Спасский Николай. Проклятие Гоголя

   Альфред мало смыслил в архитектуре, но ему нравились незатейливые строгие формы старой часовни. Он любил порядок. Однако капелла Альдобанини славилась не только архитектурными красотами. Рассказывали, что в 1910-е годы один из младших отпрысков этих Альдобанини взялся водить сюда дружков и подружек. Ради сильных впечатлений попробовали с покойниками. Потом началась война, все затихло. После войны от многочисленного и некогда богатого семейства не осталось почти никого. В Риме – пара старух, племянники перебрались в Америку. Хотя деньги на поддержание капеллы в сохранности переводились исправно. Именно здесь, под бдительным оком кладбищенских служб, за баснословную плату богатые мира сего удовлетворяли свои грешки.
   Ждать пришлось часа два, не меньше. Альфред был убежден, что на этом пятачке наблюдением занимались еще какие-то люди, но это его не беспокоило. Он привык доверять своей интуиции. Она его не подводила ни единого раза. Он знал, что эти люди, кто бы они ни были, не подозревали о его существовании. И, скорее всего, о существовании Гремина и девушек тоже.
   Наконец послышалось какое-то движение. Из ниоткуда образовалась тень. Она бесцеремонно уселась на пень в кустах напротив капеллы. С оттопыренными боками, значит, вооруженная, – принял к сведению Альфред и улыбнулся.
   От массивного мраморного ангела отпочковалась еще тень. Человек подошел к дверям капеллы. Осмотрелся. Еле слышно пошуршал ключом. Дверь приоткрылась. Тень проскользнула вовнутрь, прикрыв за собой дверь. Тусклая полоска света еле-еле обозначилась под дверью: так, зажгли фонарь. Угу, хорошо, отметил Альфред. Тень так же тихо выскользнула, на мгновение обнажив апельсиновую дольку тусклого света.
   Вскоре появился первый приглашенный. Высокий, пожилой мужчина. Он поприветствовал за руку, не снимая перчатки, человека, стоящего у дверей, и тот почтительно склонился. Мужчина потрепал его по плечу, что-то передал, скорее всего кошелек. Затем выпорхнула парочка персонажей помоложе. Кругленькие, лысенькие, в масках, они подталкивали друг друга: мол, посмотри сюда, нет, сюда. Страж у дверей остановил их движением руки, жестом приказал снять маски. Подчеркнуто пересчитал деньги. Что-то процедил, и Альфред уловил только одно слово: «убью».
   Следом пожаловали нестарый мужчина, прикрывавший лицо воротником плаща, по осанке военный, вместе с дамой: крупной, хорошо сложенной, с высоким бюстом, солидно колыхавшимся под шалью. Лицо было под маской. Этих страж встретил с особым уважением. Сам довел до двери, проводил внутрь.
   Последнюю гостью прикатили в инвалидной коляске. Альфред никак не мог сообразить, кто ее катит. То ли карлик, то ли ребенок. Потом сообразил: горбун, скрюченный вдвое, с огромной головой и тяжелыми ручищами.
   – Чао, каро, – просипел он стражу у дверей. Тот не возражал. Значит, заслужил право так приветствовать его.
   – Здравствуй, Пепино. Ты, я смотрю, все ближе к земле клонишься.
   – Да. Видно, час наступает.
   – Ну ничего. Не горюй. Мы тебе найдем хорошее местечко.
   – Да уж, вы заткнете в какую-нибудь дыру.
   Дама на коляске не проронила ни слова. Она была укутана в несколько пледов, голова под чалмой, огромные темные очки, нижняя часть лица – нос, губы, – скрыты в кашне. Ее закатили в капеллу, открыв вторую створку. Зашел и страж. Другая тень осталась на стреме на своем пне.
   Едва только дверь за гостями закрылась, Альфред вынул из кармана замотанный в несколько слоев бумаги кусок свежей пармской ветчины, развернул и аккуратно положил на ближайшую могилу. Ветчина источала такой аромат, что не прошло и двух минут, как за нее началась самая настоящая драка. Младший шпаненок покинул свое место, чтобы утихомирить разоравшихся кошек.
   Альфреду хватило этих секунд. Мгновенно он оказался у капеллы. Напряжение упругих ног, прыжок, легкое усилие рук – и он на крыше. Точнее, его там нет, потому что он врос в крышу. Крыша имела четыре слуховые окошка, стекла из них были давно выдавлены.
   Со своей позиции Альфред прекрасно видел и слышал все, что происходило внизу: и внутри капеллы, и снаружи. Его не видел и не слышал никто.
   Гости размещались между колоннами. Фонари вырезали в темноте тусклые пятна. У алтаря, посереди черного мраморного круга, стоял невысокий стол. На нем лежало человеческое тело, прикрытое плотным черным холстом.
   Страж – он же бандит – выступил вперед, и Альфред впервые сумел его хорошенько разглядеть. На поясе громоздкая связка ключей и тяжелый тесак в кожаных ножнах. Широкий в плечах, гибкий при кажущейся неказистости, короткие ноги, длинные руки, чуть не до колена. При такой фигуре ожидаешь увидеть волосатую рожу гориллы, но ничего подобного. Лицо было вполне осмысленное. Лоб высокий, прямой нос, тонкие, словно резанные по живому губы, крупные зубы, угловатый подбородок.
   Неожиданно бандит обернулся: его голова несла на себе печать страшного увечья. Вся левая височная доля была сплюснута. С такой травмой редко выживают. Не став идиотами – и того реже.
   Настоящий Квазимодо. Альфред его так и окрестил для себя. Могучий торс, мощные руки, узкие бедра. Скорее всего, из семьи циркачей.
   Квазимодо между тем наставлял:
   – Повторяю для тех двух господ, кто сегодня впервые, – он с неодобрением кивнул в сторону толстеньких педиков. – Вы оплатили свой вход, и каждый из вас имеет право на сорок минут времени. Не больше, не меньше. Во-вторых, не шуметь и не мешать окружающим. Если что-то не так, Гатто Морто будет постоянно около двери. Я тоже буду поблизости. Наконец, на теле не оставляйте следов. Никаких надрезов, разрывов, изъятия органов. И еще. Уходя, я закрою вас на замок. В интересах вашей собственной безопасности. Ровно через четыре часа я вернусь и выпущу вас. И вы все забудете. Вы меня поняли?
   Квазимодо внушительно пошевелил руками в боковых карманах своего бушлата. Обозначились две массивные пушки. Скорее всего, американские кольты или немецкие парабеллумы. Альфред скривился: «Господи, до чего итальянцы любят позу».
   – Повторяю, мелкая ошибка – штраф. Крупная ошибка – вы больше никогда сюда не попадете. За разглашение тайны вы платите жизнью. Все понятно?
   Посетители закивали, а пожилой мужчина, сопровождавший высокую стройную даму, сказал:
   – Хватит, Ренато. Ты лучше поговори с теми двоими. Мы-то с тобой столько лет знаем друг друга.
   Квазимодо, оказывается, звали Ренато. Он изобразил подобие улыбки:
   – Не прогневайтесь, ваше превосходительство, таков порядок. С меня требуют, чтобы я каждый раз повторял правила. Мне тоже не хочется терять работу.
   Альфред точно где-то видел это лицо. И не в светской хронике. Его превосходительство протянул несколько банкнот, которые тут же исчезли в глубоком кармане Ренато.
   – Покорнейше благодарю.
   – Что нас сегодня ждет?
   – Вполне приличный товар. Видимо, бездомный актер. Приезжий. В Риме с полгода, бродяжничал. Лет тридцать пять. Вполне приличное тело. Мы его помыли.
   – А погиб как?
   – С цыганами, знаете, что на Монтечелио раскинули лагерь, повздорил. Похоже, они его и убивать не собирались. Неудачно под нож попал. Так что тело целое.
   Квазимодо неизвестно откуда вытащил огромную четырехчасовую свечу, зажег ее и поставил в основании тела. В очередной раз сурово смерил взглядом педиков, которые откровенно поеживались, и неслышно выскользнул через дверь. Ключ провернулся на положенные два оборота.
   Альфред не раз участвовал в некрофилических оргиях. Они его раздражали. Он был брезглив. Его тошнило от одного запаха. Хотя острота в ощущениях была. Это правда. И ощущение опасности. Ну, да как бы то ни было. Сейчас его интересовало, что собирались предпринять его знакомые.
   Альфред догадывался, что Квазимодо, хотя и пригрозил оставаться поблизости, пошел отдавать деньги местному барону. Таков был закон кладбища: деньги отдавались сразу. Конечно, Квазимодо мог попробовать и заначить. Только вряд ли. Здесь не шутили.
   В любом случае он бы получил свой процент. И со своей Изольдой или Эсмеральдой – в воровских республиках, и особенно на кладбищах, обожали звонкие женские имена – отправился бы в ближайший трактир. Или, прикупив плетеную трехлитровую бутыль дешевого, но приличного кьянти, отпраздновал бы заработок со своей подругой дома. То есть в одной из заброшенных могил. Под утро Квазимодо должен вернуться выпустить гостей, хорошенько обыскать оставшегося на стреме Мертвого Кота – не выпал ли и тому какой магарыч. Да, и проверить состояние тела: в порядке ли, не осталось ли следов.
   Добрую четверть часа никаких звуков из-за колоннады, где прятались Гремин и девушки, не раздавалось. Наконец отслоилась тень. Улучив удобный момент, в несколько неуловимых движений Гремин подкрался сзади к Мертвому Коту. Тот что-то почувствовал, привстал. Но поздно. На шее бандита замком сомкнулась левая рука Гремина. Шикарный прием! – восхитился Альфред. Он бы в таком положении попросту свернул голову противнику. А Гремин, придушив Мертвого Кота, вынул из кармана шприц и сделал тому укол.
   «Так, будет спать до утра, сучонок, – подумал Альфред. – Значит, мы здесь остаемся по сути вдвоем. Девки не в счет. Складненько».
   Из прикрытия показались девушки. Вместе они оттащили тело внутрь колоннады.
   Гремин поставил одну девушку у дверей в капеллу, второй указал на прежнее место, в колоннаде. Сам надел скромную черную маску, достал из кармана ключи и, стараясь не шуметь, вставил в замок. Повернул. Створка отворилась бесшумно. Спокойно, без суеты Гремин вошел и прикрыл за собой дверь.
   Пиршество было в полном разгаре. Гомики, голые, занимались любовью на столе. Степенный мужчина и интересная женщина средних лет, тоже голые, пытались совокупиться на мраморном полу, пристроив покойника третьим между собой. Благообразный старичок мастурбировал. Парализованная, усевшись на полу, одной рукой поглаживала покойника, другой ласкала собственные гениталии. Ее черная бархатная юбка была задрана. Единственный, кто оставался безучастным, – камердинер-горбун. Наверняка при оружии. На месте Гремина, Альфред занялся бы им в первую очередь. Все подняли головы.
   – Дамы и господа, минуту внимания. Не волнуйтесь! Я представляю отдел специальных расследований Корпуса карабинеров. – Французский акцент Гремина мог выдавать его за выходца из Пьемонта. На уровне головы он показал всем свой жетон. «Беретта» тоже выглядела внушительно.
   – К вам у нас нет никаких претензий. Вы – уважаемые люди, и чем вы занимаетесь в вечернее время – ваше личное дело. Вашей совести и вашего духовника. Меня как комиссара это не касается.
   Тот, кого называли «его превосходительством», успел надеть трусы и, видимо, чувствовал себя лидером этой маленькой группы. Он выступил вперед и собрался что-то спросить, но Гремин движением подбородка дал ему понять, что нужно вернуться на место. Затем обратился к даме в коляске:
   – Сударыня, скажите вашему камердинеру, если он что-то выкинет, я буду стрелять без предупреждения. Пусть он аккуратно достанет из кармана свой пистолет и положит его вот сюда. И нож тоже. И кастет. Ладно? Если мы не хотим неприятностей. Ни для кого из присутствующих.
   Старуха что-то прошептала горбуну. Тот поскрипел в ответ. Женщина чуть повысила тон.
   – Не надо, не спорь…
   Полувыпрямившись и метнув злобный обезьяний взгляд на Гремина, горилла выложил на пол пистолет, почему-то советский ТТ, длинный кинжал и внушительных размеров кастет.
   – Сейчас вы его свяжете. А после я объясню, что мы будем делать. Спокойно: никому из вас не грозит ни малейшая опасность.
   – А зачем связывать-то? – осведомился его превосходительство.
   – Я не хочу, – объяснил Гремин – чтобы он бросился мне на спину. Иначе мне и моим сотрудникам придется стрелять. Будет шум. Пистолеты у нас без глушителей. А где шум – там скандал. Вы же не захотите, чтобы в завтрашнем «Темпо» или «Мессаджеро» на первой полосе были помещены ваши фотографии.
   Вместо ответа мужчина деловито поинтересовался:
   – Где взять веревку?
   – Держите!
   Гремин бросил ему моток, и бывший военный не без сноровки принялся обвязывать руки и ноги горбуну. Тот было попробовал сопротивляться. Гремин пристально глянул на старуху. Она успокаивающе, по-домашнему положила руку на голову своему камердинеру. Слуга успокоился. Мужчина веревки не пожалел и обвязал беднягу на славу.
   – Ну, а теперь послушайте. Среди вас находится человек, который скрывает секретные документы, содержащие опасную для государства информацию. Нам известно, что это женщина, средних лет, из света. Мы располагаем ее приметами и можем опознать ее в считанные секунды. Если она признается сама, остальные благополучно отправятся по домам, а синьору мы задержим для разговора.
   – А если ее здесь нет? – снова подал голос его превосходительство.
   – Тогда считайте, что вам не повезло…
   – Что за приметы? – нервно спросил его превосходительство.
   Этот привык командовать, при любых обстоятельствах, даже самых несуразных. Но за его назойливостью скрывалось и нечто иное. Тревога, что все затеяно с единственной целью – зацепить его. Напрямую или через спутницу.
   «Поставь этого вояку на место. Будет мешать», – мысленно посоветовал Альфред. И Гремин, очевидно, думал о том же.
   – Послушайте, генерал, – обратился Гремин к его превосходительству по воинскому званию, и Альфред вспомнил: ведь это же генерал Камилло Кальдерони, до недавнего времени начальник Главного штаба ВВС. – Если хотите, завтра вы можете позвонить командующему Корпусом карабинеров и задать ему интересующие вас вопросы. А пока не мешайте. Вы меня поняли?
   Генерал уныло кивнул. Стал уже в плечах и в трусах смотрелся вовсе не по-генеральски.
   – Итак, приступим. Сударыни, – Гремин обернулся к старухе и крупной интересной даме средних лет. – Вам придется обнажить грудь.
   Та, что помоложе, попробовала возмутиться:
   – Вы что себе позволяете, молодой человек! Я гражданка Италии (представители знати во всех странах мира очень любят нажимать на то, что они граждане). – Существуют правила приличия. Я не позволю вам злоупотреблять вашим служебным положением. Я буду жаловаться.
   Гремин пресек нервную вспышку с филигранной дозировкой жесткости и корректности:
   – Сударыня, заверяю вас, что моя просьба не несет в себе ничего предосудительного. По нашей информации, у дамы, которая нас интересует, должно быть родимое пятно на левой груди. – Он ужесточил тон. – Что же касается правил приличия, на таком фоне, – Гремин рукой с пистолетом обвел сцену, – ваше замечание мне кажется сильно неуместным. Если хотите жаловаться, пожалуйста. Вообще-то я бы предпочел провести операцию побыстрее. Защита общественной морали не входит в мои служебные обязанности. Если же вы настаиваете, я буду вынужден арестовать всех. Основания у меня имеются. Вы будете препровождены к нам в комиссариат и помещены в камеры предварительного заключения. Утром всех, кстати и мужчин, официально освидетельствует наш врач. Это по правилам.
   – Голос Гремина звучал откровенно грозно. – Вы настаиваете?
   Генерал поспешил громким шепотом одернуть свою подругу:
   – Не валяй дурака, Франчи! Обнажи грудь. От тебя не убудет, – уж он-то знал, где и какие родимые пятна были у его любовницы, и не скрывал облегчения.
   – Как скажешь, – не без кокетства, обращаясь то ли к Гремину, то ли к своему спутнику, согласилась женщина.
   Она молча выступила на шаг вперед и медленно развела руки. Она успела натянуть юбку, но под шалью не было ничего – ни блузки, ни лифа. В блеклом свете кожа казалась пергаментной. Сорок-то ей исполнилось. Тем не менее груди ее впечатляли. И возбуждали. Тяжелые, похожие на дыни. Явный признак примеси восточной крови.
   «Сицилийская штучка. Породистая, сука», – Альфред впервые за вечер почувствовал приятное шевеление.
   Понятно, что никаких родимых пятен на груди не было.
   Все повернулись к старухе.
   – Я не буду раздеваться. Хотите, раздевайте силой. Хотите, доставляйте в полицейский участок.
   Она успела перебраться в коляску и привести себя в порядок. Почти мужской голос, густой, прокуренный.
   – Княгиня, я прошу вас, не устраивайте сцен! – грозно-умоляюще пропел генерал.
   Гремин оборвал его инициативу:
   – Обождите!
   Гремин поднял с пола фонарь, посветил старухе в лицо. Произнес вполголоса:
   – Княгиня Делла Ровере. Княгиня-мать. Вдовствующая княгиня. На инвалидной коляске. Как же мы сразу не догадались! – затем словно очнулся. – Значит так. Княгиню мы ненадолго задержим. Она ответит нам на некоторые вопросы. Можете не раздеваться.
   – Я ничего не скажу.
   – Остальные свободны. – Гремин проигнорировал старуху. – Сейчас мои сотрудники сопроводят вас до двери. И не делайте глупостей. Сотрудники у меня молодые, неопытные. Разницу между сопровождаемым и конвоируемым нечетко усвоили. Могут и выстрелить.
   Люди стали суматошно одеваться. Княгиня сидела как на пьедестале, с обреченностью каменного истукана, опустив голову. Не протестуя и ни на кого не глядя.
   Одевшись, генерал подошел к княгине, щелкнул каблуками, наклонил голову.
   – Княгиня, извините, но я должен повиноваться. Я человек военный. Закон есть закон.
   – Я вас понимаю, – неживыми губами, замогильным голосом выговорила княгиня. – Ступайте с богом. Со мной все будет в порядке.
   За дверями поджидала Евгения с пистолетом. Лицо закрыто платком. Она построила всех гуськом и, пристроившись сзади, повела к потайной двери.
   «Если это княгиня Делла Ровере, тогда все сходится», – смекнул Альфред.
   Еще была княгиня-дочь, типичная римская нобиль-донна средних лет, откровенно стеснявшаяся матери и всячески оберегавшая своих детей от общения с бабушкой. Старая княгиня имела резиденцию в роскошной, хотя и порядком запущенной вилле на виа Кассия, дочь – в небольшом палаццо, в центре, на углу Корсо и виа Фраттина.
   Когда шаги стихли, княгиня, стряхнув апатию, обратилась к Гремину:
   – Ну так что вы от меня хотите? Давайте быстрее. Скоро рассветет. – Из ее глаз выплеснулась молния. Таков был заряд ненависти, который она метнула в Гремина.
   «Не повезло парню», – ухмыльнулся Альфред.
   – Значит, так, княгиня, прежде всего успокойтесь. Никто вам не хочет причинить никакого вреда. И сама по себе вы никому не нужны. Абсолютно. Это первое. – Княгиня тяжело дышала. – Второе: мы понимаем, что у вас определенное положение в обществе и никто не допустит скандала вокруг вашего имени. Вам вряд ли будет приятно, если мы вас оставим здесь, рядом с этим растерзанным трупом. Вашему верному Санчо Пансо достаточно одного укола, чтобы он нам не мешал.
   Кстати, хорошая мысль. Пусть отдохнет. Бессонная ночь в его возрасте – это тяжело.
   Гремин достал из кармана все тот же шприц, ампулу, пощелкал, разбил, втянул лекарство. Горбун попробовал было дергать ногами, но одного грамотного удара в пах было достаточно, чтобы он затих. Княгиня зашипела, но на визг перейти не посмела.
   – Так вот, уважаемая княгиня, сейчас нам никто не мешает. Господин средних лет с квадратным лицом, на которого вы, судя по всему, возлагаете надежды, придет не скоро. Так что мы с вами вдвоем.
   Альфред усмехнулся: «Пока я вам мешать не собираюсь. Даже если ты захочешь изрезать старушку на кусочки, поджарить и съесть».
   – Что вам от меня нужно? – без прежней ненависти, еще глуше взмолилась старуха.
   Ей было лет шестьдесят пять, высокая, крупная, широкой кости. Такой тип частенько встречается в британских герцогских домах, в итальянских реже. Лошадиное лицо, большой нос, выпуклые глаза, хищные плотские губы, хорошие зубы, желтые. Длинная, видно когда-то красивая, морщинистая шея. Под блузкой дорогой плотной материи угадывались полные отвисшие груди без бюстгальтера и живот горшком. Ноги в дорогих немодных туфлях безжизненно упирались в подножку качалки. Что с ней приключилось – хрен ее знает. Рассказывали – автокатастрофа. А, скорее всего, под предлогом инвалидности она попросту спряталась в свою скорлупу. И целиком отдалась своему пороку.
   И, конечно, руки – с мужскими кистями, узловатыми пальцами, обвитые синеватыми венами. И ногти – почему-то покрашенные ярко-красным лаком. Зловещая старуха.
   – Чего я от вас хочу? Отвечу. Вы располагаете документом, касающимся жизни одного великого русского писателя. Мне этот документ нужен. Зачем? Почему? Вас не касается.
   Старуха не выдержала, вклинилась:
   – Но вы же – не русский!
   – Вас это не касается. У вас есть документ, и мне он нужен. Я документ получу, чего бы мне это ни стоило. Вы серьезно облегчите мою задачу, если раскроете тайну, где вы его прячете.
   Старуха долго шевелила губами, потом подняла тяжелые брови. Альфред наблюдал происходящее, как заправский спектакль.
   – Ну а если я вас не послушаю? Если я расскажу обо всем полиции?
   – Ради бога, вам это будет несложно сделать, когда полиция обнаружит вас здесь. Уголовное расследование и тюрьма вам не светят, а вашей репутации, точнее – тому, что от нее осталось, будет нанесен непоправимый урон. А потом я приду вас навестить у вас дома, в спокойной обстановке. И никакая охрана вам не поможет. Мы с вами обо всем договоримся. Хотя, пока с вами будет разбираться полиция, я и без вашей помощи найду документ. Перестучать стенки, проколоть длинной иглой подушки, диваны, обои, вскрыть полы, перетрясти книги – для профессиональной команды работа часов на восемь. Так что решайтесь, княгиня.
   Княгиня явно мучалась.
   – Хорошо. Если я соглашусь, где гарантия, что вы не обманете меня?
   – Княгиня, вы как умный человек понимаете, что мне скандал нужен не больше, чем вам. Если вы сейчас точно укажете, где хранится документ, я отправлюсь к вам, – до вас по пустой дороге минут тридцать. Кстати, к вам вопрос: есть ли в доме слуги, собаки, как открываются двери и так далее. Самое позднее через два часа я возвращаюсь сюда. И доставляю вас домой. Только предупреждаю: не вздумайте дурить. Все схвачено, княгиня. За вами наблюдают сверху…
   Княгиня вздрогнула и судорожно перевела взгляд вверх. На какой-то момент Альфреду стало не по себе. Неужели вычислил? Вот сучонок! Уверенно блефовал.
   – А для надежности давайте-ка я вас обыщу и свяжу.
   Обыск Гремин провел мигом. При старухе оказался длинный, пятнадцатисантиметровый стилет. Чувствовалось, ей безумно хотелось пустить его в ход… Потом Гремин аккуратно перевязал старуху веревкой так, чтобы освободиться сама она не смогла ни при каком усилии. Перехватил веревкой колеса.
   – Ну так что, княгиня, вы решили? – спросил он.
   – Я все скажу, – ответила старуха. – Знаете мою виллу на Кассии?
   – Да.
   – Помимо Пепино, – княгиня кивнула в сторону горбуна, – у меня только горничная. Моего возраста, совершенно глухая. Она уже спит и ничего не услышит. Вот ключ, – она указала глазами на сумочку, – но можете и перелезть через ограду, как хотите.
   Княгиня показала ключи от ворот, от парадной двери, от темного входа.
   – Собак нет.
   – Точно?
   – Уверяю вас.
   – Стрелять буду сразу, не разбираясь, кто это – собаки, люди, дети.
   – Я поняла. Собак нет.
   – Хорошо.
   – Поднимаетесь на второй этаж. Можете зажечь свет. Говина все равно не проснется.
   – Она у вас что, с Сардинии что ли?
   – Да, сарда.
   – Хорошо. Поднялся на второй этаж. Что дальше?
   – Проходите в мою спальню, там секретер. Вы его сразу узнаете. Красивый секретер венской работы второй половины XVIII века. Вот этим ключиком, – она указала на четвертый ключик на связке – один за другим, начиная с правого верхнего, против часовой стрелки, по кругу вы открываете все ящики.
   – Что значит – по кругу?
   – По кругу – обходя сначала внешний периметр, потом второй, внутренний. Завершите в центре.
   – Понял.
   – Когда открыли все ящики, в том же порядке, один за другим вы их выдвигаете. Ровно наполовину.
   – Хорошо. Выдвинул. Ключ где остается? Я его вынимаю?
   – Нет. Остается в последнем ящике.
   – Ладно.
   – Теперь вам нужно аккуратно потянуть на себя карниз, обрамляющий плоскость стола.
   – Так.
   – Берясь за карниз, вы вытягиваете нижнюю часть столешницы. В ней – углубление. Неглубокое. Сантиметра два. Там вы обнаружите папку с документами. Среди них конверт, на котором написано одно слово: «Гоголь». Это то, что вы ищете.
   Альфред чуть не подпрыгнул на крыше, так ему захотелось все бросить и помчаться на виллу Делла
   Ровере. Но он хотел довести эту историю руками Гремина, пусть Гремин и заберет документы.
   – Хорошо. Я постараюсь обернуться как можно быстрее. Как только я заберу документ, я вернусь сюда, и мы вас сразу доставим за ограду кладбища. Сидите тихо.
   Гремин вернулся часа через два, такой же невозмутимый, только сильно запыхавшийся и порядком грязный. Ему навстречу, вопреки всем мерам безопасности, выбежали Евгения и Марианна.
   – Ну что?
   – Все в порядке. Документ у нас.
   Альфред не сомневался. Он широко осклабился во весь свой зубастый рот: «Сообразительный паренек и действует грамотно. Но физическая подготовочка слабовата. Вот ее-то завтра мы и проверим. Посмотрим, кто кого».
   Пока они откатывали старушку и отволакивали ее верного слугу, Альфред успел так же бесшумно, пружинисто, как мячик, спрыгнуть вниз. Несколько шагов – и, не замаравшись, не запыхавшись, он оказался по ту сторону ограды. Ему предстоял путь на вия Кассия. А потом можно заняться самим Греминым. Не спеша, для души. И почитать документик, хотя, в принципе, что в нем?