– Если вы свинья, то выйти отсюда не удастся. Если же человек, то система безопасности сработает на открытие. Но, честно говоря, я всему этому не слишком доверяю. – Он повернулся и прямо взглянул на меня. – Народ здесь страдает навязчивыми идеями. Мне нравится работать тут, вдалеке от главного офиса фирмы, но… – он кивнул на дверь, – иногда кажется, что кое-кто из тех людей уже здесь. – Ветеринар подставил руки под кран и ногой нажал на заменяющую кран педаль. – Да, впрочем, не важно. Надеюсь, перекантуюсь здесь еще пару лет, получу квалификацию, а потом смотаюсь в университет Гумбольдта или еще куда-нибудь. А может быть, открою собственную ветеринарную практику.
– Хорошо звучит.
– И мне нравится.
Дайсон посмотрел, как я мою руки. Потом коротко произнес:
– Собака.
– Что? – не понял я.
– Да лицо мое. Я заметил, как вы смотрели. Еще когда я был ребенком, на меня напала собака. Едва не оторвала подбородок.
Не зная, как реагировать, я сосредоточенно тер руки.
– А я вот решил стать ветеринаром. Поди здесь рассуди.
Дайсон провел карточкой по замку и отпер дверь на улицу.
Такое множество замков. Я тронул висящее на шее удостоверение и забеспокоился. Если кому-нибудь придет в голову проверить данные замков, сразу обнаружится, что здесь свободно разгуливала покойная Хэрриет Тобел, открывая дверь за дверью.
Мы прошли по небольшому мощеному двору. Слева в зеленеющее поле уходило еще одно длинное здание.
– Это там живут другие свиньи? – уточнил я.
– Да. И вон там.
Он показал на еще одну постройку, примерно в тридцати ярдах от нас; она тоже выходила прямо на пастбище. А справа возвышалось солидное двухэтажное кирпичное здание. Квадратное, оно, словно лепестками, было окружено длинными загонами. Я вспомнил, что именно возле квадратного здания разгружали фургон. Сейчас, впрочем, его видно не было.
– Что это? – поинтересовался я, немедленно осознав собственную ошибку.
– Лаборатории и операционная. Офисы тоже там. Я думал, вы помогали разгружать оборудование.
– Только в лаборатории. Они меня отправили знакомиться с окрестностями, и я первым делом отправился к загонам. А кроме того, здесь легко запутаться. У меня уже голова идет кругом.
– Бывает, – согласился он, впрочем, как-то неуверенно. Неожиданно раздался сигнал. Сначала я не понял, откуда именно идет звук, типично электронная трель. Но Дайсон быстро запустил руку в карман брюк.
– Здесь есть связь? – удивился я.
– Единственное место во всей долине. Думаю, именно потому они и выбрали эту ферму.
Он приложил телефон к уху и отвернулся.
– Да?
Потом помолчал, слушая, и ответил:
– Я подзаймусь китайским.
Вот он, мой шанс. Похлопав Дайсона по плечу, я помахал общительному парню рукой. Занятый разговором, он едва кивнул и снова отвернулся. Направляясь к зданию, в котором помещались лаборатории и офисы, я мельком глянул через плечо: Дайсон пристально смотрел мне вслед, и шрамы на его лице блестели в свете заходящего солнца.
83
Прижавшись спиной к прохладной металлической стене здания, я внимательно оглядывал территорию фермы «Трансгеника». Был уже восьмой час, фургон давно уехал, а с ним вместе и почти все сотрудники. И вот, в самом сердце вражеской территории, я решил на минуту остановиться и подумать, зачем же все-таки я здесь очутился. Что-то здесь таилось, причем это что-то могло оказаться для меня очень полезным. Но что именно? Я не знал. Недоумение и растерянность начали перерастать в настоящую тревогу. Что необходимо искать? Прекрасно понимая, что доверился Элен Чен, я в то же время не мог не видеть собственной глупости. С какой стати она стала бы мне помогать? Если ситуация обернется в мою сторону, отрицательным полюсом к хорошим людям, работающим в славной фирме «Трансгеника», то она моментально пойдет ко дну вместе с ними. Зачем же девушке поддерживать бывшего бойфренда, к которому, судя по всему, она совершенно равнодушна?
На углах здания красовались телекамеры; мне пришло в голову, что, прижимаясь к внешней стене здания, я буду выглядеть гораздо подозрительнее, чем просто разгуливая по территории фермы. Поэтому я решил, что надо двигаться. В боковой стене дома, примерно в двадцати ярдах от главного склада, располагался еще один склад, меньший по размерам, с дверью, напоминающей дверь гаража. А рядом виднелась обычная дверь, украшенная все тем же вездесущим электронным замком. Быстро чиркнув по нему карточкой-удостоверением, я открыл дверь и вошел в здание, моментально оказавшись в просторном коридоре с безупречно чистым бетонным полом. На меня смотрела еще одна дверь, все с той же, уже ненавистной, черной пластиной замка. Как оказалось, она вела в святая святых – операционную. Еще один вестибюль с раковиной, халатами, масками. Три двери: первая, судя по всему, ведет в раздевалку, вторая – в саму операционную. Замков на этих дверях я не заметил и с немалым облегчением решил, что на какое-то время избавлюсь от камер, систем безопасности и прочих нудных предосторожностей. Секунду поколебавшись, толкнул ближнюю дверь.
Операционная находилась по другую сторону широкой стеклянной стены, я же стоял в небольшой комнате с несколькими стульями и внушительной видеокамерой, явно не служащей целям безопасности. Судя по всему, это комната наблюдения. Значит, придется наблюдать. Операционная была очень чистой, но без излишних премудростей: как раз такая, какая нужна свиньям. В общем, она очень напоминала старинные операционные в провинциальных больницах – с вентиляционным оборудованием, оксиметрами и другими хирургическими принадлежностями. Свиньи по размерам не уступают людям, а потому операционный стол оказался стандартным.
Я пересек операционную и вышел в противоположную дверь, вновь очутившись в длинном коридоре. Внезапно одна из дверей, справа от меня, открылась и показалась молодая женщина в лабораторном халате. Она равнодушно поздоровалась, явно ни на минуту не удивившись тому, что я брожу здесь, в самом центре «Трансгеники», и пошла по своим делам. Я остановил ее:
– Извините.
– Да?
Невысокого роста, скорее даже маленькая, с симпатичным, но несколько тяжеловатым лицом. В руках поднос с пробирками.
– Я из лаборатории доктора Тобел, помогал с переездом. И вот заблудился. Не могли бы вы мне помочь?
– Настоящий лабиринт, правда?
Я весьма эмоционально согласился.
– Идите прямо по этому коридору до двери в торце. Думаю, все оборудование сгрузили во временных лабораториях. Идите через двойные двери, а потом первая дверь слева.
Поблагодарив, я отправился в путь. Дверь в торце, оказывается, вела в следующий, более короткий коридор, пересекающий этот. Пара дверей в нем вполне соответствовала описанию «первая слева», однако я решил шагать прямо. Показалась серая металлическая дверь, отмеченная заметным символом биологической угрозы. Хороший знак. Я прижал к ней ухо, но ничего не услышал. Медленно приоткрыв дверь, увидел, что все лампы выключены и горит лишь небольшой дежурный фонарь. От подобного освещения комната казалась холодной и призрачной.
Вдоль стены стояло несколько белых ящиков – единственное указание на недавно состоявшийся переезд. А вообще лаборатория казалась полностью оснащенной, она, видимо, действовала уже давно. Микроскопы, довольно новый видеоскоп, аппараты регистров управления процессорами, газоанализаторы, хроматографы. Короче, все, как положено, и совсем не интересно.
Внимание мое привлекла дверь в дальнем конце комнаты, на которой тоже красовались знаки, предупреждающие о биологической угрозе.
Я подошел и сквозь небольшое окошко разглядел стоящие вдоль стен восемь морозильных камер. Табличка на двери напоминала, что, входя в комнату, необходимо соблюдать универсальные меры предосторожности. Вторая табличка гласила, что вход разрешен лишь лицам, имеющим специальный пропуск. На двери красовался электронный замок. Внутри этого здания он был первым напоминанием об осторожности. Что и говорить, удостоверение доктора Тобел моментально ввело меня в круг посвященных. Прикосновение к черной пластине – и дверь тут же открылась. Игнорируя призыв к универсальным предосторожностям, я вошел в святая святых. Вместе со мной ворвался поток воздуха, дверь громко стукнула и защелкнулась.
Несмотря на вентиляцию, воздух в небольшой комнате пропитался медицинскими препаратами, как и в большинстве лабораторий, в которых мне приходилось бывать. Разница заключалась лишь в размерах – каждая из стен здесь казалась не длиннее пятнадцати футов – ровно столько, чтобы поместились морозильные камеры. Я подошел к первой из них, взглянул на термометр: -80° по Цельсию. Внутри, за блестящей стальной дверью, оказалось несколько пластиковых подносов с запечатанными пластиковыми пакетами. Надписи на пакетах выглядели несколько зловеще: «Анжелика-3, поджелудочная железа», «Анжелика-3, печень» и так далее в том же духе. Да, в пакетах хранились не какие-нибудь образцы тканей, а настоящие органы. Очевидно, Анжелику-3 принесли в жертву тестам. Подносы, стоящие выше и ниже, были заполнены небольшими контейнерами с образцами биопсии, помеченными «Анжелика-1», «Анжелика-2», «Анжелика-3,4,5,6». Повезло этим Анжеликам! Их частички еще поживут на земле, пусть даже и не слишком долго.
Во второй морозилке хранилась плоть Моники. Гордясь собой, я сделал гениальное открытие: в каждой из морозильных камер ярлычки называли имя лишь одной свиньи. Да и сами холодильники кто-то тоже пометил, приклеив бумажку с именем на верхнюю планку.
Не тратя времени даром, я быстро заглянул в остальные холодильники. Задержался лишь у предпоследнего. На нем стояло имя «Антония», а сам он был заперт. Термометр показывал всего лишь минус двадцать. Очевидно, за Антонией наблюдали не слишком активно. Другое объяснение – кто-то хранил плоть этой свиньи в другом месте, подальше от сотрудников.
Последняя из морозильных камер не вписывалась в общую картину. Это бросалось в глаза; она и стояла как-то не на месте, втиснутая в тесное пространство между другими холодильниками и центрифугой на вращающейся подставке. Приклеенный к дверце листок бумаги гласил: «Срочный контакт: Элен Чен». Ниже шли номера телефонов – мобильного и домашнего – и номер пейджера. Ниже предупреждали на полном серьезе: «Чрезвычайно опасно. Соблюдайте третий уровень мер биологической защиты». Меры биологической защиты представляют собой серию протоколов, предписывающих, как именно следует себя вести при контакте с микробами, и распределяются по шкале от одного до четырех. Очень небольшое количество микробов требует защиты четвертого уровня, среди них, в частности, энцефалит и Эбола, способные распространяться по воздуху. Третий уровень также считается чрезвычайно серьезным и содержит очень страшные бактерии и вирусы.
Так вот, на этом холодильнике, помимо висячего замка, стоял еще и электронный. Запертым, однако, оказался лишь второй, а первый просто висел на металлическом кольце.
Элен Чен, конечно, очень талантлива, но при этом обладает одной особенностью: очень плохо запоминает мелкие детали. А потому все ее пароли выбраны таким образом, чтобы можно было как можно легче их запомнить: например, день окончания университета, домашний адрес, телефонные номера. Я прекрасно знал, когда и почему Элен перешла на эту новую мнемоническую систему. На втором курсе университета она умудрилась на протяжении одной недели забыть собственный электронный адрес и пин-код банкомата. В то время девочка была помешана на безопасности и использовала лишь произвольные числа и буквы. Все ее пароли и коды, для каждого конкретного шага, оказывались совершенно случайными. Деньги-то я подруге дал, а вот собственную электронную почту она не могла проверить целую неделю – дело усложнилось еще и из-за бюрократических проволочек в университетской системе информационных технологий. Мисс Чен взбесилась и поклялась впредь использовать только собственное имя и номера телефонов. Конечно, на все случаи жизни телефонных номеров не хватило, но, как я уже сказал, все ее коды непременно означали какую-нибудь дату или номер. Думаю, что, сообщив мне о новом подходе к проблеме кодирования, Элен впоследствии об этом пожалела.
И вот сейчас, вспомнив, что цифры в замке не могут быть случайными, я стал экспериментировать. Для начала набрал четыре последние цифры номера сотового телефона. Безуспешно. Потом попробовал номер пейджера и номер домашнего телефона. Опять ничего. На какой-то момент вдруг испугался, что доктор Чен могла вернуться к старым, произвольным числам. Вдруг меня осенило: набрав четыре цифры дня ее рождения, я услышал, как замок удовлетворенно щелкнул и открылся.
Я не спешил открыть дверь: что ни говори, а предупреждение о третьей стадии биологической опасности просто так не вешают. Нужна какая-то защита. Надев перчатки и маску, я вернулся к холодильнику. Медленно, осторожно, стараясь не выпустить на свободу лишних микробов, приоткрыл дверцу.
Картина та же самая: поднос с пластиковыми пакетами и контейнеры с образцами биопсии. Очень аккуратно я достал один пакет. Он оказался двойным, тщательно запечатанным – хорошо, что люди здесь все-таки позаботились о безопасности. Дабы понять, что именно хранится в этом пакете, вовсе не требовалось заканчивать медицинский факультет. У меня в руках сейчас находилось сердце. Причем человеческое. Я не спеша просмотрел и другие пакеты. Человеческая печень. Человеческая поджелудочная железа. Человеческая селезенка. В самом дальнем углу притаилось невысокое ведерко: в нем, тоже в двойном пакете, находились куски органа весом в пять фунтов.
– Господи! – не удержавшись, воскликнул я.
На пакете черным стойким фломастером была написана дата двухнедельной давности, а за ней стояла еще одна, всего лишь несколькими днями позднее. По всем правилам они должны были означать соответственно день поступления органов и день помещения их в морозильную камеру. Ниже мелкими буковками было приписано: «мозг». А чуть ниже печатные заглавные буквы означали инициалы: КЧФ – Кинкейд Чарлз Фальк.
84
Я положил пакеты с печенью и почками обратно на поднос. Вернее, не положил, а швырнул. Помимо того, что они обладали третьей степенью биологической опасности, они к тому же принадлежали тому самому парню, которого убили, выпотрошили, а потом закопали в лесу. Держать их в руках означало принять дурную карму.
На верхней полке морозильной камеры стояли контейнеры с образцами – небольшие пластиковые банки с закручивающимися крышками. А кроме того, там помещался поднос с пробирками, заполненными чем-то, очень похожим на кровь. Потянув к себе поднос с дюжиной контейнеров, я снова увидел знакомые инициалы – КЧФ, а также название органа и дату. Подобные образцы я видел уже бесчисленное количество раз. Они представляли собой биопсию, кусочки плоти живого человека.
Дата на одном из образцов указывала, что проба взята около года назад. Я просмотрел и другие: три месяца назад, полгода назад, пятнадцать месяцев назад. Самому старому образцу восемнадцать месяцев. Это значит, что он взят через несколько месяцев после изнасилования.
Итак, постепенно картина начинала проясняться. То самое страшное событие – изнасилование. После этого Кинкейд исчезает, а появляется Дуглас Бьюкенен. Кто-то начинает брать у него биопсию и кровь. И вот, в конце концов, две недели тому назад он умирает, а его органы оказываются в холодильнике за три тысячи миль от тела. Все это может означать лишь одно: на протяжении полутора лет кто-то постоянно волновался, что парень может заболеть.
В это самое время – в течение полутора лет – женщина из больничной палаты № 3 умирает. По словам доктора Отто Фалька, она становится жертвой внутрибольничной стафилококковой инфекции. Но дело в том, что Отто Фальк лжет.
Антония, одна из линий свиней-доноров, уничтожена именно потому, что является носителем инфекции.
Фрагменты мозаики складываются в единое целое.
Тут я понял, что именно сейчас получил первое настоящее вещественное доказательство (если можно так назвать содержимое морозильной камеры), которое непременно заинтересует правоохранительные органы. Если вдруг возникнет сомнение относительно того, кому именно принадлежат органы, всегда можно провести анализ ДНК. Да уж, господам Фальку и Кэрринггону будет что объяснять.
Вовсе не было необходимости заканчивать медицинский факультет университета, чтобы понять: при данных обстоятельствах смерть какого-то паршивого сотрудника Центра контроля и предотвращения заболеваний не значит ровным счетом ничего. Эти люди уже доказали, на что способны.
Послышались какие-то звуки. Сначала неясные – щелчок двери, несколько голосов. Потом сквозь маленькое окошко моей кладовки я увидел, что в самой лаборатории ярко вспыхнул свет. Мысленно проклял себя за то, что не догадался выключить лампу. Для любого вошедшего в лабораторию она послужит маяком.
Место слева от двери занимал большой холодильник, так что мне не оставалось ничего другого, как только броситься направо и прижаться к стене. Если кто и заглянет в окошко, меня он не увидит. Но уж если с силой толкнут дверь – мне тут же придет конец.
Голоса приближались. Один из них женский. По крайней мере один. Один мужской. А может быть, даже и два. Черт подери! Я и понятия не имел, сколько там, снаружи, народу.
Да, выбора у меня уже нет. И сомнений тоже нет: жизнь моя закончится скоро, а труп окажется в яме где-нибудь неподалеку.
Присев на корточки и прижав колени к подбородку, я замер. Место оказалось хорошим: во-первых, меня не слишком заметно, а во-вторых, прекрасно обозревается все помещение. Именно в эту минуту я увидел рядом с тем самым холодильником, в котором хранились внутренности Кинкейда Чарлза Фалька, две коробки с файлами. Странное место для хранения документов.
Звук электронного замка резанул по сердцу. Оно тут же бешено забилось, кровь молотом застучала в ушах. Я начал мелко трястись. Сейчас меня увидят.
Совсем рядом открылась дверь, и прямо на меня взглянули черные глаза Элен Чен. Я даже услышал, как внезапно прервалось ее дыхание. Да, здесь стояла именно она, Элен Чен, чье имя значилось на холодильнике с бренными останками Кинкейда Чарлза Фалька. Та самая Элен Чен, которая направила меня прямиком сюда, где мне не сможет помочь никто и ничто. Элен Чен, чье честолюбие не знает границ. Я ждал, когда же она пригласит своего спутника взглянуть на мою скрючившуюся возле стены фигуру, когда нажмет тревожную кнопку. Но доктор стояла неподвижно. Потом отвернулась.
– Кто-то забыл выключить свет, – спокойно произнесла она. – Но здесь пусто.
Элен пошире открыла дверь, при этом спрятав меня. Я же совсем перестал дышать.
В ответ зазвучал незнакомый мужской голос:
– Компьютер показывает, что он вошел сюда по карточке.
Снова Элен:
– Может быть, и так. И уже успел уйти.
– Но камеры не засекли, как он выходил.
– Он совсем не глуп и не прост.
Мужской голос зазвучал ближе:
– Холодильная комната была заперта?
– Разумеется, – ответила Элен и закрыла дверь.
Свет погас.
Итак, Элен Чен на моей стороне. А вот почему, неизвестно.
85
Полная темнота. Я долго сидел у стены в маленькой комнатке, закрыв лицо руками, – ждал, когда глаза привыкнут к темноте. Они так и не привыкли. Единственный свет исходил от моих собственных часов – да и то если нажать кнопку подсветки. Я с минуту подержал ее, полюбовался на живой зеленый свет, а потом отпустил. Снова темнота. Но это и лучше, безопаснее.
Понимая, что выйти пока нельзя и что сидение на месте лишь усугубит тревогу, я встал и пошел по комнате. С помощью света часов определил местоположение коробок с файлами. Снял с одной из коробок крышку и постарался разглядеть, что находится внутри. Циферблат светился слишком тускло и норовил погаснуть уже через пять секунд, но навел меня на мысль: ведь в кармане лежит сотовый телефон. Целую вечность прокопавшись в меню, я наконец обнаружил нужную функцию и включил подсветку. Телефон тут же услужливо предупредил о высокой нагрузке на батарейки. Игнорируя предупреждение, я все-таки оставил свет.
Свет оказался достаточно ярким, чтобы можно было читать. Я начал листать страницы и обнаружил, что они представляют собой преимущественно отчеты об умерших свиньях. Быстро просмотрел написанное: многие из болезней, закончившихся смертельным исходом, мне совсем не известны. В этот момент я пожалел, что рядом нет Бена Валло, а еще лучше – кого-нибудь из ветеринаров Центра контроля.
Отодвинул верхнюю коробку в сторону и открыл ту, которая стояла под ней. На последнем файле стояло обозначение «КЧФ». Я вытащил его и начал листать. Страницы представляли собой результаты биопсии и анализов крови, а также даты получения образцов. К каждой странице были прикреплены квитанции почтовой службы «Федерал экспресс». Я продолжал листать. Вот результаты физического осмотра: рост, вес, температура. Все, как обычно, и даже больше. Неврологическая экспертиза, психиатрическая экспертиза. Кинкейд Чарлз Фальк в отличие от остальных постояльцев пансионата, в котором он жил, находился под пристальным наблюдением врачей. Судя по датам, каждый месяц он проходил и физический осмотр, и биопсию.
Вдруг глаза на чем-то непроизвольно остановились. Я сосредоточился: да, так оно и есть. Подпись внизу страницы. Разобрать оказалось сложно, поэтому я поднес поближе сотовый и всмотрелся: Рэндал Джефферсон, доктор медицины. Хозяин пансионатов, бывший коллега доктора Тобел. Читая файлы, я невольно задумался о том, что сотрудники «Трансгеники» хорошо знали этого человека. И ничего удивительного: ведь сам доктор Фальк провел в Балтиморе несколько весьма плодотворных лет.
Телефон внезапно запищал, чем напугал меня буквально до смерти. Взглянув на экран, я увидел предупреждение о том, что аккумулятор стремительно садится. Вытащив из папки один из отчетов о биопсии, сложил его и сунул в карман. Выбрал в меню нужную функцию и выключил свет. Уже в полной темноте нашарил крышки коробок и пристроил их на место. Потом на цыпочках пробрался к своему месту за дверью.
Усевшись, задумался и снова поддался волне страха. С одной стороны, я обнаружил куда больше, чем ожидал. Сошлись воедино все казавшиеся разрозненными события. С другой стороны, я и понятия не имел, каким образом можно выбраться из всей этой неразберихи.
Я бы с удовольствием рассказал, как мгновенно составил план стремительного и дерзкого отхода: бросок, прорыв, стремительный бег и так далее. Однако, к сожалению, ничего подобного не произошло. Здание наверняка находилось под тщательным наблюдением, так что при первой же попытке ретироваться меня обнаружили бы. Вполне понятно, что заинтересованные лица могли проследить за движением карточки-удостоверения на имя доктора Хэрриет Тобел; впрочем, они это уже и сделали.
Вечно сидеть в кладовке я не мог. Скоро ее снова проверят, это точно. А Элен может изменить свою позицию по отношению ко мне.
Следовательно, единственный выход – звать на помощь. Я знал, в какой местности нахожусь. Машина, должно быть, все еще стоит на дороге. Если Брук вызовет полицию, то, скорее всего, они смогут меня найти. Сослагательного наклонения в этом плане, конечно, многовато, но для парня, которому еще далеко до Джеймса Бонда, иного выхода нет.
Я включил телефон (индикатор зарядки аккумулятора показывал лишь одну полоску) и набрал номер Брук.
Гудки, гудки и гудки.
– Черт возьми! – прошептал я.
Едва я подумал, что сейчас включится автоответчик, как раздался голос Брук.
– Да? – произнесла она слабо и жалобно.
– Брук! Тебе придется вызывать полицию. Я расскажу, где примерно нахожусь, ты узнаешь машину – она, наверное, еще на дороге…
– Уходи оттуда…
Последовал какой-то шум, снова голос Брук потребовал:
– Уходи, Натаниель!
Потом раздался другой, мужской, голос.
– Доктор Маккормик? – поинтересовался он.
– Кто это?
– Не имеет значения.
– Еще как имеет!
– Послушайте, доктор Маккормик. Ваша подруга сейчас со мной. С ней все в порядке. Но лишь от вас зависит, как долго еще будет с ней все в порядке.
Я очень растерялся, а потому спросил:
– О чем вы говорите?
– Вы прекрасно понимаете, о чем именно я говорю. Кому вы сказали?
– Кому я сказал – что?
– Кому вы уже звонили?
– Никому не звонил. И вообще, кто вы такой?
– Надеюсь, что не звонили. Слушайте внимательно. Необходимо, чтобы через пятнадцать минут вы стояли перед главным зданием фермы. Если же вы уже ушли или уехали, если звоните из другого места, то возвращайтесь.
– Скажите все-таки…
– Если позвоните в полицию или обратитесь к кому-нибудь за помощью, ваша подруга исчезнет. Согласны? Сразу, как приеду на ферму, я проверю ваш сотовый. Если окажется, что вы еще кому-нибудь позвонили или стерли перечень звонков, то опять-таки она исчезнет. Если кто-то позвонит вам, произойдет то же самое. Обещаю.
86
Пару минут я сидел, словно оглушенный.
Посмотрел на часы, засек время. Нажав на часах кнопку подсветки, подошел к двери и рукой открыл замок. Слава Богу, что, выходя отсюда, не приходится иметь дело с электронным замком.