Нащупав на стене выключатель, я включил одну лампу. Посмотрел, где в лаборатории стоит телефон, и снова выключил. Освещая путь часами, подошел к нему. С сотовым все понятно, но проследить звонок с обычного телефона тому, кто мне угрожал, вряд ли удастся.
Я снял трубку: обычного телефонного гудка не было, раздавался лишь постоянный перепев двух тонов. Я нажал 9. Никаких изменений. Потом начал нажимать другие кнопки на разных линиях. Ничего.
В комнате стоял компьютер.
Нажав кнопку питания, я тут же услышал знакомый урчащий звук: машина ожила. Однако загружаться вовсе не спешила. Взглянув на часы, я увидел, что осталось десять минут. Две из них я провел, проклиная все на свете и особенно медлительность компьютера. Наконец появилась знакомая заставка. Однако меня просили ввести имя пользователя и пароль.
– Черт возьми! – снова не сдержался я.
Итак, кто-то заботливо обрезал все связи с внешним миром.
Надо признаться, что этот «кто-то» значительно сообразительнее и умнее меня. Впрочем, если задуматься, окажется, что вся здешняя компания куда толковее департамента полиции Балтимора, департамента полиции Сан-Хосе, ФБР. А кто такой я? Всего лишь парень, охотящийся на патогенных микробов. А они настолько малы, что даже мозга не имеют.
Открыв один за другим несколько ящиков, я наконец нашел то, что искал. Одноразовый скальпель. Положил инструмент в карман и направился к выходу.
Коридор казался совершенно пустым. И это было бы хорошо, если бы я не подозревал того негодяя, который говорил со мной по телефону Брук, в том, что он специально подстроил эту пустоту.
Указатели на стенах уверенно направляли к выходу. Несколько закрытых дверей. В конце концов я дошел до двери в торце коридора. Черная пластина с красным глазком. Замок. Странно. Как правило, людям запрещают беспрепятственно войти, а не беспрепятственно выйти. Однако в фирме «Трансгеника» все кажется очень странным.
Я приложил к пластине удостоверение. Замок пискнул, но красный сигнал не пропал. Попробовал повернуть ручку: не поддается. Снова приложил карточку к черному пластику. И снова лишь беспомощный писк и никакого эффекта. Значит, меня здесь заперли. Ловушка.
Невольно подумалось о Брук и о том человеке, который держит ее заложницей. Не очень понимая ситуацию, я не хотел поставить подругу под удар, но и не приходилось сомневаться: ей грозит страшная опасность. Перед мысленным взором промелькнуло распухшее лицо Глэдис Томас. Потом выпотрошенные и подвешенные собаки. Я попытался прогнать страшные видения.
Достал сотовый, набрал номер Брук. После нескольких гудков включился ответчик. Я не оставил сообщения. Часы показывали, что у меня в запасе еще целых две минуты, после чего я должен стоять перед зданием. Я выждал эти самые две минуты и снова позвонил. На этот раз трубку сняли. Но не Брук.
– Доктор Маккормик, где вы?
– Заперт в этом чертовом здании.
Я старался говорить решительно, твердым голосом.
Человек рассмеялся:
– Так, значит, они заперли двери? Молодцы! Учатся на ходу. Хорошо, доктор, раз так, возвращайтесь туда, где были – в лабораторию патологической анатомии.
Откуда он знает, где я был?
Телефон жалобно чирикнул. Все. Садится аккумулятор.
Человек продолжал:
– Мы будем там через две минуты. Мне нужно, чтобы вы находились на расстоянии пятнадцати футов от двери, в правой части комнаты, с руками на лабораторном столе. Понятно?
– Понятно.
Сволочь!
– Если не выполните мое требование, доктор Майклз пострадает. Надеюсь, вы меня правильно поняли, доктор Маккормик.
Раздался голос Брук. Она кричала:
– Выбирайся оттуда, Нат! Не слушай его!
Телефон замолчал. Конец связи. Я взглянул на часы.
В патологоанатомической лаборатории было все так же темно. Но для того, чтобы обойти дверь и снять со скальпеля пластиковую упаковку, свет и не нужен. Я встал за дверью и, дрожа, начал ждать. Не возникало сомнений, что ждать прихода врагов в пятнадцати футах от двери, стоя возле стола и положив на него руки, неправильно. Но вот правильно ли готовить нападение на человека, располагая единственным оружием – скальпелем весом в десять граммов?
Прислушиваясь, я ждал. Хотелось взглянуть на часы, но опустить руку было страшно. Поэтому я и стоял в полной готовности и всем своим существом ощущал медленное течение времени. Секунды складывались в минуты.
Наконец раздались шаги, вернее сказать, шарканье и стук. Щелкнула ручка, и дверь медленно открылась. Я напрягся.
87
В комнату буквально ввалилась Брук. Лампы лаборатории освещали спину пленницы – она оказалась всего лишь в паре футов от меня. Дверь распахнулась шире, и я поднял руку, готовясь нанести удар тому, кто втолкнул девушку.
Однако сделать это мне не удалось.
Не успел я отреагировать, как дверь резко дернулась, больно ударив меня сразу и по руке, и по голове, и по ноге. Потеряв равновесие, я невольно сделал шаг назад, чтобы удержаться на ногах. Скальпель все еще оставался в руке, и я пытался ориентироваться на дверь. Но в это мгновение вспыхнул свет, и уже привыкшие к темноте глаза на какое-то время утратили способность видеть. Через секунду я уже лежал на полу, лицом вниз, придавленный чьим-то коленом. Правая рука была в тисках. Брук жалобно верещала:
– О Господи, Натаниель! О Боже!
– Вы что-то не поняли насчет расстояния от двери, доктор Маккормик, – произнес мужской голос. – Это явно не пятнадцать футов.
Скальпель почему-то лежал в противоположном углу комнаты. Я даже не заметил, как его выбили или вырвали из моей руки. Раздался звон и скрежет, и в мои запястья впился холодный металл наручников. Человек – я его до сих пор не узнал – рывком поднял меня на ноги.
Брук стояла передо мной и тихо плакала. Руки ее тоже были за спиной, в наручниках. На лице красовался огромный свежий лиловый синяк.
Меня обыскали, причем сзади, со спины, опустошив карманы. Забрали сотовый, карточки-удостоверения, ключи от машины, бумажник. Вытащили и сложенный лист бумаги, на котором стояла подпись Рэндала Джефферсона.
Сильные руки швырнули меня вперед – настолько резко, что я с трудом удержался на ногах, чтобы не сбить Брук. Повернувшись, наконец взглянул на своего обидчика: он проверял меню моего сотового.
Наверное, нельзя утверждать, что налетчик выглядел совсем слабым и ни на что не годным, но определенно и особой силой он похвастаться не мог. Человек, едва не прибивший меня дверью и разоруживший с такой скоростью, что я даже не успел вздохнуть, оказался выше меня почти на четыре фута и футов на десять тяжелее. Сутулый, грудная клетка впалая. Кудрявые, но уже начавшие заметно редеть темные волосы. Ввалившиеся глаза смотрят устало и вполне соответствуют бледному, не совсем здоровому цвету лица. В общем, он больше походил на моего школьного учителя математики, а вовсе не на отчаянного разбойника.
– Так-то лучше, – произнес враг. – Ну, вперед!
Взглянув на его руки, я заметил небольшой пистолет. Дулом он показал в сторону двери. Одного этого движения оказалось вполне достаточно, чтобы понять: парень провел немало времени с оружием в руках.
Мы с Брук вышли в коридор.
– Направо, – коротко скомандовал человек, которого я уже успел про себя окрестить Учителем.
Я взглянул на Брук. Руки ее были сцеплены за спиной наручниками.
– Что случилось? – негромко поинтересовался я.
Девушка бросила взгляд на Учителя, но тому, казалось, не было до наших разговоров никакого дела.
– Он пришел в квартиру еще до того, как я успела уехать. Попросту вломился. Так быстро, что я даже не успела ничего сообразить. А потом мы уже оказались в машине, по дороге сюда. – Брук вздохнула. – Понятия не имею, что происходит.
Мы вошли в комнату наблюдения при операционной.
– Дальше, – распорядился Учитель.
Миновав еще одни двери, мы оказались в предоперационной. Еще пара дверей – и вот перед нами сама операционная.
– Итак, доктора, думаю, обстановка вам знакома. Рассаживайтесь. – И снова движение дулом пистолета, показывающее, куда именно мы должны сесть. – Доктор Маккормик, пройдите к столу и сядьте вон там, – приказал Учитель.
Я повиновался. Сунув пистолет в кобуру, он достал из кармана шнур, точно такой, какие используют полицейские, чтобы ограничить действия протестующих. Связал мне ноги.
– Вот так-то надежнее, доктор.
Притянув меня к столу, неприятель снял с запястий наручники и пристегнул мою ногу к ножке стола. Подергал, проверив надежность крепления.
Затем Учитель занялся Брук.
– Ноги вместе, – скомандовал он. Это звучало чуть менее тревожно, чем «ноги врозь». Во всяком случае, кажется, он не собирается ее насиловать. Нет, он не из таких. Он профессионал.
Брук соединила ноги, и Учитель полез в карман за шнуром. Едва он наклонился, Брук ударила его ногой по лицу. К сожалению, обута она была в шлепанцы, и шлепанец зацепился за подбородок обидчика. Ему это, естественно, не понравилось, и он с силой ударил ее кулаком. Брук пошатнулась и застонала. Я заорал. Учитель не произнес ни слова. Схватив ноги Брук, крепко связал их.
– Зачем вы это делаете? – поинтересовался я.
Мне уже удалось стряхнуть часть адреналина, и способность думать соответственно начала возвращаться.
Словно не расслышав вопроса, Учитель закончил привязывать Брук и поднялся, внимательно оглядев свою работу.
– Все в порядке, – заключил он.
Я повторил вопрос:
– Зачем вы это с нами творите?
Возможно, сделало свое дело повторение вопроса, а может быть, он просто закончил работу и теперь захотел поговорить, но налетчик вдруг ответил. Конечно, очень своеобразно.
– Мне кажется, доктор, вы и сами не знаете, что творите.
– Разумеется, я знаю, что делаю, – ответил я, хотя на самом деле, разумеется, не знал.
– Вовсе нет, – возразил Учитель. – Вам кажется, что вы поступаете правильно и хорошо. На самом же деле ваши действия нанесут огромный вред многим людям.
– О чем это вы?
Он не ответил на вопрос.
– Я пытался убедить их не заходить так далеко. Нужно было навести здесь порядок значительно раньше. Но в некотором отношении они понимают не больше вас.
Я решил не уточнять, что именно означает «навести порядок».
– Так вот, в настоящее время вы оба – те самые доктора, которые знают слишком много.
– И что же знаю, например, я?
– Не прикидывайтесь наивным. Понятия не имею, что вы успели здесь найти, да это и не имеет значения. Вот это, – он показал отчет о результатах биопсии, подписанный Рэндалом Джефферсоном, – вот эта бумага имеет огромную важность.
С этими словами бандит сунул сложенные листки обратно в карман.
– Вы убили их, так ведь?
– Кого? – уточнил Учитель.
– Разумеется, он их убил, – ответила Брук.
– Нет, я их не убивал. Их убили ваши коллеги – блестящие доктора. За то, что они не могли понять ситуацию. Видите ли, я обладаю некоторым опытом в этих делах. Но позвали они меня, когда было уже слишком поздно. К сожалению, приходится разбираться с людьми.
– Глэдис Томас?
Учитель ничего не ответил, лишь смотрел на нас своими усталыми глазами.
– Доктор Тобел?
– Это была истинная драма.
Я вспомнил машину, отъезжавшую от дома моей наставницы, – ту самую, на которой я так и не успел рассмотреть номер.
– Это вы были возле дома, когда я туда приехал?
Его молчание подтвердило мое предположение.
– А где же все остальные?
– Обеспечивают себе алиби, доктор Маккормик.
Брук негромко застонала.
– Да кто же вы, черт подери, такой? – заорал я.
Уже не приходилось сомневаться в том, что произойдет, и меня охватил ужас.
– Доктор Маккормик, доктор Майклз, я прекрасно понимаю, что слова мои окажутся неубедительными, но я искренне сожалею о случившемся. Если бы другие не принимали ошибочных решений – много, много ошибочных решений, – мы с вами сейчас здесь не сидели бы. Но они ошибались, и… – Учитель секунду помолчал, разглядывая что-то за моей спиной. – Мне платят бешеные деньги за то, чтобы я решил накопившиеся проблемы. Иногда профессия доставляет мне некоторое удовольствие. Но сейчас, даже несмотря на огромный гонорар, я не испытываю ни малейшей радости.
– Слава Богу, хоть так, – заметила испуганная и рассерженная Брук.
Учитель наклонился и печально заглянул ей в лицо.
– Я ведь тоже способен увидеть картину в целом. Способен понять, что именно пытаются сделать ваши коллеги, как они хотят помочь людям. Еще и поэтому я согласился на эту работу.
– Ах так, значит, ко всему прочему вы еще и святой, – презрительно процедила Брук.
– Вовсе нет. Святой сейчас отпустил бы вас обоих. – Учитель выпрямился. – Цель оправдывает средства, доктор Майклз. Не обманывайте себя, говоря, что это просто стертая, устаревшая поговорка, дошедшая до нас из средневековья. Мир действует именно в соответствии с ней. Так и должно быть, хотя легче от этого и не становится.
Я подумал, что легче не становится именно тогда, когда ты сам, а вернее, твоя смерть, и есть то самое средство, которое приходится оправдывать.
– Это вы убили Кинкейда Фалька?
– С Кинкейдом Фальком надо было разобраться давным-давно. Он создал массу трудностей и неприятностей.
Наш тюремщик встал.
– Ну, теперь извините меня. Возможно, вам приятно будет услышать, что данная ситуация довольно деликатна. Неясно, что предстоит делать дальше.
Не могу сказать, что слова эти показались мне приятными, но хорошо было уже то, что Учитель вышел из операционной. Вернулся он, однако, очень быстро.
Подойдя к шкафу из нержавеющей стали, начал открывать дверцы и выдвигать ящики. Извлек ящичек с одноразовыми скальпелями, коробку с гемостатическими зажимами, несколько ножниц и что-то еще – все, чем можно было разрезать связывающий нас шнур. Швырнул все добытое на поднос.
– Едва не забыл, – прокомментировал он, – боюсь, что порежетесь.
С этими словами Учитель ушел, на сей раз унося с собой поднос.
Сквозь стекло комнаты наблюдения я хорошо его видел. Поставив поднос на маленький стол, бандит вытащил из карманов мои вещи, а потом достал собственный сотовый телефон. Начал ходить по комнате, ища место приема, держа телефон, словно саперный щуп. Возможно, в этой части здания оказалось слишком много бетона: телефон отказывался работать. Учитель взглянул на нас сквозь стекло и исчез.
88
Мы остались вдвоем. Я со связанными ногами, руки за спиной, пристегнутый к металлическому столу. Брук тоже со связанными ногами и руками за спиной. В общем, ситуация самая многообещающая.
– Он ушел, – сообщил я Брук.
Она сидела спиной к окну комнаты наблюдения.
– До сих пор не верю в реальность происходящего, Натаниель. Извини за то, что втянула тебя во все это. Втянула нас обоих…
– Да, но это я втянул нас обоих в авантюру, – возразил я и потянул наручники с такой силой, что запястья едва не порвались.
Остановился на мгновение, потом потянул снова.
– Перестань, – остановила Брук, – что-нибудь сломаешь.
Я попробовал еще раз, но человеческая плоть оказалась гораздо слабее железа. Руки пронзила острая боль.
– Не могу поверить, что люди способны на подобные дела, – продолжала Брук. – А уж тем более врачи.
– Они считают, что спасают человечество, – заметил я.
– Скорее всего, они просто стремятся к богатству.
– Не без того.
Я снова дернул руками и едва не вскрикнул от боли.
– Что?
– Ничего.
Вздохнув, Брук прислонилась спиной к стене.
По руке текла кровь. Внимательно оглядев операционную, от мониторов до разграбленного шкафа, я заметил, что там стояло несколько стеклянных пузырьков.
– Брук, – позвал я. Она не отреагировала. – Брук!
На сей раз девушка посмотрела на меня.
– Попробуй дотянуться до шкафа и посмотреть, не осталось ли в нем чего-нибудь полезного.
– Он все забрал, Натаниель. Эти люди ничего не упускают.
– И все же попробуй. Быстрее.
Брук села на пол, а потом начала продвигаться к шкафу. Связанными за спиной руками открыла дверцу и повернулась, чтобы взглянуть, что внутри, на полках.
– Ничего, всякие бесполезные мелочи.
– А в ящиках?
Брук умудрилась сесть спиной к стене. Часы, проведенные на велосипеде, не пропали даром, и скоро она уже стояла. Схватила ручку ящика и прыгнула вперед, немного его приоткрыв. Потом, также прыжком, повернулась, чтобы заглянуть внутрь.
Я спросил себя, сколько минут прошло с тех пор, как ушел Учитель, и сколько времени ему понадобится на выяснение нашей деликатной ситуации.
– Ну и что же там?
– Подожди минутку. – Брук поймала равновесие и заглянула в ящик. – Всего лишь несколько шприцев.
– А какие лекарства?
– Не вижу. Ах да, лидокаин. Причем много.
– Возьми шприц и несколько пузырьков лидокаина. Двухпроцентный там есть?
– Что? Да, есть.
– Если есть с эпинефрином, давай сюда.
– Зачем тебе лидокаин?
На самом деле вопрос заключался вовсе не в том, зачем лидокаин нужен мне, а зачем лидокаин нужен свиньям. Но ведь свиньи тоже чувствуют боль, и врачи, возможно, пользуются им при процедурах, чтобы не слишком выводить из себя пациентов. Кроме того, если вдруг во время операции обнаружится сердечная аритмия, в этом случае лидокаин тоже может оказаться полезным.
– Бери, сколько сможешь, и ползи сюда.
Брук повернулась к ящику спиной и немного присела, чтобы опустить в него руки. Раздался характерный звук – это стучали, сталкиваясь, пузырьки.
– Быстрее.
– Заткнись, Натаниель. Скажи лучше, зачем тебе все это?
– Нужно, чтобы ты заморозила мне руку.
Брук смерила меня долгим внимательным взглядом.
– Наручники тесные?
– Тесные.
– Нельзя этого делать…
– Можно. Иди сюда. – Еще секунда нерешительности. – Брук!
– Хорошо, хорошо. Дай наполню шприц. – Она повозилась в ящике. – Нужен большой.
Через несколько секунд раздался хруст – это Брук распечатала пузырек лидокаина, потом пауза – она наполняла шприц, затем еще хруст и еще.
– Но тебе же не хочется этого делать, – заметила она.
– Разумеется, не хочется. Иди сюда.
Брук взяла еще несколько пузырьков и прыгнула ко мне. Не удержавшись, упала и сильно стукнулась о пол; голова ее оказалась у меня на коленях, но ни шприц, ни пузырьки она не выпустила. Я подвинулся так, чтобы мои запястья оказались возле ее рук. Я сидел на стуле, а Брук полулежала на полу, на боку, спиной ко мне.
– Двигайся влево, – скомандовал я.
– Эта рука?
Брук дотронулась до правой.
– Нет.
– Держи. – Она сунула пузырьки с лидокаином мне в правую руку. – Потребуется много.
– Это хорошо.
Она тронула мою левую руку, а потом я ощутил, как пальцы быстро пробежали по запястью. Одно лишь прикосновение к стертой до крови плоти оказалось страшно болезненным, но уже скоро это должно было закончиться. Пальцы остановились на внешней стороне запястья.
– Сначала займемся локтевым нервом.
– Постарайся не попасть в сосуды.
– Спасибо за предупреждение.
Если бы Брук случайно задела вену или артерию и ввела в них то количество лидокаина, которое она набрала в шприц, то, скорее всего, дело закончилось бы смертельной аритмией сердца. А поскольку ни я сам, ни моя боевая подруга не могли видеть того, что делаем, ошибку мы заметили бы далеко не сразу.
– Ну как, ты еще не передумал?
– Черт возьми, Брук, лучше вспомни уроки анатомии.
Доктор Майклз нажала на иглу. Укол оказался болезненным и сам по себе, к тому же еще лидокаин жег, словно кислота. Я поморщился.
Брук вытащила иглу.
– Срединный нерв.
Игла вонзилась в самую середину запястья. Оказалось, что немного не туда. Еще одна попытка. Я выругался.
– Ты заканчивала медицинский факультет или нет?
Девушка не ответила.
– Подожди, дай возьму еще несколько пузырьков.
Взяла из моей правой руки пузырьки и надломила кончики. Рука уже начала неметь.
– Быстрее, – скомандовал я, глядя на дверь, ведущую в комнату наблюдения.
Судя по всему, Учитель всерьез обсуждал проблему нашего уничтожения. С тех пор, как он ушел, прошло уже минут пять.
Игла вонзилась в запястье прямо над большим пальцем.
– Радиальный нерв.
И этот укол пришлось повторить – попала не сразу.
– Давай еще разок в локтевой нерв.
Брук ввела лекарство.
Я попытался пошевелить пальцами, чтобы разогнать лидокаин. Игла снова вошла в центр запястья, но боли уже не ощущалось, лишь давление.
– Достаточно, – решил я.
– Ты уверен?
– Вполне. Возвращайся на свое место.
Доктор Майклз отъехала в сторону, потом повернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы посмотреть на меня. Я вдохнул поглубже, снова пошевелил пальцами левой руки и потянул как можно сильнее.
Даже анестезия не смогла предотвратить пронзившей руку острой боли. Затрещала кость: кисть сжалась и начала медленно просачиваться сквозь узкое металлическое кольцо.
– Натаниель, Бог мой, Натаниель!
Я уперся спиной в операционный стол. Рука скользила слишком медленно.
Хрустнула еще одна кость. Потом еще и еще. Я пошевелил кистью, стараясь просунуть ее сквозь кольцо. Эпинефрин, как известно, сужает кровеносные сосуды. Но, несмотря на это, кровь ручьем текла по полу в дренажную решетку. Я с трудом подавил резкий приступ тошноты. Когда дело дошло до суставов пальцев, снова раздался хруст – опять начали ломаться кости. Но рука продвигалась уже легче. Очевидно, обилие крови и переломы помогают скольжению.
Я с силой еще раз потянул кисть. Операционный стол немного сдвинулся, и внезапно я оказался на свободе. В фонтане брызжущей по комнате крови левая рука выскочила из наручника.
89
Я взглянул на то, что от нее осталось, и уже не смог сдержать приступа рвоты. Кости сломались и сместились, а кроме того, большая часть кисти оказалась без кожи – медики образно называют это состояние «без перчатки». Ткани оголены от запястья по направлению к большому и указательному пальцам, кожа свисает, словно приспущенная перчатка, обнажив мускулы и сосуды. Кровь текла, но благодаря действию эпинефрина не так обильно, как можно было ожидать. Сворачивалась она вяло.
Плечо тоже болело. По-видимому, от неестественных усилий порвались мышцы.
Брук смотрела на руку расширившимися от ужаса глазами и лишь повторяла:
– О Боже, Натаниель! О Господи!
– Все в порядке.
– Ой, милый!
Правой рукой я натянул кожу на левой кисти вверх – к запястью. Кровь и куски кожи прилипли к наручнику, болтавшемуся на хорошей руке. Внезапно мне пришло в голову, что если доведется жить дальше, то правая рука навсегда получит это определение: хорошая рука, – потому что от левой вряд ли можно будет ожидать дальнейших действий.
Я собрался с силами и рывком поднялся. Адреналин и тошнота не способствуют равновесию, а потому я с большим трудом, едва не упав несколько раз, допрыгал до двери операционной.
В тот момент, когда я поравнялся с Брук, она выдохнула:
– Тебе срочно нужно к врачу.
– Знаю, – огрызнулся я.
Открыв дверь в операционную, я проскакал через небольшой коридорчик, ведущий в комнату наблюдения. Добравшись до двери, споткнулся и тяжело упал на изуродованную руку, измазав кровью весь пол. Но прямо передо мной оказалась ручка, и я смог быстро подняться. На столе лежали ножницы, мой бумажник, мой сотовый. Вещи я забрал, а ножницами разрезал связывающий ноги шнур. Уже нормально, быстро вернулся в операционную и освободил от пут ноги Брук. Помог ей подняться.
– Уходим, – коротко скомандовал я.
– Возьми бинт, и давай перевяжем руку.
– Некогда…
– Ты дурак! – шепотом завопила Брук.
Глаза ее были красны, в них стояли слезы.
Пришлось направиться к металлическому шкафу и найти в нем бинт. Я сделал себе перевязку, причем наручник на правой руке немилосердно гремел. Бинтовал как можно туже, чтобы прижать кожу к кровеносным сосудам. Вполне возможно, что таким образом я запечатывал инфекцию, зато кожа будет получать питание и, если повезет, проживет еще несколько часов.
– Ну вот, – удовлетворенно заключил я, закончив процедуру.
Мы быстро прошли через гигиеническую комнату. Я направился было в сторону, но Брук меня остановила.
– Куда ты?
– Мы не можем просто так уйти.
– Что?
– Подожди здесь.
Я вошел в наблюдательную и прижал ухо к ведущей в коридор двери. Тишина. Никаких жарких обсуждений нашей участи не слышно, никаких разговоров Учителя с кем-то еще.
– Пойдем! – прошипела Брук.
Я повернулся к ней.
– Ты иди. Мне нужно кое-что взять. Не для того же я вконец оборвал руку, чтобы просто смыться. Так ведь никто не поверит в то, что я буду рассказывать.
– Придется поверить.
– Нет, не поверят. И ты это прекрасно знаешь. – Взяв со стола скальпель, я разорвал пластиковую упаковку. Отполированное лезвие блестело, словно зеркало. Как раз то, что нужно. – Если хочешь, подожди меня. А хочешь – уходи.
Очень осторожно я приоткрыл дверь в коридор и высунул скальпель. Несколько раз повернув лезвие, поймал отражение коридора. Никого. Я открыл дверь.
Быстро прошел в сторону патологоанатомической лаборатории. Брук, со сцепленными за спиной руками, не отставала ни на шаг.
После каждых десяти футов я останавливался и прислушивался. Тихо. Значит, вперед. Вот наконец и дверь в лабораторию. Ни голосов, ни движения. Я медленно приоткрыл дверь.