Страница:
Носатый задумчиво полез в затылок, задумался.
— Э-э, нет, панове, так не пойдет, — внезапно вмешался Климаш. — Не дело одному за другого отвечать…
Какие игральные кости закрутились у него в голове? Чего влез не в свое дело?
— Я ему командир, — упрямо повторил Войцек.
— Так-то оно так, но за честь свою пускай сам сражается, — не сдавался Беласець.
И тут Ендрека осенило. Да он же, Климаш то есть, попросту боится за пана Войцека. Боится, что носатый Цециль его срубит или покалечит, а Ханнуся потом братьям житья не даст. Изведет упреками. А вот за жизнь Ендрека никто никого корить не будет. Ну, может, кто из отряда погрустит чуток. Да дома всплакнут, когда узнают… Если узнают.
Несколько шляхтичей, одетых поприличнее остальных, поддержали Климаша.
— Честь есть честь. Коли саблю нацепил — соответствуй!
Меченый аж щекой с побелевшим шрамом задергал. Едва не зарычал от накатившей ярости. Обвел глазами толпу. На большинстве лиц читалось любопытство и жажда нового развлечения. Лишь хозяин шинка сморгнул жалостливо.
— Ну, так будешь драться, хлыщ? — надменно проговорил пан Цециль. — Или прямо тут тебе уши остричь?
Ендрек хотел сказать: «Руби прямо здесь. Чего куда-то ходить зазря?», но пан Юржик дернул его за рукав:
— Иди дерись!
Парень ошарашенно замотал головой, но толпа, радостно загудев, уже подхватывала его под бока и несла на двор, а после к лесу, за межу торжища. Сзади раздался удивленный голос Хватана:
— Это еще что, дрын мне в коленку?
Ему недовольно ответил Войцек, но что именно Ендрек не разобрал потому, что пан Бутля притиснулся к нему и зашептал в ухо, обдавая жарким горелчаным духом:
— Не боись, студиозус. Пан Цециль пьяный что называется в сиську… Может, еще и не зарубит.
Может? Хорошенькое дело! Ендрек дернулся, но держащие его с двух сторон шляхтичи знали свое дело и лишаться бесплатного развлечения не собирались.
— Кто он? Кто этот Цециль? — выворачивая шею, спросил медикус у пана Бутли.
— Не знаешь? Эх, студиозус… Пан Цециль Вожик самый знаменитый рубака Заливанщина и окрестных земель. В реестровых никогда не служил, но на свой кошт собрал полсотни почтовых и гонял волков-рыцарей. Ох, и удирали они на свой берег Луги! Наш пан Войцек в те годы тоже прославился. И шрам там же заработал. Но он на коронной службе был, а Цециль вроде как для удовольствия сражался. А после войны Цециль от скуки дурить начал. Он же колючий, как свой герб. Чуть что не так — за саблю. Человек двадцать убил, сколько покалечил…
— И я с ним?!. — Ендрек в ужасе повторил попытку удрать. С тем же успехом.
— Да говорю тебе — пьяный он в дымину. Трезвый был бы, сообразил бы… — Тут Бутля осекся и замолк. Побоялся сболтнуть лишнее в толпе сторонников Золотого Пардуса.
Лесок появился значительно быстрее, чем того хотелось.
Пан Цециль, пошатываясь, — может, и вправду настолько пьян, что драться не сможет? — скинул жупан. Вытащил саблю из ножен. Длинный клинок покрывала травленная изморозь. Даже не зориславка. Старше сабля, много старше.
«Сколько ж она стоит, — подумал Ендрек и тут же укорил себя. — Ну, о чем ты, балбес, только думаешь? Вспоминай, чему тебя Хватан с Граем учили!»
— Выпить бы по чарочке! — весело воскликнул пан Бутля, стаскивая с Ендрека тарататку. — Никто не догадался горелки захватить?
— Выпить — это дело! — покладисто отозвался пан Вожик.
Все испортил незнакомый пожилой пан с крупной бородавкой на скуле.
— Еще чего! Хитрован! — Он погрозил пальцем с почерневшим ногтем пану Юржику. — Не дадим допрежде времени соперника уложить. И не думайте. Быть поединку!
Прочие зеваки согласно закричали:
— Верно! Не дадим!
— Быть поединку!
— Быть!
Они откровенно веселились и не пытались этого скрывать.
— Держи! — Пан Войцек сунул Ендреку в руку саблю.
Пан Цециль тем временем несколько раз крутанул саблю над головой. Удовлетворенно кивнул. Осклабился.
Меченый хмуро взглянул на него:
— Запомни, пан Цециль, посечешь моего человека, я тебя вызову. Завтра, как проспишься. Ты меня знаешь.
— Завтра будет завтра, — невозмутимо ответил Вожик. — А тебя я знаю. Вернее, думал, что знаю, пока с «желтой соплей» не увидал. — Он брезгливо скривился и замер, высоко подняв саблю и направив ее острием вниз — защита святого Жегожа.
Ендрек, не раздумывая, повторил его стойку. Почему бы и нет?
— Ну, начнем? — весело воскликнул Цециль и ударил.
Что б там ни говорил Юржик про гуляющий в голове носатого забияки хмель, но отмахнуться Ендреку удалось с большим трудом. С натяжкой его движение можно было назвать высокой терцией.
— Учишь таких, учишь! — запричитал позади Хватан.
А Цециль ударил снова. Двигался он легко и непринужденно, словно танцевал на балу.
Ендрек отпрыгнул и снова отбил удар.
— Ага! — закричал пан Вожик, целясь острием сабли в щеку противника.
Студиозус отпрыгнул, махнул саблей горизонтально, на уровне живота и ничуть не удивился, когда Цециль отбросил его клинок в сторону мощным батманом.
Опять удар!
На этот раз Ендреку не удалось быстро отскочить. Он почувствовал боль в правом плече. Скосил глаза — махонький разрез с покрасневшими краями на рубахе. Не смертельно…
А пан Вожик продолжал сыпать ударами. Короткими, злыми. Парировать их Ендрек даже не пытался. Отпрыгивал, уходил в сторону, стараясь просто держать саблю в подобии подвешенной защиты.
Образовавшие круг шляхтичи заулюлюкали:
— Что за трус?!
— Кто ж такому зайцу саблю дает?
— Ату его, пан Цециль, ату!!!
Можно подумать, без их подсказки Вожик не стремился убить противника.
«Господи, помоги!» — пронеслось в голове медикуса, и тут же возникла встречная мысль: «Что ж ты не просил: Господи помоги научиться, — когда время было?»
Еще Ендрек поразился отсутствию у себя страха. Будто не он уворачивался от наседающего врага, а кто-то другой, чужой и безразличный образованному студиозусу.
Из всей науки, вдалбливаемой в его голову и руки в лагере под Берестянкой, Ендрек твердо помнил одно — отбивая удар, нужно держать саблю острием вниз, иначе вражеский клинок может соскользнуть и поранить руку. А тогда все, конец.
Взмах, взмах… Удар!
Еще удар.
Еще!
Пан Вожик куражился, стараясь достать парня по лицу — в щеку, в висок, в подбородок. Играл он клинком мастерски, и ни у кого не осталось ни тени сомнения — будь носатый Цециль трезвым, валяться неуклюжему студиозусу порубленному, как капуста для борща. То есть в мелкую соломку.
«И не запыхается же! Будто не горелку с утра дудлил, а отдыхал и отсыпался…»
Ендрек вдруг с ужасом подумал, что будет, если он споткнется и упадет. Чего-чего, а конских кругляшей везде навалом. Не приведи Господи наступить на один такой!
Вожик ударил, целя в лоб. Парень отмахнулся, неуклюже исполнив высокую кварту. Тут же последовал укол в локоть, и Ендрек почувствовал, как рукав напитывается кровью.
«Все, конец, жилу перебил! — почему-то хладнокровно подумал медикус. — Жгут бы. И перебинтовать плотно, а я тут…»
Нога ощутила что-то мягкое и скользкое. Хотя… почему — что-то? Навоз, он и в Руттердахе, и в Батятичах навозом остается. Ендрек покачнулся, а пан Цециль в это время, обозначив тычок концом сабли в скулу противника, выполнил ловкий финт и полоснул студиозуса по груди.
— Дрын мне… — охнул сзади Хватан.
Ендрека спас, как ни крамольно это звучит, конский кругляш. Стараясь не упасть, он отшатнулся в сторону, и лезвие вместо того, чтобы разрубить грудину и ребра, лишь прочертило косую полосу от левого подреберья к правой ключице.
От острой боли в глазах потемнело. Парень зажмурился, ойкнул жалобно, дернулся и поразился громкому «А-а-а!!!» толпы. А когда открыл глаза, увидел, что его сабля торчит из живота пана Цециля. В аккурат на два пальца выше пупка.
Носатый пан недоуменно рассматривал холодную полосу стали и кровавые пузыри, изобильно обрамляющие узкий разрез на рубахе. Видно, боли он в первый миг не почувствовал. Огляделся, как бы испрашивая поддержки у шляхтичей, окружающих место поединка. А потом ноги его подогнулись и пан Вожик медленно осел назад.
— Сделал! Дрын мне в коленку!!!
Не понимая, что делает, Ендрек выдернул клинок из раны, развернулся…
— Так ему, псу бело-голубому! — выкрикнул шляхтич с бородавкой на скуле и, сорвав с головы шапку, подкинул ее вверх.
— Ай да парень! Качать его! — подхватил Климаш, искоса подобострастно поглядывая на пана Войцека. — Качать победителя!
«Совсем сдурели?» — хотел сказать Ендрек, но тут скалящиеся, орущие лица поплыли у него перед глазами, колени задрожали, и не подхвати его под руки Хватан и Юржик, парень повалился бы рядом с поверженным противником.
Очнулся Ендрек, лежа на спине под раскидистым ясенем. Сквозь просветы в листве виднелось пронзительно голубое небо и мелкие крестики ласточек в вышине.
— Во! Глаза открыл, дрын мне в коленку! — обрадовался Хватан и тут же напустился: — Кто тебя учил так саблей махать? Прялку тебе в руки, а не саблю! Дал на финте себя подловить…
— Т-тихо, охолонь, — прервал его натиск пан Шпара.
— На тебя бы я поглядел. Супротив самого Вожика! — прибавил пан Юржик, обматывающий ребра Ендрека его же рубашкой, разодранной на длинные полосы.
— А рука? — слабым голосом поинтересовался Ендрек.
— Не боись, студиозус, замотали! — В подтверждение своих слов Хватан прихлопнул ладонью по повязке, туго стягивающей локоть парня.
— А жгут?
— Какой жгут? — удивленно вскинул бровь Юржик. — А, жгут! Вот ведь медикус нашелся на нашу голову. Понос тебе лечить, а не нас учить раны штопать. Понял?
— Н-не нужен т-там жгут, — пояснил Войцек. — Царапина г-глубокая.
— Нет, но каков, а! Вожика уделал! — Юржик завязал повязку узелком, склонив голову, полюбовался на работу.
— Я его… — Ендрек не решился произнести слово «убил».
— Т-ты ж хотел научиться у-убивать?
— Я не думал…
— А в-вот подумай! М-может, лечить лучше?
— Так я его…
— Да не бери в голову, — хохотнул Юржик. — Живой. И кишки целые. Отлежится десяток дней и снова чудить начнет.
— Слава тебе, Господи! — Ендрек так истово осенил себя знамением, что не удержались все. Вначале прыснул Бутля, за ним захохотал Хватан, и даже суровый пан Войцек улыбнулся, сверкнув белым зубом из-под смоли усов.
Глава восьмая,
Покачав головой, Ендрек отпустил руку пана Гредзика. Большой палец покраснел, опух, увеличившись едва ли не вдвое. По уверениям самого пана, боль была пульсирующей да такой сильной, что уже и на коне держаться стало невмоготу.
— Ногтоеда, — объявил медикус. — Видишь, кожа какая гладкая, будто растянутая? Это гной под кожей скопился. Твое счастье, если в сустав не пойдет.
— А коль пойдет? — смиренно поинтересовался Гредзик, рассматривая согнутый палец. Кстати, то, что палец сам собой сгибался, еще раз подтверждало первоначальную уверенность студиозуса. Ногтоеда. Точно. Как сказал бы Хватан, сто пудов.
— А если пойдет, палец рубить будем. Иначе помрешь, — отрезал лекарь.
— Грызть ногти меньше надо, — веско заметил Юржик.
— Ох, помолчи, пан Юржик, а? Своих забот полон рот, так тебя еще слушать, — взмолился больной.
— Правда глаза колет, — пожал плечами пан Бутля, но замолчал.
— Че-че-чего раньше молчал? Не сказал? — сурово спросил Меченый.
— Так думал — само пройдет…
— Думал! Думальщик нашелся! — не стерпел Юржик. — Как дитя малое!.. Так и скажи, что боялся.
— Пан Юржик! — Гредзик в порыве гнева сжал кулаки, но тут же охнул и принялся баюкать правую кисть, прижав ее к груди.
— Пе-пе-печеный лук прикладывал?
— Так прикладывал… И подорожник тоже.
— Подорожник! Ты б в навозе теплом подержал! — заметил Бутля столь язвительно, что даже пан Войцек не выдержал:
— Ч-ч-что ты злой такой с утра?
— Да терпеть ненавижу, как сами себя люди гробят! Вроде не полный болван! Шляхтич, в годах, а все как мальчишка! А! — Юржик махнул рукой и отвернулся. — Все не буду, а то пан Гредзик чего доброго на поединок меня вызовет.
— Всенепременно, — отозвался пан Цвик. — Руку только полечу…
— Н-н-ну не молчи, студиозус, — обратился сотник к Ендреку. — Что делать будем?
— Да что говорить? — Парень пожал плечами. — Резать надо.
— Так таки и резать? — встрепенулся Гредзик.
— А ты горячку заработать надумал никак? А, пан Гредзик? — с неожиданной злостью выговорил студиозус.
— Ты чего вызверился? — испуганно отшатнулся пан. — Да что вы все сегодня, как не родные?! — А потом, вдруг подумав, что не по чину парню так сурово с ним говорить, прибавил: — Ты не дерзи, студиозус! Я тебя и левой пощекотать могу!
— Гляди! Левой пощекотать, дрын мне в коленку! — Хватан размашисто шлепнул себя по ляжке. — Он самого Цециля Вожика завалил, а ты со своей левой лезешь!
— А ну замолкли все! — прикрикнул, как на расшалившихся школяров, Меченый. — П-поразвели болтовню, хлеще торжища! Г-говори, студиозус, что делать надо.
— Я ж говорю — резать.
— П-палец?
— Нет. Гной выпустить из-под ногтя.
— Н-ну, давай резать.
— Э! А меня спросить? — запоздало возмутился Цвик.
— А тебя, пан Гредзик, — веско проговорил сотник, — я б-буду спрашивать, когда мы поход закончим и на радостях в шинок завалимся. Вот там я и спрошу, а чего бы тебе хотелось выпить-закусить, а, п-пан Гредзик?
Цвик понурился и замолчал.
— Так что, режем? — спросил Ендрек.
Меченый кивнул, а пан Юржик проговорил, ухмыляясь:
— Нет. Глазки строим.
— Тогда мне надобно крепкой горелки, — сказал медикус.
— Это еще зачем? — поразился пан Бутля.
— Для храбрости, — усмехнулся Ендрек и добавил: — Да шучу я, шучу. Рану промыть.
— Где ж мы горелку возьмем?!
— Т-тихо, пан Юржик. У тебя же во фляжке и возьмем.
— Да откуда?!
— З-з-знаю, везешь от самих Батятичей, — отрезал пан Войцек, а Хватан, запрокинув голову, заливисто захохотал. — Од-д-дному удивляюсь, как не выдудлил до сих пор? Тащи сюда. Не жмись.
— Эх! — пан Бутля махнул рукой. — Сгорел овин, гори маеток! Шесть ден берег! — Вскочил с корточек и направился к своему вьюку, выпрямленной спиной выражая гордый протест против произвола.
— Ч-что еще?
— Нож острый. Да лезвие на огне прокалить надо, а то одну заразу вырежем, другую занесем.
— Б-будет. Еще.
— Холстину чистую — перемотать. Один лоскут на нитки растрепать…
— На к-корпию?
— Ага.
— Так го-го-говори, не бойся. Думаешь м-мы таких слов не знаем?
Ендрек смущенно пожал плечами.
— В-в-все?
— Да вроде бы…
— Сл-сл-слыхал, Хватан? Дуй за холстиной и ножом.
— Да! Еще! — спохватился медикус.
— Н-ну?
— Это… Я, конечно, не сомневаюсь в храбрости и мужестве пана Гредзика…
— Попробовал бы ты усомниться! — надул щеки пан Цвик.
— Но подержать бы его надо, — выпалил скороговоркой Ендрек.
— Что? — прищурился Цвик. — Ты, студиозус, говори да не заговаривайся!
— По-подержим, — успокоил Ендрека Меченый. — Надо — подержим.
— Пан Войцек! — возмутился Гредзик.
— Т-тихо! Тебе же на пользу. Хочешь дернуться, чтоб тебе полпальца отрезали?
Гредзик засопел, кидая исподлобья неласковые взгляды на Ендрека, но замолк.
Пока ждали Хватана с Бутлей, медикус припомнил все, чему учили в Академии. Если под кожей, то просто проколоть, обрезать омертвевшую плоть, а ежели под ноготь гной ушел, то ноготь рвать надобно. Ничего, поглядим. Главное, чтоб сустав и кость не были затронуты. Но вроде бы худшего ожидать не приходилось. Трогая и придавливая больной палец, Ендрек, кажется, заметил полость с гноем под кожей, не дальше, чем соломинка от левого края ногтя, но все-таки под кожей.
Первым вернулся пан Бутля. Хмуро протянул фляжку с горелкой:
— Хоть чуток оставь… На всякий случай хранил. Вдруг кишечная хворь какая или зубы у кого разболятся.
— Д-да кто б сомневался, пан Юржик, — усмехнулся Шпара. — Не удовольствия ради, а лечения для.
— Да мне и надо-то — ложку, не больше, — Ендрек постарался ободрить очень уж расстроившегося Юржика. Но пан Бутля не поверил, махнул рукой и горько вздохнул.
— Лей, студиозус, не жалей! — воскликнул подошедший Хватан. — Вот — тряпка. Вот нож, вот с этого клаптика я сейчас ниток надергаю.
— Хорошо. Спасибо, — кивнул Ендрек. — А кто держать будет?
— Д-да мы и подержим, — ответил Войцек. — Годимся в помощники лекаря?
Медикус пожал плечами. Сам он поводов для веселья не видел. Три года на медицинском факультете достаточно, чтоб научиться пользовать понос или запор, но резать живого человека… Пуская даже и палец. По крайней мере, строгая профессура не стремилась допускать студиозусов до такой работы. Года с пятого, не ранее, когда пообвыкнется.
Пан Гредзик молча протянул сотнику правую руку. Держи, мол. Меченый просунул предплечье пана Цвика себе под мышку. Покрепче прижал к ребрам. Для верности перехватил свободной рукой запястье:
— У-удобно будет, а, студиозус?
— Да ничего. Сейчас примерюсь.
Пока он прикидывал с какого боку будет подбираться к больному пальцу, где лучше перевязку сложить, чтоб сразу дотянуться, где горелку… Тут еще надо не расплескать впопыхах — ведь пробку заранее открыли.
— Может, позвать кого еще в подмогу? — предложил пан Юржик, захвативший таким же манером левую руку пана Гредзика, как сотник правую.
— Пустое, — ответил ему Хватан, укладываясь всем весом поперек ног страждущего пана. — Резать начнет — все и так сбегутся. — Молодой порубежник поерзал, устраиваясь поудобнее. — Не вырвешься, пан Гредзик?
— Не в таких переделках бывал! — выпятил челюсть Цвик.
— А может, отхлебнешь-таки малую малость из фляжки? — от чистого сердца предложил Юржик. — Думаешь, мне жалко?
— Обойдусь! Я ее, проклятую, поклялся в рот не брать и не нюхать даже.
— Ну, дело хозяйское, как говорила пани Касыля, отправляя супруга путешествовать в южные земли. Начинай, студиозус!
Ендрек вздохнул и взялся за нож. С удивлением отметил про себя, что руки дрожат сильнее, чем у пациента. Вспоминая наставления профессора Карела Гельстейна, он задержал дыхание, сосчитав в уме до десяти и обратно, помянул имя Господа и приступил.
Для начала Ендрек щедро плеснул горелкой на ноготь Гредзика, услышав за спиной страдальческий вздох Бутли. Помедлил мгновение, другое и вонзил острие ножа сбоку в больной палец.
Пан Цвик засычал сквозь стиснутые губы.
Лекарь осторожно провел ножом по направлению к суставу, расширяя разрез. Отложил нож на заранее расстеленную тряпицу.
На краях резаной раны выступили мелкие кровавые бисеринки, а когда Ендрек придавил двумя пальцами, хлынул изжелта-зеленый гной.
И тут Гредзик взвыл. Заорал, словно разбуженный среди зимы медведь. Выгнулся, задергался, норовя вырваться.
Куда там!
Зажатая мощной хваткой пана Шпары правая рука даже не шелохнулась, только судорожно скрючились пальцы, ускользая от медикуса.
— Ты чего? Лежи, лежи! — Пан Юржик натужился, но тоже справился со своей частью работы. — Предлагал же хлебнуть…
Только Хватану пришлось хуже всех. Невысокого и легкого порубежника Гредзик приподнял согнутыми коленями и даже умудрился пнуть по ребрам.
— Ух ты, — выдохнул Хватан. — Дрын мне в коленку! — После выгнулся, наваливаясь всем телом, и пригвоздил сучащего ногами пана к примятой сурепке.
Ендрек поймал порезанный палец и, вцепившись, как скряга в кошелек с серебром, продолжал давить. Оставил. Плеснул еще горелки.
— Ты рот набери и пшикни! — сдавленным голосом посоветовал Бутля. Видно, все-таки вырывался Гредзик отчаянно — попробуй держать, да еще и разговаривать.
Медикус выдавливал гной, пока в разрезе не появилась темная кровь. Промокнул холстинкой, намочил пучок корпии в горелке, чем вызвал еще один стон пана Юржика, и затолкал полученный тампон в ранку.
Пан Цвик уже не кричал. Просто подвывал, как отлупленный злым хозяином цепной кобель. И дергаться сил уже не оставалось.
— Погоди немного, пан Гредзик, — ободрил его Ендрек, почувствовав уверенность в успехе лечения. — Еще чуть-чуть.
Пока горелка выжигала по замыслу лекаря возможные остатки заразы в ране, Ендрек еще раз протер острие ножа, попробовал его остроту кончиком ногтя.
— У-у, я тебя, студиозус, — хрипло отвечал неблагодарный шляхтич. — Заплечник! Сын собачий! Песья кровь! Я тебе устрою, помяни мое слово…
Войцек фыркнул и крепче сжал руку Гредзика.
Решительным движением Ендрек вытащил из разреза измазанный сгустками крови и гноя, мокрый комочек ниток, отшвырнул его в сторону и, не обращая внимания на усилившиеся проклятия пана Цвика, принялся иссекать желтовато-белую, помертвевшую кожу вокруг очага нагноения.
— Отрежь ему палец к такой матери, — бросил через плечо Хватан, сражающийся со вновь не на шутку разошедшимися ногами.
Отвечать парень не стал. Не до того. Как можно старательней он обрезал все лишние ткани. Протер смоченной в горелке тряпочкой, прижигая выступившую кровь. Приладил корпию и начал обматывать палец полоскам холста. Закончив, оглядел дело своих рук. Повязка вышла не самая удачная. Палец стал толстым — захочешь в рот засунуть, а не получится. Несколько петель пришлось пропустить вокруг ладони, чтоб держалась.
— Ну что? Отпускаете, нет? — прохрипел пан Гредзик.
— А ты успокоился? — ответил пан Бутля.
— Да все уже. Успокоился.
— Точно?
— Да точно, точно! Пускай уже…
— Драться не будешь?
— Не буду!
— Ой, что-то не верю я тебе. Слышь, пан Войцек, может, свяжем его пока?
— Да будет вам куражится! — голос Гредзика стал едва ли не умоляющим.
— Д-добро, отпустим, — усмехнулся Меченый. — Ну-ка, разом.
Они одновременно разжали руки. Ендрек на всякий случай отскочил на пару шагов в сторону. От греха подальше. Мало ли что на уме у шляхтича. Лечи такого, а он тебя саблей после. И, только услышав смех Хватана и Войцека, сообразил, что боялся напрасно. Гредзик полежал немного на спине. Крестом, как его и бросили. Потом сел и прижал руку к груди. Застонал сквозь зубы.
— Ты потерпи чуток, пан Гредзик… — Ендрек почувствовал внезапный приступ жалости. Еще б пану Цвику не поливать его грязью, когда по живому ножиком кромсал. — До вечера сильно болеть будет, а после попустит.
— А! — отмахнулся Гредзик. — Кабанчиков тебе холостить, коновал…
— Не бери в голову, — ухмыльнулся пан Юржик. — Он еще благодарить тебя будет.
— А не ху-худо и прямо с-сейчас «спасибо» сказать, — заметил Войцек.
Он стоял, отряхивая штанины от прилипших сухих травинок, и смотрел на приближающегося Грая.
Следопыт подошел, недоуменно огляделся. Почесал заросший рыжеватой щетиной подбородок. Спросил:
— Дык… Это… Того… Вы чо делаете? — И тут же, словно припомнив, с кем разговаривает, подтянулся, одернул полы жупана. — Виноват, пан сотник. Разговор есть. Сурьезный.
Меченый прищурился, засунул большие пальцы за ремень.
— Д-добро. Говори.
— Дык… это… Не для всех.
— Да ну? — Пан Войцек нахмурился. — Ну, п-пошли.
Они отошли недалеко, к опушке поляны, на которой расположились лагерем.
— Говори, — приказал пан Войцек.
Грай сперва оглянулся через плечо, а после, понизив голос, выпалил:
— Погони боюсь.
— Ты че-чего это? — удивился Меченый. — Все боимся. Для того и на юг идем. Ежели кто прознает, что… Н-ну, не важно. Так вот, погоня на Искорост пойдет от Выгова. Это, п-почитай, на запад. А мы на юге.
— Дык… не верно сказал я, пан сотник. Это…
— Ну, ч-ч-что?
— Не обманули мы хитростью своей никого, похоже.
— К-как так? Ты не темни, Грай. Прямо говори.
— Дык… это… по нашему следу идет кто-то.
— Как прознал? — Войцек, помимо воли, тоже стал говорить потише.
— Ветки кто-то ломает. След наш метит.
Пан Шпара обернулся на мгновение. Оглядел лагерь.
Ничего примечательного. Все, как обычно на стоянке, заняты делами. Самося с Даником под началом Хмыза отправились поить коней из найденного неподалече родничка. Миролад с Квирыном кашеварили. Пан Гредзик… ну что еще мог делать пан Гредзик, как не лелеять спеленатую руку? Ендрек с паном Бутлей, похоже, обсуждали, насколько убавилось во фляжке драгоценной влаги. Пан Стадзик Клямка спал. Он всегда спал, если не его очередь хлопотать по хозяйству или сторожить лагерь. Хватан подошел в телеге, роется в сложенных припасах. Гапей-Тыковка должен быть в лесу, обходить бивак по кругу, высматривая опасности. Неужели?..
— Ты хочешь сказать, из наших кто метит?
— Дык… чужих мы уж пять ден не встречали.
— А может кто-то красться за нами, чтоб ты его не углядел?
Грай обиженно засопел.
— Д-добро. Не обижайся. Верю, что мимо тебя мы-мы-мы-мышь не проскользнет. Значит, кто-то из наших. Думаешь на кого-нибудь?
— Э-э, нет, панове, так не пойдет, — внезапно вмешался Климаш. — Не дело одному за другого отвечать…
Какие игральные кости закрутились у него в голове? Чего влез не в свое дело?
— Я ему командир, — упрямо повторил Войцек.
— Так-то оно так, но за честь свою пускай сам сражается, — не сдавался Беласець.
И тут Ендрека осенило. Да он же, Климаш то есть, попросту боится за пана Войцека. Боится, что носатый Цециль его срубит или покалечит, а Ханнуся потом братьям житья не даст. Изведет упреками. А вот за жизнь Ендрека никто никого корить не будет. Ну, может, кто из отряда погрустит чуток. Да дома всплакнут, когда узнают… Если узнают.
Несколько шляхтичей, одетых поприличнее остальных, поддержали Климаша.
— Честь есть честь. Коли саблю нацепил — соответствуй!
Меченый аж щекой с побелевшим шрамом задергал. Едва не зарычал от накатившей ярости. Обвел глазами толпу. На большинстве лиц читалось любопытство и жажда нового развлечения. Лишь хозяин шинка сморгнул жалостливо.
— Ну, так будешь драться, хлыщ? — надменно проговорил пан Цециль. — Или прямо тут тебе уши остричь?
Ендрек хотел сказать: «Руби прямо здесь. Чего куда-то ходить зазря?», но пан Юржик дернул его за рукав:
— Иди дерись!
Парень ошарашенно замотал головой, но толпа, радостно загудев, уже подхватывала его под бока и несла на двор, а после к лесу, за межу торжища. Сзади раздался удивленный голос Хватана:
— Это еще что, дрын мне в коленку?
Ему недовольно ответил Войцек, но что именно Ендрек не разобрал потому, что пан Бутля притиснулся к нему и зашептал в ухо, обдавая жарким горелчаным духом:
— Не боись, студиозус. Пан Цециль пьяный что называется в сиську… Может, еще и не зарубит.
Может? Хорошенькое дело! Ендрек дернулся, но держащие его с двух сторон шляхтичи знали свое дело и лишаться бесплатного развлечения не собирались.
— Кто он? Кто этот Цециль? — выворачивая шею, спросил медикус у пана Бутли.
— Не знаешь? Эх, студиозус… Пан Цециль Вожик самый знаменитый рубака Заливанщина и окрестных земель. В реестровых никогда не служил, но на свой кошт собрал полсотни почтовых и гонял волков-рыцарей. Ох, и удирали они на свой берег Луги! Наш пан Войцек в те годы тоже прославился. И шрам там же заработал. Но он на коронной службе был, а Цециль вроде как для удовольствия сражался. А после войны Цециль от скуки дурить начал. Он же колючий, как свой герб. Чуть что не так — за саблю. Человек двадцать убил, сколько покалечил…
— И я с ним?!. — Ендрек в ужасе повторил попытку удрать. С тем же успехом.
— Да говорю тебе — пьяный он в дымину. Трезвый был бы, сообразил бы… — Тут Бутля осекся и замолк. Побоялся сболтнуть лишнее в толпе сторонников Золотого Пардуса.
Лесок появился значительно быстрее, чем того хотелось.
Пан Цециль, пошатываясь, — может, и вправду настолько пьян, что драться не сможет? — скинул жупан. Вытащил саблю из ножен. Длинный клинок покрывала травленная изморозь. Даже не зориславка. Старше сабля, много старше.
«Сколько ж она стоит, — подумал Ендрек и тут же укорил себя. — Ну, о чем ты, балбес, только думаешь? Вспоминай, чему тебя Хватан с Граем учили!»
— Выпить бы по чарочке! — весело воскликнул пан Бутля, стаскивая с Ендрека тарататку. — Никто не догадался горелки захватить?
— Выпить — это дело! — покладисто отозвался пан Вожик.
Все испортил незнакомый пожилой пан с крупной бородавкой на скуле.
— Еще чего! Хитрован! — Он погрозил пальцем с почерневшим ногтем пану Юржику. — Не дадим допрежде времени соперника уложить. И не думайте. Быть поединку!
Прочие зеваки согласно закричали:
— Верно! Не дадим!
— Быть поединку!
— Быть!
Они откровенно веселились и не пытались этого скрывать.
— Держи! — Пан Войцек сунул Ендреку в руку саблю.
Пан Цециль тем временем несколько раз крутанул саблю над головой. Удовлетворенно кивнул. Осклабился.
Меченый хмуро взглянул на него:
— Запомни, пан Цециль, посечешь моего человека, я тебя вызову. Завтра, как проспишься. Ты меня знаешь.
— Завтра будет завтра, — невозмутимо ответил Вожик. — А тебя я знаю. Вернее, думал, что знаю, пока с «желтой соплей» не увидал. — Он брезгливо скривился и замер, высоко подняв саблю и направив ее острием вниз — защита святого Жегожа.
Ендрек, не раздумывая, повторил его стойку. Почему бы и нет?
— Ну, начнем? — весело воскликнул Цециль и ударил.
Что б там ни говорил Юржик про гуляющий в голове носатого забияки хмель, но отмахнуться Ендреку удалось с большим трудом. С натяжкой его движение можно было назвать высокой терцией.
— Учишь таких, учишь! — запричитал позади Хватан.
А Цециль ударил снова. Двигался он легко и непринужденно, словно танцевал на балу.
Ендрек отпрыгнул и снова отбил удар.
— Ага! — закричал пан Вожик, целясь острием сабли в щеку противника.
Студиозус отпрыгнул, махнул саблей горизонтально, на уровне живота и ничуть не удивился, когда Цециль отбросил его клинок в сторону мощным батманом.
Опять удар!
На этот раз Ендреку не удалось быстро отскочить. Он почувствовал боль в правом плече. Скосил глаза — махонький разрез с покрасневшими краями на рубахе. Не смертельно…
А пан Вожик продолжал сыпать ударами. Короткими, злыми. Парировать их Ендрек даже не пытался. Отпрыгивал, уходил в сторону, стараясь просто держать саблю в подобии подвешенной защиты.
Образовавшие круг шляхтичи заулюлюкали:
— Что за трус?!
— Кто ж такому зайцу саблю дает?
— Ату его, пан Цециль, ату!!!
Можно подумать, без их подсказки Вожик не стремился убить противника.
«Господи, помоги!» — пронеслось в голове медикуса, и тут же возникла встречная мысль: «Что ж ты не просил: Господи помоги научиться, — когда время было?»
Еще Ендрек поразился отсутствию у себя страха. Будто не он уворачивался от наседающего врага, а кто-то другой, чужой и безразличный образованному студиозусу.
Из всей науки, вдалбливаемой в его голову и руки в лагере под Берестянкой, Ендрек твердо помнил одно — отбивая удар, нужно держать саблю острием вниз, иначе вражеский клинок может соскользнуть и поранить руку. А тогда все, конец.
Взмах, взмах… Удар!
Еще удар.
Еще!
Пан Вожик куражился, стараясь достать парня по лицу — в щеку, в висок, в подбородок. Играл он клинком мастерски, и ни у кого не осталось ни тени сомнения — будь носатый Цециль трезвым, валяться неуклюжему студиозусу порубленному, как капуста для борща. То есть в мелкую соломку.
«И не запыхается же! Будто не горелку с утра дудлил, а отдыхал и отсыпался…»
Ендрек вдруг с ужасом подумал, что будет, если он споткнется и упадет. Чего-чего, а конских кругляшей везде навалом. Не приведи Господи наступить на один такой!
Вожик ударил, целя в лоб. Парень отмахнулся, неуклюже исполнив высокую кварту. Тут же последовал укол в локоть, и Ендрек почувствовал, как рукав напитывается кровью.
«Все, конец, жилу перебил! — почему-то хладнокровно подумал медикус. — Жгут бы. И перебинтовать плотно, а я тут…»
Нога ощутила что-то мягкое и скользкое. Хотя… почему — что-то? Навоз, он и в Руттердахе, и в Батятичах навозом остается. Ендрек покачнулся, а пан Цециль в это время, обозначив тычок концом сабли в скулу противника, выполнил ловкий финт и полоснул студиозуса по груди.
— Дрын мне… — охнул сзади Хватан.
Ендрека спас, как ни крамольно это звучит, конский кругляш. Стараясь не упасть, он отшатнулся в сторону, и лезвие вместо того, чтобы разрубить грудину и ребра, лишь прочертило косую полосу от левого подреберья к правой ключице.
От острой боли в глазах потемнело. Парень зажмурился, ойкнул жалобно, дернулся и поразился громкому «А-а-а!!!» толпы. А когда открыл глаза, увидел, что его сабля торчит из живота пана Цециля. В аккурат на два пальца выше пупка.
Носатый пан недоуменно рассматривал холодную полосу стали и кровавые пузыри, изобильно обрамляющие узкий разрез на рубахе. Видно, боли он в первый миг не почувствовал. Огляделся, как бы испрашивая поддержки у шляхтичей, окружающих место поединка. А потом ноги его подогнулись и пан Вожик медленно осел назад.
— Сделал! Дрын мне в коленку!!!
Не понимая, что делает, Ендрек выдернул клинок из раны, развернулся…
— Так ему, псу бело-голубому! — выкрикнул шляхтич с бородавкой на скуле и, сорвав с головы шапку, подкинул ее вверх.
— Ай да парень! Качать его! — подхватил Климаш, искоса подобострастно поглядывая на пана Войцека. — Качать победителя!
«Совсем сдурели?» — хотел сказать Ендрек, но тут скалящиеся, орущие лица поплыли у него перед глазами, колени задрожали, и не подхвати его под руки Хватан и Юржик, парень повалился бы рядом с поверженным противником.
Очнулся Ендрек, лежа на спине под раскидистым ясенем. Сквозь просветы в листве виднелось пронзительно голубое небо и мелкие крестики ласточек в вышине.
— Во! Глаза открыл, дрын мне в коленку! — обрадовался Хватан и тут же напустился: — Кто тебя учил так саблей махать? Прялку тебе в руки, а не саблю! Дал на финте себя подловить…
— Т-тихо, охолонь, — прервал его натиск пан Шпара.
— На тебя бы я поглядел. Супротив самого Вожика! — прибавил пан Юржик, обматывающий ребра Ендрека его же рубашкой, разодранной на длинные полосы.
— А рука? — слабым голосом поинтересовался Ендрек.
— Не боись, студиозус, замотали! — В подтверждение своих слов Хватан прихлопнул ладонью по повязке, туго стягивающей локоть парня.
— А жгут?
— Какой жгут? — удивленно вскинул бровь Юржик. — А, жгут! Вот ведь медикус нашелся на нашу голову. Понос тебе лечить, а не нас учить раны штопать. Понял?
— Н-не нужен т-там жгут, — пояснил Войцек. — Царапина г-глубокая.
— Нет, но каков, а! Вожика уделал! — Юржик завязал повязку узелком, склонив голову, полюбовался на работу.
— Я его… — Ендрек не решился произнести слово «убил».
— Т-ты ж хотел научиться у-убивать?
— Я не думал…
— А в-вот подумай! М-может, лечить лучше?
— Так я его…
— Да не бери в голову, — хохотнул Юржик. — Живой. И кишки целые. Отлежится десяток дней и снова чудить начнет.
— Слава тебе, Господи! — Ендрек так истово осенил себя знамением, что не удержались все. Вначале прыснул Бутля, за ним захохотал Хватан, и даже суровый пан Войцек улыбнулся, сверкнув белым зубом из-под смоли усов.
Глава восьмая,
из которой читатель узнает, что привычка грызть ногти может привести к ногтоеде, а увлечение большой политикой — прямиком в пыточную камеру, но самое главное, что своя рубашка всегда ближе к телу.
Покачав головой, Ендрек отпустил руку пана Гредзика. Большой палец покраснел, опух, увеличившись едва ли не вдвое. По уверениям самого пана, боль была пульсирующей да такой сильной, что уже и на коне держаться стало невмоготу.
— Ногтоеда, — объявил медикус. — Видишь, кожа какая гладкая, будто растянутая? Это гной под кожей скопился. Твое счастье, если в сустав не пойдет.
— А коль пойдет? — смиренно поинтересовался Гредзик, рассматривая согнутый палец. Кстати, то, что палец сам собой сгибался, еще раз подтверждало первоначальную уверенность студиозуса. Ногтоеда. Точно. Как сказал бы Хватан, сто пудов.
— А если пойдет, палец рубить будем. Иначе помрешь, — отрезал лекарь.
— Грызть ногти меньше надо, — веско заметил Юржик.
— Ох, помолчи, пан Юржик, а? Своих забот полон рот, так тебя еще слушать, — взмолился больной.
— Правда глаза колет, — пожал плечами пан Бутля, но замолчал.
— Че-че-чего раньше молчал? Не сказал? — сурово спросил Меченый.
— Так думал — само пройдет…
— Думал! Думальщик нашелся! — не стерпел Юржик. — Как дитя малое!.. Так и скажи, что боялся.
— Пан Юржик! — Гредзик в порыве гнева сжал кулаки, но тут же охнул и принялся баюкать правую кисть, прижав ее к груди.
— Пе-пе-печеный лук прикладывал?
— Так прикладывал… И подорожник тоже.
— Подорожник! Ты б в навозе теплом подержал! — заметил Бутля столь язвительно, что даже пан Войцек не выдержал:
— Ч-ч-что ты злой такой с утра?
— Да терпеть ненавижу, как сами себя люди гробят! Вроде не полный болван! Шляхтич, в годах, а все как мальчишка! А! — Юржик махнул рукой и отвернулся. — Все не буду, а то пан Гредзик чего доброго на поединок меня вызовет.
— Всенепременно, — отозвался пан Цвик. — Руку только полечу…
— Н-н-ну не молчи, студиозус, — обратился сотник к Ендреку. — Что делать будем?
— Да что говорить? — Парень пожал плечами. — Резать надо.
— Так таки и резать? — встрепенулся Гредзик.
— А ты горячку заработать надумал никак? А, пан Гредзик? — с неожиданной злостью выговорил студиозус.
— Ты чего вызверился? — испуганно отшатнулся пан. — Да что вы все сегодня, как не родные?! — А потом, вдруг подумав, что не по чину парню так сурово с ним говорить, прибавил: — Ты не дерзи, студиозус! Я тебя и левой пощекотать могу!
— Гляди! Левой пощекотать, дрын мне в коленку! — Хватан размашисто шлепнул себя по ляжке. — Он самого Цециля Вожика завалил, а ты со своей левой лезешь!
— А ну замолкли все! — прикрикнул, как на расшалившихся школяров, Меченый. — П-поразвели болтовню, хлеще торжища! Г-говори, студиозус, что делать надо.
— Я ж говорю — резать.
— П-палец?
— Нет. Гной выпустить из-под ногтя.
— Н-ну, давай резать.
— Э! А меня спросить? — запоздало возмутился Цвик.
— А тебя, пан Гредзик, — веско проговорил сотник, — я б-буду спрашивать, когда мы поход закончим и на радостях в шинок завалимся. Вот там я и спрошу, а чего бы тебе хотелось выпить-закусить, а, п-пан Гредзик?
Цвик понурился и замолчал.
— Так что, режем? — спросил Ендрек.
Меченый кивнул, а пан Юржик проговорил, ухмыляясь:
— Нет. Глазки строим.
— Тогда мне надобно крепкой горелки, — сказал медикус.
— Это еще зачем? — поразился пан Бутля.
— Для храбрости, — усмехнулся Ендрек и добавил: — Да шучу я, шучу. Рану промыть.
— Где ж мы горелку возьмем?!
— Т-тихо, пан Юржик. У тебя же во фляжке и возьмем.
— Да откуда?!
— З-з-знаю, везешь от самих Батятичей, — отрезал пан Войцек, а Хватан, запрокинув голову, заливисто захохотал. — Од-д-дному удивляюсь, как не выдудлил до сих пор? Тащи сюда. Не жмись.
— Эх! — пан Бутля махнул рукой. — Сгорел овин, гори маеток! Шесть ден берег! — Вскочил с корточек и направился к своему вьюку, выпрямленной спиной выражая гордый протест против произвола.
— Ч-что еще?
— Нож острый. Да лезвие на огне прокалить надо, а то одну заразу вырежем, другую занесем.
— Б-будет. Еще.
— Холстину чистую — перемотать. Один лоскут на нитки растрепать…
— На к-корпию?
— Ага.
— Так го-го-говори, не бойся. Думаешь м-мы таких слов не знаем?
Ендрек смущенно пожал плечами.
— В-в-все?
— Да вроде бы…
— Сл-сл-слыхал, Хватан? Дуй за холстиной и ножом.
— Да! Еще! — спохватился медикус.
— Н-ну?
— Это… Я, конечно, не сомневаюсь в храбрости и мужестве пана Гредзика…
— Попробовал бы ты усомниться! — надул щеки пан Цвик.
— Но подержать бы его надо, — выпалил скороговоркой Ендрек.
— Что? — прищурился Цвик. — Ты, студиозус, говори да не заговаривайся!
— По-подержим, — успокоил Ендрека Меченый. — Надо — подержим.
— Пан Войцек! — возмутился Гредзик.
— Т-тихо! Тебе же на пользу. Хочешь дернуться, чтоб тебе полпальца отрезали?
Гредзик засопел, кидая исподлобья неласковые взгляды на Ендрека, но замолк.
Пока ждали Хватана с Бутлей, медикус припомнил все, чему учили в Академии. Если под кожей, то просто проколоть, обрезать омертвевшую плоть, а ежели под ноготь гной ушел, то ноготь рвать надобно. Ничего, поглядим. Главное, чтоб сустав и кость не были затронуты. Но вроде бы худшего ожидать не приходилось. Трогая и придавливая больной палец, Ендрек, кажется, заметил полость с гноем под кожей, не дальше, чем соломинка от левого края ногтя, но все-таки под кожей.
Первым вернулся пан Бутля. Хмуро протянул фляжку с горелкой:
— Хоть чуток оставь… На всякий случай хранил. Вдруг кишечная хворь какая или зубы у кого разболятся.
— Д-да кто б сомневался, пан Юржик, — усмехнулся Шпара. — Не удовольствия ради, а лечения для.
— Да мне и надо-то — ложку, не больше, — Ендрек постарался ободрить очень уж расстроившегося Юржика. Но пан Бутля не поверил, махнул рукой и горько вздохнул.
— Лей, студиозус, не жалей! — воскликнул подошедший Хватан. — Вот — тряпка. Вот нож, вот с этого клаптика я сейчас ниток надергаю.
— Хорошо. Спасибо, — кивнул Ендрек. — А кто держать будет?
— Д-да мы и подержим, — ответил Войцек. — Годимся в помощники лекаря?
Медикус пожал плечами. Сам он поводов для веселья не видел. Три года на медицинском факультете достаточно, чтоб научиться пользовать понос или запор, но резать живого человека… Пуская даже и палец. По крайней мере, строгая профессура не стремилась допускать студиозусов до такой работы. Года с пятого, не ранее, когда пообвыкнется.
Пан Гредзик молча протянул сотнику правую руку. Держи, мол. Меченый просунул предплечье пана Цвика себе под мышку. Покрепче прижал к ребрам. Для верности перехватил свободной рукой запястье:
— У-удобно будет, а, студиозус?
— Да ничего. Сейчас примерюсь.
Пока он прикидывал с какого боку будет подбираться к больному пальцу, где лучше перевязку сложить, чтоб сразу дотянуться, где горелку… Тут еще надо не расплескать впопыхах — ведь пробку заранее открыли.
— Может, позвать кого еще в подмогу? — предложил пан Юржик, захвативший таким же манером левую руку пана Гредзика, как сотник правую.
— Пустое, — ответил ему Хватан, укладываясь всем весом поперек ног страждущего пана. — Резать начнет — все и так сбегутся. — Молодой порубежник поерзал, устраиваясь поудобнее. — Не вырвешься, пан Гредзик?
— Не в таких переделках бывал! — выпятил челюсть Цвик.
— А может, отхлебнешь-таки малую малость из фляжки? — от чистого сердца предложил Юржик. — Думаешь, мне жалко?
— Обойдусь! Я ее, проклятую, поклялся в рот не брать и не нюхать даже.
— Ну, дело хозяйское, как говорила пани Касыля, отправляя супруга путешествовать в южные земли. Начинай, студиозус!
Ендрек вздохнул и взялся за нож. С удивлением отметил про себя, что руки дрожат сильнее, чем у пациента. Вспоминая наставления профессора Карела Гельстейна, он задержал дыхание, сосчитав в уме до десяти и обратно, помянул имя Господа и приступил.
Для начала Ендрек щедро плеснул горелкой на ноготь Гредзика, услышав за спиной страдальческий вздох Бутли. Помедлил мгновение, другое и вонзил острие ножа сбоку в больной палец.
Пан Цвик засычал сквозь стиснутые губы.
Лекарь осторожно провел ножом по направлению к суставу, расширяя разрез. Отложил нож на заранее расстеленную тряпицу.
На краях резаной раны выступили мелкие кровавые бисеринки, а когда Ендрек придавил двумя пальцами, хлынул изжелта-зеленый гной.
И тут Гредзик взвыл. Заорал, словно разбуженный среди зимы медведь. Выгнулся, задергался, норовя вырваться.
Куда там!
Зажатая мощной хваткой пана Шпары правая рука даже не шелохнулась, только судорожно скрючились пальцы, ускользая от медикуса.
— Ты чего? Лежи, лежи! — Пан Юржик натужился, но тоже справился со своей частью работы. — Предлагал же хлебнуть…
Только Хватану пришлось хуже всех. Невысокого и легкого порубежника Гредзик приподнял согнутыми коленями и даже умудрился пнуть по ребрам.
— Ух ты, — выдохнул Хватан. — Дрын мне в коленку! — После выгнулся, наваливаясь всем телом, и пригвоздил сучащего ногами пана к примятой сурепке.
Ендрек поймал порезанный палец и, вцепившись, как скряга в кошелек с серебром, продолжал давить. Оставил. Плеснул еще горелки.
— Ты рот набери и пшикни! — сдавленным голосом посоветовал Бутля. Видно, все-таки вырывался Гредзик отчаянно — попробуй держать, да еще и разговаривать.
Медикус выдавливал гной, пока в разрезе не появилась темная кровь. Промокнул холстинкой, намочил пучок корпии в горелке, чем вызвал еще один стон пана Юржика, и затолкал полученный тампон в ранку.
Пан Цвик уже не кричал. Просто подвывал, как отлупленный злым хозяином цепной кобель. И дергаться сил уже не оставалось.
— Погоди немного, пан Гредзик, — ободрил его Ендрек, почувствовав уверенность в успехе лечения. — Еще чуть-чуть.
Пока горелка выжигала по замыслу лекаря возможные остатки заразы в ране, Ендрек еще раз протер острие ножа, попробовал его остроту кончиком ногтя.
— У-у, я тебя, студиозус, — хрипло отвечал неблагодарный шляхтич. — Заплечник! Сын собачий! Песья кровь! Я тебе устрою, помяни мое слово…
Войцек фыркнул и крепче сжал руку Гредзика.
Решительным движением Ендрек вытащил из разреза измазанный сгустками крови и гноя, мокрый комочек ниток, отшвырнул его в сторону и, не обращая внимания на усилившиеся проклятия пана Цвика, принялся иссекать желтовато-белую, помертвевшую кожу вокруг очага нагноения.
— Отрежь ему палец к такой матери, — бросил через плечо Хватан, сражающийся со вновь не на шутку разошедшимися ногами.
Отвечать парень не стал. Не до того. Как можно старательней он обрезал все лишние ткани. Протер смоченной в горелке тряпочкой, прижигая выступившую кровь. Приладил корпию и начал обматывать палец полоскам холста. Закончив, оглядел дело своих рук. Повязка вышла не самая удачная. Палец стал толстым — захочешь в рот засунуть, а не получится. Несколько петель пришлось пропустить вокруг ладони, чтоб держалась.
— Ну что? Отпускаете, нет? — прохрипел пан Гредзик.
— А ты успокоился? — ответил пан Бутля.
— Да все уже. Успокоился.
— Точно?
— Да точно, точно! Пускай уже…
— Драться не будешь?
— Не буду!
— Ой, что-то не верю я тебе. Слышь, пан Войцек, может, свяжем его пока?
— Да будет вам куражится! — голос Гредзика стал едва ли не умоляющим.
— Д-добро, отпустим, — усмехнулся Меченый. — Ну-ка, разом.
Они одновременно разжали руки. Ендрек на всякий случай отскочил на пару шагов в сторону. От греха подальше. Мало ли что на уме у шляхтича. Лечи такого, а он тебя саблей после. И, только услышав смех Хватана и Войцека, сообразил, что боялся напрасно. Гредзик полежал немного на спине. Крестом, как его и бросили. Потом сел и прижал руку к груди. Застонал сквозь зубы.
— Ты потерпи чуток, пан Гредзик… — Ендрек почувствовал внезапный приступ жалости. Еще б пану Цвику не поливать его грязью, когда по живому ножиком кромсал. — До вечера сильно болеть будет, а после попустит.
— А! — отмахнулся Гредзик. — Кабанчиков тебе холостить, коновал…
— Не бери в голову, — ухмыльнулся пан Юржик. — Он еще благодарить тебя будет.
— А не ху-худо и прямо с-сейчас «спасибо» сказать, — заметил Войцек.
Он стоял, отряхивая штанины от прилипших сухих травинок, и смотрел на приближающегося Грая.
Следопыт подошел, недоуменно огляделся. Почесал заросший рыжеватой щетиной подбородок. Спросил:
— Дык… Это… Того… Вы чо делаете? — И тут же, словно припомнив, с кем разговаривает, подтянулся, одернул полы жупана. — Виноват, пан сотник. Разговор есть. Сурьезный.
Меченый прищурился, засунул большие пальцы за ремень.
— Д-добро. Говори.
— Дык… это… Не для всех.
— Да ну? — Пан Войцек нахмурился. — Ну, п-пошли.
Они отошли недалеко, к опушке поляны, на которой расположились лагерем.
— Говори, — приказал пан Войцек.
Грай сперва оглянулся через плечо, а после, понизив голос, выпалил:
— Погони боюсь.
— Ты че-чего это? — удивился Меченый. — Все боимся. Для того и на юг идем. Ежели кто прознает, что… Н-ну, не важно. Так вот, погоня на Искорост пойдет от Выгова. Это, п-почитай, на запад. А мы на юге.
— Дык… не верно сказал я, пан сотник. Это…
— Ну, ч-ч-что?
— Не обманули мы хитростью своей никого, похоже.
— К-как так? Ты не темни, Грай. Прямо говори.
— Дык… это… по нашему следу идет кто-то.
— Как прознал? — Войцек, помимо воли, тоже стал говорить потише.
— Ветки кто-то ломает. След наш метит.
Пан Шпара обернулся на мгновение. Оглядел лагерь.
Ничего примечательного. Все, как обычно на стоянке, заняты делами. Самося с Даником под началом Хмыза отправились поить коней из найденного неподалече родничка. Миролад с Квирыном кашеварили. Пан Гредзик… ну что еще мог делать пан Гредзик, как не лелеять спеленатую руку? Ендрек с паном Бутлей, похоже, обсуждали, насколько убавилось во фляжке драгоценной влаги. Пан Стадзик Клямка спал. Он всегда спал, если не его очередь хлопотать по хозяйству или сторожить лагерь. Хватан подошел в телеге, роется в сложенных припасах. Гапей-Тыковка должен быть в лесу, обходить бивак по кругу, высматривая опасности. Неужели?..
— Ты хочешь сказать, из наших кто метит?
— Дык… чужих мы уж пять ден не встречали.
— А может кто-то красться за нами, чтоб ты его не углядел?
Грай обиженно засопел.
— Д-добро. Не обижайся. Верю, что мимо тебя мы-мы-мы-мышь не проскользнет. Значит, кто-то из наших. Думаешь на кого-нибудь?