Страница:
— Скидывайте свою одежку, — велел я.
Ужас был настолько неподдельным, что я получил столь же неподдельное удовольствие, наслаждаясь им. Секунды летели стрелой, столь же стремительно меняя выражение их лиц: от возмущения к гневу, а потом мольбе и, наконец, рабской покорности, когда я, сузив глаза, напомнил им о разносчике и гувернантке и прибавил еще пару фактиков. Бедолаги даже не подозревали, что мне и это известно. И они разделись.
Я велел сестрицам сложить все, что на них было, в кучу на полу, потом повернуться спиной и снова лицом ко мне. Бросив окурок в старинную чернильницу, я оттолкнул кресло и поднялся.
— Харви! — позвал я. — Принеси мне мои вещи!
Дворецкий даже глазом не моргнул, спокойно прошел мимо хозяек и протянул мне плащ и шляпу. Я оделся и поглядел на дамочек.
— Черт те что, — произнес я. — Пэм, тебе надо побриться. Ты самая волосатая женщина из всех, кого я повидал на своем веку.
Харви открыл мне дверь и на этот раз все же не сумел сдержать улыбки:
— Что-нибудь еще, сэр?
— Это вряд ли. — Я положил руку ему на плечо и легонько сжал его.
— Очень хорошо, сэр.
Уже внизу я услышал, как он хрюкнул и тихо проговорил:
— Очень хорошо, сэр.
Бледно-голубой пикап уже в четвертый раз оказывался прямо позади меня. Я остановился у почты, купил марок и внимательно поглядел на водителя грузовика, который отправлял какую-то посылку. Ему было за шестьдесят, одет в грубые голубые рабочие штаны и рваный свитер. Когда я уходил, служащий как раз выписывал ему квитанцию. Сев в машину, я подождал, пока он выйдет, тронулся с места и повернул направо на первом же перекрестке. Грузовик свернул налево, и в боковое зеркальце мне было видно, что водитель подъехал к стоянке у небольшого магазинчика и остановился.
Я снова нервничал, и даже мысль о голых кузинах не доставляла мне никакой радости. В памяти опять всплыла записка: «ДОГ. ФЕРРИС. 655», и эти слова не давали мне покоя. Что же это могло означать?
Он был таким молодым, и волосы у него были светлые, и шлем он надеть не успел. Молоденький ухмыляющийся фриц, он подбил Бертрама и не заметил меня. Я бросил на него всего лишь один взгляд и увидел имя «Хельгут» на парашюте и пять значков на желтом борту его «МИ-109»: этот парень успел подбить двух англичан и трех американцев. Мы одновременно подняли крылья и полетели навстречу друг другу, словно двое нетерпеливых влюбленных, ожидающих поцелуя, но встречный поток воздуха и конструкция самолетов не позволили нам слиться в объятиях, и мы оба из последних сил пытались справиться с управлением, напрягаясь так, что глаза из орбит вылезали, и вот он оказался в моем поле раньше, чем я в его, и пальцы мои стали лихорадочно нажимать на гашетку, веселые пчелы вырвались на свободу и понеслись ему навстречу, впились в желтые бока самолета, и через пару секунд он превратился в горящий факел, а еще через три врезался в землю, и вот от прекрасной машины остались одни воспоминания, а от сидящего в ней улыбающегося молодого блондина — мокрое место. На его счету было пятеро, а на моем и того больше, но я хорошо помню и его самого, и то, что его звали Хельгут, и желтую машину, так почему же я никак не могу вспомнить «ДОГ. ФЕРРИС. 655»?
Кто-то оставил на столе брошюру, на лицевой стороне которой красовалась последняя модель «Фарнсворт авиэйшн», совершающая свой безумный полет над горами на фоне белоснежных облаков.
— Хороший самолет, — сказал я.
— Что передать, сэр? Кто заходил? — спросила меня девушка-регистратор.
— Просто друг семьи, — ответил я ей. — Я еще вернусь.
Авторучка в ее руке замерла над линованным блокнотом, и она скорчила недовольную гримаску:
— Я буду очень рада, если...
— Знаю, котеночек, только вот я не буду, — прервал я ее. — Не волнуйся ты так. Мы снова увидимся, обещаю.
Тучный человек в полосатом костюме, стоявший позади меня, тактично кашлянул, и я отошел в сторону. Он сказал, что его зовут Михан и что он приехал на конференцию.
Регистраторша нажала кнопку интеркома, попросила подтверждение запроса и с отработанной улыбкой пропустила толстяка внутрь. Я вернулся в машину и выехал со стоянки. У противоположной стороны здания стояла очередь, которая растянулась на добрую сотню метров. Двое мужчин записывали сведения, выдавали пропуска и направляли людей в главный корпус.
Было два часа шестнадцать минут пополудни. Создавалось впечатление, что «Баррин индастриз» силилась нанять весь мир, словно какое-нибудь безумно процветающее предприятие. Я объехал промышленный комплекс и подался прямиком в салун, заказал себе пива, выпил половину, сгреб сдачу и направился к телефону-автомату в дальнем конце бара.
Когда я проговорил свое имя в трубку, Шейла Макмиллан залилась звонким смехом и попросила пригласить ее куда-нибудь на ленч. Я ответил, что если она хочет узнать, откуда на самом деле у ее мужа этот шрам на черепушке, то я готов встретиться с ней «У Тода» и рассказать ей об этом, и когда она согласилась, бросил трубку, допил свое пиво и направился в сторону Берган и Хай-стрит, нашел место для парковки и вошел внутрь, туда, где моль по-прежнему дожевывала остатки мертвых голов прекрасных животных.
Черт, он, конечно, знал Шейлу, даже если другие не знали, кто она такая. Он был знаком с Камероном Баррином, он был знаком с моим отцом. Он помнил мою мать и хорошо знал Кросса. Теперь он познакомился и со мной и пытался сложить все кусочки головоломки вместе, но все, что он мог, — так это смотреть на нас двоих, сидящих за одним столиком в дальнем конце зала, и представлял, как кто-то дергает не те провода, и бомба взрывается, а он — в самом эпицентре этого взрыва, а все остальные довольны и счастливы и даже не подозревают о происходящем.
Не стоило ей приходить в этих дурацких развратных трусиках под кожаной юбкой. Могла бы и колготки надеть, а не выставлять напоказ свою нежную кожу. Не стоило подвязывать широким ремнем отделанный бахромой пиджачок из оленьей кожи так, что грудь чуть ли не до самых сосков вываливалась из разреза, через который прекрасно был виден даже ее загорелый пупок. Но она не внимала голосу разума.
— И чего это Тод так на меня уставился? — спросила она меня.
— Ты — ходячий оргазм, куколка, — ответил я.
— Для него или для тебя?
— Для меня кожа — не в диковинку, сахарная моя, — сказал я, обращаясь в первую очередь к Тоду, и тот демонстративно отвернулся к посетителям. — Ты сразила старика наповал.
— Ногами или сиськами?
— И тем и другим, а он не способен зараз воспринять так много.
— Что сначала?
— Будешь играть в эти игры с Тодом — получишь водой в лицо.
— Тогда я поиграю с тобой.
— Я еще хуже.
— Расскажи.
— Посмотри на меня, — велел я.
— Уже.
— И что, по мне не видно?
— Ты, наверное, шутишь.
— Извини, детка. Все по-настоящему. Погляди повнимательней.
Ее улыбка походила на восход солнца: медленно-медленно она начала освещать ее лицо. Я наблюдал за тем, как Шейла поднимает стакан, отпивает из него, глаза такого неестественно голубого цвета, что казалось, будто вокруг играет и плещется водопад.
— Тигр?
— Вроде того. Но будь настороже. Даже тигры иногда мурлыкают.
— Ты гадкий и подлый.
— Даже не пытайся узнать насколько, — сказал я.
— Кто-то наврал тебе, Дог.
— Тебе не кажется, что эти кто-то попросту теряют время?
— Правда?
Я кивнул.
— И как же Кросс на самом деле заполучил этот шрам?
— Скорее всего, он сказал тебе правду. Это я ударил его камнем. Я был слишком мал, чтобы отомстить по-другому. Инстинкт самосохранения взял верх.
— Ты даже не представляешь, как он тебя ненавидит.
— Не меня. Он ненавидит Барринов.
— Но ты ведь не Баррин.
— Но я тот, что бросил в него камень, или забыла?
Шейла подняла стакан и поглядела на солнце сквозь лед и вино. Несколько мгновений радуга играла на ее лице, но она поставила стакан на стол, и сияние исчезло.
— Знаешь, что он собирается сделать с тобой?
— Попытка не пытка, — сказал я.
— И все же.
— Этого недостаточно, — сказал я ей, допил спиртное и махнул Тоду, чтобы тот принес еще. — Когда ты совсем голая, ты так же красива, как сейчас?
Глаза ее округлились, потом приняли нормальные очертания, и Шейла рассмеялась:
— Гораздо лучше.
— Цвет волос такой же?
— Это мой родной.
— Длинноногая?
— Крутые бедра, мягкие линии.
— Соски чувствительные?
— Разве не видишь, как они смотрят на тебя? — улыбнулась она.
— Кончаешь быстро?
— О да.
— Часто?
— Конечно.
— Только когда делаешь это сама?
Она покрутила стакан и снова подняла его. Солнце село, и теперь радуги на ее лице не появилось.
— Ты и вправду тигр, так ведь?
— Хочешь проверить?
— Нет.
— Предпочитаешь разговоры?
— Несомненно, — сказала она.
— Нам есть о чем поговорить, не так ли?
Шейла допила и поставила стакан на место, а потом подняла на меня глаза и улыбнулась.
— Думаю, да, — пожала она плечами. — Ты неплохо разбираешься в женщинах, так ведь?
— Ты права.
— Можем мы пойти куда-нибудь поболтать немного?
Я заплатил по счету. Тод посмотрел на меня так, словно я вошел в клетку со львами, покачал головой, махнул на прощание рукой так, словно оставил всяческую надежду на мое спасение, и выругался с многозначительной ухмылочкой, которой могут одарить друг друга только мужчины. Я осклабился в ответ, и Шейла направилась к выходу вперед меня. Когда мы дошли до моего автомобиля, она забралась внутрь, секунду-другую помолчала, глядя впереди себя, а потом проговорила:
— Кто-то должен проиграть.
— Так всегда бывает, — сказал я ей.
Глава 16
Ужас был настолько неподдельным, что я получил столь же неподдельное удовольствие, наслаждаясь им. Секунды летели стрелой, столь же стремительно меняя выражение их лиц: от возмущения к гневу, а потом мольбе и, наконец, рабской покорности, когда я, сузив глаза, напомнил им о разносчике и гувернантке и прибавил еще пару фактиков. Бедолаги даже не подозревали, что мне и это известно. И они разделись.
Я велел сестрицам сложить все, что на них было, в кучу на полу, потом повернуться спиной и снова лицом ко мне. Бросив окурок в старинную чернильницу, я оттолкнул кресло и поднялся.
— Харви! — позвал я. — Принеси мне мои вещи!
Дворецкий даже глазом не моргнул, спокойно прошел мимо хозяек и протянул мне плащ и шляпу. Я оделся и поглядел на дамочек.
— Черт те что, — произнес я. — Пэм, тебе надо побриться. Ты самая волосатая женщина из всех, кого я повидал на своем веку.
Харви открыл мне дверь и на этот раз все же не сумел сдержать улыбки:
— Что-нибудь еще, сэр?
— Это вряд ли. — Я положил руку ему на плечо и легонько сжал его.
— Очень хорошо, сэр.
Уже внизу я услышал, как он хрюкнул и тихо проговорил:
— Очень хорошо, сэр.
Бледно-голубой пикап уже в четвертый раз оказывался прямо позади меня. Я остановился у почты, купил марок и внимательно поглядел на водителя грузовика, который отправлял какую-то посылку. Ему было за шестьдесят, одет в грубые голубые рабочие штаны и рваный свитер. Когда я уходил, служащий как раз выписывал ему квитанцию. Сев в машину, я подождал, пока он выйдет, тронулся с места и повернул направо на первом же перекрестке. Грузовик свернул налево, и в боковое зеркальце мне было видно, что водитель подъехал к стоянке у небольшого магазинчика и остановился.
Я снова нервничал, и даже мысль о голых кузинах не доставляла мне никакой радости. В памяти опять всплыла записка: «ДОГ. ФЕРРИС. 655», и эти слова не давали мне покоя. Что же это могло означать?
Он был таким молодым, и волосы у него были светлые, и шлем он надеть не успел. Молоденький ухмыляющийся фриц, он подбил Бертрама и не заметил меня. Я бросил на него всего лишь один взгляд и увидел имя «Хельгут» на парашюте и пять значков на желтом борту его «МИ-109»: этот парень успел подбить двух англичан и трех американцев. Мы одновременно подняли крылья и полетели навстречу друг другу, словно двое нетерпеливых влюбленных, ожидающих поцелуя, но встречный поток воздуха и конструкция самолетов не позволили нам слиться в объятиях, и мы оба из последних сил пытались справиться с управлением, напрягаясь так, что глаза из орбит вылезали, и вот он оказался в моем поле раньше, чем я в его, и пальцы мои стали лихорадочно нажимать на гашетку, веселые пчелы вырвались на свободу и понеслись ему навстречу, впились в желтые бока самолета, и через пару секунд он превратился в горящий факел, а еще через три врезался в землю, и вот от прекрасной машины остались одни воспоминания, а от сидящего в ней улыбающегося молодого блондина — мокрое место. На его счету было пятеро, а на моем и того больше, но я хорошо помню и его самого, и то, что его звали Хельгут, и желтую машину, так почему же я никак не могу вспомнить «ДОГ. ФЕРРИС. 655»?
Кто-то оставил на столе брошюру, на лицевой стороне которой красовалась последняя модель «Фарнсворт авиэйшн», совершающая свой безумный полет над горами на фоне белоснежных облаков.
— Хороший самолет, — сказал я.
— Что передать, сэр? Кто заходил? — спросила меня девушка-регистратор.
— Просто друг семьи, — ответил я ей. — Я еще вернусь.
Авторучка в ее руке замерла над линованным блокнотом, и она скорчила недовольную гримаску:
— Я буду очень рада, если...
— Знаю, котеночек, только вот я не буду, — прервал я ее. — Не волнуйся ты так. Мы снова увидимся, обещаю.
Тучный человек в полосатом костюме, стоявший позади меня, тактично кашлянул, и я отошел в сторону. Он сказал, что его зовут Михан и что он приехал на конференцию.
Регистраторша нажала кнопку интеркома, попросила подтверждение запроса и с отработанной улыбкой пропустила толстяка внутрь. Я вернулся в машину и выехал со стоянки. У противоположной стороны здания стояла очередь, которая растянулась на добрую сотню метров. Двое мужчин записывали сведения, выдавали пропуска и направляли людей в главный корпус.
Было два часа шестнадцать минут пополудни. Создавалось впечатление, что «Баррин индастриз» силилась нанять весь мир, словно какое-нибудь безумно процветающее предприятие. Я объехал промышленный комплекс и подался прямиком в салун, заказал себе пива, выпил половину, сгреб сдачу и направился к телефону-автомату в дальнем конце бара.
Когда я проговорил свое имя в трубку, Шейла Макмиллан залилась звонким смехом и попросила пригласить ее куда-нибудь на ленч. Я ответил, что если она хочет узнать, откуда на самом деле у ее мужа этот шрам на черепушке, то я готов встретиться с ней «У Тода» и рассказать ей об этом, и когда она согласилась, бросил трубку, допил свое пиво и направился в сторону Берган и Хай-стрит, нашел место для парковки и вошел внутрь, туда, где моль по-прежнему дожевывала остатки мертвых голов прекрасных животных.
* * *
Старики уже разошлись. Солнце светило с другой стороны, пронизывая комнату розовыми лучами, пробивающимися сквозь грязные стекла окон. Трое посетителей у стойки бара притихли, прислушиваясь к звукам симфонии, льющимся из радиоприемника Тода. Настроение в баре переменилось, разговор о бейсболе сошел на нет, переключился на ностальгические воспоминания и на размышления по поводу того, что могло произойти с большой мельницей на берегу реки, а сам Тод никак не мог решить, что лучше: выругаться вслух или ослепнуть.Черт, он, конечно, знал Шейлу, даже если другие не знали, кто она такая. Он был знаком с Камероном Баррином, он был знаком с моим отцом. Он помнил мою мать и хорошо знал Кросса. Теперь он познакомился и со мной и пытался сложить все кусочки головоломки вместе, но все, что он мог, — так это смотреть на нас двоих, сидящих за одним столиком в дальнем конце зала, и представлял, как кто-то дергает не те провода, и бомба взрывается, а он — в самом эпицентре этого взрыва, а все остальные довольны и счастливы и даже не подозревают о происходящем.
Не стоило ей приходить в этих дурацких развратных трусиках под кожаной юбкой. Могла бы и колготки надеть, а не выставлять напоказ свою нежную кожу. Не стоило подвязывать широким ремнем отделанный бахромой пиджачок из оленьей кожи так, что грудь чуть ли не до самых сосков вываливалась из разреза, через который прекрасно был виден даже ее загорелый пупок. Но она не внимала голосу разума.
— И чего это Тод так на меня уставился? — спросила она меня.
— Ты — ходячий оргазм, куколка, — ответил я.
— Для него или для тебя?
— Для меня кожа — не в диковинку, сахарная моя, — сказал я, обращаясь в первую очередь к Тоду, и тот демонстративно отвернулся к посетителям. — Ты сразила старика наповал.
— Ногами или сиськами?
— И тем и другим, а он не способен зараз воспринять так много.
— Что сначала?
— Будешь играть в эти игры с Тодом — получишь водой в лицо.
— Тогда я поиграю с тобой.
— Я еще хуже.
— Расскажи.
— Посмотри на меня, — велел я.
— Уже.
— И что, по мне не видно?
— Ты, наверное, шутишь.
— Извини, детка. Все по-настоящему. Погляди повнимательней.
Ее улыбка походила на восход солнца: медленно-медленно она начала освещать ее лицо. Я наблюдал за тем, как Шейла поднимает стакан, отпивает из него, глаза такого неестественно голубого цвета, что казалось, будто вокруг играет и плещется водопад.
— Тигр?
— Вроде того. Но будь настороже. Даже тигры иногда мурлыкают.
— Ты гадкий и подлый.
— Даже не пытайся узнать насколько, — сказал я.
— Кто-то наврал тебе, Дог.
— Тебе не кажется, что эти кто-то попросту теряют время?
— Правда?
Я кивнул.
— И как же Кросс на самом деле заполучил этот шрам?
— Скорее всего, он сказал тебе правду. Это я ударил его камнем. Я был слишком мал, чтобы отомстить по-другому. Инстинкт самосохранения взял верх.
— Ты даже не представляешь, как он тебя ненавидит.
— Не меня. Он ненавидит Барринов.
— Но ты ведь не Баррин.
— Но я тот, что бросил в него камень, или забыла?
Шейла подняла стакан и поглядела на солнце сквозь лед и вино. Несколько мгновений радуга играла на ее лице, но она поставила стакан на стол, и сияние исчезло.
— Знаешь, что он собирается сделать с тобой?
— Попытка не пытка, — сказал я.
— И все же.
— Этого недостаточно, — сказал я ей, допил спиртное и махнул Тоду, чтобы тот принес еще. — Когда ты совсем голая, ты так же красива, как сейчас?
Глаза ее округлились, потом приняли нормальные очертания, и Шейла рассмеялась:
— Гораздо лучше.
— Цвет волос такой же?
— Это мой родной.
— Длинноногая?
— Крутые бедра, мягкие линии.
— Соски чувствительные?
— Разве не видишь, как они смотрят на тебя? — улыбнулась она.
— Кончаешь быстро?
— О да.
— Часто?
— Конечно.
— Только когда делаешь это сама?
Она покрутила стакан и снова подняла его. Солнце село, и теперь радуги на ее лице не появилось.
— Ты и вправду тигр, так ведь?
— Хочешь проверить?
— Нет.
— Предпочитаешь разговоры?
— Несомненно, — сказала она.
— Нам есть о чем поговорить, не так ли?
Шейла допила и поставила стакан на место, а потом подняла на меня глаза и улыбнулась.
— Думаю, да, — пожала она плечами. — Ты неплохо разбираешься в женщинах, так ведь?
— Ты права.
— Можем мы пойти куда-нибудь поболтать немного?
Я заплатил по счету. Тод посмотрел на меня так, словно я вошел в клетку со львами, покачал головой, махнул на прощание рукой так, словно оставил всяческую надежду на мое спасение, и выругался с многозначительной ухмылочкой, которой могут одарить друг друга только мужчины. Я осклабился в ответ, и Шейла направилась к выходу вперед меня. Когда мы дошли до моего автомобиля, она забралась внутрь, секунду-другую помолчала, глядя впереди себя, а потом проговорила:
— Кто-то должен проиграть.
— Так всегда бывает, — сказал я ей.
Глава 16
Она до самого пояса расстегнула пуговицы на моей рубашке и начала тихонечко царапать меня по груди своими длинными отполированными ноготками, возбуждая и горяча кровь.
— Нравится? — поинтересовалась она.
— Мило, — ответил я.
Тонюсенький серпик луны над нашими головами то и дело прятался за наплывающими облаками. В неверном свете огней Линтона на фоне черного неба вырисовывались башенки и левое крыло старого пляжного дома, построенное в мавританском стиле. Если оглянуться назад, то можно было увидеть балкон, с которого я свалился, когда мне было лет шесть.
— Ты совсем не обращаешь на меня внимания, — сказала мне Шейла.
— Я наслаждаюсь.
— Считается, что мужчины должны вести себя агрессивно.
— Бывает и такое, если в этом есть необходимость. Только в этом случае нас можно сдвинуть с места.
— Твой член уже сдвинулся с места, я чувствую это.
— Шейла, по-моему, ты завидуешь всем, у кого есть пенис.
— Мы же собирались поговорить.
Я протянул руку и провел ладонью по ее ноге. Мышцы под моими пальцами напряглись, а потом неожиданно расслабились, как будто кто-то повернул ручку реостата. Ее пальчики замерли на минутку и снова принялись рисовать узоры на моей груди, спустились пониже, залезли под ремень, но все ее движения были механическими, какими-то бесчувственными и заученными, словно она прочитала сценарий и теперь старалась как можно точнее исполнить свою роль.
— Чем Кросс занимается? — спросил я.
Кончики ее ногтей на секунду мягко впились в мою плоть и тут же расслабились. Но Шейла даже не заметила этого.
— Работает. Он полностью посвящает себя делу, окунается в него с головой. Очень целеустремленный человек.
Я убрал руку и положил ее под голову. Ее ноготки снова стали дразнить меня, она перевернулась на живот и заглянула мне в лицо.
— Ему надо бы побольше дома бывать, посвятить себя тебе, — сказал я.
— Мы слишком давно женаты. — Ее пальчики нащупали пряжку на ремне и расстегнули ее. — В день свадьбы мне было всего семнадцать.
— Какая разница? Годы пошли тебе на пользу, ты становишься все лучше.
— Я могла бы объяснить разницу, если бы она была. Все беда в безразличии. Я уже говорила тебе — он очень целеустремленный человек.
— Ты его любишь?
— Всей душой.
— А он тебя?
— Да. Конечно. Но ведь, кроме любви, есть еще кое-что, или ты не согласен?
Она поднялась на локте и подперла голову рукой. Я снова протянул руку и на этот раз провел по ложбинке между ее грудями. Шейла напряглась, дернула плечом, пальчики сжались и замерли на моем ремне. Я нежно потрепал ее по щеке и закинул руку за голову. Тоненькие пальчики снова принялись за свое дело. На этот раз она расстегнула пуговицу на поясе, открыла «молнию» и начала рисовать круги на моем животе.
— И что же? — спросил я.
Круги становились все шире и шире, а пальчики превратились в мягкие пушистые перышки, которые проникали в самые сокровенные уголки, еле касаясь тела.
— Например, понимание. — Она мягко сжала мою плоть, дыхание ее прервалось. — Вот ты — понимаешь, — констатировала она.
— Иногда мужчинам надо объяснить, Шейла.
Пальчики ее замерли, и на какой-то миг она уставилась в темноту.
— Я... не могу.
— Почему?
— Потому что и объяснять-то нечего. — Она повернулась ко мне, и я почувствовал, что она улыбается. — Как бы мне хотелось отходить тебя палкой! — заявила она. — Ты слишком много знаешь и понимаешь. — Она нарочно до боли сжала мою плоть, я стиснул зубы и застонал. — Ты уже готов, не так ли?
— Это же очевидно, не так ли?
— Правда готов?
— Правда, — сказал я ей.
— Проверим, — прошептала она и исчезла в темноте.
Теперь я мог различить только очертания ее головы, двигающейся вверх-вниз в такт бьющим о берег волнам. С каждым разом волна становилась все сильнее, захватывала меня все выше и выше, пока, наконец, не начался настоящий прилив, и меня не накрыло с головой, небо исчезло, в мозгу взорвалась молния и раздался гром. Когда я вновь открыл глаза, серпик луны уже занял свое место и все так же играл в прятки с облаками, а Шейла с улыбкой смотрела на меня.
— Понравилось?
— Великолепно, — ответил я. — А тебе?
— Чудесно, — промурлыкала она и начала приводить мою одежду в порядок. Застегнув последнюю пуговицу на моей рубашке, она вскочила на ноги, протянула руку и подняла меня. — Можно спросить кое-что?
— Валяй.
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Ты же сама пригласила меня, или забыла?
— Не передергивай.
Я разыскал сигареты, вытащил из пачки парочку, протянул одну Шейле и дал ей прикурить.
— Думал, может, удастся вытянуть из тебя кое-что насчет планов твоего мужа по захвату «Баррин».
— Думал-думал, передумал?
— Не-а. Просто ждал удобного случая. Или следовало спросить напрямую, без обиняков?
— Ответ все тот же, — сказала она. — Он хочет заполучить «Баррин» со всеми потрохами. И это не игрушки, как все его другие предприятия и организации, это проект.
Она взяла меня за руку, и мы направились к берегу, чтобы найти начало тропинки, ведущей к выходу.
— Все началось еще во времена твоего деда. Кросс решил стать самым-самым, и Камерон Баррин был единственным конкурентом на пути вверх. Бедняжка Кросс, ему так и не удалось переплюнуть старика. Тот ставил ему подножку каждый раз, как только Кросс пытался продвинуться хоть на шаг.
— И теперь он думает, что дело в шляпе?
— Ну, он начал злорадствовать. Такое и раньше случалось, и, когда он злорадствует, это означает только одно — он уже победил.
Какое-то время мы шли молча, пиная песок. Наконец мы нашли тропинку и направились в дюны.
— И что он собирается делать с фабрикой, если получит ее? — спросил я.
— Тебе приходилось видеть, как доводят компанию до краха, Дог?
Я кивнул и помог ей перебраться через островок очень высокой колючей травы.
— Он говорит, что это не имеет никакого значения, потому что спасать-то все равно уже нечего. Не осталось ровным счетом ничего. Он смотрит в будущее, когда все здесь станет его собственностью, и тогда он распорядится ей так, как пожелает.
— В таком случае он, видать, не слишком счастлив, — покачал я головой.
Шейла остановилась и поглядела на меня:
— Ты знаешь о том, что пляж продали?
— Насколько я понял, его купил кто-то из родни.
— Этот кто-то нашел приключения на свою пятую точку. Если имеется хоть малейшая возможность досадить, Кросс не преминет воспользоваться ею. Он отдаст все, что имеет, лишь бы наложить лапу на всю собственность Барринов.
— Разве он недостаточно получил?
— Достаточно будет лишь тогда, когда он заграбастает все. Я же говорила, Кросс очень целеустремленный.
— Это плохо.
— Почему?
— Такие парни сильно страдают, если в конце концов не могут заполучить желаемого.
Она уловила интонацию в моем голосе и невольно вздрогнула.
— Некоторые вещи просто невозможно заполучить, — сказала она.
— Если хорошенько задуматься над этим, то поймешь, что таких вещей на свете не существует. Можно задать тебе вопрос?
— Я вся внимание.
— Зачем ты согласилась прийти на эту встречу?
— Хотелось кое-что о тебе узнать.
— Узнала?
— Да.
— Простите?
— Никакого комплекса вины, мистер Келли. Из-за своего любопытства я не раз попадала в необычные ситуации.
— Так можно и в беду попасть.
— Это я поняла лет сто тому назад.
Я хотел было кое-что сказать, но передумал и потянул ее к концу тропинки, где нас ожидал мой автомобиль. Я распахнул дверцу, и Шейла забралась внутрь. Она снова улыбалась, и взгляд у нее был какой-то странный. Я сел за руль и повернул ключ зажигания.
— Отвезешь меня назад к моей машине?
— Думаю, для одного вечера достаточно, куколка. Ты же и так уже удовлетворила свое любопытство. Кроме того, мне надо попасть на одно собрание. — Я поглядел на часы, было начало десятого. — Через полчаса у моих кузенов заканчивается заседание, потом моя очередь.
— Дог...
— Что?
— Мы провели очень интересный вечер. Увидимся снова?
— Непременно, котенок.
— Даже если Кросс решит убить тебя?
— Ему придется встать в очередь, — ответил я.
— Будет исполнено, — сказал мой человек на другом конце провода, закашлялся и перешел на французский. — Мне звонили с континента.
— И что?
— В Пьера Дюмона стреляли недалеко от Марселя.
— Рана серьезная?
— Попали в ногу. Так, небольшая царапина, но О'Киф отослал его обратно. Оказалось, партия была намного больше, чем думали раньше. Хватаются за любую возможность, перетряхнули весь город в поисках любого, кто мог стать наемным убийцей.
— Хорош тянуть резину, выкладывай, что там за хрень.
— Пардон?
— Давай рассказывай.
— Ясно. Так вот. Ле Флер объявил... ну... как это сказать?
— Награду?
— Точно. Розничная цена партии — семьдесят миллионов долларов. Такое никак нельзя упускать. Правительству удалось конфисковать две предыдущие. И эта должна была покрыть все расходы. Бродят упорные слухи, что она уже уплыла.
— К кому?
Он снова закашлялся, явно колеблясь, отвечать или нет.
— К тебе, — выдал он наконец.
— У кого-то явно крыша поехала.
— Мне посоветовали обрубить все связи.
— Это плохой совет, друг мой. Просто не надо злить меня.
— Но ведь все... не так, как раньше, мистер Келли.
— Ничто не изменилось, старина. Твой счет в банке растет с той же скоростью, что и прежде, и пусть так и будет. Мне все это дерьмо по душе не больше, чем тебе, но, если запахло жареным, не стоит прятать голову под крыло, а то можешь оказаться в самом эпицентре.
— Мистер Келли... дело не только во мне.
— Ладно, выбирать тебе... кого ты больше всего боишься?
— Сэр?
— Тебе уже обрисовали картину, — сказал я. — Я тоже хочу кое-что добавить. Знаешь братьев Гвидо?
— Мистер Келли...
— Это и есть грузополучатели. Парни носом землю роют, товар ищут. У меня не было ни малейшей возможности перехватить партию, но из-за всех этих слухов я превратился в ходячую мишень, и факт этот совершенно не радует. Катавасию надо срочным образом пресечь, а то ведь здешний дог может и загрызть кого-нибудь, понятно?
— Понятно.
— Отлично, тогда передай мои слова. Я вне игры. Это так. Но меня обложили со всех сторон, и, раз на меня охотятся, кто-то обязательно пострадает, и этот кто-то стоит во множественном числе. Ты передашь послание?
— Да... я все понял.
Я повесил трубку и пошел назад к бару, где Тод усердно делал вид, что натирает крышку стойки из красного дерева. Для него эта процедура всегда являлась идеальным прикрытием, если он не желал с кем-то разговаривать. Тод даже не взглянул в мою сторону, но я подошел к тому месту, по которому он с остервенением возил тряпкой, пододвинул стул и сел.
— Что за дела, Тод?
— Ничего, — пробормотал он.
— Считаешь, что я расстраиваю чьи-то планы?
Он пожал плечами, сбрызнул старинное дерево маслянистой жидкостью и начал размазывать лужицу. Наконец он бросил свое занятие и поднял на меня глаза. Лоб исчертили морщинки, на лице — тревога.
— Кросс обязательно узнает об этом, малыш.
— Кто ему скажет?
— В нашем городишке ничего не скроешь.
— Линтон всегда хранил свои тайны, Тод. Здесь никогда не трепали языками.
— Теперь все изменилось.
— Говорю же тебе, это была всего лишь дружеская встреча, — сказал я.
— Тогда чего волноваться? — Тод изо всех сил старался поверить мне на слово.
— Ты просто ищешь подходы, Тод.
Старик сделал вид, что понял, кивнул, закрыл баночку с полиролью и убрал ее в стол. Я сидел и потягивал пиво, ожидая, пока старик вымоет руки и вернется ко мне.
— Стэнли Крамер велел передать тебе это, — протянул он мне сложенный пополам листочек.
Записка была короткой, просто «Зайди, надо увидеться» и инициалы.
— Он не говорил, по какому поводу? — спросил я Тода.
— Не-а. Просил привезти с собой маленькую леди.
Я свернул бумажку в шарик и бросил его в пепельницу.
— Она в Городе.
— Это ничего. Стэна тоже нет. Сказал, что вернется через несколько дней. Полагаю, отправился навестить парочку-другую друзей. Он ведь работал вместе с отцом этой малышки, — вопросительно поглядел он на меня.
— Давненько это было.
— Чудные они эти старожилы. Хорошие мужики, компанейские. Не обижай их, если дело выгорит.
— Выгорит, Тод, — заверил я его. Я взял шляпу и сунул сдачу в карман. — Кстати, не знаешь, Шарон Касс встречалась с кем-нибудь из местных?
Тод поджал губы и бросил на меня загадочный взгляд:
— Все девчонки с кем-то встречаются.
— Она ведь давно уже в Нью-Йорк уехала.
— Но сначала-то жила здесь.
— Вчера ты сказал, что узнал кое-что новое.
— Девчонка помолвлена, — снова поджал он губы.
— Она говорила.
— Собираешься разорвать помолвку?
— Может, я не хочу, чтобы это произошло.
Тод стоял, привалившись к стойке, и смотрел на меня в упор.
— Ты уже совсем вырос, малыш, — многозначительно покачал он головой. — Похоже, что до сих пор тебе приходилось решать кучу проблем и искать ответы на кучу вопросов, так что теперь ты просто продолжаешь заниматься тем, чем занимался всю свою сознательную жизнь, и даже обвинить некого за то, что кто-то дал тебе плохой совет.
Лицо мое расплылось в улыбке.
— Ладно, философ, — надел я шляпу.
— Не обижай ее, — добавил он.
— Черт, да она еще девственница!
— Слышал, — сказал Тод. Он больше не хмурился и теперь стал чем-то похож на одного моего школьного учителя.
Аудитория из Альфреда и Деннисона вышла никудышная. Их сила воли изрядно пошатнулась с тех пор, как на горизонте появился я, и теперь они сидели с нетронутыми бокалами в руках и слушали меня, поджав губы. Я объяснял братцам их будущие функции.
Смешнее всего было то, что мне даже не пришлось разворачивать военные действия. Три сестренки подхватили идею, как только я сделал свое заявление, и прямо-таки кипели от энтузиазма по поводу того, что в Линтоне будет сниматься шикарная кинокартина, да не где-нибудь, а на фабрике «Баррин» — именно ее предполагалось использовать в качестве декораций. Девицы не оставили абсолютно никаких сомнений по поводу своих желаний, и по косым взглядам, которые бросали друг на друга Ал и Денни, было понятно, в каком направлении движутся их мысли. Либо им придется уступить и исполнить прихоть сестренок, либо не удастся наложить лапу на мифические акции «Баррин индастриз», которыми, по их мнению, все еще владели эти дамочки. Кто-то ввел Люселлу в курс дела, и она вступила в игру с энтузиазмом школьницы, которую приняли в любительский театр. Ее единственное отличие от сестер было в том, что роль свою она исполняла вдохновенно, реалистично, с неподдельным юмором. С тех пор как она развелась с Фредом Саймоном, она занимала нижнюю ступеньку в семейной иерархии и теперь имела возможность подняться над всеми ними, и ей даже не пришлось для этого оголяться в своей собственной библиотеке.
— Нравится? — поинтересовалась она.
— Мило, — ответил я.
Тонюсенький серпик луны над нашими головами то и дело прятался за наплывающими облаками. В неверном свете огней Линтона на фоне черного неба вырисовывались башенки и левое крыло старого пляжного дома, построенное в мавританском стиле. Если оглянуться назад, то можно было увидеть балкон, с которого я свалился, когда мне было лет шесть.
— Ты совсем не обращаешь на меня внимания, — сказала мне Шейла.
— Я наслаждаюсь.
— Считается, что мужчины должны вести себя агрессивно.
— Бывает и такое, если в этом есть необходимость. Только в этом случае нас можно сдвинуть с места.
— Твой член уже сдвинулся с места, я чувствую это.
— Шейла, по-моему, ты завидуешь всем, у кого есть пенис.
— Мы же собирались поговорить.
Я протянул руку и провел ладонью по ее ноге. Мышцы под моими пальцами напряглись, а потом неожиданно расслабились, как будто кто-то повернул ручку реостата. Ее пальчики замерли на минутку и снова принялись рисовать узоры на моей груди, спустились пониже, залезли под ремень, но все ее движения были механическими, какими-то бесчувственными и заученными, словно она прочитала сценарий и теперь старалась как можно точнее исполнить свою роль.
— Чем Кросс занимается? — спросил я.
Кончики ее ногтей на секунду мягко впились в мою плоть и тут же расслабились. Но Шейла даже не заметила этого.
— Работает. Он полностью посвящает себя делу, окунается в него с головой. Очень целеустремленный человек.
Я убрал руку и положил ее под голову. Ее ноготки снова стали дразнить меня, она перевернулась на живот и заглянула мне в лицо.
— Ему надо бы побольше дома бывать, посвятить себя тебе, — сказал я.
— Мы слишком давно женаты. — Ее пальчики нащупали пряжку на ремне и расстегнули ее. — В день свадьбы мне было всего семнадцать.
— Какая разница? Годы пошли тебе на пользу, ты становишься все лучше.
— Я могла бы объяснить разницу, если бы она была. Все беда в безразличии. Я уже говорила тебе — он очень целеустремленный человек.
— Ты его любишь?
— Всей душой.
— А он тебя?
— Да. Конечно. Но ведь, кроме любви, есть еще кое-что, или ты не согласен?
Она поднялась на локте и подперла голову рукой. Я снова протянул руку и на этот раз провел по ложбинке между ее грудями. Шейла напряглась, дернула плечом, пальчики сжались и замерли на моем ремне. Я нежно потрепал ее по щеке и закинул руку за голову. Тоненькие пальчики снова принялись за свое дело. На этот раз она расстегнула пуговицу на поясе, открыла «молнию» и начала рисовать круги на моем животе.
— И что же? — спросил я.
Круги становились все шире и шире, а пальчики превратились в мягкие пушистые перышки, которые проникали в самые сокровенные уголки, еле касаясь тела.
— Например, понимание. — Она мягко сжала мою плоть, дыхание ее прервалось. — Вот ты — понимаешь, — констатировала она.
— Иногда мужчинам надо объяснить, Шейла.
Пальчики ее замерли, и на какой-то миг она уставилась в темноту.
— Я... не могу.
— Почему?
— Потому что и объяснять-то нечего. — Она повернулась ко мне, и я почувствовал, что она улыбается. — Как бы мне хотелось отходить тебя палкой! — заявила она. — Ты слишком много знаешь и понимаешь. — Она нарочно до боли сжала мою плоть, я стиснул зубы и застонал. — Ты уже готов, не так ли?
— Это же очевидно, не так ли?
— Правда готов?
— Правда, — сказал я ей.
— Проверим, — прошептала она и исчезла в темноте.
Теперь я мог различить только очертания ее головы, двигающейся вверх-вниз в такт бьющим о берег волнам. С каждым разом волна становилась все сильнее, захватывала меня все выше и выше, пока, наконец, не начался настоящий прилив, и меня не накрыло с головой, небо исчезло, в мозгу взорвалась молния и раздался гром. Когда я вновь открыл глаза, серпик луны уже занял свое место и все так же играл в прятки с облаками, а Шейла с улыбкой смотрела на меня.
— Понравилось?
— Великолепно, — ответил я. — А тебе?
— Чудесно, — промурлыкала она и начала приводить мою одежду в порядок. Застегнув последнюю пуговицу на моей рубашке, она вскочила на ноги, протянула руку и подняла меня. — Можно спросить кое-что?
— Валяй.
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Ты же сама пригласила меня, или забыла?
— Не передергивай.
Я разыскал сигареты, вытащил из пачки парочку, протянул одну Шейле и дал ей прикурить.
— Думал, может, удастся вытянуть из тебя кое-что насчет планов твоего мужа по захвату «Баррин».
— Думал-думал, передумал?
— Не-а. Просто ждал удобного случая. Или следовало спросить напрямую, без обиняков?
— Ответ все тот же, — сказала она. — Он хочет заполучить «Баррин» со всеми потрохами. И это не игрушки, как все его другие предприятия и организации, это проект.
Она взяла меня за руку, и мы направились к берегу, чтобы найти начало тропинки, ведущей к выходу.
— Все началось еще во времена твоего деда. Кросс решил стать самым-самым, и Камерон Баррин был единственным конкурентом на пути вверх. Бедняжка Кросс, ему так и не удалось переплюнуть старика. Тот ставил ему подножку каждый раз, как только Кросс пытался продвинуться хоть на шаг.
— И теперь он думает, что дело в шляпе?
— Ну, он начал злорадствовать. Такое и раньше случалось, и, когда он злорадствует, это означает только одно — он уже победил.
Какое-то время мы шли молча, пиная песок. Наконец мы нашли тропинку и направились в дюны.
— И что он собирается делать с фабрикой, если получит ее? — спросил я.
— Тебе приходилось видеть, как доводят компанию до краха, Дог?
Я кивнул и помог ей перебраться через островок очень высокой колючей травы.
— Он говорит, что это не имеет никакого значения, потому что спасать-то все равно уже нечего. Не осталось ровным счетом ничего. Он смотрит в будущее, когда все здесь станет его собственностью, и тогда он распорядится ей так, как пожелает.
— В таком случае он, видать, не слишком счастлив, — покачал я головой.
Шейла остановилась и поглядела на меня:
— Ты знаешь о том, что пляж продали?
— Насколько я понял, его купил кто-то из родни.
— Этот кто-то нашел приключения на свою пятую точку. Если имеется хоть малейшая возможность досадить, Кросс не преминет воспользоваться ею. Он отдаст все, что имеет, лишь бы наложить лапу на всю собственность Барринов.
— Разве он недостаточно получил?
— Достаточно будет лишь тогда, когда он заграбастает все. Я же говорила, Кросс очень целеустремленный.
— Это плохо.
— Почему?
— Такие парни сильно страдают, если в конце концов не могут заполучить желаемого.
Она уловила интонацию в моем голосе и невольно вздрогнула.
— Некоторые вещи просто невозможно заполучить, — сказала она.
— Если хорошенько задуматься над этим, то поймешь, что таких вещей на свете не существует. Можно задать тебе вопрос?
— Я вся внимание.
— Зачем ты согласилась прийти на эту встречу?
— Хотелось кое-что о тебе узнать.
— Узнала?
— Да.
— Простите?
— Никакого комплекса вины, мистер Келли. Из-за своего любопытства я не раз попадала в необычные ситуации.
— Так можно и в беду попасть.
— Это я поняла лет сто тому назад.
Я хотел было кое-что сказать, но передумал и потянул ее к концу тропинки, где нас ожидал мой автомобиль. Я распахнул дверцу, и Шейла забралась внутрь. Она снова улыбалась, и взгляд у нее был какой-то странный. Я сел за руль и повернул ключ зажигания.
— Отвезешь меня назад к моей машине?
— Думаю, для одного вечера достаточно, куколка. Ты же и так уже удовлетворила свое любопытство. Кроме того, мне надо попасть на одно собрание. — Я поглядел на часы, было начало десятого. — Через полчаса у моих кузенов заканчивается заседание, потом моя очередь.
— Дог...
— Что?
— Мы провели очень интересный вечер. Увидимся снова?
— Непременно, котенок.
— Даже если Кросс решит убить тебя?
— Ему придется встать в очередь, — ответил я.
* * *
С тех пор как Хобис и Чоппер взялись за дело, проблем не возникало. Три часа тому назад Хобис доложил, что, по его мнению, за квартирой Ли ведется наблюдение, но ему не хотелось проверять свою догадку самому, чтобы не засветиться. Я разрешил ему привлечь к этому делу кого-нибудь еще на свое усмотрение, если он желает удостовериться, есть ли на самом деле хвост, но сам он ни под каким видом не должен был покидать своего поста.— Будет исполнено, — сказал мой человек на другом конце провода, закашлялся и перешел на французский. — Мне звонили с континента.
— И что?
— В Пьера Дюмона стреляли недалеко от Марселя.
— Рана серьезная?
— Попали в ногу. Так, небольшая царапина, но О'Киф отослал его обратно. Оказалось, партия была намного больше, чем думали раньше. Хватаются за любую возможность, перетряхнули весь город в поисках любого, кто мог стать наемным убийцей.
— Хорош тянуть резину, выкладывай, что там за хрень.
— Пардон?
— Давай рассказывай.
— Ясно. Так вот. Ле Флер объявил... ну... как это сказать?
— Награду?
— Точно. Розничная цена партии — семьдесят миллионов долларов. Такое никак нельзя упускать. Правительству удалось конфисковать две предыдущие. И эта должна была покрыть все расходы. Бродят упорные слухи, что она уже уплыла.
— К кому?
Он снова закашлялся, явно колеблясь, отвечать или нет.
— К тебе, — выдал он наконец.
— У кого-то явно крыша поехала.
— Мне посоветовали обрубить все связи.
— Это плохой совет, друг мой. Просто не надо злить меня.
— Но ведь все... не так, как раньше, мистер Келли.
— Ничто не изменилось, старина. Твой счет в банке растет с той же скоростью, что и прежде, и пусть так и будет. Мне все это дерьмо по душе не больше, чем тебе, но, если запахло жареным, не стоит прятать голову под крыло, а то можешь оказаться в самом эпицентре.
— Мистер Келли... дело не только во мне.
— Ладно, выбирать тебе... кого ты больше всего боишься?
— Сэр?
— Тебе уже обрисовали картину, — сказал я. — Я тоже хочу кое-что добавить. Знаешь братьев Гвидо?
— Мистер Келли...
— Это и есть грузополучатели. Парни носом землю роют, товар ищут. У меня не было ни малейшей возможности перехватить партию, но из-за всех этих слухов я превратился в ходячую мишень, и факт этот совершенно не радует. Катавасию надо срочным образом пресечь, а то ведь здешний дог может и загрызть кого-нибудь, понятно?
— Понятно.
— Отлично, тогда передай мои слова. Я вне игры. Это так. Но меня обложили со всех сторон, и, раз на меня охотятся, кто-то обязательно пострадает, и этот кто-то стоит во множественном числе. Ты передашь послание?
— Да... я все понял.
Я повесил трубку и пошел назад к бару, где Тод усердно делал вид, что натирает крышку стойки из красного дерева. Для него эта процедура всегда являлась идеальным прикрытием, если он не желал с кем-то разговаривать. Тод даже не взглянул в мою сторону, но я подошел к тому месту, по которому он с остервенением возил тряпкой, пододвинул стул и сел.
— Что за дела, Тод?
— Ничего, — пробормотал он.
— Считаешь, что я расстраиваю чьи-то планы?
Он пожал плечами, сбрызнул старинное дерево маслянистой жидкостью и начал размазывать лужицу. Наконец он бросил свое занятие и поднял на меня глаза. Лоб исчертили морщинки, на лице — тревога.
— Кросс обязательно узнает об этом, малыш.
— Кто ему скажет?
— В нашем городишке ничего не скроешь.
— Линтон всегда хранил свои тайны, Тод. Здесь никогда не трепали языками.
— Теперь все изменилось.
— Говорю же тебе, это была всего лишь дружеская встреча, — сказал я.
— Тогда чего волноваться? — Тод изо всех сил старался поверить мне на слово.
— Ты просто ищешь подходы, Тод.
Старик сделал вид, что понял, кивнул, закрыл баночку с полиролью и убрал ее в стол. Я сидел и потягивал пиво, ожидая, пока старик вымоет руки и вернется ко мне.
— Стэнли Крамер велел передать тебе это, — протянул он мне сложенный пополам листочек.
Записка была короткой, просто «Зайди, надо увидеться» и инициалы.
— Он не говорил, по какому поводу? — спросил я Тода.
— Не-а. Просил привезти с собой маленькую леди.
Я свернул бумажку в шарик и бросил его в пепельницу.
— Она в Городе.
— Это ничего. Стэна тоже нет. Сказал, что вернется через несколько дней. Полагаю, отправился навестить парочку-другую друзей. Он ведь работал вместе с отцом этой малышки, — вопросительно поглядел он на меня.
— Давненько это было.
— Чудные они эти старожилы. Хорошие мужики, компанейские. Не обижай их, если дело выгорит.
— Выгорит, Тод, — заверил я его. Я взял шляпу и сунул сдачу в карман. — Кстати, не знаешь, Шарон Касс встречалась с кем-нибудь из местных?
Тод поджал губы и бросил на меня загадочный взгляд:
— Все девчонки с кем-то встречаются.
— Она ведь давно уже в Нью-Йорк уехала.
— Но сначала-то жила здесь.
— Вчера ты сказал, что узнал кое-что новое.
— Девчонка помолвлена, — снова поджал он губы.
— Она говорила.
— Собираешься разорвать помолвку?
— Может, я не хочу, чтобы это произошло.
Тод стоял, привалившись к стойке, и смотрел на меня в упор.
— Ты уже совсем вырос, малыш, — многозначительно покачал он головой. — Похоже, что до сих пор тебе приходилось решать кучу проблем и искать ответы на кучу вопросов, так что теперь ты просто продолжаешь заниматься тем, чем занимался всю свою сознательную жизнь, и даже обвинить некого за то, что кто-то дал тебе плохой совет.
Лицо мое расплылось в улыбке.
— Ладно, философ, — надел я шляпу.
— Не обижай ее, — добавил он.
— Черт, да она еще девственница!
— Слышал, — сказал Тод. Он больше не хмурился и теперь стал чем-то похож на одного моего школьного учителя.
Аудитория из Альфреда и Деннисона вышла никудышная. Их сила воли изрядно пошатнулась с тех пор, как на горизонте появился я, и теперь они сидели с нетронутыми бокалами в руках и слушали меня, поджав губы. Я объяснял братцам их будущие функции.
Смешнее всего было то, что мне даже не пришлось разворачивать военные действия. Три сестренки подхватили идею, как только я сделал свое заявление, и прямо-таки кипели от энтузиазма по поводу того, что в Линтоне будет сниматься шикарная кинокартина, да не где-нибудь, а на фабрике «Баррин» — именно ее предполагалось использовать в качестве декораций. Девицы не оставили абсолютно никаких сомнений по поводу своих желаний, и по косым взглядам, которые бросали друг на друга Ал и Денни, было понятно, в каком направлении движутся их мысли. Либо им придется уступить и исполнить прихоть сестренок, либо не удастся наложить лапу на мифические акции «Баррин индастриз», которыми, по их мнению, все еще владели эти дамочки. Кто-то ввел Люселлу в курс дела, и она вступила в игру с энтузиазмом школьницы, которую приняли в любительский театр. Ее единственное отличие от сестер было в том, что роль свою она исполняла вдохновенно, реалистично, с неподдельным юмором. С тех пор как она развелась с Фредом Саймоном, она занимала нижнюю ступеньку в семейной иерархии и теперь имела возможность подняться над всеми ними, и ей даже не пришлось для этого оголяться в своей собственной библиотеке.