее двадцати единиц живой силы… Просто не верилось. Удача, ничего иного. Большая удача. Курт знал, что цел и невредим, и все же едва стерпел, чтобы не ощупать себя — убедиться, что истина «не даст, как всегда, пинка под задницу» (Словарь любимых фраз Черепа, том 3). Повезло.
Клыки царапнуло что-то металлическое. Поморщившись, Курт выплюнул чеку.
Забыл.
Дверь «хаммера» скрипнула. Безволосый таращился из салона.
— Сиди, не высовывайся! — рявкнул Волк. — Гад.
Бандит спешно закрыл дверцу. Попасть «штатному киллеру» под горячую лапу — приятного мало. Прецеденты случались, хотя поставить это метаморфу в упрек никто не решался. Череп закрывал глаза на «безобидные шалости» мохнатого озорника.
Курт осерчал не на шутку. Считанные мгновения назад он прикончил шесть безволосых (гладких, розовых, плоскозубых, но людей), — и все из-за того (злодейства совершаются с умным выражением лица, по самым банальным причинам…), что ублюдок-водитель не пожелал убирать ногу с педали (…будь то корень всех зол — корысть — или чье-либо нежелание оставить в покое рычаги управления)!
Объективно «череп» работал на благо Ордена. Весьма похвально. Однако он, во-первых, не спросил дозволения вышестоящего гангстера (если угодно, офицера), то есть Курта, на проведение опасного маневра, во-вторых, подвергнул огромному риску жизнь пассажира (не считая своей), имущество Ордена («хаммер») и вообще нарушил Правила. Самое страшное. Дисциплина почиталась «черепами» превыше всего.
Превыше жизни. И «хаммеров».
Кроме того, Волку было плевать на благо Ордена!! Его заботило всего-навсего то, что он считаные мгновения назад прикончил («Сволочи, вам всем гореть в аду, каннибалы проклятые!») шесть безволосых. Только оттого, что ни «черепа», ни «всадники» («Идиоты, вашу мать…») не подыскали себе иного применения, кроме «базаров», «стрелок» и «разборок». Никто не внедрял в них микроскопические подлодки, начиненные взрывчаткой. Они сами выбрали свою судьбу.
Немногие гангстеры доживали до преклонных лет. Как, к примеру, Череп. Лишь самые злые, коварные и кровожадные, точно крысы. Никто не мог ручаться, что во время «исполнения служебного долга» они не повстречаются с кем-то, кто окажется злее, коварнее, кровожаднее — круче во всех отношениях. Никто не мог гарантировать, что в одну ясную ночь они не встретятся с последним из могикан — полузверем-получеловеком, вервольфом кремниевого века. Последним метаморфом.
Таким образом, Курт исполнил Высшую волю.
Неизбежность.
Стало быть, до встречи. В аду.
Обдумав все это, Курт не испытал облегчения. Почему-то ему не хотелось служить инструментом Высшей воли. Почему именно он?! Прикончив своими лапами за одну-единственную ночь шестерых безволосых (не считая «Лавины»… «Боже…»), можно до потери пульса искать оправдания в стерильных метафизических сферах (у «завсегдатаев» тех сфер руки отмыты по самые плечи), но факты — жутко упрямая штука. Ничто не отменит простейшего: шесть безволосых. Своими руками…
Вздрогнув, Волк пришел в себя.
Прямо на него летел генератор страшного шума. Рев, грохотание. Пальцы сдавили «Галил». Расслабились. Слепящий свет преломился в стеклах особняков (этой распрекрасной ночью Гавань стала еще более мертвой). Курт не двигался с места.
Стоял в геометрическом центре проезжей части.
Обдало ветерком. Два джипа, толкающие «кенгурятниками» воздушную стену, промчались мимо. Курт не двигался. Стоял себе в геометрическом центре. Внедорожники пролетели на смехотворной дистанции — метр с небольшим. Ветер потрепал мохнатый загривок, понесся следом за джипами… Те бросились в погоню.
«Всадники» были уже далеко. Не страшно. «Черепа» догонят их в два счета — «всадники» не решались удирать во всю прыть стальных скакунов. Зрение восстанавливалось не так быстро, как хотелось. Водители, вероятно, не знали наверняка, чем обернется злокозненный столб, притаившийся, казалось бы, в наилучшем месте для развилок и поворотов. И, хотя Гавань не могла похвастаться ни одним тоннелем, Волк перевел дыхание, когда кортеж свернул на перекрестке. Замыкал процессию «форд»: неуклюжий драндулет носило в стороны, штормило. Неудивительно, поскольку в допотопный микроавтобус набилось не меньше дюжины безволосых.
Джипы объехали смятый «БМВ», горящую «тойоту». Набрали скорость. Разменяв сотню метров, стали тормозить. Неохотно развернулись. Глянцевитые туши, упустившие добычу из-под когтей. Не по своей воле — Череп дал «отбой», воспользовавшись рацией либо телефоном. Практически на поле боя. Изменил принятое решение. Для этого бандиту пришлось сделать феноменальное волевое усилие.
(Невероятно, нестерпимо, недопустимо.)
Чрезвычайная редкость. Как лягушачий град, феи-крестные или девственницы.
За спиной Курта заскрежетали тормозные колодки, шелестели покрышки, гудели моторы. Из общего гомона выделялся натруженный голос, не подающий и намека на одышку — голос огромной машины, вынужденной таскать на себе толстый панцирь.
«Додж».
Открывались, хлопали дверцы.
«Черепа» возбужденно шумели. Кто-то спешил к «БМВ» и «тойоте». Кто-то, посмеиваясь, щупал трупы. Рутина. Повседневная, знакомая работа. Профессионалы. — Прекрасно, малыш, — раздался голос.
… Принадлежащий человеку, ставящему превыше всего, даже превыше жизни (чужой, конечно; как насчет своей — неведомо) и материальных благ благо Ордена. Человек, повинный в том, что Волк пришил шесть безволосых («Мать твою, сукин сын!»). Человек, искавший и, самое главное, находивший мясо для «стрелок» и «разборок». Человек, вжививший в мозг Курта Страйкера бомбу-субмарину. Коварный и кровожадный, будто крыса. Тот, кто осуществил встречу «всадников» с последним вервольфом кремниевого века («Приятно. Взаимно…»). Сущий демон.
Череп.
— Что?
Курт стиснул челюсти. Оборачиваясь, постарался расслабиться, хотя бы внешне.
— Прекрасно, — слегка нахмурившись, повторил Череп. — Куча мертвецов за секунды.
В правой руке темнел тульский Токарева.
Курт пожал плечами. Надо же, кого-то хвалят за неплохое сообщение на заседании, за вкусный соус, за красивые глазки… Метаморфа хвалили за то, что он убивал людей. Чем изощренней, эффектней и быстрее, тем лучше. Тем многоречивей похвала.
— Кстати, сколько? — Гангстер бегло осмотрелся. Шесть. «Шесть гребаных трупов, ублюдок ты эдакий…»
— Шесть. — Череп удовлетворенно кивнул. Как шеф-повар, испробовавший соус, приготовленный подмастерьем. — Прекрасно. Теперь эти мерзавцы трижды подумают, прежде чем снова сюда сунутся! Мы даже не успели ничего сообразить. Сынок (Курт брезгливо сморщился. Бандит не придал этому значения, видимо, не разбираясь в мимике метаморфов.), ты оказался на высоте. Как, впрочем, всегда. Бах-бах гора трупов!
Волк почувствовал в голосе Черепа некоторую натянутость. Глава Ордена не походил на себя. Растрачивать одним махом столько эмоций — весь остаток на текущий месяц. Безволосый мог не улыбаться месяцами. Да и сейчас за черными стеклами очков затаилось что-то холодное, расчетливое и внимательное. Нечто, регистрирующее каждое движение. Ожидающее от «штатного киллера» определенной реакции.
Курт оскалился.
— Я — убиваю. Это все, что я умею, — сказал он. — Кто-то читает рапорты и печет пироги.
Череп усмехнулся.
Невидимое давление на Курта моментально ослабло.
— Инициатива — это хорошо, — сменил тему гангстер. — В особенности, если она хорошо заканчивается. Ты рисковал дважды. Во-первых, когда лез на рожон, и, во-вторых, не осведомившись о моем мнении. Я не давал приказа о подобных вещах. Маневр был красивый, спору нет, но и очень опасный. Мы могли просто не успеть снять гранатометчика. Ты подверг риску парня за баранкой, себя самого и машину. Она тоже денег стоит… — Череп пристально посмотрел на Волка. — Все это, как ты понимаешь, подразумевает взыскание. Разве что… все было иначе.
Глава Ордена перевел красноречивый взгляд на парня, переминающегося с ноги на ногу подле «хаммера». Все-таки вышел, со злобой подумал Курт. Невзирая на то что получил четкий, во всех отношениях внятный приказ. Сиди он внутри, и Череп, вероятно, о нем бы запамятовал… Хотя на это рассчитывать не приходилось.
Завершив формальности, гангстер по обыкновению перешел к разбору полетов. Узнать, кто виноват. Добыть подноготную, докопаться до правды. И — покарать.
Невиновные в Мегаполисе почти не встречались. Бродили своими тайными тропами, неизвестными прочим. Ели тайный хлеб. Не размножались. Вымирали, как редкий вид.
Обычно Череп оставался доволен. В Гетто ходил анекдот: если, подойдя к незнакомому человеку, вы выпустите ему кишки, в глубине души он поймет — за что.
Курт вновь взглянул на водителя. Испуганного, смущенного, чувствующего, что разговор затронул его скромную персону (25 центов — вот истинная цена человеческой жизни: розничная цена патрона). Безволосые, с трудом пересилив неизбывную инертность, также могли быть проницательными. Особенно когда их жалким шкурам угрожала смутная, пока еще не оформившаяся, но очевидная угроза.
Череп ждал.
Волк колебался. Как ни пытался, не находил ни малейшей зацепки. Никаких причин покрывать «черепа» — «этого кретина, болвана, мать его». Шесть трупов. Оттого, что правая нога идиота временно приросла к педали газа. Пусть же ответит.
Все обязаны отвечать за свои поступки.
Курт тихо вздохнул. Не бритоголовый крепыш повинен в том, что вообще касался педалей. Череп посадил его за баранку броневика, посвятил в Орден, платил жалованье. За то, что свежеиспеченный гангстер выполнял свою работу. До поры, до времени. Живое мясо для «базаров», «разборок» и «стрелок».
Парень сделал недопустимую ошибку. Все поголовно обязаны ответить за содеянное.
Тем более что наказание не будет слишком серьезным. Орден не практиковал таких тонкостей, как выговоры, пометки в личных делах, удержания из денежного довольствия… Причем отсутствие кадрового делопроизводства (в частности, личных дел) отнюдь не являлось главной причиной. Специфика криминального бизнеса состояла, прежде всего, в человеческом факторе. Негодяи, способные убить человека походя, между прочим, мало устрашались перспективой выговора, строгого выговора и даже пометок в личном деле. Денежное взыскание имело сиюминутный, недейственный эффект. Ослушнику, преступившему Правила, грозило бичевание или избиение битами. Крайняя мера, увольнение, применялась очень редко.
Покинуть группировку просто так (по собственному желанию, по несоответствию должности и т.п.), будучи в здравом рассудке и более-менее здоровом теле, было невозможно. Увольнение из «черепов» подразумевало одно из трех:
1) тронуться умом;
2) стать инвалидом (беднягам, получившим увечья «при исполнении», выплачивали пенсию);
3) покончить жизнь самоубийством. Вот и все. Никаких вариантов.
Взыщут из платы, думал Курт. В крайнем случае, хлыст…
Черный, грозный, длинноствольный ТТ покачивался из стороны в сторону, удобно охваченный рукой Черепа. Плотоядная тварь, снаряженная дюжиной смертей…
Волк покачал головой.
— Нет, — сказал он наконец. — Все было именно так. Я приказал парню прибавить газу. Не оставалось времени на беседы и сомнения. Мы рискнули — и победили.
Бандит огляделся. Трупы, смятый «БМВ», горящая «тойота».
— Пожалуй, — улыбнулся Череп (зловещая вспышка под провалами очков). — Что ж, ты принял решение и, не колеблясь, принялся за реализацию. Окажись у твоей затеи другой исход, я бы тебе этого не спустил. Однако… победителей не судят. — Глава Ордена во мгновение ока сменил выражение лица, интонации голоса, всю манеру поведения: от прозорливой заинтересованности до непринужденной раскованности. Отлично сработано, малыш. Сей подвиг тебе зачтется, не беспокойся.
Кивнув, Курт нашарил взглядом злополучного безволосого. Лицо того приобрело обиженно-недоуменное выражение. Точно у ребенка, присутствовавшего на получасовой презентации роскошной конфетки, которую коварные взрослые тут же упрятали в шкаф. Парень едва не расплакался. Курт был на девяносто процентов уверен, что не позже сегодняшнего вечера безволосый поведает за кружкой пива другим «черепам», как «…тот карьерист-метаморф вырвал у меня премию из-под самого носа!».
Череп направился к телам «всадников апокалипсиса». Трупы лежали плечо к плечу. Карминные брызги на асфальте. Трое составили первую «партию». Три танкиста, три веселых трупа. Мимо двоих гангстер прошел с безучастным лицом человека, привыкшего видеть мертвецов часто, вблизи и воочию. Почти не глядя, но не брезгливо. Разве шеф-повар морщится при виде мертвой рыбы? Нет, у него рождаются идеи.
Интерес Черепа провоцировал бородатый великан.
Остановившись, бандит пригляделся, наклонился, зачем-то пнул тело под ребра.
Кивнул «штатному киллеру».
Курту не хотелось никуда идти, общаться с Черепом и еще меньше — рассматривать трупы собственного производства. Хотелось ждать, стоя на месте, если уж нет другого выбора, а потом отправиться спать. И постараться скормить свежие, кровоточащие грехи собственной ненависти (лелея, взращивая ее наподобие того, как откармливают бычков на убой. Наращивать мускулы, оттачивать клыки внутренних монстров, готовясь когда-нибудь спустить их с цепей… Если, конечно, демоны не загрызут его прежде). Этим планам следовало немного подождать.
Волк двинулся к мертвецам и Черепу, пламенно желая, чтобы гангстер сам стал трупом.
Бог не услышал этих молитв. Глава Ордена непоколебимо возвышался на крепких ногах. Гигант с татуировкой «stainless steel» и глинобитным самомнением…
— Знаешь, кто это? — Череп поднял руку и стволом ТТ указал на бородатое лицо.
Курт покачал головой.
Саймон С. Смит. Прозвище — Снежный барс. Собственной персоной. — Череп в недоверии качал головой. — Возглавлял силовое подразделение «Всадников».
Что значит «С»? — спросил Волк.
СУКА, Каких Мало, — ответил бандит, осклабившись. — Впрочем, следует отдать ему должное: он был отличным профессионалом. Потрепал в свое время мне нервы… — В устах главы Ордена это звучало высочайшим дифирамбом. — Я назначил за него и уже отчаялся увидеть этого ублюдка в покойниках…
Курт посмотрел на Саймона С. (СУКА, Каких Мало) Смита Снежного барса.
Выпученные глаза. Приоткрытый рот. На дне — влажный язык. Моллюск в раковине. Глаза отражали силуэты убийц. Не потому, что сетчатка сфотографировала волчий образ. Глаза мертвецов сверкают, словно бриллианты на могилах вампиров.
Прикрытый волосами разъем нейрошунта. Кусок электричества в теплом теле.
Вдруг Курту показалось, что грудь Смита приподнялась.
Кровь; черные потеки на черной безрукавке. Какой-то жалкий литр. Мало для трупа таких размеров. Вряд ли гигантское тело приберегало бесценную жидкость для внутренних, «целевых» нужд — кровь мертвецам ни к чему. Сердце, ответственное за циркуляцию, прекратило биться. Живот, грудь, шея. Зияющие раны. «Галил», опознав свои труды, вздрогнул в лапе Курта. Литр крови. Не много.
Возможно, живой…
ТТ рявкнул. Волчье сердце от неожиданности пропустило удар. Секундой позже, когда эхо первого еще не успело затихнуть, выстрел повторился. Гангстер спускал курок — невозмутимая ухмылка, черные стекла на бледном лице, — ничем не выказывая своих намерений. Тульский Токарева покорно выплюнул желтый огонь.