– Привет. Подожди секунду.
Я услышал, что, закрыв микрофон рукой, она произнесла несколько слов. Потом снова вернулась ко мне.
– Да? – прозвучал спокойный голос.
– Суббота, шесть утра, Элен. Где ты, в спортзале?
– На работе.
– Понятно. Ранняя пташка ловит первые солнечные лучи.
– Чего ты хочешь?
– Хочу узнать, что происходит.
– Я… – Она запнулась. – Я стараюсь защитить тебя, Нат.
– От кого именно?
– Нат, ради Бога. Уезжай. Возвращайся в Атланту. Ведь ты живешь там, так ведь? Забудь все, что здесь творится.
Я спросил себя, разговаривала ли она с Тимом Ланкастером.
– Не знаю, в чем конкретно ты замешана, Элен, – возразил я, – но это плохо. Очень плохо. Я понимаю, что здесь творится, и знаю, что никто из участников добром не кончит. А потому мой тебе добрый совет: не вмешивайся. Я не лечу в Атланту. Центр контроля не посылает меня в Атланту. – Оставалось лишь надеяться на то, что ложь звучит убедительно. – Лучше помоги мне распутать клубок.
Я помолчал, давая ей время осознать услышанное. Потом отчетливо, резко спросил:
– Что конкретно происходит?
Элен долго молчала, потом наконец произнесла:
– Движение.
– Что?
– Да, здесь просто безумие. Да и там тоже будет безумие, только немного позже.
Она несла какую-то чушь.
– О чем ты говоришь?
– Самый лучший путь к Кингс-Кэньон – это до Гилроя, а потом на запад. – Она помолчала, словно слушая собеседника. – Правильно. Да-да, на запад по пятьдесят шестой, а с нее – на пятую.
– Элен, что…
Я услышал, что она говорит с кем-то другим, не со мной. Слов, впрочем, разобрать не удалось.
Потом она снова заговорила в микрофон:
– Прежде чем попадешь в долину, обязательно посмотри поля. Это очень интересно.
Я начал кое-что соображать. Схватил клочок бумаги и ручку.
Она прошептала:
– Автоматические ворота, наблюдение, примерно тринадцать миль от шоссе № 101. – Потом заговорила громче: – Возьми побольше воды, в это время года в парке страшно жарко. Да-да. Будь осторожен. И не забывай обо мне. Помни, что именно я придумала это путешествие.
Она замолчала, словно слушая ответ. Я понял, что не должен ничего произносить, но тем не менее сказал:
– Спасибо, Элен.
– В это время года Кингс-Кэньон прекрасен. Не забывай, что именно я рассказала тебе о нем. Так что за тобой должок.
Она отключилась.
Некоторое время я сидел с телефоном на коленях, потягивая пиво. Так-так, Маккормик, бывшая подружка снабжает тебя полезной информацией. Сообщает, куда следует направиться. А также просит помощи.
Я вылакал остатки пива. Потом, чтобы сберечь аккумулятор, проверил, нет ли сообщений. Есть – два. Первое от Брук. Она спрашивает, где я, причем, судя по всему, очень тревожится. Второе, как я полагал, тоже должно быть от Брук. Оно пришло минут через десять после первого, в шесть с минутами.
Но зазвучал мужской голос:
– Доктор Маккормик, это Отто Фальк. Прошу прощения за беспокойство, за ранний звонок, но мне хотелось бы договориться о встрече до вашего возвращения на Восточное побережье. Надеюсь, нам удастся увидеться и побеседовать. Пожалуйста, позвоните.
Он оставил номер телефона.
– И что же, ты собираешься с ним встречаться?
– Разумеется.
Брук помолчала. Я слышал, как она дышит. Наконец, подумав, она снова заговорила:
– Я тоже пойду.
– Нет.
– Я должна…
– Ты должна вернуться сюда. – Я имел в виду ее квартиру. – Нужно, чтобы оставшиеся от доктора Тобел файлы по ВИЧ просмотрел специалист. Я же не понимаю, связаны ли они каким-то образом…
– Они не связаны.
– Мы этого не знаем.
– Мы это точно знаем. Важна работа фирмы «Трансгеника».
– Деточка, нельзя упускать из виду ничего. Тем более что ты разбираешься в ВИЧ. Ретровирусы – не мое поле. Но зато дай мне хороший филовирус и чашку кофе, и…
– Нат…
По-моему, она уже устала от шуток.
– Что?
Брук секунду помолчала, а потом очень тихо попросила:
– Будь осторожен.
80
Несмотря на всю шумиху прессы и похвальбу Элен Чен, офис фирмы «Трансгеника» выглядел довольно убого. Надо заметить, что Кремниевая долина вообще отличается безликостью архитектуры. Люди, создающие будущее, не имеют времени на какую-то «глупую» эстетику. Создателям будущего вполне достаточно компьютерных столов и видеоигр.
Больше того, я ведь находился в Калифорнии, переживающей последствия недавнего краха. Большинство творцов будущего отправились консультироваться в Чикаго или Бостон. Фактически весь офисный комплекс, перед которым я сейчас стоял, пустовал. Исключение составляли лишь те двадцать процентов, которые занимала фирма «Трансгеника». На дверях белели записки «Сдается».
На парковочной площадке стояло несколько машин: в дальнем ее конце виднелись две развалюхи, но зато вход в «Трансгенику» украшали «мерседес» и «БМВ». Насколько я понял, одна из этих немецких машин принадлежала Отто Фальку.
В телефонном разговоре этот господин назначил мне встречу в офисе «Трансгеники». В обычной ситуации я, ни минуты не сомневаясь, согласился бы, но сейчас, только что отмыв квартиру от крови двух выпотрошенных собак, не слишком стремился разговаривать с ним на его же территории. Разумеется, трудно утверждать, что именно Отто Фальк побывал в квартире Брук, вооружившись проволокой и острым ножом, но в причастности его к событиям сомневаться трудно.
Я подошел к стеклянной двери, на которой красовался логотип компании – название в виде кометы, врывающейся в кольцо буквы «А». Заметив рядом с дверью звонок, я нажал кнопку.
В холле появился человек, который направлялся к двери. Насколько я помнил, Отто Фальк был значительно ниже. Может быть, «Трансгеника» занимается производством сыворотки роста, способной добавить шестидесятилетнему ученому лишние пять дюймов? Если бы это было именно так, я немедленно вступил бы в число акционеров. Более того, сам начал бы немедленно принимать препарат. Всегда хотел иметь рост шесть футов три дюйма.
Однако при ближайшем рассмотрении человек оказался вовсе не Отто Фальком. К моему огорчению, это был Ян Кэррингтон – высокий блондин с ослепительно белыми зубами. Сквозь стекло он одарил меня безупречной улыбкой, от сияния которой я даже прикрыл глаза.
Мистер Кэррингтон набрал на клавиатуре какой-то код, после чего руками отпер замок.
– Приятно снова встретиться с вами, доктор Маккормик, – вежливо приветствовал он меня, протягивая руку.
Я сжал крепкую ладонь, в то же самое время пытаясь представить, как этот красавец вспарывает животы собакам и накидывает веревку на шею Глэдис Томас. Пожатие оказалось крепким, но нарисовать мысленную картину убийств мне так и не удалось.
– И мне очень приятно, – соврал я.
Кэррингтон придержал дверь, и я вошел в совершенно безликую приемную: стол регистрации, несколько стульев, низенький столик, на котором разложены научные и коммерческие журналы.
– Добро пожаловать в наш скромный корпоративный дом, – сказал Кэррингтон.
Я заметил, что замок он закрыл. Клавиатура пискнула. Значит, два замка. Плохой знак.
Красавец подвел меня к следующей двери. Здесь замок оказался биометрическим – он положил руку на сенсор, сканируя рисунок ладони, и замок пискнул, открываясь. Я подумал, что единственный доступный мне способ проникновения в это помещение – отрезать мистеру Кэррингтону руку и держать ее возле сканера. Вообще-то говоря, не самая плохая идея.
Мы направились по застеленному ковровой дорожкой коридору с белыми стенами и коричневыми деревянными дверями. В конце коридора одна из дверей была открыта. Кэррингтон направился прямо к ней, и через минуту мы оказались в конференц-зале. Увидев меня, Отто Фальк встал. Ян Кэрингтон плотно закрыл дверь.
Фальк протянул руку, и я пожал ее.
– Доктор Маккормик, как хорошо, что вы смогли прийти.
Да уж, наверное, я должен чувствовать себя на седьмом небе от счастья – ведь все так счастливы меня видеть.
– Присаживайтесь, – пригласил Фальк, – пожалуйста, присаживайтесь.
С характерной только для диктаторов, нацистских генералов и упивающихся властью карьеристов благосклонностью доктор слегка поклонился, поведя рукой в сторону стула. Я сел и начал ждать, когда мне в затылок всадят пулю.
Однако выстрела не последовало. Фальк и Кэррингтон тоже сели.
При ближайшем рассмотрении Отто Фальк выглядел как стопроцентный хирург, даже несмотря на небольшой рост: коротко подстриженные седые волосы, лысая блестящая макушка, аккуратная эспаньолка. Исключение составляли лишь очки. Для врача его возраста они казались слишком стильными. Однако здесь опять нужно вспомнить, что дело происходило в Калифорнии. Кроме того, он был не только доктором, но и бизнесменом.
Некоторое время все молчали. Когда пауза начала казаться слишком длинной, Отто Фальк окинул меня отеческим взглядом и произнес:
– Нам известно, насколько вас огорчила смерть доктора Тобел.
– Чертовски огорчила.
– Мы все очень расстроились. Для нас это огромная потеря. – Он откашлялся. – Однако меня интересует, могла ли ее смерть исказить ваше видение сложившейся здесь ситуации. Могла ли она вас запутать?
– Я вовсе не чувствую себя запутавшимся, доктор Фальк.
– Возможно, лучше подойдут слова «сбитый с толку». – Снова отеческий взгляд, полуулыбка, спокойное выражение лица. – Доктор Маккормик, вы знаете, сколько людей в нашей стране ожидает пересадки почки?
Казалось, вопрос возник совершенно внезапно, на пустом месте, и тем не менее я знал ответ, так как накануне читал в библиотеке проспект фирмы.
– Пятьдесят тысяч.
– На конец прошлого месяца цифра составила пятьдесят тысяч восемьсот девяносто восемь человек.
Он помолчал, давая мне время осознать услышанное. И действительно, если вдуматься, то цифра оказывается колоссальной. Гораздо больше всего населения маленького городка, в котором я вырос. Доктор Фальк заговорил снова:
– Шестьдесят процентов умрут, так и не дождавшись подходящего органа. А сколько людей ждут пересадки печени?
– Восемнадцать тысяч, – ответил я.
– Восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят два. Из них умрут восемьдесят процентов. – Он откинулся на спинку кресла. – А вы усердно учили уроки, доктор Маккормик.
Я небрежно взмахнул рукой.
– Да нет, что вы! Просто после университета и интернатуры у меня осталось так много денег, что я не знаю, куда бы их получше пристроить, а потому ищу инвестиционные идеи. Перспективы вашей компании кажутся весьма многообещающими.
Фальк, ничего не ответив на мою реплику, лишь переглянулся с Кэррингтоном. Этот человек явно не тяготился молчанием. Пауза снова затянулась.
Наконец он сказал:
– Думаю, мне не потребуется слишком долго объяснять, насколько важна наша работа? – На самом деле ему не требовалось даже произносить эту фразу, но он все-таки произнес. – В год, доктор Маккормик, мы спасаем десятки тысяч человеческих жизней. Десятки тысяч! Только в нашей стране. Можете себе представить? Как сотрудник системы здравоохранения, вы понимаете эту цифру. Однако вы понимаете ее по-своему. Для вас десятки тысяч жизней могут быть спасены посредством строительства уборных и применения антибиотиков. Высокие технологии и сложные процедуры не участвуют в спасении. Я это точно знаю, поскольку в курсе отношения работников здравоохранения к науке. Вы постоянно твердите о необходимости выделять больше средств на образование и гигиену.
Фальк стукнул кулаком по столу. Я прекрасно понимаю, где берет начало подобный энтузиазм, однако не привык встречать его в научной среде. Очевидно, Отто Фальк приобрел богатый опыт обивания порогов венчурных капиталистов, пытаясь убедить их колоссальными гиперболами, активной жестикуляцией и множеством восклицательных знаков.
Как бы там ни было, я не принадлежал к числу венчурных капиталистов, а потому подобный жар несколько меня обескуражил. Неужели эти ребята рассчитывали на то, что меня можно сбить с толку картинами розового будущего и заставить забыть и об убитых собаках, и об изнасиловании, и о мертвом Дугласе Бьюкенене, и о повесившейся (?) Глэдис Томас?
– Вдумайтесь в цифры, доктор. Они ведь не лгут. Вы видели больных в госпитале. Они тоже не лгут. – Фальк смерил меня насмешливым, проницательным взглядом. – Да-да, доктор Маккормик, нам известно, что вы ходили в госпиталь специально, чтобы взглянуть на наше оборудование. И как же, оно произвело на вас впечатление?
– Можно сказать, что так.
– Хорошо, – одобрил он, – так и должно было быть. – Фальк помолчал. – У всех пациентов, которых вы видели, не наблюдается ни малейшего иммунологического ответа, никакого отторжения. А они ведь получают очень малые дозы иммунодепрессантов. Исключительно низкие дозы, доктор.
– Как же вы этого добились?
– О, вопрос одновременно и самый легкий, и самый сложный. Если говорить просто, то прежде всего мы постарались убрать все маркеры, отмечающие эти органы как чуждые. Этого мы добились при помощи разработанных мной самим и моими сотрудниками процедур инженерии тканей. Животные, от которых поступают органы, полностью лишены сахаров и протеинов, которые и определяют ткань как чуждую. Потому органы предстают чистыми, универсальными запасными частями. – Фальк улыбнулся. – Вы, конечно, осознаете монументальность проекта, доктор Маккормик. На самом деле это революция, равная изобретению антибиотиков. Мы открыли… мы научились получать органы, которые способны функционировать практически в любом организме. Сила нашей техники не имеет параллелей. Начали мы с почек и печени, а сейчас подходим к поджелудочной железе, легким и сердцу.
Фальк несколько раскраснелся. Очевидно, он даже почувствовал необходимость высморкаться, потому что достал носовой платок. Успокоившись, он продолжал:
– Деньги меня не интересуют, доктор Маккормик. Мне их вполне хватает – и на хороший дом, и на хорошую машину. И на нужды семьи тоже. – Мне показалось, что на слове «семья» он слегка запнулся, но, возможно, я ошибся. – Есть люди, которые думают прежде всего о деньгах. К ним относятся некоторые из моих сотрудников и, уж определенно, мои инвесторы. – Он взглянул на Яна Кэррингтона, но тот лишь слегка улыбнулся. – Это предприятие принесет им хороший доход. Люди заработают десятки миллионов долларов. А некоторые, возможно, и сотни миллионов. Видите ли, в настоящее время наша страна во многом зависит от донорских органов. И в то же время, если нам удастся наладить производство органов, то мы сможем продавать их по такой цене, которую выдержит рынок. – Ему не пришлось пояснять мне, что рынок выдержит астрономические цены. Ведь вопрос стоит так: твоя жизнь или пятьдесят тысяч долларов; твоя жизнь или сто тысяч долларов? Несложный выбор. – Сам я поместил свою долю в компании в доверительную собственность. Она пойдет на поддержку фонда, финансирующего исследования, а также на снижение стоимости органов для тех больных, которые не могут их оплатить. Некоторые из моих сотрудников и даже ряд инвесторов также хотят поместить деньги в доверительную собственность.
Он явно ждал моей реакции, а потому я выдавил:
– Очень щедро с вашей стороны.
– Я же врач. А эта профессия подразумевает большее, чем игра в гольф по вечерам или жалобы на вялотекущую практику.
Фальк встал – росту в нем было не больше шестидесяти пяти дюймов – и взял со стола книгу. Подойдя ко мне, наугад открыл ее. Это оказался альбом с фотографиями, и со страницы на меня смотрел маленький мальчик.
– Это Мило Тенненбаум. Он уже мертв. Почечная недостаточность в результате лечения сепсиса. А на следующей странице – Доди Фиск. Тоже мертв. Отказ печени. Два года назад мы попытались сделать пересадку, но организм не принял. – Фальк полистал альбом. Еще четыре фотографии. – Кеннет Биллингс. Тридцать лет. Страдал диабетом. Умер от почечной недостаточности. Нам не удалось найти подходящую почку. Джералдин Нимэн. Тридцать четыре года. Умерла от инфекции, которую подхватила во время переливания крови. – Не комментируя подробнее, Фальк сел. – Вы понимаете ситуацию?
Если честно, то я как раз не понимал ситуацию. Эта выставка подтверждений оказалась весьма неожиданной. Хотя я и не знал, чем конкретно обернется эта встреча, однако представлял ее куда более зловещей. А оказалось, знаменитый доктор решил прочитать мне лекцию о пользе свой деятельности.
– Да, я все понимаю.
– И мы можем помочь этим людям. Мы близки к тому, чтобы вместо этого альбома я показал вам другой, полный улыбающихся лиц, лишь с одной датой под фотографией – датой рождения. Теперь вы осознаете величие нашей работы?
– Да, – ответил я.
Я действительно осознавал величие. А главное, понимал всю необъятность, бесконечность открывающихся перед ними перспектив. Им предстояло сделать столько добра, что несколько потерянных по дороге к светлому будущему жизней не играли никакой роли. Убей нескольких, чтобы спасти тысячи. Формула выглядела совсем просто.
– Можно мне вставить словечко? – спросил, сияя зубами, Кэррингтон.
Фальк молча кивнул.
– Доктор Маккормик, я участвую в бизнесе, – начал он, и я тут же спросил себя, какой именно бизнес он имеет в виду – фирмы «Трансгеника» или Элен Чен, – так вот, должен вам сказать, что бизнес в данном случае стоит на втором месте. А на первом – то добро, которое мы делаем людям.
Этот Кэррингтон напустил столько тумана, что я уже едва мог различить его лицо. Хорошо, что сияли зубы, – я ориентировался по их блеску.
– Разумеется, мы все заработаем кучу денег, но количество спасенных жизней… я даже пожалел, что сам не доктор. – Молодец, Ян! – Мне выпал шанс сделать для этого мира что-то хорошее. Раньше я специализировался на технических компаниях, и в прошлом году удалось вытащить одну крупную фирму из болота. Потом занялся инвестициями нескольких небольших биотехнических предприятий. Но здесь мне представилась возможность стать частью чего-то гораздо большего, чем я сам. Благородство нашего дела…
Я больше не мог слушать этого идиота. Он говорил меньше двух минут, а я уже потерял терпение.
– Заткнись, Ян.
Наступила полная тишина. Какое-то время Кэррингтон по инерции улыбался, словно ожидая, что я рассмеюсь и скажу, что пошутил. Наконец он понял, что этого не произойдет, и улыбка поблекла.
Я повернулся к Фальку.
– Зачем вы меня сюда позвали?
Тот натянуто улыбнулся.
– Хотел, чтобы вы узнали, чем именно мы занимаемся и ради чего.
– Я и так это знал.
– Не думаю.
Над нашей встречей явно сгустились облака, но меня это даже радовало. Все это фальшивое благолепие казалось невыносимым. Оно выглядело неестественным, странным, и хотя, возможно, по сути своей и было искренним, обросло таким количеством дерьма, что я с большим трудом воспринимал благородство, о котором пел Отто Фальк. Более того, я прекрасно понимал, что эти ребята обо мне думают. Если бы убийство не каралось законом, меня, наверное, уже не было бы в живых. Или, скорее всего, я пребывал бы в вегетативном состоянии в качестве почвы для пересадки свиного легкого.
Как бы там ни было, мне требовалось получить ответы хотя бы на некоторые из своих вопросов, а потом убраться восвояси. Поэтому я приступил к делу:
– Что случилось с женщиной из палаты № 3 в госпитале? Почему ее там больше нет?
Если вопрос и застал моих собеседников врасплох, то они этого не показали.
– Вы видели пустую палату, – констатировал Фальк.
Я молча кивнул. Они наверняка знают, что я видел видеозапись.
Фальк откашлялся.
– Она умерла от внутрибольничной стафилококковой инфекции.
Внутрибольничная инфекция – это, естественно, та, которой заражаются в госпитале. И обычно ее вызывает именно стафилококк.
– И все? Так просто? – удивился.
– Это трагедия, – ответил Фальк. – Но так оно и есть.
Я кивнул. Уже было совершенно ясно, что из этой встречи я больше ничего не почерпну, и все же хотелось узнать, зачем они меня сюда позвали. А потому я повторил вопрос:
– Зачем вы меня сюда позвали?
Они снова переглянулись. Фальк уступил инициативу Кэррингтону.
– Доктор Маккормик, нам хотелось, чтобы вы знали, чем именно мы занимаемся…
– Это мы уже прошли, – оборвал я его.
Однако Кэррингтон словно не слышал моей реплики.
– Нам хотелось, чтобы вы поняли: мы на вашей стороне. Мы слышали о вашей обеспокоенности… некоторыми обстоятельствами. Но дело в том, что вы пошли по ложному следу. И этот след – ложный, как я только что заметил, – может иметь неприятные последствия как для нас, так и для тех больных, которым мы можем помочь.
Я перевел взгляд с Кэррингтона на Отто Фалька – знаменитый хирург сидел, опустив голову и прикрыв глаза. Он словно очнулся от глубокой задумчивости.
– Нам было бы очень приятно сотрудничать с Центром контроля, показать вам все данные, которыми мы располагаем относительно инфекции. Но уверяю вас – вы ничего не сможете найти. Животные, органы которых мы использовали, прошли многократную проверку в лаборатории такого авторитетного ученого, как Хэрриет Тобел. Управление по контролю за продуктами и лекарствами с самого начала работы следит за нами, словно за малыми детьми. Но даже они не могут ни к чему придраться.
Снова воцарилось молчание. Прерывистый ритм нашей беседы уже начал действовать на нервы, создавая в душе такой же дискомфорт, который я испытывал в студенческие годы, пытаясь высидеть от начала до конца на пьесе Беккета. Впрочем, с одной лишь разницей: сейчас ставки оказывались куда выше, чем пять долларов за вход да два часа попусту потраченного времени.
– Доктор Маккормик, – продолжал Кэррингтон, – мы чувствуем, что ваше время в Калифорнии уже закончилось. И нам известно, что ваше начальство придерживается такого же мнения.
Да уж, это меня несколько удивило. Хотя я и подозревал, что они могли надавить на сотрудников Управления по контролю за продуктами и лекарствами, а те, в свою очередь, нажать на моих боссов. Но я не знал, что им известно о моем утреннем телефонном разговоре с Тимом. И начинал злиться. Полегче, Маккормик, полегче.
– Мы признаем ваши заслуги перед ведомством. – Кэррингтон взглянул на Отто Фалька, и тот едва заметно кивнул. – А потому хотим, чтобы вы начали сотрудничать с нашей фирмой. Место, которое занимала Хэрриет Тобел, освободилось, и мы хотим предложить вам пост консультанта.
Наступила моя очередь остолбенеть. Чего-чего, а такого я ожидать никак не мог. Очевидно, от собеседников не укрылось выражение моего лица. Кэррингтон улыбнулся:
– Работы для вас практически не будет. Вы можете спокойно отправляться сегодня в Атланту. Нам просто нужна возможность обратиться к вам за советом тогда, когда он нам потребуется. Понятно, что причиненное беспокойство будет компенсировано. Ну, скажем, вас устроили бы четыре тысячи акций из фонда основателей фирмы?
В разговор вступил Отто Фальк:
– Мне кажется, это маловато. Учитывая опыт и познания доктора Маккормика в микробиологии, вознаграждение должно составлять пять тысяч акций и даже больше, если его функции расширятся.
Я откинулся на спинку стула и рассмеялся:
– Я не могу принять такие условия, и вы это прекрасно знаете. Я же подписывал договор с Центром контроля…
Кэррингтон с улыбкой прервал меня:
– С нами сотрудничают чрезвычайно опытные юристы и экономисты, доктор Маккормик. Они примут необходимые меры. Больше того, ваш контракт с Центром контроля завершается уже через год, не так ли?
Я промолчал.
– Вот и отлично. Мы сможем оформить все официальные документы и осуществить необходимые процедуры в связи с вашим отъездом. Но не волнуйтесь, договор окажется безукоризненным, так что вы непременно получите все, что причитается…
– По-моему, вы не поняли. Меня совсем не волнует тщательность оформления договора. Я не собираюсь принимать предложение.
Отто Фальк ткнул в мою сторону пальцем.
– Доктор Маккормик, этот договор выгоден нам всем. Вы будете частью структуры, значительно более весомой, чем вы сами, и значительно более важной, чем та глупая шпионская деятельность, которой вы занимаетесь по поручению Центра контроля. Мы же получим возможность общаться с независимым и критически мыслящим специалистом высокого уровня.
– Вам не удастся вовлечь меня в свои махинации. – Я встал. – Даже трудно представить, что вы могли предложить подобную грязную сделку сотруднику Центра контроля и предотвращения заболеваний.
– И как же долго вы предполагаете оставаться на посту сотрудника Центра контроля? – поинтересовался Фальк.
Я направился к двери.
– До свидания, джентльмены.
– Доктор Маккормик! – закричал профессор. – Вам не мешает осознать, что данное предложение – лучший путь, по которому вы можете пойти. Если не хотите, можете не работать в качестве консультанта, но только не вмешивайтесь в наши дела!
– Нат! – подхватил Кэррингтон. К этому моменту я уже кипел, а его фамильярность разъярила меня еще больше. – Нат, подумай, пожалуйста, обо всех этих детишках. – Он показал на альбом с фотографиями, лежавший на столе. – Подумай в конце концов о себе. Подумай о своей подруге, докторе Майклз.
– Сукин сын!
Я стоял, глядя сверху вниз на двух сидящих передо мной людей, и едва дышал от негодования. В конференц-зале становилось жарковато.
Отто Фальк медленно произнес: