Ренд смотрела на список на доске и думала: вот чем опасны расследования, где фигурируют душевнобольные. Тебя вытягивает из реальности, засасывает в мир жутковатых фантазий. Игру приходится вести по правилам безумца.
Вдруг нахлынула усталость. Хилари тяжело опустилась в кресло.
"Я слишком стара для этой работы, – подумала она. – Пользы от меня никакой. Выдохлась на полпути".
Она закрыла глаза и расслабилась. В дверь постучали. Хилари подняла голову и встретила пристальный взгляд Брейтуэйта.
– Можно войти? – спросил он.
– Да, только закройте дверь.
Доктор вошел в кабинет.
– Почему вы не сказали мне о гибели Дерика? – спросил он.
– Слишком много событий. Извините.
– Что там за новые люди?
– Моя замена, – ответила она и, помолчав, добавила: – Со мной все, Уинстон.
– Пока вы сидите в этом кресле, Хилари, вы в игре.
– Два, от силы три дня. Как только они будут готовы...
– За два или три дня многое может произойти.
– Спасибо, Уинстон. Но мы оба прекрасно понимаем, что все кончено.
– Пока не пущен последний шар, игра продолжается.
– Это теоретически, – откликнулась Хилари.
Брейтуэйт пожал плечами.
– Кто у вас теперь вместо Дерика?
– Никто. Я одна. На меняработают сотни детективов, со мной– ни одного. У меня больше нет отдела, у отдела – начальницы.
– А как же старое правило Ярда "каждому командиру – адъютанта"?
– Уинстон, новая власть сидит за этой вот дверью, и все это знают. Никто не хочет со мной работать. Я – достояние истории, общее место, на котором вот-вот захлопнут книгу.
– Вы можете приказать.
– Да полно!
Брейтуэйт придвинул к себе блокнот Ренд, достал из кармана пиджака ручку, написал какое-то имя и вернул блокнот со словами: "Как насчет него?"
Старший суперинтендент прочла: "Сержант Скотт Макаллестер".
Недоверчиво тряхнув головой, Хилари бросила блокнот на стол и отошла к окну. Она чувствовала себя раздразненным зверем в клетке.
– Ох уж эти британцы с их страстью к честной игре, – вздохнул Брейтуэйт.
Ренд резко обернулась. По оконному стеклу за ее плечом струились потоки серого дождя.
– Себя вы к ним уже не причисляете, Уинстон? – сухо поинтересовалась она.
– В моем лагере трусов нет.
Взгляд Ренд посуровел.
– Макаллестер, – выговорила она с презрением. – Вы что, знакомы?
– Только по слухам.
– Для меня их вполне достаточно. Он олицетворяет все, что мне ненавистно в сегодняшнем Скотланд-Ярде.
Доктор уперся в нее взглядом.
– В мае 1980 года, – проговорил он, – семеро террористов захватили иранское посольство и взяли двадцать четыре заложника. Освобождал заложников спецназ. Четверо преступников погибли, остальных арестовали. Так вот: как бы вы поступили с теми тремя, что сдались?
– Судила бы, – ответила Ренд.
– И их организация получила бы то, к чему стремилась. Громкий процесс и мировую прессу, ради чего и затевался сыр-бор.
– А вы одобряете то, что, по слухам, сделал Макаллестер?
– Смею сказать, благодаря ему в этой стране и по сей день довольно редки случаи взятия заложников. Цена слишком высока.
– Макаллестер, – звенящим от напряжения голосом отчеканила Ренд, – вышиб мозги троим безоружным, выстрелом в голову, в упор, одному за другим!
– Да, – согласился Брейтуэйт, глядя ей прямо в глаза. – Но что делать цивилизованному человеку при встрече с варварами? Вопрос глубоко философский, верно?
– Он ударил командира. Это вас тоже восхищает?
– На вашем месте я бы радовался, – заметил психиатр. – Именно поэтому он сейчас служит в Ярде, а не в армии.
– Политика, – пренебрежительно скривилась Ренд. – Спасибо, обойдусь.
– Возможно, на восьмом этаже правы, – задумчиво промолвил Брейтуэйт, – и такое трудное дело действительно должен вести мужчина.
Зазвонил телефон. У Хилари дернулась щека.
– Да, – рявкнула детектив в трубку. Слушая, она мрачнела, потом швырнула трубку на рычаги. – Звонили снизу. С ними сейчас связалась хозяйка цветочного магазина в Ист-Энде. Сегодня утром с их уличного стенда украли книгу, а взамен положили записку: "Спасибо. Элейн Тиз". Именно так подписался тот, кто заказал букеты на вечер взрыва в банях. Мы довели это до сведения владельцев цветочных магазинов и попросили брать подобные заказы на заметку.
– Хилари, что-то назревает.
– Я знаю, Уинстон.
– И вы либо дадите самый ожесточенный отпор и сохраните самоуважение, либо позорно проиграете. – Психиатр подтолкнул к ней блокнот. – Доверьтесь мне. Я с ним работал.
* * *
16:04
Лондон снабжает энергией Национальная сеть. Переменный ток в десятке различных точек поступает в черту города, подается на подстанции, где напряжение понижается, и по 17000 миль кабеля поступает к конечным пунктам назначения. Кабели проложены по туннелям, принадлежащим Лондонской комиссии по электрификации, по туннелям Британской телесвязи или, наряду с кабелями Лондонского транспортного управления, по туннелям городского метрополитена. Затем эти линии электропередачи по специальным шахтам поднимаются наверх, по неглубоко залегающим кабельным каналам подводятся к распределительным шкафам, и оттуда расходятся к учреждениям и частным домам.
Джек Ом шел по одному из таких подземных туннелей.
Спустившись по стальным скобам, вмурованным в стену шахты, он оказался в широком, облицованном кирпичом туннеле, проложенном под улицей. Кроме электрических кабелей и водопроводных труб здесь проходила отслужившая свое шестидюймовая труба высокого давления – память о тех днях, когда лондонские гидравлические подъемники и лебедки работали на пневматике. Над головой слышалось шарканье ног по тротуару. Подняв глаза к мокрой решетке, Ом увидел на фоне хмурого давящего неба бесконечную стену домов.
Наконец он остановился и принялся внимательно изучать светившуюся на экране портативного компьютера карту, составленную Лондонской комиссией по электрификации. На карте было обозначено, где в этой части города расположены подстанции и как проходят фидеры – высоковольтные кабели, соединяющие линии электропередачи лондонской сети с конкретными зданиями. Ближайшей к клинике, помеченной черным немецким крестом, какими североамериканские газеты любят обозначать на схемах места обнаружения трупов (на карту Ом нанес его собственноручно), была подстанция "Уиттингтон-3".
Джек набрал на клавиатуре код и вызвал на экран другую карту, схему связей электросети – крупномасштабный подробный план прохождения фидеров, питавших подстанции током высокого напряжения. План этот позволил Джеку Ому заранее, до визита на подстанцию, вычленить нужный фидер – "17 W.L.9".
Ом набрал новый код. Третья карта, обозначенная "17 W.L.9 (Уиттингтон-3)", представляла собой узкую вертикальную диаграмму, которую приходилось прогонять вверх-вниз по экрану. Она в мельчайших подробностях воспроизводила маршрут прохождения искомого фидера под улицами Вест-Энда и указывала точное расположение люков, дающих к нему доступ. От ближайшего к клинике люка Джека Ома отделяло двадцать семь футов. Джек искал прерыватель B-926718.
Он осветил лучом фонарика защитный кожух прерывателя – коробку, привинченную к стене над самой его головой. На металлической поверхности белела нанесенная по трафарету надпись: "В-926718".
"Ура!" – подумал Джек.
Хотя Ом ни за что не признался бы себе в этом, описания подвигов Убийцы из канализации, опубликованные в газетах, подарили ему не одну хорошую мысль. Слабым местом Лондона, безусловно, было его подземное нутро – и карты, добытые Элейн Тиз, открыли для Джека эту ахиллесову пяту города.
Еще совсем недавно возмущенный разум Ома кипел, негодуя на соперника. Делишки этого субъекта были столь ничтожными, столь детскими, словно ум его навсегда остался умом подростка. Тем не менее эти смехотворные, жалкие нападения и похищения лишили взрыв в "Римских парных" – его, Джека, возмездие – пророческого звучания.
"Что ж, – подумал Ом, – мы это исправим".
Мысль о близком двойном ударе вернула ему хладнокровие.
На сбор материалов у Джека ушло три недели. Кое-что он купил сам, кое-что раздобыла Элейн Тиз, на диво изобретательная особа.
Сейчас, воображая себя за клавиатурой компьютера в комнате с металлическими стенами, Ом видел на гигантском экране свои занятые работой руки в перчатках. Из вертикальной шахты в туннель спускался провод, подсоединенный к больничным трубам и еле видный в верхней части экрана – камеры, они же глаза Джека, держали в фокусе его руки.
В них покоилась коробка дистанционного взрывателя с клеммами высокого напряжения на противоположных сторонах. Ток в цепи возникал при замыкании переключателя. На верхнем торце устройства располагалась третья клемма – ток на нее подавался при размыкании переключателя. Удостоверившись, что переключатель замкнут, Джек Ом подсоединил к этой клемме провод, тянувшийся от труб.
Но, открыв защитный кожух прерывателя, помеченного "B-926718", в тревоге замер. Что это был за шум? С того места, где, по мнению Ома, он сидел (за воображаемой клавиатурой перед воображаемым гигантским экраном компьютера), казалось, будто звук идет из-за обшитой металлом стены справа. Там что-то шипело и потрескивало, как при коротком замыкании.
Ом поспешно нажал на кнопку, которая отключала динамики, впускавшие в стальную комнату звуки из туннеля и с улицы над ним.
Шр-р-р! Шр-р-р! Кш-ш-ш-ш! Шум за стеной был.
Ом выпрямился и насторожился.
Воцарилась мертвая тишина.
Через несколько минут Джек Ом начал успокаиваться. "Боже, – подумал он, – не хватало только сбоя в решающий момент!"
Он снова посмотрел на экран.
Рубильник внутри защитного кожуха был выкрашен в ярко-красный цвет. Рука Ома в перчатке передвинула его, отключив уличное освещение. Быстро подсоединив свое устройство, Ом вернул рубильник в исходное положение. Провода загудели. Теперь ток шел не только по кабелям лондонской электросети, но и через взрывное устройство. Улицу наверху вновь залил свет.
Довольный Ом подумал: интересно, цветы прибыли?
* * *
16:39
Ренд подняла глаза от рабочего стола и увидела в дверях сержанта Макаллестера. В сержанте было шесть с лишним футов роста, но из-за своего сложения – мощные плечи, грудь-бочка, массивные руки – он казался еще выше. На вид шотландцу было лет тридцать, может быть, тридцать два. Коротко стриженные светлые волосы, круглое суровое лицо и внимательные пытливые глаза.
– Закройте дверь, – велела Ренд. Из-за асов из Особой службы, засевших за стенами ее кабинета, старший суперинтендент чувствовала себя на рабочем месте узницей.
Макаллестер мягко переступил порог.
– Садитесь. – Хилари смотрела, как он идет через комнату. В точных и плавных движениях горца чувствовалось напряжение, чреватое взрывом. Сержант сел. Ренд посмотрела ему в глаза и встретила прямой пристальный взгляд. "Да, это не Дерик Хон", – подумала она.
– Кофе? Чай?
Сержант покачал головой.
– Ладно. Не буду ходить вокруг да около. Вы знаете, кто я, и знаете, что обо мне говорят. У меня осталось два, от силы три дня.
Шотландец слушал с каменным лицом.
– Никто не хочет со мной работать – корабль идет ко дну. Все приняли сторону тех новых людей, что сидят за этой дверью. Это их право, но я не могу работать одна.
Моргнул бы он, что ли, или голос подал!
– О вашем прошлом мне известно тоже только по слухам. Твердо я знаю одно: у вас были проблемы, и сейчас вы начинаете практически с нуля.
Макаллестер сохранял полное безразличие. Ни один мускул в лице не дрогнул. Никакой реакции.
– Я также знаю по собственному опыту, – продолжала Хилари, – что вновь вы получите офицерское звание очень нескоро. Поэтому предлагаю вам сделку. Задача непростая, но и вы специально обучены работать в более чем сложных обстоятельствах. Оставайтесь со мной до конца, а если меня вышвырнут, говорите, что действовали, подчиняясь приказу, отданному мной до увольнения. С другой стороны, Макаллестер, если лед все-таки тронется и мне удастся уцелеть, вы не просто подниметесь по служебной лестнице – вы взлетите по ней с космической скоростью.
Горец не раздумывал ни секунды.
– Согласен.
* * *
17:20
Эта вест-эндская клиника занимала подвал трехэтажного викторианского здания с кирпичными стенами, в которые прочно въелась копоть, и решетками на окнах. Она представляла собой изолированный блок с двумя дверями: парадной и черной. За стеной в котельной шипел и свистел в трубах пар. Здесь по понедельникам в 17:00 собиралась группа психологической поддержки.
На деревянных стульях с прямыми спинками по кругу сидели двенадцать человек – одни с озабоченными или встревоженными лицами, другие производили впечатление не вполне нормальных. Тощий парень с серебряной сережкой-гвоздиком в ухе говорил:
– Больше всего я боюсь свихнуться. В прошлом месяце в газетах писали про исследователей из Бостона. Они убеждены: вирус СПИДа гнездится в мозгу. Постепенно он поражает мозг, клетку за клеткой, и человек сходит с ума. С тех пор я места себе не нахожу.
– Боязнь СПИДа – это обычная реакция заинтересованных лиц, Дон, – успокоил парня психолог (а тем временем в проулке за дверью черного хода Джек Ом заливал эпоксидной смолой деревянный клинышек). – Порой даже стопроцентно здоровые люди вдруг так пугаются СПИДа, что теряют способность вести нормальную жизнь.
– Одного моего приятеля, больного СПИДом, поцарапала кошка, и в ранку попали обычные паразиты, – подал голос второй молодой человек. – Другому бы ничего, а у него сделался церебральный токсоплазмоз – иммунная система-то ни к черту... Что с ним творилось – жуть! Чтоб снять приступ, приходилось делать анестезию, а то у бедняги руки-ноги дергались – не унять. Но лекарство действовало только на тело, а душу продолжало корчить. Что может быть хуже?
Аудитория, выказывая слабые признаки волнения, едва заметно заерзала на стульях (в проулке Джек Ом подставил облитый эпоксидкой клин под дверь черного хода и деревянным молотком осторожно вогнал на место).
– Господи, – выдохнул третий участник занятий, – какая несправедливость! Столько лет меня как только не обзывали – и козлом, и пидором, и петухом, даже били. Меня считали выродком – мне ведь нравились не женщины, а мужчины. И вот когда я наконец-то могу открыто и гордо признаться, что я гей, появляется СПИД, и я опять выродок. К старому страху добавляется новый, и мне кажется, я вот-вот сломаюсь.
– А эта охота на ведьм, гомофобия? – возмутился четвертый. – Теперь считается, быть геем – все равно что болеть СПИДом. Короче, если ты гей, ты вроде покойника. Нас боятся, избегают, презирают. Я чувствую себя прокаженным, который ждет удара бича.
– Уже дождались, – фыркнул пятый (а тем временем Джек Ом вогнал под входную дверь второй клин, покрытый эпоксидной смолой, и прикрепил к дереву картинку).
– Меня выбросили с работы и из квартиры, – подхватил третий. – Вот вы говорите, у нас развивается болезненный страх СПИДа. Да ведь сейчас даже у нормальных ВИЧ-фобия перерастает в самый натуральный психоз!
– Обложили со всех сторон. Мой любовник бросил меня, как только узнал.
– Господи ты боже, нас гробовщики отказываются бальзамировать!
– Мне отказались лечить зубы.
– Я собственными ушами слышал, как на одном ток-шоу врача спросили, не опасно ли пользоваться общественными туалетами, ходить в бассейн и садиться в автобусе!
– Можно подумать, это чума!
– Скоро появятся толпы линчевателей с веревками и камнями. Или нас загонят в карантин.
– Успокойтесь, – вмешался психолог. – К счастью, у нас есть возможность облечь эти переживания в сло...
– Да пойдите вы со своим спокойствием! Я боюсь, и не без причины. Так жить нельзя. Мир сошел с ума!
– Это пройдет, – рассудительно заметил психолог. – Пресса и ученые заинтересованы в нагнетании страха. Страх продает газеты и обеспечивает дотации на исследования. Страхом питается предвыборное краснобайство политиков. На СПИДе деньги делают быстрее, чем распространяется сама болезнь. Но СПИД неизбежно поразит и гетеросексуалов. Это лишь вопрос времени. И тогда ярлык "голубая чума" выйдет из моды.
В трех кварталах от клиники Джек Ом нажал на Кнопку Номер Один.
Под котельной, соседней с подвалом, где собирались для психологической разгрузки больные СПИДом, внезапно взорвался заряд франгекса, прикрепленный к водопроводной трубе. Взрыв разнес трубу и повредил котел. В подвал хлынули пар и вода. Над полом, затопленным на шесть дюймов, повисла сырая мгла, по стенам побежали ручейки.
– Задняя дверь не открывается, – раздался в мгновенно сгустившемся тумане чей-то крик.
– Входная тоже! – откликнулся другой голос.
За несколько улиц от клиники Джек Ом нажал на Кнопку Номер Два, и в подвале задребезжали оконные решетки.
В подземном туннеле близ здания, стоявшего на пути высоковольтного кабеля "17 W.L.9" к Уиттингтонской подстанции, сработал переключатель устройства, включенного Джеком Омом в цепь размыкателя B-926718. Ток, до сих пор текший по цепи размыкателя и параллельно – через устройство Ома, изменил направление и пошел по проводу, прикрепленному одним концом к верхней клемме устройства, а другим – к металлическим трубам, уходящим в подвал клиники, где собиралась группа психологической поддержки.
Раздались оглушительные вопли.
Сто пятьдесят киловольт голубой шаровой молнией ворвались в подвал. Прочерчивая в воздухе трескучие искрящие дуги, разряд переходил с предмета на предмет и танцевал на поверхности воды, залившей пол. Треск стоял такой, точно молния била в дерево. Несколько человек превратились в живые факелы; объятые пламенем, они дергались и корчились, точно марионетки, натыкаясь на стены и отлетая от них. У одной из жертв, заживо жарившейся на оконной решетке, расплавились кисти рук, грудная клетка лопнула, изо рта хлынула слюна, а от головы валил дым и сыпались серебряные искры.
Душераздирающие крики были слышны и за три улицы от клиники, но Джек Ом не замечал ни их, ни потускневшего света фонарей. Джека куда сильнее заботили шипение и потрескивание, доносившиеся из-за стальной стены его сознания.
Iron Maiden
(Железная Дева)
Провиденс, Род-Айленд
9:00
В доме № 75 по Дэвис-стрит, где размещены государственные учреждения, находится департамент здравоохранения – в частности, отдел учета естественного движения населения. В комнате 101 на первом этаже за длинной конторкой выстроились архивные шкафы, хранящие в своих недрах записи о рождениях и смертях, начатые еще в 1835 году. Женщина, которая по просьбе Цинка и Кэрол сейчас просматривала папки, напоминала Чандлеру его бабку со стороны матери: седина, очки в тонкой металлической оправе, бородавка на подбородке. В ответ на просьбу Цинка дать заверенную выписку из свидетельства о рождении Розанны, где было бы указано, что Енох Кийт – ее отец, женщина поглядела на него поверх очков и хмыкнула:
– Ах, ее.
Когда Цинк принялся изучать откопанный ею документ, она, скрестив руки на груди, спросила:
– Что-нибудь еще?
– Да. Мне нужно то же самое на детей Елены Хайд, урожденной Кийт.
Бабка опять хмыкнула:
– Ах, ее.
– Популярное семейство, – заметил Чандлер.
Десять минут спустя женщина вернулась и положила на конторку перед Цинком три свидетельства о рождении.
* * *
12:01
Дебора Лейн отпустила учеников, и колодец лекционной аудитории опустел. Собирая бумаги, она вдруг услышала шаги и подняла голову. По центральному проходу быстро спускался незнакомец. В нем чувствовалась непонятная угроза: мощно сложенный, шести с лишним футов ростом, он двигался мягко – камышовый кот, от которого жди беды. Седой – но это была не старческая седина, а сизая сталь. Серо-стальные глаза. Справа на подбородке шрам. Сид, обмерла Дебора.
– Кто вы? – отрывисто спросила она, косясь на дверь в двадцати футах от себя. Она очень боялась, что наконец встретила своего неведомого мучителя, много лет славшего ей непристойные письма.
Мужчина остановился и вскинул руки:
– Зачем же так нервничать? Меня зовут Цинк Чандлер. Я – инспектор Канадской королевской конной полиции.
– Тогда покажите жетон.
Он запустил руку в карман куртки и предъявил значок.
Дебора перевела дух. Криво улыбаясь, она сказала:
– Не стоило вызывать вас из-за нескольких гнусных телефонных звонков. Хватило бы и ФБР.
– У вас проблемы такого рода?
– Уже нет. Я сама разобралась.
– Каким образом?
– Вам в самом деле хочется знать?
– Люблю истории о сыщиках-любителях.
Улыбка Деборы потеплела. Это еще не была настоящая улыбка, но к тому шло. Чандлер уселся на стол в первом ряду, чтобы Дебора чувствовала себя свободнее.
– Мне несколько раз звонили, – начала она, – но ничего не говорили, только пыхтели в трубку. После второго звонка я заявила в полицию. Много лет я получаю омерзительные, непристойные письма от какого-то субъекта по имени Сид, которого – я уверена! – я в глаза не видела. Я испугалась, что он все-таки меня нашел. Вас я тоже приняла за Сида.
– И что полиция?
– Ничего, – пожала плечами Дебора. – Сказали, этот тип звонит и другим нашим преподавательницам. Пообещали, если звонки не прекратятся, установить оборудование для отслеживания.
– А есть перечень телефонов сотрудников?
– Да. Мне это тоже приходило в голову.
– Он больше не звонил?
– Звонил. И я страшно разозлилась. Какой-то кретин лезет в мою жизнь и играет на моем давнишнем страхе!
– И опять только дышал?
– Да. Пыхтел и сопел. Я его так и прозвала – "Пыхтун". Я хотела бросить трубку, а потом меня зло взяло, и я на него наорала.
Дебора вдруг отвела взгляд и понизила голос. В первое мгновение Цинк подумал, что молодой женщине неловко рассказывать незнакомцу историю с эротической подоплекой. Однако чем дольше он смотрел на нее, тем яснее понимал: причина здесь иная, более глубокая. И вдруг его точно ударило – Дебора Лейн изо всех сил старалась выглядеть как можно проще, скромнее и непривлекательнее. Светлые волосы были зачесаны назад и собраны в пучок. Темно-голубые глаза терялись на бледном лице без намека на макияж. Мешковатая одежда надежно скрывала фигуру. "А зря", – подумал Чандлер, смутно сознавая, что Дебора напоминает ему какую-то актрису.
– Не держите меня в неведении, – улыбнулся он. – Доскажите.
Дебора покраснела – редкость по нынешним временам.
– Я крикнула: "Какая же ты тряпка! Настоящий мужик не побоялся бы заговорить!"
– И он повесил трубку?
– Нет. Он долго молчал, а потом прошептал: "Детка, в одной руке у меня трубка. Угадай, что в другой?"
– И что вы ответили? – спросил Цинк, улыбаясь все шире.
– Если этоумещается в одной руке, меня это не интересует.
Чандлер расхохотался.
– Потом я повесила трубку, и он пока не звонил.
На мгновение воцарилось молчание. Вдруг Дебора тоже улыбнулась.
– Если вы пришли не по поводу телефонных звонков, тогда о чем вы хотели поговорить?
– О вашей сводной сестре, Рике Хайд.
* * *
Англия, Лондон
18:03
Хорошим полицейским можно стать.
Великим полицейским нужно родиться.
У всякой тайны, как у тайфуна, есть свой центр. Ибо тайна подобна колесу, которое и формой, и способностью к движению обязано ступице. Проблема в том, что, когда колесо катится – к вам ли, от вас, – видны лишь обод или колея. Ступицу разглядеть невозможно.
Хилари Ренд сидела у себя в кабинете одна и тупо смотрела на записку, присланную вместе с изображением цветка. Под вырезанной из книги фотографией стояла подпись: "Гортензия". Именно гортензии Элейн Тиз распорядилась отослать в Ярд в ночь взрыва в "Римских парных банях". По данным полиции, в списках лиц, постоянно проживающих в Великобритании, Элейн Тиз не значилась. В записке, которую Хилари держала в руке, говорилось:
В чем дело, Хилари?
Тебе не знаком язык цветов?
Джек
Внезапно в памяти Ренд всплыла сценка из давно минувших времен: она, совсем маленькая, идет с теткой по лугу, пестреющему весенними цветами. И где-то высоко над ее головой раздается теткин голос: "А ты знаешь, Хилари, каждый цветок что-нибудь да значит. Когда твоей бабушке было столько лет, сколько тебе сейчас, букеты подбирали так, чтобы тем самым выразить свои чувства. Влюбленные и друзья обменивались ими вместо записок. По-моему, чудесно говорить на языке цветов, верно?"
"А что если... – подумалось Ренд. – Дело достаточно безумное".
Она протянула руку к телефону, но в этот миг раздался звонок.
– Слушаю, – сказала Хилари.
– Это Макаллестер.
Двадцать пять минут назад асы из Особой службы приняли вызов категории 999: трагедия в клинике, занимающейся проблемой СПИДа. Ренд отправила Макаллестера на место происшествия, а сама задержалась – ей хотелось взглянуть на содержимое только что присланного Джеком конверта, с которым пока работали дактилоскописты.
– Что там, Скотт?
– Сперва взорвали трубу, чтоб напустить в здание воды и пара. Потом, с помощью дистанционного управления, пустили ток, отвели от подземного кабеля. Приборчик у нас. Двенадцать человек сгорели заживо.
– Цветов случайно не нашли?