Роже Вайян. Закон

В соседней комнате забасил чей-то громкий голос:
- Я вот уже два года жду. И требую, чтобы мне выдали паспорт. В конце
концов, я имею на это право.
- Иди сюда, - крикнул комиссар.
В кабинет вошел высокий здоровенный мужчина в холщовых штанах, на ногах
плетеные веревочные подошвы, прикрепленные шнурками. Воротничок и обшлага
рубахи разлохматились и висят бахромой.
- Простите меня, caro amico, - обратился комиссар к судье. - Вот перед
вами человек, имеющий права. А при демократическом режиме человек, имеющий
права, - это же король.
Судья промолчал. Он закурил новую сигарету, затянулся, но тут же с
гримасой отвращения ткнул ее в пепельницу.
Вошедший сделал шаг вперед. Шляпу он держал в руке. И остался стоять
перед комиссаровым письменным столом.
- Ну? - спросил комиссар.
- Через неделю будет ровно два года, как я обратился о просьбой выдать
мне паспорт для поездки во Францию, с приложением всех полагающихся бумаг,
включая справку от моего заграничного нанимателя.
- Ну и что?
- А то, что я до сих пор паспорта не получил!
- Чего ты, в сущности, от меня хочешь?
- По итальянской конституции всем гражданам предоставляется право
свободного выезда за границу.
- Смотрите, как здорово конституцию изучил!
- Да, изучил, синьор комиссар.
- А под судом и следствием когда-нибудь был?
- Меня приговорили к двухнедельному тюремному заключению за участие в
разделе необрабатываемых земель дона Оттавио 15 марта 1949 года.
- Ты же и был зачинщиком.
- Я действительно подговаривал безработных поселиться на свободных
землях. Я и признал это на суде. Но приговор был отменен. В справке о
судимостях, которую я приложил к просьбе о выдаче паспорта, об этом не
упоминалось. Значит, я имею право получить паспорт.
- Префектура, разумеется, придерживается иного мнения.
- Я безработный. Я нашел себе работу во Франции. И требую то, что мне
положено по праву.
- Вот и предъявляй свои права префектуре. Она такие дела решает.
- Префектура отсылает меня к вам, - пояснил проситель.
- А ведь есть люди, которые умеют улаживать свои дела получше, чем ты,
- заметил комиссар.
- Не понимаю, на что вы намекаете?
- Помнишь Пьетро, плотника?
- Нет.
- Надо отвечать: нет, синьор комиссар.
- Нет, синьор комиссар, - повторил проситель.
- А я-то думал, ты помнишь, - сказал комиссар.
- Нет, синьор комиссар.
- Пьетро вроде тебя, тоже красным был.
- Не знаю, синьор комиссар.
- А я вот знаю, знаю потому, что он приходил сюда: принес с собой
партийный билет своей партии, твоей партии, и разорвал его на моих глазах.
- Не знаю, синьор комиссар.
- И префектура выдала ему паспорт.
- Я требую то, что мне положено по праву, - повторил посетитель.
Комиссар повернулся к судье.
- Вот видите, carissimo, до чего же бесполезно пытаться оказывать людям
услуги.
Судья вертел в пальцах потухшую сигарету. Он промолчал.
- Я возьму адвоката, - заявил посетитель.
- Советую взять адвоката поискуснее.
- Я манакорского не возьму.
Комиссар улыбнулся. С обоими адвокатами, проживающими в Порто-Манакоре,
он был в плохих отношениях.
- Желаю успеха, - проговорил он.
Посетитель не тронулся с места.
- Мне больше нечего тебе сказать.
Помощник, полуобняв за плечи посетителя, увел его в соседнюю комнату.
Тот нехотя подчинился.
- Ослиная твоя башка, - шипел ему по дороге помощник комиссара. -
Проклятая ослиная башка. Тебе же сказали, что нужно сделать. Это же в
твоих интересах, пойми...
Они скрылись за дверью.
- Вы не уважаете закон, - проговорил судья.
Комиссар отодвинулся от стола вместе с креслом.
- Милейший друг... - начал было он.
- Если те, кто обязан по долгу службы уважать закон, - оборвал его
судья, - если как раз те...
Комиссар поднялся и на цыпочках подошел, почти подбежал к двери и
захлопнул ее. Обернулся, приложил палец к губам. Потом воздел руки к
небесам. Искусно изобразил мимикой сцену отчаяния. Потом расхохотался.
- Ей-богу, со стороны можно подумать, carissimo amico, что вы поклялись
закончить вашу карьеру в Порто-Манакоре.
- А почему бы и нет? - спросил судья.
- Покойный Фридрих Швабский вашему продвижению по служебной лестнице не
поможет.
- У этого человека, которому вы помешали уехать за границу на
заработки, дети с голоду подыхают, - сказал судья.
Комиссар нагнулся над судьей, схватил его за плечи.
- А мы, судья, а мы, разве мы не подыхаем в этом городе, откуда никогда
еще никому не удавалось вырваться?!


Тонио, доверенное лицо дона Чезаре, приняли в игру шестым. Партия
только-только началась в одной из таверн Старого города, а заводилой, как
всегда, был Маттео Бриганте. В "закон" можно играть впятером, вшестером,
всемером и даже с большим количеством участников, но удобнее всего играть
вшестером.
В Порто-Манакоре Маттео Бриганте контролирует все, включая игру в
"закон". Он бывший старший матрос королевского морского флота. Вернувшись
в 1945 году после поражения в родной город, он сразу же установил надо
всем свой контроль. Ему уже под пятьдесят, но он сохранил свой моряцкий
облик: так и кажется, что он вдруг возьмет и поднесет свисток ко рту, к
своему тонкогубому рту под узенькой полоской жестких черных усиков, к
плотно сжатым даже во время смеха губам. Контролируя все, но делая все
чужими руками, он ни разу не представал перед судом, разве что еще до
войны за accoltellato - пырнул ножом одного парня, который похитил
невинность сестры Маттео. Впрочем, такое преступление делает преступнику
честь: к таким "преступлениям в защиту чести" все судилища Южной Италии
относятся в высшей степени снисходительно. Бриганте контролирует рыбаков,
рыбачащих с лодки, рыбаков, работающих на трабукко, рыбаков, глушащих рыбу
динамитом. Он контролирует торгующих лимонами, покупающих лимоны и лимоны
ворующих. Контролирует тех, кто заставляет красть оливы из-под пресса, и
тех, кто эти оливы крадет. Контролирует контрабандистов, которые пускаются
в открытое море на яхтах, груженных американскими сигаретами, и
таможенников, которые прочесывают на своих моторках прибрежную полосу моря
и то зажгут прожекторы, обшаривая все бухточки, то не зажгут, если им
хорошенько заплатит Бриганте за служебную нерасторопность. Контролирует
тех, кто занимается любовью, и тех, кто любовью не занимается,
контролирует мужей-рогоносцев и тех, кто делает их рогоносцами. Служит
наводчиком для воров, а сам полицию на этих воров наводит, так что
контролирует и воров, и полицию. Ему платят за то, чтобы он контролировал,
и платят за то, чтобы он не контролировал; на любую операцию, коммерческую
или некоммерческую, у него существует определенная такса, действующая не
только в Порто-Манакоре, но и по всей округе. У Маттео Бриганте столь
обширное поле деятельности, что он сманил Пиццаччо, официанта из пиццерии,
и взял его к себе на работу в качестве помощника контролера.
Сегодня вечером Бриганте - главный рэкетир, прежде чем отправиться
контролировать бал, который муниципалитет устраивает для курортников,
пригласил своего адъютанта поиграть в "закон". Пиццаччо - это не имя, а
кличка бывшего официанта; это означает примерно: пицца дерьмовая. Точно
так же в героические дни Флоренции имя Лорендзаччо было уничижительным от
Лоренцо.
Другими партнерами Тонио были Американец, эмигрировавший некогда в
Гватемалу и вернувшийся на склоне дней в родные края, где он приобрел
небольшую оливковую плантацию, и Австралиец, тоже бывший эмигрант, теперь
он перевозит на своем грузовичке фрукты и рыбу, и, наконец, дон Руджеро,
сын дона Оттавио, он учится в Неаполе на юридическом факультете, но во
время каникул предпочитает бегать за женами крестьян, арендующих землю у
его отца, да напиваться по тавернам; с дочками благородных родителей он не
флиртует: по его словам, все девицы в Манакоре ужасные дурехи.
Тонио со своими жалкими подкожными двумя сотнями лир, которые ему
удалось утаить от Марии, нечего было и думать тягаться с остальными
партнерами. Но продержаться какое-то время он мог. И в самом деле, ставкой
в каждой партии служил литр красного вина крепостью в четырнадцать
градусов, стоимостью в сто двадцать лир. Из шести игроков четверо
проигрывают. Делим сто двадцать на четыре - получается тридцать. Делим
двести на тридцать - получается шесть и двадцать в остатке. Значит, при
наличии двухсот лир Тонио мог попытать счастья шесть, скажем, даже семь
раз, потому что владелец кабачка, конечно, поверит ему в долг десять лир.
Впрочем, главный интерес игры в "закон" - это даже не денежный риск, даже
не бесплатная выпивка, а сам закон, как таковой, - жестокий для того, кому
приходится ему подчиняться, сладостный для того, кто его устанавливает.
Вся Южная Италия играет в "закон". Состоит игра из двух туров. В первом
туре определяется выигравший, который и получает звание padrone, хозяина.
Эту партию стараются обычно разыграть как можно быстрее, иногда в карты,
иногда в кости, иногда даже тянут жребий просто на соломинках. Нынче
вечером попытать счастья решили, сыграв партию в тарок.
Первый тур выиграл Пиццаччо и вышел, таким образом, в патроны.
Трактирщик принес кувшин вина и поставил его перед Пиццаччо; выпивохи,
толпившиеся у стойки, подошли поближе и окружили стол. Воцарилось
напряженное молчание.
Вот тут-то - после назначения патрона - начинается второй тур игры в
"закон". Он в свою очередь тоже делится на две части, в первой патрон
выбирает себе sotto-padrone - другими словами, помощника.
Для начала Пиццаччо оглядел всех пятерых игроков, словно в
нерешительности, задержал взгляд на одном, потом на другом. Он не спешил -
пусть подождут. Он-то умел играть в "закон".
- Да ладно тебе, - сказал трактирщик. - Уже пора.
- Ничего не пора, - ответил Пиццаччо.
Он в упор посмотрел на Тонио.
- У Тонио, - начал он, - у Тонио хорошенькая свояченица...
Все дружно уставились на Тонио, но тот даже бровью не повел, так и
остался сидеть, как сидел: потупив глаза, положив обе ладони на край
столешницы.
Выигравшему, то есть патрону, тому, кто устанавливает закон, дано право
говорить то-то и то-то или не говорить того-то в того-то, задавать вопросы
и самому отвечать на них вместо того, к кому этот вопрос обращен; хвалить
и ругать, поносить, унижать, злословить, клеветать и бесчестить, а
проигравшие, подчиняющиеся закону, должны подчиняться молча и безропотно.
Таково главное правило игры в "закон".


- Было бы недурно выбрать себе помощника, у которого есть хорошенькая
свояченица, - продолжал Пиццаччо. - А если я назначу помощником Тонио, он,
может, и уступит мне Мариетту...
Взгляды игроков были по-прежнему прикованы к Тонио. Все знали, что он
пристает к Мариетте, а она его не хочет. И в самом Манакоре, и особенно в
низине, среди этого обманчивого безлюдья, родня всегда начеку, так как
наличие в семье женщин - сестер, своячениц, дочерей - сводит мужчин с ума.
Пиццаччо умел бить без промаха: смотреть и слушать его, играющего в
"закон", было сплошное удовольствие. Тонио в своей белой
свеженакрахмаленной куртке сидел по-прежнему неподвижно и молчал. Честь и
хвала ему за это!
- Но если хорошенько разобраться, - тянул Пиццаччо, - если мне уж так
приспичит заполучить Мариетту, я лучше к Бриганте обращусь...
Всем было известно, что Маттео Бриганте тоже вьется вокруг Мариетты,
что он частенько заглядывает в дом с колоннами и что в ответ на его
двусмысленные речи девушка вызывающе хохочет. Когда Тонио замечал на том
конце моста, переброшенного через водослив озера, Маттео Бриганте,
неторопливо шагающего к вилле дона Чезаре, он, хоть и боялся непрошеного
гостя, не отвечал на его "здрасте", и даже лицо у него каменело. Бриганте
обожал девственниц. Женихи, поклонники, братья и отцы не отваживались
напасть на рэкетира. Но когда затронута семейная честь, мститель, чего
доброго, может и потерять рассудок. Потому-то Бриганте не расставался с
садовым окулировочным ножом, наточенным до остроты бритвы, что превращало
его в грозное оружие, но оружие, так сказать, официально разрешенное, так
как в этом краю садоводов и огородников такой нож был обычным рабочим
инструментом, опасным, но в то же время вполне отвечающим нормам закона,
как, впрочем, и сам Маттео Бриганте - один из наиболее коварных мушкетеров
садового ножа. Никогда Тонио не посмел бы напасть на него в открытую. И
это тоже всем прекрасно известно. Поэтому-то все взгляды по-прежнему
устремлены на Тонио.
- Уступишь мне Мариетту? - обратился Пиццаччо к Маттео Бриганте.
- Только сначала сам колею проложу.
- Что же, путь будет еще глаже, - ответил Пиццаччо. - Назначаю тебя
своим помощником.
Послышался гул одобрения. Партия началась удачно, в открытую, без
слюнтяйства, без сучка и задоринки.
И снова Тонио даже бровью не повел. Опять-таки хвала ему за это и
честь!
После выбора помощника патрона приступают к заключительной части
второго тура игры в "закон".
Проигравшие платят. Американец, Австралиец, дон Руджеро и Тонио каждый
дали трактирщику по тридцать лир.
Пиццаччо - патрон в этой партии - налил стакан вина и поднес его к
губам. По правилам так начинается вторая часть второго тура "закона".
- Королевское винцо! - воскликнул Пиццаччо. - А ну-ка, помощник,
отведай!
Главный смак, пожалуй, в том, что Пиццаччо говорит хозяйским тоном с
Маттео Бриганте, который в жизни на самом деле его хозяин. Это
ниспровержение иерархических отношений - отголосок сатурналий Древнего
Рима - особенно обостряет интерес к игре.
Бриганте наливает себе стакан, отхлебывает глоток.
- Просто грех, просто грех, - говорит он, - тратить такое винцо на
свиней.
- Поступай как знаешь, - отвечает Пиццаччо, - ты мой помощник.
Бриганте залпом осушает стакан.
- Выпью-ка еще, - заявляет он.
- Что ж, это твое право, - отвечает Пиццаччо.
Бриганте наливает себе второй стакан. В кувшине всего семь стаканов.
Значит, остается только четыре.
Случается иной раз, что патрон с помощником выпивают весь кувшин и даже
стаканчика не предложат проигравшимся. Что ж, они в полном праве. Но
особенно обостряется интерес, если приберечь этот приемчик к самому концу
игры, когда уже разыграны десяток партий и, если судьба плюс злое
невезение будто нарочно сговариваются, чтобы какой-нибудь один или
несколько игроков ни разу не попали в патроны или в помощники патрона и
когда на их глазах те, кто устанавливают закон, молча осушают кувшин за
кувшином, они окончательно ожесточаются. С этим оттенком нельзя не
считаться. Но Пиццаччо с Бриганте слишком умелые игроки, чтобы
использовать такой выигрышный трюк в начале партии, когда каждый еще
владеет собой.
Бриганте медленно выпивает второй стакан.
- Я подыхаю от жажды, - говорит дон Руджеро.
- Поставим ему стаканчик? - спрашивает Бриганте.
- Поступай как знаешь, - отвечает Пиццаччо.
Бриганте тут же наливает стакан дону Руджеро. Нет ни малейшего интереса
томить дальше этого мальчишку, который живет-то большую часть года в
Неаполе и глубоко равнодушен ко всем манакорским козням и сплетням; к тому
же в силу благородного происхождения его вряд ли даже способны унизить
отравленные стрелы остальных игроков. Сам-то он игрок весьма
посредственный. Однако в игру его охотно берут, чтобы не раздражать,
потому что он, если попросят, охотно дает свою "веспу", свое каноэ, платит
без лишних слов за выпивку, а также и потому, что, когда его захватывает
игра, он способен на злобную выходку, а это для игрока в "закон" качество
наиболее ценное.
В кувшине остается только три стакана.
- Поднесешь стаканчик? - спрашивает у Бриганте Американец.
"Поднесешь стаканчик" - освященная временем формула, и с этой просьбой
обращаться следует не к патрону, а к его помощнику. Таким образом, дон
Руджеро нарушил правило, крикнув: "Подыхаю от жажды". Но, принимая в
расчет вышеуказанное, это в вину ему не ставится.
- Поставим ему стаканчик? - спрашивает Бриганте у своего патрона по
игре.
- Поступай как знаешь, - отвечает Пиццаччо.
- Не думаю, что стоит ему ставить стаканчик, - говорит Маттео Бриганте.
- Больно он скуповат. А нам не следует поощрять скупость.
- А он действительно такой скупой? - интересуется Пиццаччо.
- Еще поскупее, чем его оливки, - отвечает Бриганте.
Скупость Американца, равно как и плачевное состояние его оливковой
плантации, стала уже притчей во языцех. Разумеется, первое обусловлено
вторым. Из Гватемалы Американец возвратился, что называется, на щите: он
без конца рассказывал о знаменитых садах "Юнайтед фрут", где работал
управляющим. Он совсем забыл о лукавстве своих соотечественников-южан:
торговец недвижимостью всучил ему втридорога оливковую плантацию, которая
уже не плодоносила, - немудрено, что характер его испортился. Еще долго
Бриганте и Пиццаччо посыпали солью его кровоточащие раны. Игроки и зрители
не спускали глаз с Американца, который совсем позеленел. Ночью у него
наверняка будет приступ малярии. Однако держится он пристойно, молчит, не
суетится. Поиздеваться над ним, ничего не скажешь, приятно, но в качестве
жертвы Тонио еще забавнее: самое увлекательное - это когда при посторонних
бередят раны, нанесенные любовными неудачами.
- Поднесешь стаканчик? - спрашивает в свою очередь Австралиец.
Он даже не просит, он требует, так как у них с Бриганте есть дела и
поэтому над ним зря глумиться нет смысла. На своем грузовичке под ящиками
с фруктами он может перевезти с десяток блоков американских сигарет, он их
скупает по пути и каждый раз отчитывается перед рэкетиром до последней
пачки, а тот таким образом может точно проверить, дают ли контрабандисты
верные сведения или нет. Поэтому-то, как в случае с доном Руджеро, так и в
случае с Австралийцем, самые, казалось бы, завзятые игроки входят в
противоречие с требованиями игры: реальная жизнь подминает законы чисто
зрелищного порядка, не существует на свете такой игры, какой управляли бы
лишь собственные ее правила; даже в самых азартных играх, как, скажем,
рулетка, тот, кто играет широко, не трясясь над каждым грошом, имеет
больше шансов выиграть, чем тот, кто жмется.
Только для проформы Пиццаччо с Бриганте отпускают парочку злобных шуток
в адрес Австралийца и подносят ему вина.
После чего сам Пиццаччо наливает себе стакан и пьет его медленно,
молча. Это тоже одна из привилегий патрона. Потом обращается к Тонио.
- А ты ничего не собираешься просить?
- Нет, - отвечает Тонио.
- Что же, ты в своем праве.
Бриганте залпом опрокидывает себе в глотку последний стакан. На этом
кончается первая вечерняя партия.
Во второй партии выиграл в тарок Американец - теперь патроном
становится он. В помощники себе он выбирает дона Руджеро, здраво рассудив,
что студент из Неаполя - единственный из всех игроков, который в случае
надобности не сдрейфит и может унизить самого Бриганте. Но дон Руджеро ужо
заскучал. Мыслями он не здесь - он думает о женщинах, вернее, об
иностранках, о тех, за которыми гоняется по неаполитанским улицам, о тех,
кто высаживается с парохода, прибывающего с Капри, об англичанках,
шведках, американках, об этих лицемерках, которые сами охотятся за
мужиками, а делают вид, будто мужики охотятся за ними, как за перепелками;
о француженках, уже несколько лет выходящих на облаву мужчин целыми
шайками - видать, французы и впрямь потеряли свою пресловутую мужскую
силу; совершенно справедливо говорил Муссолини о вырождении французов как
нации, думает дон Руджеро. Играет он рассеянно, сам опрокидывает подряд
три стакана: чем скорее он захмелеет, тем скорее кончится этот
тошнотворный провинциальный вечер. Когда Тонио спросил его: "Не поднесешь
стаканчик?", он ответил: "Нет", не вдаваясь ни в какие объяснения: унижать
Тонио - такое мизерное развлечение, не его масштаба; он вполне мог бы
сказать "да"; "нет" как-то само случайно подвернулось на язык, возможно, и
потому, что у Тонио вымученная улыбка, совсем так улыбалась та иностранка,
что на следующее утро сделала вид, будто ничего не помнит.
Сразу же начинается третья партия. Теперь патроном вышел Бриганте,
который выбрал себе в помощники Пиццаччо.
Даже не осушив своего почетного стаканчика, Бриганте обрушивается на
Тонио:
- Ты у моего помощника так-таки ничего не просишь?
- Нет! - отвечает Тонио.
Ладони его по-прежнему плотно прижаты к краю столешницы, глаза опущены
на эти белые пухлые руки, какими и подобает быть рукам доверенного лица.
- Почему ты не просишь Пиццаччо поднести тебе стаканчик? - не отстает
Бриганте. - Три партии ты уже проиграл, а ни одного стакана не выпил.
По-моему, ты имеешь право утолить жажду.
- Я имею право ничего не просить.
Слова эти встречаются одобрительным гулом. Тонио на провокацию не
поддался.
- Тонио пустяками не проймешь, - обращается Бриганте к Пиццаччо. - А
ведь мне говорили, что он доверенное лицо у дона Чезаре, так сказать,
помощник при патроне. А помощник должен уметь заставить себя уважить...
- В доме у дона Чезаре больше помощниц, чем помощников, - подхватывает
Пиццаччо.
- О чем это ты? Объясни... - просит Бриганте.
- Тридцать лет назад у старухи Джулии были недурненькие титьки, -
начинает Пиццаччо. - Ну и когда дон Чезаре их вволю нащупался, он выдал
Джулию за одного бедолагу, а тот возьми и помри от стыда.
- Понятно, - замечает Бриганте. - Тот бедолага, очевидно, тоже считался
доверенным лицом дона Чезаре, но закон-то устанавливала Джулия.
- В ту пору ты был еще на морской службе, - продолжает Пиццаччо. - И
потому многого не знаешь. Но все шло именно так, как ты и угадал... Перед
тем как перейти в лучший мир, тот бедолага сделал Джулии трех дочек.
Старшую звать Мария.
- Мария - жена Тонио! - восклицает Бриганте.
- Подожди, подожди, сейчас я тебе все объясню... Когда Марии стукнуло
шестнадцать, дон Чезаре обнаружил, что она очень миленькая. А титьки у нее
еще покруглее, чем были в свое время у мамочки. Ну, дон Чезаре и приласкал
ее, да, видать, перестарался - обрюхатил. Оставалось одно - найти
следующего рогача и окрутить ее с ним; тут-то и подвернулся Тонио...
"Трепитесь, трепитесь оба, - думает Тонио. - Когда я выйду в патроны
или помощники, вы у меня такого оба наслушаетесь! Ты, Маттео Бриганте, из
себя знатного синьора сейчас разыгрываешь, у тебя счет в Неаполитанском
банке, а ведь все помнят, что, когда ты на флоте служил, все моряки Анконы
с твоей супружницей переспали; вот с этих-то денежек, которые она
прикопила, и началось твое богатство - небось на них-то и купил себе жилье
в старинном дворце. А ты, Пиццаччо, пицца дерьмовая, за пятьсот лир с
любым немецким туристом ляжешь..."
Так думал Тонио, с наслаждением предвкушая, как его палачи еще
похаркают кровью, когда он выложит им те фразочки, что оттачивал сейчас в
уме. Все взгляды были устремлены на него. А он сидел неподвижно в белой
своей свеженакрахмаленной куртке, словно каменный истукан, и молчал. Не
он, а Маттео Бриганте и Пиццаччо сами начали терять хладнокровие.
- Если я правильно тебя понял, - продолжал Бриганте, - хотя Тонио
выдает себя за доверенное лицо дона Чезаре, но делами заправляет Мария...
- Да, она долгонько кое-чем заправляла... - ответил Пиццаччо.
И хохотнул, словно закудахтал. Потом нагнулся к Тонио, чтобы лучше его
видеть.
- Но, - продолжал он, - Эльвире, сестре Марии, тоже в свое время
исполнилось восемнадцать...
- И дон Чезаре передал руль в ее руки, - подхватил Бриганте.
- А теперь близится черед Мариетты, - заявил Пиццаччо.
- Дон Чезаре настоящий бык.
- Хороший бык никогда не стареет, - пояснил Пиццаччо. - Посмотрел бы
ты, как Мариетта корячится, когда он на нее взглянет.
Теперь к Тонио склонился и Бриганте.
- Н-да, - протянул он, - твой дом, можно считать, всем домам дом.
- Двери нараспашку, а ставни закрыты, - подхватил Пиццаччо.
"Трепитесь, трепитесь", - думал Тонио. Он отыскивал самые разящие слова
на тот случай, если ему доведется "устанавливать закон". Но в то же время
прикидывал в уме, сколько он уже истратил: три раза по тридцать лир;
остается, значит, всего на четыре партии, вот и все его шансы выбиться в
патроны. При шести игроках не редкость проигрывать и пятнадцать - двадцать
раз подряд. "Закон" - игра несправедливая, коль скоро тот, кто сел за стол
с малыми деньгами, не может ждать удачи, ему наверняка не отыграться.
Так думал Тонио, не отрывая глаз от своих пухлых белых рук, плотно
прижатых к краю столешницы. Руки не тряслись, но под ложечкой уже начинало
посасывать от страха при мысли, что нынче вечером ему остается всего лишь
четыре раза попытать счастья.
Большинство зрителей отошли от стола и вполголоса обсуждали партию.
Одни считали, что Бриганте ведет игру слишком агрессивно, а Пиццаччо
слишком угодничает перед своим патроном; игра в "закон" требует большей
дистанции между палачом и жертвой и большего разнообразия в выборе жертв;
конечно, можно и даже должно оскорблять жертву, но как бы играючи. Другие,
напротив, хвалили обоих: удары следует наносить как раз кому-нибудь
одному, и если уж унижать человека, то надо добить его до конца. Так
спорили две противоположные школы зрителей.
Маттео Бриганте и Пиццаччо, понимая, что зрители обсуждают их стиль
игры, поспешили расправиться со ставкой. Каждый налил себе по стакану
вина.
- За здоровье женщин дона Чезаре, - провозгласил Пиццаччо.
- Поднесешь стаканчик? - спросил Австралиец.
Игра продолжалась.


Под сосной Мюрата только-только начался бал. Развешанные на самых
крепких ветвях светло-голубые электрические шары заливали нестерпимым
светом часть Главной площади и начало улицы Гарибальди.
Площадку для танцев, эстраду с музыкантами, буфет и несколько стоявших