Невнятно причитая: "Болезнь! Болезнь! Болезнь!" – Джек Ом упал на пол бункера своего сознания и съежился в комок. Элейн Тиз тем временем исчезла и возникла на пороге воображаемой комнаты Сида Джинкса.
– Сделай что-нибудь! – приказала она.
– Найди врача! – огрызнулся он.
– Перелей нам кровь Рики. Не то мы погибнем.
– Дебби, сука, укусила меня. Я возьму ее кровь.
– Нет! Лучше кровь Рики. Она его близнец.
– Плевать! Дебс моя! Мне нужны части ее тела!
С этими словами Джинкс покинул укромный уголок подсознания ради большой сцены сознания... но чья-то рука рванула его назад и швырнула на пол.
– Тогда я сделаю это сама, – пригрозила дьяволица – и, воруя время у полых людей, подошла к Рике, содрала кожу с ее лица, чтобы тело Сакса смогло принять женское обличье, отомкнула Деборину цепь, схватила девушку за волосы и поволокла ее, брыкающуюся и вопящую, к отверстию в полу. Тиз выдернула деревянную заглушку и столкнула Дебору в колодец, швырнула ее, по-прежнему в наручниках, в яму, откуда крысы по желобу поднимались глодать останки Эдвина Чалмерса, королевского адвоката.
Водворив заглушку на место, кровопийца склонилась над телом Рики и впилась в ее горло.
* * *
1:30
Прибыв на место событий, Макаллестер отправился прямиком к фургону с оружием. Хилари Ренд говорила с командиром ударной группы десантников. Горец вклинился в разговор:
– Этот тип – полный псих. Мы накрыли всех, шеф.
– Что вы нашли?
– Наш паренек – натуральный Джекил и Хайд, – пояснил Макаллестер. – Вернее, Хайд и Хайд.
Он протянул старшему суперинтенденту пачку газет.
– Вот, собрали на полу в его берлоге. До этой недели Хайд снимал комнату в Ист-Энде. В подвале. Комната большая, поделена на три части. Одна вместо обоев оклеена страшными картинками – там и рисунки, и фотографии, и вырезки из журналов. В стене отверстие; раньше, похоже, его закрывали чем-то вроде двери, но сейчас она куда-то подевалась. Отверстие ведет в туннель, соединяющийся с канализацией. В глубине туннеля – старый склеп, где полно рам для просушки оленьих шкур. Рамы расставлены по кругу. И везде засохшая кровь.
– Отлично, Скотт. Значит, мы накрыли Убийцу из канализации.
– Ага, но это не все. Вторая выгородка обита алюминиевой фольгой, там мы нашли останки "научной" лаборатории. Третья целиком выкрашена в черный цвет, и в стены вбиты маленькие крючки. Газеты, что я вам дал, мы собрали во всех трех комнатушках.
– Сколько человек проживало в этой квартире?
– Если верить соседям из дома напротив, всего один.
– А в доме?
– Никого. На верхних этажах склад.
Макаллестер похлопал по газетам в руках у Ренд:
– Шеф, Хайд не только Убийца из канализации. Он еще и Джек-Взрывник. И Убийца-Вампир. А еще– какой-то отморозок по имени Сид Джинкс. Все это здесь, в газетах.
Шотландец подошел к констеблю, дежурившему у фургона с оружием, и велел выдать "Хеклер и Кох" с глушителем. (С таким пистолетом-пулеметом Макаллестер в мае восьмидесятого штурмовал иранское посольство. Длина "ХК" модели МП-5 с вдвинутым плечевым упором и без глушителя составляет девятнадцать дюймов, емкость магазина – 30 девятимиллиметровых патронов "Парабеллум", темп стрельбы – 650 выстрелов в минуту.) Макаллестер вставил магазин в углубление перед спусковым крючком и установил рычаг переводчика в положение "стрельба короткими очередями".
– Когда начинаем? – спросил горец.
– В два, – ответила Ренд, косясь на "ХК". – И... чего уж там, Скотт... Ладно. Он ваш.
Она в первый и единственный раз увидела улыбку Скотта Макаллестера.
...и наконец Чандлер включил столько прожекторов и так быстро, что их сияние явило ему истинную сущность этой адской дыры.
Он увидел колодец.
Восковые фигуры занимали подземелье под комнатой для бальзамирования. Напротив двери, откуда выполз Цинк, в сорока футах от него, на другой стороне склепа в толщу земли уходил ряд туннелей, ведущих к погребальным покоям, расположенным непосредственно под кладбищем. Во всех подземных шахтах были проложены рельсы для вагонеток – во всех, кроме одной.
Вход в этот туннель без рельсов преграждали ворота из металлической сетки. Со скобы свисал незапертый амбарный замок. За воротами в земле темнел колодец диаметром пять футов. Из его глубин доносился грохот музыки, усиленный электроникой.
Чандлер стоял на четвереньках у ног восковой фигуры, изображавшей Майлса Беннелла, занесшего топор над своим полуоформившимся двойником, вылупляющимся из споры. Табличка на полу поясняла: "Вторжение похитителей тел".
Левую руку Цинка ломило от перенапряжения, сердце бешено колотилось в груди. Свет начал тускнеть. Собрав волю в кулак, Чандлер сопротивлялся действию препарата, превращавшего черты Беннелла в его собственные, а лицо человека-споры – в лицо отца. Отчаянно пытаясь сохранить хоть сколько-нибудь четкое реальное представление об окружающем, повторяя дрожащими губами имя Деборы, Цинк дотянулся до жирных на ощупь рук восковой фигуры и обломал их. И с топором в руке, пошатываясь, побрел в глубь подземелья, к воротам и колодцу за ними.
* * *
1:31
Пролетев с десяток футов, Дебора Лейн мешком свалилась на дно ямы, в полумрак, в лужу густой вонючей жижи, обдавшей ее дождем брызг.
Оглушенная резким ударом по голове (падая, она несколько раз задевала за стенки колодца), Дебора медленно приходила в себя. Потом крышку колодца поставили на место, и наступила полная темнота.
* * *
1:32
Продвигаясь спотыкающимся зигзагом к железным воротам, Цинк невольно включал прожекторы, предназначенные для освещения экспонатов, и их свет вел его. Нашарив изъеденный ржавчиной металл задвижки, он с силой налег на раму ворот, и те приоткрылись. Перехватив топор у самого лезвия, Цинк тяжело опустился на колени, сунул руку в колодец и шарил там, пока не задел запястьем металлическую перекладину. Тогда, ухватившись за железную опору, он перевалился через край и стал спускаться по полукруглым ступенькам-скобам, вбитым в стену колодца.
Двигаясь в кромешной тьме на ощупь, взвинченный до предела фортелями рассудка-предателя, Чандлер нисходил в зев шахты.
Бум! Бум! Бум!Далеко внизу билось исполинское сердце.
Потом одна из ступенек – ловушка на шарнирах – ушла из-под ног, скоба, за которую он держался, вырвалась из стены...
...и Цинк камнем полетел на дно.
* * *
1:33
Дебора перекатилась на живот, лицом в вонючую жижу, и медленно встала на колени.
Деревянная заглушка, в десяти футах над ней закрывавшая колодец, встала на место неплотно. Она вошла под небольшим углом и пропускала внутрь слабый свет, но алое пульсирующее сияние не могло рассеять мрак на дне колодца.
Дебора поднялась, повернулась спиной к вогнутой кирпичной стене и медленно пошла вдоль ее осклизлой поверхности, фут за футом исследуя круглую темницу. На середине пути ее пальцы угодили в отверстие. Нагнувшись исследовать его, Дебора обнаружила встроенную в стену клетку.
В следующую секунду она похолодела.
По клетке к ней что-то двигалось.
Вдруг это неведомое существо метнулось к Деборе и взмахнуло скрюченными пальцами у ее груди, вырвав у девушки сдавленный стон, который был страшнее крика.
Скользя в вонючей жиже, Дебора отпрянула от клетки и прижалась к кирпичной стене.
Сопящая тварь потянулась к ней из-за решетки.
– Еда?.. Ты... еда? – явственно расслышала Дебора.
Едва инспектор приземлился, они напали.
Какие бы препараты ни вогнали Цинку в вену, их воздействие на сознание с каждой секундой усиливалось и принимало все более странные формы, пока инспектор не оказался на грани химического психоза. Повышенная концентрация адреналина в крови лишь усугубляла эффект. Перед глазами Чандлера плавал туман; руки и ноги судорожно подергивались от холода, страха и передозировки медикаментов.
Чандлер сильно ударился оземь и подвернул правую ногу. Вверх от лодыжки выстрелила острая боль, и Цинк рухнул на обломки досок с острыми гвоздями, расцарапавшими ему грудь и живот.
Ствол шахты, начинавшейся в полу музея восковых фигур, выходил в туннель, загроможденный открытыми гробами, добытыми в подземных склепах под кладбищем. Гробы эти спускали сюда и разбивали ради создания очередной впечатляюще-мрачной картины. Однако не в пример прочим кошмарам этот был не из воска: Чандлер очутился у той черты, за которой вымысел мешался с жуткой реальностью Колодца.
Впереди, за обломками гробов и россыпью костей, поворачивал налево тридцатифутовый проход. Из-за этого поворота и пробивались зловещее алое зарево и усиленный колонками ритмичный грохот.
Когда один из черепов вдруг ощерился и оттяпал Цинку кисть руки, инспектор сдался. Теперь он хотел от жизни только одного: ни о чем не думать и бежать испуганным зверем от всего, что способно расшевелить его одурманенное наркотиками воображение.
"Ничего этого на самом деле нет! Нет!" – твердил он себе, но его воля была бессильна остановить фантомную атаку мертвецов.
Костлявые пальцы ухватили Цинка за щиколотки, зубы впились в его плоть, а вокруг быстро оживали растерзанные, разъятые на части обитатели склепов, вытряхнутые из гробов. Душу Чандлера затопили безграничные страх и отвращение; безжалостно перекраивая сознание, они превращали его в рассадник кошмаров. Психика инспектора, доведенная недостатком сна и наркотиками до предела напряжения, создавала чудовище за чудовищем, двигаясь по эволюционной лестнице вспять, на дно.
Один, другой, третий, четвертый – каждый следующий череп, вонзавший в Цинка зубы, был новой вехой на пути, ведущем к чему-то злобному и гнусному в человеке, от чего ему не удалось избавиться.
"Это не человек!.. не человек!.. ты не человек!.." – мелькало в голове у Цинка. Его сознание балансировало на грани безумия, откуда не было возврата, спина неудержимо сгибалась – и вот уже инспектор не мог стоять прямо.
– ...Человек!.. человек!.. будь... будь человеком! – повторял инспектор, отчаянно цепляясь за первую попавшуюся мысль, лишь бы не перейти запретный рубеж в сознании, лишь бы отбиться от стаи четвероногих недочеловеков, пожиравших его живьем. Цинк отчаянно уворачивался, разил направо и налево; хрустели ребра, проламывались черепа. Оставляя за собой кровавый след, он крушил, дробил и громил.
– ...будь человеком!.. выпрямись!.. ты должен... А ну стоять!..– гаркнул он, вложив в эти слова всю свою решимость. – Стоять, сволочь! Держать спину! В последний раз! Ну! СТОЯТЬ!
Побелевшими пальцами Цинк стиснул деревянное топорище.
– СТОЯТЬ!
Чандлер вдруг споткнулся, упал, поднялся, опять споткнулся, зашатался и выпрямился.
* * *
1:34
– Он здесь, – прошептала Элейн Тиз, впиваясь взглядом в экран, светившийся в комнате Джека Ома.
Инфракрасная камера засекла Чандлера. Хромая и опираясь на топор, как на костыль, инспектор приближался ко входу в Колодец.
"Он здесь. Он здесь", – повторила она, прижимаясь к стене прохода за дверью у самого поворота.
В руке она держала свежевальный нож.
Отпрянув как можно дальше от клетки, Лейн напряженно всматривалась в темноту. Диаметр колодца не превышал пяти футов. Решетка со скрипом поднималась, и эти звуки терзали измочаленные нервы Деборы. Потом пульсирующий красный свет, сочившийся с десятифутовой высоты в щель между краем колодца и неплотно прикрытой крышкой, смутно обрисовал две вывернутые скрюченные руки, сжимавшие прутья поднимающейся решетки.
Во мраке что-то хрустнуло, словно на зубах. По Деборину сторону решетки обнаружился рот, жующий откушенную крысиную голову. Тело грызуна корчилось во второй паре рук.
Дебора увидела, как из-под наполовину поднятой решетки выползает нечто двухголовое, и к горлу девушки подступила едкая горькая желчь.
* * *
1:35
Ввалившись в Колодец, Чандлер споткнулся и охнул при виде освежеванного трупа на жертвеннике. То, что совсем недавно было женщиной, превратилось в разделанную мясником тушу, алую от крови, натекшей из перерезанного горла. На месте лица поблескивало сплетение сведенных бледно-розовых мышц.
Чандлер затрепетал при мысли, что этот кошмар – Дебора Лейн.
И тогда Элейн Тиз ударила его ножом в бедро.
Крик, вырвавшийся у Деборы, дробным эхом отразился от стен и крышки колодца. Дебора поскользнулась в студенистой жиже, хлюпавшей под ногами, и две из четырех рук монстра схватили ее за горло.
Чандлер тяжело рухнул на пол, выронив топор. Тот с лязгом упал на камни и отлетел в сторону. Инспектор перекатился на бок, но к топору уже тянулись другие пальцы.
Дебора со скованными за спиной руками лежала навзничь. Тварь, усевшись ей на живот, вдавливала ее в грязь. Она отпустила голову Деборы только тогда, когда девушка захлебнулась.
По иронии судьбы от первого удара топора Цинка спасли наркотики: Чандлер был взвинчен до предела и реагировал на любую мелочь, будь то движение, деталь окружающей обстановки или звук. Громовой стук сердца, усиленный электроникой, и пульсация алого света странным образом сказались на чувстве времени инспектора: ему казалось, что все происходит медленно, как в кошмарном сне. Сейчас им двигал чистый инстинкт, пробудившийся в некоем унаследованном от рептилий глубинном центре мозга, и, когда по полу справа от головы Чандлера скользнула тень, инспектор инстинктивно увернулся.
В следующую секунду топор взметнул каменную крошку и искры там, где только что стоял Цинк.
Ухватившись за край жертвенника, Цинк поднялся – и проворно вильнул в сторону. Топор врезался глубоко в грудь Рике; труп встряхнуло.
Голый мужчина в налепленной на лицо коже, содранной с лица мертвой сестры, вновь кинулся на инспектора. Отчаянно хромая, стискивая зубы от нестерпимой боли, Цинк подхватил головоногого истукана.
Приняв удар на себя, глиняный идол с гулким звоном разлетелся под напором стали, усеяв пол круглой комнаты осколками и запорошив пылью. По Колодцу пошло эхо.
– Кончай его, Сид! – провизжал пронзительный тонкий голос из уст женской маски. Безумец схватился за лицо и сорвал ее.
– Помнишь меня, легавый? – прорычал Джинкс, замахиваясь на Цинка топором.
В миг этой внезапной смены образа Цинк уловил резкий, кислый запах пота, не похожий ни на один знакомый ему запах. Пот может говорить о тяжелой работе, о страхе. И о безумии.
Топор целил Чандлеру в пах.
Цинк заметил это слишком поздно и не сумел увернуться.
* * *
1:36
Собравшись с силами, Дебора выгнулась дугой и сбросила с себя Тварь. Послышались два глухих удара: перелетев через голову девушки, чудовище ударилось о кирпичную стену.
Пальцы, сжимавшие горло Деборы, ослабили хватку. Девушка извернулась и легла на бок.
Отсутствие волос и сбритые брови не обманули Цинка. Он узнал человека, напавшего на него в парке Стенли. Голый череп, крошечные точки зрачков, кривые зубы, впалые щеки, раздутые от ненависти ноздри – подлинное олицетворение Смерти.
Рубящий удар, нацеленный в пах Цинку, оказался лишь уловкой, отвлекающим маневром: в шести дюймах от мошонки топор замер, дернулся назад и вверх, прочертил дугу и взметнулся над головой инспектора.
И тут Вурдалак допустил ошибку.
Тень топорища, скользнувшая по его обритому черепу, на долю секунды воскресила в памяти Цинка злополучный вечер на бойне и Ирокеза. Топор, как тогда – нож, шел сверху вниз, и наркотики, обострившие мышечную память, позволили Цинку упредить удар.
Око за око! Кипя яростью, подогреваемой всем, что ему пришлось пережить, Чандлер левым предплечьем остановил опускающийся ему на голову топор. Правый кулак инспектора метнулся вперед и вверх, нырнул под мышку Вурдалаку, ему за плечо; Цинк крепко ухватился за свое левое запястье и с силой рванул на себя. Хрустнули кости руки, попавшей в силовой захват, и, услышав этот хруст, инспектор всадил колено больной ноги маньяку в пах. Вурдалака приподняло над полом и отнесло на другой конец комнаты.
Цинк потерял равновесие и свалился в отверстие в полу.
Отлетев назад, Сид Джинкс угодил в объятия "железной девы". Колючие шипы с отвратительным мягким чмоканьем пропороли тело насквозь и вышли из груди, разрывая ткани, ломая кости, проливая драгоценную кровь – кровь, дающую жизнь Элейн Тиз.
Джинкс закричал. Он кричал, и его голос становился все более тонким, детским:
– Элейн! Элейн! Елена! Мамочка! Боже, помоги мне!
Цинк с грохотом рухнул на деревянную крышку, та под его тяжестью раскололась надвое, и, точно на подбитом из зенитки летающем блюдце, он спикировал на ней в колодец. В момент приземления он услышал под досками характерный хруст ломающихся шейных позвонков.
Сверху неслось:
– Фредди! Рубен! Питер! Откопайте меня!
Насаженный на шипы "железной девы" человек кричал голосом четырнадцатилетнего мальчика.
* * *
В темноте слева от Цинка что-то пошевелилось.
Сжав кулак, Цинк другой рукой молниеносно схватил неведомое существо за горло и выдернул из ниши в стене.
Ему в объятия упала Дебора Лейн.
* * *
2:00
Пока Дебора с помощью Чандлера выбиралась из ямы, Скотланд-Ярд пошел на штурм. Наверху гремело гулкое эхо разрывов – это рвались гранаты с нервно-паралитическим газом. Из пасти "железной девы" доносились слабые стоны Сакса Хайда: "Мама! Мамочка! У меня кровь!"
Дебора посмотрела на Цинка, который следом за ней вылез из колодца.
– Что мы с ним сделаем? – спросил Чандлер.
– Пусть истечет кровью, – ответила Лейн.
Подражатель
16:12
В течение нескольких часов они обобщали факты, внося каждый свою лепту, и теперь пытались сложить части головоломки в целостную стройную картину.
Ранним утром Чандлеру ввели препарат, нейтрализующий действие наркотиков, и, хотя результат не заставил себя ждать, остаточное нервное возбуждение сохранялось. Инспектор сутулился на стуле в углу кабинета Хилари Ренд. В его организме – в паху, в головном и костном мозге, везде – гибли клетки. Цинк в жизни не чувствовал такой усталости. Перед глазами инспектора проплывали образы, над которыми он был не властен.
"Элейн! Элейн! Елена! Мамочка! Боже, помоги мне!"
"Фредди! Рубен! Питер! Выкопайте меня!"
Что последнее сорвалось с губ Сакса? Ах да. "Мамочка! Мамочка! У меня кровь!" Ключ ко всему.
"Невозможно поверить, что моя Дебора из той же семьи, – подумал он. – Цветы. Нужно до отъезда послать ей в больницу цветы".
С выражением горькой иронии Цинк поднялся со стула, подошел к столу старшего суперинтендента и взял в руки "Язык цветов" – книгу, найденную в Колодце, в обшитой сталью комнате Джека Ома. На титульном листе стояло: "Елене – с любовью. Хью. 1958".
Чандлер тяжело вздохнул. Ему вспомнились слова Деборы: "Больше всего на свете мама любила возиться в саду". В пятьдесят восьмом Елена встретила Хью Лейна и вышла за него замуж. "Счастливые дни, – подумал Чандлер, – вскоре обернувшиеся сплошным мучением".
Макаллестер спросил: чайку с печеньем? Цинк отложил книгу и взглянул на горца, протягивавшего ему поднос: серые фланелевые брюки, черные ботинки, свитер с треугольным вырезом, форменный галстук отдела расследования убийств. Чандлер утвердительно кивнул.
– С вами все в порядке? – спросил шотландец.
– Да, все хорошо.
– Вам бы полежать денек в госпитале.
– Не могу. Завтра я должен быть в Ванкувере и явиться в суд. Дело не терпит отлагательств. Вечером я улетаю. Честное слово, со мной все в порядке.
За столом Хилари напротив хозяйки кабинета сидел Брейтуэйт. Он просматривал бумаги, найденные Макаллестером в подвале: научные заметки, бессвязные жалобы на то, что Элейн Тиз несправделиво отнимает у Джека Ома время, лавкрафтов "Некрономикон" в собственном переложении Вурдалака, счета и планы преступлений Сида Джинкса, разработанные тщательно, до мельчайших подробностей.
– Самый тяжелый случай в моей практике, – заметил доктор, на миг отрываясь от бумаг.
– Вы ошибались, Уинстон, утверждая, будто дробление личности редко приводит к тяжким преступлениям, – сказала Хилари.
Брейтуэйт застенчиво покачал головой.
– Нет. Мне просто не хватило воображения сделать еще один шаг и задуматься над тем, не может ли психотик включить содержание более раннегоневроза в сиюминутныйразрыв с реальностью. Сколько на этом свете людей, столько и психологических типов.
– Надо ж так шизануться! – фыркнул Макаллестер. – Неужто никто ни о чем не догадывался?
– Человек задним умом крепок, – отозвался Чандлер.
– Это верно, хотя утешение слабое. Но мне кажется, между газетных строк очень ясно читается, что случилось с Хайдом.
Все выжидательно посмотрели на Брейтуэйта.
– С самого начала Саксу мешали жить два обстоятельства, – начал психиатр. – Врожденная, но скрытая до поры шизофрения, ибо проклятие Кийтов – не выдумка. И развившаяся у его матери совершенно беспочвенная боязнь того, что сын унаследовал от нее гемофилию. Это была попросту навязчивая идея, Сакс никогда не страдал ничем подобным, но с годами он убедил себя, что он гемофилик. Иными словами, бред Елены стал его бредом.
– Folie a deux, – вспомнил Чандлер. – Одни и те же бредовые идеи у двух близких людей?
Брейтуэйт кивнул.
– Это не редкость. Вы, конечно, понимаете, что, говоря "Сакс Хайд", я подразумеваю корневую личность – ребенка, рожденного Еленой Кийт.
– Физическое и психическое целое, – уточнила Ренд.
Брейтуэйт снова кивнул.
– С точки зрения психиатрии, – продолжал он, – в раннем периоде жизни Сакса можно выделить два поворотных момента. Первое: в критический пятый год жизни, когда формируется личность ребенка, мальчик страдал от побоев и сексуального насилия со стороны отчима. Вот что творилось в гараже за род-айлендским домом Лейнов, когда Дебора слышала крики брата. Насильственное мужеложство. Что, в свою очередь, привело к ломке наполовину сформированной личности Сакса Хайда.
Суть механизма развития невроза по типу дробления личности – в отсечении болезненного опыта от общего сознания и возведении вокруг него отдельной личности. Иногда различные аспекты одного травмирующего события порождают несколько новых "я", что и произошло в нашем случае. Затем каждая новая личность развивает собственное ощущение реальностисообразно своим психологическим особенностям. Иными словами, каждое из этих "я" может видеть себя кем или чем ему угодно.
– И Хайд в дополнение к основной личности создал еще три? – спросила Ренд.
– Да, сначала. Позднее появилась четвертая – Элейн Тиз.
– Вурдалака Хайд считал одним из Великих Древних Лавкрафта?
– Совершенно верно. Вурдалак олицетворял уход от реальности, свободу от нее.
– А Джек Ом, ученый, совершенный параноик, отгородившийся от мира двойной стеной машин, воображаемых и настоящих?
– Эта личность Хайда воплощала страх. Страх перед гомосексуалистами, посеянный в душе мальчика насилием, учиненным над ним Хью Лейном. И страх перед гемофилией, передавшийся ему от матери, Елены.
– И, наконец, Сид Джинкс. Эта личность олицетворяла... что?
– Злобу, – ответил Брейтуэйт. – Джинкс виделся Хайду психопатом, который ни перед чем не остановится, лишь бы отомстить обидчику.
– Почему Джинкс был англичанином? – спросила Ренд.
– Вероятно, он возник позднее прочих, после того, как группа прошлой весной перебралась из Род-Айленда в Лондон. А может быть, Хайд сделал Джинкса британцем просто для разнообразия, к чему часто тяготеют "расщепленцы". В случае составной личности отдельные "я" обычно различаются по возрасту, полу, расовой принадлежности, внешнему облику и этническим корням. Все это – вопрос кругозора больного. Повторяю: каждая такая личность видит себя как ей угодно, не ограничиваясь рамками реальности.
– Свобода. Страх. Злоба, – перечислила Ренд. – Три разных маски.
– Да. Их, в зависимости от предстоящей работы, станет выводить на сцену сознания Элейн Тиз. Впрочем, мы забегаем вперед: никакой Элейн пока нет. Но вот что важно: на этом этапе каждая из трех личностей знает о существовании других. Корневая личность Сакса Хайда – не забывайте, в этот ранний период он еще существует – их общий фундамент. Она же дает каждой из ипостасей возможность проявить себя: Сакс может по желанию надевать и снимать любую из масок. Но сами маски этого не могут. Покамест душевная болезнь мальчика – лишь безобидное средство бегства от действительности.
"Летом семьдесят первого допосвящения в Вурдалаки Дебора слышала, как Сакс упоминал Сида и Джека, – подумал Цинк. – Эти имена перепутались у нее с именами настоящих мальчишек из компании брата".
– А теперь, – сказал Брейтуэйт, – мы подходим ко второму решающему событию.
– Ритуальному погребению, – предположил Чандлер.
– Да. Уничтожившему корневую личность Сакса Хайда.
В эту минуту совсем в другой части Лондона у газетного киоска стоял молодой человек. Он внимательно изучал заголовки. Прессу наводняли истории об Убийце из канализации, Вампире и Джеке-Взрывнике. То есть о Саксе Хайде.
Молодой человек купил по экземпляру каждой газеты.
И пошел домой.
За окнами сгущались сумерки.
– Во время погребения, – рассказывал Брейтуэйт, – Сакс Хайд пережил полный разрыв с реальностью. Выражаясь научно, латентная наследственная шизофрения расцвела пышным цветом. С профессиональной точки зрения психиатра результат получился поразительный: сознание Хайда расщепилось вдоль тех же осей, что и раньше, при возникновении невроза составной личности, но его рассудок утратил способность управлять этими "я"...