Страница:
именно так его и звали, а под Росинантом - Дон Кихот. Росинант был нарисован
великолепно: длинный, нескладный, изнуренный, худой, с выпирающим хребтом и
впавшими боками, он вполне оправдывал меткое и удачное свое прозвище.
Поодаль Санчо Панса держал под уздцы своего осла, под которым было написано:
Санчо Санкас; {4} судя по картинке, у Санчо был толстый живот, короткое
туловище и длинные ноги, - потому-то его, наверное, и прозвали Панса и
Санкас: эти два прозвища неоднократно встречаются на страницах нашей
истории. Следовало бы отметить еще кое-какие мелкие черты, но они не столь
существенны и не делают эту историю более правдивой, чем она есть на самом
деле, а всякая история только тогда и хороша, когда она правдива.
Единственно, что вызывает сомнение в правдивости именно этой истории,
так это то, что автор ее араб; между тем лживость составляет отличительную
черту этого племени; впрочем, арабы - злейшие наши враги {5}, а потому
скорей можно предположить, что автор более склонен к преуменьшению, чем к
преувеличению. И, по-моему, это так и есть, ибо там, где он мог бы и обязан
был бы не поскупиться на похвалы столь доброму рыцарю, он, кажется,
намеренно обходит его заслуги молчанием; это очень дурно с его стороны, а
еще хуже то, что он это делал умышленно; между тем историки должны и обязаны
быть точными, правдивыми и до такой степени беспристрастными, чтобы ни
корысть, ни страх, ни вражда, ни дружба не властны были свести их с пути
истины, истина же есть родная дочь истории - соперницы времени, сокровищницы
деяний, свидетельницы минувшего, поучительного примера для настоящего,
предостережения для будущего. Я знаю, что в этой истории вы найдете все, что
только от занимательного чтения можно требовать; в изъянах же ее, коль скоро
таковые обнаружатся, повинен, на мой взгляд, собака-автор, но отнюдь не
самый предмет. Итак, если верить переводу, вот с чего начинается вторая ее
часть.
Когда наши храбрые и рассвирепевшие бойцы взмахнули острыми своими
мечами, то по их воинственному виду можно было заключить, что они грозят
небу, земле и преисподней. Первым нанес удар вспыльчивый бискаец, и при этом
с такой силой и яростью, что, не повернись у него в руке меч, один этот удар
мог бы положить конец жестокой схватке и всем приключениям нашего рыцаря; но
благая судьба, хранившая Дон Кихота для более важных дел, повернула меч в
руке его недруга так, что хотя удар и пришелся ему в левое плечо, однако ж
особого ущерба не причинил, за исключением разве того, что сорвал с левого
бока доспехи и мимоходом рассек ему ухо и шлем. Доспехи с ужасающим грохотом
рухнули наземь, и в эту минуту рыцарь наш являл собою весьма жалкое зрелище.
Боже ты мой, есть ли на свете такой человек, который мог бы найти
подходящие выражения, чтобы передать гнев, обуявший нашего ламанчца, когда
он увидел, как с ним обошлись! Нет, лучше прямо обратиться к рассказу. Итак,
Дон Кихот снова привстал на стременах и, еще крепче сжимая обеими руками
меч, с таким бешенством ударил бискайца наотмашь по подушке и по голове,
что, несмотря на эту надежную защиту, у бискайца было такое чувство, точно
на него обрушилась гора, кровь хлынула у него из носа, изо рта, из ушей, он
покачнулся и, конечно, полетел бы с мула, если б ему не удалось обхватить
его за шею, но в это самое время ноги выскользнули у него из стремян, руки
он растопырил, а мул, напуганный страшным ударом, отчаянно брыкаясь,
помчался вперед и очень скоро сбросил седока наземь.
Дон Кихот с самым невозмутимым видом взирал на происходящее; когда же
бискаец упал, он соскочил с коня, мгновенно очутился возле своего недруга и,
поднеся острие меча к его глазам, велел сдаваться, пригрозив в противном
случае отрубить ему голову. Бискаец был так ошарашен, что не мог выговорить
ни слова; и ему, уж верно, не поздоровилось бы (ибо Дон Кихот не помнил себя
от ярости), если б находившиеся в карете женщины, до тех пор в полной
растерянности следившие за потасовкой, не подошли к нашему рыцарю и не
принялись неотступно молить его сделать им такую милость и одолжение -
пощадить их слугу. Дон Кихот же им на это с большим достоинством и важностью
ответил:
- Прекрасные сеньоры! Разумеется, я весьма охотно исполню вашу просьбу,
но с одним условием и оговоркой: рыцарь этот должен мне обещать, что он
отправится в город, именуемый Тобосо, к несравненной донье Дульсинее, и
скажет, что это я послал его к ней, а уж она поступит с ним, как ей
заблагорассудится.
Перепуганные и удрученные дамы, не вникнув в то, чего он от них
требовал, и даже не узнав, кто такая эта Дульсинея, обещали, что слуга в
точности исполнит его приказание.
- Ну, хорошо, верю вам на слово, - сказал Дон Кихот. - Больше я не
причиню ему зла, хотя он этого вполне заслуживает.
1 ...стяжали вечну славу поискам приключений... - строка из "Триумфов"
Петрарки в переводе Альваро Гомеса.
2 Арроба - мера веса (11,5 кг).
3 Фанега - мера емкости (55,5 л).
4 Панса и Санкас. - Панса - по-испански - брюхо, санкас - тонкие ноги.
5 ...арабы - злейшие наши враги... - Враждебное отношение испанцев к
арабам имело свои корни в семивековой борьбе испанского народа с арабами,
захватившими в начале VIII в. значительную часть Иберийского полуострова.
После отвоевания захваченных территорий (в конце XV в.) католическая
церковь, в целях поддержания и укрепления религиозного фанатизма, продолжала
всеми средствами разжигать расовую ненависть к арабам.
Об остроумной беседе, которую вели между собой Дон Кихот и его
оруженосец Санчо Панса
Тем временем Санчо Панса, с которым не слишком любезно обошлись слуги
монахов, стал на ноги и, внимательно следя за поединком, мысленно обратился
к богу: он просил его даровать Дон Кихоту победу и помочь ему завоевать
остров, коего губернатором согласно данному им обещанию должен был стать его
оруженосец. Когда же стычка кончилась и Дон Кихот направился к Росинанту,
Санчо бросился подержать ему стремя, и не успел рыцарь наш сесть на коня,
как он опустился перед ним на колени, схватил его руку, поцеловал ее и
сказал:
- Будьте так добры, сеньор Дон Кихот, сделайте меня губернатором
острова, который достался вам в этом жестоком бою. Как бы ни был велик этот
остров, все же я сумею на нем губернаторствовать ничуть не хуже любого
губернатора, какой только есть на свете.
Дон Кихот же ему на это сказал:
- Имей в виду, брат Санчо, что это приключение, равно как и все ему
подобные, суть приключения дорожные, но не островные, и здесь ты всегда
можешь рассчитывать на то, что тебе проломят череп или же отрубят ухо, но ни
на что больше. Дай срок, будут у нас и такие приключения, которые дадут мне
возможность сделать тебя не только губернатором острова, но и вознести еще
выше.
Санчо горячо поблагодарил Дон Кихота и, еще раз поцеловав ему руку и
край кольчуги, подсадил его на Росинанта, сам же вскочил на осла и двинулся
следом за своим господином, а тот, ни слова больше не сказав
путешественницам и даже не попрощавшись с ними, быстрым шагом въехал в
ближнюю рощу. Санчо трусил во весь ослиный мах, но Росинант неожиданно
обнаружил такую прыть, что оруженосцу за ним было не поспеть, и в конце
концов он принужден был крикнуть своему господину, чтобы тот подождал его.
Дон Кихот исполнил просьбу выбившегося из сил оруженосца и натянул поводья,
тот же, нагнав его, молвил:
- Вот что я вам скажу, сеньор: не мешало бы нам укрыться в какой-нибудь
церкви {1}. Ведь мы оставили человека, с которым вы сражались, в самом
бедственном положении, так что, того и гляди, нагрянет Святое братство {2} и
нас с вами схватят. А пока мы выйдем на свободу, у нас, честное слово, глаза
на лоб вылезут.
- Помолчи, - сказал Дон Кихот. - Где ты видел или читал, чтобы
странствующего рыцаря привлекали к суду за кровопролития, сколько бы он их
ни учинил?
- Насчет провокролития я ничего не слыхал и отродясь ни на ком не
пробовал, - отвечал Санчо. - Знаю только, что тех, кто затевает на больших
дорогах драки, Святое братство по головке не гладит, остальное меня не
касается.
- Не горюй, друг мой, - сказал Дон Кихот, - я тебя вырву из рук
халдеев, не то что из рук Братства. Но скажи мне по совести: встречал ли ты
где-нибудь в известных нам странах более отважного рыцаря, чем я? Читал ли
ты в книгах, чтобы какой-нибудь рыцарь смелее, чем я, нападал, мужественнее
оборонялся, искуснее наносил удары, стремительнее опрокидывал врага?
- По правде сказать, я за всю свою жизнь не прочел ни одной книги,
потому как не умею ни читать, ни писать, - признался Санчо. - Но могу
побиться об заклад, что никогда в жизни не служил я такому храброму
господину, как вы, ваша милость, - вот только дай бог, чтобы вам не пришлось
расплачиваться за вашу храбрость в одном малоприятном месте. А теперь
послушайтесь меня, ваша милость: вам непременно надобно полечиться, - кровь
так и течет у вас из уха, а у меня в сумке имеется корпия и немножко белой
мази.
- Во всем этом не было бы никакой необходимости, - заметил Дон Кихот, -
если б я не забыл захватить в дорогу сосуд с бальзамом Фьерабраса {3}: одна
капля этого бальзама сберегла бы нам время и снадобья.
- Что это за сосуд и что это за бальзам? - спросил Санчо Панса.
- Рецепт этого бальзама я знаю наизусть, - отвечал Дон Кихот, - с ним
нечего бояться смерти и не страшны никакие раны. Так вот, я приготовлю его и
отдам тебе, ты же, как увидишь, что меня в пылу битвы рассекли пополам, - а
такие случаи со странствующими рыцарями бывают постоянно, - не долго думая,
бережно подними ту половину, что упала на землю, и, пока еще не свернулась
кровь, с величайшею осторожностью приставь к той, которая осталась в седле,
- при этом надобно так ухитриться, чтобы они пришлись одна к другой в самый
раз. Затем дай мне только два глотка помянутого бальзама - и я вновь
предстану пред тобой свежим и бодрым.
- Коли так, - сказал Панса, - то я раз навсегда отказываюсь от
управления островом и в награду за мою усердную и верную службу прошу
одного: дайте мне, ваша милость, рецепт этой необыкновенной жидкости.
Ручаюсь, что за одну ее унцию где угодно дадут не меньше двух реалов, а уж
на эти деньги я сумею прожить свой век честно и без горя. Прежде, однако ж,
надобно узнать, дорого ли стоит его изготовление.
- Три асумбры {4} обойдутся меньше трех реалов, - сказал Дон Кихот.
- Беда мне с вами, ваша милость! - воскликнул Санчо. - Чего же вы
ждете, отчего же вы сами его не изготовляете и меня не научите?
- Молчи, друг мой, - сказал Дон Кихот, - я тебе еще не такие тайны
открою и не такими милостями осыплю. А теперь давай лечиться - у меня мочи
нет, как болит ухо.
Санчо вынул из сумки корпию и мазь. Но тут Дон Кихот взглянул на
разбитый свой шлем и чуть не лишился чувств; затем положил руку на рукоять
меча и, возведя очи к небу, молвил:
- Клянусь творцом неба и земли и четырьмя святыми Евангелиями, как если
бы они лежали предо мной, что отныне я буду вести такой же образ жизни,
какой вел великий маркиз Мантуанский после того, как поклялся отомстить за
смерть своего племянника Балдуина, а именно: клянусь во время трапезы
обходиться без скатерти, не резвиться с женой и еще чего-то не делать -
точно не помню, но все это входит в мою клятву, - до тех пор, пока не отомщу
тому, кто нанес мне такое оскорбление.
Санчо же ему на это сказал:
- Примите в соображение, сеньор Дон Кихот, что если этот рыцарь
исполнил ваше приказание и представился сеньоре Дульсинее Тобосской, стало
быть, он исполнил свой долг и не заслуживает новой кары, разве только
совершит новое преступление.
- Твои рассуждения и замечания вполне справедливы, - сказал Дон Кихот,
- поэтому я отменяю клятву вновь отомстить моему недругу. Зато я вновь даю
клятву и подтверждаю, что буду вести тот образ жизни, о котором я уже
говорил, до тех пор, пока не отниму у кого-нибудь из рыцарей такого же
славного шлема, как этот. И не думай, Санчо, что я бросаю слова на ветер:
мне есть кому подражать, - ведь буквально то же самое случилось со шлемом
Мамбрина {5}, который так дорого обошелся Сакрипанту {6}.
- Ах, государь мой, да пошлите вы к черту все эти клятвы! - воскликнул
Санчо. - От них только вред здоровью и на душе грех. Подумайте сами: а ну
как мы еще не скоро встретим человека в шлеме, что нам тогда делать? Неужто
вы останетесь верны своей клятве, несмотря на все сопряженные с нею лишения
и неудобства? Ведь вам придется спать одетым, ночевать под открытым небом и
подвергать себя множеству других испытаний, о которых толкует этот выживший
из ума старик, маркиз Мантуанский, чьи обязательства вы ныне задумали взять
на себя. Помилуйте, сеньор, ведь по всем этим дорогам ездят не вооруженные
люди, а возчики да погонщики, которые не только не носят шлемов, а, пожалуй,
и слова такого отродясь не слыхивали.
- Ты ошибаешься, - возразил Дон Кихот. - Не пройдет и двух часов, как
где-нибудь на распутье нам встретится великое множество вооруженных людей,
какого не насчитывало войско, двинувшееся на Альбраку {7} для того, чтобы
захватить Анджелику Прекрасную.
- Ну ладно, пусть будет по-вашему, - сказал Санчо. - Дай бог, чтобы все
обошлось благополучно и чтобы поскорей пришло время завоевать этот остров,
который мне так дорого стоит, а там хоть бы и умереть.
- Я уже говорил тебе, Санчо, чтобы ты об этом не беспокоился: не будет
острова, найдем какое-нибудь государство вроде Дании или Собрадисы {8} - к
вящему твоему удовольствию, ибо это государства материковые, и там ты будешь
чувствовать себя как у себя дома. А пока что оставим этот разговор, -
посмотри лучше, нет ли у тебя в сумке чего-нибудь поесть: мы закусим и сей
же час отправимся на поиски замка, где бы нам можно было переночевать и
приготовить бальзам, о котором я тебе говорил, - клянусь богом, у меня очень
болит ухо.
- У меня есть луковица, немного сыру и несколько сухих корок, - объявил
Санчо, - но столь доблестному рыцарю, как вы, ваша милость, такие яства
вкушать не пристало.
- Как мало ты в этом смыслишь! - воскликнул Дон Кихот. - Да будет тебе
известно, Санчо, что странствующие рыцари за особую для себя честь почитают
целый месяц не принимать пищи или уж едят что придется. И если б ты прочел
столько книг, сколько я, то для тебя это не явилось бы новостью, а я хоть и
много их прочел, однако ж ни в одной из них не нашел указаний, чтобы
странствующие рыцари что-нибудь ели, - разве случайно, во время роскошных
пиршеств, которые устраивались для них, в остальное же время они питались
чем бог пошлет. Само собой разумеется, не могли же они совсем ничего не есть
и не отправлять всех прочих естественных потребностей, ибо, в сущности
говоря, это были такие же люди, как мы, но, с другой стороны, они почти всю
жизнь проводили в лесах и пустынях, а поваров у них не было, - следственно,
с таким же успехом можно предположить, что обычною их пищей была пища
грубая, вроде той, которую ты мне сейчас предлагаешь. А потому да не
огорчает тебя, друг Санчо, то, что доставляет удовольствие мне, не заводи ты
в чужом монастыре своего устава и не сбивай странствующего рыцаря с пути
истинного.
- Прошу прощения, ваша милость, - сказал Санчо, - но ведь я уже вам
говорил, что я ни читать, ни писать не умею, и правила рыцарского поведения
- это для меня темный лес. Однако ж впредь, коль скоро вы рыцарь, я буду вас
снабжать сушеными плодами, а себя самого, коль скоро я не рыцарь, - всякого
рода живностью и вообще кое-чем посущественнее.
- Я вовсе не говорю, Санчо, - возразил Дон Кихот, - что странствующие
рыцари обязаны пробавляться одними сушеными плодами, я лишь хочу сказать,
что плоды составляли обычное пропитание рыцарей да еще некоторые полевые
травы, в коих они, как и я, знали толк.
- Знать толк в растениях - это великое дело, - заметил Санчо, - потому,
думается мне, когда-нибудь ваши знания нам вот как пригодятся!
Тут он разложил свои припасы, и оба в мире и согласии принялись за еду.
Но как и тому и другому не терпелось добраться до ночлега, то они мигом
покончили со своею скудною и черствою трапезою. Затем снова сели верхами и,
чтобы засветло прибыть в селение, быстрым шагом поехали дальше; однако
вскоре солнечные лучи погасли, а вместе с ними погасла и надежда наших
путешественников достигнуть желаемого, - погасли как раз когда они проезжали
мимо шалашей козопасов, и потому они решились здесь заночевать. И насколько
прискорбно было Санчо Пансе, что они не добрались до села, настолько же
отрадно было Дон Кихоту думать, что он проведет эту ночь под открытым небом:
подобные случаи, казалось ему, являются лишним доказательством того, что он
настоящий рыцарь.
1 ...укрыться в какой-нибудь церкви. - Церковь в те времена
предоставляла право убежища и обеспечивала неприкосновенность личности.
2 Святое братство. - В средние века, в эпоху борьбы королевской власти
с феодалами, возник институт "Санта Эрмандад" (Святое братство),
представлявший собой боевой союз городов в защиту городских вольностей.
Впоследствии этим именем называлась также полиция инквизиции.
3 Фьерабрас - персонаж одноименной поэмы, относящейся к XII в.; сын
египетского эмира, во владении которого, согласно легенде, находился
чудодейственный бальзам. Один из двенадцати пэров, Оливье (по-испански
Оливерос) одержал победу над фьерабрасом.
4 Асумбра - мера емкости (2,02 л).
5 Шлем Мамбрина. - Мамбрин - один из персонажей поэм Боярдо и Ариосто,
мавританский царь, обладатель чудодейственного золотого шлема,
предохранявшего от ранений.
6 Сакрипант - персонаж тех же поэм, синоним человека хвастливого и
напыщенного.
7 Альбрака - замок на скале, в котором, как повествуется во "Влюбленном
Роланде", скрывалась Анджелика.
8 Собрадиса - фантастическое государство, упоминаемое в "Амадисе
Галльском".
О чем говорил Дон Кихот с козопасами
Козопасы приняли его радушно; Санчо же, устроив со всеми удобствами
Росинанта и своего осла, пошел было в ту сторону, откуда несся запах
козлятины, варившейся в котле на огне: его тянуло тотчас удостовериться, не
пора ли переложить ее из котла в желудок, но он не успел осуществить свое
намерение, ибо в это самое время козопасы сняли котел с огня и, расстелив
овчины, на скорую руку приготовили деревенскую свою трапезу, а затем с самым
приветливым видом предложили обоим путешественникам ее разделить. Все шесть
пастухов, сторожившие этот загон, сели в кружок на овчины, предварительно с
неуклюжей церемонностью указав Дон Кихоту место на перевернутом вверх дном
водопойном корыте. Дон Кихот сел, а Санчо стал позади своего господина,
чтобы подносить ему сделанный из рога кубок. Видя, что он продолжает стоять,
Дон Кихот обратился к нему с такими словами:
- Дабы ты уразумел, Санчо, сколь благодетельно учреждение,
странствующим рыцарством именуемое, и что те, кто так или иначе этому делу
служит, в кратчайший срок и в любую минуту могут снискать всеобщее уважение
и почет, я хочу посадить тебя рядом с собою среди этих добрых людей, и мы
будем с тобою как равный с равным, - я, твой господин и природный сеньор, и
ты, мой оруженосец - будем есть с одной тарелки и пить из одного сосуда, ибо
о странствующем рыцарстве можно сказать то же, что обыкновенно говорят о
любви: оно все на свете уравнивает.
- Премного благодарен, - сказал Санчо, - однако ж осмелюсь доложить
вашей милости, что если только у меня есть что поесть, то я с таким же и
даже с большим удовольствием буду есть стоя и один на один с самим собой,
нежели сидя за одним столом с императором. Уж если на то пошло, так я,
конечно, предпочту у себя дома без всяких кривляний и церемоний уписывать
хлеб с луком, нежели кушать индейку в гостях, где я должен медленно жевать,
все время вытирать рот, пить с оглядкой, где не смей чихнуть, не смей
кашлянуть, не смей еще что-нибудь сделать - такое, что вполне допускают
свобода и уединение. А потому, государь мой, благоволите превратить те
почести, которые вы намерены мне воздать, как я имею касательство к
странствующему рыцарству и состою у него на службе и как я есть оруженосец
вашей милости, в нечто более доходное и полезное. А за почести я вам очень
признателен, но отказываюсь от них на веки вечные.
- Как бы то ни было, тебе придется сесть, ибо кто себя унижает, того
господь возвысит.
Взяв Санчо за руку, Дон Кихот усадил его рядом с собой.
Козопасы не имели понятия о том, что такое оруженосцы и странствующие
рыцари, - все это было для них тарабарщиной, - они молча ели и поглядывали
на гостей, с превеликой охотой и смаком засовывавших в рот куски козлятины
величиною с кулак. После того как с мясным блюдом было покончено, хозяева
высыпали на овчины уйму желудей и поставили полголовы сыру, такого твердого,
точно он был сделан из извести. Кубок между тем тоже не оставался праздным:
то полный, то пустой, подобно ведру водоливной машины, он так часто обходил
круг, что ему без труда удалось опустошить один из двух бурдюков,
выставленных козопасами. Наевшись досыта, Дон Кихот взял пригоршню желудей
и, внимательно их разглядывая, пустился в рассуждения:
- Блаженны времена и блажен тот век, который древние назвали золотым, -
и не потому, чтобы золото, в наш железный век представляющее собой такую
огромную ценность, в ту счастливую пору доставалось даром, а потому, что
жившие тогда люди не знали двух слов: твое и мое. В те благословенные
времена все было общее. Для того, чтоб добыть себе дневное пропитание,
человеку стоило лишь вытянуть руку и протянуть ее к могучим дубам, и ветви
их тянулись к нему и сладкими и спелыми своими плодами щедро его одаряли.
Быстрые реки и светлые родники утоляли его жажду роскошным изобилием
приятных на вкус и прозрачных вод. Мудрые и трудолюбивые пчелы основывали
свои государства в расселинах скал и в дуплах дерев и безвозмездно потчевали
любого просителя обильными плодами сладчайших своих трудов. Кряжистые
пробковые дубы снимали с себя широкую свою и легкую кору не из каких-либо
корыстных целей, но единственно из доброжелательности, и люди покрывали ею
свои хижины, державшиеся на неотесанных столбах, - покрывали не для
чего-либо, а лишь для того, чтобы защитить себя от непогоды. Тогда всюду
царили дружба, мир и согласие. Кривой лемех тяжелого плуга тогда еще не
осмеливался разверзать и исследовать милосердную утробу праматери нашей, ибо
плодоносное ее и просторное лоно всюду и добровольно наделяло детей,
владевших ею в ту пору, всем, что только могло насытить их, напитать и
порадовать. Тогда по холмам и долинам гуляли прекрасные и бесхитростные
пастушки в одеждах, стыдливо прикрывавших лишь то, что всегда требовал и
ныне требует прикрывать стыд, с обнаженною головою, в венках из сочных
листьев подорожника и плюща вместо уборов, что вошли в моду за последнее
время и коих отделку составляют тирский пурпур и шелк, подвергающиеся
всякого рода пыткам, и в этом своем наряде они были, наверное, столь же
величественны и изящны, как и светские наши дамы с их причудливыми и
диковинными затеями, на которые толкает их суетная праздность. Тогда
движения любящего сердца выражались так же просто и естественно, как
возникали, без всяких искусственных украшений и околичностей. Правдивость и
откровенность свободны были от примеси лжи, лицемерия и лукавства. Корысть и
пристрастие не были столь сильны, чтобы посметь оскорбить или же совратить
тогда еще всесильное правосудие, которое они так унижают, преследуют и
искушают ныне. Закон личного произвола не тяготел над помыслами судьи, ибо
тогда еще некого и не за что было судить. Девушки, как я уже сказал, всюду
ходили об руку с невинностью, без всякого присмотра и надзора, не боясь, что
чья-нибудь распущенность, сладострастием распаляемая, их оскорбит, а если
они и теряли невинность, то по своей доброй воле и хотению. Ныне же, в наше
подлое время, все они беззащитны, хотя бы даже их спрятали и заперли в новом
каком-нибудь лабиринте наподобие критского, ибо любовная зараза носится в
воздухе, с помощью этой проклятой светскости она проникает во все щели, и
перед нею их неприступности не устоять. С течением времени мир все более и
более полнился злом, и вот, дабы охранять их, и учредили наконец орден
странствующих рыцарей, в обязанности коего входит защищать девушек, опекать
вдов, помогать сирым и неимущим. К этому ордену принадлежу и я, братья
пастухи, и теперь я от своего имени и от имени моего оруженосца не могу не
поблагодарить вас за угощение и гостеприимство. Правда, оказывать содействие
странствующему рыцарю есть прямой долг всех живущих на свете, однако же,
зная заведомо, что вы, и не зная этой своей обязанности, все же приютили
меня и угостили, я непритворную воздаю вам хвалу за непритворное ваше
радушие.
Рыцарь наш произнес эту длинную речь, которую он с таким же успехом мог
бы и не произносить вовсе, единственно потому, что, взглянув на желуди,
коими его угостили, он вспомнил о золотом веке, и ему захотелось поделиться
своими размышлениями с козопасами, а те слушали его молча, с вытянутыми
лицами, выражавшими совершенное недоумение. Санчо также помалкивал; он
поедал желуди и то и дело навещал второй бурдюк, который пастухи, чтобы вино
не нагревалось, подвесили к дубу.
Ужин давно кончился, а Дон Кихот все еще говорил без умолку; наконец
великолепно: длинный, нескладный, изнуренный, худой, с выпирающим хребтом и
впавшими боками, он вполне оправдывал меткое и удачное свое прозвище.
Поодаль Санчо Панса держал под уздцы своего осла, под которым было написано:
Санчо Санкас; {4} судя по картинке, у Санчо был толстый живот, короткое
туловище и длинные ноги, - потому-то его, наверное, и прозвали Панса и
Санкас: эти два прозвища неоднократно встречаются на страницах нашей
истории. Следовало бы отметить еще кое-какие мелкие черты, но они не столь
существенны и не делают эту историю более правдивой, чем она есть на самом
деле, а всякая история только тогда и хороша, когда она правдива.
Единственно, что вызывает сомнение в правдивости именно этой истории,
так это то, что автор ее араб; между тем лживость составляет отличительную
черту этого племени; впрочем, арабы - злейшие наши враги {5}, а потому
скорей можно предположить, что автор более склонен к преуменьшению, чем к
преувеличению. И, по-моему, это так и есть, ибо там, где он мог бы и обязан
был бы не поскупиться на похвалы столь доброму рыцарю, он, кажется,
намеренно обходит его заслуги молчанием; это очень дурно с его стороны, а
еще хуже то, что он это делал умышленно; между тем историки должны и обязаны
быть точными, правдивыми и до такой степени беспристрастными, чтобы ни
корысть, ни страх, ни вражда, ни дружба не властны были свести их с пути
истины, истина же есть родная дочь истории - соперницы времени, сокровищницы
деяний, свидетельницы минувшего, поучительного примера для настоящего,
предостережения для будущего. Я знаю, что в этой истории вы найдете все, что
только от занимательного чтения можно требовать; в изъянах же ее, коль скоро
таковые обнаружатся, повинен, на мой взгляд, собака-автор, но отнюдь не
самый предмет. Итак, если верить переводу, вот с чего начинается вторая ее
часть.
Когда наши храбрые и рассвирепевшие бойцы взмахнули острыми своими
мечами, то по их воинственному виду можно было заключить, что они грозят
небу, земле и преисподней. Первым нанес удар вспыльчивый бискаец, и при этом
с такой силой и яростью, что, не повернись у него в руке меч, один этот удар
мог бы положить конец жестокой схватке и всем приключениям нашего рыцаря; но
благая судьба, хранившая Дон Кихота для более важных дел, повернула меч в
руке его недруга так, что хотя удар и пришелся ему в левое плечо, однако ж
особого ущерба не причинил, за исключением разве того, что сорвал с левого
бока доспехи и мимоходом рассек ему ухо и шлем. Доспехи с ужасающим грохотом
рухнули наземь, и в эту минуту рыцарь наш являл собою весьма жалкое зрелище.
Боже ты мой, есть ли на свете такой человек, который мог бы найти
подходящие выражения, чтобы передать гнев, обуявший нашего ламанчца, когда
он увидел, как с ним обошлись! Нет, лучше прямо обратиться к рассказу. Итак,
Дон Кихот снова привстал на стременах и, еще крепче сжимая обеими руками
меч, с таким бешенством ударил бискайца наотмашь по подушке и по голове,
что, несмотря на эту надежную защиту, у бискайца было такое чувство, точно
на него обрушилась гора, кровь хлынула у него из носа, изо рта, из ушей, он
покачнулся и, конечно, полетел бы с мула, если б ему не удалось обхватить
его за шею, но в это самое время ноги выскользнули у него из стремян, руки
он растопырил, а мул, напуганный страшным ударом, отчаянно брыкаясь,
помчался вперед и очень скоро сбросил седока наземь.
Дон Кихот с самым невозмутимым видом взирал на происходящее; когда же
бискаец упал, он соскочил с коня, мгновенно очутился возле своего недруга и,
поднеся острие меча к его глазам, велел сдаваться, пригрозив в противном
случае отрубить ему голову. Бискаец был так ошарашен, что не мог выговорить
ни слова; и ему, уж верно, не поздоровилось бы (ибо Дон Кихот не помнил себя
от ярости), если б находившиеся в карете женщины, до тех пор в полной
растерянности следившие за потасовкой, не подошли к нашему рыцарю и не
принялись неотступно молить его сделать им такую милость и одолжение -
пощадить их слугу. Дон Кихот же им на это с большим достоинством и важностью
ответил:
- Прекрасные сеньоры! Разумеется, я весьма охотно исполню вашу просьбу,
но с одним условием и оговоркой: рыцарь этот должен мне обещать, что он
отправится в город, именуемый Тобосо, к несравненной донье Дульсинее, и
скажет, что это я послал его к ней, а уж она поступит с ним, как ей
заблагорассудится.
Перепуганные и удрученные дамы, не вникнув в то, чего он от них
требовал, и даже не узнав, кто такая эта Дульсинея, обещали, что слуга в
точности исполнит его приказание.
- Ну, хорошо, верю вам на слово, - сказал Дон Кихот. - Больше я не
причиню ему зла, хотя он этого вполне заслуживает.
1 ...стяжали вечну славу поискам приключений... - строка из "Триумфов"
Петрарки в переводе Альваро Гомеса.
2 Арроба - мера веса (11,5 кг).
3 Фанега - мера емкости (55,5 л).
4 Панса и Санкас. - Панса - по-испански - брюхо, санкас - тонкие ноги.
5 ...арабы - злейшие наши враги... - Враждебное отношение испанцев к
арабам имело свои корни в семивековой борьбе испанского народа с арабами,
захватившими в начале VIII в. значительную часть Иберийского полуострова.
После отвоевания захваченных территорий (в конце XV в.) католическая
церковь, в целях поддержания и укрепления религиозного фанатизма, продолжала
всеми средствами разжигать расовую ненависть к арабам.
Об остроумной беседе, которую вели между собой Дон Кихот и его
оруженосец Санчо Панса
Тем временем Санчо Панса, с которым не слишком любезно обошлись слуги
монахов, стал на ноги и, внимательно следя за поединком, мысленно обратился
к богу: он просил его даровать Дон Кихоту победу и помочь ему завоевать
остров, коего губернатором согласно данному им обещанию должен был стать его
оруженосец. Когда же стычка кончилась и Дон Кихот направился к Росинанту,
Санчо бросился подержать ему стремя, и не успел рыцарь наш сесть на коня,
как он опустился перед ним на колени, схватил его руку, поцеловал ее и
сказал:
- Будьте так добры, сеньор Дон Кихот, сделайте меня губернатором
острова, который достался вам в этом жестоком бою. Как бы ни был велик этот
остров, все же я сумею на нем губернаторствовать ничуть не хуже любого
губернатора, какой только есть на свете.
Дон Кихот же ему на это сказал:
- Имей в виду, брат Санчо, что это приключение, равно как и все ему
подобные, суть приключения дорожные, но не островные, и здесь ты всегда
можешь рассчитывать на то, что тебе проломят череп или же отрубят ухо, но ни
на что больше. Дай срок, будут у нас и такие приключения, которые дадут мне
возможность сделать тебя не только губернатором острова, но и вознести еще
выше.
Санчо горячо поблагодарил Дон Кихота и, еще раз поцеловав ему руку и
край кольчуги, подсадил его на Росинанта, сам же вскочил на осла и двинулся
следом за своим господином, а тот, ни слова больше не сказав
путешественницам и даже не попрощавшись с ними, быстрым шагом въехал в
ближнюю рощу. Санчо трусил во весь ослиный мах, но Росинант неожиданно
обнаружил такую прыть, что оруженосцу за ним было не поспеть, и в конце
концов он принужден был крикнуть своему господину, чтобы тот подождал его.
Дон Кихот исполнил просьбу выбившегося из сил оруженосца и натянул поводья,
тот же, нагнав его, молвил:
- Вот что я вам скажу, сеньор: не мешало бы нам укрыться в какой-нибудь
церкви {1}. Ведь мы оставили человека, с которым вы сражались, в самом
бедственном положении, так что, того и гляди, нагрянет Святое братство {2} и
нас с вами схватят. А пока мы выйдем на свободу, у нас, честное слово, глаза
на лоб вылезут.
- Помолчи, - сказал Дон Кихот. - Где ты видел или читал, чтобы
странствующего рыцаря привлекали к суду за кровопролития, сколько бы он их
ни учинил?
- Насчет провокролития я ничего не слыхал и отродясь ни на ком не
пробовал, - отвечал Санчо. - Знаю только, что тех, кто затевает на больших
дорогах драки, Святое братство по головке не гладит, остальное меня не
касается.
- Не горюй, друг мой, - сказал Дон Кихот, - я тебя вырву из рук
халдеев, не то что из рук Братства. Но скажи мне по совести: встречал ли ты
где-нибудь в известных нам странах более отважного рыцаря, чем я? Читал ли
ты в книгах, чтобы какой-нибудь рыцарь смелее, чем я, нападал, мужественнее
оборонялся, искуснее наносил удары, стремительнее опрокидывал врага?
- По правде сказать, я за всю свою жизнь не прочел ни одной книги,
потому как не умею ни читать, ни писать, - признался Санчо. - Но могу
побиться об заклад, что никогда в жизни не служил я такому храброму
господину, как вы, ваша милость, - вот только дай бог, чтобы вам не пришлось
расплачиваться за вашу храбрость в одном малоприятном месте. А теперь
послушайтесь меня, ваша милость: вам непременно надобно полечиться, - кровь
так и течет у вас из уха, а у меня в сумке имеется корпия и немножко белой
мази.
- Во всем этом не было бы никакой необходимости, - заметил Дон Кихот, -
если б я не забыл захватить в дорогу сосуд с бальзамом Фьерабраса {3}: одна
капля этого бальзама сберегла бы нам время и снадобья.
- Что это за сосуд и что это за бальзам? - спросил Санчо Панса.
- Рецепт этого бальзама я знаю наизусть, - отвечал Дон Кихот, - с ним
нечего бояться смерти и не страшны никакие раны. Так вот, я приготовлю его и
отдам тебе, ты же, как увидишь, что меня в пылу битвы рассекли пополам, - а
такие случаи со странствующими рыцарями бывают постоянно, - не долго думая,
бережно подними ту половину, что упала на землю, и, пока еще не свернулась
кровь, с величайшею осторожностью приставь к той, которая осталась в седле,
- при этом надобно так ухитриться, чтобы они пришлись одна к другой в самый
раз. Затем дай мне только два глотка помянутого бальзама - и я вновь
предстану пред тобой свежим и бодрым.
- Коли так, - сказал Панса, - то я раз навсегда отказываюсь от
управления островом и в награду за мою усердную и верную службу прошу
одного: дайте мне, ваша милость, рецепт этой необыкновенной жидкости.
Ручаюсь, что за одну ее унцию где угодно дадут не меньше двух реалов, а уж
на эти деньги я сумею прожить свой век честно и без горя. Прежде, однако ж,
надобно узнать, дорого ли стоит его изготовление.
- Три асумбры {4} обойдутся меньше трех реалов, - сказал Дон Кихот.
- Беда мне с вами, ваша милость! - воскликнул Санчо. - Чего же вы
ждете, отчего же вы сами его не изготовляете и меня не научите?
- Молчи, друг мой, - сказал Дон Кихот, - я тебе еще не такие тайны
открою и не такими милостями осыплю. А теперь давай лечиться - у меня мочи
нет, как болит ухо.
Санчо вынул из сумки корпию и мазь. Но тут Дон Кихот взглянул на
разбитый свой шлем и чуть не лишился чувств; затем положил руку на рукоять
меча и, возведя очи к небу, молвил:
- Клянусь творцом неба и земли и четырьмя святыми Евангелиями, как если
бы они лежали предо мной, что отныне я буду вести такой же образ жизни,
какой вел великий маркиз Мантуанский после того, как поклялся отомстить за
смерть своего племянника Балдуина, а именно: клянусь во время трапезы
обходиться без скатерти, не резвиться с женой и еще чего-то не делать -
точно не помню, но все это входит в мою клятву, - до тех пор, пока не отомщу
тому, кто нанес мне такое оскорбление.
Санчо же ему на это сказал:
- Примите в соображение, сеньор Дон Кихот, что если этот рыцарь
исполнил ваше приказание и представился сеньоре Дульсинее Тобосской, стало
быть, он исполнил свой долг и не заслуживает новой кары, разве только
совершит новое преступление.
- Твои рассуждения и замечания вполне справедливы, - сказал Дон Кихот,
- поэтому я отменяю клятву вновь отомстить моему недругу. Зато я вновь даю
клятву и подтверждаю, что буду вести тот образ жизни, о котором я уже
говорил, до тех пор, пока не отниму у кого-нибудь из рыцарей такого же
славного шлема, как этот. И не думай, Санчо, что я бросаю слова на ветер:
мне есть кому подражать, - ведь буквально то же самое случилось со шлемом
Мамбрина {5}, который так дорого обошелся Сакрипанту {6}.
- Ах, государь мой, да пошлите вы к черту все эти клятвы! - воскликнул
Санчо. - От них только вред здоровью и на душе грех. Подумайте сами: а ну
как мы еще не скоро встретим человека в шлеме, что нам тогда делать? Неужто
вы останетесь верны своей клятве, несмотря на все сопряженные с нею лишения
и неудобства? Ведь вам придется спать одетым, ночевать под открытым небом и
подвергать себя множеству других испытаний, о которых толкует этот выживший
из ума старик, маркиз Мантуанский, чьи обязательства вы ныне задумали взять
на себя. Помилуйте, сеньор, ведь по всем этим дорогам ездят не вооруженные
люди, а возчики да погонщики, которые не только не носят шлемов, а, пожалуй,
и слова такого отродясь не слыхивали.
- Ты ошибаешься, - возразил Дон Кихот. - Не пройдет и двух часов, как
где-нибудь на распутье нам встретится великое множество вооруженных людей,
какого не насчитывало войско, двинувшееся на Альбраку {7} для того, чтобы
захватить Анджелику Прекрасную.
- Ну ладно, пусть будет по-вашему, - сказал Санчо. - Дай бог, чтобы все
обошлось благополучно и чтобы поскорей пришло время завоевать этот остров,
который мне так дорого стоит, а там хоть бы и умереть.
- Я уже говорил тебе, Санчо, чтобы ты об этом не беспокоился: не будет
острова, найдем какое-нибудь государство вроде Дании или Собрадисы {8} - к
вящему твоему удовольствию, ибо это государства материковые, и там ты будешь
чувствовать себя как у себя дома. А пока что оставим этот разговор, -
посмотри лучше, нет ли у тебя в сумке чего-нибудь поесть: мы закусим и сей
же час отправимся на поиски замка, где бы нам можно было переночевать и
приготовить бальзам, о котором я тебе говорил, - клянусь богом, у меня очень
болит ухо.
- У меня есть луковица, немного сыру и несколько сухих корок, - объявил
Санчо, - но столь доблестному рыцарю, как вы, ваша милость, такие яства
вкушать не пристало.
- Как мало ты в этом смыслишь! - воскликнул Дон Кихот. - Да будет тебе
известно, Санчо, что странствующие рыцари за особую для себя честь почитают
целый месяц не принимать пищи или уж едят что придется. И если б ты прочел
столько книг, сколько я, то для тебя это не явилось бы новостью, а я хоть и
много их прочел, однако ж ни в одной из них не нашел указаний, чтобы
странствующие рыцари что-нибудь ели, - разве случайно, во время роскошных
пиршеств, которые устраивались для них, в остальное же время они питались
чем бог пошлет. Само собой разумеется, не могли же они совсем ничего не есть
и не отправлять всех прочих естественных потребностей, ибо, в сущности
говоря, это были такие же люди, как мы, но, с другой стороны, они почти всю
жизнь проводили в лесах и пустынях, а поваров у них не было, - следственно,
с таким же успехом можно предположить, что обычною их пищей была пища
грубая, вроде той, которую ты мне сейчас предлагаешь. А потому да не
огорчает тебя, друг Санчо, то, что доставляет удовольствие мне, не заводи ты
в чужом монастыре своего устава и не сбивай странствующего рыцаря с пути
истинного.
- Прошу прощения, ваша милость, - сказал Санчо, - но ведь я уже вам
говорил, что я ни читать, ни писать не умею, и правила рыцарского поведения
- это для меня темный лес. Однако ж впредь, коль скоро вы рыцарь, я буду вас
снабжать сушеными плодами, а себя самого, коль скоро я не рыцарь, - всякого
рода живностью и вообще кое-чем посущественнее.
- Я вовсе не говорю, Санчо, - возразил Дон Кихот, - что странствующие
рыцари обязаны пробавляться одними сушеными плодами, я лишь хочу сказать,
что плоды составляли обычное пропитание рыцарей да еще некоторые полевые
травы, в коих они, как и я, знали толк.
- Знать толк в растениях - это великое дело, - заметил Санчо, - потому,
думается мне, когда-нибудь ваши знания нам вот как пригодятся!
Тут он разложил свои припасы, и оба в мире и согласии принялись за еду.
Но как и тому и другому не терпелось добраться до ночлега, то они мигом
покончили со своею скудною и черствою трапезою. Затем снова сели верхами и,
чтобы засветло прибыть в селение, быстрым шагом поехали дальше; однако
вскоре солнечные лучи погасли, а вместе с ними погасла и надежда наших
путешественников достигнуть желаемого, - погасли как раз когда они проезжали
мимо шалашей козопасов, и потому они решились здесь заночевать. И насколько
прискорбно было Санчо Пансе, что они не добрались до села, настолько же
отрадно было Дон Кихоту думать, что он проведет эту ночь под открытым небом:
подобные случаи, казалось ему, являются лишним доказательством того, что он
настоящий рыцарь.
1 ...укрыться в какой-нибудь церкви. - Церковь в те времена
предоставляла право убежища и обеспечивала неприкосновенность личности.
2 Святое братство. - В средние века, в эпоху борьбы королевской власти
с феодалами, возник институт "Санта Эрмандад" (Святое братство),
представлявший собой боевой союз городов в защиту городских вольностей.
Впоследствии этим именем называлась также полиция инквизиции.
3 Фьерабрас - персонаж одноименной поэмы, относящейся к XII в.; сын
египетского эмира, во владении которого, согласно легенде, находился
чудодейственный бальзам. Один из двенадцати пэров, Оливье (по-испански
Оливерос) одержал победу над фьерабрасом.
4 Асумбра - мера емкости (2,02 л).
5 Шлем Мамбрина. - Мамбрин - один из персонажей поэм Боярдо и Ариосто,
мавританский царь, обладатель чудодейственного золотого шлема,
предохранявшего от ранений.
6 Сакрипант - персонаж тех же поэм, синоним человека хвастливого и
напыщенного.
7 Альбрака - замок на скале, в котором, как повествуется во "Влюбленном
Роланде", скрывалась Анджелика.
8 Собрадиса - фантастическое государство, упоминаемое в "Амадисе
Галльском".
О чем говорил Дон Кихот с козопасами
Козопасы приняли его радушно; Санчо же, устроив со всеми удобствами
Росинанта и своего осла, пошел было в ту сторону, откуда несся запах
козлятины, варившейся в котле на огне: его тянуло тотчас удостовериться, не
пора ли переложить ее из котла в желудок, но он не успел осуществить свое
намерение, ибо в это самое время козопасы сняли котел с огня и, расстелив
овчины, на скорую руку приготовили деревенскую свою трапезу, а затем с самым
приветливым видом предложили обоим путешественникам ее разделить. Все шесть
пастухов, сторожившие этот загон, сели в кружок на овчины, предварительно с
неуклюжей церемонностью указав Дон Кихоту место на перевернутом вверх дном
водопойном корыте. Дон Кихот сел, а Санчо стал позади своего господина,
чтобы подносить ему сделанный из рога кубок. Видя, что он продолжает стоять,
Дон Кихот обратился к нему с такими словами:
- Дабы ты уразумел, Санчо, сколь благодетельно учреждение,
странствующим рыцарством именуемое, и что те, кто так или иначе этому делу
служит, в кратчайший срок и в любую минуту могут снискать всеобщее уважение
и почет, я хочу посадить тебя рядом с собою среди этих добрых людей, и мы
будем с тобою как равный с равным, - я, твой господин и природный сеньор, и
ты, мой оруженосец - будем есть с одной тарелки и пить из одного сосуда, ибо
о странствующем рыцарстве можно сказать то же, что обыкновенно говорят о
любви: оно все на свете уравнивает.
- Премного благодарен, - сказал Санчо, - однако ж осмелюсь доложить
вашей милости, что если только у меня есть что поесть, то я с таким же и
даже с большим удовольствием буду есть стоя и один на один с самим собой,
нежели сидя за одним столом с императором. Уж если на то пошло, так я,
конечно, предпочту у себя дома без всяких кривляний и церемоний уписывать
хлеб с луком, нежели кушать индейку в гостях, где я должен медленно жевать,
все время вытирать рот, пить с оглядкой, где не смей чихнуть, не смей
кашлянуть, не смей еще что-нибудь сделать - такое, что вполне допускают
свобода и уединение. А потому, государь мой, благоволите превратить те
почести, которые вы намерены мне воздать, как я имею касательство к
странствующему рыцарству и состою у него на службе и как я есть оруженосец
вашей милости, в нечто более доходное и полезное. А за почести я вам очень
признателен, но отказываюсь от них на веки вечные.
- Как бы то ни было, тебе придется сесть, ибо кто себя унижает, того
господь возвысит.
Взяв Санчо за руку, Дон Кихот усадил его рядом с собой.
Козопасы не имели понятия о том, что такое оруженосцы и странствующие
рыцари, - все это было для них тарабарщиной, - они молча ели и поглядывали
на гостей, с превеликой охотой и смаком засовывавших в рот куски козлятины
величиною с кулак. После того как с мясным блюдом было покончено, хозяева
высыпали на овчины уйму желудей и поставили полголовы сыру, такого твердого,
точно он был сделан из извести. Кубок между тем тоже не оставался праздным:
то полный, то пустой, подобно ведру водоливной машины, он так часто обходил
круг, что ему без труда удалось опустошить один из двух бурдюков,
выставленных козопасами. Наевшись досыта, Дон Кихот взял пригоршню желудей
и, внимательно их разглядывая, пустился в рассуждения:
- Блаженны времена и блажен тот век, который древние назвали золотым, -
и не потому, чтобы золото, в наш железный век представляющее собой такую
огромную ценность, в ту счастливую пору доставалось даром, а потому, что
жившие тогда люди не знали двух слов: твое и мое. В те благословенные
времена все было общее. Для того, чтоб добыть себе дневное пропитание,
человеку стоило лишь вытянуть руку и протянуть ее к могучим дубам, и ветви
их тянулись к нему и сладкими и спелыми своими плодами щедро его одаряли.
Быстрые реки и светлые родники утоляли его жажду роскошным изобилием
приятных на вкус и прозрачных вод. Мудрые и трудолюбивые пчелы основывали
свои государства в расселинах скал и в дуплах дерев и безвозмездно потчевали
любого просителя обильными плодами сладчайших своих трудов. Кряжистые
пробковые дубы снимали с себя широкую свою и легкую кору не из каких-либо
корыстных целей, но единственно из доброжелательности, и люди покрывали ею
свои хижины, державшиеся на неотесанных столбах, - покрывали не для
чего-либо, а лишь для того, чтобы защитить себя от непогоды. Тогда всюду
царили дружба, мир и согласие. Кривой лемех тяжелого плуга тогда еще не
осмеливался разверзать и исследовать милосердную утробу праматери нашей, ибо
плодоносное ее и просторное лоно всюду и добровольно наделяло детей,
владевших ею в ту пору, всем, что только могло насытить их, напитать и
порадовать. Тогда по холмам и долинам гуляли прекрасные и бесхитростные
пастушки в одеждах, стыдливо прикрывавших лишь то, что всегда требовал и
ныне требует прикрывать стыд, с обнаженною головою, в венках из сочных
листьев подорожника и плюща вместо уборов, что вошли в моду за последнее
время и коих отделку составляют тирский пурпур и шелк, подвергающиеся
всякого рода пыткам, и в этом своем наряде они были, наверное, столь же
величественны и изящны, как и светские наши дамы с их причудливыми и
диковинными затеями, на которые толкает их суетная праздность. Тогда
движения любящего сердца выражались так же просто и естественно, как
возникали, без всяких искусственных украшений и околичностей. Правдивость и
откровенность свободны были от примеси лжи, лицемерия и лукавства. Корысть и
пристрастие не были столь сильны, чтобы посметь оскорбить или же совратить
тогда еще всесильное правосудие, которое они так унижают, преследуют и
искушают ныне. Закон личного произвола не тяготел над помыслами судьи, ибо
тогда еще некого и не за что было судить. Девушки, как я уже сказал, всюду
ходили об руку с невинностью, без всякого присмотра и надзора, не боясь, что
чья-нибудь распущенность, сладострастием распаляемая, их оскорбит, а если
они и теряли невинность, то по своей доброй воле и хотению. Ныне же, в наше
подлое время, все они беззащитны, хотя бы даже их спрятали и заперли в новом
каком-нибудь лабиринте наподобие критского, ибо любовная зараза носится в
воздухе, с помощью этой проклятой светскости она проникает во все щели, и
перед нею их неприступности не устоять. С течением времени мир все более и
более полнился злом, и вот, дабы охранять их, и учредили наконец орден
странствующих рыцарей, в обязанности коего входит защищать девушек, опекать
вдов, помогать сирым и неимущим. К этому ордену принадлежу и я, братья
пастухи, и теперь я от своего имени и от имени моего оруженосца не могу не
поблагодарить вас за угощение и гостеприимство. Правда, оказывать содействие
странствующему рыцарю есть прямой долг всех живущих на свете, однако же,
зная заведомо, что вы, и не зная этой своей обязанности, все же приютили
меня и угостили, я непритворную воздаю вам хвалу за непритворное ваше
радушие.
Рыцарь наш произнес эту длинную речь, которую он с таким же успехом мог
бы и не произносить вовсе, единственно потому, что, взглянув на желуди,
коими его угостили, он вспомнил о золотом веке, и ему захотелось поделиться
своими размышлениями с козопасами, а те слушали его молча, с вытянутыми
лицами, выражавшими совершенное недоумение. Санчо также помалкивал; он
поедал желуди и то и дело навещал второй бурдюк, который пастухи, чтобы вино
не нагревалось, подвесили к дубу.
Ужин давно кончился, а Дон Кихот все еще говорил без умолку; наконец