Страница:
***
Вошёл Арье и сказал, что вот-вот будет подан ужин. И снова о Ширли – ни слова.
Вошёл Амихай, поздоровался, почти не глядя на Моти, но о Ширли и он – ни слова.
Рути с Моти переглянулись. Амихай, глянув на Моти с опаской, спросил: "Рути, а к папе ты не хочешь зайти?" – "С Ширли всё в порядке… не волнуйтесь…" – добавил Арье, но снова отвёл глаза. "Мы ещё не говорили тебе – папа очень болен, – проговорил Амихай. – Он и тебя вспоминал, и… не только тебя…" – "А… кого ещё?" – холодея, спросила Рути слабым голосом. – "Он вдруг вспомнил своих умерших близнецов, почему-то говорил о них, как о… живых… – голос Амихая прервался. – Мама очень плакала…" – "Хорошо, что моя Тили была рядом, маму отправила отдохнуть, и мама не слышала, что он ещё сказал. А он… – Арье напряжённо сглотнул и с трудом продолжал: – говорил, что не надо было… им менять имена на… Галь и Гай…" Арье, покраснев до корней рыжих волос, отвернулся, издав странный сдавленный звук.
Рути с ужасом посмотрела на Арье, перевела взор на Амихая и вскрикнула: "Отведите меня к нему! Моти, ты посиди тут, подожди – может, Ширли войдёт… Я попрошу у папы прощения за всё… Какие же мы с тобой… негодяи!" – и она, всхлипывая, стремительно бросилась из комнаты. Моти остался сидеть, невидяще глядя в пространство. Он вдруг вспомнил выступление на Турнире племянников Рути и подумал, что за то время, что они тут сидят, ни самих мальчиков он не видел, ни голосов их не слышал, Арье и Амихай тоже ни словом не упомянули о них. Когда Рути пыталась задать вопрос о Цвике, Арье сделал вид, что не слышал вопроса.
Впрочем, и о Ширли он толком ничего не говорит, хотя они специально приехали, чтобы увидеть её. Моти никак не мог отделаться от недобрых мыслей и предчувствий.
Вошла Тили и предложила ему пойти поужинать, и он, бросив на неё нерешительный взгляд, вышел из салона.
***
Это был час, когда Арье собирался отправить заигравшихся детей в постель. Два мальчика и 4-летняя малышка сидели посреди салона и сосредоточенно строили из лего, не обращая внимания на настойчивые призывы отца. Тили, как всегда по вечерам, была внизу и ухаживала за больным свёкром.
Рути только что вернулась от отца, отказалась от предложенного ей ужина. Моти рассказал ей о разговоре с Арье и Амихаем. Они и до этого разговора догадались, что девчонка сбежала из дома Магидовичей, упрямо стремясь к своим друзьям, а может, уже и встретилась с ними. Моти понимал, что теперь с этим ничего не поделать: разве не почти так же Рути, девушка из строгой религиозной семьи, оставила свою семью и связала свою жизнь с ним, светским парнем? И это мягкая, слабохарактерная Рути! Что тогда говорить о Ширли! – она-то посильнее будет!
Значит, до встречи с дочерью об Австралии придётся забыть… Оба молча сидели в комнате, где, как им казалось, ещё витал дух их непокорной дочери, и не знали, что делать. Домой возвращаться тоже не хотелось… Вдруг они услышали: что-то странное и пугающее происходит в салоне.
Входная дверь с резким стуком распахнулась, и между детьми прямо по их кубикам через салон протопало несколько здоровенных, накачанных парней в форме цвета мокрого, смешанного с нефтью, асфальта. Арье не сразу смекнул, что к ним в гости нежданно пожаловали памятные по Турниру дубоны. Хрупкая постройка, над которой дети старательно трудились весь вечер, разлетелась по всему салону, а какие-то детали и вовсе были раздавлены, что вызвало их громкий рёв.
Услышав шум, Моти выскочил из комнаты и тут же налетел на Арье, в оторопи застывшего в дверях комнаты. По веснушчатому, медленно бледнеющему лицу Арье, по полуоткрытому рту, по беспомощно опущенным рукам вдоль полуобернувшейся в сторону салона фигуры сразу было видно, что он не совсем улавливает, что на самом деле надвигается на него. Моти понял, что Арье больше всего опасается, как бы не услышал снизу больной отец топота дубонов на лестнице, в квартире, а главное – плача детей. Он-то ожидал прихода Тили: ей всегда удавалось быстро и без проблем уложить детей в постель. А тут вместо Тили в дом неожиданно ворвались жуткие незванные гости, и это ошеломило Арье.
Он понял, что это как-то связано с выступлением группы "Типуль Нимрац" на Турнире, с участием в этом их с Амихаем первенцев Цвики и Нахуми. А Цвика ещё и солировал на угаве!.. И после всего… дубоны возле их столика, дубинки, попытка схватить мальчишек, попытка отцов защитить сыновей – явное сопротивление властям!
Потом… арест друзей, Бенци Дорона. Конечно, Цвика с Нахуми и их друзья теперь вынуждены скрываться! Но за мальчиками и сюда пришли – естественно, без предупреждения… Собственно, этого следовало ожидать.
Когда он с изумлением, смешанным с ужасом и стыдом, увидел, что ворвавшимися дубонами командует его племянник Галь, он почему-то со слабой радостью подумал, что Ширли очень вовремя покинула его дом – и правильно сделала! О взаимоотношениях близнецов и Ширли он уже был наслышан. О сестре и её муже, находящихся у него в доме, у него не было времени подумать…
Дубоны разбрелись по салону, по-хозяйски шаря по всем его уголкам и многочисленным полочкам, раскрывая дверцы шкафчиков, сбрасывая детские книжки и игрушки с полок и небрежно топча их. Они совершенно не обращали внимания на плач и крики детей и на робкое замечание хозяина дома: "А поаккуратней нельзя? Это всё-таки дети!" Арье не сразу догадался возмутиться этим неожиданным вторжением.
В то же самое время за стенкой у брата Амихая творилось почти то же самое, но сейчас за отчаянными криками своих детей Арье не слышал подобного шума в доме брата, да и не до того ему было.
Вышедший в салон Моти переводил ошеломлённый взгляд с одного дубона на другого.
Вдруг он с ужасом увидел то, на что уже обратил внимание Арье: ворвавшимися дубонами командует не кто иной, как его сын Галь, отличающийся от брата-близнеца более мощной фигурой и более жёстким и неумолимым взглядом стальных глаз такой красивой, материнской, формы. Рядом с Моти появилась Рути и с ужасом взирала на сына, полуоткрыв рот…
Галь, уперев руки в боки, встал напротив Арье и чётко заговорил ломким, как тонкий лёд, тенором: "Мы пришли сюда, чтобы допросить и доставить в эранийский пункт Охраны правопорядка вашего сына Цви-Хаима Магидовича. Отвечайте, где он находится?" – "В талмуд-торе, на занятиях…" – еле слышно отвечал племяннику Арье. – "В такой поздний час?! Ложь!!! – рявкнул тот в ответ, изо всех сил стараясь не показать своим товарищам, что они пришли с обыском к его родному дяде. – Все йешивы и эти… как-их-там… талмуд-торы и прочие так называемые школы досов в Эрании были вчера нами закрыты – по указу исполняющего обязанности рош-ирия Эрании!" – "А он учится не в Меирии… он…" – "Яс-с-но! Это означает, что отец понятия не имеет, где шляется его несовершеннолетний сын, чем занимается и в какой компании! Нам известно, что после Турнира он на уроках не появлялся, но где он, нам пока неизвестно. И вы, получается, тоже не знаете?!" – "Ну, если не на занятиях, тогда… у товарища по классу…" – покачал головой Арье. – "Так-так-так… Отметим это обстоятельство!" Арье сел и уставился на сбившихся в кучку испуганных детей, стараясь не глядеть на племянника.
"Имейте в виду: вашей семьёй займётся "Комиссия по охране прав ребёнка". Не исключено, что у вас отберут ваших остальных детей, поскольку вы оказались не способны воспитать старшего сына. Он обвиняется в злостном антистримерстве, в участии в подрывной и хулиганской деятельности по срыву Большого музыкального Турнира… – начал зачитывать по бумажке Галь, не глядя ни на дядю, ни на маленьких двоюродных братьев и сестру, ни на внезапно появившихся из соседней комнаты родителей. -…а также… – и он возвысил голос до крика: – в доведении до смерти рош-ирия Эрании адона Ашлая Рошкатанкера!" – "Я не понял – на каком основании вы ворвались в мой дом, рыщете по нему, устраиваете погром, пугаете моих детей, разбрасываете и ломаете их игрушки… вообще наши личные вещи? Да ещё и учиняете мне допрос с дикими, нелепыми обвинениями! Вы когда-нибудь слышали о неприкосновенности жилища? О праве личности?" – наконец-то, нашёлся Арье, пристально уставившись на племянника. Галь ничего не ответил, но начал опасаться, что его дубоны обнаружат совсем нежелательную для элитария, да ещё и командира звена дубонов, явственно написанную на лице родственную связь с мракобесной фиолетовой семейкой. Поэтому он отвернулся от дяди, окликнул своих подчинённых голосом, в котором звенел металл, и отдал приказ тщательно обыскать всю квартиру, сквозь зубы пробормотав: "Не удивлюсь, если они прячут парня… – и добавив: – Обыскать весь дом! Если обнаружатся какие-либо запрещённые устройства, типа летающих тарелок, как бы они их ни называли, тем более запрещенные так называемые музыкальные инструменты – конфисковать! Тогда мы с ними по-другому будем разговаривать!.." Арье побледнел, но изо всех сил старался не показать, в основном детям, своего страха.
Дубоны разошлись по квартире, а Галь развалился в кресле салона своего дяди, сверля того мечущими молнии глазами, напоминавшими Арье грозный взгляд отца в те дни, когда он сам был мальчишкой… Лениво оглядывая салон, Галь неожиданно увидел совершенно оторопевшего отца: "А ты-то тут как оказался? В этом логове отпетых антистримеров? И ты, маманька? Тебе бы лучше домой вернуться… Не думаешь ли ты, что у тебя бессрочная протекция?" – "О чём ты, сын! О какой протекции! – воскликнула Рути, и лицо её залила краска гнева: она прекрасно понимала, на что намекал сын. – Ты что, не знаешь или позабыл, что это мой брат и твой дядя Арье? Тот, который тебя когда-то на руках носил…" – "Стыдись, мать!
Они мне никто и звать никак! – покраснев, сквозь зубы забормотал Галь. – Daddy, я тебе по-доброму советую вернуться на работу – и не появляться в таких местах, которые позорят тебя как элитария и как сотрудника СТАФИ… – и он снова повернулся лицом к Арье, глядя поверх его головы: – Где ваш старший сын?" – "Я уже сказал – в талмуд-торе…" – "А я отвечаю: нам известно, что это ложь!
Всякие талмуд-торы, йешивы и прочие фиолетовые так называемые школы Эрании-Юд-Гимель расформированы, и их воспитанники оттуда удалены. Территории этих так называемых школ преобразованы в Центры Колпакования!" – раздельно по складам проговорил Галь. – "А я говорю, что он на занятиях… у них экскурсия… – чуть слышно пробормотал Арье, но племянник как будто не слышал и повторил: "Где ваш старший сын Цви-Хаим?" – "Я… – глядя куда-то вбок, пробормотал Арье. – Я отказываюсь отвечать на вопросы, пока мне не будет предъявлен ордер на учиняемый вами погром в моём доме, который вы называете обыском, и допрос. То, что вы вытворяете – незаконно!" – "О законах заговорил, ишь ты!" Пристально глянув на развалившегося в кресле Галя, Арье, неожиданно даже для себя, громко и раздельно произнёс: "Я ясно излагаю, дорогой племянничек? Кстати, а где опознавательные жетоны у твоей компании, ворвавшейся в мой дом? На самом видном месте, чтобы в случае чего можно было жалобу подать… Или у вас это не принято?" – "А что, тебе нашей формы недостаточно? На Турнире ещё не понял, кто мы такие?" – "Понял, понял! Вот только не понял, как среди этих… э-э-э… оказались мои…" – "Ладно, хватит разговорчиков, иначе…" – задохнулся от гнева и неосознаваемых им смешанных чувств Галь.
***
Рути отвернулась от сына, который допрашивал её брата, и начала следить глазами за дубонами, рыщущими по салону, вытряхивающими книги с полок, сбрасывающими хрупкие вещи на пол. Вскоре пол был густо усеян осколками оригинальных керамических изделий, коллекцию которых много лет любовно собирала Тили. Дети на несколько мгновений притихли, потом завопили ещё громче. Галь поморщился: "Уйми своих щенков, если не хочешь, чтобы мы их тут же отвезли, куда следует!" Арье поманил к себе детей, приласкав их и тихо уговаривая пойти к бабуле, тихо поиграться там, но – ни слова не говорить больному дедуле. Дети направились к выходу, Эйтан держал Сигалит на руках, что-то шепча ей и пытаясь успокоить. "Нет-нет, пусть остаются. Они нам ещё понадобятся… – вскочил Галь, рванул к входной двери и отогнал от неё испуганных детей. – Но чтоб тихо было! Мы обыск проводим!" – прикрикнул Галь, и испуганные дети сбились в кучку рядом со стулом, на котором сидел их отец. Галь снова уселся в кресло и своим любимым жестом опёрся руками о стол.
***
Рути неподвижно застыла, загораживая своей широкой фигурой дверь в комнату, и это не могло не насторожить дубонов, а тут дошло и до её сына. Он подошёл к ней и преувеличенно ласковым голосом заговорил: "Мамуля, мне вообще непонятно, что ты делаешь в этом антистримерском логове, среди фиолетовых фанатиков и мракобесов… – он попытался погладить мать по плечу, но она испуганно отстранилась, и сын сверкнул мгновенно сузившимися глазами, голос его зазвенел от ярости: – И, пожалуйста, не мешай моим людям установленным порядком провести в этом доме обыск. Нам нужно непременно найти мальчишку, понимаешь? Может, ты хочешь сказать, что он прячется в этой комнате? Я не могу себе представить, что моя мать готова покрывать преступника, участника мерзкого убийства!" – и голос Галя сорвался истерическим фальцетом. Рути молча, с побелевшим лицом взирала на сына. Ей на помощь пришёл Моти: "Ты о чём, сын? – словно бы непонимающе мотнул он головой. – О каком убийстве ты толкуешь?" – "О преступном воздействии на организм нашего Ашлая агрессивных звуковых наркотиков – шофара и мультишофара, на которых играл этот мальчишка!" – выкрикнул Галь заученные слова, на что отец тут же откликнулся, быстро заговорив, чтобы никому не удалось его прервать: "А вот мы точно знаем, что приступ у него случился во время антракта: ему становилось всё хуже с каждой силонокулл-паузой, его люди позвонили в Скорую, но оттуда даже не послали амбуланс – якобы по его личному приказу! Я только не понимаю, как он сам мог отдать такой дикий приказ?! А умер он вообще до того, как угав и шофар издали первые звуки…" – "И ты веришь брехне антистримеров?
Тимми нам всё рассказал, и мы ему верим, а не всяким там… фиолетовым! – зло выкрикнул Галь. – И не смей распускать вредные слухи, которые они сочиняют!
Иначе… сам знаешь, что бывает за клевету и подстрекательство! Несмотря на то, что ты мой отец…" – уже отворачиваясь от отца, пробубнил сын. Моти хотел задать сыну вопрос, который уже задал ему Арье, но не решился.
Дубоны тем временем методично переворачивали весь дом, предоставив командиру разбираться с родителями, которые что-то явно скрывали… во всяком случае, их пребывание в этом доме оч-ч-чень подозрительно! Один из дубонов решительно подошёл к Рути и аккуратно отодвинул её от двери. Дубоны ворвались в комнату и первым делом перевернули разобранную постель. Затем принялись с грохотом и звоном переворачивать все находящиеся в комнате вещи. Один из дубонов подошёл к окну, потрогал створки, тупо глядя на них. Его товарищ тем временем со стуком выдвигал полки стола Цвики, опрокидывая их содержимое на пол – и в одной из полок обнаружил старенькую флейту и целый склад маленьких пластмассовых шофарчиков, какие обычно дарят детям 5-7 лет. Издав торжествующий вопль, дубон сгрёб всё содержимое полки в охапку и понёс в салон показать командиру. Другой вытащил из шкафа подаренный родителями на бар-мицву руллокат Цвики. Дубоны торжественно вынесли в салон две охапки маленьких шофаров и выкатили сверкающий руллокат.
Рути порывалась что-то сказать, но Моти осторожно прикрыл ей рот ладонью и увёл на кухню. "Тише ты… Не видишь, что тут происходит?!" – только успел прошипеть Моти, как на кухню вошёл его сын, за которым дубоны ввели Арье, силой усадив его на стул посреди кухни. Галь по-хозяйски расселся перед стоявшими в растерянности родителями: "Ну, что скажешь? Кого-то ты там прятал, не так ли? Кого же? Мы никого не нашли, но это не имеет значения. Имей в виду: мы всё равно найдём мальчишку – его и всю их банду. Преступники должны сидеть в тюрьме! И они будут там сидеть, что бы для этого нам ни пришлось проделать! И никакие их шофары и мульти-шофары им не помогут!" Помолчав, он перевёл взгляд на Арье: "А с тобой у нас особый разговор. У вас в доме обнаружен целый склад запрещённых звуковых наркотиков…" – "Что, и эти маленькие, детские, тоже под запретом? – удивлённо поднял кустистые светло-рыжие брови Арье. – Но это же чушь!" – "А это уж не тебе решать, не твоего фиолетового ума дело! – громыхнул Галь, переведя взгляд на дубона с руллокатом в руке: – А это ещё что?! Смотрите все! Магидовичи не сдали установленным порядком кустарный флайерплейт, опасность которого для пешеходов была неоднократно доказана сотрудниками полиции!" Он вскочил и, ни на кого не глядя, быстро заговорил, деловито шаря по карманам: "Я вызываю ленд-дабур… Нет, два ленд-дабура!.. Один для этого антистримера – в тюрьму, другой для его щенков – в интернат. Мы не можем оставлять детей в доме, где царит неприкрытое антистримерство, где хранят запрещённые к употреблению предметы! Это явная провокация и подстрекательство!!!" – взвизгнул Галь, сверля взором Арье и шныряя глазами по лицам родителей. После чего, мгновенно успокоившись и приняв деловой вид, вполголоса и сквозь зубы он отдал распоряжение сопровождающим его дубонам проследить, чтобы дети никуда не сбежали до прибытия ленд-дабуров и – "это архиважно!" – чтобы не привлечь ненужного внимания соседей. Арье, побледнев ещё больше, попросил, начав сильно заикаться: "Но моя жена тут внизу, у моего папы… – он уже понял, что как-то намекать племяннику на их родственные связи не стоит.
– Я не хочу, чтобы папа узнал… он болен… Надо вызвать Тили, может, вы позволите сестре?.." – "Никто из квартиры не выйдет! Вот мы покинем квартиру – вместе с вами, разумеется, – тогда пожалуйста…" – "Так пусть дети… с мамой… попрощаться…" – чуть слышно, сдавленным голосом выговорил Арье. – "Ты что, не понял, что я сказал?" – снова громыхнул Галь, но подозвал к себе одного из дубонов и чуть слышно, всё так же сквозь зубы, проговорил: "Иди в квартиру под этой и вызови… как-её… Теилу Магидович… Может, мы и с нею сможем побеседовать, узнаем много нового и интересного…" Он перевёл взгляд сначала на лицо матери, на внезапно сильно побледневшее лицо отца, потом снова на белое, так что, кажется, и веснушки побледнели, лицо дяди Арье, который шептал: "Ты что, племянничек, не помнишь, как мы тебя с братом на руках подбрасывали, как с тобой и твоим братишкой играли и в "Цлилей Рина" танцевали на концертах?" – "Разговорчики! – снова зло прорычал Галь и, опершись ладонями о колени, важно заговорил: – Твоего мальчишку-антистримера, дя-дю-ш-ш-ш-ка, мы поймаем – это вопрос времени.
И чтоб ты знал: ваш квартал предназначен для ораковения! Фактически этот процесс уже идёт полным ходом… со вчерашнего вечера! Жить вы тут не сможете, это я вам твёрдо обещаю! Я вообще не понимаю, как вы ещё не сбежали отсюда…" – "С чего это вам сдалась Меирия? Разве мало вам, что мучаете нас своими воронками, туманом и мглой?.. Школы вон позакрывали… Папа, твой дед, больной лежит, не встаёт… Что вам от нас надо?!" – вскричал Арье таким голосом, что дети, прекратившие реветь и прислушивающиеся к разговору, снова заревели хором. Галь поморщился: "Да уйми ты своих щенков! Воют и воют! Не дают взрослым людям серьёзно поговорить! У рош-ирия Эрании Пительмана было совещание… Да, ЧеФаК назначил его исполнять обязанности! А что?.. Короче!.. Наши изыскания позволили установить, что территория, на которой построены дома посёлка Меирия… э-э-э… сколько-то там лет назад… неважно…" – "Ага, сынок, – тихо промолвила Рути, – задолго до твоего рождения, даже до моего рождения, даже до свадьбы моих папы с мамой…" "Я же сказал, маманька, что это неважно и никого не интересует! – нетерпеливо отмахнулся Галь. – Важно, что нам представили неоспоримые документы, доказывающие давнюю принадлежность этой территории… э-э-э… мирмейскому клану Навзи… Их потомки сейчас проживают в Аувен-Мирмия". – "А откуда вам известно, что документы подлинные?" – спросил слабым голосом Моти. – "Это не нашего ума дело. Нашим адвокатам известно всё!.. Это семейство самое уважаемое в Аувен-Мирмия, у нас нет оснований им не верить! А мне об этом сказал адон Пительман!" – "А-а-а…
Ещё один верный друг мирмеев…" – тихим голосом протянул отец. – "Короче… Они требуют или вернуть им их собственность, или выплатить… о-о-очень большую компенсацию! У города таких денег нет. Значит, надо возвратить уважаемому семейству их землю! Присваивать чужое – не есть хорошо! Вы согласны? Так-то!"
***
Моти покачнулся и начал медленно валиться набок. Арье едва успел его подхватить.
Рути пронзительно закричала. Они не услышали, что за стенкой в квартире Амихая стало непривычно тихо, а дети Арье продолжали подвывать, с отчаянием глядя на отца, на тётю и почему-то повисшего на папиных руках дядю.
Галь осторожно выпроводил своих дубонов из разгромленной ими квартиры, велев кликнуть звено брата, орудовавшее в квартире Амихая, и достал из кармана переливающийся всеми тонами радуги та-фон. Окончив разговор, который он вёл вполголоса и словно бы сквозь зубы, он встал, решительно отодвинул мать и Арье от стонущего отца, поднял его на руки и понёс на улицу. Рути бежала за сыном: "Куда-а!
Куда ты его тащищь?" – "В больницу… Отойди, мать! Это мой daddy, значит, он будет устроен по высшему разряду, обещаю! Тебя известят… когда сочтут нужным.
Мы с братом… и Тимми… с тобой свяжемся…" Он уложил Моти на заднее сидение ленд-дабура, и приплюснутый автомобиль как бы поплыл вдоль по тому, что ещё вчера было обычной улицей. Сейчас Рути казалось, что эти фантасмагорические картины ей просто снятся в кошмарном сне, как и странное перемещение фантастических автомобилей, увозящих её мужа, спустя некоторое время – Арье, а потом племянников, которых запихнули вовнутрь не без некоторых усилий и криков…
***
Рути тупо сидела посреди разгромленной комнаты, когда вошла Тили. Она оторопела, потом заголосила: "Что тут было?.. Грабители?.. Где Арье?.. Где дети?!..
Попрятались?.. Испугались?.." Рути только молча качала головой, ни слова не говоря, глядя перед собой остановившимся взором.
Тили схватила её за плечи, умоляюще заглядывая в глаза: "Что тут было?! Скажи мне! Пусть самое худшее, но чтобы я знала!" Рути еле слышно проговорила: "Ворвались дубоны, искали вашего Цвику… Это не грабители, это обыск, всё покидали, поразбивали… сама видишь… Забрали какие-то маленькие шофарчики… и зачем их Цвика хранил… ещё какой-то странный коркинет… наверно, тот самый, из-за которого – помнишь? – шум был… Увезли Арье и детей… его арестовали, а детей в интернат… И Моти… в больницу… Приступ…" Тили медленно осела на стул, стоящий посреди груды черепков от её керамики, и закрыла лицо руками.
***
Медленно вошёл Амихай. На побелевшем лице – растерянность и отрешённость, подрагивающие губы. Рути и Тили сквозь слёзы, всхлипывая, то и дело перебивая друг дружку, начали рассказывать ему, что случилось. Амихай медленно проговорил:
"Моих Лиору и Идо тоже забрали… Хорошо, что твоя девочка, Рути, успела сбежать…
А где Моти?" Рути еле слышно прошелестела: "Сердечный приступ… Галь увёз его… говорит, в больницу…" Тили взвизгнула: "Но куда, куда они увезли наших детей, куда увезли Арье? Что с нами со всеми будет?!" Рути продолжала шептать: "Где Мотеле? Куда они его?.." – "Пойдём к маме… Я обещал… – промолвил Амихай. – Бедные… Они ещё не в курсе…" Тили разрыдалась, потом пробормотала: "Ну, как мы, такие зарёванные, к ним пойдём…" – "Советовали же Мория с Эльяшивом перебираться в Неве-Меирию. По моей вине не переехали… из-за неё…" – горько произнёс Амихай, выйдя из квартиры и спускаясь к больному отцу. Рути, недоумевая, двинулась следом за братом. Вдруг она поняла, что у него очередной разлад с женой, и на сей раз это серьёзно.
У Рути никогда не было особой душевной близости с Амихаем, она привычно видела в нём всего лишь маленького, шаловливого мальчика со столь же маленькими интересами и переживаниями. Увидев впервые на свадьбе брата его невесту, красавицу Адину, она испытала к ней необъяснимую неприязнь. Та предстала перед нею пустоватой, слишком высокомерной и надутой, занятой исключительно собой, красоткой. Впрочем, и Адина с самого начала точно так же отнеслась к ней, как и ко всем женщинам семьи молодого мужа. Рути чувствовала, что брат совершает ошибку, что красавица Адина сломает ему жизнь, но говорить уже было не о чем.
Даже до ссоры Моти с тестем Блохи почти не общались с семьёй Амихая – в отличие от Арье и Тили, на глазах которых разворачивалась драма его семейной жизни, и старались чем можно поддержать его. Трое старших детей Амихая фактически росли в семье Арье и Тили. Рути не знала, что за то время, что она не общалась с родными, у Амихая родился четвёртый ребёнок, Мойшеле. Сейчас малышу было 3 года, и несколько недель назад Адина увезла его к родителям в Шалем.
Если бы Рути проявила капельку чуткости к младшему брату, да если бы не дикая, свалившаяся на неё ситуация, она бы поняла, чем вызван его непривычно потерянный вид, его чрезмерная нервозность.
***
Гедалья дремал, даже не замечая, что к нему снова пришла старшая дочь, которую он не видел столько лет. Рути присела рядом с мамой и долго глядела на сильно изменившееся лицо отца, которого она помнила строгим и грозным, заставлявшим её трепетать от одного его взгляда. Она даже никогда не замечала, что папа был очень небольшого роста, меньше её Мотеле, а теперь, лежащий в постели под серым одеялом, он казался совсем маленьким и ничуть не грозным.