Можно подумать, что у меня чума.
Наконец я покончил со второй сигаретой, как раз приняв решение вернуться в здание и снова поговорить с Тимом Ланкастером. В этот самый момент завибрировал пейджер.
– Черт подери, Тим! – не сдержался я.
Хотя мне очень не хотелось ему отвечать, но я был уже научен горьким опытом. Моя карьера и так висела на волоске, а потому желание вредничать испарилось. Я проверил номер – это оказался не Тим.
Я отстегнул с пояса сотовый и набрал номер.
– Джон Майерс слушает, – произнес мрачный голос.
– Это доктор Маккормик.
– А, приветствую. Послушайте, доктор, у нас есть кое-что, что может показаться вам интересным.
– И что же это?
– Вы не могли бы приехать к нам в отделение?
– Вы хотите меня арестовать?
– Если бы мог, то обязательно это сделал. – Он рассмеялся. – Нет, здесь кое-что другое. Везите с собой еще одного доктора.
– Херба Ферлаха?
– Да.
Я на минуту задумался. Теоретически мне предстояло передать Ферлаху, что нас зовут копы, а потом поставить в известность Тима. А уж доктору Ланкастеру предстояло решать, следует мне ехать в полицию или нет. Беда, однако, заключалась в том, что я прекрасно знал, какое именно решение он примет, и знал также, что согласиться с этим решением не смогу. Вывод? Тиму звонить не следует. А также не следует впутывать в мои делишки честного доктора Ферлаха, который из-за меня окажется в дурацком положении.
Поэтому я ответил Майерсу:
– Доктора Ферлаха сейчас нет в офисе, а я приеду через несколько минут.
Тут же позвонил Сонжит и предупредил ее, что собираюсь выйти и что-нибудь съесть, поскольку на нервной почве умираю от голода. Так что она может начинать работу без меня.
24
Я провел в Балтиморе несколько очень важных лет своей жизни, а потому прекрасно знал, как найти нужное отделение полиции. Так что доехал я очень быстро – после звонка Джона Майерса не прошло еще и десяти минут.
Я очутился в совершенно непримечательной, без окон, комнате отделения. А напротив меня за столом сидели сам Джон Майерс и кто-то из его помощников.
– Я решил, что вам будет интересно узнать, как же именно обстоят дела с сотовым телефоном, – заговорил детектив Майерс.
– Вы не ошиблись. Даже очень интересно.
– Мы нашли в сети номер мистера Бьюкенена. Решили ему позвонить, чтобы облегчить задачу. Однако абонент был отключен.
– Должно быть, это произошло совсем недавно, – заметил я. – Еще вчера, как раз когда я с ним разговаривал, ему кто-то звонил. И присылал СМС. После того, как он не ответил на звонок, телефон некоторое время пищал.
– Мы все проверили. После того, как связь разъединили, все сообщения оказались уничтоженными.
– Кто отключил телефон?
– Напрашивается вывод, что сам мистер Бьюкенен. Мы начали выяснять подробности пользования телефоном. Прежде всего оказалось, что оплачивается он авансом. Так что иметь дело с кредитными чеками или чем-нибудь подобным не приходится. Это вполне разумно. Если у них в пансионате не разрешается иметь сотовый телефон, то парню незачем получать счета. И кстати, я вообще не знаю, каким кредитом он пользовался. Это мы выясняем. Во всяком случае, платил он за значительный отрезок времени. И использовал его.
– У Дугласа было множество подруг.
– Это объяснение лежит на поверхности.
– Что вы хотите сказать?
– Мы связались с сетью, с оператором, чтобы получить распечатку звонков. Оказалось, что ваш мистер Бьюкенен тратил по меньшей мере пятьсот минут в месяц на разговоры лишь с одним абонентом. Он звонил по одному-единственному номеру. И больше никуда. Не заказывал пиццу. Не звонил маме и папе. Но это уже совсем другая история. Вообще никаких номеров, кроме одного, в штате Калифорния, городе Сан-Хосе.
– И кто же отвечает по этому номеру?
– Вот это тот самый вопрос, ради которого мы вас сюда и пригласили.
На столе лежал маленький диктофон. Майерс кивнул помощнику, и тот нажал кнопку.
Раздался гудок. Потом женский голос произнес:
– Кейси! Негодник! Почему ты мне не звонил?
Мужской голос ответил:
– Мадам, это детектив Джон Майерс из балтиморского городского отделения полиции.
На этом разговор прервался.
– И все? – спросил я.
– И все.
– Что это за женщина? И кто такой Кейси?
– Я надеялся, что вы поможете нам в этом разобраться.
– Я и сам очень на это надеюсь, но дело в том, что я понятия не имею, что это все значит.
– Мистер Бьюкенен не упоминал женщину, живущую на Западном побережье, или кого-нибудь по имени Кейси?
– Нет. Но это имеет определенный смысл.
– Какой именно?
– Все эти плакаты из Сан-Франциско в его комнате. Наверное, у него действительно на западе какие-то связи и отношения. А вы не нашли там ничего интересного? Я имею в виду в комнате молодого человека?
– Кроме этих плакатов, ровным счетом ничего. Ни писем, ни фотографий – ничего. Сегодня, немного позже, мне еще предстоит беседовать с самим Рэндалом Джефферсоном. Но он уже пытался меня отшить. Твердил, что не знаком с подробностями биографии своих жильцов.
– А я как раз слышал, что Рэндал Джефферсон готов сотрудничать.
– Только не с нами.
– Доктор открыл доступ в свои заведения департаменту здравоохранения.
– Вполне возможно, что этим он и ограничился. С нами говорить откровенно не хочет. – Майерс откинулся на спинку стула и выругался. – Решил всех перехитрить.
– А в Сан-Хосе вы больше не звонили?
– Еще как звонили! Раз десять, не меньше. И сейчас продолжаем, каждые полчаса. Ничего. Гудит и гудит, а потом включается эта ерунда насчет недоступного абонента. Судя по всему, СМС наша таинственная незнакомка не признает. Мы пытались узнать в телефонной компании, как ее имя, но они с нами разговаривать не хотят. Утверждают, что это вопрос неприкосновенности частной жизни, и поскольку она не относится к числу пропавших, то… Короче, всякая такая ерунда.
Я постарался вспомнить все, что возможно, из своего разговора с Дугласом Бьюкененом. Определенно, ни о какой женщине в Калифорнии речь не шла, равно как и ни о каком мужчине по имени Кейси. И уж совсем ничего, что могло бы помочь установить, куда подевался Дуглас Бьюкенен. Ничего, кроме вот этого номера и ответившего на звонок женского голоса.
– Вы сказали, что молодой человек никогда не звонил родителям.
– Да, это именно так.
– И все же они могут знать, где именно он сейчас находится.
– Имеются сведения, что они жили в Йорке, штат Пенсильвания. Во всяком случае, до 1997 года. И, насколько нам известно, вполне могут и сейчас там находиться.
– Ну так поговорите с ними, детектив.
– Боюсь, что разговора не получится. Они уже под землей – оба. Папочка отдал концы в начале 1997-го, а мамочка – следом, через несколько месяцев после него.
– И где же жил Дуглас до того, как явился сюда?
– А вот об этом хорошо бы расспросить самого Дугласа. Никто не знает. Сейчас мы проверяем списки подобных заведений штата, попробуем что-нибудь выяснить и у доктора Джефферсона. С его административным персоналом уже беседовали. Утверждают, что понятия не имеют, откуда именно он к ним явился. Всегда считали, что из дома родителей в Йорке.
Это определенно давало не слишком много. А то, что никто ничего не мог сказать о жизни парня в настоящий период времени, настораживало еще больше.
– Когда он появился в «Балтиморском раю»?
– Судя по их сведениям, он поселился там в 1997 году. После смерти родителей.
– Так что же, детектив, вы хотите мне сказать, что у нас есть возможный сексуальный хищник, гуляющий на свободе, который вполне может оказаться носителем смертельно опасного заболевания? При этом мы не только не знаем, где он, но даже не знаем никого, кто мог бы иметь хоть какое-то представление о его местонахождении.
Майерсу мое замечание явно не понравилось.
– Уверяю вас, мне самому от этого не по себе.
– А как насчет друзей? Возможных социальных связей?
– Это вы знаете не хуже меня. Парень, судя по всему, живет сам по себе.
– Ага. И при этом не пропускает ни одной дыры. Как он может быть одиночкой?
– Подобное случается куда чаще, чем вы, доктор, думаете.
Я посмотрел в потолок, где явственно увидел, как Дуглас Бьюкенен злостно распространяет заразу среди ничего не подозревающих и незащищенных слоев населения.
– У вас пропавшие граждане долго остаются пропавшими, детектив?
– Бывает, что и по нескольку лет. Но у меня лично хороший послужной список.
– Отлично. Значит, вы в передовиках. Это просто здорово.
Майерс рассмеялся:
– Я разыскиваю тех, кто заставляет людей исчезать. У меня особая репутация. На это дело решили бросить тяжелую артиллерию.
– Так, значит, вы – тяжелая артиллерия?
– Такой молодец, как я, занимает в департаменте второе место по раскрываемости преступлений.
– А где же тот парень, который на первом месте?
Майерс улыбнулся:
– А как же такой молодой парень, как вы, да к тому же еще и доктор, может оказаться такой задницей? – Детектив долгим взглядом посмотрел мне прямо в глаза. – Вы очень испугали нас всех, доктор. У нас нет выбора. Я сам напросился на это дело – ведь у меня здесь семья.
25
Следуя приказу герра Ланкастера, я вернулся в департамент здравоохранения, чтобы вместе с Сонжит заняться базой данных. Отчет, который я должен был представить Тиму, мог и подождать, он и так уже выудил из меня всю необходимую информацию. Он прекрасно понимал, что составление отчета – дело хлопотное и долгое. Знал он и то, что и я это понимаю, а потому слишком активно на меня не наседал. Вот именно так и крутятся жернова бюрократии.
К одиннадцати вечера мы с Сонжит успели занести в базу данных примерно тридцать человек: имя, фамилия, пол, возраст, все характерные детали. У нас имелась и графа, куда следовало заносить все заметки об опрошенных. После того как вся информация будет введена, сами имена будут запущены в географическую программу, чтобы создать карту со специальными пометами, а также в программу создания графической схемы. Собранные воедино, эти две программы дадут нам возможность увидеть, кто с кем контактировал и где живут и работают все эти люди. Просто удивительно, как много можно растолковать с помощью графики – маленьких прямоугольничков, соединенных линиями и показывающих, кто, с кем и через кого связан. Невозможно даже представить, какое количество информации таят записные книжки и списки имен и фамилий.
Впрочем, дальнейшее прояснение ситуации пришлось отложить на завтра. Сонжит и так уже выпила четыре чашки кофе, а я вскочил в четыре утра.
– Пора сворачиваться на ночь, – заключил я.
Она взглянула на меня усталыми глазами.
– Нет, я, пожалуй, еще посижу.
Я не смог сдержать улыбку.
– Иди отдохни. Завтра предстоит большой день.
– Разве они еще не все?
Я кивнул, понимая, что она собирается сидеть всю ночь. И кто-то еще смеет называть государственных служащих ленивыми!
Я поехал в свою маленькую квартирку в Вашингтон-парке, симпатичном жилом квартале, уютно устроившемся на холме к западу от внутренней гавани. Квартал был зеленый – настоящий парк – и длинный. Он полого спускался к северу. Время от времени городские власти устраивали здесь выставки. Я вспомнил, как еще студентом приходил сюда, чтобы полюбоваться на ярко раскрашенные скульптуры рыб. Экспозиция просуществовала до тех пор, пока какие-то злостные вандалы не расправились с одним из экспонатов, остроумно названным «Дефективный морской окунь». Событие попало на страницы газет, очевидно, в силу заключенной в нем иронии.
На вершине холма, то есть парка, возвышалась дань города Балтимора Джорджу Вашингтону – огромная мраморная колонна, увенчанная бронзовой статуей президента. Я стоял, вдыхая душный, загазованный, почти физически ощутимый воздух, и пытался решить, думал ли когда-нибудь великий человек о том мире, в котором подобный мне гражданин будет работать на созданное им государство. Вернее, на часть государства, обладающую финансовыми ресурсами, в восемьсот раз превышающими средства, которыми в 1790 году владело все правительство Соединенных Штатов. И мог ли он представить жизнь, в которой холостой, умственно отсталый парень, безудержно сея свое отравленное семя, может создать такую страшную угрозу для окружающих.
Я повернулся к памятнику спиной и направился к своему дому – старинному особняку из гранита, разделенному на крошечные ячейки. Скромно обставленная квартира, в которой я сейчас жил, была специально для меня арендована Центром контроля. Поскольку свободного времени в Балтиморе у меня почти не было, обустройством гнездышка я не занимался. Единственное, что я туда принес в клюве, – это три банки пива да пачка американского сыра. Зато в холодильнике было очень просторно. Да еще в шкафу стояла пачка кукурузных хлопьев. Так что я подкрепился сыром с хлопьями и запил все это пивом. Жизнь стала казаться вполне приемлемой.
Потом я честно, изо всех сил пытался заснуть, однако так и не смог. Мысли мои зациклились на Дугласе Бьюкенене и не желали переключаться. Куда он мог исчезнуть? Может быть, Рэндал Джефферсон просто-напросто перевел его в какой-нибудь другой из своих пансионатов, чтобы не дать нам с ним поговорить? А может быть, спрятал в каком-нибудь мотеле? Или парню просто все уже надоело, и он сбежал сам? А если хоть какое-то из этих предположений верно, то зачем было переворачивать вверх дном все в комнате? Что оттуда убрали? И что означает прерванная телефонная связь?
Где же ты, Дуглас? И что ты успел натворить?
26
Сонжит уже была в офисе. Она сидела в отведенном ей обшарпанном отделении за компьютером и печатала. А я ведь приехал, когда не было еще и семи.
– Надеюсь, ты не всю ночь здесь сидела? – в ужасе спросил я.
– Я поспала. – Она кивнула в сторону комнаты отдыха. – Там диван очень удобный.
– На нем можно целый отряд уложить.
– Точно. Поздно вечером приходил доктор Ферлах, приносил еще фамилии и данные. Свои и те, что собрали ребята из службы штата.
– И сколько же там единиц? – поинтересовался я.
– Почти сотня.
– Они не дремали.
– Вот именно. И мне работы добавили. Пока ввела только тридцать, – с отчаянием заметила она.
– Ну и что же?
Сонжит почти неуловимым движением нажала несколько клавиш.
Я встал за ее спиной и посмотрел на дисплей. Его заняла целая паутина прямоугольников и связывающих их линий – на небольшом экране схема казалась слишком густой и крупной. Когда все будет готово, на специальном принтере мы распечатаем ее, перенеся на большие листы. Сонжит сдвинула границы, чтобы я мог увидеть размеры чертежа. В середине густого переплетения, словно жирный паук, красовалось имя Дугласа Бьюкенена.
– Наш человек, – заключил я. Словно еще оставались какие-то сомнения. – Думаю, этого окажется вполне достаточно, чтобы их убедить.
– Кого именно? – уточнила Сонжит.
– Всех, кого требуется убеждать.
– У меня еще не вся информация, – с сожалением заметила она.
– А нам и не нужно больше информации. И так…
В эту самую минуту над перегородкой показалась голова Ферлаха.
– Доктор Маккормик…
– Вы это видели? – спросил я его.
Он взглянул на густую схему.
– Ого! А что-нибудь прояснилось насчет самого Бьюкенена? Куда он делся?
Я ответил, что не слышал ничего нового. О встрече с Джоном Майерсом я умолчал, равно как и о телефонных звонках в Сан-Хосе. Пусть все это останется моим личным делом.
– Я позвоню детективу и спрошу, что они узнали.
– Хорошо, – согласился он, – наверное, уже пора вовлечь полицию штата и департаменты соседних округов – вдруг парень где-нибудь появится. Нам просто необходимо с ним потолковать.
– Вполне возможно, что полицейские уже это сделали. Они очень волнуются.
– Хорошо. – Он провел рукой по лысине. – А вы выяснили что-нибудь насчет…
Он не договорил.
– Да я торчал здесь, – соврал я. – Вы же слышали насчет моего продвижения по службе.
– Да, конечно. Совсем забыл. Извините. – Ферлах посмотрел на часы. – Через час начнется пресс-конференция.
Он ушел.
Чтобы успокоить падкую на сенсации публику, начальство стремилось сделать официальное заявление еще до окончания программ новостей. А мне в голову пришла сумасшедшая идея: набрать в рот красной жидкости, а потом вылезти перед камерами и начать кашлять, выплевывая вокруг якобы сгустки крови. Половина жителей Балтимора тут же от страха убежит куда подальше.
Несмотря на свое настроение, я все-таки пошел смотреть пресс-конференцию. Было решено, что Бен Тиммонс выступит в начале, а потом ответит на основную часть вопросов. Ферлаха же выпустят в конце – чтобы заткнуть образовавшиеся прорехи. Похоже, политика в очередной раз победила, впрочем, этому не приходилось удивляться. И кроме того, если бы сложившуюся ситуацию представлял Ферлах, занимающий не слишком высокое место на служебной лестнице, а Тиммонс скромно стоял с краю, это неминуемо вызвало бы вопросы.
Так что Тим оказался прав. Тиммонс выглядел как настоящий политик. Какой-то дурак даже прилизал ему волосы и в таком виде выпустил перед камерами. Ну и зрелище!
Пресс-конференция началась. Тиммонс признал заслуги Центра контроля и предотвращения заболеваний и в создании программы наблюдения, и в помощи в первые дни вспышки болезни. Стоявший в стороне, вне поля зрения камер, Тим показал мне большой палец – мол, я молодец. Я сделал вид, что не вижу его.
Как можно было предположить, первые вопросы касались самого вируса – как, когда и откуда? Спросили и о терроризме. Здесь Тиммонс оказался на высоте, ответив просто, что данных, подтверждающих эту версию, нет. Дело начало принимать интересный оборот, когда репортер одного из телеканалов спросил о беспокойстве, которое приходится терпеть гражданам во время расследования. Все сразу поняли, о каких конкретно гражданах идет речь.
– Мы работаем в тесном контакте с гражданами; только таким образом нам удастся определить причину и источник вспышки. Мы надеемся получить от всех жителей нашего города помощь и встретить полное понимание важности вопроса. Без помощи граждан нам не провести эффективное расследование. Нам очень нужна их помощь.
Вот так! Рэндалу Джефферсону, наверное, сразу стало очень жарко. Действительно, Тиммонс прекрасно умеет держаться перед камерами.
Пресс-конференция продолжалась минут десять, когда завибрировал пейджер. Я взглянул на маленький жидкокристаллический экран и увидел номер детектива Майерса. Я решил пока не отвечать и прицепил пейджер обратно на ремень.
Но уже через минуту он снова забеспокоился. На сей раз я набрал номер Майерса.
27
– Мы его нашли.
– Что?
Я не поверил своим ушам.
– Мы его нашли. Дугласа Бьюкенена.
Голос Майерса звучал уверенно и спокойно, хотя мне показалось, что он с трудом сохраняет самообладание.
– Где же?
– В округе Кэрролл – высоко в лесу.
– Какого черта он делает…
– Он мертв, доктор.
В коридор, где я разговаривал, долетал шум продолжающейся пресс-конференции. Я как можно крепче прижал телефон к правому уху, а левое заткнул пальцем.
– Что случилось?
– Не знаю. Но мы не сомневаемся, что это не самоубийство и не несчастный случай.
– Так Дуглас… тело… у вас?
– Нет.
– А откуда же вы тогда знаете, что это не несчастный случай?
– Да уж поверьте мне. Так что ваш друг находится всего в двадцати минутах езды на север. Конечно, этим делом теперь должен заниматься полицейский департамент Кэрролла, но мы готовы тесно сотрудничать. Вы к нам пришлете кого-нибудь из своих людей?
Я посмотрел туда, где вовсю кипели страсти. И Ферлах, и Тим, и все остальные казались настолько поглощенными общением с прессой, что я решил их не отвлекать.
– Все сейчас очень заняты. – Говоря это, я уже шел к выходу. – Через пять минут я приеду сам.
И вот мы с Майерсом уже едем по шоссе И-83 на север, в сельские глубины Мэриленда.
– Как они идентифицировали тело? – спросил я.
– Когда мы вчера разослали сообщения во все полицейские подразделения, то по факсу отправили и фотографию. И уж конечно, не забыли упомянуть, как это важно.
– Вы нас опережаете.
– Это наша работа. Как бы то ни было, ребята из Кэрролла позвонили нам с полчаса назад. Сказали, кто-то из фермеров вышел рано утром с собаками и наткнулся на могилу.
– Как он умер?
– Это еще предстоит выяснить. Похоже, ему здорово досталось.
– Почему вы так думаете?
– Тело изуродовано.
Мы свернули с главной дороги на одну из проселочных. Если бы цель нашей поездки не была столь мрачной, то смотреть по сторонам оказалось бы истинным удовольствием. Весна и лето выдались щедрыми на дожди, и сейчас кукуруза стояла уже выше пояса, сочная и ярко-зеленая. Солнце прогоняло с полей остатки утреннего тумана. Пейзаж выглядел на редкость живописно, вот только перед нами мигали сине-красные вертушки полицейских машин, да жара уже одолевала не на шутку.
– О Господи! – не выдержал Майерс, когда, открыв дверь машины, сразу оказался в пекле.
Мы стали на обочине, на краю кукурузного поля, ярдах в пятидесяти от уже царившей здесь сутолоки. Фургон коронера, разворачиваясь, примял на поле полукруглую площадку и остановился прямо под деревьями. Три другие машины, грузовик службы расследования преступлений и два грузовика полиции Кэрролла, стояли в одну линию на небольшом клочке травы между полем и линией деревьев. Несколько раз сверкнула бело-голубая вспышка фотокамеры. Буйная растительность поглощала звуки, и вокруг царила странная тишина.
К нам тут же подошел полицейский в форме. Майерс показал свою бляху, и она моментально возымела должное действие. Полицейский кивнул в сторону толстого человека, который сидел на корточках и разглядывал то, что лежало перед ним. Он был в рубашке, под мышками темнели большие потные круги. На левом боку висел пистолет.
Подойдя к кромке леса, Майерс окликнул его, назвав по имени: О'Лири. Человек встал и направился к нам. Как и у всех, кто находился в лесу, на лице его красовалась хирургическая маска.
– Детектив Майерс, – протянул он, снимая маску, – как идет борьба с отбросами общества?
– Я бы не стал так говорить о своем начальнике.
О'Лири рассмеялся:
– Черт возьми, но он ведь никогда меня не любил.
Майерс взглянул на меня и объяснил:
– О'Лири работал в балтиморской полиции. Ему там надоело, и он перешел сюда, подальше.
– Я перешел, чтобы не иметь дела вот с такими отвратительными вещами, – он махнул в сторону леса, – но спрятаться невозможно, верно?
– Тема для философского трактата, – заключил Майерс.
О'Лири взглянул на меня.
– Это новый стажер?
– Натаниель Маккормик из Центра контроля над заболеваниями, – представился я.
О'Лири был в перчатках, поэтому мы обошлись без рукопожатия.
– Доктор Натаниель Маккормик, – официальным тоном представил меня Майерс.
– Пит О'Лири. Детектив Пит О'Лири, – ответил толстяк. Он изобразил улыбку, однако она быстро растаяла. – Джон мне говорил, что именно вы всех нас так напугали. Сказал, что если не обнаружим вашего подопечного, то все дружно вымрем от чумы. Правда, так и сказал.
О'Лири хотел почесать лицо, но вовремя опомнился. Снял защитную перчатку, бросил ее на землю, а потом уже почесал щеку.
– Ну так детектив Майерс сказал, что вы его нашли, – ответил я.
– Вернее, то, что от него осталось. Боже милостивый, это просто отвратительно… давайте скажем так. Меня едва не вырвало. А со мной такого никогда не случается. – О'Лири безнадежно покачал головой. – Ну, ребята, берите маски и перчатки и пойдем посмотрим на вашего приятеля.
Мы с Майерсом подошли к открытому фургону коронера и взяли по комплекту защитного снаряжения. Надели перчатки и маски, и О'Лири повел нас в лес.
– Старайтесь идти прямо за мной, след в след, – попросил он. – Люди из службы расследования все утро здесь ползают, обнаружили несколько следов, притоптанную траву. Наверняка захотят найти что-нибудь еще.
Лишь шагнув под деревья, все моментально помрачнели. Ни шуток, ни разговоров. Деревья опоясывала яркая полицейская лента, отмечая границу дозволенного передвижения и огораживая площадь примерно в двадцать квадратных футов. Желтая линия тянулась еще куда-то в лес, но мои глаза уже почти ни на что не реагировали: я видел лишь то, что происходило непосредственно впереди. Два человека стояли по плечи в яме, защищенные всего лишь масками и перчатками.
– Тело там? – спросил я.
– Да, – коротко ответил О'Лири, не поворачиваясь.
– И они в яме вместе с ним?
Здесь полицейский взглянул на меня.
– Могила очень глубокая. Нам пришлось ее обкопать, чтобы не прыгать туда, к нему.
Мы прошли еще несколько футов, и в нос ударил резкий запах.
Он был совершенно неуместным – вовсе не органический, который мог бы исходить от гниющих листьев или даже от разлагающегося трупа. Запах был чисто химический. Я узнал его почти мгновенно.
– Отбеливатель, – удивленно произнес я.
– Да, – согласился О'Лири, – и это очень странно.