Страница:
Дико завыл Арден.
Мне вдруг сделалось смешно. Я хохотал и притопывал ногой. Я хохотал, захлёбывался смехом, размазывал по лицу возникшую откуда-то влагу; я хохотал и не мог остановиться. Арден выл. Я бился и чувствовал, как в животе у меня возникает что-то холодное, тяжёлое, бесформенное и скользкое. Словно медуза или спрут. Спрут разрастался, щупальца его проникали повсюду и гнули, выворачивали тело, формируя из него что-то невообразимое, нечеловеческое. Суставы выламывались под немыслимыми углами, кожа в иных местах натягивалась, в иных наоборот отвисала, мышцы едва не рвались, туго скручиваемые судорогами. Рот не закрывался, лающий смех вылетал длинными очередями.
Сотрясаясь от набирающих силу спазмов, я принялся отстегивать с пряжки нож. С судорогами борются, коля мышцы острым. Пальцы не слушались. Я попытался расстегнуть хотя бы пряжку. Не вышло. Извиваясь, я выпростался, выдрался из ремня, а вместе с ним и из трусов, сжал нож двумя руками, зубами раскрыл его и ткнул остриём в бедро. Затем в другое. Сразу сделалось легче, ноги быстро расслаблялись и становились своими. Я пал на колени, перехватил нож в правый кулак и жестоко полоснул себя по левой ладони, у основания большого пальца. Тело мгновенно превратилось в деревянную статую. Статуя смотрела на разрез. Крови вначале не было. Затем разрез густо покрылся алыми капельками, после чего хлынуло. Спрут в животе будто враз лишился сил. Съёжился, превратился в студёный кубик с острыми гранями, кольнул напоследок печень и вовсе пропал среди извивов промытого минеральной водой кишечника.
Отпустило.
Я больше не смеялся. Свёл края раны пальцами, сильно сжал. Кровотечение не останавливалось ни в какую.
— Сверхтело? — буркнул я. — Тело-идея?… Эх, Сигизмундыч…
Я вывернул ящики стола, за которым когда-то размещались дежурные охранники, прямо на пол. Обнаружил флакон одеколона. Малюсенький, кажется, даже пользованный кем-то моточек бинта и огромное количество мозольного пластыря. Из бинта я соорудил тампон, смочил в одеколоне. Шипя от жжения, прижал к порезу. Щедро заклеил пластырем. Им же обмотал начавшие уже подсыхать язвы на запястьях. Ранки от ножевых уколов на ногах были несерьёзными. Я полил их одеколоном, и только. Покончив с первой помощью, надел валяющиеся рядом с ремнём трусы.
Перетаскав застреленных «Игв» в подвал (в подвале уже разгорелось, очень весело полыхало, аж кожа от нестерпимого жара трещала), побросав туда же всё оружие, я позвонил 01. И голосом жутко испуганного человека сообщил диспетчеру, что из подъезда дома такого-то валит чёрный дым. Уж не пожар ли? Тут как раз полыхнуло по-настоящему, пламя выплеснулось из подвала сквозь щель под дверью. Я очень натурально вскрикнул и, бросив трубку, задал дёру.
Девственниц в Форде не обнаружилось. Не обнаружилось в нем даже единой завалящей вакханки. Да и были ли?
Недавно прошёл дождь. Лужи были переполнены солнцем. Солнце выплёскивалось через край и прицельно било по глазам. Я сильно щурился, но видел всё равно плохо. Дитя подземелий, лишённое на неделю витаминов и вообще здорового питания, выползло на божий свет. Разве может идти речь о скорой зрительной аккомодации? Тёмные очки спасли бы меня. Но где взять?
Город был странно тих и пуст, несмотря на чудесный, ещё очень ранний вечер. По солнцу, выходило часов около шести. Транспорт встречался, хоть и без трамваев, автобусов-троллейбусов, но с пешеходами был полный швах. "Шухер, немцы в городе!" — сказал бы по такому поводу Капралов-отец. Редкие безлошадные земляки, если и появлялись, то лишь для того, чтобы шарахнуться от меня, как от ходячего разлагающегося трупа, несущего на гнилой груди табличку: "Не приближаться ближе 10 м. Бубонная чума".
"Может, я всё-таки стал дьяволом, и это нехорошо отразилось на моей внешности? — подумалось мне. — Может, у меня козлиная голова и двухсаженный хвост, покрытый жёсткой щетиной? Чёрные перепончатые крылья за плечами? Когти, копыта? И разит от меня падалью да кипящей серой?"
Наконец я сообразил посмотреть на себя в зеркальную витрину.
Отразилось чудовище. Грязная майка на единственной пройме, грязные трусы, босые ноги. Разводы сажи и кровь. Бритая башка, но бритая плохо, с островками торчащих волос разной длины. Выпуклый, бугристый, "прорисованный до костей" мышечный рельеф, максимально обострившийся за время вынужденного голодания и психоопытов. (Анжелика, возможно, была бы от него в восторге.) Ветвящиеся верёвки вен под истончившейся кожей, чёрные пятна вокруг рта и глаз.
Еще бы люди не шарахались! Да я сам от себя в первый момент шарахнулся.
Орудуя вместо мочала майкой, я умылся в чистенькой свеженькой прохладной дождевой луже. Пятно вокруг рта оттерлось — это был всего лишь след от изгрызенной резины. Сажа и кровь отмылись, в общем, тоже. Везде, где я смог до них дотянуться. Круги вокруг глаз были синяками и они остались. Клочковатая прическа-сюр осталась.
Выбросив в урну окончательно испорченную майку, я неспешно зашагал в сторону дома. Я наслаждался свежим воздухом, пахнущим сиренью и начисто лишённым автомобильной копоти, напевал под нос "Ехал на ярмарку ухарь-купец" и думать забыл о недавних страшных приключениях.
Путь предстоял неблизкий, в час даже бегом не уложишься. У меня не было ключа от квартиры. Но мне было плевать. В крайнем случае, думал я, позвоню от соседей Юлечке Штерн. Она, помнится, оставила запасной ключ себе, а я не препятствовал. Вот и славно, вот и молодец."…Ухарь-купец, удалой молодец…"
— Стоять! — раздалась усиленная мегафоном команда. — Мужчина в трусах, стоять на месте! Дай грабли в гору!
Я стал, дал грабли в гору и оглянулся на голос. Возле бордюра тормозил БТР. На броне было полным-полно бойцов в омоновской форме, брониках и касках. Их автоматы смотрели на меня. И БТРовская пулеметная спарка. А потом один из них что-то сказал резким голосом, спрыгнул и быстро двинулся ко мне.
Это оказался, как не странно, великолепный Милочкин папа Фердинанд. Он шагал уверенно, как может шагать по оккупированному городу боевой офицер, знающий, что его спину прикрывают надёжные ребята, держал автомат в руке, стволом книзу, и хмурился. Наверное, собирался спросить, какого черта я, самоуверенный сопляк, не позвал его наказывать обидчиков дочери, как обещал.
Я опустил руки ("Э!" — предостерегающе крикнули с БТРа) и пошёл Фердинанду навстречу, улыбаясь. Пусть он сердится сколько угодно. Пусть даже отлупит меня по-отечески ремнём под одобрительный гул омоновцев.
Но это будет после.
А сначала мы сойдемся, и я скажу:
— Отдайте за меня вашу дочь, господин полковник. Я без неё, оказывается, жить не могу!
А наутро температура у неё пришла в норму — внезапно и сразу. И сразу малышка начала бегать, как ни в чём не бывало, и сразу у неё открылся здоровый аппетит, сравнимый с волчьим, а мы стали понемногу приходить в себя.
Странным образом с её болезнью совпали грозные события в Большом (как выражается Костя) мире. Мне было, в общем, не до них, но некоторые отголоски докатывались. Губернские сатанисты, т. н. "Предстоящие свету Люциферову", резко активизировались и развернули настоящий террор против населения. Особенно в стольном Императрицыне. Даже в уездном нашем Сарацине-на-Саране была попытка произвести человеческое жертвоприношение. И даже почти удалась, но один из злодеев обделался от страха и вместо того, чтобы вершить обряд, побежал каяться в милицию. В Петуховке всё обошлось. Цена отсутствию эксцессов — пот, изорванные нервы и бессонные ночи мэра, участкового и, как ни странно, бутафорского (казалось всем ещё вчера), казачества. Главным образом, самого из синелампасников убеждённого паяца Ростика Бердышева. Все они проявили необходимую сметку, твёрдость и решительность, за что честь им, слава и хвала!
В первую очередь усиленным нарядом поселкового ополчения перекрыли мост — важную стратегическую точку на единственной короткой и пристойного покрытия сухопутной дороге, ведущей к нам из центров цивилизации. С другой стороны посёлка эта дорога продлевается аж до международного значения автотрассы, но лесом, всё лесом да лесом. Полтораста кэмэ петляющей, как бык нассал, грунтовки по тёмной даже в самый солнечный день, чащобе. Прочие дороги, коих тьма, утекают в глухомань вроде посёлка Серебряного, на покосы и лесные делянки.
Застава на переправе стояла и прежде, остается ныне и пребудет в веках, аминь: она взимает дань с проезжающих транзитом на ту самую трансконтинентальную автостраду грузовых автомобилей. Объясняются поборы (узаконенные официально) тем, что мост был выстроен в незапамятные времена за счет Петуховского завода и руками посельчан, что есть истинная святая правда.
В одну из тревожных ночей через заставу прорывалась шобла-грёбла подозрительных субъектов на трёх легковых автомобилях, набитых битком. Грудью перекрыл злодеям дорогу Ростислав Бердышев, вооруженный охотничьим ружьём и верной нагайкой. (Грудь принадлежала Бердышевскому каурому жеребцу Комбату.) Поняв, что проехать не удастся, раздосадованные дьяволопоклонники решили устроить бойню прямо возле запертого шлагбаума. Проскочить буром его они решительно не могли: шлагбаум — это стальная толстостенная труба приличного диаметра, опирающаяся на железобетонные столбы. А придорожные канавы напоминают средневековые крепостные рвы. Тотальное истребление жителей посёлка сатанисты начали с Ростика.
Однако не тут-то было, господа люцифериты! Ростик у нас герой, его так запросто не возьмёшь! Кроме того, в будке смотрителя дремал участковый, и резалась в «гусарика» по пятачку за вист ещё пара добровольцев. В результате завязавшейся перестрелки сатанисты, оставив на поле боя один подбитый автомобиль, одного легко раненого и троих дезертиров, задали дёру. Их перехватили быстро и профессионально дэпээсники на въезде в Сарацин. С нашей стороны пуще всех пострадал Комбат — в него врезались на машине и ушибли ногу. Ростик гордо демонстрирует полученный в сражении малый шрам на щеке. Матрос (участковый Коновалов) по секрету признался тестю, что Бердышева поцарапала вовсе не вражеская пуля. Он приложился рожею к матушке-земле, падая вместе со сбитой с копыт лошадью. Всё равно он молодец, потому что именно его громовой ор и меткая пальба из дробовика ввергли супостата в смятение и оторопь и обратили в бегство.
Перечитал последний абзац и вижу, что по дрянной своей привычке вновь затеял глумиться да подтрунивать ("…но не правда ли? я опять уже принялся за своё, начал делать то, что делаю всегда, — я, старый имморалист и птицелов, — говорить безнравственно…" Во-во, точно так! данке шён, герр Ницше). И напрасно. Схватка-то была серьёзной. У пленённых сатанистов изъяли оружие и боеприпасы, так что не перепугайся они, всё могло бы завершиться гораздо трагичнее.
Другие противобесовские мероприятия дали значительно меньший эффект. Памятуя о том, что в первую очередь врагу рода человеческого попадаются на удочку нестойкие к соблазнам дети и подростки (печальный опыт братьев Меркульевых и покойного Клауса), была проведена широкая работа с родителями, а так же произведены… хм, не вполне законные обыски кое-где. В частности, в школьном кабинете истории — гнездовище либеральной интеллигенции, супругов-преподавателей по фамилии… скажем, Имярек. Директор школы припомнил им независимость взглядов, как я понимаю. Предметов, изобличающих супругов Имярек в неблагонадёжности, найдено два. Как-то: фантастический роман, принадлежащий перу злостного сайентолога Рона Хаббарда и репродукция с известной картины Бориса Валеджио. На картине отвратительный демон сладострастно обнимает обнажённую женщину. Какие против лже-гуманитариев будут приняты меры, пока трудно сказать, но ясно, что самые суровые — вплоть до временного закрытия исторического кружка. Этого рассадника вольтерьянства и вольнодумства, прибежища всяческого нигилизма. (Вдруг он и не исторический вовсе?)
А впрочем, всё равно скоро каникулы.
Если излечение Машеньки связано с рыжим котом, то совпавшее с ним по времени избавление губернии от тёмных сил связано с рыжим человеком. Президентским указом для одоления адских полчищ люциферитов и восстановления нормальной жизни к нам назначен генерал-губернатор. Офицер Федеральной Безопасности Штольц.
"Боевой мужик, — сказал про него Президент, — уважаю его и доверяю ему всецело". Боевому мужику в качестве увесистых кулаков придано два полка внутренних войск из гвардейской дивизии, издавна известной как «Дзержинская». Все проявления сатанизма изничтожены жестоко и молниеносно, — для того Штольцу даны были особые полномочия. Шепчутся, что трупы дьяволопоклонников который день непрерывным потоком вывозятся под родную мне Старую Кошму, где и топятся в бездонных тамошних болотах. Грузовиками.
(Мое мнение: НЕ ВЕРЮ! Чепуха полнейшая, законченная. Средневековье. Из категории: "А на ужин он пьёт кровь младенцев!" Автоцистенами, надо полагать.)
Помимо прочего, оказывается, сам Штольц ещё недавно был внедрён в ряды «Предстоящих» ("Тончайшая, опаснейшая и великолепно проведённая операция", — похвалил Президент), и знал всю структуру, всех главных люциферитов доподлинно и поимённо. Возмездия не избегнет ни один! Под эту музычку почистили губернию и в другом: наркоторговцы, бандиты, подозрительные секты — всем сестрам досталось по серьгам. Или по рукам? По зубам? По… Досталось, одним словом.
Авторитет Штольца в народе, разумеется, взлетел до стратосферы и выше.
Надысь избавителя показывали по телевидению. Была проведена короткая премьерная пресс-конференция. Итак, любите и жалуйте: полковник госбеза Штольц Виталий Ильич. (Пока ещё полковник.) Спортивного вида рыжеватый мужчина в партикулярном с простым и открытым лицом русака из провинции. Однако и твердинка потребная видна — глаза, губы. Подбородок тож. Голос… хм, обычный. Скорее низкий, но не слишком. Мужской. (Для тех, кто ищет изъянов во всём: Штольц, кажется, чуточку косолап. Для их противников: но брав и подтянут, как пресловутый Глазенап, поэтому косолапость его в глаза отнюдь не бросается.)
Вопрос: "Виталий Ильич, можете ли вы прокомментировать усиленно муссирующийся слух о якобы возможном назначении вас на должность председателя Совбеза или даже вице-президента? В случае успешного завершения операции по искоренению… etc?"
Ответ: "Комментировать слухи не моё дело. Я офицер, а не комментатор. Верховный главнокомандующий поставил передо мною задачу. Я обязан её выполнить. Я её выполняю. И, будьте уверены, выполню! С наименьшими отрицательными последствиями и с наивысшим КПД. Если следующей задачей будет вице-президентство, что ж, я готов".
Орёл! Надёжа. Слуга царю, отец солдатам. Теперь ещё, выходит, и нам. Так и хочется воскликнуть в ажитации: "Тятька!!!" И воскликнул бы, будьте покойны, кабы не был «тятька» столь непристойно моложав. Молод даже. Выглядит моим ровесником. Тем не менее — сорок четыре, самый подходящий возраст для старта государственного мужа в большую политику. Кой старт, по-видимому, неизбежен: рейтинги убеждают в том недвусмысленно.
Пресс-конференцию я смотрел вместе с Машенькиным рыцарем Константэном. Ночует и вечерует он по-прежнему у нас, но дни проводит то в музее, то в Серебряном. Всё ищет свой волшебный Грааль. Я дал ему для разъездов велосипед. Но подробности о Граале чуть ниже. Так вот, Костя передачей той был словно отточенным клинком в самое сердце поражён. Тряс головой, то бледнел, то краснел, растерянно бормотал: "Штольц, Виталий Ильич… и капитан Штольц, сын дяди Колиного боевого товарища Илюхи… Возможно ли капитану за два года дослужиться до полковника?… Ой, блин!… Таких совпадений не бывает… Бог мой, а что, если Возницкие довели-таки дело до конца?… и вызвали?… Нет, вздор… Или… Дядя Антон! — вперил он в меня блистающий тревожно взор. — Вы, часом, не осведомлены, отчего Возницкие умерли? Помните их? Брат, сестра. Они, кажется… кажется, умерли? Как-то особенно трагично? Где-то здесь, поблизости?"
Я сказал, что Возницких помню, они, действительно, перешли в мир иной, но способ ухода… Наверняка ничего не знаю, а знаю одни сплетни, по которым выходит, что Возницкие переусердствовали с сексуальным стимулятором. Последовавшее нервное истощение оказалось летальным. "Они занимались любовью?" — уточнил Костя, заметно смущаясь, но глаз всё же не отводя. "При известной смелости взглядов на кровосмешение можно выразиться и так", — согласился я. "А ведь Никита сказал: "Если всё окончится благополучно, мы тут же займемся любовью, грешники", — задумчиво пробормотал Костя и сник. Я молча ждал продолжения. Костя повздыхал, побарабанил пальцами по колену, после чего продолжил дискутировать как бы с собой, а как бы и со мной: "Значит, всё окончилось благополучно… Благополучно?! Но как? там же не оставалось никого, кроме них да раненого капитана… Тогда получается… — Он сызнова глянул на меня, едва ли не с надеждой: — Скажите, дядя Антон, как по-вашему, Штольц похож на земное воплощение дьявола?"
Ага, подумал я, так вот чем ты, паренёк, занимался в компании Возницких! Велиала на царство призывал. Круто! Вслух я этого, разумеется, не сказал, а сказал, что обратясь мысленным взором к сложившейся за века традиции в изображении нечистого, вижу: конечно, нет, совсем не похож. Но ежели попробовать разобраться, да попытаться приложить при том самую чуточку умишка, то вдруг понимаешь: Сатане вовсе незачем являться к нам в виде чёрта с рогами и копытами. Не ужас несущим грядёт он, но избавителем от грядущего ужаса, — приблизительно так; прошу прощения за высокий стиль. То бишь для завоевания полного и непререкаемого доверия у человеков — первейшей задачи Лукавого — должен он, сокол ясный, выглядеть как раз предельно располагающе. Соколом. И, обязательно, всенепременно, — соколом ясным! Например, таким, как избавитель наш от ужасов сатанизма, полковник Виталий Ильич Штольц. В этаком ракурсе и головокружительный его карьерный рост от капитана к полковнику всего за два года — наверняка без обязательного полного курса обучения в академии, предполагаю экстерн — ничуть не фантастичен. Для дьявола — семечки. Согласен, Константэн?
Костя коротко кивнул и принялся грызть ногти. Я не препятствовал.
Дальнейшей беседе помешало шумное явление в родные стены блудного Филиппа. Знал бы он, сколько тревог доставило его нахождение вдали от дома в недавние страшные дни родителям и сестре. Даже я поволновался — как-никак тоже родственник. И ведь не позвонил ни единого разу, шалопай. В бубен ему, по хребту! Впрочем, шалопай прибыл не один, а с невестой. Что, бесспорно, спасло его от отеческих, а наипаче того материнских увесистых вразумлений (в бубен! в бубен!) и наставлений (по хребту! по хребту!) на будущее.
Невеста — Милочка. Соответствие имени и облика изумительнейшее: мила, мила, ах как мила! Свежа непередаваемо и притом очаровательно скромна. Всё семейство влюбилось в неё мигом и по самые уши. Заказано влюбляться лишь мне — Ольга чутко стережет мужнину верность, и эмоции приходится контролировать. Филипп здорово исхудал, спал с лица и главное — стрижен под нуль. Даже под ноль — так звучит вернее, глаже: но-о-оль. Потеря им шевелюры, конечно, трагедия, это понимают все без исключения. Сам он относится к новому своему облику с юмором, напропалую подсмеивается над собой, что косвенно подтверждает его невыразимые душевные муки.
О происхождении худобы и уродливой стрижки он не обмолвился ни словом, но кое-какие соображения у наблюдательного меня — имеются. Например, впервые приметив на экране телевизора новоявленного полковника-губернатора, Филипп не без удивления хохотнул и назвал запросто Виталей. Подобное панибратство он оправдал тем, что знаком-де со Штольцем накоротке, знавал его под кличкой Зомби и ещё позапрошлой неделей обращался с ним исключительно на «ты». Стоит вспомнить слова Президента о том, что именно героический полковник Штольц, именно Виталий Ильич и ни кто иной был внедрён нашей бравой Безопасностью в организацию сатанистов, и немедленно сделается ясно, где Филипп мог с ним сдружиться.
Хотелось бы надеяться, что дружба эта не закончится для Филиппа в глубинах старокошминских топей с чугунным колосником на ногах. В обществе прочих недавних друзей полковника Штольца.
Еще новость. Во дворе теперь у нас не одна, а две собаки. Обзаведение — на радость дочурке — щенок, Кучумко.
Кучумко (или хан Кучум, если без уменьшительных окончаний) цвета абрикосового с шоколадом пушистая и потешная неуклюжая игрушка с шелковистой шерсткой и умно-озорными глазами. Ему всего-то чуть больше полутора месяцев от роду. Привёз его в подарок Филиппу Коля-однорукий, как обещал. Филипп был удивлен: говорит, что он уж и забыл совсем о том обещании. Причём отдал Николай щенка за символический рубль. Выпросил, правда, юбилейный, с Пушкиным. Сказал, что щедрость эта от глубокого сердечного к семье Капраловых расположения.
Щеночек имеет документы, в которых именуется длинно и витиевато. Ибо он не какой-нибудь беспризорный дворняжонок, а яркий представитель зарегистрированной собачьей линии. Совсем недавно официальный меморандум Европейской ассоциации собаководов провозгласил появление новой породы. "Серебрянский длинношёрстый треф". А Коля-однорукий ныне заводчик трефов-чемпионов. Он успел даже мелькнуть в рекламе собачьего корма. Отсутствие у него правой руки осталось в ролике незаметным. Может быть потому, что главную партию в рекламе исполняли всё-таки собаки. Кучумко тоже. Он азартно тыкался слепой мордашкой в материнское брюхо. Компанию ему составляла шестёрка братцев и сестриц.
В Петуховке Николай последнее время крутится частенько. Он наладился писать книгу жанра не то "альтернативной истории", не то «криптоистории» в соавторстве с Костиком Холодных. Помирились, выходит. После прибытия Филиппа Константэн намеревался покинуть наш гостеприимный кров, но поддался уговорам Машеньки и остался. Перебрался только на веранду. Пишет в основном он, а Николай осуществляет общее руководство, генерирует сюжетные идеи и дает консультации.
Как и ваш покорный слуга, оба соавтора не признают ни печатных машинок ни тем более компьютера. Живая мысль должна воплощаться в живое слово посредством живой руки. Стало быть, пером. Работают много. В основном вечерами, но прихватывают и ночей. Испорченных и выброшенных брульонов уже накопилось на год растопки печей всему околотку. Судя по брульонам, произведение начинающие беллетристы намереваются сделать детективным. Боевик с лёгким налетом романтизма. Они вольготно пользуются домашними архивами Капраловых, кое-какими материалами, собранными мною, а также архивом поселкового краеведческого музея. Работа кипит.
Фабула книги приблизительно следующая. Группа энтузиастов "науки, не ограниченной никакими запретами, никакими канонами", создает лет сто назад некий механизм. Нечто вроде компьютера, чей принцип действия кардинально отличается от привычных нам сегодня. Так называемый Контролируемый Вариатор Энтропии. Конвэнт. Вариатор получается, конечно же, вовсе не контролируемым, обретает разум, а попутно всемогущество. Или почти всемогущество. Как всякий новорождённый божок, он первым делом созидает небольшой собственный мир. И пытается заселить его — вперемешку уворованными земными людьми и животными, а также собственными богопротивными творениями наподобие карикатурных людей и животных. На Землю, взамен похищенных существ, Конвэнт направляет копии. Которые, сами понимаете, хитры, агрессивны, злокозненны, аморальны. Отличаются высокой приспособляемостью, склонны к объединению по "видовому признаку" и намерены прибрать Землю к рукам. Своеобразные "хомо новус". Создателей своих Конвэнт, разумеется, убивает в первую очередь, лишь только обретя самостоятельность. За исключением одного. Но и этот, последний — увы, не успев уничтожить опасное детище — теряет память.
Это предыстория, на которой покоится сюжет и которая украсит в виде разгадки всех тайн заключительные главы романа. Прочтя её, легко догадаться, отчего, по мысли авторов, в России стоит такой бардак всю последнюю сотню лет. Основная часть книги, ещё не написанная, посвящена будет, очевидно, борьбе людей доброй воли с порождениями чудовищного Конвэнта и им самим. В роли выжившего создателя "вариатора энтропии" явственно виден Артемий Трефилов, а в «вариаторе» — таинственная трефиловская Машина. Поскольку Николай до сих пор всерьёз убежден, что я и есть тот самый Трефилов, он же Живуля, то с моей стороны будет вполне логичным присоединиться к сочинителям. Возможно, я так и поступлю. У меня появились кое-какие любопытные задумки насчёт Конвэнта, Артемия и всего прочего.
Мне вдруг сделалось смешно. Я хохотал и притопывал ногой. Я хохотал, захлёбывался смехом, размазывал по лицу возникшую откуда-то влагу; я хохотал и не мог остановиться. Арден выл. Я бился и чувствовал, как в животе у меня возникает что-то холодное, тяжёлое, бесформенное и скользкое. Словно медуза или спрут. Спрут разрастался, щупальца его проникали повсюду и гнули, выворачивали тело, формируя из него что-то невообразимое, нечеловеческое. Суставы выламывались под немыслимыми углами, кожа в иных местах натягивалась, в иных наоборот отвисала, мышцы едва не рвались, туго скручиваемые судорогами. Рот не закрывался, лающий смех вылетал длинными очередями.
Сотрясаясь от набирающих силу спазмов, я принялся отстегивать с пряжки нож. С судорогами борются, коля мышцы острым. Пальцы не слушались. Я попытался расстегнуть хотя бы пряжку. Не вышло. Извиваясь, я выпростался, выдрался из ремня, а вместе с ним и из трусов, сжал нож двумя руками, зубами раскрыл его и ткнул остриём в бедро. Затем в другое. Сразу сделалось легче, ноги быстро расслаблялись и становились своими. Я пал на колени, перехватил нож в правый кулак и жестоко полоснул себя по левой ладони, у основания большого пальца. Тело мгновенно превратилось в деревянную статую. Статуя смотрела на разрез. Крови вначале не было. Затем разрез густо покрылся алыми капельками, после чего хлынуло. Спрут в животе будто враз лишился сил. Съёжился, превратился в студёный кубик с острыми гранями, кольнул напоследок печень и вовсе пропал среди извивов промытого минеральной водой кишечника.
Отпустило.
Я больше не смеялся. Свёл края раны пальцами, сильно сжал. Кровотечение не останавливалось ни в какую.
— Сверхтело? — буркнул я. — Тело-идея?… Эх, Сигизмундыч…
Я вывернул ящики стола, за которым когда-то размещались дежурные охранники, прямо на пол. Обнаружил флакон одеколона. Малюсенький, кажется, даже пользованный кем-то моточек бинта и огромное количество мозольного пластыря. Из бинта я соорудил тампон, смочил в одеколоне. Шипя от жжения, прижал к порезу. Щедро заклеил пластырем. Им же обмотал начавшие уже подсыхать язвы на запястьях. Ранки от ножевых уколов на ногах были несерьёзными. Я полил их одеколоном, и только. Покончив с первой помощью, надел валяющиеся рядом с ремнём трусы.
Перетаскав застреленных «Игв» в подвал (в подвале уже разгорелось, очень весело полыхало, аж кожа от нестерпимого жара трещала), побросав туда же всё оружие, я позвонил 01. И голосом жутко испуганного человека сообщил диспетчеру, что из подъезда дома такого-то валит чёрный дым. Уж не пожар ли? Тут как раз полыхнуло по-настоящему, пламя выплеснулось из подвала сквозь щель под дверью. Я очень натурально вскрикнул и, бросив трубку, задал дёру.
Девственниц в Форде не обнаружилось. Не обнаружилось в нем даже единой завалящей вакханки. Да и были ли?
Недавно прошёл дождь. Лужи были переполнены солнцем. Солнце выплёскивалось через край и прицельно било по глазам. Я сильно щурился, но видел всё равно плохо. Дитя подземелий, лишённое на неделю витаминов и вообще здорового питания, выползло на божий свет. Разве может идти речь о скорой зрительной аккомодации? Тёмные очки спасли бы меня. Но где взять?
Город был странно тих и пуст, несмотря на чудесный, ещё очень ранний вечер. По солнцу, выходило часов около шести. Транспорт встречался, хоть и без трамваев, автобусов-троллейбусов, но с пешеходами был полный швах. "Шухер, немцы в городе!" — сказал бы по такому поводу Капралов-отец. Редкие безлошадные земляки, если и появлялись, то лишь для того, чтобы шарахнуться от меня, как от ходячего разлагающегося трупа, несущего на гнилой груди табличку: "Не приближаться ближе 10 м. Бубонная чума".
"Может, я всё-таки стал дьяволом, и это нехорошо отразилось на моей внешности? — подумалось мне. — Может, у меня козлиная голова и двухсаженный хвост, покрытый жёсткой щетиной? Чёрные перепончатые крылья за плечами? Когти, копыта? И разит от меня падалью да кипящей серой?"
Наконец я сообразил посмотреть на себя в зеркальную витрину.
Отразилось чудовище. Грязная майка на единственной пройме, грязные трусы, босые ноги. Разводы сажи и кровь. Бритая башка, но бритая плохо, с островками торчащих волос разной длины. Выпуклый, бугристый, "прорисованный до костей" мышечный рельеф, максимально обострившийся за время вынужденного голодания и психоопытов. (Анжелика, возможно, была бы от него в восторге.) Ветвящиеся верёвки вен под истончившейся кожей, чёрные пятна вокруг рта и глаз.
Еще бы люди не шарахались! Да я сам от себя в первый момент шарахнулся.
Орудуя вместо мочала майкой, я умылся в чистенькой свеженькой прохладной дождевой луже. Пятно вокруг рта оттерлось — это был всего лишь след от изгрызенной резины. Сажа и кровь отмылись, в общем, тоже. Везде, где я смог до них дотянуться. Круги вокруг глаз были синяками и они остались. Клочковатая прическа-сюр осталась.
Выбросив в урну окончательно испорченную майку, я неспешно зашагал в сторону дома. Я наслаждался свежим воздухом, пахнущим сиренью и начисто лишённым автомобильной копоти, напевал под нос "Ехал на ярмарку ухарь-купец" и думать забыл о недавних страшных приключениях.
Путь предстоял неблизкий, в час даже бегом не уложишься. У меня не было ключа от квартиры. Но мне было плевать. В крайнем случае, думал я, позвоню от соседей Юлечке Штерн. Она, помнится, оставила запасной ключ себе, а я не препятствовал. Вот и славно, вот и молодец."…Ухарь-купец, удалой молодец…"
— Стоять! — раздалась усиленная мегафоном команда. — Мужчина в трусах, стоять на месте! Дай грабли в гору!
Я стал, дал грабли в гору и оглянулся на голос. Возле бордюра тормозил БТР. На броне было полным-полно бойцов в омоновской форме, брониках и касках. Их автоматы смотрели на меня. И БТРовская пулеметная спарка. А потом один из них что-то сказал резким голосом, спрыгнул и быстро двинулся ко мне.
Это оказался, как не странно, великолепный Милочкин папа Фердинанд. Он шагал уверенно, как может шагать по оккупированному городу боевой офицер, знающий, что его спину прикрывают надёжные ребята, держал автомат в руке, стволом книзу, и хмурился. Наверное, собирался спросить, какого черта я, самоуверенный сопляк, не позвал его наказывать обидчиков дочери, как обещал.
Я опустил руки ("Э!" — предостерегающе крикнули с БТРа) и пошёл Фердинанду навстречу, улыбаясь. Пусть он сердится сколько угодно. Пусть даже отлупит меня по-отечески ремнём под одобрительный гул омоновцев.
Но это будет после.
А сначала мы сойдемся, и я скажу:
— Отдайте за меня вашу дочь, господин полковник. Я без неё, оказывается, жить не могу!
Дневник Антона Басарыги. 23 мая, пятница.
Температура у Маши продержалась четверо суток: почти нормальная днём, она круто подскакивала к ночи. Не помогали ни жаропонижающие лекарства, ни Ольгины волхвования. И каждую проклятую жаркую ночь дочка бредила теми же жуткими образами, что и в первые часы болезни, приводящими нас в бессильное отчаяние, и каждую ночь рвался к ней, забраться на постель и улечься калачом непременно к лицу, Люсьен. Сперва мы гнали его, грубо вышвыривали на улицу, даже били, но он был несгибаем. Оказавшись за дверьми, он молнией взлетал к окну и принимался благим матом орать, царапать рамы и метаться по подоконнику. Обалдевший и озверевший, я всерьёз собирался удавить его, даже петлю из электропровода приготовил, но Ольга не позволила и правильно сделала. Когда мы с величайшими предосторожностями допустили-таки его к Машеньке, ей враз вышло облегчение, и она уснула. Хоть беспокойно, но и то было великое доброе чудо.А наутро температура у неё пришла в норму — внезапно и сразу. И сразу малышка начала бегать, как ни в чём не бывало, и сразу у неё открылся здоровый аппетит, сравнимый с волчьим, а мы стали понемногу приходить в себя.
Странным образом с её болезнью совпали грозные события в Большом (как выражается Костя) мире. Мне было, в общем, не до них, но некоторые отголоски докатывались. Губернские сатанисты, т. н. "Предстоящие свету Люциферову", резко активизировались и развернули настоящий террор против населения. Особенно в стольном Императрицыне. Даже в уездном нашем Сарацине-на-Саране была попытка произвести человеческое жертвоприношение. И даже почти удалась, но один из злодеев обделался от страха и вместо того, чтобы вершить обряд, побежал каяться в милицию. В Петуховке всё обошлось. Цена отсутствию эксцессов — пот, изорванные нервы и бессонные ночи мэра, участкового и, как ни странно, бутафорского (казалось всем ещё вчера), казачества. Главным образом, самого из синелампасников убеждённого паяца Ростика Бердышева. Все они проявили необходимую сметку, твёрдость и решительность, за что честь им, слава и хвала!
В первую очередь усиленным нарядом поселкового ополчения перекрыли мост — важную стратегическую точку на единственной короткой и пристойного покрытия сухопутной дороге, ведущей к нам из центров цивилизации. С другой стороны посёлка эта дорога продлевается аж до международного значения автотрассы, но лесом, всё лесом да лесом. Полтораста кэмэ петляющей, как бык нассал, грунтовки по тёмной даже в самый солнечный день, чащобе. Прочие дороги, коих тьма, утекают в глухомань вроде посёлка Серебряного, на покосы и лесные делянки.
Застава на переправе стояла и прежде, остается ныне и пребудет в веках, аминь: она взимает дань с проезжающих транзитом на ту самую трансконтинентальную автостраду грузовых автомобилей. Объясняются поборы (узаконенные официально) тем, что мост был выстроен в незапамятные времена за счет Петуховского завода и руками посельчан, что есть истинная святая правда.
В одну из тревожных ночей через заставу прорывалась шобла-грёбла подозрительных субъектов на трёх легковых автомобилях, набитых битком. Грудью перекрыл злодеям дорогу Ростислав Бердышев, вооруженный охотничьим ружьём и верной нагайкой. (Грудь принадлежала Бердышевскому каурому жеребцу Комбату.) Поняв, что проехать не удастся, раздосадованные дьяволопоклонники решили устроить бойню прямо возле запертого шлагбаума. Проскочить буром его они решительно не могли: шлагбаум — это стальная толстостенная труба приличного диаметра, опирающаяся на железобетонные столбы. А придорожные канавы напоминают средневековые крепостные рвы. Тотальное истребление жителей посёлка сатанисты начали с Ростика.
Однако не тут-то было, господа люцифериты! Ростик у нас герой, его так запросто не возьмёшь! Кроме того, в будке смотрителя дремал участковый, и резалась в «гусарика» по пятачку за вист ещё пара добровольцев. В результате завязавшейся перестрелки сатанисты, оставив на поле боя один подбитый автомобиль, одного легко раненого и троих дезертиров, задали дёру. Их перехватили быстро и профессионально дэпээсники на въезде в Сарацин. С нашей стороны пуще всех пострадал Комбат — в него врезались на машине и ушибли ногу. Ростик гордо демонстрирует полученный в сражении малый шрам на щеке. Матрос (участковый Коновалов) по секрету признался тестю, что Бердышева поцарапала вовсе не вражеская пуля. Он приложился рожею к матушке-земле, падая вместе со сбитой с копыт лошадью. Всё равно он молодец, потому что именно его громовой ор и меткая пальба из дробовика ввергли супостата в смятение и оторопь и обратили в бегство.
Перечитал последний абзац и вижу, что по дрянной своей привычке вновь затеял глумиться да подтрунивать ("…но не правда ли? я опять уже принялся за своё, начал делать то, что делаю всегда, — я, старый имморалист и птицелов, — говорить безнравственно…" Во-во, точно так! данке шён, герр Ницше). И напрасно. Схватка-то была серьёзной. У пленённых сатанистов изъяли оружие и боеприпасы, так что не перепугайся они, всё могло бы завершиться гораздо трагичнее.
Другие противобесовские мероприятия дали значительно меньший эффект. Памятуя о том, что в первую очередь врагу рода человеческого попадаются на удочку нестойкие к соблазнам дети и подростки (печальный опыт братьев Меркульевых и покойного Клауса), была проведена широкая работа с родителями, а так же произведены… хм, не вполне законные обыски кое-где. В частности, в школьном кабинете истории — гнездовище либеральной интеллигенции, супругов-преподавателей по фамилии… скажем, Имярек. Директор школы припомнил им независимость взглядов, как я понимаю. Предметов, изобличающих супругов Имярек в неблагонадёжности, найдено два. Как-то: фантастический роман, принадлежащий перу злостного сайентолога Рона Хаббарда и репродукция с известной картины Бориса Валеджио. На картине отвратительный демон сладострастно обнимает обнажённую женщину. Какие против лже-гуманитариев будут приняты меры, пока трудно сказать, но ясно, что самые суровые — вплоть до временного закрытия исторического кружка. Этого рассадника вольтерьянства и вольнодумства, прибежища всяческого нигилизма. (Вдруг он и не исторический вовсе?)
А впрочем, всё равно скоро каникулы.
Если излечение Машеньки связано с рыжим котом, то совпавшее с ним по времени избавление губернии от тёмных сил связано с рыжим человеком. Президентским указом для одоления адских полчищ люциферитов и восстановления нормальной жизни к нам назначен генерал-губернатор. Офицер Федеральной Безопасности Штольц.
"Боевой мужик, — сказал про него Президент, — уважаю его и доверяю ему всецело". Боевому мужику в качестве увесистых кулаков придано два полка внутренних войск из гвардейской дивизии, издавна известной как «Дзержинская». Все проявления сатанизма изничтожены жестоко и молниеносно, — для того Штольцу даны были особые полномочия. Шепчутся, что трупы дьяволопоклонников который день непрерывным потоком вывозятся под родную мне Старую Кошму, где и топятся в бездонных тамошних болотах. Грузовиками.
(Мое мнение: НЕ ВЕРЮ! Чепуха полнейшая, законченная. Средневековье. Из категории: "А на ужин он пьёт кровь младенцев!" Автоцистенами, надо полагать.)
Помимо прочего, оказывается, сам Штольц ещё недавно был внедрён в ряды «Предстоящих» ("Тончайшая, опаснейшая и великолепно проведённая операция", — похвалил Президент), и знал всю структуру, всех главных люциферитов доподлинно и поимённо. Возмездия не избегнет ни один! Под эту музычку почистили губернию и в другом: наркоторговцы, бандиты, подозрительные секты — всем сестрам досталось по серьгам. Или по рукам? По зубам? По… Досталось, одним словом.
Авторитет Штольца в народе, разумеется, взлетел до стратосферы и выше.
Надысь избавителя показывали по телевидению. Была проведена короткая премьерная пресс-конференция. Итак, любите и жалуйте: полковник госбеза Штольц Виталий Ильич. (Пока ещё полковник.) Спортивного вида рыжеватый мужчина в партикулярном с простым и открытым лицом русака из провинции. Однако и твердинка потребная видна — глаза, губы. Подбородок тож. Голос… хм, обычный. Скорее низкий, но не слишком. Мужской. (Для тех, кто ищет изъянов во всём: Штольц, кажется, чуточку косолап. Для их противников: но брав и подтянут, как пресловутый Глазенап, поэтому косолапость его в глаза отнюдь не бросается.)
Вопрос: "Виталий Ильич, можете ли вы прокомментировать усиленно муссирующийся слух о якобы возможном назначении вас на должность председателя Совбеза или даже вице-президента? В случае успешного завершения операции по искоренению… etc?"
Ответ: "Комментировать слухи не моё дело. Я офицер, а не комментатор. Верховный главнокомандующий поставил передо мною задачу. Я обязан её выполнить. Я её выполняю. И, будьте уверены, выполню! С наименьшими отрицательными последствиями и с наивысшим КПД. Если следующей задачей будет вице-президентство, что ж, я готов".
Орёл! Надёжа. Слуга царю, отец солдатам. Теперь ещё, выходит, и нам. Так и хочется воскликнуть в ажитации: "Тятька!!!" И воскликнул бы, будьте покойны, кабы не был «тятька» столь непристойно моложав. Молод даже. Выглядит моим ровесником. Тем не менее — сорок четыре, самый подходящий возраст для старта государственного мужа в большую политику. Кой старт, по-видимому, неизбежен: рейтинги убеждают в том недвусмысленно.
Пресс-конференцию я смотрел вместе с Машенькиным рыцарем Константэном. Ночует и вечерует он по-прежнему у нас, но дни проводит то в музее, то в Серебряном. Всё ищет свой волшебный Грааль. Я дал ему для разъездов велосипед. Но подробности о Граале чуть ниже. Так вот, Костя передачей той был словно отточенным клинком в самое сердце поражён. Тряс головой, то бледнел, то краснел, растерянно бормотал: "Штольц, Виталий Ильич… и капитан Штольц, сын дяди Колиного боевого товарища Илюхи… Возможно ли капитану за два года дослужиться до полковника?… Ой, блин!… Таких совпадений не бывает… Бог мой, а что, если Возницкие довели-таки дело до конца?… и вызвали?… Нет, вздор… Или… Дядя Антон! — вперил он в меня блистающий тревожно взор. — Вы, часом, не осведомлены, отчего Возницкие умерли? Помните их? Брат, сестра. Они, кажется… кажется, умерли? Как-то особенно трагично? Где-то здесь, поблизости?"
Я сказал, что Возницких помню, они, действительно, перешли в мир иной, но способ ухода… Наверняка ничего не знаю, а знаю одни сплетни, по которым выходит, что Возницкие переусердствовали с сексуальным стимулятором. Последовавшее нервное истощение оказалось летальным. "Они занимались любовью?" — уточнил Костя, заметно смущаясь, но глаз всё же не отводя. "При известной смелости взглядов на кровосмешение можно выразиться и так", — согласился я. "А ведь Никита сказал: "Если всё окончится благополучно, мы тут же займемся любовью, грешники", — задумчиво пробормотал Костя и сник. Я молча ждал продолжения. Костя повздыхал, побарабанил пальцами по колену, после чего продолжил дискутировать как бы с собой, а как бы и со мной: "Значит, всё окончилось благополучно… Благополучно?! Но как? там же не оставалось никого, кроме них да раненого капитана… Тогда получается… — Он сызнова глянул на меня, едва ли не с надеждой: — Скажите, дядя Антон, как по-вашему, Штольц похож на земное воплощение дьявола?"
Ага, подумал я, так вот чем ты, паренёк, занимался в компании Возницких! Велиала на царство призывал. Круто! Вслух я этого, разумеется, не сказал, а сказал, что обратясь мысленным взором к сложившейся за века традиции в изображении нечистого, вижу: конечно, нет, совсем не похож. Но ежели попробовать разобраться, да попытаться приложить при том самую чуточку умишка, то вдруг понимаешь: Сатане вовсе незачем являться к нам в виде чёрта с рогами и копытами. Не ужас несущим грядёт он, но избавителем от грядущего ужаса, — приблизительно так; прошу прощения за высокий стиль. То бишь для завоевания полного и непререкаемого доверия у человеков — первейшей задачи Лукавого — должен он, сокол ясный, выглядеть как раз предельно располагающе. Соколом. И, обязательно, всенепременно, — соколом ясным! Например, таким, как избавитель наш от ужасов сатанизма, полковник Виталий Ильич Штольц. В этаком ракурсе и головокружительный его карьерный рост от капитана к полковнику всего за два года — наверняка без обязательного полного курса обучения в академии, предполагаю экстерн — ничуть не фантастичен. Для дьявола — семечки. Согласен, Константэн?
Костя коротко кивнул и принялся грызть ногти. Я не препятствовал.
Дальнейшей беседе помешало шумное явление в родные стены блудного Филиппа. Знал бы он, сколько тревог доставило его нахождение вдали от дома в недавние страшные дни родителям и сестре. Даже я поволновался — как-никак тоже родственник. И ведь не позвонил ни единого разу, шалопай. В бубен ему, по хребту! Впрочем, шалопай прибыл не один, а с невестой. Что, бесспорно, спасло его от отеческих, а наипаче того материнских увесистых вразумлений (в бубен! в бубен!) и наставлений (по хребту! по хребту!) на будущее.
Невеста — Милочка. Соответствие имени и облика изумительнейшее: мила, мила, ах как мила! Свежа непередаваемо и притом очаровательно скромна. Всё семейство влюбилось в неё мигом и по самые уши. Заказано влюбляться лишь мне — Ольга чутко стережет мужнину верность, и эмоции приходится контролировать. Филипп здорово исхудал, спал с лица и главное — стрижен под нуль. Даже под ноль — так звучит вернее, глаже: но-о-оль. Потеря им шевелюры, конечно, трагедия, это понимают все без исключения. Сам он относится к новому своему облику с юмором, напропалую подсмеивается над собой, что косвенно подтверждает его невыразимые душевные муки.
О происхождении худобы и уродливой стрижки он не обмолвился ни словом, но кое-какие соображения у наблюдательного меня — имеются. Например, впервые приметив на экране телевизора новоявленного полковника-губернатора, Филипп не без удивления хохотнул и назвал запросто Виталей. Подобное панибратство он оправдал тем, что знаком-де со Штольцем накоротке, знавал его под кличкой Зомби и ещё позапрошлой неделей обращался с ним исключительно на «ты». Стоит вспомнить слова Президента о том, что именно героический полковник Штольц, именно Виталий Ильич и ни кто иной был внедрён нашей бравой Безопасностью в организацию сатанистов, и немедленно сделается ясно, где Филипп мог с ним сдружиться.
Хотелось бы надеяться, что дружба эта не закончится для Филиппа в глубинах старокошминских топей с чугунным колосником на ногах. В обществе прочих недавних друзей полковника Штольца.
Еще новость. Во дворе теперь у нас не одна, а две собаки. Обзаведение — на радость дочурке — щенок, Кучумко.
Кучумко (или хан Кучум, если без уменьшительных окончаний) цвета абрикосового с шоколадом пушистая и потешная неуклюжая игрушка с шелковистой шерсткой и умно-озорными глазами. Ему всего-то чуть больше полутора месяцев от роду. Привёз его в подарок Филиппу Коля-однорукий, как обещал. Филипп был удивлен: говорит, что он уж и забыл совсем о том обещании. Причём отдал Николай щенка за символический рубль. Выпросил, правда, юбилейный, с Пушкиным. Сказал, что щедрость эта от глубокого сердечного к семье Капраловых расположения.
Щеночек имеет документы, в которых именуется длинно и витиевато. Ибо он не какой-нибудь беспризорный дворняжонок, а яркий представитель зарегистрированной собачьей линии. Совсем недавно официальный меморандум Европейской ассоциации собаководов провозгласил появление новой породы. "Серебрянский длинношёрстый треф". А Коля-однорукий ныне заводчик трефов-чемпионов. Он успел даже мелькнуть в рекламе собачьего корма. Отсутствие у него правой руки осталось в ролике незаметным. Может быть потому, что главную партию в рекламе исполняли всё-таки собаки. Кучумко тоже. Он азартно тыкался слепой мордашкой в материнское брюхо. Компанию ему составляла шестёрка братцев и сестриц.
В Петуховке Николай последнее время крутится частенько. Он наладился писать книгу жанра не то "альтернативной истории", не то «криптоистории» в соавторстве с Костиком Холодных. Помирились, выходит. После прибытия Филиппа Константэн намеревался покинуть наш гостеприимный кров, но поддался уговорам Машеньки и остался. Перебрался только на веранду. Пишет в основном он, а Николай осуществляет общее руководство, генерирует сюжетные идеи и дает консультации.
Как и ваш покорный слуга, оба соавтора не признают ни печатных машинок ни тем более компьютера. Живая мысль должна воплощаться в живое слово посредством живой руки. Стало быть, пером. Работают много. В основном вечерами, но прихватывают и ночей. Испорченных и выброшенных брульонов уже накопилось на год растопки печей всему околотку. Судя по брульонам, произведение начинающие беллетристы намереваются сделать детективным. Боевик с лёгким налетом романтизма. Они вольготно пользуются домашними архивами Капраловых, кое-какими материалами, собранными мною, а также архивом поселкового краеведческого музея. Работа кипит.
Фабула книги приблизительно следующая. Группа энтузиастов "науки, не ограниченной никакими запретами, никакими канонами", создает лет сто назад некий механизм. Нечто вроде компьютера, чей принцип действия кардинально отличается от привычных нам сегодня. Так называемый Контролируемый Вариатор Энтропии. Конвэнт. Вариатор получается, конечно же, вовсе не контролируемым, обретает разум, а попутно всемогущество. Или почти всемогущество. Как всякий новорождённый божок, он первым делом созидает небольшой собственный мир. И пытается заселить его — вперемешку уворованными земными людьми и животными, а также собственными богопротивными творениями наподобие карикатурных людей и животных. На Землю, взамен похищенных существ, Конвэнт направляет копии. Которые, сами понимаете, хитры, агрессивны, злокозненны, аморальны. Отличаются высокой приспособляемостью, склонны к объединению по "видовому признаку" и намерены прибрать Землю к рукам. Своеобразные "хомо новус". Создателей своих Конвэнт, разумеется, убивает в первую очередь, лишь только обретя самостоятельность. За исключением одного. Но и этот, последний — увы, не успев уничтожить опасное детище — теряет память.
Это предыстория, на которой покоится сюжет и которая украсит в виде разгадки всех тайн заключительные главы романа. Прочтя её, легко догадаться, отчего, по мысли авторов, в России стоит такой бардак всю последнюю сотню лет. Основная часть книги, ещё не написанная, посвящена будет, очевидно, борьбе людей доброй воли с порождениями чудовищного Конвэнта и им самим. В роли выжившего создателя "вариатора энтропии" явственно виден Артемий Трефилов, а в «вариаторе» — таинственная трефиловская Машина. Поскольку Николай до сих пор всерьёз убежден, что я и есть тот самый Трефилов, он же Живуля, то с моей стороны будет вполне логичным присоединиться к сочинителям. Возможно, я так и поступлю. У меня появились кое-какие любопытные задумки насчёт Конвэнта, Артемия и всего прочего.