Сельма Лагерлеф. Шарлотта Левеншельд

волнение, что она едва смогла продолжать.- Христос пренебрег бы случайным и
внешним. Он бы увидел, что такая мать способна следовать за Ним до подножия
креста и что она с радостью дала бы себя распять за Него. И, судя ее, Он
всегда помнил бы об этом.
- Быть может, ты, Шарлотта, права. Быть может, мать моя готова была бы
умереть за меня, но она никогда не позволила бы мне жить так, как я хочу.
Моя мать, Шарлотта, никогда не допустила бы, чтобы я служил Богу. Она бы
всегда требовала, чтобы я служил ей и миру. И потому нам должно было
расстаться.
- Это не Христос повелевает тебе порвать с твоей матушкой,- запальчиво
выкрикнула Шарлотта,- это Тея Сундлер внушила тебе, что она и я...
Карл-Артур остановил ее жестом.
- Я знал, что разговор об этом будет неприятен нам обоим, и охотнее
всего предпочел бы уклониться от него, но именно та особа, о которой ты
только что упомянула, Шарлотта, и которую тебе угодно ненавидеть,
посоветовала мне рассказать тебе, к чему привели усилия моих родителей.
- О, разумеется! - сказала Шарлотта.- Это меня нимало не удивляет. Она
знала, что я буду огорчена, что я буду плакать кровавыми слезами.
- Ты можешь как угодно толковать побуждения фру Сундлер, тем не менее
именно она указала мне на то, что я должен поблагодарить тебя за жертву,
принесенную тобою ради меня.
Шарлотта, поняв, что гневными упреками она ничего не добьется,
попыталась овладеть собой и перевела разговор на другое.
- Прости мне мою горячность, Карл-Артур,- сказала она.- Я вовсе не
хотела обидеть тебя. Но ты ведь знаешь, как я всегда любила твою мать, и мне
кажется ужасным, что она лежит в постели больная и тщетно ждет от тебя хотя
бы слова. Неужто ты не позволишь мне ехать? Это вовсе не будет означать, что
ты хочешь примириться со мной.
- Разумеется, Шарлотта, ты можешь ехать.
- Но без единого слова от тебя?
- Не проси меня, Шарлотта, это бесполезно.
В красивом лице Шарлотты появилось нечто мрачное и угрожающее. Она
пристально посмотрела на Карла-Артура.
- Неужели же ты отважишься?
- "Отважишься"? Что это значит, Шарлотта?
- Ты ведь только что сказал, что завтра должен будешь говорить
проповедь.
- Да, разумеется, Шарлотта.
- Но разве ты забыл, как в тот раз в Упсале ты не решался писать
сочинение из-за того, что был дерзок со своей матерью?
- Этого я никогда не забуду.
- Нет, ты, должно быть, забыл об этом. Но теперь я говорю тебе, что ты
никогда больше не сможешь проповедовать так, как в прошлые два воскресенья,
если не примиришься со своей матерью.
Он рассмеялся.
- Не пытайся запугать меня, Шарлотта!
- Я не запугиваю тебя. Я только предупреждаю. Всякий раз, когда ты
будешь подниматься на кафедру, ты станешь думать о том, что не примирился со
своей матерью, и эта мысль лишит тебя силы.
- Милая Шарлотта, ты хочешь запугать меня, точно малого ребенка.
- Запомни мои слова! - воскликнула девушка.- Подумай об этом, пока еще
есть время! Завтра или послезавтра может быть уже слишком поздно.
Бросив ему в лицо эту угрозу, она повернулась к двери и вышла, не
дожидаясь ответа.

II

После завтрака пастор попросил Шарлотту пойти с ним в его комнату.
Здесь он сказал ей, что Шагерстрем, который, должно быть, вчера поздним
вечером проезжал мимо Корсчюрки, прислал своего слугу на кухню с большим
конвертом, на котором был написан адрес пастора. В конверте было большое
письмо к Шарлотте. Пастору же Шагерстрем написал лишь несколько слов и
просил его осторожно подготовить Шарлотту к тому, что письмо его содержит
тяжкие и печальные вести.
- Я уже подготовлена, дядюшка,- ответила Шарлотта.- Я говорила нынче с
Карлом-Артуром и знаю о том, что он порвал со своими родителями и что
полковница больна.
Старик был поражен.
- Что ты говоришь! Неужто это правда, дитя мое?
Шарлотта осторожно погладила руку старика.
- Я не в силах сейчас говорить об этом, дядюшка. Дайте мне письмо.
Она взяла письмо и ушла в свою комнату, чтобы прочесть его.
В письме Шагерстрема довольно подробно описывались события, случившиеся
в доме Экенстедтов за последнее время, и прежде всего в день похорон. Из
торопливо набросанных строк Шарлотта получила, однако, вполне ясное
представление обо всем, что произошло: о пребывании далекарлийки в
Карлстаде, о ее неожиданном появлении в день похорон, о злосчастном падении
полковницы, о ее тоске по сыну, о визите Шагерстрема к больной, о поисках
Карла-Артура и, наконец, о тяжелой сцене между отцом и сыном в кабинете
полковника.
В конце письма упоминалось, что полковник просил предуведомить обо всем
Шарлотту, и в точности повторялись слова старика о том, что Шарлотта -
единственный человек в мире, который может помочь его несчастной жене и его
несчастному сыну. Кончалось письмо следующими словами:

"Я обещал выполнить просьбу полковника, но, воротясь домой, вспомнил,
что не должен докучать вам, любезная фрекен, своим присутствием. И потому
решился я не ложиться в постель, а употребить остаток ночи на писание сих
строк. Прошу извинить за то, что их столь много. Быть может, мысль о том,
что они будут прочитаны вами, ускоряла бег моего пера.
Утро уже на исходе. Карета давно ждет меня, но все же я должен добавить
еще два слова.
Я не однажды имел случай наблюдать молодого Экенстедта и не раз ощущал
в нем благородный и высокий дух, который сулит ему великое будущее. Но
подчас я находил его суровым, почти жестоким, легковерным, вспыльчивым и
неспособным к здравому суждению.
Я хочу поделиться с вами моим подозрением, любезная фрекен. Мне
думается, что молодой человек подвержен чьему-то дурному влиянию, которое
оказывает пагубное действие на его натуру.
Вы, любезная фрекен, теперь оправданы и чисты в глазах вашего жениха.
Поскольку вы с ним встречаетесь всякий день, то едва ли возможно, чтобы он
остался нечувствителен к вашему очарованию. Добрые отношения между вами
непременно вскоре восстановятся. Во всяком случае, ваш покорный слуга питает
живейшую надежду на то, что ваше счастье, разрушенное по моей вине, снова
вернется к вам. Но позвольте человеку, который любит вас и желает вам
совершенного благополучия, высказать предостережение относительно влияния, о
котором я упоминаю, и посоветовать вам, если возможно, устранить его.
Позволено ли мне будет добавить еще только одно слово? Нет нужды говорить о
том, что я также присоединяюсь к просьбе полковника. Я предан госпоже
полковнице безгранично, и если для ее спасения понадобится моя помощь, вы
можете рассчитывать на то, что в этом случае я готов пойти на самые большие
жертвы. Ваш покорный и преданный слуга
Густав Хенрик Шагерстрем".

Шарлотта перечитала письмо несколько раз, вдумываясь в его содержание.
Она долго сидела неподвижно, размышляя над тем, чего ждут от нее эти два
человека - полковник и Шагерстрем. Что она может сделать?
Что имел в виду полковник, прося передать ей его слова, и зачем
Шагерстрем написал ей столь поспешно это длинное письмо?
Вдруг она вспомнила, что завтра последний день оглашения. Быть может,
Шагерстрем рассчитывает, что она, узнав обо всем, согласится, чтобы
оглашение было сделано в третий раз и тем самым обрело силу закона?
Нет, она тотчас же отбросила эти подозрения. Шагерстрем не думает о
себе. Если бы это было так, он писал бы более осмотрительно. А ведь он был
весьма откровенным, высказывая суждение о Карле-Артуре. И сделал это без
колебаний, не боясь навлечь на себя подозрение в том, будто письмо его
продиктовано желанием повредить сопернику.
Но что, по его мнению, могла бы она сделать? Что имеют в виду
Шагерстрем и полковник? Ей, разумеется, ясно, чего они ждут от нее. Они
хотят, чтобы она вернула матери сына. Но как это сделать?
Неужто они воображают, что она имеет какое-то влияние на Карла-Артура?
Она уже пыталась убедить его, употребила все свое красноречие, но ничего не
добилась.
Она закрыла глаза. Она увидела полковницу, лежащую на постели с
забинтованной головой, с изжелта-бледным, осунувшимся лицом. Она видела
гордый, презрительный гнев, исказивший ее черты. Она слышала, как полковница
говорит чужому ей человеку, который так же, как и она, страдает от
неразделенной любви: "Как горько, господин заводчик, что те, кого мы любим,
не могут ответить нам такою же любовью".
Шарлотта быстро поднялась, сложила письмо и опустила его в карман юбки,
словно для того, чтобы черпать в нем силу и поддержку. Спустя несколько
минут она была уже на пути в деревню.
Подойдя к дому органиста, Шарлотта постояла несколько минут и мысленно
произнесла молитву. Она пришла сюда, чтобы попытаться упросить Тею Сундлер
отослать Карла-Артура назад к матери. Лишь она одна могла это сделать. И
Шарлотта просила Бога вооружить ее гордое сердце терпением, чтобы она могла
убедить и растрогать эту женщину, которая ненавидела ее.
Ей посчастливилось застать фру Сундлер дома одну. Шарлотта спросила,
может ли Тея уделить ей несколько минут, и вскоре они сидели друг против
друга в маленькой уютной гостиной фру Сундлер.
Шарлотта сочла уместным начать разговор с извинения за то, что обрезала
локоны Теи.
- Я была в тот день в таком отчаянии,- сказала она,- но это,
разумеется, было очень дурно с моей стороны.
Фру Сундлер отнеслась к ней весьма благосклонно. Она сказала, что
вполне понимает чувства Шарлотты. Она добавила, что и у нее не меньше
оснований просить у Шарлотты прощения. Она верила в виновность Шарлотты и не
станет отрицать, что судила ее чрезвычайно сурово. Но с этого дня она
сделает все, все, чтобы честь Шарлотты была восстановлена.
Шарлотта отвечала с прежней учтивостью, что она благодарна Tee за это
обещание, но теперь есть нечто, тревожащее ее гораздо больше, нежели ее
собственная репутация.
Затем она рассказала фру Сундлер о несчастном случае с полковницей и
добавила, что Карл-Артур, верно, не подозревает о том, какие страдания
терпит его мать, иначе он не покинул бы Карлстад, не сказав ей ни одного
ласкового слова.
Но тут Тея Сундлер стала вдруг чрезвычайно сдержанна.
Она ответила, что убедилась в том, что Карл-Артур все важные решения
принимает по некоему наитию, вне всякого сомнения исходящему от самого Бога.
Как бы он ни поступил - он всегда действует по божьему наущению.
Бледные щеки Шарлотты окрасились легким румянцем, но она продолжала
говорить, не позволяя себе ни упреков, ни колкостей. Она сказала, что твердо
убеждена в том, что полковница не сможет прийти в себя после разрыва с
сыном. Она спросила Тею, не находит ли та ужасным, что совесть Карла-Артура
будет отягощена смертью матери.
Фру Сундлер весьма проникновенно и с большим достоинством ответила, что
уповает на то, что Бог оградит своей десницей и мать и сына. Она полагает,
что, быть может, благое провидение печется о том, чтобы сделать из дорогой
тетушки Экенстедт истинную христианку.
Шарлотта представила себе изжелта-бледное лицо, искаженное гневом, и
подумала, что едва ли полковница таким путем придет к истинному
христианству. Но она воздержалась от неосторожных высказываний и заметила
лишь, что явилась, собственно, затем, чтобы просить Тею Сундлер употребить
все свое влияние на Карла-Артура и добиться примирения между матерью и
сыном.
Фру Сундлер зашепелявила еще сильнее обычного; голосок ее сделался еще
более вкрадчивым и масленым. Быть может, она и вправду имеет некоторое
влияние на Карла-Артура, но она никогда не осмелится употребить его в деле
столь важном. Тут он должен решать сам.
"Она не хочет,- подумала Шарлотта.- Так я и знала. Бесполезно взывать к
ее жалости. Она ничего не сделает бескорыстно".
Она поднялась с тем же самообладанием, какое сохраняла с самого начала
визита, чрезвычайно учтиво попрощалась и пошла к двери. Фру Сундлер
провожала ее, с увлечением распространяясь о той ответственности, которая
лежит на тех, кто имеет счастье пользоваться доверием Карла-Артура.
Шарлотта, взявшись за ручку двери, обернулась и окинула взглядом
комнату.
- У тебя премиленькая гостиная,- сказала она.- Неудивительно, что
Карл-Артур так любит бывать здесь.
Фру Сундлер промолчала. Она не понимала, к чему клонит Шарлотта.
- Воображаю, как уютно бывает здесь по вечерам,- продолжала Шарлотта.-
Твой муж сидит за фортепьяно, ты поешь, а Карл-Артур, устроившись в одном из
этих мягких кресел, слушает музыку.
- Да,- ответила фру Сундлер, все еще не понимая, в чем дело.- Мы
приятно проводим время, точно так, как ты говоришь, Шарлотта.
- Иной раз, должно быть, и Карл-Артур развлекает вас? Читает стихи или
рассказывает о скромной пасторской усадьбе, в которой мечтает поселиться?
- Да,- повторила фру Сундлер.- И я и мой муж весьма счастливы, что
Карл-Артур удостаивает своими посещениями наш скромный дом.
- И это счастье может длиться долгие годы, если ему ничто не
воспрепятствует,- снова заговорила Шарлотта.- Карл-Артур ведь еще не так
скоро женится на своей далекарлийке, а в пасторской усадьбе ему будет очень
одиноко. Ему необходим такой приятный уголок, где бы он мог отдохнуть душой.
Фру Сундлер молчала. Она вся обратилась в слух, она была само внимание.
Она понимала, что Шарлотта затеяла этот разговор не без умысла, но все еще
не могла разгадать, в чем же он состоит.
- Если бы я осталась в пасторской усадьбе,- с легким смехом заметила
Шарлотта,- то, должно быть, смогла бы уделить ему свободное время. Я знаю,
он больше не любит меня, но из-за этого нам вовсе незачем жить как кошка с
собакой. Я, к примеру, могла бы помочь ему в хлопотах с этим детским
приютом. Когда встречаешься каждый день, то всегда находится много общих дел
и интересов.
- Да, само собой. А что, Шарлотта, ты и впрямь намерена оставить
пасторскую усадьбу?
- Трудно сказать. Ты ведь знаешь, что я собиралась замуж за
Шагерстрема.
С этими словами она приветливо кивнула на прощание и открыла дверь,
чтобы идти.
Выйдя в маленькую прихожую, она заметила, что у нее развязался шнурок
на башмаке. Она наклонилась и завязала его. На всякий случай она завязала
покрепче и другой. "Надо дать ей время поразмыслить,- думала она.- Если Тея
любит его, она не даст мне уйти, а если не любит..."
Шарлотта еще возилась со своими башмаками, когда фру Сундлер вышла в
прихожую.
- Милая Шарлотта,- сказала она.- Не вернешься ли ты на минутку? Мне
сейчас пришло в голову, что ты никогда прежде не переступала порога моего
дома. Позволь мне предложить тебе стакан малинового сока. Не годится
уходить, не отведав чего-нибудь. Говорят, что уйти, не отведав угощения,-
хозяев обидеть.
Шарлотта, которая наконец завязала шнурки, поднялась и весьма любезно
поблагодарила Тею. Она не возражала против того, чтобы войти в уютную
гостиную и подождать несколько минут, покуда фру Сундлер сбегает в погреб за
соком.
"Во всяком случае, она не глупа,- подумала девушка.- Это по крайней
мере утешительно".
Фру Сундлер отсутствовала долго, но Шарлотта отнюдь не сочла это за
дурной знак. Она ждала тихо и терпеливо. В глазах у нее появилось такое же
выражение, какое бывает у рыбака, когда он видит, что рыба ходит вокруг
наживки.
Между тем хозяйка воротилась с соком и печеньем. Шарлотта отхлебнула
темно-красного сока, взяла печенье и принялась грызть его, а фру Сундлер
попросила извинения за то, что так замешкалась.
- Превосходное печенье! - сказала Шарлотта.- Оно, как видно, испечено
по рецепту твоей матушки. Она была истинная Кайса Варг. Как славно, что ты
столь искусна в стряпне. Карл-Артур, видно, лакомится здесь куда лучше, чем
в пасторской усадьбе.
- О, вовсе нет! Не забывай, Шарлотта, что мы люди не богатые. Но не
будем говорить о пустяках, а лучше подумаем о бедной тетушке Экенстедт! Могу
я говорить с тобой откровенно?
- Для того я и пришла сюда, милая Тея,- сказала Шарлотта самым ласковым
тоном.
Ни одна из них не повышала голоса, напротив, они старались говорить
шепотом. Они сидели, спокойно прихлебывая малиновый сок и грызя печенье, но
руки у них дрожали, как у азартных игроков, когда решается затянувшаяся
партия.
- Скажу тебе откровенно, Шарлотта: мне кажется, что Карл-Артур
побаивается своей матери. И, быть может, даже не столько ее самой - она ведь
живет в Карлстаде и не так часто имеет случай влиять на него. Но он заметил,
что она хлопочет, чтобы вновь соединить его с тобой, Шарлотта. И... прости,
что я говорю тебе об этом... но вот этого-то он и опасается больше всего.
Шарлотта чуть усмехнулась.
"Ага,- подумала она,- так вот как мы повернули дело! Право же, Тея
вовсе не глупа".
- Ты, стало быть, полагаешь, Тея,- сказала она,- что могла бы уговорить
Карла-Артура отправиться в Карлстад примириться со своей матерью, если бы
сумела убедить его, что это не приведет ни к каким последствиям в отношении
меня?
Фру Сундлер пожала плечами.
- Я только высказываю предположение,- возразила она.- Он, быть может, и
сам несколько опасается собственной слабости. Разумеется, его многое
привлекает в тебе. Я вообще не понимаю, как может молодой человек устоять
перед чарами красавицы, подобной тебе, Шарлотта.
- И ты полагаешь...
- Ах, Шарлотта, ничего нельзя знать наверняка. Но я думаю, что если бы
у Карла-Артура была уверенность в том...
- Ты хочешь сказать, что если завтра оглашение будет сделано в третий
раз, то он будет чувствовать себя увереннее?
- Разумеется, это было бы хорошо. Но, Шарлотта, оглашение ведь еще не
венчание. Свадьбу можно отложить, и ты можешь еще много лет оставаться в
пасторской усадьбе.
Шарлотта чуть поспешнее, чем следовало, поставила стакан с соком на
поднос. Идя сюда, она знала, что ей придется дорогой ценой заплатить за то,
что Тея отпустит Карла-Артура к матери. Но она думала, что оглашением Тея
удовлетворится.
- Я разумею так,- сказала фру Сундлер, понизив голос до шепота,- что
ежели ты, Шарлотта, сейчас отправишься домой, напишешь записочку Шагерстрему
и спросишь, не согласится ли он завтра же утром приехать обвенчаться с тобой
тотчас после утренней службы, то...
- Это невозможно!
Возглас прозвучал, как отчаянная мольба о пощаде. Единственный раз за
все время беседы Шарлотте не удалось скрыть своих страданий. Фру Сундлер
продолжала, не обращая ни малейшего внимания на мольбу своей противницы:
- Я не знаю, что возможно, а что невозможно для Шарлотты. Я говорю
только, что если ты, Шарлотта, напишешь такую записку и пошлешь ее с
нарочным в Озерную Дачу, то ответ придет через пять-шесть часов. Ежели ответ
будет положительный, то я сделаю все, что в моих силах, чтобы уговорить
Карла-Артура поехать к матери.
- А если тебе это не удастся?
- Я горячо привязана к тетушке Экенстедт, Шарлотта, и, право же, крайне
огорчена ее болезнью. Если я смогу успокоить опасения Карла-Артура насчет
известного тебе обстоятельства, то едва ли мне это не удастся. Я убеждена,
что Карл-Артур отправится домой завтра, сразу же после богослужения.
Это был четкий и тщательно продуманный план, без слабых мест и изъянов.
Шарлотта сидела, опустив глаза. Под силу ли это ей?
Ей придется всю жизнь прожить с человеком, которого она не любит.
Сможет ли она?
Да, разумеется, сможет. Ее рука нащупала письмо в кармане юбки.
Разумеется, сможет.
Шарлотта залпом допила сок, чтобы прокашляться.
- Я дам тебе знать, что ответит Шагерстрем, как только будет возможно,-
сказала она и встала, чтобы уйти.

СУББОТА: С ПОЛУДНЯ ДО ВЕЧЕРА

I

Когда вам предстоит пройти через что-то очень трудное, то хорошо, если
можно сказать себе: "Это необходимо. Я знаю, отчего поступаю так. Иного
выхода нет". И мучительное беспокойство отступает перед твердой
убежденностью в том, что вам остается лишь покориться обстоятельствам.
Правду говорят, что все легче терпится, если знаешь, что дело решено и
ничего переменить нельзя.
Возвратясь домой в пасторскую усадьбу, Шарлотта тотчас же написала
несколько строк Шагерстрему. Хотя записка была короткой, Шарлотте пришлось
немало поломать над ней голову. И вот что ей наконец удалось сочинить:

"Памятуя последние строки вашего письма, господин заводчик, я хотела бы
спросить вас, сможете ли вы прибыть завтра в пасторскую усадьбу во втором
часу, чтобы старый пастор обвенчал нас.
Прошу передать ответ с нарочным. Преданная вам
Шарлотта Левеншельд".

Сложив и запечатав записку, Шарлотта попросила у пастора позволения
отослать ее с кучером в Озерную Дачу.
Затем она стала рассказывать своим старикам обо всем, что произошло,
чтобы подготовить их к предстоящему завтра событию.
Но пасторша прервала ее.
- Знаешь что? Расскажешь нам обо всем этом после. А теперь ступай-ка к
себе отдохнуть. Погляди, на кого ты похожа! Краше в гроб кладут.
Она увела Шарлотту наверх в ее комнату, заставила лечь на диван и
заботливо прикрыла шалью.
- Спи себе, не тревожься! - сказала она.- К обеду я тебя разбужу.
Какое-то время рой беспокойных и мучительных мыслей все еще кружился в
голове Шарлотты, но затем постепенно они угомонились. Ведь стало ясно, что
их бурное метание ни к чему, что все уже решено и ничего нельзя изменить.
Скоро бедняжка и впрямь погрузилась в сон, позабыв обо всех своих бедах.
Она проспала несколько часов. Пасторша заглянула к ней, как и обещала,
когда был подан обед, но, увидев, что девушка крепко спит, не стала ее
тревожить. Ее разбудили лишь, когда кучер вернулся обратно из Озерной Дачи с
ответом Шагерстрема.
Шарлотта развернула записку и увидела, что Шагерстрем ответил лишь
одной строчкой:

"Ваш покорный слуга будет иметь честь явиться".

Письмецо было тотчас же отослано к фру Сундлер, и Шарлотта вторично
начала рассказывать пастору и пасторше о своих злоключениях, но ее снова
прервали. Явился посланный от ее сестры, докторши Ромелиус, которая просила
ее прийти немедля. Утром у нее сильно пошла горлом кровь.
- Одна беда за другой! - сказала пасторша.- Не иначе как у нее чахотка.
Это уже давно видно было по ней. Разумеется, тебе надо идти, душенька.
Только бы тебе не свалиться от всего этого.
- Нет, нет, ничего! - сказала Шарлотта, торопливо одеваясь, чтобы во
второй раз за этот день отправиться в деревню.
Она застала сестру в маленькой гостиной. Больная сидела в кресле,
обложенная подушками, окруженная всеми своими детьми. Двое стояли,
прижавшись к ней, двое сидели на скамеечке у ее ног, а двое самых маленьких
ползали по полу вокруг нее. Эти малыши еще не имели понятия о болезнях и
опасностях, но четверо детей постарше, которые уже многое понимали, были
напуганы и встревожены. Они окружили мать, точно оберегая ее от нового
приступа болезни.
Никто из них не шевельнулся при виде Шарлотты. Старший мальчик сделал
предостерегающий жест.
- Матушке нельзя ни двигаться, ни говорить,- прошептал он.
Но нечего было опасаться, что Шарлотта заговорит с больной. В ту самую
минуту, как она вошла в комнату, что-то мучительно сдавило ей горло. Она
боролась с собой, чтобы не разрыдаться.
Гостиная докторши была небольшой холодной комнатой, в которой стояла
мебель карельской березы, оставшаяся Марии-Луизе от родителей. Здесь были
диван, стол, около него два кресла, два столика у окон и шесть стульев. Это
была прекрасная старинная мебель, но поскольку в комнате больше ничего не
было - ни крошки еды на столе, ни цветочного горшка на окне,- то вся эта
обстановка показалась Шарлотте донельзя мрачной и печальной.
Всякий раз, посещая сестру, она чувствовала, что ей невмоготу сидеть в
этой гостиной, но в другие комнаты сестра никогда ее не пускала. Шарлотта
подозревала, что остальная часть дома была уж слишком убогой и бедной, и
оттого Мария-Луиза не приглашала ее туда.
Вообще-то врачи обычно жили довольно богато, но Ромелиус, который по
целым дням пьянствовал в трактире, почти ничего не зарабатывал, обрекая жену
и детей на нужду и лишения. Легко было понять, что докторша, которая любила
мужа и не хотела, чтобы сестра осуждала его, держалась с Шарлоттой несколько
отчужденно и не посвящала ее в свои обстоятельства.
И то, что докторша, такая слабая и больная, все-таки приняла Шарлотту в
гостиной, растрогало ее до слез. Она делала это ради мужа, она все еще
думала о том, чтобы оградить его от упреков. Шарлотта подошла к сестре и
поцеловала ее в лоб.
- Ах, Мария-Луиза, Мария-Луиза! - прошептала она.
Докторша взглянула на нее со слабой улыбкой. Затем она кивнула головой
на детей и снова подняла взгляд на Шарлотту. Шарлотта поняла ее.
- Да, да, разумеется,- сказала она, а затем проговорила решительным и
бодрым тоном, который бог весть откуда у нее взялся.
- Послушайте, дети, пасторша Форсиус прислала вам печенье. Оно у меня в
ридикюле, в прихожей. Ну-ка, пойдемте!
Она увела их из комнаты, оделила печеньем и отослала играть в сад.
Вернувшись к сестре, Шарлотта села на скамеечку у ее ног, взяла ее
исхудалые, натруженные руки в свои и прижалась к ним щекой.
- Ну вот, друг мой, мы и одни. Что ты хотела мне сказать?
- Если я умру...- произнесла больная, но умолкла, боясь вызвать новый
приступ кашля.
- Ах, да,- сказала Шарлотта.- Тебе ведь нельзя разговаривать. Ты хочешь
попросить меня позаботиться о твоих детях, если тебя не станет. Это я обещаю
тебе, Мария-Луиза.
Сестра кивнула. Она улыбнулась благодарной улыбкой, но в то же время
слеза скатилась у нее с ресниц.
- Я знала, что ты поможешь мне,- прошептала она.
"Она не спрашивает, как я смогу прокормить всех этих малышей",-