Брейтуэйт прищурился.
– Невероятно, правда? – спросила Хилари Ренд. – Может быть, Честертон все-таки прав?
– Вы сказали, все девочки были из обеспеченных семей. Выкуп не требовали?
– Ни разу.
– Никаких деловых связей? Никаких причин для мести?
– Нет. Насколько нам удалось выяснить, никакого общего мотива, связанного с семьями, нет.
Доктор пожал плечами. Его вопросы иссякли.
– В этих убийствах уже созналось более двухсот психопатов, – вздохнула Ренд. – На случай, если способ убийства связан с медициной, мы тщательно проверили работников здравоохранения. Врачей. Медицинских сестер. Студентов-медиков. Биологов. Научных работников. И вновь безрезультатно. Мы допросили всех числящихся в Центральном архиве растлителей и насильников, кого сумели разыскать. Без толку. Мы сняли скрытой камерой похороны, чтобы посмотреть, кто пришел на кладбище. Мы пробовали гипнотизировать свидетелей и обращаться к медиумам. Опять ничего. Репортажи в средствах массовой информации спровоцировали поступление десяти тысяч заявлений, но ни одно из них не принесло пользы следствию.
– Понятно, – хмыкнул Брейтуэйт. – И теперь все ищут козла отпущения.
– Да, – подтвердила Ренд.
– Как вы думаете, сколько у вас времени?
– День, два... В лучшем случае – три. События прошлой ночи, несомненно, накалят обстановку. На восьмом этаже считают, что дело чересчур разрослось для того, чтобы им занималась женщина.
– На ваших людей можно положиться?
– Только на Дерика Хона. Никто не хочет подстраховывать неудачницу, рискуя собственным благополучием.
– Когда идет травля, все собаки лают.
– У меня в подчинении сотни людей, а мне кажется, я работаю с одними компьютерами.
– Одиночество острее всего чувствуешь в толпе.
– Я знала, вы поймете.
– Итак, что от меня требуется?
– Поддержка. Я в отчаянии, Уинстон. Работа – это моя жизнь.
Доктор встал из-за стола и прислонился лбом к оконному стеклу. В нем отражалось мертвенное сияние ламп дневного света. Внизу, на мостовой, на вечернем синем снегу сгрудились автомобили. Три техпомощи и семь патрульных машин пытались ликвидировать пробку, вызванную аварией.
Кто-кто, а Брейтуэйт знал, чего стоило Ренд, вопреки всему сопротивлению, добиться успеха на избранном ею поприще. Оба платили непомерно высокую цену: она – за свой пол, он – за цвет своей кожи. Доктор был польщен и не на шутку озабочен просьбой старшего суперинтендента. Польщен, поскольку Новый Скотланд-Ярд – самая закрытая организация в сегодняшней Британии, и все же Хилари нарушила установленный порядок, доверившись ему. Озадачен, поскольку, если он откажется или не сумеет помочь, Хилари Ренд в определенном смысле станет егожертвой. Порядочный человек всегда больше тяготится нравственным долгом защищать ближнего, нежели необходимостью защищаться.
Брейтуэйт слыхал, будто когда-то Хилари Ренд крепко повздорила с одним из ветеранов независимой службы охраны порядка Сити, и тот заявил: "Хилари, лучшее лекарство от всех ваших проблем – это хороший мужик". На что Ренд, по слухам, ответила: "Возможно, инспектор, но тогда вымне ни к чему".
"Черномазый знахарь", – подумал Уинстон Брейтуэйт.
Он отошел от окна.
– Хорошо, Хилари. Можете рассчитывать на меня. Помимо всего прочего, мне вдруг захотелось разгадать загадку, которую столь дерзко предлагает нам убийца. Нам, британцам, никогда не обогнать Америку по "валу" убийств, но, если говорить об извращенности, в наших убийствах есть нечто уникальное. Я думаю, как нация мы убиваем поистине с блеском.
– Да, Уинстон, – ответила Ренд. – Что да, то да.
[7] анализирующим рисунок кровеносных сосудов сетчатки глаза с погрешностью 0,005%; «Айдентиматом», снабженным цепочкой фотоэлементов для измерения геометрических характеристик ладони, и системой распознавания голоса от «Тексас инстраментс».
Несомненно, Джек Ом был оченьосторожным человеком.
В жизни Ома значился период, когда он свято уверовал в то, что к нему в компьютерную систему проник чуждый разум, упорно внедряющий в глубины его, Джека, подсознания некие идеи. Эта уверенность возникла у Джека вскоре после того, как он прочел книгу Вэнса Паккарда "Тайные увещеватели" и узнал о подробностях проката в пятьдесят седьмом году в Нью-Джерси фильма "Пикник".
Ученым давно известно, что человеческое подсознание способно поглощать информацию, которой не пробиться сквозь непрерывность сознания. Джек Ом прослышал о том, что в запечатленную на целлулоиде игру Ким Новак были вмонтированы возникающие на экране на долю секунды и незаметные при просмотре фильма одиночные кадры, призывавшие аудиторию покупать воздушную кукурузу и прохладительные напитки. И что же? Буфет кинотеатра в тот день штурмовали толпы алчущих зрителей.
Узнав об этом, Джек Ом немедленно вообразил, будто стал жертвой зловещей атаки неведомого хакера на подсознание. Ведь он видел внешний мир только на экране компьютера, а значит, был совершенно беззащитен перед психотропным промыванием мозгов.
Кто-то же внушал ему омерзительную мысль: "Не бойся гомиков"?
Внушал!
Поэтому несколько дней Джек Ом потратил на тщательную проверку всех информационных каналов и связей своего мозга, стараясь отловить хакера, который бомбардировал его тайными приказами и подслушивал его мысли. Он ничего не обнаружил, и его страхи утихли – по крайней мере до поры, – но, стремясь обезопасить себя от возможного будущего нападения, он на следующий же день купил себе электронную защиту. И с тех пор чувствовал себя в безопасности – вот как сейчас.
Слово "безопасность" было главным в жизни Джека Ома.
– Купить тебе выпить?
– Э-э...
– Пива?
– О... э... я еще не допил это.
– Не возражаешь, если я присяду?
– М-м...
– Не робей, красавчик. Врежем по пивку.
С этими словами мужчина в римской тоге уселся за стол.
Джек Ом был убежден: все, с кем бы он ни сталкивался, считают его ничтожеством. Сам он видел себя грузным коротышкой, которого никак не назовешь божьим даром женщине, робким и застенчивым скромным ученым – заурядное незапоминающееся лицо, ранняя лысина в обрамлении редеющего венчика тусклых каштановых волос, нерешительные карие глаза. Но это не означало, что в нем не было изюминки.
Кто, как не он, считался лучшим студентом выпускного курса в Гарварде? И кто, защитив в Массачусетском технологическом институте диссертацию на тему "Микроканальцы мозга человека как белковый аналог компьютерной сети", был удостоен за нее Техасской премии?
Джек Ом знал себе цену.
Так отчего, сотни раз задавался он вопросом, все вокруг считают, что он не стоит их внимания?
Все – но не подсевший к нему мужчина.
Человек в римской тоге уже изрядно нагрузился. От него разило кислым пивным духом. Этот пухлощекий субъект с тремя или четырьмя подбородками и бугристым, в сетке лиловых жилок, носом картошкой разменял пятый десяток. Прижимаясь ногой к колену Джека, он не отрывал водянистых глаз от застежки на брюках молодого человека.
– Я видел, миленький, как ты поглядывал отсюда на баньку. – Говорил он негромко, с трудом ворочая языком. Судя по выговору, это был житель северных штатов. – Уставился из окошка, а глазенки так и блестят. Может, прогуляешься со мной, исследуешь новые глубины? – Он подмигнул и добавил: – Конечно, если ты меня понимаешь.
– На какую баньку? – спросил Ом.
– Да ладно, мой сладкий, хватит тянуть кота за хвост. Владычица паров зовет! Идем со мной, прошмыгнем в заднюю дверь. – Он снова подмигнул: – Если ты, конечно, смекаешь, о чем я.
И Джек Ом смекнул.
Он хотел убрать колено, но человек в тоге придвинулся ближе.
Джек отвернулся к окну, делая вид, будто не замечает пьяных авансов, и почувствовал, как потная рука ласково погладила его яички.
– Чудесная корзинка, сынок. Есть за что подержаться.
Джек встал, хотел выйти из-за стола и оказался нос к носу с другим мужчиной в римской тоге.
– Не обращай внимания на Альфонса, – успокоил вновь подошедший, тоже североамериканец. – Он бисексуал. Любит и зрелых мужчин, и мальчиков.
– Пропустите меня! – приказал Ом.
– Не бойся, сынок. Ты что-то побледнел. Пора тебя выгулять, по глазам вижу.
– Сменишь позицию, душка, – подхватил Альфонс. – Мальчики, если брать их сзади, все равно что девочки. Кстати, знакомься: мистер Три Манера. Мастер раскалывать вишенки. Как раз то, что тебе требуется.
– А может, парень дает только за наличные? – спросил мистер Три Манера. Он походил на постаревшего, опустившегося футболиста.
– Деньги у нас есть, – заверил Альфонс.
– Соглашайся, мы заплатим.
– Обласкаем – не пожалеешь, сынок.
– Пора, миленький, наживить крючок. Лежать под клиентом ничуть не хуже, чем ерзать задом сверху.
Джек Ом ринулся к стойке бара. Мужчины захохотали.
– Вот черт, – посетовал Альфонс. – Такая аппетитная заднюшка!
– Плюнь, – улыбнулся Три Манера. – Допивайте, сэр, и айда париться. Все кареглазые мальчики смотрят на жизнь по-дурацки.
Джек Ом ждал у стойки, пока они уйдут. Какая-то женщина рядом объясняла туристу из Висконсина: "В мире есть только два сорта пива – английское и прочее".
Второго такого кабачка, как "Римская баня", в Лондоне было не сыскать. Он стоял на Казн-лейн близ станции метро "Кэннон-стрит", неподалеку от того места, где Уолбрук впадал в Темзу. Именно здесь римские завоеватели когда-то отстроили свою столицу Лондиний. Пол в кабачке был из толстого стекла, настеленного на металлические фермы. Прожекторы, вмонтированные в фундамент здания, освещали развалины римских терм. Однако в тот вечер толпа, набившаяся в заведение, скрыла знаменитую археологическую находку от глаз Джека Ома.
Ом между тем внимательно читал в забытом кем-то на стойке свежем номере "Экспресс" передовицу, посвященную преступлению на кладбище Стоунгейт и расследованию, начатому Новым Скотланд-Ярдом. Заголовок на первой странице кричал: "НАЙДЕНЫ ОТРУБЛЕННЫЕ ПАЛЬЦЫ".
"Вот, значит, как, – думал Джек Ом, обуздывая злобу. – Какой-то выродок решил, что он может украсть мою славу. Пытаемся подражать? Ну-ну, дружище, посмотрим".
Мысленно сидя за столом в стальных покоях своего сознания, Ом протянул руку и быстро нажал несколько кнопок. Одна из них включала две камеры с дистанционным управлением – его подлинные глаза. На воображаемом стенном экране медленно поплыли панорамные планы интерьера кабачка.
Девушка за стойкой... крепкая, грудастая... бюстгальтер телесного цвета... откупоривает бутылку "Гиннесса"... почесывает нос, явно сломанный... сколько же позади нее бутылок... подвешены горлышком вниз... стеклянные соски "Тичерс" и "Лемон харт рам", "Бифитера" и русской водки... ждут, чтобы их подоили... керамические краны, не знающие покоя... стук капель по дереву... на стойке – темная миска с яйцами по-шотландски... потолок; камеры разворачиваются... масса резного и матового стекла... витражное окно... обитые кожей полукруглые стулья, выставленные вдоль стены так, чтобы образовалось нечто вроде неглубоких альковов... в одном из них – еще две римские тоги, сидят, пьют... рядом какой-то мужчина запустил руку под юбку своей посмеивающейся подружке... а дальше столик, за которым сидел и глядел в окно Ом, пока его не спугнули.
Джек Ом ткнул в новую кнопку, увеличивая изображение. Крупный план. Другая кнопка отключила звук. В голове у Джека воцарилась мертвая тишина.
Камеры поехали вперед: Джек проталкивался через толпу к столику, откуда открывался вид на часть улицы перед кабачком. К счастью, его место никто не занял, и он вновь уселся у окна и выглянул наружу. Порывистый зимний ветер гнал по Казн-лейн снежные хлопья.
Улицу заливал призрачный голубоватый свет фонарей. Синий снег лежал на мостовой, на тротуарах, на зонтах прохожих, задние фары машин сверкали, точно красные глазки чудовищ, и лишь вывеска на противоположной стороне улицы нарушала это цветовое однообразие. "Римские парные бани", – возвещал ядовито-лиловый неон. "Только для мужчин", – мигало ниже. И еще ниже: "Каждую субботу – праздник тоги! Римские вечера!"
Джек Ом улыбнулся: пока он, прихлебывая пиво, глядел в окно, Альфонс с мистером Три Манера вошли в "баньку" напротив кабачка. За ними проследовало еще двое тепло укутанных мужчин, из-под пальто у них выглядывали тоги. Затем появился фургон службы доставки.
"Отлично", – подумал Ом.
Фургон был японского производства. Маленький, слишком легкий, чтобы нормально ехать по занесенной мостовой, он медленно двигался по скользкой дороге, виляя, то и дело притормаживая, и наконец остановился перед баней впритирку к тротуару.
Юный разносчик-пакистанец выпрыгнул из фургона и с пакетом под мышкой вошел в здание. Через минуту мальчик вернулся налегке.
Парнишка забрался в фургон, машина тронулась. Ом, внимательно следивший за происходящим, с помощью воображаемого компьютера последовал за ней. На экране в его мозгу поплыла череда изображений. По боку фургона скользнул свет фонаря, и Ом прочел выхваченную из темноты надпись: "Торговля цветами Мак-Грегора, Ист-Энд".
Довольный, он поднялся и быстро вышел из пивной.
За порогом холод пробирал до костей, но Джека согревала единственная обжигающая мысль: "Это цветочки, ягодки впереди".
* * *
23:19
Ли Гибсон, подняв воротник пальто и притопывая ногами в тщетной попытке согреться, ловила такси на Аппер-Темз-стрит. Вдруг ее ослепила ярчайшая белая вспышка, похожая на молнию или зарницу. Земля на месте "Римских парных бань" разверзлась и исторгла из своих недр котлы, тела, обломки труб, битый кафель, словно посреди Лондона взорвался вулкан. Когда в трех футах от Ли на снег шлепнулась чья-то нога, оторванная у самого паха, Ли издала такой вопль, что и мертвый бы проснулся. Во второй раз она завизжала, когда по всей улице погасли фонари.
Реджи Дуглас, неторопливо шагая с женой к станции "Кэннон-стрит" и наслаждаясь морозцем и снегом, внезапно услышал страшный грохот вроде того, с каким "Конкорд" проходит звуковой барьер. Впереди какой-то мужчина в тоге под пальто собирался войти в "Римские парные бани", но внезапно завертелся на месте и упал на колени. В наступившей после взрыва тишине Реджи услышал стон и увидел, что этот человек старается удержать свои выпадающие внутренности и по рукам у него течет кровь. В следующее мгновение на дорогу обрушился металлический дождь.
Окна пивной на другой стороне улицы осыпались внутрь.
Над банями поднялись двадцатифутовые языки пламени.
Все заволокло дымом.
Над Казн-лейн шел снег. Ошеломленные, растерянные люди в панике метались в круговерти белых хлопьев, пропадая в облаках пара, валившего из разорванных труб "Римских парных бань".
Переворачивались автомобили. Землю окропила кровь.
На кромке тротуара, пряча лицо в ладонях, сидел какой-то человек в лохмотьях.
Джек Ом в это время находился за несколько улиц от места взрыва. Грохота он не слышал, поскольку даже не думал прикасаться к переключателю звука на панели компьютера в воображаемой комнате со стальными стенами, и спокойно шагал по вечернему Лондону.
Джек Ом немало потрудился, чтобы наверняка добиться желаемого. Он нашпиговал фундамент бань пластиковой взрывчаткой – липкой, похожей на оконную замазку смесью нитроглицерина и нитроцеллюлозы, а в качестве взрывателя использовал радиоуправляемое устройство, настроенное на частоту замыкателя, который он сейчас держал в руке.
В реальном мире Ом шагал по улице, машинально вжимая пальцем кнопку, запустившую разрушительный взрыв.
Но ему казалось, что он занят совсем другим.
Он воображал, будто сидит в безопасности своего надежно запертого дома, в комнате со стальными стенами, и смотрит, смотрит, смотрит на восемь маленьких сердец, плавающих в восьми стеклянных банках.
Кто это сделал?
Англия, Лондон
23:46
Психиатрия выделяет три основных типа психических отклонений – психоз, невроз и асоциальное поведение.
– Впрочем, это вам в общем известно, – сказал Брейтуэйт.
– Давайте исходить из обратного, – ответила Ренд. – Тогда мы ничего не упустим.
– Из них, – продолжал Брейтуэйт, – самое тяжелое состояние – это психоз. Именно к психотику буквально применим юридический термин «душевнобольной». Главный симптом психоза – разрыв с реальностью. Иными словами, больной подменяет некий важный аспект повседневной реальности иллюзией, творением помутившегося рассудка. Наиболее распространенный вид психоза – шизофрения, в той или иной форме развивающаяся у каждого сотого. Дословно «шизофрения» означает «раздробленное сознание».
– Как в «Сибил» и «Трех лицах Евы»? – спросила Ренд.
– Нет, – ответил Брейтуэйт. – Это примеры редчайшего невроза раздробления личности. Зарегистрировано лишь сто подтвержденных случаев подобного расстройства. Кроме того, оно редко приводит к преступлению. Самые известные случаи – это Сибил Дорсет и Крис Сайзмор, Ева.
Раздробление личности обычно происходит так. В первые пять лет жизни, в период формирования личности, ребенок получает сильную душевную и (или) физическую травму. Если рассудок оказывается не в состоянии справиться с ней, он, стремясь отделить болезненное переживание от сознания в целом, самоизолируется. Он формирует вокруг тяжелых воспоминаний отдельную личность и затем предоставляет этому новому "я" травматического происхождения разбираться с упомянутым отрицательным опытом, освобождая тем самым сознание корневой личности от ужаса перед непереносимым для нее событием. В результате психологической травмы может возникнуть сколько угодно личностей.
– В чем же отличие от шизофрении? – спросила Ренд.
– Множественное сознание, – ответил Брейтуэйт, – нельзя считать разновидностью психоза, поскольку в этом случае разрыва с реальностью по сути нет, хотя пациент часто представляет себе каждый из воображаемых персонажей внешне отличным от себя реального. И тем не менее психотический бред как таковой отсутствует, есть лишь параллельно существующие обособленные «личности-островки», крадущие друг у друга время, отчего у больного возникают провалы в памяти.
У шизофреников редко развиваются две или более отдельные личности, с которыми они могли бы попеременно отождествлять себя. Личность шизофреника представляет собой одно цельное "я" с больным рассудком. Дробление сознания при шизофрении означает разделение основных функций личности, отделение эмоциональной сферы от логической. Сознательное отворачивается от внешнего мира и обращается к миру внутреннему, к фантазии, к воображению. В определенном смысле происходит полный разрыв с реальностью.
Самая распространенная форма шизофрении – параноидная. Массовый убийца обычно оказывается параноидным шизофреником. «Серийные убийцы» нередко страдают параноидной шизофренией или сексуальным психозом.
Основные диагностические симптомы параноидной шизофрении:
1. Вы слышите свои мысли, будто они произносятся вслух, или некие голоса, обсуждающие вас или ваши поступки.
2. Вы уверены, что вами управляют сверхъестественные силы и что ваши мысли – вовсе не ваши. В психиатрии это называется «синдромом внедрения идей». Яркий пример – Сын Сэма. Давид Беркович застрелил в Нью-Йорке несколько человек, полагая, что убивать ему приказывает дух древнего демона, вселившийся в соседского пса. После ареста он заявил: «Это не я. Это Сэм... Я был орудием Сэма».
3. Иллюзорность восприятия. Иллюзией называется убеждение, не имеющее под собой реальной основы, но тем не менее твердое и непоколебимое, вопреки фактам, свидетельствующим о противном. Классический пример – человек, считающий себя Наполеоном.
– Эта болезнь чаще всего возникает в каком-нибудь определенном возрасте? – спросила Ренд.
– Нет. Параноидное мышление может развиться в юности, но обычно пик приходится на период между двадцатью и тридцатью годами.
– Это бывает вызвано внешними обстоятельствами или обусловлено генетически, как наследственные заболевания?
– И то и другое, – ответил Брейтуэйт.
– Обычно это психотический бред по типу мании преследования?
– Да, – подтвердил доктор. – Шизофреник часто верит, что против него существует заговор и что его преследует определенная группа людей. Например, если мимо психотика пройдут трое мужчин и все они будут бородатые, он решит, будто это проделано намеренно, чтобы дать ему понять: он сглупил, не отрастив бороды. Очень характерна сексуальная озабоченность, в частности в аспекте гомосексуальности. Подобные мысли психиатры называют «опорными идеями». Мне кажется, лучший способ понять суть психоза – это по примеру американца Гарри Стека Салливана представить себе, что вы в кромешной тьме спускаетесь по лестнице и внезапно обнаруживаете отсутствие очередной ступеньки.
– Если Вампир – психопат, как нам его найти? – спросила Ренд.
– Если он «притворщик», это будет нелегко, – ответил доктор. – «Притворство», выражаясь профессиональным языком, – это «театральная» разновидность шизофрении, психиатрический вариант доктора Джекила и мистера Хайда с той только разницей, что в рассказе Стивенсона происходящие перемены находили внешнее выражение, а мы говорим о том, что имеет место исключительно в человеческом сознании. «Притворщик», как и актер, не связан ощущением своего конкретного "я"; он вживается в любой образ, какой вздумалось воплотить. В определенном смысле он всю жизнь носит маску.
«Притворщик» опасен тем, что окружающие видят лишь маску и не догадываются, что таится под ней. Как говорят китайцы, рыба видит червя, а не крючок.
Возможно, – продолжал Брейтуэйт, – больное воображение Вампира создало такого «притворщика», и он психологически вжился в эту роль, бессознательно предав забвению личность, которой обязан возникновением маски. Но если тайному убийце приходит охота выступить на первый план, он забирает в свои руки контроль над телом и отключает присущее «притворщику» псевдоадекватное восприятие окружающего мира до тех пор, пока сам – нераспознанный психотик – не вернется в укрытие. Тогда восстанавливается восприятие «притворщика», не содержащее никакой информации о том, что происходило, пока он был в «отключке».
– Иными словами, – промолвила Ренд, – наш парень может вести нормальную жизнь, даже не подозревая, что он Убийца-Вампир.
– Да, – подтвердил доктор, – и придет в неподдельную ярость от столь дикого, бессмысленного предположения.
– Вы думаете, наш убийца страдает психозом? – спросила Ренд.
– Может быть, – пожал плечами Брейтуэйт. – Или он психопат.
* * *
Теперь, в одиночестве разжигая камин в своей лондонской квартире, Хилари прокручивала в уме утренний разговор с Брейтуэйтом. За окнами выла вьюга, ледяные кристаллики барабанили по стеклам, словно в дом стучался Дед Мороз.
Хилари Ренд жила в купленной на деньги отца небольшой уютной квартирке неподалеку от Шеперд-Маркет, в Мэйфэре. Днем из окна гостиной видна была Керзон-стрит и деревья, кольцом обступившие Крю-хаус. Сейчас гостиная тонула в темноте; огонь, разгорающийся в камине, красиво освещал старинную мебель. У камелька стоял книжный шкаф эпохи Регентства, забитый томами по истории Скотланд-Ярда и археологии. На столе, к которому было придвинуто викторианское кресло с высокой спинкой, лежали шахматная доска с резными фигурками – Куллоденское сражение 1746 года, – номер "Таймс", открытый на странице с кроссвордом, и горстка белых фрагментов головоломки. У окна, возле бюро с выдвижной крышкой, примостилось канапе. С резной каминной полки над пылающим очагом смотрели две фотографии в серебряных рамках.
На первом снимке смеялись счастливые жених и невеста, мать и отец Хилари. Мать погибла в сороковом году в Ковентри. Отец, детектив Ярда (он пошел по стопам своегоотца), умер в шестьдесят третьем на руках у Хилари от болезни Альцгеймера. И по сей день она больше всего боялась медленно сойти с ума.
На второй фотографии был запечатлен жених Ренд, Филипп Мур. Снимок был сделан за три дня до автокатастрофы, стоившей ему жизни. Это тоже случилось в шестьдесят третьем, летом.
Поворошив угли в камине, Хилари распрямилась, взглянула на Филиппа и почувствовала знакомый прилив тупой ноющей боли. Столько лет прошло, а кажется, она только вчера открыла дверь в дождливую августовскую ночь, и знакомый констебль обрушил на нее страшную новость. Потом – болезнь, больница, выкидыш... Хилари поскорей отвернулась от фотографии, пока не нахлынули воспоминания.