Она продолжала читать, словно не слыша меня, так что оставалось предположить, что сведения ее действительно заинтересовали. Тем более что все остальное выглядело совершенно неинтересным.
– А как его зовут?
– Кинкейд.
– Хорошее имя. Совсем не похоже на Кейси.
Брук не отрывала глаз от страницы. Я же решил, что хоть один из нас все-таки должен двигаться вперед, а потому снова уставился на страницы. Через несколько минут Брук негромко охнула.
– Я так и знала, – взволнованно прошептала она. – Чувствовала, что все это неспроста. Смотри!
Она придвинула мне листок. Данные выглядели точно так же, как и сотни других, которые я успел просмотреть за несколько прошедших часов: фамилия и имя, номер полиса социального страхования, занимаемая должность и так далее.
Я прочитал вслух:
– Кинкейд Фальк. 4566 Фолкворд-Уэй.
– Посмотри еще раз на имя.
– Кинкейд Фальк, – повторил я.
– Полное имя.
Справа значилось: Фальк, Кинкейд Чарлз.
Оторвавшись от страницы, я увидел, что Брук внимательно следит за мной. Она не улыбалась, но не приходилось сомневаться в том, что ей в данную минуту очень интересно.
– Прочитай еще раз.
– Брось. Что здесь такого?
– Читай-читай. Как положено: первое имя, второе, фамилию…
– Кинкейд Чарлз Фальк.
– Еще раз.
– Брук… – Я прочитал вслух еще раз: – Кинкейд Чарлз Фальк.
Движением губ она повторяла каждый звук.
– Это глупо! – возмутился я. – Скажи лучше, что ты заметила?
Она молчала, а потому, чтобы отделаться, я еще раз произнес:
– Кинкейд Чарлз Фальк.
И вдруг меня наконец осенило. Словно свалилось на макушку то самое ньютоново яблоко.
– Кинкейд Чарлз Фальк. Кей Си Фальк. Кейси.
75
С минуту я сидел неподвижно, пытаясь переварить новую, совершенно неожиданную информацию. Брук, судя по всему, тоже задумалась, потому что молчала и сидела, опустив глаза.
Я отхлебнул кофе. Он оказался холодным, горьким и противным.
Наконец Брук медленно произнесла:
– Он работал здесь.
– Предположим, – продолжил я. – Хотя это может оказаться и просто совпадением.
– Он здесь работал. А ты считаешь его сексуальным хищником. Кроме того, он вполне может оказаться родственником того самого человека, который возглавляет все это чертово дело. Если насильника прикрывали, Натаниель…
Она не договорила. Да в этом и не было необходимости.
Я полез в карман за бумажником.
Брук, глядя куда-то в пространство, проговорила:
– Как они могли такое допустить? Сколько раз подобное происходило? Эта бедная женщина…
Раскрыв бумажник, я начал выкладывать на стол его содержимое – все, что накопилось в течение нескольких последних месяцев. Визитные карточки, клочки бумаги, розовые квитанции из химчистки. Образовалась небольшая стопка. Я схватил одну из карточек, потом достал телефон и набрал написанный на ней номер.
Услышав ответчик, я набрал номер, напечатанный на карточке следующим. Теперь ответила женщина.
– Детектив Уокер, – начал я. – Это Натаниель Маккормик из Центра контроля.
Она помолчала секунду, видимо, пытаясь вспомнить, кто я такой, и понять, чего именно от нее хочу. Наконец заговорила:
– Я сейчас не на службе, доктор. Этот номер только для экстренных случаев. Пожалуйста, позвоните…
– Но мне необходима ваша помощь. Можно сказать, что этот случай экстренный.
Она вздохнула:
– Экстренный, говорите?
– Да, именно так.
– Тогда звоните 911.
Почему же, черт подери, все на свете оказываются такими отчаянными задницами?
– Мне необходимо навести справки об одном пропавшем человеке. Исчез примерно года полтора тому назад.
– Вы можете позвонить в полицейское отделение, и они наведут необходимые справки.
Я взглянул на часы.
– В пятницу, в восемь вечера?
Молчание. Мне показалось, что где-то на заднем плане верещит ребенок. Потом раздался голос детектива Уокер:
– Подожди минутку, маме надо поговорить по телефону. – Она устало и тяжело произнесла в трубку: – Хорошо, доктор Маккормик. Какое имя надо проверить?
– Кинкейд Чарлз Фальк. Он исчез…
– Полтора года назад. Я слышала, когда вы сказали это в первый раз. Перезвоню попозже.
И что творится с нашими детективами? И Джон Майерс, и Джэнет Уокер, должно быть, заканчивали одну и ту же школу твердолобых полицейских.
– Огромное спасибо, – поблагодарил я. – В долгу перед вами. Скажите: что я могу сделать?…
– О, не беспокойтесь, доктор. В следующий раз, когда дочка заболеет, я вам позвоню часа в три ночи.
– Отлично. – Я не смог сдержать улыбки. – С удовольствием приеду.
– Договорились.
Я решил, что она уже отключилась, но в этот момент детектив Уокер поинтересовалась:
– Все это имеет какое-нибудь отношение к смерти Глэдис Томас?
– Не знаю, – ответил я, имея в виду «разумеется, имеет».
– Хорошо, доктор. Предоставляю вам полную свободу действий. Только не забывайте сообщать мне все, что узнаете. Тяжело признавать, но вы можете оказаться правы. Вряд ли это самоубийство. Знаете, меня эта девушка тоже немало беспокоит.
Да, подумал я, знаю.
Разговор закончился.
– Так все-таки ты считаешь, что он исчез? – уточнила Брук.
– Именно так.
– И как же такое могло произойти?
– Да просто там, в Балтиморе, он взял новое имя – по сути, новую идентичность. Кей Си Фальк испарился, а появился некто Дуглас Бьюкенен. – Мы помолчали. – Я абсолютно не уверен. Вполне возможно, что нам ничего не удастся обнаружить. Но все равно стоит попытаться.
Я наконец допил противный, холодный кофе.
Брук взглянула на часы.
– Нужно заняться собаками. А потом тебе предстоит разыскать Элен Чен.
76
Телефон зазвонил, когда мы ехали по шоссе № 101.
– Доктор Маккормик, это детектив Уокер.
– Быстро, – отметил я, однако комментарий прошел незамеченным.
– Я позвонила в департамент полиции Сан-Хосе, и по моей просьбе они кое-что выяснили. В начале прошлого года было заведено дело об исчезновении Кинкейда Чарлза Фалька.
Взглянув на Брук, я поднял большой палец.
– А кто подал заявление?
– Сейчас посмотрим. У меня здесь факс. – Я услышал, как шелестят переворачиваемые страницы. – Так. Отто Фальк.
– Отец?
– Да.
– А адрес этого Кинкейда там есть?
Я взял ручку и клочок бумаги. Уокер продиктовала адрес в Сан-Хосе.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Складывается картина, доктор?
– Понемногу.
– Ну, как оформится, сообщите. Поскольку вы – мой должник, то я воспользуюсь сведениями.
– Согласен.
– Но вызов в три ночи все равно остается в силе.
Она рассмеялась и повесила трубку.
Мы с Брук внимательно посмотрели друг на друга.
– Кажется, мы напали на след.
– Мы? – улыбнулась Брук. – Как вы изменили свое отношение к делу, доктор Маккормик!
Спидометр показывал девяносто.
– Значит, вы снова заодно с хорошими парнями?
Улыбнувшись, я покачал головой:
– Не знаю, Брук. Ничего не знаю.
Несмотря на то, что мы ехали в пятницу вечером, дорога была относительно свободной. Судя по всему, народ еще находился в подвешенном состоянии – между работой в пятницу и отдыхом в субботу. А это означало, что все собирают пожитки, но выехать еще никто не успел. Всю дорогу Брук выжимала не меньше восьмидесяти миль в час. Я поискал глазами трубчатый каркас, а поскольку такой роскоши в машине не оказалось, то приготовился геройски и кроваво погибнуть на шоссе.
Брук оставила машину на стоянке возле дома, и мы поднялись наверх, к ней в квартиру. На лестнице я поинтересовался:
– Как ты себя чувствуешь?
– Кофе оказался слишком крепким, и теперь у меня в желудке революция.
– Ты же понимаешь, что я не об этом.
– Понимаю. Ощущение очень странное. Немного взволнована, немного нервничаю. Скорее всего взволнована.
– Этим заниматься интереснее, чем мониторингом ВИЧ?
– Почти всем заниматься интереснее, чем мониторингом ВИЧ, – ответила Брук. А потом, нажимая кнопку лифта, добавила: – Очевидно, мне следовало стать полицейским.
– Им мало платят.
– Нам тоже мало платят. – Мы стояли в ожидании лифта. – Что ты обо всем этом думаешь?
– Я вообще не умею думать.
– Брось, Натаниель. Всего лишь полтора часа назад ты жалел, что не стал дерматологом, и цитировал Ницше.
– Вот видишь, что происходит, когда я начинаю задумываться? Потому и стараюсь делать это как можно реже.
– Ты просто невозможен.
Открылись двери лифта.
– Хочу спросить, – сказал я. – Вот ты с самого начала захотела участвовать в этом деле. Что движет тобой в большей мере – сознание важности момента или просто стремление убежать от скуки?
– Почему-то не хочу отвечать на этот вопрос.
– А может быть, тебе захотелось поработать вместе со мной?
Я попытался улыбнуться.
– Вот на этот вопрос я уж точно не хочу отвечать.
На душе потеплело. Впервые со времени утреннего телефонного разговора с Ферлахом я ощутил, что мир разваливается уже не так стремительно. Наверное, можно сказать, что в этот миг я испытал удовлетворение. Некую законченность процесса. Возможно, в конце концов, просто шла игра, и нам предстояло победить. А если честно, мне очень нравилось работать с Брук. Мне нравилась сама Брук. И не успел я об этом подумать, как слова сами слетели с губ:
– Мне кажется, мы с тобой – сильная команда.
Произнеся это, я испугался, что Брук меня осмеет, заподозрив в неуклюжем ухаживании. Но вместо этого она просто сказала:
– Мне тоже так кажется. Больше того, по-моему, мы вполне можем составить грандиозную команду.
Я готов был обнять и поцеловать ее. Однако с прошлого вечера во рту у меня не было ни капли спиртного, а потому мужества на столь отважный поступок попросту не хватило. Так что пришлось покорно следовать за Брук до самой ее квартиры. Она отперла дверь и вошла. А я остановился на пороге, размышляя о том, удастся ли организовать поцелуй прежде, чем отправлюсь на поиски Элен Чен.
Размышлял я, впрочем, недолго. Брук закричала.
77
Дрожа, Брук не отрывала глаз от стены, на которой висел дорожный велосипед. Я влетел в комнату и проследил за ее взглядом.
Зрелище было не для слабонервных.
В стене на двух крюках, на концах проволоки длиной фута два, словно грузы на маятниках, висели таксы. Из распоротых животов вывалились кишки. Они свисали еще примерно на фут. Кровь капала на книжный шкаф, а с него – на пол.
Я взял Брук под локоть и вывел в коридор. Она с трудом, неровно дышала. Открылось несколько дверей, высунулись головы соседей.
– Просто небольшой испуг, – прокомментировал я, безрезультатно пытаясь изобразить улыбку. – Кошка поймала пару мышей.
Люди явно не знали, что делать. Потом постепенно, одна за другой, двери начали закрываться. Я подвел Брук к стене.
– Постой здесь, хорошо? Подожди.
Она не ответила, но и не попыталась шевельнуться. Оставив ее в состоянии полного шока, я снова направился в квартиру.
– Звоню в полицию, – предупредил я.
Это, конечно, было ложью. Постоял пару минут, ничего не услышал. Быстро прошел в спальню. Открыл дверь шкафа, заглянул в ванную. Пусто. Вернулся в гостиную и проверил маленькую ванную рядом с комнатой для гостей. Тоже пусто. Открыв дверь в комнату для гостей, я вошел. Дверь шкафа оказалась приоткрытой, и я резко открыл ее.
– О Господи!
Из шкафа выпрыгнул обезумевший от страха кот. Заставив себя успокоиться, я заглянул в шкаф. Платья, коробки, а больше ничего и никого.
Я направился к Брук.
– Собирай вещи!
Брук смотрела на меня, все еще не в силах унять дрожь и явно ничего не понимая.
– Возьми какую-нибудь одежду, – пояснил я. – Мы уходим.
Она быстро кивнула. Я довел ее до квартиры.
– Тебе не надо больше на это смотреть.
Она послушалась и прошмыгнула прямо в спальню, стараясь держаться от изуродованных собак как можно дальше.
Меня тошнило, но не слишком сильно – могло быть и хуже. В голову пришла мрачная мысль о том, что даже к подобным вещам начинаешь привыкать. И тем не менее, оторвать взгляд от страшного зрелища оказалось нелегко.
Через несколько минут Брук вышла из спальни в полной готовности.
– Нужно навести порядок.
– Некогда.
– А Генри?
– С котом ничего не случится.
В этом я совсем не был уверен, однако в данный момент мы ничего не могли сделать для несчастного животного. Я направился к двери, но Брук не пошевелилась.
– Он в комнате для гостей. – Она все равно не сделала ни шагу. – Я положу ему еды впрок, хорошо?
С этими словами я просто вытолкал ее за дверь. Потом пошел в кухню и наполнил кошачьи миски. Руки дрожали, а потому я рассыпал еду и разлил воду.
78
К мотелю, заведению возле аэропорта, мы подъехали на двух машинах. На стоянке я вышел, но Брук так и продолжала сидеть. Я подошел к ней.
– Закажем две комнаты, – предложил я.
– Нет, бери одну, с двумя кроватями.
Она смотрела прямо перед собой, поэтому разглядеть ее лицо было трудно. Тем не менее, я заметил, как по щекам текут слезы. Положил руку на плечо Брук и с минуту постоял молча. Потом быстро зашагал к мотелю.
Уже через десять минут мы сидели на жестких кроватях.
– Это предупреждение, – произнес я.
– Неужели? – Брук взглянула на меня сухими припухшими глазами. Она уже успела взять себя в руки. А вместе с самообладанием вернулся и сарказм. – А я было подумала, что это детишки так шутят.
– Может быть, и так. – Я откинулся на кровать. – Позвоню в полицию, а потом вернусь в квартиру и все уберу.
– И что же сделает полиция?
– Скорее всего ничего.
– Так зачем же тогда звонить?
– Понятия не имею, – честно ответил я.
Полицейские наверняка просто запишут, что произошло, и уедут. Я расскажу им о нападении на свою машину. Они и это запишут. Составят доклады, а что потом? Рассказать им о кассете, которой у меня уже нет? Об изнасиловании, жертва которого не сможет пожаловаться? Об истории, участником которой стал сын знаменитого доктора, о вспышке неизвестной болезни в Балтиморе? О мертвом мужчине в Балтиморе? О двух мертвых женщинах в Сан-Хосе? Да, они меня внимательно выслушают. А потом, сев в машины, назовут ненормальным.
– По крайней мере, мы знаем, что находимся на верном пути, – заметила Брук.
Такой реакции трудно было ожидать даже от нее. Я-то думал, что она постарается держаться от всего этого безумия как можно дальше и, оказавшись перед лицом страшной реальности, решит, что мониторинг ВИЧ – не такое уж плохое занятие.
– Мы не можем считать себя в безопасности, Брук. Ты, наверное, думаешь, что само место службы обеспечивает нам неприкосновенность, но это совсем не так.
– Я вовсе не думаю о неприкосновенности. Думаю, они просто не хотят нас трогать, но если мы не остановимся, то могут и захотеть.
– Так почему бы нам и не остановиться?
– Сколько сможем мы терпеть подобное?
Я вздохнул:
– Мне терять нечего. Мне тридцать три года. Ни жены, ни подруги, ни детей. Практика дерматолога в Лос-Анджелесе не светит. Так что я совсем один на белом свете. И если что-то со мной случится, то кто-то расстроится, а кто-то, напротив, обрадуется.
– Знаешь, я в аналогичной ситуации. Ни мужа, ни друга, ни жениха, ни детишек. Практика дерматолога никогда и не светила. – Она на секунду задумалась. – Впрочем, разница есть. Случись что-нибудь, обо мне пожалеют больше людей, чем о тебе. Это уж точно…
Она улыбнулась.
Однако я понимал, что пора остановиться. Брук нечего больше делать в подобном кошмаре. Собаки – это уже за чертой. Я по-настоящему испугался. Не за себя, за нее.
Я встал.
– Ты куда?
– Я же сказал. Хочу привести в порядок квартиру.
– Подожди.
Она взяла меня за руку. Потом притянула к себе и поцеловала.
– Что это было? – спросил я.
– Что было, что?
Брук заставила меня сесть на кровать и снова поцеловала.
– Не хочу, чтобы ты в это вмешивалась.
– Нат, – шепотом возразила она, – но я уже вмешалась. И не хочу выпутываться.
Я встал, чтобы лучше увидеть Брук. Потом снова наклонился к ней, и мы снова поцеловались.
– Сколько ты уже ходишь в этой одежде?
– Меньше чем две недели, но больше четырех дней.
– Но, Натаниель, это же просто отвратительно. Сними быстро!
Она начала расстегивать мою рубашку.
Прошло уже больше года с тех пор, как я в последний раз видел обнаженное тело Брук Майклз. Да и вообще обнаженное женское тело, во всяком случае, в трехмерном изображении. Впрочем, здесь все так же, как в езде на велосипеде: старые любовники никогда и ничего не забывают.
Через несколько минут, стремительно и сбивчиво дыша, мы уже переплелись на кровати. Куда-то исчез весь прошедший год, а расстояния между Атлантой и Сан-Хосе словно никогда и не существовало. Наша любовь – а я осознаю наличие смягчающих обстоятельств – оказалась совершенной.
Имей я возможность выбирать, темой последующего разговора могло быть нечто иное, однако события дня диктовали условия.
Брук лежала в моих объятиях и рассуждала:
– Вполне возможно, что та самая женщина, которую насиловал Кей Си Фальк, являлась носителем скрытой инфекции. В таком случае вполне возможно, что он заразился и перенес болезнь в Балтимор.
– Логично, – согласился я. – Но почему же Фальк отпустил его? Мне кажется, они, напротив, должны были стараться удержать его под контролем, не отпускать от себя.
– Может, они как раз хотели, чтобы он уехал?
– Нет, на такое эти люди не способны. Что бы они ни творили, но распространять вирус среди населения не станут.
– А кроме того, они не захотят потерять вложенные средства и работу.
Целостная картина никак не складывалась.
– Хэрриет Тобел ни за что не стала бы участвовать в подобном деле.
– И тем не менее участвовала, Нат.
Брук погладила меня по груди.
Я попытался сменить тему разговора:
– Нам необходимо нечто более существенное, чем просто предположения. Можно не сомневаться в том, что никто ничего не предпримет – ни Тим, ни полиция, ни ФБР – до тех самых пор, пока мы не представим более существенные материалы, чем список сотрудников да цепочка каких-то странных обстоятельств.
– Но что же мы можем представить? Непохоже, чтобы на эту тему существовали какие-то конкретные документы.
Я дотянулся до будильника и поставил его на четыре утра. Пять часов сна, возможно, все изменят.
– Не могу сказать, что именно мы сумеем представить. Но возможно, утром что-нибудь прояснится.
79
Поспать пять часов нам не удалось. Ну, от силы три часа. Остальное время заняла любовь. Зато эти сто восемьдесят минут крепкого сна оказались лучшими за весь последний месяц.
Будильник верещал довольно долго, прежде чем я понял, что этот звук – вовсе не часть сна. Не открывая глаз, я выключил его, а потом силой воли вышвырнул себя из кровати. Брук не пошевелилась, словно не услышала ничего – ни будильника, ни моих движений. А я-то уже и забыл, как крепко спит эта женщина.
Душ сделал свое дело, немного приблизив меня к миру живых. Но одежда… одежда моментально напомнила о стране мертвых. Жаль, что у меня украли даже дезодорант.
Брук спала так сладко – трудно было оторвать от нее взгляд. Будь я сентиментальным, сказал бы, что выглядит она ангелом.
Сознаюсь, грешен в сентиментальности, но подобному ангелу вовсе незачем возиться с трупами собак. Разыскав листок бумаги, я написал Брук записку с просьбой позвонить, как только проснется. Взял со стола ключ от квартиры. Потом легонько поцеловал Брук – она так и не пошевелилась – и вышел.
Короткая поездка в центр города оказалась самой быстрой из всех, какие я предпринимал на крупных дорогах северной Калифорнии. Суббота, половина пятого утра. Я даже пожалел, что не надо ехать дальше, может быть, в сам Лос-Анджелес. При таком свободном шоссе я оказался бы там уже через час. Однако, как бы там ни было, предстояло разобраться с двумя выпотрошенными таксами.
Если бы месяц назад мне сказали, что меня ждет, я непременно решил бы, что испугаюсь. Обворованная машина, жестокое убийство собак – совсем в духе «Крестного отца». На самом деле я вовсе не испугался. Разозлился – да. Разозлился на то, что люди умирают насильственной смертью. На то, что две симпатичные псины погибли лишь ради «предупреждения». Кто творит все это? Самое отвратительное – замешаны врачи. Можно говорить о людях нашей профессии все, что угодно, но подобными зверствами они заниматься не должны. Конечно, я слышал и о Менгеле, и о тех выродках, которые травят собственных пациентов, но ради Бога…
В квартире, разумеется, было темно. Я включил свет, и ужасный натюрморт на стене осветился, словно театральная декорация. Кровь свернулась и начала подсыхать. В воздухе царил неповторимый настой смерти – пряный, густой органический запах.
Ожидая звонка Брук, я включил сотовый; аккумулятор уже наполовину сел. Потом распахнул окно и принялся за работу.
Примерно через час собаки уже оказались в двух пластиковых мешках, а все вокруг сияло чистотой. Единственное, с чем я не смог справиться, – это цепь и спицы велосипеда: кровь проникла слишком глубоко в пазы. Впрочем, Брук, может быть, и не заметит.
Спустившись по лестнице – лифт вызывать не стал, поскольку в нем мог кто-нибудь оказаться, – я выбросил собак и грязные тряпки в мусорный контейнер. Столь бесцеремонные похороны несколько обескураживали.
Брук еще не позвонила, но это и к лучшему. Хоть один из нас выспится. Хотелось курить, однако рыскать по квартире в поисках возбудителей рака не хотелось. Может быть, дойти до ближайшего магазина и купить пачку? Но времени, как всегда, было в обрез, а дел предстояло немало.
Испытания не заставили себя ждать.
Зазвонил телефон. Решив, что проснулась Брук, я тут же включился, даже не взглянув на индикатор. Ошибка.
– Надеюсь, ты в Атланте?
Майн фюрер!
– Нет! – гавкнул я.
– О, неужели?
Голос Тима сочился сарказмом.
– Мне только что позвонил начальник, а ему позвонили ребята из Управления по контролю за продуктами и лекарствами и рассказали, что ты там тиранишь народ. Причем народ, имеющий серьезные связи. Мне очень хотелось сказать: «О, не волнуйтесь насчет доктора Маккормика. Ведь он сейчас в Джорджии, так что никак не может тиранить кого-то в Калифорнии». Однако получается, что я не могу этого сказать, так ведь, Нат?
– Не знаю…
– Не могу сказать потому, что ты все еще торчишь в чертовой Калифорнии.
Итак, снова ругань. Тим, должно быть, крайне расстроился. Я прекрасно понимал, на какую зыбкую почву ступил. Подумать только, под каким ударом оказалась карьера Тима Ланкастера! О собственной я и не говорю.
– Здесь развиваются события, – попытался оправдаться я.
Рассказал ему о последних происшествиях, выпустив, однако, эпизод с собаками.
О присутствии Тима в эфемерном пространстве связи говорило лишь хорошо различимое сопение.
– Занеси все в отчет. А мы здесь позаботимся, чтобы он попал в надежные руки…
– Тим…
– И кроме того, мне необходимо, чтобы ты улетел сегодня. Слышишь, сегодня! В субботу.
– Я не могу.
– Что?
– Не время уезжать. Враг смыкает ряды. Нельзя все бросить…
– Подожди. Наверное, я неправильно понял. Что ты не можешь?
– Не могу улететь сегодня.
Я прекрасно осознавал тяжкие последствия такого поведения для собственной персоны. И все-таки как бы хотелось сейчас увидеть физиономию Тима Ланкастера! Но и голос его звучал чрезвычайно красноречиво:
– Я отправляю тебя в административную командировку.
Да, такого хода я не ожидал. Теперь захотелось увидеть собственную физиономию.
– Брось…
– Вот с этой самой минуты.
– Тим, пожалуйста…
– А это означает, что любые действия, предпринятые тобой от имени Центра контроля и предотвращения заболеваний, не имеют юридической силы. Твое единственное законное место – за столом в Атланте.
Я ощутил обиду. Причем настолько глубокую, что она могла бы повредить мне самому. А потому постарался как можно скорее закончить разговор:
– Ну, раз так, то административной дубине положены административные выходные. А это означает, что в офисе я появлюсь в понедельник.
Я нажал кнопку отбоя.
Паршивец тут же позвонил снова. Тогда я выключил телефон.
Итак, карьере Натаниеля Маккормика пришел конец. Наверное, я должен был удивляться и ее продолжительности, и тому, какое изобилие доброго и вечного я сумел посеять прежде, чем Тиму наконец удалось ее прервать. Но даже в подобных обстоятельствах я чувствовал себя вполне нормально. Конечно, тактика моя никуда не годилась – хотя для того, чтобы понять все ее слабости, требовалось время, – и все же я действовал правильно. Да, черт подери, я был прав.
Я открыл холодильник и достал бутылку пива. Да уж. Еще нет и шести утра, а я уже сосу пиво. Трудно даже определить, вызывает ли этот поступок гордость или презрение.
В запасе оставалось всего лишь два дня, так что пора было браться за работу. А потому я уселся на диван, нашел в телефоне номер Элен Чен и позвонил.
– Алло, – тут же ответила она.
Голос звучал энергично – моя бывшая дама сердца уже не спала. Более того, она даже была не дома. На заднем плане слышались голоса.
– Элен, это Натаниель Маккормик.
Она помолчала.