Я подумал, что вовсе нет необходимости дожидаться, пока нам откроют. Но, как известно, Ферлах находился при исполнении служебных обязанностей. И таким он мне нравился гораздо больше. Я начал думать, что будь вчера на моем месте в подвале именно Ферлах, он поступил бы так же, как я – то есть начал бы прокладывать себе путь силой, растолкав Джефферсона и Хэмилтона. Надо сказать, меня это несколько успокоило.
Тем временем я вытащил сотовый и начал перебирать телефоны, разыскивая номер Дэна Миллера. Нашел и нажал кнопку набора. Хэмилтон, Мизурски и дежурная выстроились в шеренгу за нашими спинами. Из нескольких дверей торчали бесцветные физиономии с ничего не выражающими глазами.
Мизурски повернулся к дежурной.
– Срочно звоните в полицию! – потребовал он. – Скажите, что здесь какие-то люди пытаются взломать дверь и проникнуть в частную комнату. Сообщите, что они угрожают и жильцам, и персоналу пансионата.
Я не верил своим ушам. Ярость захватила меня целиком.
– Скажите, что сейчас здесь сломают шею одному паршивому адвокату.
Дежурная побежала по коридору. Мизурски же крикнул ей вслед:
– Угроза телесного повреждения!
В трубке раздался голос секретарши Миллера. Я произнес:
– Это Натаниель Маккормик из Центра контроля. Дэн Миллер на месте?
Секретарша ответила, что он на совещании.
– Подождите, – попросил я Ферлаха. Тот перестал барабанить. Я снова заговорил в трубку: – Это, собственно, не важно. Не могли бы вы проверить, пришел ли на работу Дуглас Бьюкенен?
Телефон замолчал. Тишина наступила и в коридоре.
Мизурски тоже вытащил телефон и набрал номер.
– Билл, – спросил он кого-то, – у нас уже есть чертов судебный запрет?
В моей трубке раздался голос секретарши:
– Нет, он еще не появлялся.
– А во сколько он обычно приходит? – уточнил я.
– Смена начинается в восемь, – ответила секретарша.
Сейчас было уже почти четыре. Я поблагодарил и отключился.
– Его на работе нет, – сказал я, и Ферлах снова начал стучать в дверь.
Теперь уже к нему присоединился и я.
– Дуглас, откройте, пожалуйста, дверь. Нам очень нужно с вами поговорить. Мы сможем вам помочь.
Я представлял, что Дуглас Бьюкенен лежит в кровати под защитой надежного засова и слушает, как мы барабаним в дверь. Вполне возможно, на голове у него наушники, и парень слушает музыку. Плевать он хотел на нас и наши просьбы и воззвания. Просто старается скрыться в своей скорлупе и забыть все, что происходит в мире.
Время от времени и мне хотелось того же. Больше того, сейчас я мечтал именно оказаться в своей постели и отключиться от…
– Все, хватит, – коротко произнес Ферлах.
Вдалеке раздался вой полицейской сирены.
– Ладно, Нат, давайте ждать копов.
Я обернулся. Мизурски все еще разговаривал по телефону, судя по всему, пытаясь добиться этого самого запрета. Ферлах протиснулся между собравшимися и пошел по коридору. Торчавшие из дверей головы тут же исчезли.
Ждать копов. С какой это стати мы должны их ждать? Мы поступаем логично, правильно, а эти глупцы за нашими спинами стремятся запутать нас какими-то судебными запретами, телефонными звонками и откровенными угрозами. То есть я хочу сказать, что в данном случае все было абсолютно ясно.
Расстояние между мной и дверью составляло примерно восемь футов, препятствий не наблюдалось. Дверь сделана из дешевого ламината и вполне может сдаться под моим напором. И у нас на руках имеется судебный ордер, который после некоторых дискуссий с полицией у входа может оказаться недействительным, тем более если учесть, что Бен Мизурски здорово запутал ситуацию.
А ну их всех! И если честно, к черту и самого Херба Ферлаха, если ему так отчаянно нужна поддержка полиции.
– Дуглас, отойдите от двери! – И я разбежался.
Хлипкий ламинат не выдержал моего напора, прогнулся и треснул вокруг засова.
– Остановитесь! – закричал Мизурски.
Мне показалось, он добавил еще что-то насчет взлома и частной территории. Я отошел футов на пять и обвел их всех взглядом. Ферлах натянуто улыбнулся.
Я снова побежал к двери, а Хэмилтон быстро двинулся мне наперерез.
На этот раз дверь не выдержала и на несколько дюймов отошла. Хэмилтон ударился в меня, и мы вдвоем ввалились в комнату через сломанную дверь.
Первое, что бросилось в глаза, – это страшный беспорядок. Повсюду валялась одежда; содержимое шкафов и ящиков разбросано на полу. Возле двери в кладовку высилась целая куча барахла. Однако чего-то здесь явно не хватало.
А дело было в том, что Дуглас Бьюкенен не лежал в кровати. Его не было и в углу. Он не ждал меня с крепко сжатыми кулаками. Дуглас просто исчез.
Два представителя балтиморской полиции – низкий им поклон – оказались спокойными, рассудительными, в состоявшемся кратком споре явно встав на нашу сторону. С сентября 2001 года органы охраны порядка и охраны здоровья крепко подружились и действовали заодно. Вместе стояли на страже общественной безопасности.
Итак, мы собрались все вместе: Ферлах, я, Мизурски и двое полицейских. Хэмилтон куда-то испарился. Может быть, отправился пугать детишек или мучить кошек – не знаю уж, каким именно образом он развлекался.
Мизурски деловито записывал номера полицейских блях и угрожал дисциплинарным взысканием. Один из копов миролюбиво пытался его успокоить.
– А это что такое? – Второй полицейский, черный, лет тридцати, по фамилии Блэйкли, показал на выломанную дверь.
Повисло минутное молчание. Я заговорил первым:
– Мне показалось, что из-за двери раздаются стоны. Видимо, я ошибся.
Офицер записал мой ответ в маленький блокнот.
– Понятно.
Мы с Ферлахом закончили первичный доклад и попросили разрешения обыскать комнату, чтобы обнаружить то, что нам нужно: мышиное дерьмо, использованные кондомы, что-нибудь. Но теперь уже дело касалось полиции, и нам приказали ждать детектива и судебных исполнителей.
Мизурски, сказав, что будет ждать в офисе, к счастью, сбежал. А Хэмилтон, к несчастью, как раз вернулся.
– Хочу заявить о нападении, – обратился он к Блэйкли, пока мы все дожидались детектива. – Доктор Маккормик напал на меня с крысой.
Блэйкли уточнил:
– Вы имеете в виду, что он подошел к вам с тем юристом, который только что нас покинул?
Мы все славно посмеялись. Одна из радостей работы врача состоит в том, что вы не юрист. Я всегда прошу судьбу, чтобы у людей оставались силы шутить: именно шутки убеждают меня в правильности выбора профессии.
Блэйкли протянул Хэмилтону визитку.
– Видите адрес? Это адрес балтиморского городского департамента полиции. Уверен, если вы к ним обратитесь, дежурные офицеры будут счастливы принять вашу жалобу.
Как правило, частные жалобы не вызывают особой суеты в департаменте полиции, но мы с Ферлахом передали Блэйкли собственный страх перед Всевышним и массовым заражением, а уж он распространил его дальше. Через полчаса к нам присоединились и детектив, и судебный пристав.
Все четверо – следователи из балтиморского департамента полиции и мы с Ферлахом – натянули резиновые перчатки.
Когда судебный пристав (а это оказалась женщина, и именно она выполняла черновую работу) находила что-нибудь, по ее мнению, заслуживающее внимания, она звала нас, и мы с Ферлахом брали мазок или пробу и отправляли в контейнер. Первые двадцать минут она обращалась к нам буквально каждую минуту, по поводу каждого увиденного волоска или необычного волокна. В конце концов Ферлах объяснил ей, что нас интересуют только помет животных и мокрые субстанции: сперма, слизь, кровь. Дама быстро поняла суть дела.
Вскоре я уже оказался в коридоре, и мне задавал вопросы детектив по имени Джон Майерс. Этот Майерс, судя по всему, принадлежал к следователям старой школы. Стиль его работы не менялся, наверное, с конца семидесятых или начала восьмидесятых, когда детектив только поступил на службу. Одет он был в замшевый пиджак и рубашку с узким галстуком. Над верхней губой топорщились редкие колючие усы.
Майерс посмотрел в сторону комнаты Дугласа, потом перевел взгляд на меня.
– Вы сказали, что когда в последний раз видели молодого человека, он выглядел возбужденным.
– Именно так.
– Не знаете, почему именно?
– Конечно, знаю. Это я встревожил его. Я его расспрашивал.
– Какие вопросы вы задавали?
– Выяснял сексуальные привычки.
– Как вам кажется, у него был повод сбежать?
Я окинул взглядом коридор. За нами наблюдал один из живущих здесь печальных троглодитов. Майерс перехватил мой взгляд.
Я уточнил:
– То есть вы имеете в виду, помимо очевидных причин?
Детектив Майерс сразу понял.
– Да.
К тому времени Ферлах уже откололся от нашей компании и теперь занимался допросом жильцов второго этажа. Вообще-то раньше, несколько дней назад, он уже исследовал эту территорию, но пара дополнительных вопросов никогда не помешает, особенно если учесть, в чем именно мы теперь подозревали Дугласа Бьюкенена.
Я ответил:
– Существует вероятность того, что Дуглас Бьюкенен – сексуальный хищник.
– И это станет серьезным основанием к побегу.
– Но знал ли он, что мы в курсе его дел? Больше того, я даже не знаю, понимал ли он, что поступает плохо. Надо учитывать все обстоятельства.
– А кто рассказал вам о хм… склонностях мистера Бьюкенена?
– Табита Кинард. Она работает медсестрой в других пансионатах.
Майерс еще раз заглянул в комнату: глаза его явно остановились на больших плакатах «Фотинайнерз» и «Джайентс». Немного помолчав, детектив заметил:
– Что, в нашем городе ему не хватает хороших команд? Мы ведь выиграли Суперкубок.
– Что вы имеете в виду?
Детектив кивнул в сторону плакатов.
– Он что, из Сан-Франциско?
– Сказал, ни разу там не был. Вполне может быть, что врет.
– Я бывал во Фриско, – заметил Майерс, использовав именно то сокращение, которое меня очень раздражает. – Хороший город, однако у них там процветают геи. Возникает вопрос: за чем именно охотится этот парень? За мужчинами? За задницами?
Я подумал, что Дуглас охотится не за этим и даже не выражается так безвкусно. Детектив криво усмехнулся.
– Не знаю, – ответил я. – Он мне говорил, что никогда не занимался сексом с мужчинами.
– Ладно. – Майерс закрыл записную книжку. – Думаю, можно на первое время закончить. Надо поговорить с другими ребятами здесь… постараться, во всяком случае. Если смогу добиться от них какой-нибудь связной информации.
К сожалению, судя по всему, Майерс стремился разрядить обстановку и начал шутить. Я постарался взглянуть на него как можно спокойнее и безразличнее.
– А как вам кажется, нет ли чего-то в этом мистере Бьюкенене, что может показаться странным?
С чего начать?
– Наверное, причину сможете выяснить именно вы, но дело в том, что эта комната выглядит куда лучше, чем все остальные.
– И что же?
– Не знаю. Вы детектив. Спросите доктора Джефферсона, почему именно Дуглас Бьюкенен живет в особых условиях.
– Именно потому, что я детектив, я буду спрашивать о том, что имеет отношение к делу.
– Имеет отношение к делу? – Судя по всему, я начинал раздражать детектива Майерса. А это уже совсем излишне. – Простите, детектив, сегодня был очень сложный день.
– Все дни сложные, доктор. Что-нибудь еще?
– Да. У Дугласа есть сотовый телефон.
– И что же?
– Здесь не разрешается иметь сотовые телефоны.
– Ясно. А вы знаете номер?
– Нет.
– Мы свяжемся с телефонной компанией и, если нужно, сможем прослушать разговоры.
– Не могли бы вы поставить меня об этом в известность? Необходимо знать, с кем именно он разговаривает. – Я протянул ему визитку. – Будет проще и быстрее, если вы свяжетесь непосредственно со мной. В обход бюрократических препон. – Я дал ему минуту на раздумье. Наконец он кивнул. – Дело в том, что мы должны поговорить со всеми, с кем он вступал в контакт. Люди могут оказаться в опасности.
– Какая именно опасность им грозит?
– А вот это, детектив, мы и пытаемся выяснить.
23
Бой Вандер стоял, скрестив руки и прислонившись к краю стола своим тощим задом. Мы с ним совсем недавно встретились в крошечном офисе в здании департамента здравоохранения. А сам этот офис превратился в штаб-квартиру Центра контроля и предотвращения заболеваний в Балтиморе. Тим Ланкастер не спешил прервать затянувшееся молчание, он внимательно разглядывал меня сквозь шикарные очки. Наконец произнес:
– Четыре раза, Нат.
– Пять, – поправил я, – если считать звонок на сотовый.
Снова молчание.
– Ты не имеешь права так поступать, – продолжал он. – Не можешь игнорировать мои сообщения.
– Тим, мне было очень некогда. Можно сказать, я страшно спешил.
– Ты не имел права так поступать потому, что не поставил меня в известность о посещении того места, где произошло это крысиное нападение…
– Псевдонападение.
– Назови его как угодно. Но я обязательно остановил бы тебя.
– Я был вместе с Хербом Ферлахом. Здесь он – мой начальник. И он меня не остановил.
– Твой начальник – я. Главный начальник. Согласен? Я пытаюсь связаться с тобой четыре раза, а ты не отвечаешь. Все, дискуссия окончена.
Он почесал шею. У Тима такой нервный тик. Зуд на почве стресса. Да уж, эта работа доведет нас всех до предела.
– А кроме того, ребята этим раньше не занимались. И они понятия не имеют, насколько легко можно все испортить.
– Они вовсе не кучка дураков. Мне кажется, мы действуем достаточно успешно.
– Да, но когда ты обнаруживаешь в чужом хозяйстве непорядок, хозяева обычно бывают очень недовольны. Дело даже не в крысе. Эти парни, в частности Джефферсон, в принципе не должны были чинить тебе препятствий. Так что невольно напрашивается вывод, что дело нечисто. Ты и сам понимаешь.
– Конечно.
И это было правдой. По неизвестной причине кто-то – а судя по всему, этот кто-то был именно Рэндал Джефферсон – изо всех сил пытался помешать нашему расследованию.
Тим сел на стол, а потом, ловко повернувшись, соскочил с другой стороны и оказался на стуле.
– Ну ладно. Ты ясно представляешь ситуацию?
– Абсолютно ясно.
– Так рассказывай – с начала до конца.
Я послушно все изложил. Начал с того момента, как в инфекционное отделение Сент-Рэфэел поступила Хелен Джонс, а закончил нашими с ним, Тимом, разногласиями. Во время рассказа Тим то что-то записывал, то нервно чесался.
– Все ясно, – наконец произнес он.
– Я еще не закончил. Потом ты сказал: «Я главный начальник. И если я посылаю тебе сообщение, то ты должен…»
– И почему только я тебя терплю?
– Да потому, что без меня тебе просто некому будет по сто раз посылать сообщения на пейджер. И звонить.
– Ты прав.
Тим внимательно посмотрел на свои записи.
– Хотя мне очень больно признать, но должен заметить, что ты работаешь просто здорово. Даже несмотря на явные промахи. Но ведь и дело трудное.
Я признательно склонил голову.
Тим продолжал:
– Как ты, наверное, уже знаешь, департамент штата присылает нам еще несколько человек. Ты знаешь проблему лучше всех. Поэтому я тебя и спрашиваю: кого мне назначить старшим в группе – местного человека или присланного штатом?
– Я бы сказал – местного. Ведь он лучше разбирается во всех тонкостях. Ферлах – прекрасная кандидатура.
– Согласен. Бывший военный, семейный доктор, вполне надежный. – Я зримо представлял, как мощно работает политический ум моего собеседника. – Может быть, с прессой стоит встретиться именно ему.
– Конечно. Ведь Ферлах лучше всех знает подробности и особенности ситуации. Но доктор Тиммонс захочет…
– До доктора Тиммонса мне нет никакого дела. Он слишком скользок. Чистой воды политик. А нам нужен настоящий врач.
– Поговори с Ферлахом, посоветуй ему, что именно нужно рассказать журналистам, – предложил я. – Подготовь его. Он должен выступить прекрасно. – И, имея в виду исключительно собственные провалы, я добавил: – Ты же знаешь, мы далеко не всегда оказываемся на высоте.
– Во всяком случае, у нас есть определенный опыт. Надеюсь, удастся избежать хотя бы некоторых ошибок 2001 года.
Октябрь 2001 года дал всем работникам здравоохранения отличный, хотя и достаточно жестокий урок. Нападение на американскую прессу, совершенное с помощью вируса сибирской язвы, стоило жизни шестидесятитрехлетнему фотографу. Проблема заключалась в том, что, хотя в некоторых аспектах ей противостояли очень толково, одновременно было совершено множество грубейших ошибок. Самые серьезные просчеты обнаружились вовсе не в самом расследовании – с этой точки зрения все как раз обстояло благополучно, – а в том, как обращались с информацией. Терапевты и эпидемиологи, равно как и другие узкие специалисты, получившие сугубо научную подготовку, и в лучшие времена не отличаются особенной разговорчивостью. Они стремятся основываться на фактах, а не на предположениях, на данных, а не на догадках. Но беда-то как раз в том, что факты и точные данные требуют много времени и сил – их надо тщательно собирать и анализировать. А испуганная общественность хотела немедленно знать, что делать дальше.
Столкновение интересов и понятий разыгралось в свете телевизионных софитов. Доктора и чиновники не хотели отвечать на вопросы журналистов.
– Мы не располагаем достаточной информацией. Мы не знаем. Без комментариев.
Подобные фразы превратились в мантру, которую бедняги твердили постоянно. А тем временем редакция, на которую было совершено нападение, продолжала работать еще несколько дней, пока департамент здравоохранения ее не закрыл. То, что власти разрешили людям работать в зоне страшной опасности, в глазах сотрудников выглядело граничащим с преступной халатностью предательством.
– ФБР хочет прислать несколько человек из Квонтико, – сказал Тим.
– Господи, – испугался я, – мы ведь даже не знаем, действительно ли это биологическая атака или нет. На атаку не похоже и развивается совсем иначе.
– Так ведь мы толком и не знаем, как именно выглядят эти атаки.
– Ты прав, действительно не знаем. Но я подробно расспрашивал этих людей. Никаких посылок, писем и всего такого прочего. Ничего, что могло бы выглядеть как «Смерть Сатане» или «Смерть Большому Брату». Никто не берет на себя ответственность за совершенное действие. И мишенью становятся умственно отсталые, а вовсе не Том Брокау.
– Понимаю-понимаю.
– Если бы кому-то потребовалось посеять страх среди населения, он первым делом ударил бы по могущественным и заметным людям. Или хотя бы по тем, с кем себя идентифицирует основная масса населения. А здесь все слишком похоже на СПИД и гомосексуализм. Слишком легко отмахнуться и сказать: «Это их проблемы».
– Еще никто и никогда не хвалил террористов за правильно выбранную цель действий.
– Чепуха, – ответил я. И это действительно было чепухой. Но все же Тим не выглядел убежденным. Поэтому я продолжал: – Если в этом деле и присутствует криминальный элемент, то он заключается в том, что Рэндал Джефферсон заставляет своих пациентов жить в такой преступной грязи.
– Знаю. И потому изо всех сил стараюсь удержать ФБР. Правда. Но чем дольше это все продолжается, тем труднее нам с О'Доннелом обуздать их рвение.
Он откинулся на спинку стула.
Впутать в расследование вспышки заболевания ФБР означало уже наверняка превратить вопрос здравоохранения в вопрос терроризма. Присутствие его сотрудников во всю силу кричало бы о биотерроризме. Тим Ланкастер и начальник подразделения Пэт О'Доннел знали это лучше всех нас – испытали на собственной шкуре.
Тим заговорил снова:
– Мы уже и так получили двоих из военной лаборатории биологического оружия в Форт-Дитрихе.
– Они уже здесь?
– Явятся сегодня, попозже.
– Спасибо, что предупредил.
– Беда в том, что я сам знаю далеко не обо всем, что здесь происходит, Нат.
– Великолепно. А департамент здравоохранения Балтимора в курсе?
– Разумеется. Его представителей и пригласил Бен Тиммонс. Остается лишь надеяться, что он не ляпнет об этом прессе. Дело грозит обернуться жуткими неприятностями.
Здесь я должен сделать пару замечаний о манере Тима выражаться. Дело в том, что этот человек практически не сквернословит. Но вовсе не по религиозным убеждениям и не в силу утонченного воспитания. Причина заключается в его жене, которая строго-настрого запретила ему делать это из-за подрастающего в семье четырехлетнего малыша. А вообще-то земля полнилась слухом, будто Тим способен вогнать в краску команду матросов. Сейчас он воздерживался изо всех сил, обходясь строго литературными выражениями. Так держать, мистер Ланкастер!
Я встал.
– Ну ладно, мне пора. Работа не ждет. Спасибо за беседу.
– Нат…
Именно в этот момент, словно по сценарию, раздался стук в дверь. Потом показалась голова Ферлаха.
– О, доктор Ферлах! – воскликнул Тим. – Доктор Маккормик как раз воспевал ваши достоинства.
– Надеюсь, не чрезмерно, – заметил Ферлах. – А то неприятно будет разрушать сложившийся светлый образ. – Он вошел в крошечный кабинет. – Не хочется вторгаться в вашу беседу, коллеги, но должен сообщить, что Рэндал Джефферсон вдруг резко изменил тактику. Неожиданно открыл для проверки все свои владения.
– А что произошло? – удивился я.
– Думаю, озарение свыше. Да еще испугался огласки в прессе. А кроме того, Нат, мне только что позвонили наши адвокаты. Обвинение в нападении снято.
– Так крысиная атака больше не фигурирует в деле?
– Нет, больше об этом речь не идет.
– Ура, свобода! – закричал я и направился к двери.
– Ты куда? – поинтересовался Тим.
– Работать, босс. Сами понимаете, у нас вспышка опасной болезни.
– Подожди. – Тим замолчал. Наступил неловкий момент. Ферлах топтался у входа, я же стоял посреди комнаты. – Доктор Ферлах, извините нас, пожалуйста. Всего одна минута.
Тот понимающе кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Тим указал на стул, предлагая мне снова сесть.
– Натаниель, я уже говорил тебе, что с минуты на минуту приедут двое из департамента штата. Поэтому в мои планы не входит тебя отпускать…
– О чем ты говоришь?
– Мне нужно, чтобы ты помог мне составить подробный отчет. Это необходимо сделать сегодня же.
– Я могу сделать это…
– А кроме того, необходимо, чтобы ты вместе с Сонжит занялся базой данных, включив в нее всех, кого опросил ты сам и другие ребята. Изобрази карту вспышек да не забудь отметить все контакты, чтобы мы могли сузить список…
– Мы уже и так сузили список.
– А когда приедут Бет и Энди, то тебе придется ввести их в курс дела.
– Бет и Энди? А они-то с какой стати здесь появятся?
– Просто потому, что эти ребята нужны мне. Приедут завтра утром.
– Тим, ты поступаешь слишком жестоко.
– Это повышение по службе, Нат. Возносишься на руководящий Олимп. Необходимо, чтобы ты закончил всю обработку данных, а уж потом я выпущу тебя на улицу.
– Тим, послушай, но от меня же куда больше пользы именно там…
– Нет, Нат, это ты меня послушай. До сих пор ты действовал просто великолепно…
– Так дай мне возможность продолжить мою великолепную работу.
– Ты хочешь, чтобы я все это терпел? Позволил тебе вступать в стычки с гражданами? Да к тому же вооружившись крысой, которая вполне может оказаться носителем патогенного вируса? Разрешил ломать двери? Кстати, как твое плечо?
– Мне срочно требовалось…
– Нельзя сходить с катушек, доктор. Вы пока еще не сотрудник ФБР. Есть определенные причины, которые побуждают нас постараться не выпустить этих ребят из их гнездышка в Квонтико. И точно так же существуют причины, по которым ты мне нужен именно здесь, в этом вот кабинете.
Я молчал. Что я мог сказать? Только выругаться. Чертов Тим Ланкастер! Я должен был это предвидеть. Должен был понимать, что слишком просто все сошло мне с рук. Должен был почувствовать, что комплименты – всего лишь прелюдия к удару. А когда Тим попросил меня задержаться, нужно было пулей лететь за Ферлахом в коридор, а оттуда – прямиком на улицу.
Но взамен всего этого я жалобно спросил:
– Почему ты так поступаешь со мной?
– Я тебе уже все объяснил, – последовал ответ. Начальник снял телефонную трубку. – Сонжит где-то здесь, в здании. Найди ее и принимайся за работу.
Но я не стал искать Сонжит и не принялся за работу, а просто отправился к выходу и стрельнул сигарету у одного из сидящих за столом охранников. Парень заметил мой значок с надписью «доктор медицины» и, конечно, не сдержался.
– Это вас убьет, доктор, – ехидно заметил он.
– Я не затягиваюсь, – оправдался я.
Было страшно жарко – больше девяноста по Фаренгейту – и очень влажно. Я отошел от входа – туда, где курить было, конечно, запрещено. Мне так хотелось, чтобы сейчас Тим Ланкастер выглянул из окна своего кабинета и увидел меня курящим! С ним наверняка случился бы припадок.
Стоять на асфальте в духоте жаркого дня и курить было крайне неприятно. Но еще менее приятной казалась перспектива сидеть рядом с Сонжит в комнате, пусть даже и с кондиционером, и помогать пережевывать цифры, писать отчеты и делать все прочее, к чему хотел меня пристроить Тим.
Поэтому я выкурил одну сигарету, потом попросил у прохожего еще одну. Тот, не говоря ни слова, протянул пачку. Что значит великая страна!
Мимо меня дружно прошагали две личности в одинаковых костюмах – мужчина и женщина. Я понял, что это и есть те самые ребята из Форт-Дитриха. Оба окинули меня взглядами, в которых ясно читалось: этот человек курит возле организации, призванной охранять здоровье нации. Подозрительно. Нужно запомнить.