«А ну, пошли в Кубиреш!»
   В Кубиреше схватили они Думузи.
   Окружили его, в лужу швырнули,
   Аркан набросили, сеть накинули,
   185 Крепкой веревкою обвязали,
   Пастуший жезл его сломали.
   Идущий первым его колотит,
   Последний – под локти схватил и волочит.
   Кисти его охватили оковы.
   190 Руки его опутали путы.
   Юноша к Уту на небеса взмолился:
   «Уту! Ты мой шурин, я – твой зять!
   В храм Эану я травы носил,
   Свадебный дар в Урук приносил.
   195 Светлые губы я целовал,
   Светлое лоно Инанны ласкал.
   Преврати мои руки в ноги газели,
   Преврати мои ноги в ноги газели,
   К Белили-матушке[198] душу мою принесу!»
   200 Уту мольбам его внял благосклонно.
   Превратил его руки в ноги газели,
   Превратил его ноги в ноги газели.
   И он от [демонов убежал],
   К Белили-матушке душу свою принес.
   205 К храму Белили подошел.
   «Матушка, я не простой смертный, я супруг богини!
   Воды проточной кабы я выпил!
   Муки просеянной кабы я съел!»[199]
   Налила воды, просеяла муки, и он внутри храма сел.
   210 Белили-матушка из храма вышла.
   Когда матушка из храма вышла,
   Демоны-«галла» ее увидели.
   Если бы матушка убежища Думузи не знала,
   Она так бы не взглянула,
   215 Она так бы не закричала.
   «А ну, пошли в храм Белили-матушки!»
   В храме Белили-матушки схватили они Думузи.
   Окружили его, в лужу швырнули.
   Аркан [набросили, сеть] накинули,
   220 [Крепкой веревкою] обвязали,
   [Пастуший жезл] его сломали.
   [Идущий первым] его [колотит],
   [Последний – под локти схватил и воло]чит.
   Кисти [его] охватили [оковы,]
   225 Руки [его опутали путы,]
   [Юноша] к Уту на небеса взмолился:
   «Уту! Ты мой [шурин], я – твой зять!
   В храм Эану я травы [носил,]
   [Свадебный дар] в Урук приносил.
   230 Светлые губы я [целовал],
   Светлое лоно Инанны ласкал.
   Преврати мои руки в ноги газели,
   Преврати мои ноги в ноги газели,
   В [священный] загон, в загон к сестре моей душу свою принесу!»
   235 Уту мольбам его внял благосклонно,
   Превратил его руки в ноги газели,
   Превратил его ноги в ноги газели.
   В священный загон, в загон к сестре душу свою он принес.
   К священному загону, к загону сестры подошел.
   240 Гештинанна подняла взор к небесам. Гештинанна склонилась к земле.
   Громким воплем небо и землю
   Как плащом покрыла, обвила покрывалом.
   Лицо расцарапала, рот разодрала,
   Уши, щеки – взорам открытые – истерзала,
   Лоно, чрево – взорам сокрытые – [повредила].
   245 «Брат! В переулок [беги, сокройся!]»
   Если бы [Гешт]инанна убежища брата не знала,
   Она так бы не [взглянула],
   Она так бы не закричала.
   «А ну, [пошли] в загон и хлев!»
   250 Первый демон вошел в загон и хлев,
   Засовы хлева [пре]дал огню.
   Второй демон вошел в загон и хлев,
   Посох пастуший предал огню.
   Третий демон [вошел] в загон и хлев,
   255 Маслобойку священную [бьет] топором.
   Четвертый демон [вошел] в загон и хлев,
   Кубок священный [сбросил] с гвоздя.
   Пятый демон [вошел] в загон и хлев.
   Маслобойка цела, но молоко не льется,
   260 Кубок цел, но не живет Думузи.
   260а Тростниковый загон развеян ветром.
   –
   261 Песнь «каль-[каль»]– о смерти Д[умузи].
 
 
   Текст, посвященный Думузи и сестре его Гештинанне, толкующей мрачный сон Думузи и пытающейся спасти его, тесно примыкает к циклу сказаний о нисхождении Инанны в подземное царство и, возможно, является центральным эпизодом среди рассказов о преследовании Думузи демонами «галла» и его трагической смерти.
   Текст издан в 1972 году учеником С.Н. Крамера Бендтом Альстером (В. Аlster, Dumuzi's Dream, Copenhagen, 1972). До этого времени был известен лишь по отдельным публикациям некоторых прорисовок фрагментов клинописных табличек, а также пересказу С.Н. Крамера.
 
 

Владыке заката – горе!...

   Владыке заката – горе! По супругу,
   Госпожа восхода – по супругу,
   Госпожа Эаны – по супругу,
   Госпожа Урука – по супругу,
   5 Госпожа Завалама[200] – по супругу -
   О, горе супругу, о, горе другу!
   О, горе Эане, о, горе Уруку!
   По супругу взятому, другу взятому!
   По супругу убитому, другу убитому!
   10 По супругу, в Уруке убитому, павшему,
   В Кулабе, в Уруке убитому, павшему!
   Кто в водах священных Эреду омывался недолго,
   Кто мыльным корнем в Энуне натирался недолго[201],
   Кто матерь богов, как мать, почитал недолго[202],
   15 Кто радостный долг перед девами города выполнял недолго,
   Кто с могучими города состязался недолго,
   Кто кургаров города оскоплял недолго[203],
   Кто, благородный, был могучим недолго -
   Инанна по юному избраннику рыдает!
   20 «Мой сладкий супруг, мой брат-супруг ушел!
   Мой сладкий друг, мой брат и друг ушел!
   Супруг мой с первыми травами ушел!
   Друг мой с последними травами ушел!
   Супруг мой, в поисках трав ходивший, травами взят!
   25 Друг мой, в поисках вод ходивший, водами взят!
   Мой юный избранник, как тростник, жестокой рукой из города вырван!
   Мой светлый, как соцветье травы, жестокой рукой из города вырван!
   В те дни, когда [в Уруке светлом][204],
   В загоне священном [скрылся Думузи],
   30 Козленка светлого [в жертву принес],
   Хлеба светлые [в жертву принес],
   [Большие] и малые демоны [собрались],
   Семеро демонов могучих [собралось],
   Семеро демонов на Думузи [напало].
   35 Первый демон вошел в загон, [осмотрел загон, загон расшатал],
   Второй демон вошел в загон, молоко свежее [землей закидал],
   Третий демон вошел в загон, воду свежую землей [закидал],
   Четвертый демон вошел в загон, кувшины [разбил, загон повалил]!
   Пятый демон вошел в загон, пыль взметнул, вихрем прошел,
   40 Шестой демон вошел в загон, загон тростниковый разметал.
   Седьмой демон вошел в загон, а он, благородный, лежал, стонал.
   Думузи в углу лежал и стонал.
   Светлый супруг Инанны лежал и стонал.
   «Господин! Мы за тобой! Подымайся, [иди за мной!!
   45 Думузи-супруг! Мы за тобой, подымайся, иди [за мной]!
   Друг Инанны, чадо Туртур, [подымайся], иди за мной!
   Ты, чей ложен сон[205], брат Гештинанны, подымайся, иди за мной!
   Твои овцы схвачены, ягнята похищены, подымайся, иди [за мной]!
   Твои козы схвачены, козлята похдщены, подымайся, [иди за мной!]
   50 Тиару светлую на голову не [надевай, подымайся, иди за мной ],
   Повязку светлую на бедра [не надевай, подымайся, иди за мной!]
   Посох пастуший священный не хватай, [подымайся, иди за мдой!]
   Сандалии на ноги не [надевай, подымайся, иди за мной!»]
   Пастух [в мольбе руки простер:]
   55 [«Я к Уту на небеса взываю!
   О Уту, ты брат моей жены, я супруг твоей сестры,
   В дом твоей матери я сливки носил,
   В храм Нингалъ молоко носил,
   Свадебный дар в храм приносил,}
   60 [Светлые губы я целовал,]
   [Светлое лоно Инанны ласкал.}
   [Преврати мои руки в ноги газели,}
   [Преврати мои ноги в ноги газели,}
   [От демонов моих ускользну я, не утащат они меня.]
   65 [У плотин в степи спрячусь я, не утащат они меня,}
   [У каналов в степи спрячусь я, не утащат они меня».}
   [Уту мольбам его внял благосклонно.}
   [Как благодетель оказал милость.}
   Превратил его руки в ноги газели,
   70 Превратил его ноги в ноги газели.
   Демоны на демонов вз[глянули].
   Малые демоны большим мо[лвят],
   Демоны своим сотоварищам мол[вят:]
   «Юноша! Он убежал [от нас},
   75 Думузи! Он убежал [от нас!]
   У плотин в степи схва[тим его!]
   Сторож плотин [поможет нам!}
   У каналов в степи сх[ватим его],
   Сторож каналов по[может нам.]
   80 Перед стадом овечьим [схватим его],
   Перед стадом газельим [схватим его},
   Меж овец на привале [схватим его].
   Меж овец его друга [схватим его},
   За стадом овечьим сх[ватим его],
   85 У друга его [схватим его!}
   86 [Схватим его, свяжем его!]
   .........................
   89 У колен его матери [схватим его!]
   90 Мать его [Туртур поможет ему!]
   У доброй сестры его [схватим его!]
   Сестра его [поможет ему!}
   [В доме светлой Инанны схватим его!}
   .........................
   94 Инанна в ярости [выдаст его!»]
   102 Светлый супруг Инанны так сказал:
   «Нет травы – пожрали траву!
   Нет воды – выпили воду!
   105 Нет загона – развеян загон!
   Нет овец – отвязаны овцы!»
   Его, у которого не было крова, схватили его демоны-цгаллаъ.
   108 108 строк плача о Думузи и Инанне на свирели «шем».
 
 
   Текст впервые опубликован в 1911 году французским ассириологом Шейлем («Revue d'Assyriologie et d'archeologie orientale», VIII, стр. 161—169) и с тех пор не переиздавался. Известны переводы отдельных отрывков текста С.Н. Крамера и Т. Якобсена. Состоит из двух частей – плача Инанны по Думузи и рассказа о преследовании Думузи демонами «галла». Вторая часть полуразрушена, но частично восстанавливается благодаря многочисленности вариантов рассказа о бегстве Думузи от демонов. Плач Инанны по Думузи, один из многих ее плачей по нему, который как будто противоречит жестокому поведению Инанны в мифе о нисхождении ее в подземное царство, видимо, не воспринимался в сознании шумерийцев столь же противоречиво, как в нашем: Инанна, равно и другие божества, действует в мифах как стихийная сила, сама подчиняясь неумолимым стихийным законам, она – часть этой стихии.
   И, как богиня плодородия и цветущей жизни, она оплакивает гибель этой жизни, воплощенной в образе Думузи (как будто бы не зная, что она способствовала этой гибели, так же как она в этот момент как будто бы не знает, что Думузи, как символ вечного обновления, снова вернется на землю). Текст этот, может быть, один из самых важных для понимания сложности и многозначности культа умирающего и воскресающего божества, ибо пастуший бог Думузи здесь явно связывается и с жизнью растительной, а также, судя по некоторым намекам текста, выступает и как царь (вождь) общины, заботящейся о ее плодородии (ср. строку 15, по которой можно судить, что он вступал в брак с молодыми девушками – жрицами Инанны или отбивал женщин общины, как Гильгамеш в аккадском эпосе), что, возможно, являлось частью ритуала.
 
 

Благородная дева стоит на улице...

   Благородная дева стоит на улице,
   Дева-блудница, дочерь Инанны,
   Дева, дочерь Инанны, стоит у ночлежища.
   Масло и сладкие сливки она,
   5 Телица могучей Инанны она,
   Кладовая богатая Энки она,
   О, дева! Сядет – яблонею цветет,
   Ляжет – радость взорам дает,
   Кедров прохладой тенистой влечет!
   10 К ней прикован мой лик – лик влюбленный,
   Мои руки прикованы – руки влюбленные,
   Мои [очи] прикованы – очи влюбленные,
   Мои ноги прикованы – ноги влюбленные.
   Ах, серебром пороги пред ней, лазуритом ступеньки под ней,
   15 Когда по лестнице она спускается!
   Когда милая остановилась,
   Когда милая брови сдвинула -
   Милая с небес ветром [повеяла],
   В [гр]удь юноши стрелой ударила[206].
   20 Бог Ассаллухи это увидел.
   К Энки-отцу идет и молвит:
   «Отец! Благородная дева на улице!»
   И второй раз он молвит:
   «Что сказать, не знаю я, чем помочь, не знаю я!»
   25 Энки отвечает своему сыну:
   «Сын! Чего не знаешь ты? Что я мог бы тебе сказать?
   Ассаллухи! Чего не знаешь ты? Что я мог бы тебе сказать?
   Все, что знаю я, воистину это знаешь и ты!
   Молоко, масло коровы священной,
   30 Сливки, масло коровы белой,
   В желтый сосуд алебастровый вылей,
   На грудь девы [каплями брызни!]
   И дева открытую дверь не запрет[207],
   Друга в тоске его не оттолкнет,
   35 Воистину следом за мною пойдет!
   –
   [Заклинание из заклятий «Энури».]
 
 
   Табличка с текстом заклинания «Благородная дева...», хранящаяся в Королевском шотландском музее в Эдинбурге, была скопирована и издана впервые в 1913 году Ст. Лонгдоном как «Заклинание от блудницы Инанны». В 1964 году А. Фалькешптейн в «Zeitschrift fur Assyriologie», Neue Folge, 722(56), 113—129, переиздал ошибочно понятый Лэнгдоном текст заклинания, опираясь на два опубликованных незадолго до этого дубликата текста, дающие вариантные разночтения в отдельных строках (изданы Гетце и Эдцардом).
   Шумерские заклинания, условно названные в ассириодотической литературе «Заклинания типа Эа—Мардук», дошли до нас главным образом от старовавилонского времени и, видимо, являют собой вавилонскую переработку (но на шумерском языке) более древних шумерских заклинательных формул, связанных с ритуалом бога Энки. Заклинания были направлены против злых демонов, вызывающих болезни, и строились так: описание злых демонов, угрожающих человеку, описание состояния больного, его жалоб, разговор бога Мардука со своим отцом Энки (аккадск. Эа), у которого тот спрашивает совета, и традиционный ответ: «Сын мой, чего ты не знаешь? Все, что знаю я, знаешь и ты» (фраза, от которой и получил название тип заклинаний). Затем следует совет-наставление бога, кончающийся заверениями, что болезнь отступит в случае точного исполнения ритуальных действий. Введение бога Мардука в круг ритуалов бога Энки, равно как и подчеркивание его могущества признанием самого мудрейшего бога – «ты мне не уступаешь»,– связано с возвышением местного божества города Вавилона Мардука в начале II тыс. до н. э. При этом Мардук отождествляется с богом Ассаллухи, божеством круга Энки, его помощником в заклинательных действиях, и сыном, был богом-покровителем соседнего с Эреду города Куары.
   Своеобразие настоящего заклинания прежде всего в том, что это – любовное заклинание, которое, с небольшими отклонениями, построено по формуле заклинаний от болезни. Место злых демонов занимает прекрасная благородная дева, жрица богини Инанны, в обязанность которой входила священная проституция; место больного занимает юноша, охваченный любовным недугом, от лица которого и составлена заклинательная формула и которому хочет помочь бог Ассаллухи.
 
 

Литература Вавилонии

О всё видевшем.
Со слов Син-Леке-Уннинни, заклинателя

   Песни и легенды о Гильгамеше записаны клинописью на глиняных плитках-«таблицах» на четырех древних языках Ближнего Востока – шумерском, аккадском, хурритском и хеттском; кроме того, упоминания о нем сохранились у греческого писателя Элиана и средневекового сирийского писателя Теодора бар-Коная. Самое раннее известное нам упоминание о Гильгамеше старше 2500 г. до н. э., самое позднее относится к IX в. н. э. Шумерские былины-сказки о Гильгамеше сложились, вероятно, еще в конце первой половины III тыс. до н. э., хотя дошедшие до нас записи восходят к XIX – XVIII вв. до н. э. К тому же времени относятся и первые сохранившиеся записи аккадской поэмы о Гильгамеше, хотя в устной форме она, вероятно, сложилась еще в XXIII—XXII вв. до н. э. На такую более древнюю дату возникновения поэмы указывает её язык, несколько архаичный для начала II тыс. до н. э., и ошибки писцов, свидетельствующие, быть может, о том, что они уже и тогда ее не во всем ясно понимали. Некоторые изображения на печатях XXIII—XXII вв. до н. э. явно иллюстрируют уже аккадский эпос, а не шумерские былины о Гильгамеше.
   Уже древнейшая, так называемая "старовавилонская", версия аккадского эпоса представляет новый этап в художественном развитии месопотамской литературы. В этой версии уже содержатся все главнейшие особенности окончательной редакции эпоса, но она была значительно короче ее; так, в ней отсутствовали вступление и заключение позднего варианта, а также, вероятно, рассказ о великом потопе. От «старовавилонской» версии поэмы до нас дошло шесть-семь не связанных между собой отрывков – сильно поврежденных, написанных неразборчивой клинописной скорописью и, по крайней мере, в одном случае – ученической рукой. По-видимому, несколько иная версия эпоса представлена аккадскими фрагментами, найденными в Палестине и в столице Хеттской державы в Малой Азии – в Хаттусе (ныне городище Богазкёй), а также фрагментами переводов на хуррптский и хеттский языки, тоже найденными на Богазкёе; все они относятся к XV—XIII вв. до н. з. Эта так называемая «периферийная» версия была еще короче «старовавилонской». Третья, так называемая «гашевийская», версия эпоса была, согласно традиции, записана «из уст» Сип-леке-уннинни, урукского заклинателя, жившего, по-видимому, в конце II тыс. до н. э. Эта версия представлена четырьмя группами источников: 1) фрагменты не моложе IX в. до н. э., найденные в г. Ашшуре в Ассирии; 2) более ста мелких фрагментов VII в. до н. э., относящихся к спискам, которые когда-то хранились в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапала в Ниневии; 3) ученическая копия текста VII—VIII таблиц, записанная под диктовку с многочисленными ошибками в VII в. до н. э. и происходящая из ассирийского провинциального городка Хузирпны (ныне городище Султан-тепе); 4) фрагменты VI(?) в. до н. э., найденные на юге Месопотамии, в Уруке (ныне Варка). «Ниневийская» версия текстуально очень близка «старовавилонской», но пространнее, и язык ее несколько подновлен. Есть композиционные отличия. С «периферийной» версией у «ниневийской», насколько пока можно судить, текстуальных схождений было гораздо меньше. Есть предположение, что текст Син-леке-уннинни был переработан в конце VIII в. до н. э. ассирийским жрецом и собирателем литературных и религиозных произведений по имени Набу-зукуп-кену; в частности, высказано мнение, что ему принадлежит идея присоединить в конце поэмы дословный перевод второй половины шумерской былины «Гильгамеш и дерево хулуппу», прославляющей культ мертвых, а также, что именно он разделил эпос на двенадцать песен – «таблиц».
   Издание всех сохранившихся клинописных текстов, относящихся к аккадскому эпосу о Гильгамеше, предпринималось дважды: П. Хауптом в 1884—1890 годах и Р. Кэмбелл-Томпсоном в 1930 году. Оба издания сейчас устарели и не содержат всего известного материала. Нового, сводного издания, которое включало бы все найденные до сих пор фрагменты, пока нет, поэтому для получения более или менее связного текста переводчику часто самому приходилось решать вопрос о взаимном расположении отдельных глиняных обломков. Следует учесть, что реконструкция таблиц IV, V, VII, VIII, а также некоторых мест других таблиц до сих пор является спорной проблемой в гильгамешеведении. Публикуемый перевод следует «ниневийской» версии поэмы (НВ); однако из сказанного выше ясно, что полный текст ее, составлявший в древности около трех тысяч стихов, пока не может быть восстановлен. Все версии сохранились только в отрывках. Переводчик, соответственно каждый раз это отмечая, восполнял лакуны НВ по близкой ей «старовавилонской» версии (СВ),– стихи помечены одной звездочкой впереди,– и изредка даже по «периферийной», тогда стихи помечены двумя звездочками; если же какой-либо отрывок не сохранился полностью ни в одной версии, но лакуны между сохранившимися кусками невелики, предполагаемое содержание досочинялось переводчиком стихами же,– такие стихи или части стихов выделены в тексте курсивом. Также курсивом набраны стихи и части стихов, которые представляют собой реконструкции разрушенных или неполных мест.
   В основу нынешнего издания перевода аккадского эпоса о Гильгамеше положен перевод, опубликованный в 1961 году в серии «Литературные памятники» Издательства Академии наук СССР; там же можно найти подробное введение к поэме и построчный комментарий; здесь мы ограничимся лишь самыми необходимыми для понимания поэмы пояснениями, комментируя текст несколько подробнее лишь там, где новые находки обломков с клинописью или новые исследования лексики поэмы заставили изменить наш старый перевод. Аккадскому языку свойственно распространенное и в русском тоническое стихосложение; это позволило при переводе попытаться максимально сохранить и передать ритмические ходы подлинника и вообще те именно художественные средства, которыми пользовался древний автор, при минимальном отступлении от дословного смысла каждого стиха.
 
 

Таблица I

   I.1 О все видавшем до края, мира,
   О познавшем моря, перешедшем все горы,
   О врагов покорившем вместе с другом,
   О постигшем премудрость, о все проницавшем:
   5 Сокровенное видел он, тайное ведал,
   Принес нам весть о днях до потопа,
   В дальний путь ходил, но устал и смирился,
   Рассказ о трудах на камне высек,
   Стеною обнес Урук огражденный,
   10 Светлый амбар Эаны[208] священной. -
   Осмотри стену, чьи венцы, как по нити,
   Погляди на вал, что не знает подобья,
   Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
   И вступи в Эану, жилище Иштар,-
   15 Даже будущий царь не построит такого,-
   Поднимись и пройди по стенам Урука,
   Обозри основанье, кирпичи ощупай:
   Его кирпичи не обожжены ли
   И заложены стены не семью ль мудрецами?
   –
   Велик он более [всех человеков],
 
   (Далее недостает около тридцати стихов.)
 
   II.1 На две трети он бог, на одну – человек он[209],
   Образ его тела на вид несравненен,
 
   (Далее недостает четырех стихов.)
 
   7 Стену Урука он возносит.
   Буйный муж, чья глава, как у тура, подъята,
   Чье оружье в бою не имеет равных,-
   10 Все его товарищи встают по барабану!
   По спальням страшатся мужи Урука:
   «Отцу Гильгамеш не оставит сына![208]
   Днем и ночью буйствует плотью:
   Гильгамеш ли то, пастырь огражденного Урука,
   15 Он ли пастырь сынов Урука,
   Мощный, славный, все постигший?
   Матери Гильгамеш не оставит девы,
   Зачатой героем, суженой мужу!»[211]
   Часто их жалобу слыхивали боги,
   Боги небес призвали владыку Урука:
   20 «Создал ты буйного сына, чья глава, как у тура, подъята,
   Чье оружье в бою не имеет равных, -
   Все его товарищи встают по барабану,
   23 Отцам Гильгамеш сыновей не оставит!
   23а Днем и ночью буйствует плотью:
   Он ли – пастырь огражденного Урука,
   25 Он ли пастырь сынов Урука,
   Мощный, славный, всё постигший?
   Матери Гильгамеш не оставит девы,
   Зачатой героем, суженой мужу!»
   Часто их жалобу слыхивал Ану.
   30 Воззвали они к великой Аруру[212]:
   30а «Аруру, ты создала Гильгамеша,
   31 Теперь создай ему подобье!
   31а Когда отвагой с Гильгамешем он сравнится,
   Пусть соревнуются, Урук да отдыхает».
   33 Аруру, услышав эти речи,
   33а Подобье[213] Ану создала в своем сердце
   34 Умыла Аруру руки,
   34а Отщипнула глины, бросила на землю,
   35 Слепила Энкиду, создала героя.
   35а Порожденье полуночи, воин Нинурты[214],
   36 Шерстью покрыто все его тело,
   36а Подобно женщине, волосы носит,
   37 Пряди волос как хлеба густые[215];
   38 Ни людей, ни мира не ведал,
   38а Одеждой одет он, словно Сумукан[216].