В семьдесят первом году, в разгар сексуальной революции, восемнадцатилетняя Розанна устроила вечеринку у бассейна, которую ньюпортская золотая молодежь вспоминала еще не один месяц.
В купальном павильоне Кийтов насчитывалось двадцать четыре комнаты, по двенадцать с каждой стороны длинного коридора. В самой глубине, возле бассейна, – тренажерный зал. Розанна завесила открытую дверь спортзала простыней и в двух с половиной футах от пола прорезала в ней круглое отверстие диаметром в фут.
Сперва каждая из тридцати участниц вечеринки вынула из шляпы секретный номер, совпадавший с проставленным на карте номером одной из сорока комнат особняка Кийтов. Не разыгрывались лишь номера с первого по двенадцатый, приходившиеся на комнатки по одну сторону коридора в купальном павильоне. Затем девушки по очереди покинули танцевальный зал, удалившись к местам назначения. Когда отбыла последняя девица, одного из молодых людей послали запереть универсальным ключом все двенадцать дверей в купальном павильоне.
Вернувшись в дом, он бросил ключ в вазу, стоявшую на столе во внутреннем дворике. Затем и молодые люди стали тянуть номера и по одному разошлись по назначенным комнатам – все, кроме юнца, вытянувшего номер 24. Когда пришла его очередь уходить, он вынул из вазы ключ. Прибыв в купальный павильон, он также отправился к себе, но затем, услышав звонок, вышел запереть двери с тринадцатой по двадцать третью. Наконец он заперся у себя, а ключ вытолкнул под дверь, в коридор.
Пять минут спустя у бассейна прозвенел второй звонок. По этому сигналу запертые в комнатах девушки должны были искать над дверями ключ. Той из двенадцати, что найдет его, надлежало снять юбку (брюки), трусики и чулки, выйти в коридор, подобрать универсальный ключ и с ним удалиться в спортзал за простыню.
По третьему звонку искали ключ молодые люди. Счастливчик отправился в коридор, где ждали обрамленные простыней задок и "киска" неведомой девицы. На забавы отводилось полчаса. Когда вновь прозвенел звонок, усталый, но довольный молодой человек вернулся в свою комнату. Едва за ним закрылась дверь, из-за простыни появилась девушка с универсальным ключом. Она отперла все двери в купальном павильоне и ушла к себе, будто бы случайно обронив ключ.
Тогда обитатели купального павильона один за другим прокрались в особняк и зашли в бальный зал вместе с теми, кто все это время оставался в доме.
Вечеринка продолжалась. Она имела потрясающий успех. Тайну любят во всем мире, и в тот вечер каждый ломал голову над тем, кто с кем развлекался – или кто кого развлекал. Розанна Кийт вошла в историю светской жизни ньюпортской молодежи как устроительница лучшей вечеринки 1971 года.
– Твой отец идет, – прошептал Рональд Флетчер. С его мясистого свекольно-красного лба градом катился пот.
Розанна повернулась на лежаке и посмотрела на особняк.
Род-Айленд – остров, не штат – лежит в Наррагансеттском заливе, к юго-востоку от Провиденса. Ньюпорт, колыбель американского военного флота, находится в его южной оконечности и южной окраиной примыкает к Лэндс-Энду. Именно здесь, за двадцать восемь миль от Провиденса, новоанглийские толстосумы строили летние дома с видом на Род-Айлендский пролив и Атлантику за ним. Поместье Кийтов возникло раньше прочих, ибо семья Кийт появилась здесь в 1636 году вместе с сектантами, которые вслед за Роджером Вильямсом пришли из Массачусетса основать новую колонию для "скорбных рассудком".
От особняка широкая зеленая лужайка спускалась к бассейну у моря. Дальше, за песчаными отмелями, утесами и пустынными пляжами блестели соленые пруды и лагуны. В проливе на волнах лениво покачивались лодки; на западе подмигивал маяк Бентон-Риф. От дома к бассейну шел Енох Кийт.
Еноху Кийту, наследнику семейных капиталов, сравнялся шестьдесят один год. Это был лысеющий человек с пустым отсутствующим взглядом и отвисающей челюстью. Передвигался он с трудом, опираясь на трость с серебряным набалдашником. Енох приблизился к шезлонгу Розанны, стоявшему в четырех футах от бассейна, и та вдруг резким движением спустила ноги с лежака. Енох споткнулся.
– Осторожней, папочка! – вскрикнула Розанна, вскакивая с лежака и хватая старика за икры.
Енох Кийт ударился головой о бетон. Звук был такой, точно раскололся арбуз. Потом его тело соскользнуло в бассейн.
– Господи, – просипел Рональд, пытаясь подняться. – Что ты делаешь?
– Здрасте-пожалуйста, – фыркнула Розанна. – Я думала, ты понял. Давай, иди отсюда. Я тебе потом позвоню.
Она смотрела, как тело отца опускается на дно бассейна. Лазурные переливы воды сделали его очертания зыбкими, как сон, – и превратили в ее, Розанны, отражение в зеркале спальни шикарного люкса ванкуверской гостиницы.
В свои тридцать два года Розанна Кийт по-прежнему источала соблазн и, по ее собственному мнению, напоминала Джоан Коллинз или Элизабет Тейлор в молодости – этакая женщина-вамп вроде той, на ком сестра Джоан, Джеки, мемуарами заработала миллионы. Роскошное тело, упругая полная грудь, изящно очерченное лицо с выступающими скулами. Холеная, без единой морщинки кожа, зеленые глаза в обрамлении длинных черных ресниц, пикантный вырез ноздрей, припухшие чувственные губы, белые ровные зубы, легкий намек на неправильный прикус. Черные, стильно подстриженные короткие волосы.
Розанна плавно повернулась перед зеркалом, и на шее качнулось на цепочке маленькое золотое распятие. Его вертикальная перекладинка, похожая на крошечный палец, указывала вниз, словно стараясь привлечь внимание к ложбинке между грудями. На левой ягодице, чуть выше той черты, где загар уступал место белизне, сохраненной бикини, темнела татуировка, вишенка.
Комната, отражавшаяся в зеркале, утопала в элегантной роскоши. Это прибежище утонченности и вкуса обставляла одна из тех снисходительных дам, для кого придуманы ярлыки дизайнеров и разные прочие тонкие мелочи. Стены цвета тусклого серебра увешаны рисунками эротического содержания; на каждом – обнаженные мужчина и женщина или две нагие женщины в страстном объятии. Внизу раскинулось огромное ложе с водяным матрацем под черными шелковыми простынями. Во встроенных в изголовье динамиках мурлыкал томный голос – Мадонна пела "Like A Virgin". Одной из фигур на всех рисунках углем, висящих над постелью, была сама Розанна.
Отвернувшись от зеркала в серебряной раме, она принялась внимательно разглядывать набросок женского тела на холсте, стоявшем на мольберте.
Взяв уголь, она за несколько минут придала нарисованной женщине сходство с собой. Покончив с этим, Розанна взялась вчерне набрасывать вторую обнаженную фигуру, но вдруг ее захлестнула волна усталости. Не в силах продолжать, она отложила уголь.
"Черт возьми, – сердито подумала Розанна. – Когда я наконец выздоровею?"
Злость отняла у нее последние силы.
Совершенно измотанная, она подошла к гардеробу из черного дерева и достала оттуда черный шелковый пеньюар: Розанна считала дорогую одежду лучшим лекарством от депрессии. Чувствуя себя чуточку лучше, она присела к туалетному столику, серебряному, отделанному черным ониксом. На столике лежали два больших альбома. Притронувшись к одному из них, она прочла надпись, вытисненную на обложке: "Служба подкрепления фантазий. Выберите Мужчину Своей Мечты".
Она раскрыла альбом и принялась изучать предлагаемую натуру – физически привлекательных мужчин с грубоватыми, но красивыми лицами. Все были в тесно облегающих коротеньких плавках. Во втором альбоме улыбались женщины в бикини.
Розанна закрыла альбом и положила рядом с первым.
"Женщина или мужчина? – подумала она с улыбкой. – Кто на этот раз?"
Передразнивая голос Мадонны, ворковавшей у нее за спиной, Розанна вдруг зашептала детскую считалку, тыча указательным пальцем то в один, то в другой каталог:
– Эни-бени-мани-тос, надо тигра щелкнуть в нос...
Потом она подошла к телефону и набрала номер "Службы подкрепления фантазий".
[19] Для Деборы По означал его. На следующем перекрестке, на углу Колледж– и Проспект-стрит, напротив дома № 66, последнего прибежища Лавкрафта, стояла Библиотека Джона Хея – библиотека Университета Брауна, собравшая самые значительные произведения Лавкрафта. Лавкрафт для Деборы тоже означал его.
Дебора Лейн отправилась домой.
Еще не оправившись от решения усыпить Мистера Нибса, она не глядя достала из ящика почту.
Отперла дверь, увидела пустоту на том месте, где кот обыкновенно дожидался ее возвращения, и ее захлестнула тоска.
Дебора просмотрела почту.
Счет от компании "Эксон".
Письмо от нью-йоркского издателя.
"Только письмо!" – подумала Дебора. Рукопись не вернули. Значит, ее хотят опубликовать!
Она торопливо надорвала конверт и тотчас разочаровалась.
Дорогая мисс Лейн!
Касательно Вашего романа «Дуют пассаты».
К сожалению, мы не видим возможности издать Вашу книгу.
Главная героиня обрисована бледно. Отношения между полами в романе весьма чопорные. Складывается впечатление, что Коринна Грей боится мужчин. Это не то, чего ждет от романтической литературы современная женщина.
Спасибо за предоставленную возможность ознакомиться с рукописью.
Джеки Сим,
младший редактор.
Р.S. Рукопись высылаю бандеролью.
Дебора поникла. Тринадцатый отказ! Список крупных издательств стремительно сокращался. Потом она заметила третий конверт, и внутри у нее все перевернулось.
"О господи, нет. Только не это", – подумала она в отчаянье.
Письмо было отправлено шесть дней назад, из Лондона. Внутри лежал листок темно-серой бумаги. Черные машинописные буквы складывались в слова:
Деб!
Прошлой ночью, моя вкусненькая, мне снилась твоя мохнатка.
Ты меня не знаешь, зато я знаю тебя. И, прежде чем мы расстанемся, узнаю каждый дюйм твоей дырки.
В один прекрасный день, когда ты меньше всего будешь этого ждать, моя милая, я приду насладиться тобой.
Я подвешу тебя голенькую к потолочной балке и буду лизать твой садик до тех пор, пока ты не начнешь орать и не кончишь прямо мне на лицо.
Но то, что я сделаю потом, тебе вряд ли понравится.
Время пустить кровь, детка.
Твой Хозяин,
СИД.
Дебору чуть не стошнило от омерзения.
Она подошла к входной двери и заперла ее на все три замка.
Когда она повернулась, на глаза ей попался маленький, белый, сложенный пополам кружок на углу стола в прихожей.
Дебора взяла в руки противоблошиный ошейник, снятый с кота перед уходом к ветеринару.
– О, Нибс! – воскликнула она, давясь слезами. Дамба, сдерживавшая наплыв чувств, рухнула.
Дебора опустилась на пол и разрыдалась.
[20] – «Крэмпс», Марк Болан и «Ти-Рекс», «Сиукси» и «Бэншиз», Принс – «1999» и «Баухаус» – «Бела Лугоши мертв». Сейчас «Фрэнки Гоуз Ту Холливуд» уговаривал: «Расслабься».
Дамы (среди них немало несовершеннолетних) щеголяли в чрезвычайно странных нарядах – кокетливых платьях-комбинациях, старых кожаных мини-юбках, побитых молью мехах, – словно гардероб им подбирали в магазине подержанного платья после изрядной дозы героина. Кавалеры делились на две категории: тусовщики с гомоэротическим душком или субъекты, наряженные зомби неопределенного пола.
Возле Цинка стояла девица, чьи пальцы украшали перстни-черепа, спину – вытатуированная адамова голова, а талию – пояс, густо увешанный перевернутыми распятиями. Девица страшно рисовалась, непрерывно меняя позу.
За соседним столиком глядел куда-то в пространство пустыми глазами человек в черной монашеской рясе – неестественно белое, мрачное лицо, один ус, полбороды, противоположная половина головы обрита наголо. Цинку он напомнил живую шахматную доску.
Парню, горбившемуся рядом с ним, замечательно подходило определение "Сиротка Энни на стероидах": рыжие кудри ниспадают на тугой корсаж из пурпурных кружев, брови выщипаны в ниточку. Все его внимание сосредоточилось на тощей платиновой блондинке, сидевшей напротив. В ее волосах, жидким водопадом начесанных на лоб, пестрели темно-красные "перья". Шею (потому лишь, что это казалось блондинке очень стильным) охватывал хирургический корсет, раскрашенный спереди так, чтобы возникало впечатление перерезанного горла.
Из гудящей толпы возникла и направилась к столику Чандлера фантастическая фигура – полуженщина, полу-леопард. Лицо и торс выкрашены в золотисто-коричневый цвет и испещрены черными пятнами, красивые бедра и ноги до колен плотно обтянуты короткими желтыми панталонами. Вокруг глаз чернеют круги, губы темные, как безлунная ночь, голову украшает копна вздыбленных ведьминских волос. Возле Чандлера женщина-леопард остановилась, поставила на столик ногу в лодочке на острой шпильке и вынула изо рта сигарету.
– Я – общественная собственность, – объявила она. – Потрахаемся?
Цинк отвернулся.
Женщина-леопард, однако, не поняла намека.
– Чтоб завестись по-настоящему, нет ничего лучше близкой смерти. Пускай Бомба рванет сегодня ночью, пошлем ее далеко и надолго!
Ее слова услышал Антихрист за соседним столиком – на голове черный терновый венец, бровям чернью придан страдальческий изгиб, по лицу стекает черная кровь, на руках темнеют нарисованные раны от гвоздей. "Я не прочь поразвлечься", – заметил он.
Женщина-леопард повернулась к нему и выдохнула колечко сизого дыма:
– Поди сунь свой огурец в бетономешалку. И не забудь нажать на "пуск".
– Сука! – Мутант от религии сделал непристойный жест.
– Лови его на слове, – посоветовал Чандлер. – Ты не в моем вкусе.
– Ну и что? – промурлыкала женщина-леопард. – Зато ты в моем.
Она развернула ближайший стул и уселась напротив Цинка, положив руки на спинку и навалясь на них пышной грудью.
Чандлер снял темные очки и впился в нее злобным взглядом.
В ответ она показала язык, нагнулась поближе и шепнула:
– Хенглер – вон там, у сцены. С цепями на шее.
Удивленный Цинк отвернулся от агента ОсоНа и посмотрел в широкий конец помещения-гроба. Он обманулся из-за того, что ему показалось, будто женщина по пояс обнажена. Такого не ждешь от сотрудницы полиции. Однако приглядевшись повнимательнее, он различил под толстым слоем краски тонкое облегающее трико.
"Стоит изменить перспективу, – подумал Чандлер, – и разоблачишь любое притворство. Обманываться – свойство человеческого ума".
Рэй Хенглер у скрытой занавесом сцены беседовал с двумя мужчинами. Дверь позади них, вероятно, вела в гримерную.
Хенглер оказался жирным, рыхлым, лоснящимся субъектом со стрижкой ежиком и крючковатым ястребиным носом. Он весь блестел золотом: "Ролекс" на пухлом запястье, бриллиантовые кольца на толстых мизинцах-обрубках, массивные цепочки на шее. Вышитая ковбойская рубаха еле сходилась на животе, вылезавшем из сшитых на заказ джинсов. На замшевой летной куртке под мышками виднелись с одной стороны пятна соленого пота, с другой – выпуклость, в которой опытный глаз Чандлера угадал полуавтоматический пистолет в наплечной кобуре. Типов вроде Хенглера узнаешь за версту.
– Ботиночки, заметьте, из кожи гремучей змеи, – негромко процедила женщина-леопард. – У него плоскостопие, и при ходьбе он сопит. Когда говорит, выворачивает верхнюю губу. Пользуется очень дорогим одеколоном. За спиртное отваливает по стольнику. И постоянно почесывает в паху. Свинья свиньей.
Чандлер улыбнулся.
– Ну, соври еще чего-нибудь, – сказал он громко, чтобы слышали за соседними столиками, – глядишь, я тебя и трахну.
– О-о-о, – съехидничала женщина-леопард, – ты и по-человечески разговаривать умеешь? – И, понизив голос, прибавила: – Подонка с фиговым листком зовут Аксель Крипт.[21] Кличка «Топор»,[22] играет на бас-гитаре.
Чандлер пригляделся к молодому парню справа от Хенглера: высокий, поджарый и почти голый, если не считать черного кожаного бандажа под надетыми один на другой тремя ремнями. На поясе болтались миниатюрные черепа и сморщенные, ссохшиеся головы. Одна рука была в черной кожаной перчатке с отрезанными пальцами, другая сжимала гриф бас-гитары, формой напоминающей топор палача. Лицо парня с помощью флюоресцентных красок было превращено в череп. В свете синей полоски, горевшей над дверью, оно сияло отвратительной бледностью. Светлые волосы были коротко подстрижены на висках и не тронуты на темени.
– Третий мужик – загадка, – сказала женщина-леопард. – Его, похоже, никто здесь не знает, поэтому я не могу получить на него данные. Но они с Хенглером весь вечер проговорили с глазу на глаз.
Пресловутый третий – в двубортном костюме, черной рубашке и белом галстуке – походил на гангстера из дешевых боевиков тридцатых годов. На голове лихо сидела мягкая шляпа из серого фетра, через руку был переброшен плащ. Мужчина, как и Чандлер, был в темных очках.
– Ну и зверинец, – тихонько присвистнул Цинк.
Рэй Хенглер и компания вдруг прервали разговор: из-за занавеса появился администратор и заговорил с патроном. Хенглер кивнул круглой, как шар, головой, и администратор удалился за сцену, а троица исчезла за дверью под синей лампой.
– А где Ирокез? – спросил Чандлер женщину-леопарда.
– Не знаю, – ответила та. – Я по нему не работаю. Мое дело Хенглер.
– Как по-твоему, он может быть в комнате за той дверью?
Женщина-леопард пожала плечами, и они стали ждать.
Когда Хенглер и компания вошли в гримерную, вамп, сидевшая перед зеркалом, резко повернулась к ним на вертящемся кресле. Эрике Цанн (ибо таков был ее сценический псевдоним) шел двадцать девятый год. Высокая, стройная – ни капли лишнего жира, – прекрасно сложена. Сейчас весь ее наряд составляли лишь узенькие черные трусики. Манерой двигаться и держаться Эрика напоминала чувственную рептилию. В жизни ее звали Рика Хайд.
За порогом гримерной Хенглер был объектом наблюдения. Здесь он превратился в наблюдателя. Сально ухмыляясь, он разглядывал женщину.
Рика надела черный пояс с резинками и натягивала сетчатые чулки. Хенглер заметил, что пальцы ног у нее очень маленькие, словно разделенные перепонками. Рика встала, сходила за туфлями (ступала она на самые кончики пальцев) и вернулась. Хенглер жадно оглядывал ее длинные стройные ноги, узкие бедра, изгиб спины. На шее у Рики на цепочке затейливого плетения висел серебряный кулон – выполненное в черной и белой эмали изображение Повешенного из колоды Таро. Молодая женщина сняла с крючка возле столика черное платье и, подняв руки над головой, проскользнула в него. Хенглер подумал: "Плоска как доска. Жалко". Платье упало, точно театральный занавес, скрыв тело Рики. Хенглер принялся беззастенчиво разглядывать ее лицо.