– Откуда ты знаешь?
– Да я и не знаю. Просто догадываюсь, Брук. Кто-то очень не хотел, чтобы вот это всплыло.
– Кто именно?
– Не знаю. Но, думаю, тот, кого вся эта чертовщина задевает больше всего.
Мы сидели, глядя на экран. Брук говорила так, словно находилась где-то далеко-далеко:
– Нужно выяснить, кто этот мужчина и кто эта женщина.
Я в полной мере оценил остроту постановки вопроса. Истинный Шерлок Холмс. Не удержавшись, я крайне неразумно позволил мыслям прозвучать вслух. Брук испепелила меня взглядом, однако промолчала. Молчала она долго, потом все-таки заговорила. И сказала именно то, что думал я сам, но что совсем не хотел слышать.
– Знаешь, должно быть, твоя доктор Тобел каким-то образом во всем этом замешана.
Моя доктор Тобел!
– Что ты имеешь в виду под «замешана»? – уточнил я.
– Пленка же у нее. И она ее тщательно хранила.
– И что же из этого?
– А то, что она не просто так на нее наткнулась. Ведь это явное изнасилование, что, как мы с тобой оба прекрасно понимаем, совершенно противозаконно. А следовательно, должна существовать причина, по которой она не сообщила об этой истории в полицию.
– А может быть, она сообщила.
– Не думаю. Тогда у нее не было бы причин хранить кассету. И ей не пришлось бы прятать ее в банковском сейфе. Это секрет, Нат. И должна существовать причина, по которой доктор Тобел его хранила.
– Хранила вплоть до настоящего момента, – уточнил я.
– Именно. До вчерашнего дня.
Пленка закончилась.
– Все, – подытожил я и включил перемотку.
Завибрировал пейджер. Тим.
– Я сейчас не полечу. Вернусь позже, – говорил я в трубку. Брук сидела рядом со мной на диване, скрестив ноги, целиком погруженная в свои мысли.
– Почему же?
Голос Тима Ланкастера звучал раздраженно.
– У меня здесь умерла подруга…
Пауза. Потом Тим произнес:
– Мне грустно это слышать.
– И я хотел бы задержаться до похорон.
Снова пауза. Тим пережевывал информацию.
– И когда же вернешься?
Я на секунду задумался.
– Сегодня четверг. Она… она еврейка. Поэтому похоронить ее должны не позднее вечера пятницы. Ты же понимаешь, для них суббота…
– Так ты еврей?
– С фамилией Маккормик? Знаешь, вряд ли…
– Ну, так твоя мать вполне может быть… как бы там ни было, а ты мне нужен здесь, в Атланте. Причем не позднее завтрашнего дня.
Я молчал. Это уж слишком – даже для Тима.
– Тим…
– Да-да. Мне необходимо, чтобы в Атланте был кто-то хорошо знакомый с ситуацией в Балтиморе. Нужно координировать лабораторную работу между здешними ребятами и центром. И я хочу, чтобы в Атланте заправлял именно ты.
Совершенно очевидно, что в Атланте я был не нужен. Он и сам мог прекрасно «заправлять», как он выразился, из Балтимора.
– Этот человек был одним из самых значительных…
– Понимаю. Знаю. Но дело выходит из-под нашего контроля. Вмешивается ФБР…
– И притащил его именно ты, – раздраженно заметил я. Повернувшись к Брук, изобразил губами: – Ф-Б-Р.
– Я же вчера тебе уже говорил, что вовсе не я их притащил. Впутали их мои боссы – наши с тобой боссы.
– Это одно и то же.
– И кроме того, оно даже к лучшему. Возьмут на себя часть нагрузки. Тем не менее, необходимо держать марку, а следовательно, ты нужен в качестве «пупа земли».
– Если я так нужен в каком-то качестве, то верни меня на место, в Балтимор. Я боевой офицер, а не…
– Ты же понимаешь, что этого сделать я не могу.
– Я понимаю, что ты этого сделать не хочешь.
Молчание.
– По крайней мере, позволь мне остаться, чтобы разобраться до конца с историей Глэдис Томас.
Я хотел было рассказать ему о кассете, о странных обстоятельствах смерти Хэрриет Тобел, но решил этого не делать. Тим и так очень недоволен моим поведением, так что совершенно незачем наводить его на мысль о том, что я ввязываюсь в теорию заговора. Во всяком случае, пока.
– Судя по всему, там особенно и не с чем разбираться. А если и есть, это дело полиции, а вовсе не сотрудников Центра контроля и предотвращения. Не забывай о должностной инструкции.
Мне очень захотелось напомнить Тиму, что должностная инструкция предписывает нам определять и предотвращать угрозу здоровью граждан, но я в очередной раз сдержался.
– Кроме того, в Атланте ты мне нужен для того, чтобы в случае необходимости оперативно оказаться в Луизиане. Там зарегистрировано несколько случаев западно-нильской лихорадки. Еще неизвестно, как там будут разворачиваться события.
– Так что же все-таки, Тим? Я нужен в Атланте, чтобы координировать лабораторную работу или чтобы ошиваться в ожидании чего-то неопределенного?
– И для того, и для другого.
Да, все тот же Тим Ланкастер. За словом в карман не полезет, на все найдет ответ. А правда – то, что он хочет убрать меня подальше от событий в Балтиморе, – ни за что на свете не сорвется с его губ.
– Ну ладно. Значит, говоришь, похороны завтра? Тогда оставайся. Но не позднее субботы прилетай в Атланту. И сразу мне позвони.
– Хорошо, – покорился я, прекрасно понимая, что не успею к этому времени уладить дела в Калифорнии.
А если не улажу, то ни за что не уеду в чертову Атланту. Так что дуче еще подождет моего звонка.
– Ну что?
Брук стояла в кухне возле стола, внимательно глядя на меня и одновременно помешивая что-то в миске.
– У меня здесь неотложная работа. По меньшей мере, до субботы.
– Молодец. А что произойдет в субботу?
– В субботу мне предстоит быть в Атланте.
Брук на секунду задумалась.
– Это дает нам еще целых два дня.
– Дает нам два дня? Нам?
Она засунула в рот ложку мюсли.
– Я по ночам обычно сплю. А если уж не спала всю ночь, то, значит, дело того стоит. Значит, это важно.
– Что важно?
– Нат…
– Я серьезно. Чем мы здесь занимаемся? Что важно?
Слова мои звучали резко, и я сам невольно подумал, что не слишком-то ласков с этой женщиной. Не спрашивайте почему. Может быть, потому, что все рушилось и вокруг меня носились обломки. А может, потому что расстроился из-за смерти – или убийства? – доктора Тобел. И из-за того, что она оказалась замешана в какой-то по-настоящему грязной истории. Или все-таки я до сих пор не простил Брук ее прошлогоднего ухода и хотел ее вернуть?
Как бы там ни было, мне было очень нехорошо, и я просто срывал зло. Сознаю всю зрелость и обоснованность собственного поведения.
– Что ты ко мне привязался? Я просто стараюсь тебе помочь.
– Вовсе не привязался, а просто хочу знать, с какой стати ты строишь из себя героя.
– Что? Я строю из себя героя? Да я же помогла тебе сделать твою чертову работу, доктор!
Она явно начинала злиться по-настоящему, уже почти закипая. Под этим раскаленным взглядом я почувствовал собственную вину.
– Ну ладно, Брук, хватит…
– Знаешь что? Катись ко всем чертям!
– Брук!
– Забирай этих сраных собак, – она махнула рукой в сторону двух несчастных такс, сейчас уже совсем проснувшихся и растерянно наблюдавших за безобразной сценой, – и отправляйся в мотель или куда тебе угодно. Иди вынюхивай по городу, кто убил твою драгоценную наставницу. Потому что дело сейчас именно в этом, разве не так? Вовсе не в неизвестной, смертельно опасной болезни! Теперь уже проблема стала твоей личной, Нат. – Голос Брук зло, обиженно и даже несколько издевательски зазвенел. – Личной!
«А ну ее! – подумал я. – Ну ее к черту, эту красивую Брук Майклз! Раз она не может понять, что конкретно волнует меня, не может или не хочет понять даже собственной мотивации, почему она вмешалась во всю эту запутанную историю. Конечно, она добра, сочувствует и мне, и доктору Тобел, волнуется по поводу вспышки болезни. Но в то же самое время она – просто конъюнктурщица, ничем не лучше всех остальных. Будущий Тим Ланкастер, но только очень красивый – с шикарным бюстом, длинными ногами, ослепительной улыбкой, да к тому же еще и наделенный даром красноречия».
Я кипел от негодования, однако не позволил себе ни единого злого слова в ответ. Просто встал и направился в спальню за вещами. Взвалил на плечи две сумки и вернулся в гостиную. Брук продолжала сидеть на диване с решительным и отчаянно злым выражением на лице; на меня она не смотрела.
– О таксах можешь позаботиться сама. Если хочешь, сдай их в собачий приют, мне плевать.
Я резко повернулся и ушел, сам удивляясь, как легко ломаются отношения.
58
Итак, два дня. Всего лишь два дня на то, чтобы выяснить, кто насильник, кто жертва и какое отношение все это имеет ко мне лично. Два дня на то, чтобы установить связь видеозаписи с событиями в Балтиморе, узнать, каким именно образом замешана в деле Хэрриет Тобел и связана ли с этим ее смерть. Два дня на то, чтобы точно определить, почему именно я вел себя с Брук как самый последний осел. Два дня на то, чтобы рассудить, почему мне так хотелось выступить тем самым героем, одиноким ковбоем, сражающимся за рамками системы, – тем, кто всегда добивается успеха, получает всю славу и любовь прекрасной девушки.
Беда лишь в том, что и успеха я не добился, и девушку потерял. Зато сохранил собственный гонор. Хотя, конечно, мог бы уже и научиться, как себя вести.
Я рулил к университету, к следующей эмоциональной пропасти. Печальная истина заключалась в необходимости разговора с Элен Чен. Ведь именно она, скорее всего, обладает какой-нибудь информацией о Хэрриет Тобел и о странной палате № 3 в университетском госпитале.
Должен признаться, что, поднимаясь по ступеням корпуса Хейлмана, я чувствовал себя откровенно погано. Будь моя воля, я ни за что не составил бы такой распорядок дня: от ссоры с Брук Майклз к разговору с Элен Чен. Но ведь герои должны быть храбрыми, разве не так?
В лаборатории доктора Тобел теплилась жизнь. Там были Йонник, та студентка, которую я видел вчера, и другие студенты, с которыми я еще не встречался. Но чего-то, конечно, недоставало, хотя я и не мог точно определить, чего именно: реальным ли было это отсутствие, или же существовало только в моем воображении. Капитан этого корабля лежал на анатомическом столе в нескольких милях к югу. Отсутствие его ощущалось сразу. И тем не менее, я вовсе не был уверен, что в лаборатории уже знали о смерти.
В этот миг я увидел Элен и понял, что она в курсе событий. Выглядела она, скажем так, потрясенной: глаза покраснели и распухли, а лицо, наоборот, осунулось. Зрелище меня даже тронуло: оказывается, Элен Чен, самая холодная и отстраненная из женщин, способна на чувства.
Она поймала мой взгляд, с усилием улыбнулась и кивнула в сторону кабинета профессора. Я послушно вошел, а она плотно закрыла за нами дверь. И сразу заплакала, не сдерживая слез.
– Не могу поверить, – прошептала она.
– Я тоже.
Я действительно не мог поверить в смерть доктора Тобел. И не мог осознать одновременное присутствие в собственной жизни двух потрясенных и растерянных женщин.
Наступил тот самый момент, когда нужно и можно было обняться, однако никто из нас двоих не пошевелился. Просто говорили самые дежурные слова – о том, какое это потрясение и как нам горько. Я ощущал нашу близость, хотя и не мог сказать, откуда она происходила – то ли от общего горя, то ли от моего разрыва с Брук, то ли эта близость действительно существовала. Но «быть близким Элен Чен» – вовсе не то, чего мне бы хотелось. Тем более, что впереди у меня оставалось всего лишь два дня, а работы было невпроворот.
– Невозможно представить, что теперь произойдет с лабораторией, – заметила Элен. – «Трансгеника» и Бюро по контролю за продуктами и лекарствами захотят, чтобы работу продолжил один из тех, кто носит громкое имя. Но мы уже так много сделали, Нат. До малейших подробностей знаем все протоколы. И если они передадут все какому-нибудь светилу…
Мне было совершенно наплевать на карьеру доктора Чен, а потому разговор стремительно терял привлекательность. Учитывая это, а также то, что время поджимало, я позволил себе прервать излияния.
– Мне необходимо кое-что тебе показать, – заговорил я.
Элен замолчала, явно не ожидая такой невоспитанности.
– Что именно? – уточнила она.
– Здесь есть конференц-зал, так ведь? Мне нужен видеомагнитофон.
59
Я не стал объяснять, как именно попала ко мне кассета, просто сказал, что доктор Тобел передала ее мне перед смертью.
– Доктор Тобел позвонила, чтобы сказать, где эта кассета хранится. Оставила сообщение примерно в девять вечера. А в полночь я нашел ее мертвой.
Элен выглядела так, словно с трудом понимает, о чем я говорю. Она сидела в конференц-зале с бежевыми стенами и растерянно переводила взгляд с меня на пустой экран телевизора.
Я нажал кнопку воспроизведения, и на экране появилась палата университетского госпиталя. Сам собой сорвался вопрос:
– Узнаешь эту палату?
Элен посмотрела на меня, потом снова на экран. Беззвучно пошевелила губами и наконец произнесла:
– Не знаю.
– А женщину?
– Не знаю.
– Что значит «не знаю»?
– А что может означать «не знаю», Натаниель? Понимаешь, я не знаю!
Я покачал головой. Как бы там ни было, должен признаться, что не слишком радовал доктора Чен добротой или сочувствием. Это, конечно, мне тоже зачтется, как и безобразное поведение в отношении Брук Майклз. Однако было здесь и кое-что еще: меня просто очень раздражала реакция Элен.
Пленка крутилась, пока у меня не кончилось терпение и я не перемотал ее на момент появления санитара.
– Посмотри, ты не узнаешь этого человека? Доктор Тобел скорее всего знала, кто он, так что и ты тоже можешь знать.
Прошла сцена омовения, за ней сцена мастурбации, за ней – акт изнасилования. Выражение лица Элен менялось по мере развития сюжета: от равнодушия и скуки к ужасу, отвращению и даже страху. Я остановил пленку в момент выхода мужчины из палаты. Элен не отрывала глаз от экрана.
– Элен!
Она резко повернулась ко мне. Рука поднялась ко рту и застыла. Нет, не застыла – она дрожала.
– Я… но это же ужасно.
– Ты знаешь этого человека, Элен?
Несколько мгновений она внимательно смотрела на меня, а потом перевела взгляд обратно на экран и произнесла:
– Нет, невозможно разглядеть лицо. Как я его узнаю?
– А тебе ничего не известно об этом случае?
Она лишь покачала головой. Явно врет.
– А где находится палата, ты знаешь?
Она молчала.
– Ты узнаешь эту палату? – резко повторил я.
– Натаниель, пожалуйста.
– Что означает твое «пожалуйста»? Палата находится в этом госпитале. Кассета хранилась у Хэрриет Тобел. Ты – главный исследователь ее лаборатории. Так скажи же мне, пожалуйста, что это за палата?
Я уже не сомневался в том, что она что-то знает.
– Я не… я слишком расстроена.
– Чем расстроена?
– Не знаю, Нат. Пожалуйста, пожалуйста, Нат, не мучай меня. Я страшно расстроена смертью доктора Тобел. А теперь еще и ты… ты показал мне вот это… что я должна сказать тебе?
– Только то, что действительно знаешь, что хотела мне сказать доктор Тобел. Как к ней попала эта запись?
Молчание.
– Почему она хотела, чтобы кассета попала именно ко мне? Почему решила отдать ее мне именно после того, как я рассказал ей о вспышке в Балтиморе?
Элен взглянула на меня воспаленными, распухшими глазами и снова отвернулась.
– Прекрати, Натаниель.
– Что я должен прекратить?
Молчание.
– Так что же, Хэрриет Тобел убили именно из-за этой кассеты?
Молчание.
– Говори, Элен! Доктор Тобел умерла потому, что хотела мне что-то сказать?
В этот самый момент Элен Чен – холодная, снежная королева Элен Чен – закрыла лицо руками и горько, хотя и молча, заплакала. А я – бездушный искатель славы Натаниель Маккормик – даже не попытался ее утешить.
Я просто сидел и смотрел, как она плачет. А потом попросил:
– Элен, пожалуйста, помоги мне с этим справиться.
Она не ответила. Единственное, что я слышал, – это собственное дыхание да редкие всхлипы Элен. Подождав еще немного, я вынул кассету из магнитофона и ушел.
Уже оказавшись в коридоре, я вновь обрел способность соображать и рассуждать. Ясно было лишь то, что знал я очень мало. Вернее, единственное, что я знал наверняка, так это то, что события, о которых я не знал почти ничего, развивались стремительно. Двери закрывались, вагоны отправлялись и все такое прочее. Время поджимало.
Я осторожно приоткрыл дверь в конференц-зал и просунул голову в щель.
– Ты в порядке? – поинтересовался я.
Доктор Чен едва слышно пробормотала:
– Да.
Рассчитав, что до того, как Элен придет в себя, у меня есть в запасе несколько минут, я направился в лабораторию. Йонник – бородатое воплощение целеустремленного семитизма – занимался с небольшим подносом, утыканным сотней крошечных колодцев.
– «ЭЛИСА»? – уточнил я.
Он кивнул и что-то пробормотал.
– Интересно, интересно, – поддразнил я. Дело в том, что проведение «ЭЛИСА» – страшно нудное занятие. – Что вы ищете?
– Интерлейкин, – медленно произнес он. – Иммунный ответ.
«ЭЛИСА» – тест, дающий возможность выяснить присутствие протеина в проверяемом образце. Например, если я вдруг заболею, мой организм начнет вырабатывать протеины – цитокины, – важные с точки зрения ответа на воспаление. И их можно обнаружить именно при помощи этого теста.
– Проект фирмы «Трансгеника»?
Йонник взглянул на меня с подозрением, но все-таки кивнул.
– А есть еще что-нибудь интересное?
– Я работаю главным образом на «Трансгенику», а некоторые занимаются иммунитетом ВИЧ.
– Понятно, – произнес я. – А откуда явились образцы «Трансгеники»?
Он прекратил работать.
– А кто, собственно, вы такой?
Так, значит, от Йонника особого толку не добьешься. Я вытащил удостоверение Центра контроля и предотвращения.
– Мы уже встречались, не далее как вчера. Меня зовут Натаниель Маккормик, я сотрудник Центра контроля.
– Ах да, вспоминаю. Так вам надо поговорить с доктором Тобел.
Я помолчал, а потом произнес:
– Доктор Тобел умерла сегодня ночью.
Лицо Йонника застыло, рот приоткрылся. Он явно мне не поверил. В лаборатории наступила такая тишина, что ее можно было потрогать руками. Все прекратили работу и начали прислушиваться к нашему разговору.
– Жаль, что вы узнаете это вот таким образом. Да, она умерла поздно ночью от сердечного приступа.
Я подождал, пока он переварит информацию, и продолжил:
– Наверное, вы захотите обсудить детали с доктором Чен. Однако мне необходимо расспросить вас о работе в лаборатории. Поэтому давайте вернемся к самому началу. Итак, откуда пришли образцы?
– Обсудите детали с доктором Чен, – повторил мои слова Йонник, продолжая наполнять колодцы на подносе. – Мы подписали обязательство о неразглашении.
Этот парень явно пытался меня отшить.
Едва я собрался вцепиться в Йонника зубами, как за моей спиной раздался знакомый голос:
– Доктор Маккормик!
Голос принадлежал Элен. Я обернулся.
– Почему бы нам не поговорить где-нибудь в другом месте? – сдержанно произнесла она и, не дожидаясь моего согласия, вышла из лаборатории.
Я покорно пошел за ней – сначала в коридор, а потом в небольшой офис в нескольких ярдах от входа в лабораторию. Элен открыла дверь, но не вошла.
– Тебе надо идти.
– Та палата на кассете, Элен, где она?
– Доктор Маккормик…
– Что «доктор Маккормик»?
– Натаниель, мы должны быть осторожными, должны многое принимать во внимание. Давай обсудим все позже.
– Расскажи мне о работе доктора Тобел. О сотрудничестве с «Трансгеникой», об исследовании ВИЧ.
– Сделай одолжение, уходи.
– Мне необходимо выяснить все, над чем она работала, Элен. Я должен понять, что именно здесь происходит.
– Ничего.
– Какие образцы исследуете вы для «Трансгеники»? Доктор Тобел говорила, что ваша работа уже на стадии человеческого материала, так что, наверное, образцы уже человеческие. Где эти люди? Они местные?
С ледяным выражением лица она прислонилась к дверному косяку.
– Знаешь, я же могу позвонить в Управление по контролю за продуктами и лекарствами и это узнать.
Это был чистой воды блеф. Хотя я и мог надеяться на то, что управление соберет и проверит все протоколы лаборатории доктора Тобел, но процесс займет дни и недели. И мне придется очень серьезно обосновывать, зачем именно мне нужна эта информация. Не хотелось бы этого делать.
Я подождал еще немного, не разговорится ли доктор Чен. Она молчала. Я покачал головой:
– Ладно, Элен. Спасибо за помощь.
Я повернулся к ней спиной и пошел по коридору. Уже у самой лестницы обернулся, чтобы в последний раз на нее посмотреть. Взгляды наши встретились. Ее глаза не сказали ровным счетом ничего. В какой-то момент – на протяжении последних пятнадцати минут – и саму Элен, и всю лабораторию окутал глухой, непроницаемый занавес.
– Не знаю, каким именно хозяевам ты служишь, Элен. Но явно ошибаешься. И мы с тобой оба это прекрасно понимаем.
Судя по пустому взгляду, Элен Чен было на это наплевать.
60
Машина не просто раскалилась, а испеклась. Я сидел с открытой дверью, одну ногу поставив на педаль, а вторую на шину стоявшего рядом «порше». Только что закончился разговор с Ларри Тобелом – он прилетел в город пару часов назад. Ларри спросил насчет собак, насчет разбитого в доме окна и сообщил, когда и где состоятся похороны.
Отключив телефон, я закрыл глаза: пот стекал ручьями. Из массы разрозненных кусочков предстояло составить картину происходящего, и тем не менее, чувствовал я себя так, словно из необходимой тысячи составляющих имел лишь полсотни.
Так я сидел долго – сопоставляя, соотнося и сравнивая. Пытался понять, что же происходит на самом деле. Пытался решить, что необходимо делать дальше. Однако толку от моих усилий было немного, зато я истекал потом, словно самая жирная свинья. Кондиционер и компьютер казались достижениями будущего.
Медицинская лаборатория, на протяжении долгих лет остававшаяся самым слабым и уязвимым звеном факультета, сохранила всю свою первозданность. Неудобные стулья, пара не справляющихся с задачей переносных кондиционеров, ужасные столы – все это осталось именно таким, каким было и десять лет назад. Обещания нового здания – проекты чертились, совершенствовались и множились – оставались лишь обещаниями. Я невольно спросил себя, когда же все-таки лопнет неизбывное терпение студенческого люда и, вооружившись факелами, швабрами и метлами, он пойдет в наступление на деканат.
Компьютер я обнаружил на столе возле стены, в месте под названием «исследовательский кабинет». На самом деле это была всего лишь маленькая комнатка, непосредственно примыкающая к читальному залу. Компьютеры стояли на столах из светлого дерева образца школьной парты 1975 года. Я передвинул стул и отвернул монитор к стене. В комнатке жужжал один из переносных кондиционеров, создавая вокруг меня антарктический микроклимат. А остальная часть библиотеки в это время парилась и жарилась.
Зато заснуть было невозможно – уже хорошо.
Мне хотелось начать исследование, как говорится, с исходной точки. К счастью, весь городок был подключен к одной и той же базе данных, так что я вполне мог получить доступ к интересующим меня сведениям прямо отсюда, из библиотеки медицинского факультета. Нужно было просмотреть информацию о тех судебных процессах, которые могли объяснить, что именно происходит на пленке. Я ввел в графу поиска слово «изнасилование» и название университета. Всплыло несколько файлов: что-то о члене бейсбольной команды, который пару лет назад изнасиловал студентку; фамилии нескольких судимых за изнасилование выпускников. Об изнасиловании в медицинском центре ни слова.
В области права я чувствую себя очень неуютно. Надо было возвращаться к медицине. Я перешел на другой портал и ввел имя «Хэрриет Тобел». Перед моими глазами сразу возник список из более сотни публикаций. Даже быстрого взгляда на названия оказалось достаточно, чтобы понять, что они не имеют ни малейшего отношения к проекту «Трансгеники». Интересной показалась последняя работа, но и она вряд ли могла иметь какое-то значение: это было исследование действия вакцины ВИЧ, проведенное совместно с доктором по фамилии Боннер из университета в Сан-Франциско. Однако я все-таки затребовал эту статью и просмотрел ее. Смысл исследования состоял в преобразовании вируса ВИЧ до варианта, не приводящего к летальному исходу, а затем в прививке обезьян. Приведенные в статье результаты казались многообещающими, но далеко не окончательными.
Итак, вперед, на зеленые пастбища…
Я обратился к фирме «Трансгеника» и начал изучать ее сайт. Большей частью он представлял собой типичную рыночную болтовню: бесконечный запас органов для пересадки нуждающимся; наступление «нового дня в медицине», разумеется, под руководством все той же «Трансгеники», и прочая подобная чепуха. Сайт сообщал, что компания поддерживается венчурным капиталом. Один лишь спрос на почки «на заказ» составлял миллиарды долларов. Бизнес казался чрезвычайно прибыльным, он представлял собой именно ту революционную нишу, куда можно было вложить свободный капитал, а потом получить прибыль и купить тот самый дом в каком-нибудь фешенебельном квартале, о котором всю жизнь мечтал.
Я перешел на страницу, представляющую офисы компании. Знаменитый хирург, специалист по пересадке органов, Отто Фальк, разумеется, присутствовал здесь в качестве главного научного руководителя. А вот имя генерального директора меня несколько озадачило. Им оказался Ян Кэррингтон, жених Элен. Насколько я понял, он являлся членом одной из поддерживающих «Трансгенику» венчурных групп, и этим ребятам хотелось, чтобы у руля стоял кто-нибудь из «своих». Что ж, вполне можно понять. Однако сама система связей меня несколько покоробила: Элен Чен – второй человек в лаборатории, призванной независимо оценивать риски производимых операций. И в то же время Элен помолвлена с Яном Кэррингтоном, генеральным директором фирмы «Трансгеника». Нет ли здесь конфликта интересов?