Я уже бил окна в доме доктора Тобел. Так почему бы теперь не разбить стекло в ее кабинете? Разницу в действиях я понимал прекрасно: там, в доме, я проводил спасательную операцию, здесь же занимался самым настоящим взломом. Впрочем, какая разница? Должен же я отомстить за машину и похищенные вещи.
Сняв со стены довольно тяжелый огнетушитель, я размахнулся и стукнул им по окну. Стекло разлетелось на куски, а потом наступила тишина. Я-то ожидал воя сирен, появления толпы охранников в белых рубашках. Однако ничего подобного не произошло. Тогда я просунул руку сквозь разбитое окно, отпер дверь и вошел в кабинет.
Да, теперь я уже настоящий нарушитель закона. Тиму Ланкастеру мое поведение явно не понравится.
Я включил компьютер – на всякий случай: вдруг он не защищен паролем? Он оказался защищен, а потому я сразу его выключил и начал просматривать файлы в секретере. Ситуация та же самая, которую мы с Брук обнаружили дома у Хэрриет: все файлы пусты, а документы пропали. Вернее, не все подряд, а те, которые связаны с фирмой «Трансгеника». Меня это вовсе не удивило, но обеспокоило.
Взяв несколько оставшихся файлов – все они касались нынешнего исследования ВИЧ, – я сел за рабочий стол и начал их просматривать. Так же, как и в домашнем кабинете, среди бумаг оказалось много ненужного старья: давние разработки, копии всяческих статей. Однако из самого дальнего угла я выудил нечто куда более интересное – папку, озаглавленную «Испытания на человеческом материале». И тут же принялся читать.
Это оказалось обоснование – впрочем, незаконченное, – к получению гранта на испытания вакцины ВИЧ на людях. Насколько можно судить по тем бумагам, которые я держал в руках, никакие испытания так и не состоялись. А незаконченность самого заявления говорила о том, что в конечном счете никаких денег никто так и не получил.
Из папки выскочил какой-то листок. Компьютерная распечатка длинной последовательности букв: AATGCCATATGCCT… и так далее. Не что иное, как генетический код. Внимательно вглядевшись в последовательность, я понял, что она состоит всего из нескольких тысяч нуклеотидов; это означало, что передо мной или фрагмент более длинной цепочки ДНК, или же какая-то короткая последовательность. Никаких пояснений к коду на листке не оказалось, да и сам листок бумаги имел совершенно неприкаянный вид: его просто сунули за незаконченное заявление на получение гранта. Все это выглядело очень и очень странно. Но во всяком случае, относительно конкретно. Я закрыл папку.
Странно, доктор Тобел. Что же, черт возьми, здесь у вас происходит?
64
Я вышел на улицу. Ни охраны, ни полиции, так что я – свободный человек, по крайней мере пока. Набрав номер Центра контроля, я попросил связать меня с лабораторией. На Восточном побережье было уже почти одиннадцать, но лаборатории центра нередко работают круглые сутки, а уж по восемнадцать часов – регулярно, так что вполне возможно, что я кого-нибудь застану. Однако мне нужен был вовсе не «кто-нибудь».
В трубке зазвучал женский голос.
– Это доктор Натаниель Маккормик, из отделения специального патогенеза, – представился я. – Доктор Валло еще на месте?
– Нет, – ответила женщина.
– А вы не знаете, где он может быть?
– Полагаю, что дома.
– В таком случае мне срочно необходим его номер.
– Мы не можем его дать.
– Еще как можете! Дело срочное, первостепенной важности. За последствия буду отвечать я.
Женщина вздохнула:
– Как, говорите, ваша фамилия?
Я повторил, и в трубке послышался шелест страниц: судя по всему, дежурная листала список, чтобы удостовериться, что такой сотрудник действительно состоит на службе в Центре контроля и предотвращения заболеваний. Через минуту она снова взяла трубку и назвала нужный мне номер.
– Только не говорите, кто вам его дал.
– А я и понятия не имею, кто мне его дал. Большое спасибо. Повторив цифру за цифрой, я ввел номер в свой сотовый.
Раздался сигнал. Он звучал до тех пор, пока не включился автоответчик. Нет, быть такого не может. Не может быть, чтобы сразу после таких крупных неприятностей в Балтиморе и накануне серьезных неприятностей в Луизиане Бен Валло где-то гулял ночью. Странно, что он не в лаборатории. Я повторил звонок. Наконец трубку снял заспанный мужчина.
– Бен, – начал я.
– Кто это?
– Натаниель Маккормик.
– О Господи…
– Послушай, мне очень нужна твоя помощь…
Мужчина явно перешел из состояния сна в состояние полного бодрствования и пять секунд люто бранился.
– Ты знаешь, сколько я для тебя уже перебрал всякого дерьма? Ты мне прислал почти весь Балтимор – целиком. Даже странно, что город еще стоит. У меня такое чувство, что я рассмотрел в микроскоп все на свете, до самой последней молекулы.
В трубке на заднем плане зазвучал еще один голос, и Валло, явно отвернувшись от телефона, порекомендовал кому-то спать дальше.
– Сейчас дело иного порядка, – пояснил я.
– Понятно, что другого. Тебе известно, что сегодня впервые за целую неделю я лег спать раньше двух?
– За это тебе и платят немалые деньги…
– Черт возьми, Нат, с тех пор как я получил повышение, моей заветной мечтой стало нанять специальную секретаршу, чтобы она регулярно посылала тебя к черту – как только ты объявишься. Вот только вопрос, сможем ли мы позволить себе сверхурочные?
Бен Валло – очень серьезный микробиолог. Пару лет назад защитил докторскую. Мой ровесник, может быть, всего на год-другой старше, он работал в Центре контроля с тех самых пор, как получил диплом. Бен молод и, в противоположность собственным словам, очень хорошо ко мне относится. Поэтому в случае необходимости я не стесняюсь его беспокоить.
– Ну, готов?
– Уже три дня я вижу собственного сына только спящим. Он переживает первый в жизни футбольный сезон, а я был всего на одной игре. Всего на одной, Нат!
– Так ты согласен? – снова нажал я.
– Нет. С тех самых пор, как ты позвонил мне в первый раз, я питаюсь исключительно в кафетерии и, не поднимая головы, колдую, словно алхимик. Ты прислал мне крысиную мочу, крысиный кал, крысиную сперму, пыль из кухни № 1 из-за холодильника, пыль из кухни № 2 из-за плиты и так далее. От всего этого меня уже просто тошнит. – Он помолчал. – Я согласен.
– Прекрасно. Слушай, Бен, – пардон, доктор Валло, – у меня вот здесь цепочка, возможно, всего лишь четыре или пять тысяч баз…
– Даже и не проси…
– И мне необходимо, чтобы ты сравнил ее с тем, что мы имеем в Балтиморе. Надо выяснить, соответствует ли она чему-нибудь в базе данных.
Бен долго молчал.
– Это все? – наконец произнес он.
– Пока все.
– Пока? Господи!
– Я пришлю тебе по факсу.
– Лучше электронной почтой.
– У меня только бумажный вариант.
– Я знал, что просто не будет.
– Да, и еще одно…
– Что именно?…
– Результат мне нужен сейчас же, как можно быстрее.
– Нет. Ни в коем случае.
Надо признаться, что для большей результативности я поднял планку повыше.
– Но, Бен, это действительно совершенно необходимо.
– Самое позднее – завтра утром. Приду на работу пораньше, но это единственное, что возможно. Ты где сейчас находишься?
– В Калифорнии.
– Ну так к тому времени, как ты проснешься, я как раз все сделаю.
– Логично. Тогда еще одна небольшая деталь.
– И сколько же еще этих небольших деталей меня сегодня ждет?
– Не говори никому ни слова. Ни Тиму, ни кому-то еще.
– Ты хочешь что-то от них скрыть?
– Нет, дело не в этом. Просто пока еще все слишком неясно. Поверь мне, ладно? Как только появятся конкретные результаты, я сам расскажу всем, кому нужно.
– Хорошо. Все, договорились?
– Договорились.
Он повесил трубку.
Я пошел в библиотеку и по факсу послал цепочку в Балтимор, доктору Валло, а потом вернулся к ограбленной машине. Проходя мимо корпуса Хейлмана, обратил внимание, что там по-прежнему ни охраны, ни полиции. Судя по всему, мне суждено беспрепятственно покинуть место преступления. Так, может быть, во мне гибнет талантливый вор?
И все же настроение у меня было далеко не радужное. Я прекрасно понимал, что в некотором роде разваливаюсь по частям: растерян, спал всего лишь пару часов, если честно признаться, испуган. А если отбросить ложный оптимизм, то и очень расстроен тем, что совсем недавно взломал кабинет. Что ни говори, я ведь учился на врача, а не на преступника.
Потому я и набрал номер единственного на земле человека, которому было до меня хоть какое-то дело. По крайней мере, этот человек делал вид, что ему есть до меня дело.
– Они взломали машину и забрали из нее абсолютно все. А главное, они забрали пленку.
– Что? – не поверила Брук.
– Да, сегодня, после обеда. Пока я был в госпитале.
Брук молчала.
– Кассета пропала, Брук.
– Я слышала.
– А с ней вместе и моя зубная щетка, и вся моя одежда.
В трубке царило молчание.
– Мне очень жаль, что я так вел себя сегодня утром, правда. Извини, если можешь…
– Натаниель… – Она тяжело вздохнула. – Не переживай, все в порядке. Ты просто вел себя, как самый последний идиот, вот и все.
– Знаю. Согласен.
Она снова вздохнула:
– Ладно. Это все, конечно, страшно глупо, но тебе есть где ночевать? Тебе нужно место для ночлега?
– Нет, – ответил я, имея в виду как раз противоположное. Потом помолчал и исправился: – Да.
– Ну, тогда приезжай ко мне. У меня есть запасная зубная щетка и кое-какая одежда Джеффа. Ты что-нибудь сегодня ел?
– Нет.
– Недалеко от моего дома, за углом, есть приятное кафе, там даже джаз играет.
Этим Брук совершено меня покорила, я не мог даже говорить.
– Нат? С тобой все в порядке?
– Да, конечно, – ответил я. В горле застрял комок. – Спасибо, Брук. Правда, большое спасибо.
65
Судя по всему, в джаз-клубе под названием «Тоут» не слишком увлекались джазом. На сцене стояли столики, а задвинутое в дальний угол пианино выглядело забытым и заброшенным. Однако еда и напитки оказались дешевыми. А потому, поддерживая дух заведения, я вдоволь наелся и напился. Мне принесли гамбургер и жареную картошку, а Брук заказала салат с какими-то бобами. Мне – виски и пиво, а Брук – бокал шардоннэ за шесть долларов.
– Ты выбрала самое дорогое, что есть в этом баре, – шутливо упрекнул я.
– Я буду смаковать.
– Ну нет. Не заставляй меня пить в одиночку.
– Что это?
Она показала на стоящий фужер, наполненный жидкостью, по цвету очень напоминающей мочу.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
Очень скоро стало ясно, что посещение этого ресторанчика вряд ли закончится спокойно. Мое долготерпение наконец исчерпало себя, и после третьей рюмки уже пришлось бороться с головокружением. Кроме того, я пытался справиться и с меланхолией по поводу смерти доктора Тобел, и с презрением к самому себе за то, что напился допьяна тогда, когда должен был работать не покладая рук. Ну и, конечно, ко всему прибавилось расстройство из-за ограбления машины.
– Все мое белье пропало. Все галстуки! Был такой шикарный синий галстук – и его украли! Унесли даже «глаз Будды», который я десять лет назад привез из Непала. Знаешь, такой узенький галстучек с бусинкой? Я его никогда не надевал, но всегда возил с собой.
Брук молча слушала меня, лишь слегка кивая. Она только что закончила первый бокал, а ко второму и не притронулась.
Я продолжал ныть:
– Подумай сама, кто мог это сделать? Кто мог взломать машину возле медицинского факультета университета в богатенькой Калифорнии, да еще средь бела дня? Большую американскую машину, не какую-нибудь ерунду! Ведь это очень странно, правда?
Брук кивнула.
– И кассету украли, Брук. Скажи, ну зачем им нужна кассета?
– Они украли все, что было в машине.
– Да, правда. Забрали все – именно затем, чтобы забрать кассету.
– А откуда они знали, что кассета у тебя?
– Им сказала Элен.
– Понятно, – произнесла Брук. – А кто такие эти «они», Натаниель?
– Не знаю. Просто они. Те, кто не хочет, чтобы мы знали об изнасиловании в недрах престижного университетского госпиталя.
– И кто же конкретно это может быть?
Я наклонился через стол.
– Именно те, кто руководит исследованием: Отто Фальк, Элен, сотрудники фирмы «Трансгеника»…
– Натаниель!
– Те же самые, кто убил Глэдис Томас, кто приходил в дом Хэрриет Тобел в день ее смерти. Те, кто приезжал позднее, но успел скрыться прежде, чем я смог…
– Натаниель!
Брук взывала ко мне театральным шепотом.
– Что?
– Ты сейчас занимаешься именно этим.
– Чем?
– Строишь цепочку произвольных ассоциаций.
– Нет, это просто мозговой штурм.
– Ты просто пьян.
– Это верно. Но, Брук, на Восточном побережье какой-то вирус убивает людей. Хэрриет Тобел умерла…
Я понимал, что мои ассоциации не слишком логичны. Я заново переживал события, которые произошли со мной за несколько последних дней.
Лицо Брук смягчилось.
– Понимаю. – Она дотронулась до моей руки. – Послушай, у нас ведь недостаточно информации, правда? Действительно, все выглядит очень странно. Странно, что доктор Тобел прятала эту кассету и не обнародовала ее. Она ведь активно участвовала в этом проекте. Так почему же, обладая такой информацией, не выступила раньше?
– А может быть, она об этом не знала?
– А почему сами исследователи не заявили об изнасиловании? Сам эксперимент не пострадал бы. Насильник отправился бы в тюрьму, а все остальные спокойно продолжали бы заниматься своими делами.
– И что же, ты думаешь, что после этого семьи согласились бы на подобные эксперименты над коматозными родственниками? Зная, что те, кто их проводит, даже не в состоянии предотвратить подобное отвратительное насилие?
Аргумент показался Брук убедительным, и она сменила направление мысли:
– А может, кроме Хэрриет Тобел, об этом никто и не знал?
– А может, ты говоришь полную ерунду?
Брук вздохнула:
– Вполне вероятно, что вся история имеет вполне логичное объяснение. Ведь мы с тобой оба знаем, как именно в таких случаях действует Управление по контролю за продуктами и лекарствами. Все должно быть строго документировано. Если вдруг появляется что-нибудь сомнительное, особенно какие-то тайные махинации, они непременно их вскрывают. Я завтра им позвоню и вызволю тебя из этой петли. Они наверняка уже знают о смерти Тобел.
– Дело в том, что они не скажут тебе ничего определенного. Все участники проекта подписывали договор о неразглашении.
– У меня в управлении есть друзья.
Я внимательно на нее взглянул.
– Брук, ты действительно считаешь, что вся эта история может иметь разумное объяснение?
– Не знаю, – честно ответила Брук.
Тут нам принесли счет.
– Пойдем. Завтра подумаем еще. Сейчас гадать уже бесполезно.
Я пошел вслед за Брук к машине – раздавленный, пьяный до тошноты, раздраженный собственной слабостью. Изнасилование, Хэрриет Тобел, «Трансгеника», Глэдис Томас, Бетани Реджинальд. Все очень странно и все каким-то образом связано в единое целое. Так, Натаниель, именно так.
– Не могу.
– Почему? – спросил я, пытаясь уткнуться в шею Брук.
– Не сейчас. Ты же пьяный.
– Я не пьяный.
– Да ладно, брось!
Я отстранился и отодвинулся на край дивана.
– Хорошо, не буду приставать.
– У нас был длинный и очень трудный день.
– Да.
– Мне не хочется начинать таким образом.
– А тебе вообще хочется начинать?
– Не знаю.
Брук поднялась и направилась к двери в свою комнату, потом остановилась и, обернувшись, взглянула на меня. Я, должно быть, выглядел ужасно. Штаны цвета хаки носил, не снимая, вот уже три дня кряду. Голубая рубашка и синий блейзер видели все, начиная с трупа Глэдис Томас и заканчивая трупом Хэрриет Тобел.
– Спокойной ночи, Натаниель, – попрощалась Брук.
Она плотно закрыла за собой дверь. Мне стало страшно жалко себя – настолько жалко, что я даже начал гладить кота. Вот в этом состоянии я и заснул.
66
Наутро я проснулся рано – с распухшим и текущим носом, с глазами, словно натертыми ядовитым зельем. Прибавьте к этому тяжкое похмелье, страшную головную боль и такой вкус во рту, словно кот использовал его в качестве туалета.
Брук укрыла меня одеялом.
Поднявшись с трудом, я поплелся к крану и проглотил стакан холодной воды. Потом начал шарить по шкафчикам в поисках таблеток от головной боли. Обнаружил витамины и аспирин и проглотил сразу целую пригоршню пилюль. Высморкался что было силы, не жалея барабанных перепонок – так хотелось освободить носовые пазухи.
Наконец сел. По комнате бродили собаки. Я позвал их к себе на диван, они дружелюбно согласились и запрыгнули. На кофейном столике прямо передо мной лежали файлы с документами по ВИЧ, которые я забрал из офиса доктора Тобел. Открыв один из них, я попытался читать.
Из спальни доносился приглушенный голос Брук. Некоторое время я сидел на диване, вот уже в который раз читая один и тот же абзац, посвященный сопротивляемости организма ВИЧ, и ничего не понимая. Это продолжалось, наверное, минут пятнадцать, пока не зазвонил сотовый.
Мне сразу стало жарко. Это был Бен Валло.
– Что-то голос у тебя совсем дерьмово звучит, – начал он.
– Спасибо, друг. Ты всегда умел сказать что-нибудь приятное.
– Сейчас тебе будет еще приятнее. Я не нашел аналогии.
– Удивляться не приходится, – заметил я.
Мы оба замолчали; Валло явно ждал, что я заполню паузу, но мне попросту нечего было сказать.
– Ну что, все? – наконец спросил он.
– Да, все. Спасибо, Бен.
Снова молчание.
– Что-то не так?
– Что ты, все в полном порядке. Спасибо за помощь.
– Насколько я понял, все, что я должен был сделать, – это сравнить твою цепочку с базой данных, так ведь?
– Да-да, больше ничего.
– А через полчаса ты мне позвонишь и попросишь проанализировать штук пятьсот образцов, которые только что послал экспресс-почтой?
– Нет, что ты.
Несмотря на загруженность и усталость, Валло любил сложности и постоянную напряженность своей работы. Больше того, ему доставлял удовольствие сам процесс. Задание, которое я подсунул ему ночью – сравнить короткий генетический код доктора Тобел с базой данных известных патогенов, – не могло оказаться ни особенно сложным, ни слишком трудоемким.
– Скажи мне, к чему это все?
– Не могу, извини.
– Бог мой, Маккормик! Ты хочешь узнать о частичных соответствиях?
– Еще бы, конечно! А что, ты обнаружил какие-то частичные соответствия?
– Картина довольно странная. Некоторые из генов очень напоминают ВИЧ. Не в точности, но в довольно значительной степени.
Бен явно имел в виду протеиновую оболочку вируса и энзимы полимеразы, которые давали вирусам возможность размножаться.
– Но кроме того, присутствует и целая куча всякого хлама, которого я раньше никогда не видел. Один раз, правда, мне показалось, что цепочка напоминает лихорадку джунин, но по чувствительности она значительно ее превышала. Так что ничего подобного мы не имеем.
Бен Валло имел в виду, что я подсунул ему смесь различных вирусов. Удивляться здесь нечему. Природа консервативна, и когда какой-то элемент работает, например, ген, кодирующий эффективную протеиновую оболочку, она старается его повторять. Именно поэтому геном человека на девяносто восемь процентов совпадает с геномом шимпанзе. В биологии, как нигде, справедлива старинная поговорка: «Не пытайся чинить то, что еще не сломалось». Все относящееся к людям и шимпанзе в полной мере относится и к вирусам. Поэтому Бен и получил целый ряд частичных совпадений. Мне даже пришла в голову мысль, что кто-то специально разрезал, а потом по-новому склеил отдельные генетические участки различных вирусов. Но с какой стати это странное соединение хранилось среди бумаг доктора Тобел, я не мог понять.
– Так что же, это похоже на вирус? – уточнил я.
– Это похоже на то, что может оказаться вирусом.
– Не очень-то ты определенно выражаешься.
– Если хочешь определенности, лучше обратись к Господу.
– Да, конечно, он как раз следующий в моем списке. А если серьезно, Бен, большое спасибо.
– Так ты все-таки не скажешь мне, что это значит?
– Может быть, как-нибудь в другой раз, за банкой пива. Не сейчас.
– Злоупотребляешь моей добротой.
– Конечно, зачем же упускать возможность?
Я отключил телефон.
Подняв голову, я увидел Брук – она стояла, прислонившись к косяку двери. Как же ей идет эта просторная рубашка!
– Что ты выяснял? – поинтересовалась она.
– Да просто так. Все равно ничего не получилось, – отмахнулся я.
Она вошла в комнату.
– Я только что разговаривала с ребятами из Управления по контролю. Сначала они не хотели рассказывать мне о деталях; точнее, вообще ни о чем не хотели рассказывать. Но я настояла. И тогда они сообщили, что все испытания «Трансгеники» абсолютно честные и открытые.
– И как же именно ты настаивала?
– Висела на телефоне часа два, Нат. Сначала поговорила с приятелем, он – со своим приятелем и так далее. А потом мне позвонил первый из приятелей и сообщил, что все в порядке.
Я опустил голову.
– Не могу понять, что происходит.
Я откинулся на спинку дивана, а ноги положил на кофейный стол.
– Бедный Натаниель. У тебя тяжкое похмелье?
– Изысканно-тяжкое.
– Поправка здоровья за мой счет.
– Виски у них оказалось слишком крепким. Что я могу сказать в свое оправдание? Отсутствие практики – в этом все дело. Надо пить чаще.
Она рассмеялась:
– Ты сейчас выглядишь довольно симпатичным мошенником.
Я посмотрел на ее стройные загорелые ноги.
– А ты выглядишь словно порнозвезда – причем в духе студенточки.
Брук покачала головой:
– Лучше молчи, Нат. Не разрушай образ симпатичного мошенника.
– А у тебя не найдется сигареты?
– Ну, все. Образ разрушен.
Она повернулась и направилась в свою спальню.
– Только не говори, что я упустил шанс, – заметил я.
Она нарочито пожала плечами и закрыла за собой дверь.
Я почему-то вдруг представил, как дверь открывается снова и появляется Брук, только обнаженная, и тут услышал, как в душе течет вода. Эх, не везет же, черт подери!
Я чувствовал такую вину за вчерашнее собственное поведение, что в качестве искупления решил приготовить завтрак. В холодильнике нашлись яйца, на полке – блинная мука. Принимаясь за работу, я особенно остро осознал, что уже меньше чем через двадцать четыре часа мне предстоит возвращение в Атланту. Надо двигаться, что-то предпринимать, что-то делать. Однако куда именно двигаться и что именно предпринимать, я и понятия не имел.
Я взбил вилкой тесто для оладий и налил на сковородку масло. Достал из холодильника апельсиновый сок. В другое время подобная кухонная возня доставила бы мне удовольствие, но только не сейчас. Сейчас я чувствовал себя очень потрепанным: сказывалось похмелье. Ощущение не из приятных.
Появилась Брукс мокрыми волосами, в ароматном облаке шампуня.
– Что это ты делаешь?
– Пытаюсь заслужить прощение за вчерашнее. При помощи еды. Причем твоей.
Я положил на ее тарелку несколько оладий. Потом сел. Она тоже села. Я взглянул на стенные часы. Уже девять с минутами. Если память мне не изменяет – в чем я совсем не уверен, – то похороны Хэрриет Тобел состоятся в одиннадцать.
– Меньше чем через два часа будут хоронить Хэрриет Тобел, – сказал я.
– Все это очень печально, – ответила Брук.
Она действительно тактичный и добрый человек – всегда найдет нужное слово.
– Ты хочешь пойти?
– Нет, – коротко отказалась она. Я ошибся: она вовсе не тактичная и не добрая. – Но если тебе нужно, я пойду. Просто очень не люблю похороны.
– Что ты говоришь? А я вот просто обожаю. И хожу при каждой удобной возможности.
– Так ты хочешь, чтобы я пошла с тобой, или нет?
Брук явно не пыталась облегчить мне задачу. Я помолчал, чтобы подчеркнуть драматичность момента.
– Хочу.
Собаки крутились вокруг наших ног. Брук посмотрела на них, потом поднялась из-за стола и направилась в кухню. Достала пакет с собачьим кормом и насыпала его в две одинаковые мисочки.
– Знаю, что я не лучший на свете повар, – заметил я, – но оладьи не так уж и плохи.
Брук довольно безразлично улыбнулась. Мое утреннее чувство юмора ее явно не согревало. Она молча поставила мисочки на пол. Собаки покончили с завтраком еще до того, как она вернулась на свое место за столом.
– Не могу есть, когда голодают животные. Совесть не позволяет, – заметила Брук.
Я взглянул на такс: эти нахальные создания уже снова толклись под столом и клянчили. Назвать их голодающими как-то не поворачивался язык.
Время шло своим чередом.
– А Джефф, случайно, не оставил здесь черный костюм? – поинтересовался я.
Возможно, бывший жених Брук забыл что-нибудь полезное, и мне не придется проводить третий день в одной и той же одежде.
– Нет, – ответила она. – Приехав в Калифорнию, он первым делом избавился от всех костюмов и перешел на джинсы, майки и свободные свитера.
– Похоже, он сразу превратился в идиота.
– И это тоже. Однако он уже в прошлом, а потому это совсем не важно.
Я не мог не чувствовать, что ступил на тонкий лед, и предпочел ретироваться, то есть в данной ситуации просто замолчать.
Брук заговорила сама:
– После завтрака ты можешь вывести собак на прогулку?