Наконец странный человек все-таки заговорил:
– Две недели или неделю назад. Не знаю.
Телефон еще немного позвенел, потом замолчал.
– С кем вы были в последний раз?
Он молчал.
– С Бетани?
– Да.
– Когда?
Ответа снова не последовало. Я повторил короткий вопрос.
– Неделю назад или две недели.
– Это очень важно, Дуглас.
Интересно, начал ли мой новый друг понимать, насколько это действительно важно?
– А кроме Хелен, Бетани и Дебби, вы занимаетесь сексом с кем-нибудь еще?
Он вздохнул:
– Да. Не говорите полиции.
– Не скажу. Как их зовут?
– Не говорите никому.
В интересах здравоохранения я врал без зазрения совести:
– Обещаю, что не скажу никому.
Он неохотно назвал имен пять. Я тщательно все записал: некоторые из имен казались знакомыми.
– Они работают в домах престарелых мистера Миллера?
– Кто?
– Те женщины, с которыми вы занимались сексом.
– Да.
– Все?
– Да.
Хорошо, подумал я, если эта штука передается именно таким способом, то, возможно, нам удастся ее обуздать.
Сотовый в кармане Дугласа дважды пискнул – кто-то прислал ему СМС. Парень даже не потрудился выключить телефон.
– Занимаясь сексом, вы пользовались кондомами?
Подумав с минуту, герой произнес:
– Не помню.
Здорово.
– Дуглас, а вы когда-нибудь занимались сексом с мужчиной?
– Нет! – закричал он. – Уходите. Теперь уходите. Вам уже пора уходить.
Он поднялся с кровати и шагнул в мою сторону.
– Уходите. Уходите быстрее.
Я уже говорил, что Дуглас Бьюкенен был крупным мужчиной; наверное, на два дюйма выше меня и фунтов на сорок тяжелее. Его рост, скорее всего, составлял не меньше шести футов и трех дюймов. Сердце мое забилось, и – не очень хочется в этом признаваться – я отступил на пару шагов. За долгую бурную жизнь мне не раз приходилось получать пинки, да и от самого Дугласа я претерпел лишь вчера. Но это произошло еще до того, как я узнал, что он вполне может выступать носителем инфекции. И я все-таки остановился. Дуглас тоже.
– Мне нужно еще кое-что, – произнес я. – Необходимо взять у вас анализ крови.
– Нет.
Он отрицательно покачал головой и снова шагнул ко мне.
По своему опыту общения с массой больных, в том числе и с психопатами, я знал, что насилие очень редко возникает внезапно. Обычно появляются предвестники: нарастает возбуждение, наблюдаются угрожающие движения. Угрозу насилия можно не заметить, но тот самый момент, когда волна захлестнет и посыплются удары, можно и пропустить. Дуглас Бьюкенен ясно показывал мне, что собирается идти в наступление.
На сей раз я решил предложить мировую.
Отступил еще на шаг и произнес:
– Хорошо, давайте на сегодня закончим. Побеседуем попозже, договорились?
Сотовый опять заверещал, и я показал на его карман.
– Не могли бы вы дать мне номер телефона, чтобы в случае необходимости можно было позвонить?
Дуглас на мгновение расслабился, а потом как-то странно на меня посмотрел.
– Какого телефона?
– Сотового телефона. Того самого, который лежит у вас в кармане.
На лице парня отразилось странное, непроницаемое выражение. Для умственно отсталого Дуглас оказался необыкновенно хитрым. Он, разумеется, знал, что «тормозит». Но еще важнее то, что он прекрасно понимал, что люди считают его недоумком, и умело этим пользовался.
Я решил спустить ему эту ложь и направился к двери. Однако, прежде чем уйти, обернулся.
– Да, еще одно. Когда занимаетесь сексом, непременно пользуйтесь кондомом. – Я чувствовал себя бесполезным медицинским воззванием, приклеенным на стекло городского автобуса. – Нас волнует, что те женщины, с которыми вы это делали, заболели, и болезнь передается – заражает – именно через секс. Понимаете, о чем идет речь?
– Да.
– Ну, так повторите то, что я только что сказал.
– Секс может убить.
Ай молодец, Дуглас! Я спросил:
– Вы будете пользоваться кондомом, когда снова займетесь сексом? Можете сделать это для меня?
Дуглас Бьюкенен кивнул.
– Спасибо, Дуглас. Вы мне очень помогли.
Я с немалым трудом изобразил улыбку.
19
Выходя из «Балтиморского рая» (вернее было бы назвать его адом), я остановился возле справочного стола. И можете себе представить, женщина все еще болтала по телефону. Я постучал по столу, чем добился желаемого результата: она прекратила разговор и рассердилась.
– Жильцам разрешено иметь сотовые телефоны? – поинтересовался я.
– В вестибюле, как раз за вашей спиной, телефон-автомат, – с ненавистью в голосе ответила она.
Я оглянулся. И правда, на стене висел телефон.
– Я спросил не об этом.
Мегера оторвалась от телефонной трубки и порылась в ящике стола. Наконец извлекла из его недр потрепанную пачку ксерокопий различных документов. Полистала, отыскивая то, что нужно, и начала читать:
– Никому из жильцов не разрешается иметь персональные средства связи (пейджеры, сотовые телефоны) в течение всего срока проживания в «Балтиморском рае». – Она посмотрела на меня. – Это предусмотрено для того, чтобы они не имели возможности покупать наркотики.
Я поначалу не понял, почему они не могут покупать наркотики, используя для этого телефон-автомат, и едва не высказал свое недоумение вслух. Но, присмотревшись внимательнее к аппарату, тут же получил ответ: в трубке были вырваны и микрофон, и наушник, и из обоих ее концов, словно кишки, торчали провода.
Я повернулся к дежурной.
– Не могли бы вы проводить меня в кухню и в подвал?
– Зачем?
– Необходимо проверить крысоловки.
Особа взглянула на часы, а потом на меня, профессиональным взглядом посылая назойливого посетителя как можно дальше.
– Подождите здесь. Сейчас придет доктор Джефферсон. Он хочет с вами поговорить.
Она снова сняла со своего телефона трубку и начала набирать номер.
Я принял это действие за разрешающий знак.
Прошел мимо стола и направился по небольшому коридорчику туда, где, как я предполагал, должна находиться кухня.
– Эй! – раздался за спиной знакомый голос. – Эй, вам нельзя туда ходить!
Справа я увидел грязную столовую: на столах все еще стояли тарелки с остатками завтрака.
– Если не остановитесь, вам не поздоровится! – кричала охранница. И в этом отношении она была совершенно права, поскольку, вполне возможно, болезнь гнездилась именно здесь. Я услышал за спиной торопливые шаги. – Как вас зовут?
Ну, если она не запомнила моего имени, то помогать ей в этом я вовсе не собирался.
– Доктор Фонгу! – рявкнул я в ответ. Потом вытащил сотовый и начал набирать номер доктора Ферлаха. – Где ловушки? – спросил я.
Ферлах примерно объяснил, где их поставил – всего десять штук. Я быстро набросал схему кухни, в которой сейчас стоял, а также кладовки и подвала, мне неизвестных. Две кухарки лениво делали сандвичи, в то время как радио громогласно вещало что-то по-испански.
– Мне кажется, ситуация здесь накаляется, – сообщил я Ферлаху.
Тот рассмеялся:
– Лучше пусть это кажется вам, чем мне. Послушайте, сделайте все, что сможете, и убирайтесь оттуда подобру-поздорову. Когда я там был, Джефферсон пригласил парочку своих сотрудников, чтобы те помогли мне найти выход. Довольно неприятные ребята, могут заметно осложнить жизнь. Потому-то я там так долго и проторчал.
Я посмотрел вокруг. Да, действительно, место оказалось потрясающе грязным, однако куч гниющего мусора заметно не было, из дренажной решетки в полу не сочились помои. Ничего из ряда вон выходящего не наблюдалось.
– Херб, мне кажется, что после твоего ухода они здесь занимались уборкой.
– Этого и следовало ожидать. – Он помолчал. – Придется просить помощи в суде: пусть вам дадут разрешение на экстренное посещение этого заведения в любое время суток.
– Вот это правильно. Решение судьи на них подействует.
– Вы им скажите. Они сразу отстанут. Вчера, во всяком случае, сработало.
– Если будут очень уж докучать, я их заведение на клочки порву. Полномочия позволяют.
– Ладно, действуйте. Только палку не перегибайте. Этот парень имеет влиятельных друзей.
– Надо идти, – произнес я вместо прощания и отключил телефон.
В кухне я не обнаружил ни одного грызуна, хотя в углу и заметил мышиные следы, которые, очевидно, пропустила швабра. Внимательно проверив прилепленные Ферлахом кусочки серой ленты, я заметил, что на трех ловушках они порваны. Так что грызуны здесь были – сомневаться не приходилось. А какие болезни они разносили – это пока еще не известно.
Я снова положил приманку и направился в кладовку.
Набор хранившихся там продуктов оказался типичным для подобных заведений: несколько пыльных бутылок масла, наверное, уже начинающего портиться, мука, овсянка и так далее, все в том же духе. Снова мышиный помет. А в ловушках опять пусто. На одной порвана лента.
Я пошел в подвал. Вернее, хотел пойти, но это мне не удалось, потому что дверь была заперта. Пришлось окликнуть кухарок.
– У вас есть ключи?
Обе оказались чистой воды латиноамериканками. Не хотели понимать по-английски. Только переглянулись между собой. Я повторил вопрос по-испански. Это немного растопило лед, но ни одна даже не шевельнулась. Это вынудило меня довести до их сведения, что я доктор и имею официальное разрешение на осмотр. Показал удостоверение Центра контроля.
– Necisitan abrir la puerta, – произнес я. – Вы должны открыть дверь.
Вновь лишь испуганные взгляды. Я уже собрался было применить крайнюю меру и припугнуть санитарной инспекцией, но тут одна из женщин достала из кармана фартука связку ключей и отперла дверь.
– Muchas gracias, – поблагодарил я, включил свет и начал спускаться по ступенькам.
Здесь убирать и не пытались. Знаменитые авгиевы конюшни, которые пришлось чистить Геркулесу, показались бы по сравнению с этим подвалом образцом антисептики. Пространство годами забивали всевозможной рухлядью. Здесь присутствовало буквально все: свернутые в рулоны старые ковры, сломанные стулья и столы. В углу лежало несколько порванных мешков риса, содержимое которых высыпалось на пол. Добравшись до середины этого хаоса, я понял, насколько беспомощны и жалки мои изобразительные способности. Попытался немного исправить свой чертеж и продолжил путь по тускло освещенному, сырому и захламленному пространству, стараясь найти помеченные крестиками ловушки Ферлаха.
Одну из них я нашел за свалкой каких-то ржавых труб. Пустую. Двинулся дальше вдоль сырой стены, мимо развалившихся старых картонных коробок. Из одной торчали грязные тряпки, из другой – порванные картинки и фотографии. Личные вещи жильцов? Тогда почему же они не наверху, в комнатах? Возможно, потому, что жильцов пытались лишить последней связи с собственной личностью. Наверное, это входит в понятие «терапии».
Впереди раздался шум: еще одна ловушка, и в ней кругами бегает здоровенная крыса. Я поднял ловушку и поставил ее на сломанный стол в центре подвала. Потом быстро нашел и другие клетки, в одной из которых также обнаружился представитель класса грызунов.
Как раз в этот миг на лестнице раздались шаги.
На нижней ступеньке стоял доктор Рэндал Джефферсон, а рядом с ним еще один человек, которого лучше всего можно описать словом «верзила». Джефферсон был чернокожий, его громила – белый. Я знал доктора лишь понаслышке – известный в городе психиатр и бизнесмен. Судя по костюму ценой в полторы тысячи долларов, преуспевающий психиатр и бизнесмен. Совсем недавно выяснилось, что город платит ему по триста долларов в день – за заботу об умственно отсталых гражданах. Очевидно, подразумевалось, что забота включает в себя приличное жилище и питание, а также, что исключительно важно, доступное профессиональное обучение и психотерапию. Интересно, какая именно терапия применялась к человеку, который ел собственную рубашку? Я посмотрел на туфли доктора Джефферсона – они стоили, наверное, столько же, сколько я зарабатывал за целую неделю. Так-так. Посчитаем: в «Балтиморском рае» тридцать пять жильцов. За каждого в день по триста долларов…
– Доктор Маккормик, – произнес он, аккуратно и подчеркнуто правильно артикулируя. Даже знает, как меня зовут. Интересно. Джефферсон продолжил: – Вы слишком далеко забрались.
Я взглянул на кучи мусора и хлама.
– Да уж, оказалось очень непросто. Понятия не имею, как перелезть через этот диван.
Он покачал головой, и на лице его появилась зловещая, угрожающая ухмылка.
– Весьма забавно.
– Стараемся.
В руке я держал ловушку с крысой и сейчас поставил ее рядом.
Джефферсон произнес:
– Вы разговаривали с одним из наших подопечных, не уведомив нас.
– Я не знал, что должен был поставить вас в известность.
– Мне хотелось бы узнать содержание этого разговора.
– Боюсь, что не имею права передать его. Это сугубо конфиденциально. Должно остаться между врачом и пациентом.
– Ну уж, доктор Маккормик. Мы же оба прекрасно понимаем, что это совсем не так. Вы вовсе не являетесь лечащим врачом Дугласа. Да и расследование, подобное вашему, не имеет привилегии секретности.
Он был почти прав. Дуглас Бьюкенен не принадлежал к числу моих пациентов. Скорее всего, он являлся пациентом доктора Джефферсона.
– Данное расследование дает полное право прохода на территорию и разговора с теми, с кем необходимо.
– Только с разрешения суда.
– У меня имеется такое разрешение, – солгал я.
Иметь разрешение просто необходимо. Ферлах обязан был его получить, и тогда доктор Джефферсон не истязал бы меня. К сожалению, никто и не предположил, что могут возникнуть настолько серьезные проблемы.
– Позвольте взглянуть на судебное разрешение.
– Оно у доктора Ферлаха.
– А! Не сомневаюсь, что оно именно там, где вы и говорите. – Джефферсон наконец убрал со своей физиономии улыбку. Удивительно, как долго ему удавалось ее удерживать. У парня недюжинные политические способности. – Доктор Маккормик, вы производите впечатление приличного человека. И позвольте заверить, что мы здесь тоже приличные люди. А потому готовы сотрудничать с органами охраны общественного здоровья в расследовании этой страшной болезни. Однако нам вовсе не нравится, когда совершают вот такие несанкционированные набеги. Мы были бы очень признательны, если бы вы позвонили незадолго до того, как явились на нашу территорию и начали допрашивать пациентов. В этом случае процесс оказался бы значительно менее запутанным.
«И ты смог бы спрятать все, что хотел», – подумал я. А вслух произнес:
– Уверен, что очень скоро мы с вами свяжемся. Возможно, даже сегодня. И нам потребуется побеседовать с Дугласом Бьюкененом еще раз. Скорее всего, тоже сегодня.
– Тогда, возможно, я смогу оказать содействие. Разумеется, в том случае, если вы сообщите содержание предыдущего разговора.
– Отлично, – согласился я. – Почему бы нам не отправиться наверх и не побеседовать с мистером Бьюкененом прямо сейчас? Тем более что мне необходимо взять у него анализ крови. И спермы. Может быть, именно вам удастся мне помочь.
Ни Джефферсону, ни его телохранителю мои слова явно не понравились. Доктор холодно заметил:
– К сожалению, насколько я знаю, Дуглас куда-то ушел.
– Меня это не удивляет.
Я обвел глазами подвал. Оставалось проверить еще одну ловушку, но я решил оставить ее на месте. У меня уже было две ловушки, а рук, как известно, тоже две. Рассчитывать же на помощь доктора Джефферсона или верзилы не приходилось. Я поднял стоящие на полу клетки. Крысам это пришлось не по нраву: они снова забегали и запищали.
– Будьте любезны, оставьте это здесь, – очень вежливо произнес Джефферсон, показывая на ловушки. – Вы сможете вернуться за ними, как только получите судебное разрешение. Мы сохраним все в неприкосновенности.
– Вот это? – Я поднял клетки. – Я принес их с собой. Этих ребятишек держу у себя в качестве домашних любимцев. Длинными вечерами они составляют мне приятную компанию.
– Вы очень остроумный человек, доктор Маккормик.
Верзила пошевелился, и я немедленно осознал насущную необходимость убраться отсюда.
– Настоятельно советую оставить ловушки и связаться со своим адвокатом. Скорее всего, он вам очень пригодится.
– Или она, – добавил я. – Насколько я знаю, в нашей стране девушкам тоже разрешено изучать право.
И зачем только я все это говорю?
– Извините, – произнес я и шагнул к лестнице.
Двое неподвижно, плечом к плечу, стояли передо мной. Крысы в клетках сходили с ума от волнения.
– Доктор Маккормик, ловушки.
Верзила сделал шаг в мою сторону.
Протянул руку, очевидно, собираясь взять одну из клеток. Не думая, а следовало бы об этом подумать, я быстро направился к лестнице. Громила засунул пальцы в проволочные ячейки и потянул к себе. Я не отпускал. Качка настолько вывела крысу из себя, что она начала орать и биться о стенки клетки.
– Ой! – вдруг вскрикнул верзила и отдернул руку, прижав ее к груди. – Она меня укусила! Эта сволочь укусила меня за палец!
Теперь уже орали обе крысы, и я специально сунул клетку верзиле в физиономию, чтобы проложить себе дорогу. Быстро побежал вверх по ступеням. Джефферсон что-то кричал вслед, но слушать было некогда.
Я галопом скакал по коридору к выходу и ругал себя: как глупо и нелепо! Заглянул в клетку на мечущуюся в ней крысу. Будет просто здорово, если моя маленькая подружка действительно окажется возбудителем болезни и я, доктор Натаниель Маккормик, собственноручно заразил человека.
Оставалось лишь надеяться, что малышке не удалось прокусить шкуру этого дуболома.
Сначала требовалось успокоиться, а уже потом отправляться на Гилфорд-авеню, в департамент здравоохранения Балтимора, чтобы сдать добычу и обсудить все, что удалось выяснить, с доктором Ферлахом и другими коллегами. Именно потому я не поехал прямой дорогой, которая вела непосредственно в центр города. Вместо этого выбрал окружной маршрут, через студенческий городок университета штата Мэриленд и с остановкой в одном из моих любимых ресторанчиков. Даже медицинский детектив, расследующий вспышку серьезного заболевания, вынужден хотя бы иногда есть. Особенно если он только что подвергся нападению или если, не дай-то Бог, инфицировал человека.
Несколько слов о моих отношениях с находящимся в городе Балтиморе университетом штата Мэриленд. Прежде всего это моя альма-матер. Вторую половину своего медицинского образования я получил именно в добром старом Мэриленде. То есть практические курсы постигал в университетском госпитале и именно там узнал, что значит быть врачом. А доклиническое образование, два первых, умеренно важных года общенаучной подготовки, студент Маккормик провел на Западном побережье, в знаменитом университетском городке, расположенном в самом центре Кремниевой долины. Солнце, веселье и огромный общенациональный престиж. Но я возненавидел северную Калифорнию и, должен признаться, буквально сбежал из Золотого штата – по причинам, обусловленным прежде всего недостатками характера.
К чести университета в Балтиморе, он дал мне возможность доучиться и получить диплом. И не просто диплом, а диплом с отличием, за что замечательному образовательному заведению большое спасибо. Потом судьба привела меня в университет штата Северная Каролина для прохождения интернатуры и, наконец, в Атланту, в Центр контроля и предотвращения заболеваний. В общем, с тех пор, как я уехал из Калифорнии, моя жизнь складывалась достаточно удачно.
Во всяком случае, сейчас я сидел на Редвуд-стрит, в ресторанчике «Мэриз дайнер», за покрытым формайком столом, и жевал сандвич стоимостью в два доллара. Машина нелегально стояла прямо возле входа, окна были опущены, и крысы загорали в своих клетках на полу, возле заднего сиденья. Я болтал с официанткой, которую уже хорошо знал, но которая, в свою очередь, понятия не имела, кто я такой и чем именно занимаюсь. Завибрировал сотовый, и милую беседу пришлось прервать.
– Натаниель, это Джин Мэдисон. – Голос звучал совершенно разбито. И никаких формальностей, никакого «доктора Маккормика». – У меня плохие новости.
– Что случилось?
– Ну… – В трубке раздался тяжелый вздох. – Чем бы ни оказалась наша болезнь, похоже, она смертельная.
– Что?
– Именно так. Дебора Филлмор умерла.
20
В желудке неприятно прыгал съеденный полчаса назад сандвич. А может, дело было вовсе и не в сандвиче, а в обстановке. Я находился в патологоанатомическом отделении госпиталя Сент-Рэфэел.
И университет Джона Хопкинса, и университет штата Мэриленд предлагали госпиталю свои анатомички – всем хотелось отхватить кусочек славы. Казалось совершенно неразумным перевозить такой патогенный объект, каким являлось тело Деборы Филлмор, дальше, но это было абсолютно необходимо. Как сказала доктор Мэдисон, инфекция оказалась смертельной. А это несколько меняло дело, и все явно испугались. Так что участники акции облачились в самые защитные из всех защитных костюмов, которые только смог обеспечить департамент здравоохранения: совершенно закрытые комбинезоны и респираторы. И все равно не чувствовали себя в полной безопасности.
Как только начали резать, сандвич едва из меня не выскочил. А учитывая, что лицо было закрыто респиратором, события могли развернуться очень и очень неприятно. Как только патологоанатом вонзил свой нож в живот, потекла кровь. Текла и текла, пачкая перчатки патологоанатома и все вокруг. Потом вырвался сгусток крови, и все мы, охнув, отскочили. А затем наступила тишина, потому что присутствующие старались ничего не пропустить. Лишь текла вода, да слышалось скованное респираторами дыхание.
Кто-то прошептал:
– О Господи!..
– Все нормально. Да, Хуан? Все в порядке? – спросил патологоанатома один из стоящих рядом докторов. – Я этим займусь.
От нашей маленькой группы отделился человек и подошел к столу. Это был Джек Дауд, патологоанатом из университета Хопкинса. Он очень интересовался вирусами. А в том, что это именно вирус, мы уже не сомневались. За Даудом последовали коллеги из университета штата. Момент казался исключительно важным. Патологическая анатомия – это не хирургия, и специалисты не каждый день могут продемонстрировать всем свое величие. Нож взял Дауд. Работая, он одновременно комментировал собственные действия в свисающий с потолка микрофон.
– Имя пациентки: Дебора Филлмор. Время смерти: тринадцать десять, пятнадцатого июля. Пациентка – афроамериканка…
Мы все наблюдали за действиями несгибаемого Джека Дауда. Непосредственной причиной смерти Деборы Филлмор оказалась множественная недостаточность органов, так это называется. Почки не в состоянии фильтровать кровь, а вследствие этого баланс жидкости и электролитов в организме нарушается. Другие органы не получают достаточного количества питания. В конце концов отказывают легкие, останавливается сердце, отключается мозг.
Множественная недостаточность органов вызывается тем, что мы называем шоком. Организм мисс Филлмор уже не мог поддерживать тот уровень кровяного давления, который необходим, чтобы снабжать органы. А причиной шока оказалось внутреннее кровотечение, следствие разрыва капилляров и крупных сосудов. Вся та кровь, которая лилась сейчас из брюшной полости, должна была находиться в артериях и венах. И чем дольше мы наблюдали за процессом вскрытия, тем яснее это становилось.
Каждый орган был осторожно извлечен и взвешен, а потом рассечен. «Осторожно» – очень важное в данном случае слово. Никому не хотелось порезаться и закончить жизнь так же, как Дебора Филлмор.
Через полчаса я узнал то, что должен был узнать; а именно, что эта штука убивает так же, как вирусная геморрагическая лихорадка. Я тщательно отмылся в душевой патолого-анатомического отделения, переделанной из дезинфицирующей камеры. И ушел, унося на себе запах обеззараживающих препаратов.
– Черт подери, Нат, почему вы просто не отдали ему клетку?
– Они пытались воспрепятствовать расследованию вспышки заболевания.
– Но этим же их не остановишь. А дело может обернуться серьезной проблемой. – Ферлах нервно барабанил пальцами по столу. – Расскажите мне еще раз, что именно произошло: он что, пытался схватить клетку?
Я все подробно объяснил, причем не впервые.
– Совершенно ясно, это ничему не поможет. Вы уверены, что крыса не прокусила кожу?
– Нет, – ответил я.
– Кошмар. Я позвоню Джефферсону. Надо проверить, продезинфицировался ли его друг.
– А вы с ним знакомы?
– Немного. Если вы оба черные, оба врачи, оба работаете в Балтиморе, то, значит, вы знаете друг друга. – Ферлах пристально посмотрел на меня, и я, не выдержав этого взгляда, опустил глаза. – Ох, Нат, ну угораздило же вас… – Он не договорил и начал по своей привычке водить рукой по лысеющей голове. – Ну и Джефферсон тоже хорош. Каким бы он ни был, но он врач и должен знать, что делает. Должен понимать, насколько все опасно. А то дерьмо, которое он устроил… просто грязный ублюдок, вот и все.
Мы сидели в маленьком кабинете Ферлаха. Там едва хватало места для металлического стола и кучи наваленных на нем медицинских журналов. А уж о двоих взрослых мужчинах и говорить нечего. Моя нога едва помещалась между ножкой стола и мусорной корзиной. Помолчав, Ферлах продолжал: