Страница:
Камера показала крупным планом генерального директора батальона дубонов и известного адвоката, седоватого и лысоватого мужчину средних лет и весьма респектабельной внешности. Он типичным "мезимотистым" жестом сбил щелчком воображаемую пылинку с рукава и заговорил. Его речь была до того пересыпана юридическими и прочими специальными терминами, что мы её в нашем изложении опускаем. Те немногие, кто смог до конца дослушать это речь, с огромным трудом поняли главную мысль, высказанную Кастахичем в самом конце: "Преступлением является не только преступление, как таковое, но и возможная мотивация его совершения (в чём в данном случае нет, как мы убедились, никаких сомнений), которая может с большой долей вероятности указывать на намерение совершить деяние, которое можно квалифицировать как преступление, а также на возможность такого намерения. Исходя из такого определения преступления, оно, вне всякого сомнения, имело место быть!" Дослушав до конца запутанную фразу, Офелия с улыбкой поблагодарила известного адвоката и гендиректора гвардии дубонов и заключила: "Итак, дорогие зрители, после слов известного адвоката вам должно быть ясно, какого матёрого преступника мы вам сейчас продемонстрировали. Но я хочу вас заверить: граждане Эрании могут спать спокойно! Придёт время – и вся опасная семейка окажется в изоляции! Дурное семя будет выполото из земли Арцены! А ведь я ещё не коснулась того, как эта преступная семейка, и сыновья Дорона в частности, совратили юную наивную девушку из уважаемой элитарной семьи Эрании. Воспользовавшись её наивностью, порочные юнцы Дорон вовлекли её в своё мракобесное окружение, вскружив ей голову. Тем самым они злостно способствовали расколу в упомянутом уважаемом семействе, принесли много горя её близким. Этические соображения не позволяют мне назвать эту семью. Более подробно об этом мы поговорим в следующих моих передачах. Итак, дорогие господа телезрители, наше шоу подошло к концу. С вами была ваша Офелия!
Мой горячий и настойчивый призыв ко всем, кому дорога наша демократия и современная, прогрессивная культура: БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ! Не подпускайте фанатиков-антистримеров на пушечный выстрел к учреждениям, несущим нам свет прогресса и струи подобающей цветовой гаммы, символом которой в настоящее время стала открывшаяся на месте эранийского Парка "Цедефошрия"!" На экране началось убыстряющееся колыхание драпировок, которое плавно перешло в хаотические пляски заполнивших всё пространство студии спиралей и перекрученных эллипсов под громкое скандирование всего состава группы "Шавшевет": "Позор главарю антистримеров Бенциону Дорону! Изолировать преступную семейку от общества! Позор! Позор! Позор! Долой фиолетовых подстрекателей! Да здравствует наша родная струя подобающей цветовой гаммы! Да здравствует "Цедефошрия"! Все-все-все – в "ЦЕ-ДЕ-ФО-Ш-Ш-ШРИ-Ю-Ю-Ю"!"
Когда на экран выпрыгнула традиционная заставка окончания ОФЕЛЬ-ШОУ, Ноам не сразу вышел из оцепенения. Он долго и внимательно смотрел на сестру, потом на братьев и медленно произнёс: "Что ж, мы теперь знаем… приблизительно, конечно… где наш папа, и что они задумали. Что будем делать?" – "Прежде всего, надо отсюда смываться", – твёрдо сказал Ирми. Шмулик и Рувик в один голос заявили: "Теперь мы знаем, что папа где-то в Эрании. Значит, мы должны его разыскать… Иначе мы себе никогда не простим…" На их лицах была написана такая решимость, что Ирми понял: их непросто будет остановить. Он помолчал, потом каким-то не своим голосом произнёс: "О-кей… В любом случае надо сперва выбраться, здесь мы ничего не высидим…" – "Выбраться из Меирии…" – уточнил Ноам. – "А я именно это и имею в виду! У девочек почти всё готово… Или?.." Ренана мрачно кивнула:
"Пару швов осталось… И парички…" – "Давайте, заканчивайте, а потом… мы все должны идти спать… Завтра нам придётся очень рано вставать. Уходить будем на рассвете…"
После ОФЕЛЬ-ШОУ, отправив мальчиков спать (девочки заперлись у себя и спешно заканчивали костюмы и парики), Ирми и Ноам заперлись в студии большого угава, где несколько последних недель мальчишки энергично занимались его освоением.
Ирми надеялся, что Гилад и Ронен появятся этой ночью, но они не появились.
Связаться с ними не удавалось уже несколько дней, за которые произошло столько серьёзных событий. Ирми серьёзно беспокоился за них, зная, что дубоны шастают по Меирии, прочёсывая дома замеченных "в антистримерской деятельности". Так, одним из первых был арестован Арье, чей первенец числился в розыске как "соучастник бандитской группировки "Типуль Нимрац". Гилад и Ронен с самого начала противодействовали силонокуллу в самой яркой форме, то есть занимались откровенной "антистримерской враждебной пропагандой".
Ребята проверяли все имеющиеся в наличии ницафоны и тихо переговаривались. Ирми медленно проговорил: "Большой угав в принципе должен защищать от колпакований и ораковений." – "Но работа ещё не закончена… считай – прервана", – напомнил Ноам. – "Да… Сейчас мы "зачехлили" (создав "свободный от силонокулла пузырь") только небольшое пространство – вокруг нашего дома и на несколько метров вокруг.
Как знать, может, ещё немножко – и удалось бы всю Меирию расчистить. Но нам не оставили выбора…" Ноам мрачно кивнул: "Братишки рвутся в бой, искать папу!..
Надо немедленно их выводить отсюда… Иначе нас всех накроют и заметут!" – "И это говоришь ты, оптимист неисправимый? – усмехнулся Ирми. – По правде говоря, и я опасаюсь того же. С одной стороны, работы пошли в таком темпе и начали давать такие результаты, что и мне показалось – нет для нас лучшего убежища, чем этот дом! Но то, что их щупальца добрались досюда с помощью телепередачи, настораживает!" – "Конечно! Кроме того… Как будто что-то мешает фанфаризаторам вспомнить, что когда-то тут жили злостные антистримеры!" – "В том-то и дело…" – "Это же наша Меирия, мы здесь родились, жили…" – с грустью тихо произнёс Ноам, поникнув.
Ирми с сочувствием смотрел на его длинный искривлённый нос, голова опущена низко, и красивых выразительных глаз не видно. Неожиданно Ирми подумал о тщательно скрываемой душевной проблеме Ноама. С тех пор, как в жизнь Доронов вошла Ширли, парень начал стесняться своего сломанного носа, переживал и даже считал себя уродом. Он опасался, что не может нравиться Ширли, в которую влюбился с первого взгляда. Его поведение не могло не породить ответных мучительных сомнений у робкой девушки. Ирми тряхнул головой, отгоняя от себя эти мысли, и отвернулся.
Потом медленно проговорил: "Надо непременно связаться с Максимом и Хели. Я больше не могу рисковать и появляться у них в убежище. Они скрываются в Эрании, под самым носом у фанфаразматиков. Придётся связываться по ницафону, Макс что-нибудь придумает!" Ноам печально повторил: "Жаль уходить отсюда… Но сейчас… Сам понимаешь: папа…" – "За себя бы я меньше опасался! Но я боюсь за вас, Доронов – знаешь же, в чём каждого из вас обвиняют!" – "Угу…" – "Я скажу Максиму с ребятами, чтобы занялись поисками в Эрании… Пусть ищут Бенци, Гиди, Арье, детей Магидовичей, Гилада и Ронена… Мальчики везде крутятся, их не знают, они вне подозрений… Ты же видел их! Двое из них гиюр прошли… Настоящий, а не "самоварный"!" – выговорив хриплым голосом эту фразу, Ирми густо покраснел. Ноам с любопытством на него глянул, но ничего не сказал.
"Я не очень уверен, что будет просто выбраться через лабиринты и тупики, сплетённые на месте нашей Меирии! Надо ещё суметь не заблудиться и проскочить!" – "У нас ницафоны, у Шмулона и Цвики угавы… – неуверенно ответил Ноам, – думаю, они могли бы быть и защитой, и компасом…" – "Меня, Ноам, очень насторожила эта передача… – сердито заговорил Ирми. – Значит, где-то наша защита оказалась пробитой…" – "Нет худа без добра: зато мы узнали о судьбе папы и о том, что нам всем грозит!" – откликнулся Ноам. – "Ладно, решено: поутру выходим… – припечатал Ирми ладонью стол. – Я буду держать постоянную связь с ребятами, канал уже наметился…" Сквозь лабиринты…
Ренана разбудила Ширли, когда едва мерцающий жёлтый туман, заливавший квартал по ночам, начал сменяться чуть более светлым молочно-сероватым. Открыв глаза, Ренана сразу вспомнила, что это означает скорое приближение рассвета. Она разбудила Ширли, потащила её в ванну и заставила принять душ. Душ оказался на удивление тёплым, за что надо было сказать спасибо Ирми и Ноаму: это они, проверяя ницафоны, решили попробовать впервые задействовать недоработанный большой угав в качестве генератора. После душа девочки облачились в сшитые Ренаной брюки из неизвестного плотного материала непонятного оттенка, натянули тёплые свитера и пошли на кухню. "Надо поскорей приготовить лёгкий перекусон для нас и для мальчиков, пока они не проснулись", – пояснила она.
Официальное электричество в такой ранний час в Юд-Гимель обычно ещё не подавалось. Но они не знали, что отныне подачи энергии в Меирию не будет. Это означало, что ораковение, объявленное фанфаризаторами главным государственным приоритетом, пожрало намного больше энергии, чем планировалось: процесс шёл всю ночь полным ходом по нарастающей. Девочки не стали будить мальчиков и приготовили скудный и всё же достаточно тёплый (опять же – спасибо Ирми и Ноаму!) завтрак.
Вскоре проснулись и мальчики. Они долго примеряли одёжки, которые им сотворили девочки, посмеиваясь друг над другом. Ирми и Ноам снова заперлись в комнатке, отведённой под студию. Собрав все ницафоны, какие только были в доме, они зарядили их.
Завтрак прошёл в молчании. Даже весёлым близнецам, даже Цвике и Нахуми не хотелось разговаривать в это раннее серое утро. Никто ни слова не сказал по поводу паричков, которые уже красовались на головах девочек, только Рувик украдкой глянул на Ширли и что-то шепнул своему близнецу, тот слабо кивнул.
Магидовичи снова пристали к Ирми, пытаясь выяснить, почему им никак не дозвониться до своих родителей, но тот, не придумав никакой приемлемой версии событий, уходил от разговора, впрочем, не очень искусно. С трудом ему удалось отговориться бессонной ночью…
Когда было прочитано благословение на еду, Ноам спросил у девушек: "Сколько времени вам потребуется, чтобы собрать вещи и быть готовыми к выходу?" Ренана ответила: "А мы с Ширли почти всё собрали. Мы встали рано, приготовили и завтрак, и немного съестных припасов… хотя бы на первое время…" – "Будем надеяться, что их хватит, пока выберемся отсюда, а может, и до Неве-Меирии доберёмся…" Ирми посетовал, что при таком освещении невозможно воспользоваться для маскировки тёмными очками, а другими, например, бликующими (не так давно модными), обзавестись не догадались. Мальчики перед выходом нехотя натянули на кипы кепки, напялили куртки с капюшоном, постаравшись упрятать под них свои музыкальные инструменты. Вышли через веранду в полисадник. Листья деревьев и кустов грустно обвисли, свернувшись в узенькие вялые трубочки. Растительность ораковевшей Меирии почему-то напомнила Ширли заплаканное лицо грустного клоуна. Потрясённые ребята обратили внимание на то, что некогда сверкавшие чистотой стены дома, в котором прошло их детство, прямо на глазах обрастают слоями бугристого "ракушатника", почти сливаясь с туманом, что ленивыми то жёлтыми, то зеленовато-серебристыми спиралями струится и обволакивает дом. После каждого витка спирали на стене появлялся новый слой ракушатника. Ничто не напоминало весело сверкающую солнечными красками улицу, где проживали Магидовичи.
Ирми замыкал шествие, попутно пытаясь связаться с Хели и Максимом и проинформировать их. Поначалу у него ничего не получалось. Он чуть слышно выругался по-английски и тут же смутился, поймав недоумённый взгляд Ширли. Ноам мрачно покачивал головой, ни слова не говоря, и только вдруг указал кивком немного вперёд и влево; его глаза округлились, взор застыл. Проследив за его взглядом, мальчишки потрясённо застыли. Слепо вылупившиеся окаменевшие окна словно бы кричали: дома были неожиданно и спешно покинуты их обитателями, а потому улицы "за ненадобностью" продолжали переплетаться между собою десятками витков. Какие драмы скрывались за судьбами людей, которых насильно вырвали из их привычного уклада, заставили покинуть обжитые, уютные, аккуратные и красивые дома?..
Цвика и Нахуми отвернулись, сдерживая слёзы. Только что они хотели попросить разрешения подскочить домой, попрощаться с семьёй. И вот сейчас на них обрушилось жуткое зрелище, а с ним и понимание: подскакивать им некуда – не только дома, но и улицы не существует более, вместо этого – чуждый, зловещий пейзаж.
За какую-то пару суток Меирия неузнаваемо изменилась: это была гигантская паутина спутанных трубчатых коридоров, расширяющихся и сужающихся словно бы синкопами. Такринатором ницафона Ирми нащупал наименее опасное направление, потом кивнул Ноаму, и ребята гуськом направились в один из таких коридоров, держась друг за дружку. У Ширли возникла странная ассоциация: если бы этот коридор снимала стремительно перемещающаяся видеокамера, то при просмотре он выглядел бы, как судорожно вдыхающая и выдыхающая последние крохи кислорода издыхающая змея. Ещё несколько дней назад она могла пробраться по этим улицам с облупленными, нежилыми домами, и ей худо-бедно повезло добраться до дома, где обосновались Дороны. Ныне это превратилось, в лучшем случае, в громоздкое здание плохонькой, тесной и неудобной гостиницы, или верней – постоялого двора. А ещё точнее – это был громадный окаменелый муравейник.
Близнецы Дорон и кузены Магидовичи на краткий миг с ужасом ощутили себя муравьями, не совсем понимающими, где они находятся и куда держат путь. Этот "муравейник" ветвился множеством трубчатых коридоров, по одному из которых их вёл Ирми: он неожиданно ниспадал крутой воронкообразной лесенкой, которая уж и вовсе непонятно куда вела. Условные стены, пол, потолок небрежно покрыты бугристым тускло-мерцающим ракушатником, тоскливо и лениво переливающимся тусклой радугой.
Клубящийся и свивающийся спиралями зеленоватый, желтовато-гнойный или зеленовато-серебристый сумрак низвергался на ребят зловещим унынием. Коридор, обросший ракушатником, незаметно перешёл в дряхлую перекошенную лестницу с кривыми ступенями разной ширины и высоты. Она то тяжело вела вверх и резко поворачивала вбок, то вдруг как бы обрывалась резким спуском и крутым поворотом, перескакивающим на следующий трубчатый виток безумно скрученной спирали.
Знакомый с детства посёлок превратился в незнакомое, враждебное, душное пространство, в котором не было людей… Изломанный путь, одолеваемый ими с большим трудом, мог у них ассоциироваться с изломанными судьбами их друзей и соседей, которых они тут так и не встретили. Но ребятам некогда было об этом размышлять – они искали выход из многочисленных петляющих извивов и тупичков.
Шмулик, оказавшийся самым глазастым, неожиданно увидел просвет. Ребята поспешили в сторону просвета, который словно бы пульсировал, то расширяясь, то сужаясь. А вдали, сквозь непрерывно оседающие спирали тумана, тускло мерцало нечто, оказавшееся гигантским дисплеем. С первого взгляда было ясно, что после Турнира он ещё больше распух. Гигантский экран, к которому их привела круто спускавшаяся извилистая тропка-лесенка, нависал над ними, зловеще мерцая. Они приблизились и сначала увидели перекрёсток, от которого веером расходилось множество дорог.
Пройдя ещё несколько шагов, ребята увидели, что по этим дорогам несутся, стремительно удаляясь, вереницы автобусов, наполненных людьми, и оттуда раздаются странные звуки – то ли горестные стоны, то ли надрывные рыдания. Ноам застыл на месте и медленно проговорил, глядя остановившимся взором в огромный, нависший над ними дисплей: "Это они так вывезли жителей Меирии отсюда… тех, кто не захотел уехать до начала ораковения…" На него тут же уставились близнецы, а за ними и девочки. Цвика и Нахуми сдавленно ахнули, переглянувшись:
"А как же наши?" – "Ты уверен, что это прямая трансляция в реальном времени, а не какой-то старый фильм?" – быстро спросил Ирми, – "Обрати внимание на качество!
Я уверен, я чувствую, что это так и есть, что это произошло совсем недавно. По пути мы не встретили ни единого человека!.. А сейчас нам показывают, как их оттуда увозили, когда там ещё можно было проехать… Это не просто страшилки в лицах…" – "А может, это, как Ирмуш сказал, типа старого фильма, – спросила Ренана, – и вообще не о том, о чём ты говоришь?" – "Нет, это именно то, что я говорю… Интуиция…" – буркнул Ноам, отводя глаза.
Ребята не заметили, как гигантский экран остался позади, и они снова погрузились в переплетения трубчатых коридоров, переходов и лесенок, стараясь держаться сплочённой кучкой. Они потрясённо оглядывались по сторонам, опасаясь любой неожиданности, которая подстерегала их за каждым углом, готовая нависнуть над ними, сгустившись из сворачивающихся и оседающих на бугристую поверхность спиралей тумана. Слегка пошатываясь, они осторожно шагали вверх по лестнице с неравномерными ступеньками. Девочки крепко взялись за руки, а мальчики окружили их со всех сторон. Ирми постарался идти как можно ближе к Ренане, а рядом с Ширли оказался Рувик, который то и дело посматривал на Ноама. Никто не заметил, как в его руках оказалась гитара, струны которой он задумчиво перебирал, что-то тихонько напевая. Девочки прислушались – оказалось, он поёт "Ты мне грезилась грустной мелодией". Ширли потупилась.
Ирми усмехнулся, услышав, что поёт Рувик, потом деланно нахмурился и резко проговорил: "Ты лучше внимательно смотри под ноги и по сторонам. Сейчас не время витать в облаках. Так закрутит, что с облака свалишься прямо в болото!.." Ноам, не глядя на Рувика, вдруг сказал: "Мальчики, давайте-ка лучше на ходу повторять слова Торы. Разобьёмся на пары – я с Ирми, а вы между собой – Шмулик с Цвикой, а Рувик с Нахуми. А потом поменяем пары… И вы, девочки: ваше дело – псалмы! Найдите то, что больше всего вам по душе – и вперёд!" – "Но идти надо, держась друг за друга, чтобы не потеряться!" – пробормотал Рувик. – "Конечно!" Скоро ребята почти перестали замечать унылое замкнутое пространство вокруг них.
Ноам затеял какой-то спор с Ирми по поводу какого-то отрывка, и девочки прервали чтение псалмов, прислушиваясь к их горячей дискуссии. Шмулик и Цвика принялись тихо наигрывать на флейтах какую-то мелодию, Рувик снова достал из-за спины гитару, но не успел взять ни одного аккорда – Ноам оглянулся на своих спутников и смущённо улыбнулся. Через несколько десятков метров ребята обнаружили, что стало заметно светлее: куда-то исчез зеленовато-серебристый туман, густо клубившийся у них в доме и сопровождавший их в путешествии по виткам преобразованной в жуткую ракушку-муравейник Меирии.
Ребята остановились, чтобы перевести дух, и с изумлением оглядывались по сторонам: "муравейник" остался позади, воронка широко распахнула своё устье, оставаясь, однако, всё той же замкнутой трубой. Где-то высоко-высоко в виртуальном гнойно-желтоватом небе, выше танцующих "силонокулл-туч" и нервно скручивающихся и раскручивающихся между ними спиралек (которые студенту-медику, наверно, напомнили бы иллюстрации из учебника по микробиологии), они увидели бугристые складки бледно-голубого, бледно-зелёного и розоватого ракушатника, и это было похоже на внутреннюю поверхность гигантской ракушки.
Силонокулл-тучи превратились в пляшущие разноцветные блики. Пейзаж повеселел.
Казалось, красочные блики и спирали исполняют неистовый танец в убыстряющемся темпе. От обилия красок и нарастающего темпа зарябило в глазах. Ирми пробормотал:
"Очень похоже на вступление к "кобуй-тетрису"…" Откуда-то сверху тихо и нежно зазвенели колокольчики, исполняющие весёленький, приятный мотивчик, из тех, что во множестве звучали на радио и с экранов телевизоров в "досилонокулл"-эпоху и которые редко-редко, но всё же можно услышать сейчас – и даже в традиционной аранжировке. Ирми вспомнил: "Эту мелодию в исполнении точно таких же колокольчиков мы слышали в первые недели "заборных" концертов – тогда на Заборе показывали пасторальные пейзажи. Правда, колокольчики сопровождали гребёнки "Петеков"! Это уже после появились "шавшеветы"!
И только потом околозаборных зевак начали "потчевать" силонокуллом…" Шмулик откликнулся: "Неужели тогда ещё звенели колокольчики?" – "Ага… Я думаю, Мезимотес посоветовал Арпадофелю с Тумбелем, для начала скармливать народу весёлые мелодии и нейтральные колокольчики. Чтобы после этого плавно – именно плавно! – перейти к силонокуллу". – "Точно! В конце концов, время от времени стоит поощрять у толпы настроение бездумного и безудержного веселья – а то ведь на фанфарологию может и сил не хватить!" Ноам вдруг мрачно пробурчал: "Гидон предупреждал: кто знает, какие обертоны на ультра-частотах у этих нежных колокольчиков. Мол, зря они ничего не делают!" – "И ты, помнится, ещё усомнился в его предположении: тебе очень хотелось верить в лучшее!" – угрюмо усмехнулся Ирми. – "Ну, умнеть-то когда-то надо! Особенно после телепередачи…" – покраснел Ноам и украдкой глянул на девочек.
Где теперь умница Гидон?.. Бенци хотя бы им показали, а про Гиди по-прежнему – ни слуху, ни духу. Даже друзьям Макса и Хели до сих пор ничего не удалось узнать.
Ирми тяжко вздохнул. Ренана подняла на него встревожено-удивлённый взгляд, но он заставил себя улыбнуться и озорно подмигнуть ей.
По обе стороны выросли нарядные коттеджи, вроде тех, что стояли в Эрании-Далет, где выросла Ширли. Здесь ребят поразила не только и не столько необычайная тишина, сколько явно декоративный вид коттеджей и вилл по обе стороны всё той же бугристой улицы-воронки. Бугристый ракушатник был не уныло-мрачный (как в жутковатом муравейнике, из которого они с таким трудом выбрались), а восторженно-цыплячий.
Тишина напоминала о раннем субботнем утре и навевала ощущение безмятежного покоя и умиротворённости, даже – легковесной бездумности.
Ни души не было видно вокруг. Ребятам пришла в голову шальная мысль, что все элитарии дружно покинули свои виллы и уехали отдыхать то ли в горы, то ли к морю, а то и пошли на очередной сногсшибательный концерт в любимую старую, добрую "Цедефошрию".
Эта мысль испарилась без следа, как только близнецы обратили внимание на декоративность, ненатуральность пасторального пейзажа, лишь отдалённо напоминающего престижный квартал Эрании.
Незаметно городской пейзаж сменился сельским. Они шли по тропинке, петляющей среди кустарника, временами попадавшихся низеньких деревцев и огромных сверкающих камней, местами поросших мхом. Поражала всё та же пустынная местность – ни души. Вдруг Цвика молча указал на странный ручеёк, неведомо как, неведомо когда, неведомо откуда выскочивший сбоку от них, и с чересчур громким поскрипывающим звоном струился с бульканьем вдоль широко распахнутого завитка ракушки. Похоже, их кидает от одного до другого витка "Цедефошрии"!.. В самом центре ручейка, весело посвистывая на неявно диссонирующих между собой звуках, вихляла в разные стороны струя интенсивно меняющегося цвета, не тёплой, не холодной, а скорее нейтральной желтовато-зеленовато-коричневой гаммы, разбиваясь о холодные зелёные камни, которыми было усеяно дно ручейка, и поднимая вверх звонкие, словно бы хохочущие, фонтаны брызг, расплёскивающиеся веером. Ренана и Ширли первыми явственно ощутили источаемый ручейком и как бы висящий в воздухе странный, неприятный и стойкий запах.
Ширли первую осенило: "Ребята! А ведь это струя подобающей цветовой гаммы, про которую нам все уши прожужжали! Они же так мечтали нас приобщить…" – "Ты думаешь, им это удалось?" – подхватил Рувик, почему-то оглядываясь на Ноама с вызывающе-виноватым видом. – "А вот радуга-приманка ихнего силуфокульта!" – загалдели кузены Магидовичи. – "Странная у них какая-то радуга! Если это приманка, то…" – усмехнулся Ирми. – "А цвет?" – заметил Рувик. – "Подобающая цветовая гамма, классическое зыбучее болото!.." – иронически откликнулся Ирми. – "А запахи-то, запахи – самые убойные! Ух-х! Противогазы, жаль, не захватили!" – насмешливо откликнулись близнецы, воротя носы. – "Не знаю, как вам, а у меня эта струя и её ароматы вызывает в памяти золотое унитазо-кресло Арпадофеля," – проговорил Ирми.
Ширли робко спросила, словно бы обращаясь ко всем, но отчаянно желая, чтобы ответил ей Ноам: "А самого Арпадофеля эта струя никому не напоминает?" Ноам ей и ответил: "Напоминает, но не Арпадофеля, а… э-э-э… Тумбеля…" После чего замялся и, густо покраснев, искоса глянул на Ширли: он не мог ей сказать, да ещё при всех, что самые неприятные ассоциации у него связаны с её братьями. Как знать, если бы она не была сестрой тех, кто ему изуродовал лицо, может, он бы не робел перед нею, был бы более уверен в себе. Хотя бы как его младший брат, который не стесняется при каждом удобном случае так или иначе продемонстрировать Ширли свою симпатию.
"Ты, наверно, вспомнил День кайфа! – сильно смущаясь, тихо проговорила Ширли. – Помнишь, как они с вашим папой сцепились?.." – "Ты знаешь, очень смутно… Как ты к нам пришла, как Ренана нас с тобой знакомила, когда, помнишь, мы показывали наши первые, самопальные, руллокаты…" – "Ещё бы! Всё-всё-всё помню!.. И песни, которые тогда пели и играли близнецы…" – исподлобья она глянула на Ноама, покраснев до слёз, и отвернулась. Ренана свирепо посмотрела на близнецов, обняв Ширли. Но Ширли уже совладала с собой, и голос её звучал почти нормально: "А мне сейчас кажется, что со дна этой струи того и гляди, вылезет… гибрид Куби-блинка с Тумбелем, поганая рожа поперёк себя шире и глазки… один прожектор туда-сюда, другой – неживая пуговица… Мне, наверно, ещё долго будут мерещиться эти две морды…" – вздрогнув, прошептала девочка. Ренана обняла её, и так в обнимку две подруги продолжали идти между мальчиками по бугристой, неровной дороге.
Мой горячий и настойчивый призыв ко всем, кому дорога наша демократия и современная, прогрессивная культура: БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ! Не подпускайте фанатиков-антистримеров на пушечный выстрел к учреждениям, несущим нам свет прогресса и струи подобающей цветовой гаммы, символом которой в настоящее время стала открывшаяся на месте эранийского Парка "Цедефошрия"!" На экране началось убыстряющееся колыхание драпировок, которое плавно перешло в хаотические пляски заполнивших всё пространство студии спиралей и перекрученных эллипсов под громкое скандирование всего состава группы "Шавшевет": "Позор главарю антистримеров Бенциону Дорону! Изолировать преступную семейку от общества! Позор! Позор! Позор! Долой фиолетовых подстрекателей! Да здравствует наша родная струя подобающей цветовой гаммы! Да здравствует "Цедефошрия"! Все-все-все – в "ЦЕ-ДЕ-ФО-Ш-Ш-ШРИ-Ю-Ю-Ю"!"
***
Когда на экран выпрыгнула традиционная заставка окончания ОФЕЛЬ-ШОУ, Ноам не сразу вышел из оцепенения. Он долго и внимательно смотрел на сестру, потом на братьев и медленно произнёс: "Что ж, мы теперь знаем… приблизительно, конечно… где наш папа, и что они задумали. Что будем делать?" – "Прежде всего, надо отсюда смываться", – твёрдо сказал Ирми. Шмулик и Рувик в один голос заявили: "Теперь мы знаем, что папа где-то в Эрании. Значит, мы должны его разыскать… Иначе мы себе никогда не простим…" На их лицах была написана такая решимость, что Ирми понял: их непросто будет остановить. Он помолчал, потом каким-то не своим голосом произнёс: "О-кей… В любом случае надо сперва выбраться, здесь мы ничего не высидим…" – "Выбраться из Меирии…" – уточнил Ноам. – "А я именно это и имею в виду! У девочек почти всё готово… Или?.." Ренана мрачно кивнула:
"Пару швов осталось… И парички…" – "Давайте, заканчивайте, а потом… мы все должны идти спать… Завтра нам придётся очень рано вставать. Уходить будем на рассвете…"
***
После ОФЕЛЬ-ШОУ, отправив мальчиков спать (девочки заперлись у себя и спешно заканчивали костюмы и парики), Ирми и Ноам заперлись в студии большого угава, где несколько последних недель мальчишки энергично занимались его освоением.
Ирми надеялся, что Гилад и Ронен появятся этой ночью, но они не появились.
Связаться с ними не удавалось уже несколько дней, за которые произошло столько серьёзных событий. Ирми серьёзно беспокоился за них, зная, что дубоны шастают по Меирии, прочёсывая дома замеченных "в антистримерской деятельности". Так, одним из первых был арестован Арье, чей первенец числился в розыске как "соучастник бандитской группировки "Типуль Нимрац". Гилад и Ронен с самого начала противодействовали силонокуллу в самой яркой форме, то есть занимались откровенной "антистримерской враждебной пропагандой".
Ребята проверяли все имеющиеся в наличии ницафоны и тихо переговаривались. Ирми медленно проговорил: "Большой угав в принципе должен защищать от колпакований и ораковений." – "Но работа ещё не закончена… считай – прервана", – напомнил Ноам. – "Да… Сейчас мы "зачехлили" (создав "свободный от силонокулла пузырь") только небольшое пространство – вокруг нашего дома и на несколько метров вокруг.
Как знать, может, ещё немножко – и удалось бы всю Меирию расчистить. Но нам не оставили выбора…" Ноам мрачно кивнул: "Братишки рвутся в бой, искать папу!..
Надо немедленно их выводить отсюда… Иначе нас всех накроют и заметут!" – "И это говоришь ты, оптимист неисправимый? – усмехнулся Ирми. – По правде говоря, и я опасаюсь того же. С одной стороны, работы пошли в таком темпе и начали давать такие результаты, что и мне показалось – нет для нас лучшего убежища, чем этот дом! Но то, что их щупальца добрались досюда с помощью телепередачи, настораживает!" – "Конечно! Кроме того… Как будто что-то мешает фанфаризаторам вспомнить, что когда-то тут жили злостные антистримеры!" – "В том-то и дело…" – "Это же наша Меирия, мы здесь родились, жили…" – с грустью тихо произнёс Ноам, поникнув.
Ирми с сочувствием смотрел на его длинный искривлённый нос, голова опущена низко, и красивых выразительных глаз не видно. Неожиданно Ирми подумал о тщательно скрываемой душевной проблеме Ноама. С тех пор, как в жизнь Доронов вошла Ширли, парень начал стесняться своего сломанного носа, переживал и даже считал себя уродом. Он опасался, что не может нравиться Ширли, в которую влюбился с первого взгляда. Его поведение не могло не породить ответных мучительных сомнений у робкой девушки. Ирми тряхнул головой, отгоняя от себя эти мысли, и отвернулся.
Потом медленно проговорил: "Надо непременно связаться с Максимом и Хели. Я больше не могу рисковать и появляться у них в убежище. Они скрываются в Эрании, под самым носом у фанфаразматиков. Придётся связываться по ницафону, Макс что-нибудь придумает!" Ноам печально повторил: "Жаль уходить отсюда… Но сейчас… Сам понимаешь: папа…" – "За себя бы я меньше опасался! Но я боюсь за вас, Доронов – знаешь же, в чём каждого из вас обвиняют!" – "Угу…" – "Я скажу Максиму с ребятами, чтобы занялись поисками в Эрании… Пусть ищут Бенци, Гиди, Арье, детей Магидовичей, Гилада и Ронена… Мальчики везде крутятся, их не знают, они вне подозрений… Ты же видел их! Двое из них гиюр прошли… Настоящий, а не "самоварный"!" – выговорив хриплым голосом эту фразу, Ирми густо покраснел. Ноам с любопытством на него глянул, но ничего не сказал.
"Я не очень уверен, что будет просто выбраться через лабиринты и тупики, сплетённые на месте нашей Меирии! Надо ещё суметь не заблудиться и проскочить!" – "У нас ницафоны, у Шмулона и Цвики угавы… – неуверенно ответил Ноам, – думаю, они могли бы быть и защитой, и компасом…" – "Меня, Ноам, очень насторожила эта передача… – сердито заговорил Ирми. – Значит, где-то наша защита оказалась пробитой…" – "Нет худа без добра: зато мы узнали о судьбе папы и о том, что нам всем грозит!" – откликнулся Ноам. – "Ладно, решено: поутру выходим… – припечатал Ирми ладонью стол. – Я буду держать постоянную связь с ребятами, канал уже наметился…" Сквозь лабиринты…
Ренана разбудила Ширли, когда едва мерцающий жёлтый туман, заливавший квартал по ночам, начал сменяться чуть более светлым молочно-сероватым. Открыв глаза, Ренана сразу вспомнила, что это означает скорое приближение рассвета. Она разбудила Ширли, потащила её в ванну и заставила принять душ. Душ оказался на удивление тёплым, за что надо было сказать спасибо Ирми и Ноаму: это они, проверяя ницафоны, решили попробовать впервые задействовать недоработанный большой угав в качестве генератора. После душа девочки облачились в сшитые Ренаной брюки из неизвестного плотного материала непонятного оттенка, натянули тёплые свитера и пошли на кухню. "Надо поскорей приготовить лёгкий перекусон для нас и для мальчиков, пока они не проснулись", – пояснила она.
Официальное электричество в такой ранний час в Юд-Гимель обычно ещё не подавалось. Но они не знали, что отныне подачи энергии в Меирию не будет. Это означало, что ораковение, объявленное фанфаризаторами главным государственным приоритетом, пожрало намного больше энергии, чем планировалось: процесс шёл всю ночь полным ходом по нарастающей. Девочки не стали будить мальчиков и приготовили скудный и всё же достаточно тёплый (опять же – спасибо Ирми и Ноаму!) завтрак.
Вскоре проснулись и мальчики. Они долго примеряли одёжки, которые им сотворили девочки, посмеиваясь друг над другом. Ирми и Ноам снова заперлись в комнатке, отведённой под студию. Собрав все ницафоны, какие только были в доме, они зарядили их.
Завтрак прошёл в молчании. Даже весёлым близнецам, даже Цвике и Нахуми не хотелось разговаривать в это раннее серое утро. Никто ни слова не сказал по поводу паричков, которые уже красовались на головах девочек, только Рувик украдкой глянул на Ширли и что-то шепнул своему близнецу, тот слабо кивнул.
Магидовичи снова пристали к Ирми, пытаясь выяснить, почему им никак не дозвониться до своих родителей, но тот, не придумав никакой приемлемой версии событий, уходил от разговора, впрочем, не очень искусно. С трудом ему удалось отговориться бессонной ночью…
Когда было прочитано благословение на еду, Ноам спросил у девушек: "Сколько времени вам потребуется, чтобы собрать вещи и быть готовыми к выходу?" Ренана ответила: "А мы с Ширли почти всё собрали. Мы встали рано, приготовили и завтрак, и немного съестных припасов… хотя бы на первое время…" – "Будем надеяться, что их хватит, пока выберемся отсюда, а может, и до Неве-Меирии доберёмся…" Ирми посетовал, что при таком освещении невозможно воспользоваться для маскировки тёмными очками, а другими, например, бликующими (не так давно модными), обзавестись не догадались. Мальчики перед выходом нехотя натянули на кипы кепки, напялили куртки с капюшоном, постаравшись упрятать под них свои музыкальные инструменты. Вышли через веранду в полисадник. Листья деревьев и кустов грустно обвисли, свернувшись в узенькие вялые трубочки. Растительность ораковевшей Меирии почему-то напомнила Ширли заплаканное лицо грустного клоуна. Потрясённые ребята обратили внимание на то, что некогда сверкавшие чистотой стены дома, в котором прошло их детство, прямо на глазах обрастают слоями бугристого "ракушатника", почти сливаясь с туманом, что ленивыми то жёлтыми, то зеленовато-серебристыми спиралями струится и обволакивает дом. После каждого витка спирали на стене появлялся новый слой ракушатника. Ничто не напоминало весело сверкающую солнечными красками улицу, где проживали Магидовичи.
Ирми замыкал шествие, попутно пытаясь связаться с Хели и Максимом и проинформировать их. Поначалу у него ничего не получалось. Он чуть слышно выругался по-английски и тут же смутился, поймав недоумённый взгляд Ширли. Ноам мрачно покачивал головой, ни слова не говоря, и только вдруг указал кивком немного вперёд и влево; его глаза округлились, взор застыл. Проследив за его взглядом, мальчишки потрясённо застыли. Слепо вылупившиеся окаменевшие окна словно бы кричали: дома были неожиданно и спешно покинуты их обитателями, а потому улицы "за ненадобностью" продолжали переплетаться между собою десятками витков. Какие драмы скрывались за судьбами людей, которых насильно вырвали из их привычного уклада, заставили покинуть обжитые, уютные, аккуратные и красивые дома?..
Цвика и Нахуми отвернулись, сдерживая слёзы. Только что они хотели попросить разрешения подскочить домой, попрощаться с семьёй. И вот сейчас на них обрушилось жуткое зрелище, а с ним и понимание: подскакивать им некуда – не только дома, но и улицы не существует более, вместо этого – чуждый, зловещий пейзаж.
За какую-то пару суток Меирия неузнаваемо изменилась: это была гигантская паутина спутанных трубчатых коридоров, расширяющихся и сужающихся словно бы синкопами. Такринатором ницафона Ирми нащупал наименее опасное направление, потом кивнул Ноаму, и ребята гуськом направились в один из таких коридоров, держась друг за дружку. У Ширли возникла странная ассоциация: если бы этот коридор снимала стремительно перемещающаяся видеокамера, то при просмотре он выглядел бы, как судорожно вдыхающая и выдыхающая последние крохи кислорода издыхающая змея. Ещё несколько дней назад она могла пробраться по этим улицам с облупленными, нежилыми домами, и ей худо-бедно повезло добраться до дома, где обосновались Дороны. Ныне это превратилось, в лучшем случае, в громоздкое здание плохонькой, тесной и неудобной гостиницы, или верней – постоялого двора. А ещё точнее – это был громадный окаменелый муравейник.
Близнецы Дорон и кузены Магидовичи на краткий миг с ужасом ощутили себя муравьями, не совсем понимающими, где они находятся и куда держат путь. Этот "муравейник" ветвился множеством трубчатых коридоров, по одному из которых их вёл Ирми: он неожиданно ниспадал крутой воронкообразной лесенкой, которая уж и вовсе непонятно куда вела. Условные стены, пол, потолок небрежно покрыты бугристым тускло-мерцающим ракушатником, тоскливо и лениво переливающимся тусклой радугой.
Клубящийся и свивающийся спиралями зеленоватый, желтовато-гнойный или зеленовато-серебристый сумрак низвергался на ребят зловещим унынием. Коридор, обросший ракушатником, незаметно перешёл в дряхлую перекошенную лестницу с кривыми ступенями разной ширины и высоты. Она то тяжело вела вверх и резко поворачивала вбок, то вдруг как бы обрывалась резким спуском и крутым поворотом, перескакивающим на следующий трубчатый виток безумно скрученной спирали.
Знакомый с детства посёлок превратился в незнакомое, враждебное, душное пространство, в котором не было людей… Изломанный путь, одолеваемый ими с большим трудом, мог у них ассоциироваться с изломанными судьбами их друзей и соседей, которых они тут так и не встретили. Но ребятам некогда было об этом размышлять – они искали выход из многочисленных петляющих извивов и тупичков.
***
Шмулик, оказавшийся самым глазастым, неожиданно увидел просвет. Ребята поспешили в сторону просвета, который словно бы пульсировал, то расширяясь, то сужаясь. А вдали, сквозь непрерывно оседающие спирали тумана, тускло мерцало нечто, оказавшееся гигантским дисплеем. С первого взгляда было ясно, что после Турнира он ещё больше распух. Гигантский экран, к которому их привела круто спускавшаяся извилистая тропка-лесенка, нависал над ними, зловеще мерцая. Они приблизились и сначала увидели перекрёсток, от которого веером расходилось множество дорог.
Пройдя ещё несколько шагов, ребята увидели, что по этим дорогам несутся, стремительно удаляясь, вереницы автобусов, наполненных людьми, и оттуда раздаются странные звуки – то ли горестные стоны, то ли надрывные рыдания. Ноам застыл на месте и медленно проговорил, глядя остановившимся взором в огромный, нависший над ними дисплей: "Это они так вывезли жителей Меирии отсюда… тех, кто не захотел уехать до начала ораковения…" На него тут же уставились близнецы, а за ними и девочки. Цвика и Нахуми сдавленно ахнули, переглянувшись:
"А как же наши?" – "Ты уверен, что это прямая трансляция в реальном времени, а не какой-то старый фильм?" – быстро спросил Ирми, – "Обрати внимание на качество!
Я уверен, я чувствую, что это так и есть, что это произошло совсем недавно. По пути мы не встретили ни единого человека!.. А сейчас нам показывают, как их оттуда увозили, когда там ещё можно было проехать… Это не просто страшилки в лицах…" – "А может, это, как Ирмуш сказал, типа старого фильма, – спросила Ренана, – и вообще не о том, о чём ты говоришь?" – "Нет, это именно то, что я говорю… Интуиция…" – буркнул Ноам, отводя глаза.
***
Ребята не заметили, как гигантский экран остался позади, и они снова погрузились в переплетения трубчатых коридоров, переходов и лесенок, стараясь держаться сплочённой кучкой. Они потрясённо оглядывались по сторонам, опасаясь любой неожиданности, которая подстерегала их за каждым углом, готовая нависнуть над ними, сгустившись из сворачивающихся и оседающих на бугристую поверхность спиралей тумана. Слегка пошатываясь, они осторожно шагали вверх по лестнице с неравномерными ступеньками. Девочки крепко взялись за руки, а мальчики окружили их со всех сторон. Ирми постарался идти как можно ближе к Ренане, а рядом с Ширли оказался Рувик, который то и дело посматривал на Ноама. Никто не заметил, как в его руках оказалась гитара, струны которой он задумчиво перебирал, что-то тихонько напевая. Девочки прислушались – оказалось, он поёт "Ты мне грезилась грустной мелодией". Ширли потупилась.
Ирми усмехнулся, услышав, что поёт Рувик, потом деланно нахмурился и резко проговорил: "Ты лучше внимательно смотри под ноги и по сторонам. Сейчас не время витать в облаках. Так закрутит, что с облака свалишься прямо в болото!.." Ноам, не глядя на Рувика, вдруг сказал: "Мальчики, давайте-ка лучше на ходу повторять слова Торы. Разобьёмся на пары – я с Ирми, а вы между собой – Шмулик с Цвикой, а Рувик с Нахуми. А потом поменяем пары… И вы, девочки: ваше дело – псалмы! Найдите то, что больше всего вам по душе – и вперёд!" – "Но идти надо, держась друг за друга, чтобы не потеряться!" – пробормотал Рувик. – "Конечно!" Скоро ребята почти перестали замечать унылое замкнутое пространство вокруг них.
Ноам затеял какой-то спор с Ирми по поводу какого-то отрывка, и девочки прервали чтение псалмов, прислушиваясь к их горячей дискуссии. Шмулик и Цвика принялись тихо наигрывать на флейтах какую-то мелодию, Рувик снова достал из-за спины гитару, но не успел взять ни одного аккорда – Ноам оглянулся на своих спутников и смущённо улыбнулся. Через несколько десятков метров ребята обнаружили, что стало заметно светлее: куда-то исчез зеленовато-серебристый туман, густо клубившийся у них в доме и сопровождавший их в путешествии по виткам преобразованной в жуткую ракушку-муравейник Меирии.
Ребята остановились, чтобы перевести дух, и с изумлением оглядывались по сторонам: "муравейник" остался позади, воронка широко распахнула своё устье, оставаясь, однако, всё той же замкнутой трубой. Где-то высоко-высоко в виртуальном гнойно-желтоватом небе, выше танцующих "силонокулл-туч" и нервно скручивающихся и раскручивающихся между ними спиралек (которые студенту-медику, наверно, напомнили бы иллюстрации из учебника по микробиологии), они увидели бугристые складки бледно-голубого, бледно-зелёного и розоватого ракушатника, и это было похоже на внутреннюю поверхность гигантской ракушки.
Силонокулл-тучи превратились в пляшущие разноцветные блики. Пейзаж повеселел.
Казалось, красочные блики и спирали исполняют неистовый танец в убыстряющемся темпе. От обилия красок и нарастающего темпа зарябило в глазах. Ирми пробормотал:
"Очень похоже на вступление к "кобуй-тетрису"…" Откуда-то сверху тихо и нежно зазвенели колокольчики, исполняющие весёленький, приятный мотивчик, из тех, что во множестве звучали на радио и с экранов телевизоров в "досилонокулл"-эпоху и которые редко-редко, но всё же можно услышать сейчас – и даже в традиционной аранжировке. Ирми вспомнил: "Эту мелодию в исполнении точно таких же колокольчиков мы слышали в первые недели "заборных" концертов – тогда на Заборе показывали пасторальные пейзажи. Правда, колокольчики сопровождали гребёнки "Петеков"! Это уже после появились "шавшеветы"!
И только потом околозаборных зевак начали "потчевать" силонокуллом…" Шмулик откликнулся: "Неужели тогда ещё звенели колокольчики?" – "Ага… Я думаю, Мезимотес посоветовал Арпадофелю с Тумбелем, для начала скармливать народу весёлые мелодии и нейтральные колокольчики. Чтобы после этого плавно – именно плавно! – перейти к силонокуллу". – "Точно! В конце концов, время от времени стоит поощрять у толпы настроение бездумного и безудержного веселья – а то ведь на фанфарологию может и сил не хватить!" Ноам вдруг мрачно пробурчал: "Гидон предупреждал: кто знает, какие обертоны на ультра-частотах у этих нежных колокольчиков. Мол, зря они ничего не делают!" – "И ты, помнится, ещё усомнился в его предположении: тебе очень хотелось верить в лучшее!" – угрюмо усмехнулся Ирми. – "Ну, умнеть-то когда-то надо! Особенно после телепередачи…" – покраснел Ноам и украдкой глянул на девочек.
Где теперь умница Гидон?.. Бенци хотя бы им показали, а про Гиди по-прежнему – ни слуху, ни духу. Даже друзьям Макса и Хели до сих пор ничего не удалось узнать.
Ирми тяжко вздохнул. Ренана подняла на него встревожено-удивлённый взгляд, но он заставил себя улыбнуться и озорно подмигнуть ей.
***
По обе стороны выросли нарядные коттеджи, вроде тех, что стояли в Эрании-Далет, где выросла Ширли. Здесь ребят поразила не только и не столько необычайная тишина, сколько явно декоративный вид коттеджей и вилл по обе стороны всё той же бугристой улицы-воронки. Бугристый ракушатник был не уныло-мрачный (как в жутковатом муравейнике, из которого они с таким трудом выбрались), а восторженно-цыплячий.
Тишина напоминала о раннем субботнем утре и навевала ощущение безмятежного покоя и умиротворённости, даже – легковесной бездумности.
Ни души не было видно вокруг. Ребятам пришла в голову шальная мысль, что все элитарии дружно покинули свои виллы и уехали отдыхать то ли в горы, то ли к морю, а то и пошли на очередной сногсшибательный концерт в любимую старую, добрую "Цедефошрию".
Эта мысль испарилась без следа, как только близнецы обратили внимание на декоративность, ненатуральность пасторального пейзажа, лишь отдалённо напоминающего престижный квартал Эрании.
Незаметно городской пейзаж сменился сельским. Они шли по тропинке, петляющей среди кустарника, временами попадавшихся низеньких деревцев и огромных сверкающих камней, местами поросших мхом. Поражала всё та же пустынная местность – ни души. Вдруг Цвика молча указал на странный ручеёк, неведомо как, неведомо когда, неведомо откуда выскочивший сбоку от них, и с чересчур громким поскрипывающим звоном струился с бульканьем вдоль широко распахнутого завитка ракушки. Похоже, их кидает от одного до другого витка "Цедефошрии"!.. В самом центре ручейка, весело посвистывая на неявно диссонирующих между собой звуках, вихляла в разные стороны струя интенсивно меняющегося цвета, не тёплой, не холодной, а скорее нейтральной желтовато-зеленовато-коричневой гаммы, разбиваясь о холодные зелёные камни, которыми было усеяно дно ручейка, и поднимая вверх звонкие, словно бы хохочущие, фонтаны брызг, расплёскивающиеся веером. Ренана и Ширли первыми явственно ощутили источаемый ручейком и как бы висящий в воздухе странный, неприятный и стойкий запах.
Ширли первую осенило: "Ребята! А ведь это струя подобающей цветовой гаммы, про которую нам все уши прожужжали! Они же так мечтали нас приобщить…" – "Ты думаешь, им это удалось?" – подхватил Рувик, почему-то оглядываясь на Ноама с вызывающе-виноватым видом. – "А вот радуга-приманка ихнего силуфокульта!" – загалдели кузены Магидовичи. – "Странная у них какая-то радуга! Если это приманка, то…" – усмехнулся Ирми. – "А цвет?" – заметил Рувик. – "Подобающая цветовая гамма, классическое зыбучее болото!.." – иронически откликнулся Ирми. – "А запахи-то, запахи – самые убойные! Ух-х! Противогазы, жаль, не захватили!" – насмешливо откликнулись близнецы, воротя носы. – "Не знаю, как вам, а у меня эта струя и её ароматы вызывает в памяти золотое унитазо-кресло Арпадофеля," – проговорил Ирми.
Ширли робко спросила, словно бы обращаясь ко всем, но отчаянно желая, чтобы ответил ей Ноам: "А самого Арпадофеля эта струя никому не напоминает?" Ноам ей и ответил: "Напоминает, но не Арпадофеля, а… э-э-э… Тумбеля…" После чего замялся и, густо покраснев, искоса глянул на Ширли: он не мог ей сказать, да ещё при всех, что самые неприятные ассоциации у него связаны с её братьями. Как знать, если бы она не была сестрой тех, кто ему изуродовал лицо, может, он бы не робел перед нею, был бы более уверен в себе. Хотя бы как его младший брат, который не стесняется при каждом удобном случае так или иначе продемонстрировать Ширли свою симпатию.
"Ты, наверно, вспомнил День кайфа! – сильно смущаясь, тихо проговорила Ширли. – Помнишь, как они с вашим папой сцепились?.." – "Ты знаешь, очень смутно… Как ты к нам пришла, как Ренана нас с тобой знакомила, когда, помнишь, мы показывали наши первые, самопальные, руллокаты…" – "Ещё бы! Всё-всё-всё помню!.. И песни, которые тогда пели и играли близнецы…" – исподлобья она глянула на Ноама, покраснев до слёз, и отвернулась. Ренана свирепо посмотрела на близнецов, обняв Ширли. Но Ширли уже совладала с собой, и голос её звучал почти нормально: "А мне сейчас кажется, что со дна этой струи того и гляди, вылезет… гибрид Куби-блинка с Тумбелем, поганая рожа поперёк себя шире и глазки… один прожектор туда-сюда, другой – неживая пуговица… Мне, наверно, ещё долго будут мерещиться эти две морды…" – вздрогнув, прошептала девочка. Ренана обняла её, и так в обнимку две подруги продолжали идти между мальчиками по бугристой, неровной дороге.