Страница:
Но вот кто действительно наслаждался зрелищем, так это муж Пэм. Чтобы скрыть свой смех, Марвину Гейтсу все время приходилось прятаться за стаканом мартини, а когда и это не помогало, то он выходил за сигарой.
Интересно, что за птичка нашептала ему на ушко о недавнем происшествии?
Кузены увидели, что можно с честью выйти из создавшегося положения лишь тогда, когда я вставил реплику насчет настроения местных жителей. Ведь в Городе были несказанно рады появлению кинокомпании с ее чеками, и публика сметет всю показушную критику, которую профсоюз может выдать прессе.
Но согласиться сразу они все равно считали ниже своего достоинства. Надо же было сохранить лицо, показать свою власть и силу, и только после сорокаминутного совещания братья вошли в библиотеку и объявили, что милостиво соглашаются пустить к себе киношников, если только те не станут вмешиваться в производственный процесс. Почему бы и нет, раз не будет никаких осложнений.
— Приятно видеть, что ты проявляешь к фабрике такой интерес, Догерон, — высокомерно добавил Альфред.
— Не думай об этом, — сказал я.
— Хотя это дело абсолютно никакой связи с нашей предыдущей ситуацией не имеет.
— Абсолютно! — согласился я, попробовал свой коктейль и отставил стакан. Никогда не любил мартини.
— Может, тебе интересно будет узнать, что у меня есть кое-какая вполне конкретная информация по поводу твоего прошлого, — продолжил он.
— Да что ты?
— Была одна женщина в Европе, довольно высокого положения...
— Целых две, — спокойно прервал я его. — Только вот вряд ли тебе удастся заставить их признаться в этом.
— Существуют неопровержимые доказательства.
— Слышал я об этих фотках. А также о том, что парень, который отснял их, безвременно сошел в могилу. Несчастный случай на охоте с мужем той самой графини, которую он решил потрясти. Супруг настаивает на том, что женщина на снимках — вовсе не его жена.
Лицо Альфреда исказила змеиная улыбочка.
— Есть еще кое-что.
— Упорство и настойчивость — вот что мне нравится в тебе, малыш Альфи. — Я вытащил из своего мартини оливку, отправил ее в рот и поднялся. — Более подробно вас введут в курс дела через день-другой. Будет весело, обещаю.
Никто и не подумал попрощаться со мной, когда я уходил, только Марвин Гейтс поднялся и пошел проводить меня до выхода. Каким-то чудом ему все еще удавалось сохранить вид старомодного директора, в глазах пелена, походка неверная.
Дворецкий Харви встретил нас в холле, протянул мне плащ и шляпу и исчез в буфетной. Марвин по-дружески потрепал меня по плечу, и улыбка, которую он весь вечер с такими неимоверными усилиями сдерживал, осветила наконец его лицо.
— Отличное шоу, старина. Прямо сердце радуется при виде того, как они мечутся. А дамочки, так тех после твоего недавнего визита и вовсе будто подменили.
— И кто же просветил тебя, дружище?
— Мы, пьянчужки, частенько делимся самым сокровенным, — подмигнул он мне. — Похоже, Люселлу разбудили голоса, и она спустилась вниз в самый разгар представления. Не стоит даже упоминать о том, что, как только занавес упал, она поспешила назад в свою комнату, хихикая себе под нос. По правде говоря, мне очень жаль, что я пропустил такое зрелище. В тот вечер я... была у меня кое-какая встреча. Однако не столь захватывающая, как ваша.
— Теперь у каждого есть свой секрет, — сказал я.
— Это точно. Приятно думать, что в подходящий момент можно будет раскрыть карты.
— И когда же он наступит?
— Сначала надо насладиться каждой каплей. О да! У меня такое чувство, что все мы сидим на бомбе с часовым механизмом.
— Ну что ж, наслаждайся, — сказал я.
— Так точно, — ответил он.
На подходе к машине я услышал кашель за кустами, залег на землю, потом встал на одно колено с пушкой в руке.
— Это я, сэр. Харви, — донесся до меня дрожащий от страха голос.
— Так можно и на пулю напроситься, — сказал я ему.
Он вылез из кустов, потрясенный увиденным зрелищем. Я убрал пистолет.
— Извините меня, сэр, — проговорил он. — Я не хотел... думал, вам следует знать.
— Что случилось?
— Вас кто-нибудь ждет?
— Нет. А что?
— Тут несколько раз проехала какая-то машина. Кружила, кружила, а теперь стоит метрах в пятидесяти к югу от главного входа, за деревьями прячется. И за дорогой к дому тоже наблюдают.
— Как ты их выследил?
— Не я, сэр. Мой племянник. — Он помялся немного и решился продолжить: — Ну, семья у них бедствует. Вот я и слежу за тем, чтобы каждую неделю он получал запас продуктов для дома.
— Пользуешься служебным положением?
— Что-то вроде того, сэр, если вы не против.
— Не дрейфь!
— Мальчишка увидел машину и подумал, что это полиция, вот и решил сначала поглядеть, что происходит. Но человек так и не уехал, и он воспользовался старой дорогой.
— И почему же ты решил рассказать мне это?
Харви перевел взгляд на пистолет:
— Теперь я рад, что сделал это, сэр.
— Как там старая дорога? Автомобиль проедет?
— Думаю, да. Конечно, она изрядно заросла, но садовник, бывает, выезжает по ней из поместья на маленьком тракторе.
— Ладно, Харви. Спасибо тебе.
— Сэр... стоит готовится к неприятностям?
— Пока нет, — ответил я.
— Братья Гвидо замешаны в уличной драке, — поведал мне Тобано.
— То ли еще будет.
— А ты? Выгадаешь от всего этого?
— Избавлюсь от всего этого. Но похоже, никто мне не верит.
— Да кто тебе поверит с твоим-то прошлым! Их винить не в чем. На тебе столько всего висит, что только идиот поверил бы.
— Люди любят присочинить, просто хлебом не корми.
— Ерунда.
— Послушай, я выложил тебе все, что сам знаю. Что еще тебе от меня надо?
Тобано поднял на меня свои глаза-сканеры:
— Сам не знаю. Когда у меня появляется информатор вроде тебя, у меня всегда свербит в одном месте от желания проверить его слова. Постоянно.
— Тогда тебе лучше поторопиться.
— Келли, — напряженно сказал он, — время — штука странная. У него имеются свои способы позаботиться обо всем на свете. Иногда мы можем помочь ему и немного подтолкнуть, а иногда не остается ничего, как только ждать, ждать и ждать.
— А иногда переизбыток времени убивает.
— Не слишком ли поздно волноваться по этому поводу?
Я доел остатки пончика, запил его последним глотком кофе и закурил.
— Я не о себе волнуюсь.
— О тех невинных, которые тебя окружают?
— О некоторых из них.
— Не нравишься ты мне, Келли. Когда-то я ненавидел таких, как ты, но потом постарел и понял, что толку от ненависти никакого. Теперь мне просто кое-кто не нравится. Уловил?
— Ясно как божий день, сержант.
— В игре ты или вне игры, от тебя одни неприятности. Любая твоя информация — просто беда. Конечно, у тебя имеются связи со всякими там высокопоставленными лицами, и люди не особо желают делиться с тобой сведениями, но ты все равно узнаешь то, что хочешь. Был даже такой прецедент... один парень по имени Счастливчик.
— Лучиано?
— Ну да. Попался в лапы полиции, и мужика освободили досрочно только из-за того, что привлекали его на родине, плюс к тому ему удалось убедить присяжных, будто он защищал свою страну во время Итальянской кампании во Вторую мировую.
— Его депортировали.
— Конечно, и он снова скорехонько включился в торговлю наркотиками, как в былые времена.
— Лучиано умер в довольно преклонном возрасте, сержант.
— Лучше бы он умер в младенчестве.
— Всегда найдется кто-нибудь другой, — сказал я.
— Именно это я и имею в виду. Всегда находится кто-то другой. Свято место пусто не бывает.
— Не хотел доставлять тебе неприятности, малыш.
— Да о чем ты говоришь! Просто удовольствие видеть, как ты получаешь по заслугам.
— Спасибо, — хмыкнул я.
— На здоровье.
— Где тебя черти носили?
— Да так, пошатался вокруг. Иди спать, — ответил я.
— Ясно. Вот так, значит. — Взгляд его упал на мою сумку, и он нахмурился. — Куда это ты собрался?
— Выметаюсь, дружище.
— Дождался, пока гром грянет, а теперь сматываешься. Мило, ничего не скажешь.
— Ты это о чем?
— Почитай газеты.
Я повязал галстук и надел пиджак, прикрыв пушку, болтающуюся на ремне.
— Лучше так расскажи, Ли.
— Прошлым вечером я встречался с Диком Лагеном.
— И что?
— Деньги и власть прессы способны своротить горы.
— Бульдозерами быстрее будет.
— Дог, тебя накрыли. Он напал на что-то такое в Европе, и теперь крепостные стены рухнут. Пока он не говорит, что именно ему удалось раскопать, просто затаился на время и ждет чего-то, но тучи сгущаются.
— Старик... — хитро прищурился я. — По-моему, ты изнежился в тепличных условиях и воображение у тебя разыгралось не на шутку. Будь проще.
— Мертвец, Дог. Ты мертвец. Труп. А когда-то ты ведь был добрым малым. Я не забыл.
— Я и сейчас такой.
— Что будет с Шарон?
— Ничего.
— Вот это хуже всего. Она вся прямо горит от энтузиазма по поводу того идиотского фильма. Только и слышишь от нее, как Линтон возродится к жизни и всякое прочее дерьмо. С ней даже поговорить ни о чем другом стало невозможно. Этого удара она не переживет.
— Она крепкая малышка, Ли.
— Но не настолько же! — Ли привалился к косяку и помолчал немного. — Копы снова приходили.
— Да, я знаю.
— На этот раз с тем здоровяком был другой. Федеральный агент. Из казначейства.
Я ничего не ответил.
— Если тебе интересно, они снова ушли ни с чем.
— Мне не интересно.
— Дог... за мной постоянно кто-то таскается.
— Точно.
— Так это твой человек?! — изумился Ли.
— Один мой старинный друг.
Он кивнул, подумал минуту-другую, кусая губы, словно обдумывая какую-то идею, которая только что посетила его.
— И за Шарон тоже?
— Простая предосторожность.
— Ясно. Ты получил записку от того парня?
— Да.
— Он еще одну оставил. То же самое. «Феррис» и несколько цифр. Она там, на столике.
Где-то в глубинах моей памяти маленькое зернышко начало пробуждаться к жизни. Из-за постоянного повторения защитная оболочка на нем лопнула, но вокруг были только асфальт и бетон, и зернышко никак не могло добраться до благодатной почвы. Я видел его, ощущал его, но чертовски хорошо знал, что не смогу узнать, что вырастет из него, пока не увижу на его стебле цветок.
Я взял вещи, и Ли отошел от двери, пропуская меня.
— Не хочешь сказать, куда направляешься?
— Сегодня пойду в отель, хорошенечко высплюсь, сделаю массу телефонных звонков, потом возьму машину и отправлюсь назад к своей развалюхе на самом берегу океана на Мондо-Бич, обдумаю ситуацию и начну получать удовольствие от жизни.
Выражение лица Ли странным образом изменилось: он снова был в кабине самолета, вглядывался в синее небо через ветровое стекло «П-51», весь — комок нервов, ждет, когда появятся фрицы.
— Ищешь пристанище, — сказал Ли.
Мой друг даже и не подозревал, насколько он был прав.
Глава 17
Интересно, что за птичка нашептала ему на ушко о недавнем происшествии?
Кузены увидели, что можно с честью выйти из создавшегося положения лишь тогда, когда я вставил реплику насчет настроения местных жителей. Ведь в Городе были несказанно рады появлению кинокомпании с ее чеками, и публика сметет всю показушную критику, которую профсоюз может выдать прессе.
Но согласиться сразу они все равно считали ниже своего достоинства. Надо же было сохранить лицо, показать свою власть и силу, и только после сорокаминутного совещания братья вошли в библиотеку и объявили, что милостиво соглашаются пустить к себе киношников, если только те не станут вмешиваться в производственный процесс. Почему бы и нет, раз не будет никаких осложнений.
— Приятно видеть, что ты проявляешь к фабрике такой интерес, Догерон, — высокомерно добавил Альфред.
— Не думай об этом, — сказал я.
— Хотя это дело абсолютно никакой связи с нашей предыдущей ситуацией не имеет.
— Абсолютно! — согласился я, попробовал свой коктейль и отставил стакан. Никогда не любил мартини.
— Может, тебе интересно будет узнать, что у меня есть кое-какая вполне конкретная информация по поводу твоего прошлого, — продолжил он.
— Да что ты?
— Была одна женщина в Европе, довольно высокого положения...
— Целых две, — спокойно прервал я его. — Только вот вряд ли тебе удастся заставить их признаться в этом.
— Существуют неопровержимые доказательства.
— Слышал я об этих фотках. А также о том, что парень, который отснял их, безвременно сошел в могилу. Несчастный случай на охоте с мужем той самой графини, которую он решил потрясти. Супруг настаивает на том, что женщина на снимках — вовсе не его жена.
Лицо Альфреда исказила змеиная улыбочка.
— Есть еще кое-что.
— Упорство и настойчивость — вот что мне нравится в тебе, малыш Альфи. — Я вытащил из своего мартини оливку, отправил ее в рот и поднялся. — Более подробно вас введут в курс дела через день-другой. Будет весело, обещаю.
Никто и не подумал попрощаться со мной, когда я уходил, только Марвин Гейтс поднялся и пошел проводить меня до выхода. Каким-то чудом ему все еще удавалось сохранить вид старомодного директора, в глазах пелена, походка неверная.
Дворецкий Харви встретил нас в холле, протянул мне плащ и шляпу и исчез в буфетной. Марвин по-дружески потрепал меня по плечу, и улыбка, которую он весь вечер с такими неимоверными усилиями сдерживал, осветила наконец его лицо.
— Отличное шоу, старина. Прямо сердце радуется при виде того, как они мечутся. А дамочки, так тех после твоего недавнего визита и вовсе будто подменили.
— И кто же просветил тебя, дружище?
— Мы, пьянчужки, частенько делимся самым сокровенным, — подмигнул он мне. — Похоже, Люселлу разбудили голоса, и она спустилась вниз в самый разгар представления. Не стоит даже упоминать о том, что, как только занавес упал, она поспешила назад в свою комнату, хихикая себе под нос. По правде говоря, мне очень жаль, что я пропустил такое зрелище. В тот вечер я... была у меня кое-какая встреча. Однако не столь захватывающая, как ваша.
— Теперь у каждого есть свой секрет, — сказал я.
— Это точно. Приятно думать, что в подходящий момент можно будет раскрыть карты.
— И когда же он наступит?
— Сначала надо насладиться каждой каплей. О да! У меня такое чувство, что все мы сидим на бомбе с часовым механизмом.
— Ну что ж, наслаждайся, — сказал я.
— Так точно, — ответил он.
На подходе к машине я услышал кашель за кустами, залег на землю, потом встал на одно колено с пушкой в руке.
— Это я, сэр. Харви, — донесся до меня дрожащий от страха голос.
— Так можно и на пулю напроситься, — сказал я ему.
Он вылез из кустов, потрясенный увиденным зрелищем. Я убрал пистолет.
— Извините меня, сэр, — проговорил он. — Я не хотел... думал, вам следует знать.
— Что случилось?
— Вас кто-нибудь ждет?
— Нет. А что?
— Тут несколько раз проехала какая-то машина. Кружила, кружила, а теперь стоит метрах в пятидесяти к югу от главного входа, за деревьями прячется. И за дорогой к дому тоже наблюдают.
— Как ты их выследил?
— Не я, сэр. Мой племянник. — Он помялся немного и решился продолжить: — Ну, семья у них бедствует. Вот я и слежу за тем, чтобы каждую неделю он получал запас продуктов для дома.
— Пользуешься служебным положением?
— Что-то вроде того, сэр, если вы не против.
— Не дрейфь!
— Мальчишка увидел машину и подумал, что это полиция, вот и решил сначала поглядеть, что происходит. Но человек так и не уехал, и он воспользовался старой дорогой.
— И почему же ты решил рассказать мне это?
Харви перевел взгляд на пистолет:
— Теперь я рад, что сделал это, сэр.
— Как там старая дорога? Автомобиль проедет?
— Думаю, да. Конечно, она изрядно заросла, но садовник, бывает, выезжает по ней из поместья на маленьком тракторе.
— Ладно, Харви. Спасибо тебе.
— Сэр... стоит готовится к неприятностям?
— Пока нет, — ответил я.
* * *
Не сводя с меня глаз, сержант Тобано молча выслушал мой рассказ, успев по ходу заглотить пару чашек кофе. Снаружи круглосуточного ресторана солнце с трудом пробивалось сквозь тяжелый, мутный воздух, пытаясь осветить городские улицы. Парочка хиппи быстренько заняла место только что ушедших металлистов, но перед этим бармен успел смахнуть со стойки сдачу, которую увешанные побрякушками парни оставили ему вместо чаевых.— Братья Гвидо замешаны в уличной драке, — поведал мне Тобано.
— То ли еще будет.
— А ты? Выгадаешь от всего этого?
— Избавлюсь от всего этого. Но похоже, никто мне не верит.
— Да кто тебе поверит с твоим-то прошлым! Их винить не в чем. На тебе столько всего висит, что только идиот поверил бы.
— Люди любят присочинить, просто хлебом не корми.
— Ерунда.
— Послушай, я выложил тебе все, что сам знаю. Что еще тебе от меня надо?
Тобано поднял на меня свои глаза-сканеры:
— Сам не знаю. Когда у меня появляется информатор вроде тебя, у меня всегда свербит в одном месте от желания проверить его слова. Постоянно.
— Тогда тебе лучше поторопиться.
— Келли, — напряженно сказал он, — время — штука странная. У него имеются свои способы позаботиться обо всем на свете. Иногда мы можем помочь ему и немного подтолкнуть, а иногда не остается ничего, как только ждать, ждать и ждать.
— А иногда переизбыток времени убивает.
— Не слишком ли поздно волноваться по этому поводу?
Я доел остатки пончика, запил его последним глотком кофе и закурил.
— Я не о себе волнуюсь.
— О тех невинных, которые тебя окружают?
— О некоторых из них.
— Не нравишься ты мне, Келли. Когда-то я ненавидел таких, как ты, но потом постарел и понял, что толку от ненависти никакого. Теперь мне просто кое-кто не нравится. Уловил?
— Ясно как божий день, сержант.
— В игре ты или вне игры, от тебя одни неприятности. Любая твоя информация — просто беда. Конечно, у тебя имеются связи со всякими там высокопоставленными лицами, и люди не особо желают делиться с тобой сведениями, но ты все равно узнаешь то, что хочешь. Был даже такой прецедент... один парень по имени Счастливчик.
— Лучиано?
— Ну да. Попался в лапы полиции, и мужика освободили досрочно только из-за того, что привлекали его на родине, плюс к тому ему удалось убедить присяжных, будто он защищал свою страну во время Итальянской кампании во Вторую мировую.
— Его депортировали.
— Конечно, и он снова скорехонько включился в торговлю наркотиками, как в былые времена.
— Лучиано умер в довольно преклонном возрасте, сержант.
— Лучше бы он умер в младенчестве.
— Всегда найдется кто-нибудь другой, — сказал я.
— Именно это я и имею в виду. Всегда находится кто-то другой. Свято место пусто не бывает.
— Не хотел доставлять тебе неприятности, малыш.
— Да о чем ты говоришь! Просто удовольствие видеть, как ты получаешь по заслугам.
— Спасибо, — хмыкнул я.
— На здоровье.
* * *
Ли и Роза тихо посапывали в кроватке, устало развалясь под одеялами. Я пошел в другую комнату, побросал вещички в свой старый портфель, принял душ, побрился и сделал себе бутерброд. Я уже собрался уходить, когда увидел на пороге Ли все в тех же дурацких шортах с пуговкой «LOVE» на боку. Грудь у него была поцарапана, на лице — следы от подушки.— Где тебя черти носили?
— Да так, пошатался вокруг. Иди спать, — ответил я.
— Ясно. Вот так, значит. — Взгляд его упал на мою сумку, и он нахмурился. — Куда это ты собрался?
— Выметаюсь, дружище.
— Дождался, пока гром грянет, а теперь сматываешься. Мило, ничего не скажешь.
— Ты это о чем?
— Почитай газеты.
Я повязал галстук и надел пиджак, прикрыв пушку, болтающуюся на ремне.
— Лучше так расскажи, Ли.
— Прошлым вечером я встречался с Диком Лагеном.
— И что?
— Деньги и власть прессы способны своротить горы.
— Бульдозерами быстрее будет.
— Дог, тебя накрыли. Он напал на что-то такое в Европе, и теперь крепостные стены рухнут. Пока он не говорит, что именно ему удалось раскопать, просто затаился на время и ждет чего-то, но тучи сгущаются.
— Старик... — хитро прищурился я. — По-моему, ты изнежился в тепличных условиях и воображение у тебя разыгралось не на шутку. Будь проще.
— Мертвец, Дог. Ты мертвец. Труп. А когда-то ты ведь был добрым малым. Я не забыл.
— Я и сейчас такой.
— Что будет с Шарон?
— Ничего.
— Вот это хуже всего. Она вся прямо горит от энтузиазма по поводу того идиотского фильма. Только и слышишь от нее, как Линтон возродится к жизни и всякое прочее дерьмо. С ней даже поговорить ни о чем другом стало невозможно. Этого удара она не переживет.
— Она крепкая малышка, Ли.
— Но не настолько же! — Ли привалился к косяку и помолчал немного. — Копы снова приходили.
— Да, я знаю.
— На этот раз с тем здоровяком был другой. Федеральный агент. Из казначейства.
Я ничего не ответил.
— Если тебе интересно, они снова ушли ни с чем.
— Мне не интересно.
— Дог... за мной постоянно кто-то таскается.
— Точно.
— Так это твой человек?! — изумился Ли.
— Один мой старинный друг.
Он кивнул, подумал минуту-другую, кусая губы, словно обдумывая какую-то идею, которая только что посетила его.
— И за Шарон тоже?
— Простая предосторожность.
— Ясно. Ты получил записку от того парня?
— Да.
— Он еще одну оставил. То же самое. «Феррис» и несколько цифр. Она там, на столике.
Где-то в глубинах моей памяти маленькое зернышко начало пробуждаться к жизни. Из-за постоянного повторения защитная оболочка на нем лопнула, но вокруг были только асфальт и бетон, и зернышко никак не могло добраться до благодатной почвы. Я видел его, ощущал его, но чертовски хорошо знал, что не смогу узнать, что вырастет из него, пока не увижу на его стебле цветок.
Я взял вещи, и Ли отошел от двери, пропуская меня.
— Не хочешь сказать, куда направляешься?
— Сегодня пойду в отель, хорошенечко высплюсь, сделаю массу телефонных звонков, потом возьму машину и отправлюсь назад к своей развалюхе на самом берегу океана на Мондо-Бич, обдумаю ситуацию и начну получать удовольствие от жизни.
Выражение лица Ли странным образом изменилось: он снова был в кабине самолета, вглядывался в синее небо через ветровое стекло «П-51», весь — комок нервов, ждет, когда появятся фрицы.
— Ищешь пристанище, — сказал Ли.
Мой друг даже и не подозревал, насколько он был прав.
Глава 17
Нельзя сказать, что Дик Лаген подобрался вплотную, но его последний опус содержал в себе намек на одну незавершенную историю, которая, несомненно, произведет фурор в определенных кругах. Мона Мерриман тоже постаралась на славу, поведав в колонке светской хроники о том, что С.С. Кейбл и Уолт Джентри собираются снимать нашумевший фильм на весьма живописной фабрике, расположенной в небольшом городишке к северо-востоку от Нью-Йорка. На главные роли «Плодов труда» уже прочили ведущих звезд мирового кинематографа, а героиню якобы должна была сыграть самая красивая женщина Англии. Мое имя стояло в ряду с остальными членами семейки Баррин, и именно мне приписывали идею переместить съемочную площадку на восток, а не тащиться за тридевять земель в Калифорнию. Слухи росли и множились, все дальше уводя обывателей от истинного положения вещей.
В газетах также содержались небольшие заметки о том, что оба «таинственных убийства» до сих пор не раскрыты, но тела уже опознаны, так что в ближайшем будущем найдется и обвиняемый. Бросив сам себе: «Хрен вам!» — я отшвырнул газету, и тут же телефонный звонок возвестил о том, что ко мне поднимается Ал Де Веччио собственной персоной.
Без своего кресла-качалки, кофе и салями Ал явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он сидел на обычном стуле с прямой спинкой и, неодобрительно покачивая головой, рылся в разложенных на коленях бумагах, как будто этот листок ему и впрямь стал нужен позарез. Всем своим видом неожиданный гость старался показать, что он считает мою затею большой глупостью. Наконец он нашел то, что искал, и, взяв бумажку в руки, провозгласил:
— Дог, у тебя ничего не выйдет.
— Почему это?
— Макмиллан обошел тебя на пять процентов. Этого вполне достаточно, чтобы взять контроль в свои руки.
— Все голоса за него?
— Можешь не сомневаться. Он сумел заинтересовать «Фарнсворт авиэйшн», а с этими контрактами, несомненно, перетянет на свою сторону и акционеров. В наши дни больше никто не страдает ностальгией, дружище. Любому держателю акций «Баррин» в первую очередь нужны дивиденды, а не какие-то там идиотские воспоминания. Большинство ценных бумаг уже перешло в руки наследников, и этим ребятам начхать на все, кроме денег.
— Он собирается пустить фабрику с молотка, Ал.
— Конечно, мне это известно. Кросс легко и непринужденно переведет все эти контракты на свои собственные заводы и сделает работу гораздо быстрее и качественнее, но он не собирается сообщать об этом тем, кто еще владеет жалкими остатками акций «Баррин индастриз». Будет «Баррин» влачить жалкое существование, и ладно. Большего и желать нельзя.
— Как ему вообще удалось заинтересовать «Фарнсворт»?
— У «Баррин» превосходная репутация. Там до сих пор применяются старые методы штамповки, именно такие, какие и требуются «Фарнсворт». Однако ребята и не подозревают, что Макмиллан и их обвел вокруг пальца. Как ни крутись, расходы все равно не уменьшатся. Так или иначе, Кросс сумел втюхать им эту белиберду, а теперь старается запудрить мозги маленьким людям.
— Что мне надо сделать?
— Ничего. Дело проигрышное. У Макмиллана и акции, и голоса. Все, на что ты можешь рассчитывать, — это место в совете директоров, но все равно все факты — против тебя, Дог. У него на руках главные козыри.
— А как насчет комитета по залогам?
— Старина Кросс и там подмазал. Фабрика-то не закроется, будет функционировать помаленьку-полегоньку. Да ладно тебе, Дог, ты же знаешь, чего он на самом деле добивается.
— Думаю, я единственный, кто в курсе реального положения дел, — пробормотал я.
— Что?
— Да так, ничего. Просто мысли вслух.
— Парень, ты проиграл.
— Еще нет.
— Помнишь, я же говорил тебе, что ты даже считать не умеешь.
— Зато знаю, как нанять людей, которые умеют, Ал.
Он распихал бумажки по папкам и расслабился, на лице — ухмылка.
— Чего-то ты темнишь!
— Есть одна идейка, Ал. За «Баррин» задницу рвать никто не станет.
— И?
— Есть кое-что еще.
— Не скажешь, что именно?
— Непременно. Скажу, как только смогу. — Я прикурил сигарету и предложил ему. — Что там с братьями Гвидо?
Ал тоже закурил и выпустил в мою сторону струю густого дыма.
— Хочешь выйти сухим из воды, не так ли?
Я молча ждал продолжения.
— Веселье шло полным ходом, пока на сцене не появились братцы Гвидо со своими штучками. Мне никто в жилетку не плачется.
— Тогда обратимся к экстраполяции. Тебе это неплохо удается.
— Я предполагаю, что где-то плавает огромный кусман денег, но никто не в состоянии понять, где именно. Фараоны снова рыщут по улицам, и поговаривают, что приговор уже подписан. Старшенький Гвидо вовремя успел перетащить всю свою семейку в Южную Америку, но есть еще один, в Джерси, не столь расторопный, и теперь за ним наблюдают денно и нощно. Одно я точно знаю: братишки в штаны от страха наложили и разобьются в лепешку, лишь бы найти и вернуть этот чертов товар.
— Это хорошо.
Ал сложил бумажки в папку и бросил ее мне.
— А теперь, старина, я хочу только одного — навсегда исчезнуть из твоей жизни. Услуги мои оплачены ровно по сегодняшний день, и дальнейшие осложнения мне совершенно ни к чему. Теперь тебе известно ровно столько же, сколько и мне самому, и, если ты снова начнешь нести всякую белиберду насчет военного братства и все такое, я скажу тебе, куда ее засунуть.
— Я загляну как-нибудь.
— Ради бога, когда пожелаешь. Я готов поболтать с тобой о прежних временах хоть за ленчем, хоть за обедом. Посидим, вспомним былое. Только прошу тебя, держись подальше от моей работы.
Он направился к двери, но на полпути остановился и оглянулся:
— И все ж таки это было здорово, Дог. Весело. Как раз достаточно, чтобы не заскучать. Как там британцы говорят? Не вешай нос!
— Скоро ты начнешь тосковать по нашим совместным проектам, — сказал я.
— Надеюсь, что так и будет. — Он улыбнулся мне и бросил окурок в пепельницу. — Кстати, я имел довольно длинную беседу с Роландом Холландом.
— Ну и как?
— Скажем так, снова строил догадки. — Он замолчал, и улыбка его стала раза в два шире. — Скользкий ты тип, — усмехнулся он.
Как только Ал хлопнул за собой дверью, я поглядел на каракули, которые все это время чертил в блокноте. Вокруг имени «Феррис» красовались многочисленные круги, а по углам толпились пятерки и шестерки. Эти скопления цифр соединялись с именем прямыми линиями, и где-то там, в глубинах моего подсознания, из маленького зернышка на свет проклюнулся крохотный росточек, но еще слишком слабый, слишком нежный, чтобы понять, что из него вырастет. Я поднялся, по привычке вырвал из блокнота все листочки и спустил их в унитаз, сжег бумаги Ала в раковине и пошел на встречу со своим человеком.
Его французский быстро исчерпал себя, и он автоматически затараторил на испанском, отбивая пальцами по столу ритм:
— Прошу прощения, мистер Келли, я сожалею, но больше ничего нет. Теперь все это не в нашей власти.
— Просто передай мне, что сказал О'Киф.
Лоб его покрылся испариной, и по виску сбежала струйка пота.
— Прошу тебя.
Я видел свое отражение в зеркале позади него, и, надо признать, зрелище было не из приятных. Слишком долго этот человек пребывал в полной безопасности и только теперь понял, каково тут, по другую сторону баррикад. Он прочистил горло, сглотнул и схватился за стакан, пытаясь скрыть свой панический страх, но это не сработало. Я молча наблюдал за его суетливыми телодвижениями и ждал.
— Только ради вас, — выдавил он, — и то в качестве одолжения.
— В качестве одолжения, — повторил я.
— Груз покинул страну. Курьер, ну тот, которого шлепнули... он успел передать его кому-то. Этот малый по имени Ле Флер... он подозревает, что груз ушел к владельцу книжного магазина в Сохо...
— Саймону Корнеру?
— Тому самому. Саймон Корнер отправился на тот свет вслед за курьером. И у него тоже ничего не нашли. Однако эта операция дала английской полиции шанс определить местопребывание загадочного Ле Флера. Как говорят американцы, все пошло в тартарары. Не исключено, что теперь эта хорошо отлаженная система полетит ко всем чертям. Такой колоссальной потери не выдержать ни одной организации. Они не могут продолжить работу, пока потерянный товар не будет найден и возвращен.
— Это О'Киф говорит?
Он снова взялся за стакан, отпил глоточек и чуть заметно кивнул. Потом поставил бокал на стол, промокнул салфеткой рот и нервно облизал губы:
— Не знаю уж, по какой причине, но они решили сосредоточиться на вашей персоне. Люди... приведены в состояние полной боевой готовности. О'Киф говорит... от вас надо... избавляться.
— Меня предали анафеме, так, что ли?
— Пардон?
— Теперь я вроде бы как persona non grata.
— Совершенно верно, мистер Келли. Все указывает на то, что жить вам осталось всего ничего, если только...
— Если только что?
— Если только вы не сдадите им этот товар.
— Теперь на тропу войны выйдут настоящие парни с большими пушками, так, что ли?
— Боюсь... что вы абсолютно правы.
— Значит, эту нашу встречу благословили на самом верху?
— Да.
— Тогда передай им, чтобы трахнули себя в зад, — сказал я.
Я включил телевизор, минут пятнадцать послушал никому не нужные новости и выключил его.
Шарон Касс отправилась на деловой ленч, так что до нее было не добраться. Я оставил ей сообщение, что приду вечером к ней домой, и завалился на кушетку. Росток, появившийся на свет из мизерного зернышка в моем подсознании, подрос еще немного, но все еще оставался слишком тоненьким и слабеньким, даже листочки еще не развернулись, так что я послал его к чертям собачьим и решил поспать.
Гул толпы все выше поднимался над звуками музыки, пока полностью не поглотил их, громкий смех, басовитое гудение и звон стаканов нарастали до тех пор, пока окончательно не заглушили оркестр. Теперь казалось, что его и вовсе нет. Сквозь прозрачную ткань просвечивали голые тела, вырезы на груди и плечах были донельзя откровенными. Прямо выставка-продажа человеческой кожи. Погладьте ее, почувствуйте ее бархатистость, ущипните, потяните, попробуйте на прочность. Запах свежих тел смешивался со стойкой вонью выгребной ямы, исходящей от всех сразу и ни от кого в отдельности. Никакого белья, попки и писки напоказ, сиськи по последнему крику моды вываливаются из вырезов, ресницы стыдливо опущены, губы влажные, взгляды томные. Полная противоположность смокингам и черным вечерним костюмам. Вооруженный нейтралитет, противостояние врагу, который владеет бесценной информацией и готов поделиться ею за возможность поближе изучить все эти прелести или потереться жаждущими удовлетворения гениталиями об упругие бедра. Маленькая пампушечка, с головы до ног увешанная бриллиантами, как раз пыталась выяснить, как один из агентов относится к подобного рода забавам.
— Я знала, что тебе не понравится, — сказала Шарон.
— Ну, все не так уж и плохо.
— Если только тебе по нраву вся эта секс-рутина.
— Больше тут ничем и не пахнет.
— Таков уж шоу-бизнес, ничего не поделаешь.
— Таков любой бизнес, киска. Когда мы сможем сбежать?
— А я-то думала, что любой, кто пожил в Европе, привык к подобного рода извращениям, — тихо рассмеялась она.
— Заокеанские жители по сравнению с нами — сущие младенцы. Нежные и неискушенные, — ответил я.
К нам подошла маленькая хорошенькая официантка с подносом, Шарон взяла предложенный стакан и протянула его мне:
— Что не так, Дог?
— Ничего. Все в порядке.
— Эти девицы снова бросают на тебя странные взгляды.
— Пошли они к черту.
— Что-то ты сегодня не в духе. — Она тронула меня за руку и улыбнулась. — Прости. Не стоило волочь тебя сюда силой.
— Никто не может заставить меня сделать что-нибудь силой, — рассмеялся я и легонько взъерошил ей волосы. — Просто много чего случилось. Дай мне прийти в себя, и все пойдет как по маслу.
В газетах также содержались небольшие заметки о том, что оба «таинственных убийства» до сих пор не раскрыты, но тела уже опознаны, так что в ближайшем будущем найдется и обвиняемый. Бросив сам себе: «Хрен вам!» — я отшвырнул газету, и тут же телефонный звонок возвестил о том, что ко мне поднимается Ал Де Веччио собственной персоной.
Без своего кресла-качалки, кофе и салями Ал явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он сидел на обычном стуле с прямой спинкой и, неодобрительно покачивая головой, рылся в разложенных на коленях бумагах, как будто этот листок ему и впрямь стал нужен позарез. Всем своим видом неожиданный гость старался показать, что он считает мою затею большой глупостью. Наконец он нашел то, что искал, и, взяв бумажку в руки, провозгласил:
— Дог, у тебя ничего не выйдет.
— Почему это?
— Макмиллан обошел тебя на пять процентов. Этого вполне достаточно, чтобы взять контроль в свои руки.
— Все голоса за него?
— Можешь не сомневаться. Он сумел заинтересовать «Фарнсворт авиэйшн», а с этими контрактами, несомненно, перетянет на свою сторону и акционеров. В наши дни больше никто не страдает ностальгией, дружище. Любому держателю акций «Баррин» в первую очередь нужны дивиденды, а не какие-то там идиотские воспоминания. Большинство ценных бумаг уже перешло в руки наследников, и этим ребятам начхать на все, кроме денег.
— Он собирается пустить фабрику с молотка, Ал.
— Конечно, мне это известно. Кросс легко и непринужденно переведет все эти контракты на свои собственные заводы и сделает работу гораздо быстрее и качественнее, но он не собирается сообщать об этом тем, кто еще владеет жалкими остатками акций «Баррин индастриз». Будет «Баррин» влачить жалкое существование, и ладно. Большего и желать нельзя.
— Как ему вообще удалось заинтересовать «Фарнсворт»?
— У «Баррин» превосходная репутация. Там до сих пор применяются старые методы штамповки, именно такие, какие и требуются «Фарнсворт». Однако ребята и не подозревают, что Макмиллан и их обвел вокруг пальца. Как ни крутись, расходы все равно не уменьшатся. Так или иначе, Кросс сумел втюхать им эту белиберду, а теперь старается запудрить мозги маленьким людям.
— Что мне надо сделать?
— Ничего. Дело проигрышное. У Макмиллана и акции, и голоса. Все, на что ты можешь рассчитывать, — это место в совете директоров, но все равно все факты — против тебя, Дог. У него на руках главные козыри.
— А как насчет комитета по залогам?
— Старина Кросс и там подмазал. Фабрика-то не закроется, будет функционировать помаленьку-полегоньку. Да ладно тебе, Дог, ты же знаешь, чего он на самом деле добивается.
— Думаю, я единственный, кто в курсе реального положения дел, — пробормотал я.
— Что?
— Да так, ничего. Просто мысли вслух.
— Парень, ты проиграл.
— Еще нет.
— Помнишь, я же говорил тебе, что ты даже считать не умеешь.
— Зато знаю, как нанять людей, которые умеют, Ал.
Он распихал бумажки по папкам и расслабился, на лице — ухмылка.
— Чего-то ты темнишь!
— Есть одна идейка, Ал. За «Баррин» задницу рвать никто не станет.
— И?
— Есть кое-что еще.
— Не скажешь, что именно?
— Непременно. Скажу, как только смогу. — Я прикурил сигарету и предложил ему. — Что там с братьями Гвидо?
Ал тоже закурил и выпустил в мою сторону струю густого дыма.
— Хочешь выйти сухим из воды, не так ли?
Я молча ждал продолжения.
— Веселье шло полным ходом, пока на сцене не появились братцы Гвидо со своими штучками. Мне никто в жилетку не плачется.
— Тогда обратимся к экстраполяции. Тебе это неплохо удается.
— Я предполагаю, что где-то плавает огромный кусман денег, но никто не в состоянии понять, где именно. Фараоны снова рыщут по улицам, и поговаривают, что приговор уже подписан. Старшенький Гвидо вовремя успел перетащить всю свою семейку в Южную Америку, но есть еще один, в Джерси, не столь расторопный, и теперь за ним наблюдают денно и нощно. Одно я точно знаю: братишки в штаны от страха наложили и разобьются в лепешку, лишь бы найти и вернуть этот чертов товар.
— Это хорошо.
Ал сложил бумажки в папку и бросил ее мне.
— А теперь, старина, я хочу только одного — навсегда исчезнуть из твоей жизни. Услуги мои оплачены ровно по сегодняшний день, и дальнейшие осложнения мне совершенно ни к чему. Теперь тебе известно ровно столько же, сколько и мне самому, и, если ты снова начнешь нести всякую белиберду насчет военного братства и все такое, я скажу тебе, куда ее засунуть.
— Я загляну как-нибудь.
— Ради бога, когда пожелаешь. Я готов поболтать с тобой о прежних временах хоть за ленчем, хоть за обедом. Посидим, вспомним былое. Только прошу тебя, держись подальше от моей работы.
Он направился к двери, но на полпути остановился и оглянулся:
— И все ж таки это было здорово, Дог. Весело. Как раз достаточно, чтобы не заскучать. Как там британцы говорят? Не вешай нос!
— Скоро ты начнешь тосковать по нашим совместным проектам, — сказал я.
— Надеюсь, что так и будет. — Он улыбнулся мне и бросил окурок в пепельницу. — Кстати, я имел довольно длинную беседу с Роландом Холландом.
— Ну и как?
— Скажем так, снова строил догадки. — Он замолчал, и улыбка его стала раза в два шире. — Скользкий ты тип, — усмехнулся он.
Как только Ал хлопнул за собой дверью, я поглядел на каракули, которые все это время чертил в блокноте. Вокруг имени «Феррис» красовались многочисленные круги, а по углам толпились пятерки и шестерки. Эти скопления цифр соединялись с именем прямыми линиями, и где-то там, в глубинах моего подсознания, из маленького зернышка на свет проклюнулся крохотный росточек, но еще слишком слабый, слишком нежный, чтобы понять, что из него вырастет. Я поднялся, по привычке вырвал из блокнота все листочки и спустил их в унитаз, сжег бумаги Ала в раковине и пошел на встречу со своим человеком.
Его французский быстро исчерпал себя, и он автоматически затараторил на испанском, отбивая пальцами по столу ритм:
— Прошу прощения, мистер Келли, я сожалею, но больше ничего нет. Теперь все это не в нашей власти.
— Просто передай мне, что сказал О'Киф.
Лоб его покрылся испариной, и по виску сбежала струйка пота.
— Прошу тебя.
Я видел свое отражение в зеркале позади него, и, надо признать, зрелище было не из приятных. Слишком долго этот человек пребывал в полной безопасности и только теперь понял, каково тут, по другую сторону баррикад. Он прочистил горло, сглотнул и схватился за стакан, пытаясь скрыть свой панический страх, но это не сработало. Я молча наблюдал за его суетливыми телодвижениями и ждал.
— Только ради вас, — выдавил он, — и то в качестве одолжения.
— В качестве одолжения, — повторил я.
— Груз покинул страну. Курьер, ну тот, которого шлепнули... он успел передать его кому-то. Этот малый по имени Ле Флер... он подозревает, что груз ушел к владельцу книжного магазина в Сохо...
— Саймону Корнеру?
— Тому самому. Саймон Корнер отправился на тот свет вслед за курьером. И у него тоже ничего не нашли. Однако эта операция дала английской полиции шанс определить местопребывание загадочного Ле Флера. Как говорят американцы, все пошло в тартарары. Не исключено, что теперь эта хорошо отлаженная система полетит ко всем чертям. Такой колоссальной потери не выдержать ни одной организации. Они не могут продолжить работу, пока потерянный товар не будет найден и возвращен.
— Это О'Киф говорит?
Он снова взялся за стакан, отпил глоточек и чуть заметно кивнул. Потом поставил бокал на стол, промокнул салфеткой рот и нервно облизал губы:
— Не знаю уж, по какой причине, но они решили сосредоточиться на вашей персоне. Люди... приведены в состояние полной боевой готовности. О'Киф говорит... от вас надо... избавляться.
— Меня предали анафеме, так, что ли?
— Пардон?
— Теперь я вроде бы как persona non grata.
— Совершенно верно, мистер Келли. Все указывает на то, что жить вам осталось всего ничего, если только...
— Если только что?
— Если только вы не сдадите им этот товар.
— Теперь на тропу войны выйдут настоящие парни с большими пушками, так, что ли?
— Боюсь... что вы абсолютно правы.
— Значит, эту нашу встречу благословили на самом верху?
— Да.
— Тогда передай им, чтобы трахнули себя в зад, — сказал я.
* * *
Когда ты не можешь ни убежать, ни спрятаться, тогда делаешь и то и другое, и это выводит твоих противников на чистую воду. В траве ты прикидываешься травой, а они остаются скалами. А в горах ты притворяешься скалой, а они — травой. Так ты имеешь возможность не упустить их из виду, оставаясь при этом в тени, но на всякий случай никогда не запираешь запасный выход и держишь парочку-другую птичек, чтобы те смогли своими криками объявить о приближении неприятеля. И тогда ты бежишь на свой задний двор, где тебе известна каждая ямка, каждая ловушка, и получаешь шанс остаться целым и невредимым, пока они не пробьют оборону, но к тому времени тебя уже и след простыл, если, конечно, очень повезет. Ты находишь новое прибежище, заводишь новых птиц, оборудуешь новый запасный выход, и все начинается с самого начала. Но не забывай, опасаться надо не той овчарки, которая гонится за тобой по пятам, а простой незнакомой дворняги, которая живет себе рядом с твоим новым укрытием и в любой момент готова броситься в спину.Я включил телевизор, минут пятнадцать послушал никому не нужные новости и выключил его.
Шарон Касс отправилась на деловой ленч, так что до нее было не добраться. Я оставил ей сообщение, что приду вечером к ней домой, и завалился на кушетку. Росток, появившийся на свет из мизерного зернышка в моем подсознании, подрос еще немного, но все еще оставался слишком тоненьким и слабеньким, даже листочки еще не развернулись, так что я послал его к чертям собачьим и решил поспать.
* * *
Сабантуйчик удался на славу. По двадцатикомнатному пентхаусу С.С. Кейбла слонялось несколько сотен наиважнейших персон, которых развлекал маленький оркестрик из десяти музыкантов.Гул толпы все выше поднимался над звуками музыки, пока полностью не поглотил их, громкий смех, басовитое гудение и звон стаканов нарастали до тех пор, пока окончательно не заглушили оркестр. Теперь казалось, что его и вовсе нет. Сквозь прозрачную ткань просвечивали голые тела, вырезы на груди и плечах были донельзя откровенными. Прямо выставка-продажа человеческой кожи. Погладьте ее, почувствуйте ее бархатистость, ущипните, потяните, попробуйте на прочность. Запах свежих тел смешивался со стойкой вонью выгребной ямы, исходящей от всех сразу и ни от кого в отдельности. Никакого белья, попки и писки напоказ, сиськи по последнему крику моды вываливаются из вырезов, ресницы стыдливо опущены, губы влажные, взгляды томные. Полная противоположность смокингам и черным вечерним костюмам. Вооруженный нейтралитет, противостояние врагу, который владеет бесценной информацией и готов поделиться ею за возможность поближе изучить все эти прелести или потереться жаждущими удовлетворения гениталиями об упругие бедра. Маленькая пампушечка, с головы до ног увешанная бриллиантами, как раз пыталась выяснить, как один из агентов относится к подобного рода забавам.
— Я знала, что тебе не понравится, — сказала Шарон.
— Ну, все не так уж и плохо.
— Если только тебе по нраву вся эта секс-рутина.
— Больше тут ничем и не пахнет.
— Таков уж шоу-бизнес, ничего не поделаешь.
— Таков любой бизнес, киска. Когда мы сможем сбежать?
— А я-то думала, что любой, кто пожил в Европе, привык к подобного рода извращениям, — тихо рассмеялась она.
— Заокеанские жители по сравнению с нами — сущие младенцы. Нежные и неискушенные, — ответил я.
К нам подошла маленькая хорошенькая официантка с подносом, Шарон взяла предложенный стакан и протянула его мне:
— Что не так, Дог?
— Ничего. Все в порядке.
— Эти девицы снова бросают на тебя странные взгляды.
— Пошли они к черту.
— Что-то ты сегодня не в духе. — Она тронула меня за руку и улыбнулась. — Прости. Не стоило волочь тебя сюда силой.
— Никто не может заставить меня сделать что-нибудь силой, — рассмеялся я и легонько взъерошил ей волосы. — Просто много чего случилось. Дай мне прийти в себя, и все пойдет как по маслу.