Страница:
Александр Сивинских
Зверь с той стороны
Он вынул руку, и я увидел
ястребиные когти.
Х.Л. Борхес, "Хуан Муранья".
Поделом поганым самураям,
Не дождется их япона мать.
Вот как мы, примерно, поступаем,
Если враг захочет нас сломать.
И. Иртеньев.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КРИТИЧЕСКАЯ ТЕМПЕРАТУРА
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой мне сообщается о пользе экзотических фруктов и о том, что я — конь. Новая уздечка. Недолгое торжество коновалов.
Звонок Большого Дядьки застал меня в спортзале, где я в поте лица боролся за гипертрофию торакса. Проще говоря, железо тягал. Трубку мне любезно принесла мадам Анжелика, владелица зала, тренер соревнующихся атлетов и просто красивая женщина.
Не стоит думать, что я такая уж крупная величина в этом зале, раз у меня сама хозяйка на побегушках. Где там! Всего каких-то девяносто килограммов с незначительным довеском. Для моих классических шести футов роста — почти середнячок. А доставка «Моторолы» в белые рученьки имела под собою иное основание, нежели так называемый "соревновательный вес". Если быть более точным, то основанием служили некоторые моменты нашего с Анжеликой совместного прошлого. Не самые для меня безразличные. Для неё, кажется, тоже.
— Лодырь, — сказала она, окидывая уничижительным взглядом штангу и мечтательно добавила: — Вздрючить бы тебя по-настоящему! На, говори.
Дамский перламутровый мобильник в руке Анжелики казался игрушечным. Женщина она хоть и стройная, но крупная. А видели бы вы еёторакс!!!
— Слушаю вас внимательно, — сказал я в «Моторолу» эдак солидно — даже не горлом, а грудью — и подмигнул Анжелике.
— Филипп, дружище! — радостно зарокотала трубка голосом Большого Дядьки, — вот вы где! Чрезвычайно рад слышать ваш бодрый голос. Скажите, не могли бы вы заглянуть сегодня ко мне в контору? После тренировки, разумеется.
— Буду, — коротко ответствовал я.
— Ах, как славно! Тогда до встречи. Надеюсь, я вас не очень побеспокоил.
— Нимало, — сказал я и изобразил шарканье ножкой. Но Большой Дядька уже отключился.
Анжелика ухмыльнулась.
— Премного благодарен за вашу любезность, — сказал я, возвращая ей трубку. — С меня шоколадка.
— Издеваешься? — Она грозно нахмурила брови. — Ты бы ещё торт пообещал. Масляный.
— Я? Издеваюсь?! Да боже упаси! Как можно? — вполне натурально огорчился я. Между нами говоря, догадка её была абсолютно верной. Однако знать ей об этом вовсе незачем. — Всего лишь проверяю реакцию. И, знаешь, результатами проверки весьма удовлетворён. Да что там — восхищён! Пока ты столь тверда в диете, и твоей изумительной фигурке ничего не грозит, я счастлив. Обожаю совершенство в женских силуэтах… — Я сменил тон с воркующего на деловой: — Тогда килограмм сухофруктов?
— Два, дорогой мой эстет. И не сухофруктов, а бананов. И непременно «Dole». Ещё лучше целый ананас. В нём содержится фермент бромелин, сжигающий жир.
Вот какая она, наша Анжелика! Даже фрукты подбирает по степени полезности. Потому-то я с нею и расстался в свое время. А может, это она меня бросила?
— Скажи, Анжел, — спросил я с невинным выражением и талантливой имитацией кавказского акцента, — отчего это " ананас" пишется слитно, а " мы её" — раздельно?
— Фу, дурак какой! — сказала она. Впрочем, не без игривости. И добавила: — Учти, дуракам в моём зале не место.
— Как это изумительно верно! — воскликнул я, преклоняя колено, блестя глазами и ловя её кисть для поцелуя. — Без дураков здесь так уютно и спокойно. Но не спасут ли меня два ананаса?
Она пожала тренированным плечиком:
— От глупости вряд ли.
Я приуныл.
— Хорошо, неси, — смилостивилась она. — На следующую же тренировку. Иначе можешь не появляться.
И ушла, поводя крутыми мускулистыми бедрами, что было замечательно видно сквозь тонкие брючки. Я сделал ей пальчиками "бай-бай".
Милочка, забросив ножку на ножку, растопырив пальчики, любовалась свеженьким лаком на ногтях. Пузырёк с лаком стоял тут же, возле невиданного мною до сего дня навороченного ноутбука «Тошиба». Стоимостью приблизительно… ой, страшно представить! И это притом, что сам Большой Дядька разъезжает по делам на списанном из какой-то провинциальной больнички микроавтобусе «УАЗ». Модификации, ласково обзываемой в народе «Ульянкой» или «буханкой». Списали «Ульянку» после верной двадцатилетней службы "Скорой помощью". По причине морального старения и физического состояния, несовместимого с требованиями автоинспекции. Если хотите знать мое искреннее мнение, место ей на свалке.
То есть купить для себя приличное авто ему вроде как денег жалко. А тут такой суперский портабль! Для секретаря. А может, подумал я вдруг с ревностью, Большой Дядька таким манером ухаживает за Милочкой?
Нет, лучше уж считать, что у богатых свои причуды, и это — одна из них. Только вот когда же он стал настолько расточителен, чтобы начать эти самые причуды претворять в жизнь?
— Недели не прошло, — разгадала Милочка (Людмила Фердинандовна, секретарь Большого Дядьки) мои мысли. — Завидуешь?
— Э, — сказал я неопределенно. — Э-э…
— Понимаю. Могла бы и не спрашивать, — с деланным сочувствием вздохнула Милочка и погладила мизинчиком боковую поверхность великолепной игрушки. Стараясь, однако же, не размазать свежий маникюр. Потом хитренько улыбнулась и сообщила: — Завидовать, молодой человек, дурно. Зависть разрушает душу и иссушает тело.
— Знаю. — Я протянул ей розовый бутон на длинном стебле.
— Ой, какое чудо! Филипп, ты меня балуешь. Возьми вазу сам. Она, кажется, на окне. Водичку плесни из кувшина.
Я немедленно исполнил требуемое.
Милочка — сама прелесть. Мадемуазель Обаяние. Уж её-то никогда не иссушала зависть или другие людские пороки, что очевидно — такая она румяная и свежая. Губки — вишенки, щёчки — персики. Посмотрит — как золотым империалом подарит. Ну, и всё остальное у неё по высшему разряду. С малюсенькой такой поправкой на классический идеал женской красоты. Топ-моделью ей не быть, наверное… да и слава Богу. Портить подобное совершенство диетами (а пришлось бы наверняка, чтобы добиться требуемой дурацкими модельными канонами «высушенности» наиболее привлекательных для нормального мужчины участков девичьего тела) — кощунственно и преступно. Кроме того, она не вышла ростом. Метр шестьдесят два — шестьдесят три. Как Венера Милосская.
Могу добавить — и в этом тоже.
С первого дня знакомства я облизываюсь на Милочку, как кот на сметану, но пока безрезультатно.
— С такими ноготочками тебе непременно следует побывать в кафе "Баскин Роббинс", — сказал я задушевно и поиграл бровями, подразумевая своё присутствие рядом. — Там все ревниво следят, какое мороженое кушает сосед, а значит, замечают и руки, порхающие над вазочкой. Уверен, ты будешь королевой бала!
— Королевой мороженого, — фыркнула она.
Номер с "Баскин Роббинс" не прошёл тоже, грустно констатировал я.
В список ранее предлагавшихся Милочке развлечений уже входили: театры, кино, китайский ресторан, различные музеи, выставки, боулинг, кислотно-экстремальная partyзанщина, катание со снежной горки на сноуборде или пятой точке, лыжные прогулки, болгарские пляжи, отечественная дача и парад в честь Дня Победы. Чего скрывать, подразумевалось моими планами, пусть не в первый заход, и продолжение — с доведением взаимной приязни до состояния мечты. В мечтах неизменно фигурировала широкая софа, где мы могли бы сооружать прелестную икебана из двух элементов: нежной лилии, сплетённой с грубым узловатым древесным стволом.
Список постоянно пополнялся, однако любые мероприятия оставались невостребованными. И это притом, что я ей, определенно, нравлюсь. Уж отношение-то к себе столь яркой представительницы прекрасного пола я способен разглядеть и распознать превосходно. Скорее всего, Милочка догадывается о продолжениии, как особа, не склонная к спонтанному занятию классическим японским искусством, такого рода продолжений побаивается.
Фантазия моя помаленьку истощалась. Пламень же любовный в груди при виде Милочки униматься не желал. И я подумывал уже иной раз, едва ли не всерьёз, предложить ей прямо и недвусмысленно выйти за меня замуж. Наверное, это судьба…
— Тогда другой вариант, — шепнул я, снова поиграв бровями. — Прогуляемся вечерком по парку отдыха трудящихся? Природа пробуждается, радуясь тёплой весне, и мне ведом укромный уголок, где цветут подснежники! Мы возьмемся под руку словно влюбленные, будем щебетать и целоваться в целях маскировки, так что никто не догадается, что мы идем хищнически рвать новорожденные эндемики. Ах, сколь это будет романтично!… Ну как?…
— В одну повозку впрячь не можно коня и трепетную лань, — сымпровизировала жестокосердая Людмила Фердинандовна, демонстративно приникнув к чуду вычислительной техники.
"Отстань, жеребец сладострастный", — перевел я для себя безрадостно. Играть бровями смысла больше не было. Пришлось настроиться на официальный тон:
— Девушка! — проговорил я предельно строго. — Отвлекитесь-ка на момент от своего пасьянса. Я прибыл по делу, между прочим. Мне, знаете ли, назначено!
Она бесстрастно проглотила «пасьянс» (на экране присутствовала какая-то таблица, даже отдалённо не похожая на карточную колоду), сверилась с записями и кивнула:
— Входите, молодой человек, вас ждут.
Я, как заправский битюг, цокая подковами, звеня уздечкой и тряся гривой, прорысил в кабинет.
Лишь от идеи ронять на ходу конские яблоки, поразмыслив, отказался.
Выражение радости от встречи на лице Большого Дядьки казалось неподдельным. Рукопожатие его было как всегда крепко, а дружеское похлопывание по плечу — веско. Профиль — всё также аристократичен, выправка безукоризненна, стать — завидна. Белая кость, голубая кровь. Долгих вступлений он не терпел и сразу после приветствий перешёл к делу:
— Скажите, дружище, вы, кажется, сейчас не заняты ничем серьёзным?
— Абсолютно ничем, — сказал я. — Институт распустили в бессрочный неоплачиваемый отпуск. Решается вопрос о его окончательном закрытии. Как уродливой цитадели ретроградов, бездарей и мотов. Государственные деньги бросать в прорву бесполезных сегодняшнему дню научных исследований преступно, знаете л и .
— Так вы на мели? — незамысловато срифмовал Большой Дядька.
— Игорь Игоревич! — воскликнул я с укором. — Всё бы вам подшучивать надо мною. Вашими стараниями я вполне прилично обеспечен до глубокой старости. Каковая наступит не раньше, чем мне исполнится годиков тридцать пять. Почти десятилетие в запасе. Служба в институте — хобби, сами, небось, знаете.
Большой Дядька довольно прищурился. Действительно, с его подачи я некоторое время назад оторвал денежную работу за рубежом, выполнил, получил приличный расчёт в общеевропейской валюте и мог считать себя ныне вполне справным мужчиной.
— В таком случае, — сказал он, — как вы отнесётесь к тому, чтобы возобновить наше сотрудничество?…
Кто такой Большой Дядька, я и сам толком не знаю. С одной стороны, кажется, никакой тайны: Игорь Игоревич Тараканов. Главный редактор "научно-популярного и литературно-художественного" журнала "Взгляд сверху", включённого даже в каталог Роспечати. Тираж журнала не превышает полутора тысяч экземпляров. Печатается в нём всё, что угодно. Последние новости науки и техники, сплетни из Сети, фантастика, хоррор, достаточно серьёзные исторические статьи и совершенно несерьёзные тоже. Эксклюзивные рецензии на нашумевшие книги (это, по моему мнению, самое интересное, — рецензент во «Взгляде» остроумец и эрудит каких поискать). Интервью с зомби и долгожителями, мемуары отошедших от дел вурдалаков, словарь-справочник по криптозоологии… Одним словом, винегрет. Но вкусный — подача даже самой распоследней лабуды вызывает уважение к профессионализму авторов, а редакционные комментарии заслуживают номинации на "Золотого Остапа". Оформление номеров пристойное, цена приемлемая. Тираж журнала растёт на несколько десятков экземпляров с каждой подпиской.
Однако с другой стороны личность и "модус операнди" Тараканова не выглядят для меня столь уж очевидными. Взять, к примеру, национальность. Этакая гремучая смесь, результат совместных, не одного века стараний русского и итальянского дворянства хороших родов с привлечением австро-венгерских и испанских сил. Или, например, гражданство. Двойное, российско-итальянское. Сеньор Тараканни. Князь Тараканов, если хотите. На закономерный в таком аспекте вопрос о родстве с печальной памяти исторической княжной, он обычно загадочно улыбается — хоть Мону Лизу дубль два с него рисуй. На зависть маэстро Да Винчи. Кем является Тараканов на Апеннинах, я и подавно не ведаю. А врать не желаю.
Познакомился я с ним в ситуации, которую можно было с полным правом назвать критической. Если быть кратким — я как раз малость повздорил с солидным денежным человеком. Если ещё короче, дал в рыло депутату. А тот взял, да и обиделся. Крепко так обиделся! И сразу стало для меня жутко актуальным временное укрытие какое-нибудь отыскать. А тут подвернулся Большой Дядька. Этот отзывчивый мэн с белоэмигрантской внешностью и неуловимым акцентом душевно вошёл в непростое моё тогдашнее положение и предложил пожить месячишко, а то и два в стране его детства — солнечной Италии. Где я и очутился таким вот нежданным и негаданным (да что там — сказочным) образом уже на следующее утро. Всё было оформлено как командировка на фирму «Марчигалья» от родного для меня НИИ. Тогда ещё дышащего — хоть и не полной грудью, но пока что не на ладан. Сам Игорь Игоревич любезно согласился сопроводить меня в дальней поездке. А заодно подсобрать для журнала материалов об очередном явлении итальянским крестьянам пресвятой девы Марии. Компания его пришлась весьма кстати, поскольку по-итальянски я знал только «паста» да «аморе». Тараканов же трещал без запинки, что неудивительно: родился и вырос в Вероне, Россию впервые посетил в тридцать лет; тогда она и запала ему глубоко в сердце. На всю оставшуюся жизнь.
Мы подружились. Вместе ездили на таракановской машине к морю, к памятникам истории, религии, культуры. Вместе — на футбол. Ещё больше сблизила нас автомобильная авария, произошедшая перед самым отъездом на родину. В ней я так замечательно приложился головушкой к лобовому стеклу, что некоторая часть памяти навсегда покинула меня через образовавшийся в черепе пролом; Большой же Дядька охромел.
Наскоро подлатавши раны, мы отправились в Россию, где лечение всё-таки до сих пор значительно дешевле. А господа с «Марчигальи» даже заплатили мне кое-какие деньги.
И вот что ещё считаю я важным сообщить. О своём сражении с депутатом и последующих итальянских похождениях, в которые любому здравомыслящему человеку верится с немалым трудом, знаю я толькосо слов Тараканова. Амнезия после аварии получилась аккуратная, как по заказу. События со дня накануне отбытия в Италию до дня возвращения на родину оказались словно бы вырезаны из моей памяти с филигранной точностью. Наводит на некоторые вопросы? Возможно. Только я от них давно отказался. Ответить-то на них всё равно может один Тараканов. Подтверждением правдивости его слов могут служить лишь счёт в банке да отметки в загранпаспорте. Да шрамы на теле, особенно на макушке. Мне пока достаточно.
С тех пор мы продолжали поддерживать тёплые отношения и делать друг другу одолжения. Так, именно я привёз для "Взгляда сверху" ногу гигантского ракообразного, встреченного моим родным дядей-пасечником в лесу. С чудовищем дядя сразился топором и победил, обратив его в бегство. Отсеченная нога осталась трофеем. Ещё я привёз фотографии с места происшествия и развернутое интервью на два десятка страниц. Дядюшка мой Прохор многословен неисправимо. В двухметрового рака-монстра никто так и не поверил, нога же — вот она: в красном редакционном углу, под броневым стеклом. Рядом с фосфоресцирующим периодически обломком летающей тарелки и чучелом детёныша водяного. Чучелом, которого отчего-то жутко боятся кошки и девственницы. Милочка, например, аж до алебастровой бледности боится этого семивершкового уродца с жабьей харей.
Поручения Большого Дядьки были всегда занятны, я брался за них с удовольствием. Да и взглянуть в который раз на Милочку вовсе не казалось мне лишним. Свидетельства о выполнении этих поручений присутствуют здесь же, рядом с артефактами, добытыми для Игоря Игоревича кем-то ещё. Вот некоторые из них.
Обычная детская погремушка советских времен, довольно невзрачная, в виде птички. Цена 7 коп. Звуки, издаваемые ею, за считанные секунды приводят самого горького пьяницу, находящегося в крайней степени алкогольного опьянения, в состояние кристальной трезвости. В дальнейшем «обработанный» этой птичкой гражданин употреблять спиртные напитки не может физически. Вся партия погремушек, выпущенная как ширпотреб Белорецким металлургическим комбинатом в мае 1972 года, была объявлена опасной для здоровья детей и уничтожена вместе с конструкторско-технологической документацией. Государство не пожелало терять сверхдоходную статью бюджета.
Деревянная ложка. Самодельная, потемневшая от старости, работы безвестного лошкореза. Приложенная к обнажённому человеческому телу, ползёт, разыскивая доброкачественные опухоли. Найдя, приклеивается и тоненько скрипит. Скоро все следы опухоли исчезают, и ложка сыто отваливается. Совершенно здоровому организму вредна — от её бестолковых метаний в поисках новообразований разыгрываются мигрени и крошится зубная эмаль. Рост злокачественных опухолей она также задерживает — но, увы, ненадолго.
Живая пушистая сосёнка. Полуметровая, с сильным хвойным запахом. Растёт прямиком из цельной глыбы гранита. Камушек весит около сотни килограммов. Сосёнка в поливке и подкормке не нуждается, никакими чудесными свойствами не обладает.
Пачка китайских дрянных фломастеров, двенадцать цветов, к которой Большой Дядька близко никого не подпускает. "А кто без спроса возьмет, руки оторву", — говорит он как всегда мягко, и я склонен ему верить. Оторвёт.
Бивень мамонта. Обычный ископаемый бивень, простреленный пулей крупного калибра. Её деформированный конец торчит наружу, а входное отверстие почти затянулось костной тканью. Получается, что животное словило огнестрельный гостинец ещё при жизни.
Бутылка залитого сургучом вьетнамского бальзама для повышения потенции. Главный персонаж — морской конёк, плавающий в чайного цвета спиртовой настойке из экзотических растений. Рыбка двигает плавниками, шевелит жабрами, изредка гадит и вообще — демонстрирует бодрое поведение живого существа. Непонятно лишь, чем она питается. Собственными экскрементами? Вьетнамец, специалист по точечному массажу и иглоукалыванию, приглашённый Большим Дядькой для консультации, был абсолютно убеждён, что конёк есть морской дух, скорее злобный, нежели добрый. Посему открывать бутылку он настоятельно не советовал, а советовал утопить от греха в море-окияне — по возможности глубже и скорее.
Фотографии. Игорь Игоревич в пробковом шлеме возле самки мадагаскарского эпиорниса, сидящей на яйцах. Г о ловы птицы, считающейся истреблённой ещё в XVII веке, и человека — вровень.
Игорь Игоревич рядом с первым Президентом России и его другом — толстым гигантом, бывшим Канцлером Германии. Все одеты по-походному, с видимым усилием держат на вытянутых руках безвольно обвисшее тело некрупного плезиозавра. Из пасти животного свисает блесна "Атом N2"; сломанный спиннинг — в левой руке Большого Дядьки. Г о ловы людей — почти вровень, но Игорь Игоревич всё-таки малость повыше сановитых рыболовов.
Игорь Игоревич и самый скандально известный российский олигарх. Ничего особенного, одеты как бедуины, беседуют, пьют шампанское на фоне новенького, совершенно целого, блестящего свежей позолотой Большого Египетского Сфинкса. Пирамид ещё нету. Олигарх — едва по плечо Большому Дядьке.
Портрет Патриарха Всея Руси с личным автографом.
Портрет Папы Римского с личным автографом.
Прямо над ними — портрет Филиппа Капралова; тоже с личным автографом.
Это, разумеется, шутка. На самом деле мой портрет располагается у Тараканова на столе. Снимок общий, редакция "Взгляда сверху" в полном составе. Все стоят, кроме меня. Я возлежу у Милочкиных ног, опершись на локоть, и глаза у меня мечтательные.
— …Возобновить наше сотрудничество? Да со всем возможным энтузиазмом! — заверил я Игоря Игоревича. — Что требуется на этот раз?
— Хм. — Тараканов наморщил лоб. — Для начала прочесть небольшую рукопись, которую я вам сейчас вручу… вот, держите… а также попытаться устроиться в одну из организаций, список которых я вам предоставлю. Только в одну, на ваш вкус. Загляните, полюбопытствуйте, не нужен ли работник. Примутся гнать или ещё как проявлять негативное к вам отношение — уходите немедля. По прочим адресам более не суйтесь. Начнут интересоваться, какими ветрами вас к их берегам прибило, скажите, по объявлению, дескать, в газете…
— И по велению сердца и потому ещё, что кушать хочется, а на месте прежней работы вежливо попросили погулять до особого распоряжения… Не извольте сомневаться, наплету с три короба, — заверил я его, но на всякий пожарный уточнил: — А объявления точно были?
Я скоренько пробежал глазами список. Частные охранные предприятия, числом четыре, детективное агентство, агентство по трудоустройству, штаб-квартира какой-то религиозной секты (церкви "Новое слово"). Любопытный подбор.
— Ну конечно, были, — сказал Игорь Игоревич задумчиво и покатал по столу идеально зачиненный карандаш. Глядел он исключительно на него. Затем спросил: — Филипп, скажите, как вы относитесь к сатанистам?
— К таковым не отношусь, — насколько сумел серьёзно ответил я. — По моему глубокому убеждению, это либо проходимцы, либо психи законченные. Либо мальцы — независимо от числа прожитых лет — неразумные, под недоброе влияние проходимцев и психов попавшие. Я же, хочется думать, не таков. Тяготею более всего к русской православной парадигме. По мере сил и объективных реалий, разумеется. А вы что, материал по ним готовите?
— Вот-вот, — сходу согласился Тараканов, — материал. Потенциально, «бомбу» с высоким тротиловым эквивалентом. Есть мнение, будто некие могущественные силы взялись объединять жидкие до тех пор ряды сатанистов нашей губернии, создавая из них жизнеспособную организацию со всеми вытекающими… Вербуют новобранцев, создают повсеместно партийные ячейки — «шрастры», обзаводятся «мозгами» и «кулаками». Денег не жалеют. Охранные предприятия, список которых вы держите в руках, с высокой долей вероятности и являются такими «кулаками». Детективное агентство из списка — "глаза и уши". Частная биржа труда — пункт вербовки рекрутов, так же, как и лже-церковь. Ваша задача, если возьметесь, такова: не влезая в собственное расследование и не проявляя излишнего любопытства, потереться вблизи, присмотреться и сделать резюме — тоэто или нет.
— Игорь Игоревич, а это точно наше с вами дело? — вкрадчиво спросил я. — Быть может, лучше передать материалы куда следует, пускай там с ними разбираются? Как бы не получилось оказаться между молотом и наковальней.
— Боитесь? — произнёс он как будто даже с облегчением. — Если так, откажитесь. Осуждать не буду.
— Не столько боюсь, сколько проявляю разумную осторожность. Вот начну я там работать, пообживусь, глядь — а вокруг уж ОМОН с автоматами. Бьют меня прикладами по чему попало, а ногами так вовсе в промежность метят. И попадают, разумеется, поскольку тренированы попадать… Очень мне не хочется в промежность сапогом получить.
— Так вот вы о чём беспокоитесь, — сказал с некоторым облегчением Игорь Игоревич. — ОМОН, Филипп, — это пустое, его нужно опасаться в последнюю очередь. ОМОН без приказа от власти предержащей никого по чему попало, а уж тем паче по… хм, гениталиям бить не станет, верно? А приказа, будьте уверены, не поступит. В том-то вся соль, Филипп, в том-то и перец, что власти оказывают новоявленным слугам бесовым какое-то подозрительное участие. Теплоту оказывают. Выделяют помещения из губернских фондов на немыслимо льготных условиях. Оргтехникой пособляют, кредитами, связью. Типографию неплохую в одном из райцентров за бесценок продали. Всего не перечислишь. Эта в высшей степени странная любовная связь длится вот уж в течение почитай, полугода. Подарки преподносятся тишком, без помпы, но кое-какая утечка информации случилась. Крошечная, ничтожная, почти никакая. Жиденький такой информационный ручеек. Струйка, почти сразу пересохшая. А вернее — надёжно затоптанная. Но всё-таки успела просочиться эта струйка по нужному адресу. Что скрыто за этим… хм, "почтовым ящиком", вам, Филипп, знать ни к чему. Не обижайтесь. Замечу лишь, что он имеет богатую важными для державы событиями многовековую историю. А также непосредственное, хоть и не афишируемое отношение к… хм… — Он замялся и принялся с громким шуршанием елозить задом по креслу, а карандашиком постукивать по столу. Такую привычку замечал я за ним и раньше. Видимо, движения эти каким-то образом помогают ему сконцентрироваться. Подобрать подходящую, достаточно обтекаемую формулировку. Наконец он успокоился и медленно выдавил, с сомнением вслушиваясь в произносимые слова: — …К известной негосударственной организации. Объединяющей официальных носителей той самой православной парадигмы, которая вам, дорогой Филипп, столь близка. — Сказанное ему не понравилось, он поморщился и добавил: — Отмечу в скобках, один лишь раз, хоть и не стоило бы вообще. А вздумаете уточнять да переспрашивать — отопрусь от сказанного. — Он прекратил мучить карандаш, пристроил его аккуратно в стаканчик и поднял на меня глаза. — В такой вот… хм, перспективе. Решайте, Филипп. Больше я вам ничего не скажу.
Звонок Большого Дядьки застал меня в спортзале, где я в поте лица боролся за гипертрофию торакса. Проще говоря, железо тягал. Трубку мне любезно принесла мадам Анжелика, владелица зала, тренер соревнующихся атлетов и просто красивая женщина.
Не стоит думать, что я такая уж крупная величина в этом зале, раз у меня сама хозяйка на побегушках. Где там! Всего каких-то девяносто килограммов с незначительным довеском. Для моих классических шести футов роста — почти середнячок. А доставка «Моторолы» в белые рученьки имела под собою иное основание, нежели так называемый "соревновательный вес". Если быть более точным, то основанием служили некоторые моменты нашего с Анжеликой совместного прошлого. Не самые для меня безразличные. Для неё, кажется, тоже.
— Лодырь, — сказала она, окидывая уничижительным взглядом штангу и мечтательно добавила: — Вздрючить бы тебя по-настоящему! На, говори.
Дамский перламутровый мобильник в руке Анжелики казался игрушечным. Женщина она хоть и стройная, но крупная. А видели бы вы еёторакс!!!
— Слушаю вас внимательно, — сказал я в «Моторолу» эдак солидно — даже не горлом, а грудью — и подмигнул Анжелике.
— Филипп, дружище! — радостно зарокотала трубка голосом Большого Дядьки, — вот вы где! Чрезвычайно рад слышать ваш бодрый голос. Скажите, не могли бы вы заглянуть сегодня ко мне в контору? После тренировки, разумеется.
— Буду, — коротко ответствовал я.
— Ах, как славно! Тогда до встречи. Надеюсь, я вас не очень побеспокоил.
— Нимало, — сказал я и изобразил шарканье ножкой. Но Большой Дядька уже отключился.
Анжелика ухмыльнулась.
— Премного благодарен за вашу любезность, — сказал я, возвращая ей трубку. — С меня шоколадка.
— Издеваешься? — Она грозно нахмурила брови. — Ты бы ещё торт пообещал. Масляный.
— Я? Издеваюсь?! Да боже упаси! Как можно? — вполне натурально огорчился я. Между нами говоря, догадка её была абсолютно верной. Однако знать ей об этом вовсе незачем. — Всего лишь проверяю реакцию. И, знаешь, результатами проверки весьма удовлетворён. Да что там — восхищён! Пока ты столь тверда в диете, и твоей изумительной фигурке ничего не грозит, я счастлив. Обожаю совершенство в женских силуэтах… — Я сменил тон с воркующего на деловой: — Тогда килограмм сухофруктов?
— Два, дорогой мой эстет. И не сухофруктов, а бананов. И непременно «Dole». Ещё лучше целый ананас. В нём содержится фермент бромелин, сжигающий жир.
Вот какая она, наша Анжелика! Даже фрукты подбирает по степени полезности. Потому-то я с нею и расстался в свое время. А может, это она меня бросила?
— Скажи, Анжел, — спросил я с невинным выражением и талантливой имитацией кавказского акцента, — отчего это " ананас" пишется слитно, а " мы её" — раздельно?
— Фу, дурак какой! — сказала она. Впрочем, не без игривости. И добавила: — Учти, дуракам в моём зале не место.
— Как это изумительно верно! — воскликнул я, преклоняя колено, блестя глазами и ловя её кисть для поцелуя. — Без дураков здесь так уютно и спокойно. Но не спасут ли меня два ананаса?
Она пожала тренированным плечиком:
— От глупости вряд ли.
Я приуныл.
— Хорошо, неси, — смилостивилась она. — На следующую же тренировку. Иначе можешь не появляться.
И ушла, поводя крутыми мускулистыми бедрами, что было замечательно видно сквозь тонкие брючки. Я сделал ей пальчиками "бай-бай".
Милочка, забросив ножку на ножку, растопырив пальчики, любовалась свеженьким лаком на ногтях. Пузырёк с лаком стоял тут же, возле невиданного мною до сего дня навороченного ноутбука «Тошиба». Стоимостью приблизительно… ой, страшно представить! И это притом, что сам Большой Дядька разъезжает по делам на списанном из какой-то провинциальной больнички микроавтобусе «УАЗ». Модификации, ласково обзываемой в народе «Ульянкой» или «буханкой». Списали «Ульянку» после верной двадцатилетней службы "Скорой помощью". По причине морального старения и физического состояния, несовместимого с требованиями автоинспекции. Если хотите знать мое искреннее мнение, место ей на свалке.
То есть купить для себя приличное авто ему вроде как денег жалко. А тут такой суперский портабль! Для секретаря. А может, подумал я вдруг с ревностью, Большой Дядька таким манером ухаживает за Милочкой?
Нет, лучше уж считать, что у богатых свои причуды, и это — одна из них. Только вот когда же он стал настолько расточителен, чтобы начать эти самые причуды претворять в жизнь?
— Недели не прошло, — разгадала Милочка (Людмила Фердинандовна, секретарь Большого Дядьки) мои мысли. — Завидуешь?
— Э, — сказал я неопределенно. — Э-э…
— Понимаю. Могла бы и не спрашивать, — с деланным сочувствием вздохнула Милочка и погладила мизинчиком боковую поверхность великолепной игрушки. Стараясь, однако же, не размазать свежий маникюр. Потом хитренько улыбнулась и сообщила: — Завидовать, молодой человек, дурно. Зависть разрушает душу и иссушает тело.
— Знаю. — Я протянул ей розовый бутон на длинном стебле.
— Ой, какое чудо! Филипп, ты меня балуешь. Возьми вазу сам. Она, кажется, на окне. Водичку плесни из кувшина.
Я немедленно исполнил требуемое.
Милочка — сама прелесть. Мадемуазель Обаяние. Уж её-то никогда не иссушала зависть или другие людские пороки, что очевидно — такая она румяная и свежая. Губки — вишенки, щёчки — персики. Посмотрит — как золотым империалом подарит. Ну, и всё остальное у неё по высшему разряду. С малюсенькой такой поправкой на классический идеал женской красоты. Топ-моделью ей не быть, наверное… да и слава Богу. Портить подобное совершенство диетами (а пришлось бы наверняка, чтобы добиться требуемой дурацкими модельными канонами «высушенности» наиболее привлекательных для нормального мужчины участков девичьего тела) — кощунственно и преступно. Кроме того, она не вышла ростом. Метр шестьдесят два — шестьдесят три. Как Венера Милосская.
Могу добавить — и в этом тоже.
С первого дня знакомства я облизываюсь на Милочку, как кот на сметану, но пока безрезультатно.
— С такими ноготочками тебе непременно следует побывать в кафе "Баскин Роббинс", — сказал я задушевно и поиграл бровями, подразумевая своё присутствие рядом. — Там все ревниво следят, какое мороженое кушает сосед, а значит, замечают и руки, порхающие над вазочкой. Уверен, ты будешь королевой бала!
— Королевой мороженого, — фыркнула она.
Номер с "Баскин Роббинс" не прошёл тоже, грустно констатировал я.
В список ранее предлагавшихся Милочке развлечений уже входили: театры, кино, китайский ресторан, различные музеи, выставки, боулинг, кислотно-экстремальная partyзанщина, катание со снежной горки на сноуборде или пятой точке, лыжные прогулки, болгарские пляжи, отечественная дача и парад в честь Дня Победы. Чего скрывать, подразумевалось моими планами, пусть не в первый заход, и продолжение — с доведением взаимной приязни до состояния мечты. В мечтах неизменно фигурировала широкая софа, где мы могли бы сооружать прелестную икебана из двух элементов: нежной лилии, сплетённой с грубым узловатым древесным стволом.
Список постоянно пополнялся, однако любые мероприятия оставались невостребованными. И это притом, что я ей, определенно, нравлюсь. Уж отношение-то к себе столь яркой представительницы прекрасного пола я способен разглядеть и распознать превосходно. Скорее всего, Милочка догадывается о продолжениии, как особа, не склонная к спонтанному занятию классическим японским искусством, такого рода продолжений побаивается.
Фантазия моя помаленьку истощалась. Пламень же любовный в груди при виде Милочки униматься не желал. И я подумывал уже иной раз, едва ли не всерьёз, предложить ей прямо и недвусмысленно выйти за меня замуж. Наверное, это судьба…
— Тогда другой вариант, — шепнул я, снова поиграв бровями. — Прогуляемся вечерком по парку отдыха трудящихся? Природа пробуждается, радуясь тёплой весне, и мне ведом укромный уголок, где цветут подснежники! Мы возьмемся под руку словно влюбленные, будем щебетать и целоваться в целях маскировки, так что никто не догадается, что мы идем хищнически рвать новорожденные эндемики. Ах, сколь это будет романтично!… Ну как?…
— В одну повозку впрячь не можно коня и трепетную лань, — сымпровизировала жестокосердая Людмила Фердинандовна, демонстративно приникнув к чуду вычислительной техники.
"Отстань, жеребец сладострастный", — перевел я для себя безрадостно. Играть бровями смысла больше не было. Пришлось настроиться на официальный тон:
— Девушка! — проговорил я предельно строго. — Отвлекитесь-ка на момент от своего пасьянса. Я прибыл по делу, между прочим. Мне, знаете ли, назначено!
Она бесстрастно проглотила «пасьянс» (на экране присутствовала какая-то таблица, даже отдалённо не похожая на карточную колоду), сверилась с записями и кивнула:
— Входите, молодой человек, вас ждут.
Я, как заправский битюг, цокая подковами, звеня уздечкой и тряся гривой, прорысил в кабинет.
Лишь от идеи ронять на ходу конские яблоки, поразмыслив, отказался.
Выражение радости от встречи на лице Большого Дядьки казалось неподдельным. Рукопожатие его было как всегда крепко, а дружеское похлопывание по плечу — веско. Профиль — всё также аристократичен, выправка безукоризненна, стать — завидна. Белая кость, голубая кровь. Долгих вступлений он не терпел и сразу после приветствий перешёл к делу:
— Скажите, дружище, вы, кажется, сейчас не заняты ничем серьёзным?
— Абсолютно ничем, — сказал я. — Институт распустили в бессрочный неоплачиваемый отпуск. Решается вопрос о его окончательном закрытии. Как уродливой цитадели ретроградов, бездарей и мотов. Государственные деньги бросать в прорву бесполезных сегодняшнему дню научных исследований преступно, знаете л и .
— Так вы на мели? — незамысловато срифмовал Большой Дядька.
— Игорь Игоревич! — воскликнул я с укором. — Всё бы вам подшучивать надо мною. Вашими стараниями я вполне прилично обеспечен до глубокой старости. Каковая наступит не раньше, чем мне исполнится годиков тридцать пять. Почти десятилетие в запасе. Служба в институте — хобби, сами, небось, знаете.
Большой Дядька довольно прищурился. Действительно, с его подачи я некоторое время назад оторвал денежную работу за рубежом, выполнил, получил приличный расчёт в общеевропейской валюте и мог считать себя ныне вполне справным мужчиной.
— В таком случае, — сказал он, — как вы отнесётесь к тому, чтобы возобновить наше сотрудничество?…
Кто такой Большой Дядька, я и сам толком не знаю. С одной стороны, кажется, никакой тайны: Игорь Игоревич Тараканов. Главный редактор "научно-популярного и литературно-художественного" журнала "Взгляд сверху", включённого даже в каталог Роспечати. Тираж журнала не превышает полутора тысяч экземпляров. Печатается в нём всё, что угодно. Последние новости науки и техники, сплетни из Сети, фантастика, хоррор, достаточно серьёзные исторические статьи и совершенно несерьёзные тоже. Эксклюзивные рецензии на нашумевшие книги (это, по моему мнению, самое интересное, — рецензент во «Взгляде» остроумец и эрудит каких поискать). Интервью с зомби и долгожителями, мемуары отошедших от дел вурдалаков, словарь-справочник по криптозоологии… Одним словом, винегрет. Но вкусный — подача даже самой распоследней лабуды вызывает уважение к профессионализму авторов, а редакционные комментарии заслуживают номинации на "Золотого Остапа". Оформление номеров пристойное, цена приемлемая. Тираж журнала растёт на несколько десятков экземпляров с каждой подпиской.
Однако с другой стороны личность и "модус операнди" Тараканова не выглядят для меня столь уж очевидными. Взять, к примеру, национальность. Этакая гремучая смесь, результат совместных, не одного века стараний русского и итальянского дворянства хороших родов с привлечением австро-венгерских и испанских сил. Или, например, гражданство. Двойное, российско-итальянское. Сеньор Тараканни. Князь Тараканов, если хотите. На закономерный в таком аспекте вопрос о родстве с печальной памяти исторической княжной, он обычно загадочно улыбается — хоть Мону Лизу дубль два с него рисуй. На зависть маэстро Да Винчи. Кем является Тараканов на Апеннинах, я и подавно не ведаю. А врать не желаю.
Познакомился я с ним в ситуации, которую можно было с полным правом назвать критической. Если быть кратким — я как раз малость повздорил с солидным денежным человеком. Если ещё короче, дал в рыло депутату. А тот взял, да и обиделся. Крепко так обиделся! И сразу стало для меня жутко актуальным временное укрытие какое-нибудь отыскать. А тут подвернулся Большой Дядька. Этот отзывчивый мэн с белоэмигрантской внешностью и неуловимым акцентом душевно вошёл в непростое моё тогдашнее положение и предложил пожить месячишко, а то и два в стране его детства — солнечной Италии. Где я и очутился таким вот нежданным и негаданным (да что там — сказочным) образом уже на следующее утро. Всё было оформлено как командировка на фирму «Марчигалья» от родного для меня НИИ. Тогда ещё дышащего — хоть и не полной грудью, но пока что не на ладан. Сам Игорь Игоревич любезно согласился сопроводить меня в дальней поездке. А заодно подсобрать для журнала материалов об очередном явлении итальянским крестьянам пресвятой девы Марии. Компания его пришлась весьма кстати, поскольку по-итальянски я знал только «паста» да «аморе». Тараканов же трещал без запинки, что неудивительно: родился и вырос в Вероне, Россию впервые посетил в тридцать лет; тогда она и запала ему глубоко в сердце. На всю оставшуюся жизнь.
Мы подружились. Вместе ездили на таракановской машине к морю, к памятникам истории, религии, культуры. Вместе — на футбол. Ещё больше сблизила нас автомобильная авария, произошедшая перед самым отъездом на родину. В ней я так замечательно приложился головушкой к лобовому стеклу, что некоторая часть памяти навсегда покинула меня через образовавшийся в черепе пролом; Большой же Дядька охромел.
Наскоро подлатавши раны, мы отправились в Россию, где лечение всё-таки до сих пор значительно дешевле. А господа с «Марчигальи» даже заплатили мне кое-какие деньги.
И вот что ещё считаю я важным сообщить. О своём сражении с депутатом и последующих итальянских похождениях, в которые любому здравомыслящему человеку верится с немалым трудом, знаю я толькосо слов Тараканова. Амнезия после аварии получилась аккуратная, как по заказу. События со дня накануне отбытия в Италию до дня возвращения на родину оказались словно бы вырезаны из моей памяти с филигранной точностью. Наводит на некоторые вопросы? Возможно. Только я от них давно отказался. Ответить-то на них всё равно может один Тараканов. Подтверждением правдивости его слов могут служить лишь счёт в банке да отметки в загранпаспорте. Да шрамы на теле, особенно на макушке. Мне пока достаточно.
С тех пор мы продолжали поддерживать тёплые отношения и делать друг другу одолжения. Так, именно я привёз для "Взгляда сверху" ногу гигантского ракообразного, встреченного моим родным дядей-пасечником в лесу. С чудовищем дядя сразился топором и победил, обратив его в бегство. Отсеченная нога осталась трофеем. Ещё я привёз фотографии с места происшествия и развернутое интервью на два десятка страниц. Дядюшка мой Прохор многословен неисправимо. В двухметрового рака-монстра никто так и не поверил, нога же — вот она: в красном редакционном углу, под броневым стеклом. Рядом с фосфоресцирующим периодически обломком летающей тарелки и чучелом детёныша водяного. Чучелом, которого отчего-то жутко боятся кошки и девственницы. Милочка, например, аж до алебастровой бледности боится этого семивершкового уродца с жабьей харей.
Поручения Большого Дядьки были всегда занятны, я брался за них с удовольствием. Да и взглянуть в который раз на Милочку вовсе не казалось мне лишним. Свидетельства о выполнении этих поручений присутствуют здесь же, рядом с артефактами, добытыми для Игоря Игоревича кем-то ещё. Вот некоторые из них.
Обычная детская погремушка советских времен, довольно невзрачная, в виде птички. Цена 7 коп. Звуки, издаваемые ею, за считанные секунды приводят самого горького пьяницу, находящегося в крайней степени алкогольного опьянения, в состояние кристальной трезвости. В дальнейшем «обработанный» этой птичкой гражданин употреблять спиртные напитки не может физически. Вся партия погремушек, выпущенная как ширпотреб Белорецким металлургическим комбинатом в мае 1972 года, была объявлена опасной для здоровья детей и уничтожена вместе с конструкторско-технологической документацией. Государство не пожелало терять сверхдоходную статью бюджета.
Деревянная ложка. Самодельная, потемневшая от старости, работы безвестного лошкореза. Приложенная к обнажённому человеческому телу, ползёт, разыскивая доброкачественные опухоли. Найдя, приклеивается и тоненько скрипит. Скоро все следы опухоли исчезают, и ложка сыто отваливается. Совершенно здоровому организму вредна — от её бестолковых метаний в поисках новообразований разыгрываются мигрени и крошится зубная эмаль. Рост злокачественных опухолей она также задерживает — но, увы, ненадолго.
Живая пушистая сосёнка. Полуметровая, с сильным хвойным запахом. Растёт прямиком из цельной глыбы гранита. Камушек весит около сотни килограммов. Сосёнка в поливке и подкормке не нуждается, никакими чудесными свойствами не обладает.
Пачка китайских дрянных фломастеров, двенадцать цветов, к которой Большой Дядька близко никого не подпускает. "А кто без спроса возьмет, руки оторву", — говорит он как всегда мягко, и я склонен ему верить. Оторвёт.
Бивень мамонта. Обычный ископаемый бивень, простреленный пулей крупного калибра. Её деформированный конец торчит наружу, а входное отверстие почти затянулось костной тканью. Получается, что животное словило огнестрельный гостинец ещё при жизни.
Бутылка залитого сургучом вьетнамского бальзама для повышения потенции. Главный персонаж — морской конёк, плавающий в чайного цвета спиртовой настойке из экзотических растений. Рыбка двигает плавниками, шевелит жабрами, изредка гадит и вообще — демонстрирует бодрое поведение живого существа. Непонятно лишь, чем она питается. Собственными экскрементами? Вьетнамец, специалист по точечному массажу и иглоукалыванию, приглашённый Большим Дядькой для консультации, был абсолютно убеждён, что конёк есть морской дух, скорее злобный, нежели добрый. Посему открывать бутылку он настоятельно не советовал, а советовал утопить от греха в море-окияне — по возможности глубже и скорее.
Фотографии. Игорь Игоревич в пробковом шлеме возле самки мадагаскарского эпиорниса, сидящей на яйцах. Г о ловы птицы, считающейся истреблённой ещё в XVII веке, и человека — вровень.
Игорь Игоревич рядом с первым Президентом России и его другом — толстым гигантом, бывшим Канцлером Германии. Все одеты по-походному, с видимым усилием держат на вытянутых руках безвольно обвисшее тело некрупного плезиозавра. Из пасти животного свисает блесна "Атом N2"; сломанный спиннинг — в левой руке Большого Дядьки. Г о ловы людей — почти вровень, но Игорь Игоревич всё-таки малость повыше сановитых рыболовов.
Игорь Игоревич и самый скандально известный российский олигарх. Ничего особенного, одеты как бедуины, беседуют, пьют шампанское на фоне новенького, совершенно целого, блестящего свежей позолотой Большого Египетского Сфинкса. Пирамид ещё нету. Олигарх — едва по плечо Большому Дядьке.
Портрет Патриарха Всея Руси с личным автографом.
Портрет Папы Римского с личным автографом.
Прямо над ними — портрет Филиппа Капралова; тоже с личным автографом.
Это, разумеется, шутка. На самом деле мой портрет располагается у Тараканова на столе. Снимок общий, редакция "Взгляда сверху" в полном составе. Все стоят, кроме меня. Я возлежу у Милочкиных ног, опершись на локоть, и глаза у меня мечтательные.
— …Возобновить наше сотрудничество? Да со всем возможным энтузиазмом! — заверил я Игоря Игоревича. — Что требуется на этот раз?
— Хм. — Тараканов наморщил лоб. — Для начала прочесть небольшую рукопись, которую я вам сейчас вручу… вот, держите… а также попытаться устроиться в одну из организаций, список которых я вам предоставлю. Только в одну, на ваш вкус. Загляните, полюбопытствуйте, не нужен ли работник. Примутся гнать или ещё как проявлять негативное к вам отношение — уходите немедля. По прочим адресам более не суйтесь. Начнут интересоваться, какими ветрами вас к их берегам прибило, скажите, по объявлению, дескать, в газете…
— И по велению сердца и потому ещё, что кушать хочется, а на месте прежней работы вежливо попросили погулять до особого распоряжения… Не извольте сомневаться, наплету с три короба, — заверил я его, но на всякий пожарный уточнил: — А объявления точно были?
Я скоренько пробежал глазами список. Частные охранные предприятия, числом четыре, детективное агентство, агентство по трудоустройству, штаб-квартира какой-то религиозной секты (церкви "Новое слово"). Любопытный подбор.
— Ну конечно, были, — сказал Игорь Игоревич задумчиво и покатал по столу идеально зачиненный карандаш. Глядел он исключительно на него. Затем спросил: — Филипп, скажите, как вы относитесь к сатанистам?
— К таковым не отношусь, — насколько сумел серьёзно ответил я. — По моему глубокому убеждению, это либо проходимцы, либо психи законченные. Либо мальцы — независимо от числа прожитых лет — неразумные, под недоброе влияние проходимцев и психов попавшие. Я же, хочется думать, не таков. Тяготею более всего к русской православной парадигме. По мере сил и объективных реалий, разумеется. А вы что, материал по ним готовите?
— Вот-вот, — сходу согласился Тараканов, — материал. Потенциально, «бомбу» с высоким тротиловым эквивалентом. Есть мнение, будто некие могущественные силы взялись объединять жидкие до тех пор ряды сатанистов нашей губернии, создавая из них жизнеспособную организацию со всеми вытекающими… Вербуют новобранцев, создают повсеместно партийные ячейки — «шрастры», обзаводятся «мозгами» и «кулаками». Денег не жалеют. Охранные предприятия, список которых вы держите в руках, с высокой долей вероятности и являются такими «кулаками». Детективное агентство из списка — "глаза и уши". Частная биржа труда — пункт вербовки рекрутов, так же, как и лже-церковь. Ваша задача, если возьметесь, такова: не влезая в собственное расследование и не проявляя излишнего любопытства, потереться вблизи, присмотреться и сделать резюме — тоэто или нет.
— Игорь Игоревич, а это точно наше с вами дело? — вкрадчиво спросил я. — Быть может, лучше передать материалы куда следует, пускай там с ними разбираются? Как бы не получилось оказаться между молотом и наковальней.
— Боитесь? — произнёс он как будто даже с облегчением. — Если так, откажитесь. Осуждать не буду.
— Не столько боюсь, сколько проявляю разумную осторожность. Вот начну я там работать, пообживусь, глядь — а вокруг уж ОМОН с автоматами. Бьют меня прикладами по чему попало, а ногами так вовсе в промежность метят. И попадают, разумеется, поскольку тренированы попадать… Очень мне не хочется в промежность сапогом получить.
— Так вот вы о чём беспокоитесь, — сказал с некоторым облегчением Игорь Игоревич. — ОМОН, Филипп, — это пустое, его нужно опасаться в последнюю очередь. ОМОН без приказа от власти предержащей никого по чему попало, а уж тем паче по… хм, гениталиям бить не станет, верно? А приказа, будьте уверены, не поступит. В том-то вся соль, Филипп, в том-то и перец, что власти оказывают новоявленным слугам бесовым какое-то подозрительное участие. Теплоту оказывают. Выделяют помещения из губернских фондов на немыслимо льготных условиях. Оргтехникой пособляют, кредитами, связью. Типографию неплохую в одном из райцентров за бесценок продали. Всего не перечислишь. Эта в высшей степени странная любовная связь длится вот уж в течение почитай, полугода. Подарки преподносятся тишком, без помпы, но кое-какая утечка информации случилась. Крошечная, ничтожная, почти никакая. Жиденький такой информационный ручеек. Струйка, почти сразу пересохшая. А вернее — надёжно затоптанная. Но всё-таки успела просочиться эта струйка по нужному адресу. Что скрыто за этим… хм, "почтовым ящиком", вам, Филипп, знать ни к чему. Не обижайтесь. Замечу лишь, что он имеет богатую важными для державы событиями многовековую историю. А также непосредственное, хоть и не афишируемое отношение к… хм… — Он замялся и принялся с громким шуршанием елозить задом по креслу, а карандашиком постукивать по столу. Такую привычку замечал я за ним и раньше. Видимо, движения эти каким-то образом помогают ему сконцентрироваться. Подобрать подходящую, достаточно обтекаемую формулировку. Наконец он успокоился и медленно выдавил, с сомнением вслушиваясь в произносимые слова: — …К известной негосударственной организации. Объединяющей официальных носителей той самой православной парадигмы, которая вам, дорогой Филипп, столь близка. — Сказанное ему не понравилось, он поморщился и добавил: — Отмечу в скобках, один лишь раз, хоть и не стоило бы вообще. А вздумаете уточнять да переспрашивать — отопрусь от сказанного. — Он прекратил мучить карандаш, пристроил его аккуратно в стаканчик и поднял на меня глаза. — В такой вот… хм, перспективе. Решайте, Филипп. Больше я вам ничего не скажу.