отказывался выпустить на свободу Маттео Бриганте: возвращение украденного
не снимало самого факта кражи, преступление осталось преступлением,
расследование продолжалось - законы полагалось уважать.
В полдень два городских стража вручили судье ключ от гарсоньерки
Бриганте, этот ключ они подхватили, что называется, на лету, когда он на
их глазах выпал из кармана передника Джусто, официанта "Спортивного бара".
А Джусто был единственным свидетелем, утверждавшим, что видел бумажник
швейцарца в руках Бриганте. И то обстоятельство, что ключ от гарсоньерки,
где было обнаружено украденное, находился у него, оборачивалось против
самого Джусто.
Судью не так-то легко было провести, он сам был истинным жителем Юга и
понимал, что стражникам куда выгоднее работать в интересах рэкетира, чем в
интересах правосудия. Но стражники присягнули, и еще один свидетель,
Австралиец, подтвердил, что ключ выпал из кармана официанта. Приходилось,
хочешь не хочешь, выпускать на волю Бриганте и сажать под замок Джусто.
Впрочем, последний не слишком настаивал на своей невиновности, считая, что
на данном этапе тюрьма - единственное место, где он может чувствовать себя
в относительной безопасности. Следствие длилось несколько недель и было
прекращено за отсутствием состава преступления.
Почти целый день донна Лукреция просидела в кабинете комиссара Аттилио.
Франческо пока так и не нашли. Донна Лукреция требовала от комиссара,
чтобы он по нескольку раз обзванивал всех своих коллег в других городах
провинции. Она даже не пыталась скрывать своей тревоги, так что вскоре и
помощник комиссара, и городские стражники, и карабинеры, а за ними и весь
город догадались о причинах ее беспокойства.
А Франческо провел ночь в какой-то таверне в Фодже, пил сам, угощал
всех желающих и таким образом просадил остававшиеся у него пять тысяч пир.
К утру он до того нализался, что хозяин таверны вынужден был поставить для
него в задней комнате походную кровать. После полудня, когда хмель вышел у
него из головы, ему дали ровно столько денег, сколько стоил проезд до
Порто-Манакоре.
Донна Лукреция видела, как он сошел с автобуса, и тут же выскочила на
улицу. Он заметил, что она направляется в его сторону. Глаза Лукреции
пылали любовью, а он решил - презрением. Он повернулся и бросился наутек.
Поколесив по улочкам Старого города, он вернулся домой через внутренний
дворик дворца. Маттео Бриганте сидел за столом в столовой и писал деловые
письма. Франческо достал из шкафчика в передней свои партитуры, сел рядом
с отцом и начал в полном молчании проглядывать ноты какой-то канцонетты.
Отец с сыном обменялись первыми словами только на следующее утро, и то на
посторонние темы, не имеющие отношения к событиям вчерашнего дня.
Когда донна Лукреция увидела улепетывавшего от нее со всех ног
Франческо, она снова явилась в кабинет комиссара полиции. И упала в кресло
напротив него.
- Как я могла полюбить труса? - проговорила она.
Комиссар, писавший какой-то очередной рапорт, ничего не ответил и еще
усерднее стал водить пером по бумаге. Потом словно бы он ничего не слышал,
словно бы и речи о Франческо не было, заговорил о кончине дона Чезаре -
это было главное событие дня: коль скоро старик отказался принять
священника, можно ли его хоронить по христианскому обряду? Из Калалунги
прибыли родственники; на днях будет вскрыто завещание: ходили слухи, что
приписка к завещанию, сделанная в последние часы жизни дона Чезаре,
составлена в пользу одной из служанок дома с колоннами, возможно и
незаконнорожденной дочери покойного... Комиссар считал себя самым ловким и
самым деликатным мужчиной во всем божьем мире и без труда убедил себя в
том, что Лукреция будет его гораздо скорее, чем он предполагал поначалу, и
что все получится значительно легче.
И впрямь, ровно через две недели донна Лукреция посетила его
гарсоньерку. Страсть, разбуженная Франческо в тот самый день, когда он
долго держал ее руку, еще не осмеливаясь сказать: "Я люблю вас", - страсть
эта требовала утоления. Они стали встречаться дважды в неделю и
встречались так несколько месяцев с неизменным удовольствием. Потом донна
Лукреция завела себе нового любовника, потом еще одного и сменила их
немало. Высокомерная от природы, она презирала всякую осторожность. Теперь
в городе уже никто не называл ее донна Лукреция, а просто Лукреция.
Судье Алессандро донесли о недвусмысленном поведении его супруги. Он
расспросил ее; она ничего не отрицала. Несколько месяцев подряд он бился
над неразрешимым вопросом: мужчина не имеет права требовать верности от
женщины, которая его больше не любит, но жена обязана блюсти честь мужа,
сообразуясь с моральными устоями, пусть и устарелыми, того края, где они
живут; как примирить эти два равно законных принципа? И по-прежнему он все
так же мучился вопросами, которые именовал социальными; весьма
неосмотрительно провел несколько мелких политических процессов, входивших
в его компетенцию; выносил обвинительный приговор, оправдывая виновного в
мотивировочной части решения суда, и восстановил таким путем против себя и
представителей оппозиции, и правительство. Его перевели из Порто-Манакоре.
Послали в Калабрию, в маленький заштатный городишко в горах.
Из одного чистого упрямства судья добился заграничного паспорта для
каменщика Марио. Во Франции Марио смог найти себе работу только в шахтах,
где и погиб год спустя во время взрыва.
Когда Мариетта разбогатела, агроном отступился от нее и предложил вести
его хозяйство Джузеппине. Та согласилась, отчаявшись разлучить комиссара с
его кроткой Анной и шалой Лукрецией, не говоря уже обо всех прочих.
Агроном, состоящий на государственной службе, конечно, фигура не столь
престижная, как комиссар полиции, зато получает почти такое же, вполне
приличное жалованье. Ему она позволила похитить свою столь долго хранимую
девственность и оказалась весьма искусной в постельных делах. Но, пожив на
Юге, ломбардец в конце концов проникся южной моралью и наотрез отказался
сочетаться законным браком со столь опытной девицей. Через несколько лет
она бросит своего агронома ради одного землевладельца, который купит ей
домик в Калалунге и упомянет в своем завещании. А агроном умрет молодым,
его съест малярия и отчаянные, но безуспешные попытки улучшить породу коз
на манакорском побережье.
Несколько недель спустя после смерти дона Чезаре все наследники
собрались для вскрытия завещания. Муниципальный совет отверг проект
создания музея на месте бывшего античного города, от которого не осталось
даже ни одной целой колонны, но коллекцию древностей взял. Потом сами
наследники договорились о добровольном обмене между собой полученных ими
по завещанию участков". Так, Мариетта уступила большую апельсиновую и
лимонную плантацию и получила за нее несколько гектаров болота и дом с
колоннами. Все так и ахнули: пойти на такое явно невыгодное дело. Но тут
же решили, что девушка действует из соображений сентиментальных: уже
пополз слух, будто Мариетта - дочь дона Чезаре (чем и объяснялся его столь
щедрый посмертный дар); Джулия этот слух опровергала, но ей не верили,
зная, что она находится с младшей дочкой в плохих отношениях; люди убедили
себя, что пусть Мариетта и незаконнорожденная, но ей приятно сохранить дом
предков; более того, ею восхищались: даже не носит славного имени, а чтит
его свято, не случайно обменяла плодородную плантацию цитрусовых на старый
дом, затерянный среди малярийных болот; кое-кто обзывал ее даже дурочкой,
Но она и бровью не повела. Она помнила разговор, какой был за несколько
месяцев до этого между доном Чезаре и землеустроителями, измерявшими вдоль
и поперек весь перешеек.
- У меня тут одна мысль есть, - открылась она Пиппо.
Джулия, Мария и Эльвира получили каждая по небольшому пакету акций,
обеспечивающих им скромную ренту. Они поручили распоряжаться своими
"бумагами" дельцам из Фоджи, которые посулили платить им большие проценты.
А пока что они жили в доме с колоннами в услужении у Мариетты. После
того как была вывезена коллекция древностей, Мариетта приказала им убрать
весь дом от чердака до конюшни и выбелить его известью и снаружи и внутри.
Потом вызвала из Неаполя владельца антикварного магазина и продала ему на
весьма выгодных условиях неаполитанское кресло XVIII века, античную вазу,
которую хранитель музея постеснялся взять, коль скоро она стояла в спальне
самого дона Чезаре, и большую часть старинной мебели. А взамен купила
модерновую мебель из лакированной фанеры, а на остаток еще ухитрилась
приобрести себе "фиат-400" (и вскоре сама стала водить машину) и
телевизор. Из всей старой обстановки она оставила себе только постель с
балдахином, где и спала теперь, где и принимала почти каждую ночь Пиппо,
ничуть не скрываясь, и никто и не думал злословить по этому поводу. И в
самом деле, столь крупный кусок получила она в наследство, столь упорные
ходили слухи о том, что она родная дочь дона Чезаре, что все это при
природной самоуверенности Мариетты дало ей разом все привилегии, которыми
пользуются крупные землевладельцы. Вскоре ее станут величать донна
Мариетта.
Маттео Бриганте первым пошел на мировую с Пиппо. Малый достиг такого
возраста, когда шиться с гуальони, даже в качестве главаря их банды, ему
уже не пристало. Коль скоро он официально находился под крылышком
Мариетты, коммерсанты и чиновники рангом пониже стали относиться к нему
уважительно; его даже называли теперь в глаза "синьор Пиппо", а за глаза
"синьорине Пиппо". У него оказался настоящий талант к плаванию и нырянию,
дыхание у него было превосходное, да и воду он чувствовал, как никто
другой; его новый друг Бриганте систематически тренировал Пиппо, учил его
современным приемам подводного плавания и с кислородным прибором, и совсем
без прибора. Как-то во время одного из уроков они обнаружили близ
водослива озера, у самого подножия скалистого бугра, мраморную статую
Венеры Урийской. Из Фоджи был прислан музейный эксперт, который и
определил, что скульптура эта относится к III веку до нашей эры - другими
словами, на целый век старше каменной статуи, находящейся в алтаре храма
святой Урсулы Урийской, тоже Венеры, обнаруженной в болотистых топях
монахами, которые окрестили ее Урсулой, нарядили на испанский манер, и эту
бывшую Венеру, а теперешнюю Урсулу мужчины носили на носилках по всему
городу в храмовой праздник. Если верить житиям святых, "Золотой легенде",
Урсула, единственная девственница в языческом городе Урия, спаслась именно
благодаря своей невинности в тот самый день, когда господь бог порешил
уничтожить город, покарав его жителей за распутство; всевышний спас
Урсулу, перенеся ее на холм, возвышающийся над портом Манакоре. В те
времена, когда дон Чезаре еще высмеивал религию (было это до того, как он
ко всему "потерял интерес"), он любил ошарашивать свою родню, изощряясь в
игре слов, насчет Венеры-Урсулы, находящейся во храме этой, по его словам,
покровительницы кумушек, которые умеют превращать потаскушек в
девственниц. Хотя государство предлагало Мариетте весьма солидную сумму,
она пожелала оставить мраморную статую при себе и поставила ее в большой
зале дома с колоннами рядом с телевизором: она верила, что богиня, о
которой так часто рассказывал ей хозяин, принесет счастье, но для верности
все-таки повесили ей на шнурке коралловые рожки, спускавшиеся между
грудями; в сущности, она была убеждена, что ничего не теряет, так как
Маттео объяснил ей, что цены на древности (если речь идет, конечно, о
подлинных произведениях искусства) неизменно растут с начала нашего века и
еще будут расти. Таким образом, Венера Урийская стала одновременно и
вложением капитала, и средством против дурного глаза.
Прошло два года. Все больше и больше иностранцев приезжают отдохнуть на
островах, как бы созданных со своими скалами, гротами, хаотическими
нагромождениями камней для подводной охоты. Маттео Бриганте дал Пиппо
взаймы денег, чтобы тот мог обосноваться на одном из таких островов. Юноша
купил старый домишко, кое-как обставил его и стал сдавать комнаты
туристам, приобрел он и лодку, на которой возил спортсменов в подводные
пещеры, где обычно держались косяки лобана; завел вышку для прыжков в воду
и обучал желающих. В мертвые сезоны он возвращался к Мариетте.
Как-то днем следующего лета (второго после того, как Пиппо поселился на
острове) Маттео Бриганте заглянул к Мариетте. Она усадила его в модерновое
кресло, обитое светлой кожей, перед телевизором и сама села. Мариетте
исполнился уже двадцать один год. Она немного раздалась со времен дона
Чезаре, круче стали бедра, выше грудь.
Бриганте объяснил хозяйке дома, что земля как средство помещения
капиталов приносит наиболее скромный доход. Масло, которое ввозят из
колониальных стран и производство которого обходится дешевле, в ближайшем
времени вытеснит отечественное оливковое масло. Апельсины и лимоны,
выращиваемые в Порто-Манакоре, уже не отвечают более требованиям экспорта:
Мариетте в дальнейшем вряд ли удастся выдержать конкуренцию производителей
Сицилии и побережья Тирренского моря, где цитрусовые соответствуют
международным стандартам, как, скажем, в Калифорнии. Но пока еще можно
продать землю по хорошей цене; в Южной Италии до сих пор существует
старинный предрассудок насчет землевладения, вот этим-то обстоятельством
пусть Мариетта, пока еще не поздно, и воспользуется. Капиталы, вложенные в
земли, приносят Мариетте всего пять процентов. А Бриганте его капиталы
приносят восемь, десять, а то и больше процентов. Он готов дать Мариетте
любой деловой совет.
Мариетта расхохоталась.
- Бриганте, - проговорила она. - Бриганте, я вижу, ты пришел...
Тут она поделилась с ним своим заветным замыслом.
Шоссе, идущее берегом моря и наполовину сокращающее путь между
Порто-Альбанезе и Сан-Севере, по Виа Адриатика, уже начали строить с двух
сторон... Пройдет эта дорога по перешейку и по старому мосту (его,
безусловно, расширят) через водослив озера как раз напротив дома с
колоннами, пересечет низину, а заодно и оливковую плантацию Мариетты. Еще
при жизни дона Чезаре она слышала об этом разговоры, и дон Чезаре очень по
этому поводу сокрушался и подумывал даже перебраться в горы, к себе во
дворец в Калалунге. Работы будут идти быстрыми темпами. Мариетта уже
несколько раз беседовала с инженерами дорожного ведомства и с директором
"Энте туристико" их провинции. Новое шоссе станет главной магистралью для
потока туристов, которые, направляясь из Германии, Австрии и Венеции в
Бриндизи и на полуостров Отранте, не минуют и наших мест. Земли Мариетты
значительно подымутся в цене. Но продавать их она не собирается. Почему бы
не построить на оливковой плантации отель, ресторан, станцию обслуживания,
несколько небольших вилл - словом, целый "туристический комплекс",
словечко это Мариетта слышала по телевидению. Лучшего места для этого но
найти - рядом храм святой Урсулы Урийской, пониже озеро, перешеек, и как
на ладони вся бухта Манакоре, поблизости порт, откуда рукой подать до
островов.
Она снова расхохоталась.
- Маттео, - сказала она, - я как раз подумывала, как бы у тебя денег
занять. Главное - хочу, чтобы ты вложил свои капиталы в мое дело. Давай
объединимся, мы с тобой уймищу денег загребем.
Бриганте потребовалось не больше минуты, чтобы понять, сколь выгодно
это предложение. Он неоднократно бывал на побережье Тирренского моря, в
таких благословенных местах, как Амальфи, Равелло, Позитано, Капри, и
знал, что и там начинали именно так. Иностранцы, особенно немцы, в
основной своей массе устремлялись на Адриатическое побережье. Новое шоссе
избавит их от необходимости останавливаться в Фодже, в этом унылом городе,
расположенном вдали от моря.
Даже дом с колоннами и тот можно пустить в дело, думал он. Мадам не
удалось осуществить свой проект с Сипонте, полиция этого маленького
морского курорта заломила за свою терпимость неслыханно высокую сумму. А
полиция Порто-Манакоре, которая, что называется, ест из рук Бриганте,
будет, конечно, куда скромнее в своих требованиях. Чинтия пока еще
свободна, Фульвия тоже. Дом для радости под боком у "туристического
комплекса" и Порто-Манакоре - это тоже доход, да еще какой! А мраморная
Венера придаст особую элегантность большой зале.
- Что ж, мысль не такая уж плохая, - заметил Бриганте.
Жену его только что прооперировали в третий раз по поводу рака груди.
Она недолго переживет совершеннолетие Мариетты. И Бриганте уже представлял
себе, как он перевозит Мариетту в Порто-Манакоре, в свою квартиру в
ренессансном крыле дворца Фридриха II Швабского. Обстановку полностью
сменим. У Мариетты есть вкус. С такой женой и с такой компаньонкой в
делах, по слухам к тому же дочерью самого дона Чезаре, он, Маттео
Бриганте, наконец-то перейдет рубеж, отделяющий его от манакорской знати:
он будет ровня своим бывшим офицерам, да и муниципалитет от него не уйдет.
- Дай мне время подумать, - попросил он Мариетту. - Твою идею стоит
изучить со всех сторон. Я всегда говорил, что голова у тебя варит.
Эти радужные перспективы оттеснили на задний план неприятные мысли о
Франческо, который уже в третий раз заваливал свои выпускные экзамены.
К этому времени дельцы из Фоджи успели порастрясти капиталы Джулии,
Марии и Эльвиры. Мариетта после очередной ссоры с матерью и сестрами
выгнала их из дома, а заодно и Тонио. Эльвира нанялась прислугой в
Калалунгу к одному родственнику дона Чезаре. А старуха Джулия и ее старшая
дочка Мария, когда их из милости брал какой-нибудь арендатор, пололи
апельсиновые и лимонные плантации или пускали воду по оросительным
бороздам. Тонио примкнул к когорте безработных и теперь подпирает стены на
Главной площади Порто-Манакоре. С утра до вечера он слушает пение
арестантов, доносящееся сюда из-за "намордников" тюрьмы, и бывает, что
среди всех прочих голосов он различит густой бас Джусто, бывшего официанта
из "Спортивного бара", которого до сих пор мытарит новый судья: Бриганте
так скоро своих недругов не прощает.
С тех пор как Мариетта купила себе телевизор, петь она перестала.
Один датский историк, будучи проездом в Фодже, обнаружил коллекцию дона
Чезаре и его рукопись объемом в три тысячи страниц. Он живо
заинтересовался этой работой, его буквально восхитили остроумные и порой
глубокие догадки безвестного провинциального эрудита, безупречная точность
всех приводимых им документов. Труды дона Чезаре вдохновили датчанина на
написание обширнейшей книги об античном городе Урия, причем, без сомнения,
труд его вызовет отклик во всем мире среди специалистов по истории
греческой колонизации эллинской эпохи в Южной Италии.
не снимало самого факта кражи, преступление осталось преступлением,
расследование продолжалось - законы полагалось уважать.
В полдень два городских стража вручили судье ключ от гарсоньерки
Бриганте, этот ключ они подхватили, что называется, на лету, когда он на
их глазах выпал из кармана передника Джусто, официанта "Спортивного бара".
А Джусто был единственным свидетелем, утверждавшим, что видел бумажник
швейцарца в руках Бриганте. И то обстоятельство, что ключ от гарсоньерки,
где было обнаружено украденное, находился у него, оборачивалось против
самого Джусто.
Судью не так-то легко было провести, он сам был истинным жителем Юга и
понимал, что стражникам куда выгоднее работать в интересах рэкетира, чем в
интересах правосудия. Но стражники присягнули, и еще один свидетель,
Австралиец, подтвердил, что ключ выпал из кармана официанта. Приходилось,
хочешь не хочешь, выпускать на волю Бриганте и сажать под замок Джусто.
Впрочем, последний не слишком настаивал на своей невиновности, считая, что
на данном этапе тюрьма - единственное место, где он может чувствовать себя
в относительной безопасности. Следствие длилось несколько недель и было
прекращено за отсутствием состава преступления.
Почти целый день донна Лукреция просидела в кабинете комиссара Аттилио.
Франческо пока так и не нашли. Донна Лукреция требовала от комиссара,
чтобы он по нескольку раз обзванивал всех своих коллег в других городах
провинции. Она даже не пыталась скрывать своей тревоги, так что вскоре и
помощник комиссара, и городские стражники, и карабинеры, а за ними и весь
город догадались о причинах ее беспокойства.
А Франческо провел ночь в какой-то таверне в Фодже, пил сам, угощал
всех желающих и таким образом просадил остававшиеся у него пять тысяч пир.
К утру он до того нализался, что хозяин таверны вынужден был поставить для
него в задней комнате походную кровать. После полудня, когда хмель вышел у
него из головы, ему дали ровно столько денег, сколько стоил проезд до
Порто-Манакоре.
Донна Лукреция видела, как он сошел с автобуса, и тут же выскочила на
улицу. Он заметил, что она направляется в его сторону. Глаза Лукреции
пылали любовью, а он решил - презрением. Он повернулся и бросился наутек.
Поколесив по улочкам Старого города, он вернулся домой через внутренний
дворик дворца. Маттео Бриганте сидел за столом в столовой и писал деловые
письма. Франческо достал из шкафчика в передней свои партитуры, сел рядом
с отцом и начал в полном молчании проглядывать ноты какой-то канцонетты.
Отец с сыном обменялись первыми словами только на следующее утро, и то на
посторонние темы, не имеющие отношения к событиям вчерашнего дня.
Когда донна Лукреция увидела улепетывавшего от нее со всех ног
Франческо, она снова явилась в кабинет комиссара полиции. И упала в кресло
напротив него.
- Как я могла полюбить труса? - проговорила она.
Комиссар, писавший какой-то очередной рапорт, ничего не ответил и еще
усерднее стал водить пером по бумаге. Потом словно бы он ничего не слышал,
словно бы и речи о Франческо не было, заговорил о кончине дона Чезаре -
это было главное событие дня: коль скоро старик отказался принять
священника, можно ли его хоронить по христианскому обряду? Из Калалунги
прибыли родственники; на днях будет вскрыто завещание: ходили слухи, что
приписка к завещанию, сделанная в последние часы жизни дона Чезаре,
составлена в пользу одной из служанок дома с колоннами, возможно и
незаконнорожденной дочери покойного... Комиссар считал себя самым ловким и
самым деликатным мужчиной во всем божьем мире и без труда убедил себя в
том, что Лукреция будет его гораздо скорее, чем он предполагал поначалу, и
что все получится значительно легче.
И впрямь, ровно через две недели донна Лукреция посетила его
гарсоньерку. Страсть, разбуженная Франческо в тот самый день, когда он
долго держал ее руку, еще не осмеливаясь сказать: "Я люблю вас", - страсть
эта требовала утоления. Они стали встречаться дважды в неделю и
встречались так несколько месяцев с неизменным удовольствием. Потом донна
Лукреция завела себе нового любовника, потом еще одного и сменила их
немало. Высокомерная от природы, она презирала всякую осторожность. Теперь
в городе уже никто не называл ее донна Лукреция, а просто Лукреция.
Судье Алессандро донесли о недвусмысленном поведении его супруги. Он
расспросил ее; она ничего не отрицала. Несколько месяцев подряд он бился
над неразрешимым вопросом: мужчина не имеет права требовать верности от
женщины, которая его больше не любит, но жена обязана блюсти честь мужа,
сообразуясь с моральными устоями, пусть и устарелыми, того края, где они
живут; как примирить эти два равно законных принципа? И по-прежнему он все
так же мучился вопросами, которые именовал социальными; весьма
неосмотрительно провел несколько мелких политических процессов, входивших
в его компетенцию; выносил обвинительный приговор, оправдывая виновного в
мотивировочной части решения суда, и восстановил таким путем против себя и
представителей оппозиции, и правительство. Его перевели из Порто-Манакоре.
Послали в Калабрию, в маленький заштатный городишко в горах.
Из одного чистого упрямства судья добился заграничного паспорта для
каменщика Марио. Во Франции Марио смог найти себе работу только в шахтах,
где и погиб год спустя во время взрыва.
Когда Мариетта разбогатела, агроном отступился от нее и предложил вести
его хозяйство Джузеппине. Та согласилась, отчаявшись разлучить комиссара с
его кроткой Анной и шалой Лукрецией, не говоря уже обо всех прочих.
Агроном, состоящий на государственной службе, конечно, фигура не столь
престижная, как комиссар полиции, зато получает почти такое же, вполне
приличное жалованье. Ему она позволила похитить свою столь долго хранимую
девственность и оказалась весьма искусной в постельных делах. Но, пожив на
Юге, ломбардец в конце концов проникся южной моралью и наотрез отказался
сочетаться законным браком со столь опытной девицей. Через несколько лет
она бросит своего агронома ради одного землевладельца, который купит ей
домик в Калалунге и упомянет в своем завещании. А агроном умрет молодым,
его съест малярия и отчаянные, но безуспешные попытки улучшить породу коз
на манакорском побережье.
Несколько недель спустя после смерти дона Чезаре все наследники
собрались для вскрытия завещания. Муниципальный совет отверг проект
создания музея на месте бывшего античного города, от которого не осталось
даже ни одной целой колонны, но коллекцию древностей взял. Потом сами
наследники договорились о добровольном обмене между собой полученных ими
по завещанию участков". Так, Мариетта уступила большую апельсиновую и
лимонную плантацию и получила за нее несколько гектаров болота и дом с
колоннами. Все так и ахнули: пойти на такое явно невыгодное дело. Но тут
же решили, что девушка действует из соображений сентиментальных: уже
пополз слух, будто Мариетта - дочь дона Чезаре (чем и объяснялся его столь
щедрый посмертный дар); Джулия этот слух опровергала, но ей не верили,
зная, что она находится с младшей дочкой в плохих отношениях; люди убедили
себя, что пусть Мариетта и незаконнорожденная, но ей приятно сохранить дом
предков; более того, ею восхищались: даже не носит славного имени, а чтит
его свято, не случайно обменяла плодородную плантацию цитрусовых на старый
дом, затерянный среди малярийных болот; кое-кто обзывал ее даже дурочкой,
Но она и бровью не повела. Она помнила разговор, какой был за несколько
месяцев до этого между доном Чезаре и землеустроителями, измерявшими вдоль
и поперек весь перешеек.
- У меня тут одна мысль есть, - открылась она Пиппо.
Джулия, Мария и Эльвира получили каждая по небольшому пакету акций,
обеспечивающих им скромную ренту. Они поручили распоряжаться своими
"бумагами" дельцам из Фоджи, которые посулили платить им большие проценты.
А пока что они жили в доме с колоннами в услужении у Мариетты. После
того как была вывезена коллекция древностей, Мариетта приказала им убрать
весь дом от чердака до конюшни и выбелить его известью и снаружи и внутри.
Потом вызвала из Неаполя владельца антикварного магазина и продала ему на
весьма выгодных условиях неаполитанское кресло XVIII века, античную вазу,
которую хранитель музея постеснялся взять, коль скоро она стояла в спальне
самого дона Чезаре, и большую часть старинной мебели. А взамен купила
модерновую мебель из лакированной фанеры, а на остаток еще ухитрилась
приобрести себе "фиат-400" (и вскоре сама стала водить машину) и
телевизор. Из всей старой обстановки она оставила себе только постель с
балдахином, где и спала теперь, где и принимала почти каждую ночь Пиппо,
ничуть не скрываясь, и никто и не думал злословить по этому поводу. И в
самом деле, столь крупный кусок получила она в наследство, столь упорные
ходили слухи о том, что она родная дочь дона Чезаре, что все это при
природной самоуверенности Мариетты дало ей разом все привилегии, которыми
пользуются крупные землевладельцы. Вскоре ее станут величать донна
Мариетта.
Маттео Бриганте первым пошел на мировую с Пиппо. Малый достиг такого
возраста, когда шиться с гуальони, даже в качестве главаря их банды, ему
уже не пристало. Коль скоро он официально находился под крылышком
Мариетты, коммерсанты и чиновники рангом пониже стали относиться к нему
уважительно; его даже называли теперь в глаза "синьор Пиппо", а за глаза
"синьорине Пиппо". У него оказался настоящий талант к плаванию и нырянию,
дыхание у него было превосходное, да и воду он чувствовал, как никто
другой; его новый друг Бриганте систематически тренировал Пиппо, учил его
современным приемам подводного плавания и с кислородным прибором, и совсем
без прибора. Как-то во время одного из уроков они обнаружили близ
водослива озера, у самого подножия скалистого бугра, мраморную статую
Венеры Урийской. Из Фоджи был прислан музейный эксперт, который и
определил, что скульптура эта относится к III веку до нашей эры - другими
словами, на целый век старше каменной статуи, находящейся в алтаре храма
святой Урсулы Урийской, тоже Венеры, обнаруженной в болотистых топях
монахами, которые окрестили ее Урсулой, нарядили на испанский манер, и эту
бывшую Венеру, а теперешнюю Урсулу мужчины носили на носилках по всему
городу в храмовой праздник. Если верить житиям святых, "Золотой легенде",
Урсула, единственная девственница в языческом городе Урия, спаслась именно
благодаря своей невинности в тот самый день, когда господь бог порешил
уничтожить город, покарав его жителей за распутство; всевышний спас
Урсулу, перенеся ее на холм, возвышающийся над портом Манакоре. В те
времена, когда дон Чезаре еще высмеивал религию (было это до того, как он
ко всему "потерял интерес"), он любил ошарашивать свою родню, изощряясь в
игре слов, насчет Венеры-Урсулы, находящейся во храме этой, по его словам,
покровительницы кумушек, которые умеют превращать потаскушек в
девственниц. Хотя государство предлагало Мариетте весьма солидную сумму,
она пожелала оставить мраморную статую при себе и поставила ее в большой
зале дома с колоннами рядом с телевизором: она верила, что богиня, о
которой так часто рассказывал ей хозяин, принесет счастье, но для верности
все-таки повесили ей на шнурке коралловые рожки, спускавшиеся между
грудями; в сущности, она была убеждена, что ничего не теряет, так как
Маттео объяснил ей, что цены на древности (если речь идет, конечно, о
подлинных произведениях искусства) неизменно растут с начала нашего века и
еще будут расти. Таким образом, Венера Урийская стала одновременно и
вложением капитала, и средством против дурного глаза.
Прошло два года. Все больше и больше иностранцев приезжают отдохнуть на
островах, как бы созданных со своими скалами, гротами, хаотическими
нагромождениями камней для подводной охоты. Маттео Бриганте дал Пиппо
взаймы денег, чтобы тот мог обосноваться на одном из таких островов. Юноша
купил старый домишко, кое-как обставил его и стал сдавать комнаты
туристам, приобрел он и лодку, на которой возил спортсменов в подводные
пещеры, где обычно держались косяки лобана; завел вышку для прыжков в воду
и обучал желающих. В мертвые сезоны он возвращался к Мариетте.
Как-то днем следующего лета (второго после того, как Пиппо поселился на
острове) Маттео Бриганте заглянул к Мариетте. Она усадила его в модерновое
кресло, обитое светлой кожей, перед телевизором и сама села. Мариетте
исполнился уже двадцать один год. Она немного раздалась со времен дона
Чезаре, круче стали бедра, выше грудь.
Бриганте объяснил хозяйке дома, что земля как средство помещения
капиталов приносит наиболее скромный доход. Масло, которое ввозят из
колониальных стран и производство которого обходится дешевле, в ближайшем
времени вытеснит отечественное оливковое масло. Апельсины и лимоны,
выращиваемые в Порто-Манакоре, уже не отвечают более требованиям экспорта:
Мариетте в дальнейшем вряд ли удастся выдержать конкуренцию производителей
Сицилии и побережья Тирренского моря, где цитрусовые соответствуют
международным стандартам, как, скажем, в Калифорнии. Но пока еще можно
продать землю по хорошей цене; в Южной Италии до сих пор существует
старинный предрассудок насчет землевладения, вот этим-то обстоятельством
пусть Мариетта, пока еще не поздно, и воспользуется. Капиталы, вложенные в
земли, приносят Мариетте всего пять процентов. А Бриганте его капиталы
приносят восемь, десять, а то и больше процентов. Он готов дать Мариетте
любой деловой совет.
Мариетта расхохоталась.
- Бриганте, - проговорила она. - Бриганте, я вижу, ты пришел...
Тут она поделилась с ним своим заветным замыслом.
Шоссе, идущее берегом моря и наполовину сокращающее путь между
Порто-Альбанезе и Сан-Севере, по Виа Адриатика, уже начали строить с двух
сторон... Пройдет эта дорога по перешейку и по старому мосту (его,
безусловно, расширят) через водослив озера как раз напротив дома с
колоннами, пересечет низину, а заодно и оливковую плантацию Мариетты. Еще
при жизни дона Чезаре она слышала об этом разговоры, и дон Чезаре очень по
этому поводу сокрушался и подумывал даже перебраться в горы, к себе во
дворец в Калалунге. Работы будут идти быстрыми темпами. Мариетта уже
несколько раз беседовала с инженерами дорожного ведомства и с директором
"Энте туристико" их провинции. Новое шоссе станет главной магистралью для
потока туристов, которые, направляясь из Германии, Австрии и Венеции в
Бриндизи и на полуостров Отранте, не минуют и наших мест. Земли Мариетты
значительно подымутся в цене. Но продавать их она не собирается. Почему бы
не построить на оливковой плантации отель, ресторан, станцию обслуживания,
несколько небольших вилл - словом, целый "туристический комплекс",
словечко это Мариетта слышала по телевидению. Лучшего места для этого но
найти - рядом храм святой Урсулы Урийской, пониже озеро, перешеек, и как
на ладони вся бухта Манакоре, поблизости порт, откуда рукой подать до
островов.
Она снова расхохоталась.
- Маттео, - сказала она, - я как раз подумывала, как бы у тебя денег
занять. Главное - хочу, чтобы ты вложил свои капиталы в мое дело. Давай
объединимся, мы с тобой уймищу денег загребем.
Бриганте потребовалось не больше минуты, чтобы понять, сколь выгодно
это предложение. Он неоднократно бывал на побережье Тирренского моря, в
таких благословенных местах, как Амальфи, Равелло, Позитано, Капри, и
знал, что и там начинали именно так. Иностранцы, особенно немцы, в
основной своей массе устремлялись на Адриатическое побережье. Новое шоссе
избавит их от необходимости останавливаться в Фодже, в этом унылом городе,
расположенном вдали от моря.
Даже дом с колоннами и тот можно пустить в дело, думал он. Мадам не
удалось осуществить свой проект с Сипонте, полиция этого маленького
морского курорта заломила за свою терпимость неслыханно высокую сумму. А
полиция Порто-Манакоре, которая, что называется, ест из рук Бриганте,
будет, конечно, куда скромнее в своих требованиях. Чинтия пока еще
свободна, Фульвия тоже. Дом для радости под боком у "туристического
комплекса" и Порто-Манакоре - это тоже доход, да еще какой! А мраморная
Венера придаст особую элегантность большой зале.
- Что ж, мысль не такая уж плохая, - заметил Бриганте.
Жену его только что прооперировали в третий раз по поводу рака груди.
Она недолго переживет совершеннолетие Мариетты. И Бриганте уже представлял
себе, как он перевозит Мариетту в Порто-Манакоре, в свою квартиру в
ренессансном крыле дворца Фридриха II Швабского. Обстановку полностью
сменим. У Мариетты есть вкус. С такой женой и с такой компаньонкой в
делах, по слухам к тому же дочерью самого дона Чезаре, он, Маттео
Бриганте, наконец-то перейдет рубеж, отделяющий его от манакорской знати:
он будет ровня своим бывшим офицерам, да и муниципалитет от него не уйдет.
- Дай мне время подумать, - попросил он Мариетту. - Твою идею стоит
изучить со всех сторон. Я всегда говорил, что голова у тебя варит.
Эти радужные перспективы оттеснили на задний план неприятные мысли о
Франческо, который уже в третий раз заваливал свои выпускные экзамены.
К этому времени дельцы из Фоджи успели порастрясти капиталы Джулии,
Марии и Эльвиры. Мариетта после очередной ссоры с матерью и сестрами
выгнала их из дома, а заодно и Тонио. Эльвира нанялась прислугой в
Калалунгу к одному родственнику дона Чезаре. А старуха Джулия и ее старшая
дочка Мария, когда их из милости брал какой-нибудь арендатор, пололи
апельсиновые и лимонные плантации или пускали воду по оросительным
бороздам. Тонио примкнул к когорте безработных и теперь подпирает стены на
Главной площади Порто-Манакоре. С утра до вечера он слушает пение
арестантов, доносящееся сюда из-за "намордников" тюрьмы, и бывает, что
среди всех прочих голосов он различит густой бас Джусто, бывшего официанта
из "Спортивного бара", которого до сих пор мытарит новый судья: Бриганте
так скоро своих недругов не прощает.
С тех пор как Мариетта купила себе телевизор, петь она перестала.
Один датский историк, будучи проездом в Фодже, обнаружил коллекцию дона
Чезаре и его рукопись объемом в три тысячи страниц. Он живо
заинтересовался этой работой, его буквально восхитили остроумные и порой
глубокие догадки безвестного провинциального эрудита, безупречная точность
всех приводимых им документов. Труды дона Чезаре вдохновили датчанина на
написание обширнейшей книги об античном городе Урия, причем, без сомнения,
труд его вызовет отклик во всем мире среди специалистов по истории
греческой колонизации эллинской эпохи в Южной Италии.