Страница:
— Что мы можем сделать для вас, месье?
Я тоже не остался в долгу, так как владел языком Наполеона не хуже этого великого полководца:
— Мне необходим гардероб на все случаи жизни, при этом два костюма требуются немедленно. Времени для примерок у меня нет. Мои мерки есть у «Беттертон и Страусс» в Лондоне, и мистер Беттертон будет рад дать их вам в любое удобное для вас время, так что позвоните ему, пожалуйста, не откладывая дела в долгий ящик, все расходы за мой счет. Материал и покрой — по вашему усмотрению. Включите в заказ рубашки, галстуки, белье, носки, короче говоря, все то, что посчитаете нужным. — Я выписал чек и протянул его приемщику вместе с адресом Ли. — Все по высшему разряду, если возможно, а это покроет первоначальные расходы. Когда я смогу забрать два первых костюма?
Служащий даже не удосужился взглянуть на чек.
— Завтра, сэр. Как насчет полудня? — произнес он совершенно невозмутимым тоном.
— Прекрасно, — сказал я и, получив в ответ такой же легкий поклон, как и вначале, вышел на улицу.
Окончательно обескураженный подобным поворотом событий, Ли поплелся следом за мной.
Мы прошли чуть ли не полквартала, прежде чем мой друг снова обрел дар речи и подобрал нужные слова. Его скудный французский позволил уловить лишь суть разговора, и теперь Ли смотрел на меня с благоговейным трепетом.
— Как ты ухитрился провернуть такое, Дог? Никто не может даже надеяться забрать свой костюм у «Веллер-Фабрей» раньше чем через месяц. Да чтобы пошить самую обыкновенную рубашку требуется не меньше дюжины примерок, а потом еще раз десять надо лично зайти за заказом!
— Это просто игра, старина, а у меня нет времени на подобную чепуху.
— Ерунда какая-то! Ты разве не знаешь, что они не станут шить костюм даже для майора? Как-то отказали одному миллионеру, игроку в поло, и графу Стазову, потому что посчитали их недостаточно воспитанными. Ха!
— Но ты-то попал к ним, не так ли?
— Только после того, как за меня поручились два банкира, которым я оказывал кое-какие услуги. Добавь к этому мое должное смирение и униженное коленопреклонение перед великими мастерами. Однако и теперь я далек от того, чтобы числиться в их золотых списках, но мое фото появляется на страницах газет в нужное время, и я ничем не дискредитирую их продукцию. Но ты... ты же выглядишь как последний бомж, мокрый с головы до ног, мимоходом заглянул к ним, а они расстелили перед тобой красную дорожку!
— Просто в таких заведениях нюх на птиц высокого полета, малыш.
— Хреновина какая-то! — Дождь ударил с новой силой, и Ли вжал голову в плечи. — И куда мы теперь?
— К «Барни». Надо же запастись каким-нибудь готовым барахлом на сегодняшний вечер. Может, даже плащ прикуплю, если погода не улучшится.
— Хотел бы я понять, кто ты такой, Дог. — Ли бросил на меня тревожный взгляд исподтишка. — Честно говоря, я до сих пор считаю, что у тебя не все дома. Ты — ходячие неприятности.
— Не надо давать волю своему воображению, старина.
— Тогда зачем оставлять за собой след шириной с Гудзонский залив?
— А почему бы и нет?
— Потому что тебе есть что скрывать. И немало, — проговорил он. — Например, те деньги. — Ли замедлил шаг, остановился на мгновение и толкнул меня в нишу здания. — Ты говоришь на французском, как коренной парижанин. Сколько еще языков ты знаешь?
— Так, несколько, — пожал я плечами и посмотрел на друга с нескрываемым любопытством.
— Турецкий?
Я кивнул.
— Какой-нибудь из арабских?
Я снова кивнул и спросил:
— А в чем дело?
— В последнее время в газетах стало появляться кое-что интересное. Дог, тебе когда-нибудь приходилось слышать про наркотики?
Ли невольно отшатнулся, увидев каменное выражение моего лица.
— Даже думать об этом забудь, — отрезал я.
Ли сжал губы так, что они превратились в две белые тонкие полоски, но сдаваться не желал.
— Не может ведь человек пропасть из вида на столько лет вот так, без причины. И внезапно появиться снова, как это получилось с тобой. Я думал, что знаю тебя, Дог, и в давние военные времена, вероятно, так оно и было, но, клянусь своей задницей, теперь я абсолютно тебя не понимаю. Если говорить о загадках, ты — великолепный пример. Что произошло, Дог?
— Просто мы немного постарели, вот и все.
— Ладно, давай на этом и остановимся. Ты все еще тот самый парень, который не раз спасал мою задницу, это не забудешь. Меня и впрямь трясет от тебя, но что и говорить, гонка и в самом деле бешеная. А может, я просто такой же придурок, как и ты. Только не вини меня, если я вдруг помашу ручкой и исчезну. Такая жизнь не по мне, я совершенно к ней не готов. Шишку набить — дело нехитрое, только вот избавиться от нее трудновато. С тобой я снова начал постоянно оглядываться через плечо. Такое впечатление, что мы вернулись в прежние времена, и я опять в небесах за штурвалом «П-51Д», и солнце слепит мне глаза, а я пытаюсь разглядеть, что происходит вокруг.
— Вот и славно, продолжай в том же духе. Всегда смотри в оба, и голова останется цела.
— Именно так ты и сказал при нашей первой встрече, — передернул плечом Ли. — У меня прямо мурашки бегают, когда я слышу эту фразу, ведь тогда речь шла о войне.
— Вся наша жизнь — война, — ответил я ему.
Он поглядел мне в глаза, невольно вздрогнул, поднял воротник плаща и закутался поплотнее.
— Ладно, приятель, на этом и остановимся. У меня такое чувство, что ты не особо нуждаешься в моем присутствии, так что я сматываюсь. Чего я бегаю за тобой, как собачонка? Пойду-ка лучше на работу. Как насчет вечера, все в силе?
— Конечно. Я сгораю от нетерпения встретиться со всеми этими замечательными людьми.
— Постарайся выглядеть поприличнее, идет? Это важные персоны. Ты действительно решил прибарахлиться у «Барни»?
— Разве не там одеваются все достойные люди?
Ли ухмыльнулся, увидел приближающееся такси, выскочил на обочину и замахал рукой. Потом открыл дверцу, чтобы я мог сразу же заскочить в салон, не промокнув еще больше. Услышав, как я велю шоферу отвезти меня к «Барни», приятель со вздохом покачал головой.
Первый небоскреб в Нью-Йорке соорудили на Двадцать второй улице и назвали его Флатирон-Билдинг. Он представлял собой витиеватое треугольное здание, возвышающееся на южной стороне Двадцать второй, на пересечении Пятой авеню и Бродвея. Там он рос, свысока поглядывая на город, там он и простоял на протяжении двух последующих поколений, все так же наблюдая за мирской суетой. Со временем взгляд его утратил свое высокомерие, а стеклянные глаза погрустнели и потускнели от грязи и пыли, которые принесла с собой новая эра. Теперь здание выглядело тоскливо, имя его потерялось в прошедших десятилетиях, а история забылась, но первый небоскреб пережил столько нелегких лет, столько раз за годы его существования менялись вкусы и взгляды, что теперь он казался миниатюрной крепостью, неизвестно откуда взявшейся посреди муравейника.
На семнадцатом этаже, прямо в треугольном носу здания, находился офис Ала Де Веччио. Контора закрывалась на тройной запор, а дверь украшала позолоченная табличка с незамысловатой надписью «А.Д.В., инк.». Для простых посетителей смысл ее оставался весьма туманным, но в определенных кругах фирму эту очень хорошо знали и уважали. Две секретарши, чьи глаза были густо накрашены зелеными тенями, и престарелый мужчина, в давно вышедших из моды нарукавниках, тихонько работали в своих отдельчиках, заставленных новомодным оборудованием. Личный кабинет Ала находился на вершине треугольника, откуда он мог свысока наблюдать за призрачным городом, словно капитан корабля, ведущий свое судно сквозь дожди и туманы. Кофеварка располагалась на своем обычном месте и была готова в любой момент излить из своих недр ароматный напиток, холодильник, как и прежде, забит импортной салями и сырами всех сортов, а по правой стене, как и раньше, до самого верху карабкались полки, хранящие в себе фолианты со всевозможными математическими формулами, доступными пониманию разве что Эйнштейна. Интерьер дополняла пара кресел-качалок, добытая в Англии во время одной из военных операций. Долгие годы и многочисленные локти отполировали их ручки до блеска, изогнутые основания истончились от непрестанного пользования, но их чертовски нежное покачивание до сих пор не потеряло своего гипнотического действия. Целая вереница генералов обретала в этих креслах покой, и бесчисленное количество серьезных решений приходило в их головы, светлые и не очень, в равномерном непрерывном движении.
— Правда, ностальгический вид? — спросил меня Ал.
— Ты слишком поздно появился на свет, приятель.
— Тут ты прав, — ухмыльнулся он. — Кофе выпьешь?
— Нет, спасибо.
— Кусочек генуэзской колбаски? Прислали на той неделе. Чертовски острая. Несколько часов будешь изрыгать пламя.
— Нет уж, мне прошлого раза за глаза хватило. Больше не хочу.
— Ужасный запах, когда рыгаешь в кислородную маску, да?
— Просто мерзость. Не могу даже представить себе, как вы, генуэзцы, лопаете подобную дрянь.
— Зато вы, ирландцы, выросли на отварной говядине и капусте, плавающей вокруг развалившейся картошки. Плебейская еда.
— Это только когда год выдается урожайный.
— Значит, ты уже наелся до отвала, — сказал Ал.
— Рад, что вы провели в этой области исследование, капитан.
— О, ты всегда был моим любимым проектом. — Он подставил чашку под носик кофеварки, налил ее доверху, подсластил и вернулся в кресло-качалку. — Знаешь, маленький итальянишко из занюханного Дыркино-Пупыркино всегда очень интересовался, что заставило богатенького мальчика из большого поместья влезать в долги. В униформе мы все были вроде бы на одно лицо, но даже в армии ты ухитрялся отличаться от остальных.
— Болтай Емеля, твоя неделя, — сказал я. — Ну и как себя чувствует полный предрассудков малый из пентхауза, ступивший на родную землю?
— Великолепно! — расплылся он в улыбке. — Продолжаю травить раны тусующихся в округе старых банд. Люблю, грешным делом, когда на меня посматривают с завистью. Все считают, что я — мафиозо.
— Не пытался переубедить их?
— Не-а. Такая слава рождает особое уважение, особенно среди шпаны, а мне время от времени приходится пользоваться ее услугами.
— Стоит преступному синдикату хоть немного поумнеть, и тебе не сносить головы. Оторвут, как здрасте.
— Да они уже пытались. Однажды. Я и в их кругах заслужил отменную репутацию.
— И как, если не секрет?
— А легко, — хмыкнул он. — Воспользовался твоим именем.
— Неужто оно способно вызвать подобный фурор?
Ал задумчиво улыбнулся и начал копаться в прошлом.
— Ты сам удивишься, Дог. Они послали трех отъявленных головорезов, чтобы те порубили тебя на куски, и ни один не вернулся. Пропали, и все тут. Ни слуху, ни духу. Даже тел не нашли. Просто исчезли с лица земли, испарились, как будто и не было вовсе на свете таких людей. Но в течение трех дней с момента каждого исчезновения то чья-то вилла сгорит, то приключится несчастье с чьей-нибудь морской яхтой: возьми и утони ни с того ни с сего. Да, чуть не забыл того малого из Неаполя, которого накрыли парни из французского Сопротивления, яснее ясного доказавшие, что он воевал на стороне нацистов, и которого нашли повешенным на колокольне церкви, получившей от него немало денег.
— Что-то никак не пойму, о чем это ты, приятель, — округлил я глаза.
— Куда тебе! — В голосе Ала сквозил неприкрытый сарказм. — Скажем так, шарады — мой конек. Разве ты не пытаешься рискнуть и покинуть свое поле деятельности?
— Ал, у тебя воображение разыгралось.
Мой собеседник недвусмысленно кивнул, вперившись в меня своими буравчиками.
— Надеюсь, ты тоже им не обделен. Кто-то очень похожий на тебя неслабо наследил там. И здесь тоже. Ты — эхо, Дог, долгое и громкое. Почему не вернулся домой, как все остальные нормальные парни?
— Ненавижу, когда меня пинают, словно футбольный мячик, малыш.
— Да с твоими мозгами, старина, ты вполне способен подмять под себя всю эту шарашкину контору «Баррин индастриз».
— Все, чего я хочу, — это мои десять кусков, — сказал ему я.
Ал отрезал еще один кусок салями, очистил с него шкурку и вытащил из холодильника две холодные банки пива, открыл их и протянул мне одну.
— Уверен, что не хочешь генуэзской колбаски?
Я отрицательно покачал головой и принялся за пиво. Вкус был великолепный, прохладный напиток приятно покатился по горлу в желудок.
— Только отчет, старина, остальное оставь себе.
— Знаешь, в стародавние времена ты мне больше нравился. Теперь ты стал мерзким ублюдком, — сказал Ал.
Ему не было нужды вытаскивать бумаги и заглядывать в файлы. Все, что надо, хранилось в его главном компьютере — его собственной голове, все факты, события, все до мелочей. Дожевав салями, Ал на мгновение уставился в окно, а потом перевел свой взгляд на меня.
— Хочешь детального анализа?
— Нет, только твое мнение.
— Угу. Ладно. В общем, так, «Баррин индастриз» до сих пор не сдает своих позиций, хотя какой-то мерзавец из SEC успел запустить туда свои грязные лапки. Компания пользуется поддержкой правительства, имеет государственные контракты и помощь со стороны стародавних инвесторов, которые всегда считали твоего деда величайшим из всех живущих на земле коммерсантов. Но с другой стороны, фабрика стоит на краю пропасти. Оборудование давным-давно устарело и работает только потому, что в свое время твой старик настоял на том, чтобы закупить все самое лучшее. Был, правда, момент, когда «Баррин» могла взлететь на небывалую высоту. В то время как раз ввели контроль за загрязнением окружающей среды, и два весьма преуспевающих сотрудника разработали очень интересный побочный продукт производства, на поверку оказавшийся гораздо более ценным, чем основной. Но стоило этим двоим появиться на пороге с чем-то действительно потрясным, как твои милые родственники Альфред и Деннисон решили надуть изобретателей, присвоив себе их авторские права, и писали кипятком, когда те уволились, а через год умерли, унеся в могилу свой огромный секрет.
— И что это было?
— Ты все равно не поверишь.
— Попытайся убедить меня, вдруг получится.
— Так и быть, скажу. Антигравитационное устройство.
— Да ладно тебе, Ал, таких вещей не существует.
— Я же предупреждал, — с улыбкой откинулся тот в кресле. — Дог, я видел его собственными глазами. Маленький шарик, похожий на металлический, который остается там, куда ты его положишь. Или повесишь. На полу, в трех метрах над землей... где хочешь. Кинь его, и он будет лететь вечно. Останови, и мячик замрет на месте.
— Что ты говоришь!
— Вот черт, да ты просто бесчувственный урод. Ты хоть представляешь, что это означает?!
— Ясное дело.
— Тогда скажи хоть что-нибудь!
— Я рад, что они унесли свой секрет в могилу.
— Это открытие стоило миллиарды и триллионы, Дог.
— Фигня-мигня на постном масле. Правительство обязательно конфисковало бы его. Или кто-нибудь силой выбил бы из этих несчастных их тайну. Слава богу, у них хватило ума поступить так, а не иначе.
— Ты ведь не поверил ни одному моему слову?
— С чего ты взял?
— Потому что это не произвело на тебя абсолютно никакого впечатления.
— Ал, у меня и без гравитации забот полон рот, не хватает еще антигравитации. — Мой рот расплылся в улыбке. — Хотя, идея действительно чертовски интересная. Берешь, к примеру, девицу, и...
— Опять ты за свое!
— А что? Не нравится? Тогда вернемся к «Баррин индастриз».
Ал взглянул на меня, неодобрительно покачал головой и криво усмехнулся:
— "Баррин" — банкрот. Все имущество, которое имело хоть какую-то ценность, давно заложено-перезаложено, и теперь закладывать больше нечего. Осталось только подбирать объедки с барского стола, потому что крупные контракты им больше не по карману. Более-менее приличные товары превратились в недостижимую мечту, да и те контракты, которые они сумели выбить, находятся под угрозой срыва. Фабрика не имеет ни малейшей возможности уложиться во временные рамки. Плюс ко всему твои братцы втянули «Баррин» в одну аферу, которая непременно добьет их, и тогда стервятники накинутся на компанию и разорвут ее в клочья. Как говорят, прожуют и выплюнут, и даже косточек не останется.
— Что за стервятники, Ал?
— Слыхал когда-нибудь о некоем Кроссе Макмиллане?
Я глухо рассмеялся, вытряхнул сигарету из открытой пачки, валявшейся на столе, и прикурил.
— Конечно. Его отец с моим дедом были заклятыми врагами. Кросс появился на свет, когда его папаше перевалило за шестьдесят, и прослыл самым отъявленным мерзавцем в округе. Однажды этот сукин сын избил меня только за то, что я помог одной куколке донести пакеты до машины. Он был лет на восемь старше меня и ухлестывал за ней, вот и не хотел, чтобы кто-то влез между ними. Считал себя крутым.
— И ты подложил ему в машину хлопушку?
— Не-а. Просто однажды пробил камнем его дурацкую башку и удрал, только пятки сверкали. Кросс так и не смог догнать меня.
— Ну, дружок, считай, вместо тебя он догнал твоих кузенов. Он и есть самый большой стервятник. Теперь у него столько деньжищ, что он не знает, куда их девать, миллионами разбрасывается. Спит и видит, как заполучить «Баррин индастриз».
— И черт с ним. Пусть подавится.
— Но тогда ему достанутся и твои десять кусков.
— Хрен ему!
— Можешь не верить, если не хочешь. — Ал потянулся, отрезал себе еще один кусочек колбасы и с явным удовольствием откусил от него. — Поживем — увидим.
— Куда они делись, Ал?
— Деньги?
Я кивнул.
— Плохо ты знаешь своих братцев.
— Так расскажи мне. За этим я сюда и явился.
— Кто платит, тот и заказывает музыку. — Он проглотил очередной кусок, отрыгнул и запил все это дело пивом. — Но это, как ты выражаешься, все равно что вытаскивать скелеты из шкафов.
— Сам же сказал, что я плачу. Мне и музыку заказывать.
— Ладно, Дог, — сказал Ал. — Это твои похороны, тебе и решать.
— Цветов не надо, пожалуйста.
— Как скажешь. Значится так, если ты помнишь, все акции «Баррин» остались в семье... по крайней мере, это касается контрольного пакета.
— Пятьдесят семь процентов, — подсказал я ему.
— Точно. И согласно завещанию, ни твой драгоценнейший кузен Альфред, ни Деннисон не имеют права продать их.
— Верно.
— Каждому досталось по пятнадцать процентов, а остальное было поровну поделено между Ведой, Пэм и Люселлой. Старикан считал, что им надо иметь хоть что-то, чтобы они могли спокойно выбрать себе достойных мужей.
— Да уж, — состроил я кислую гримасу. — Знаю. Что ж, это им удалось. Всем, кроме Веды.
— Помнишь их?
— Даже слишком хорошо, дружище.
— Кто знает, мог и забыть. Они ведь намного старше тебя. Кстати, припоминаешь, каким пороком страдала Веда?
— Играла в кости?
— Что ты, Дог, с тех пор дамочка далеко ушла вперед. Сестрица Веда открыла для себя Лас-Вегас. Она связалась с какими-то молодцами из Нью-Йорка и несколькими умниками из Гаваны. Так и было, друг мой, и секс тут абсолютно ни при чем. Твоя чокнутая сестричка профукала все, что имела, и заложила все, что могла. Теперь проматывает проценты с той небольшой суммы, которую выиграла в самом начале, пока госпожа Удача еще улыбалась ей. Если бы не это, твоя двоюродная сестричка Веда давно бы ходила с протянутой рукой или раздвигала ноги за деньги.
— Глупая дамочка, — пробормотал я. — Да ее тело и гроша ломаного не стоит! Вряд ли нашлись бы охотники платить.
— Вот тут ты не прав. Ты слишком давно не видел ее, Дог. Я полагаю, что она смогла бы добиться определенного успеха на этом поприще. Морри Шапиро не раз оплачивал ее счета, да и Хамильтон тоже, тот, который связан с театрами. Эта дамочка знает, что делает. Настоящая проныра. И довольно хороша собой. Ума нет, но остальное все при ней. И я слышал, талантлива в этом деле как сам черт. Настоящая секс-машина... иметь ее — все равно что заполучить новенький антикварный автомобильчик. Стиль, прекрасное исполнение, цвет, только вот немного состарившаяся.
— Таким образом, остаются Пэм и Люселла.
— Об этих и говорить нечего. История стара как мир. Муж Пэм, Марвин Гейтс, дал втянуть себя в гигантскую аферу: пытался профинансировать одну весьма сомнительную операцию. Считай, по доброй воле засунул свою голову в петлю, а Пэм его вытащила. Заплатить за муженька или всю оставшуюся жизнь ездить к нему на свидания в тюрягу, другой альтернативы не было. Пэм выбрала первое, и взамен получила личного раба, который целует ее в задницу и предпочитает помалкивать, пока женушка не позволит ему высказать свое мнение. Она сама выбирает, где и когда муженек откроет свой ротик и что при этом произнесет. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.
— Вспоминая сексуальные предпочтения Пэм, я просто уверен, что понимаю, — сказал я. — А как насчет Люселлы?
— Слишком много шика. Но однажды она проснулась и увидела, что весь ее шик превратился в пшик. Ривьера, Париж и Рим остались лишь в воспоминаниях. Тот малый, за которого она вышла... как его там?
— Саймон.
— Ну да, Саймон... так вот, она пустила с молотка его пони для игры в поло, вслед за лошадками отправились гоночные автомобили. Саймон свалил в Мехико, получил там развод и женился на какой-то престарелой дамочке, а Люселле не осталось ничего, как только без конца разглядывать фото Ривьеры, Парижа и Рима.
— Грустная история.
— Так и есть, — вздохнул Ал. — Но весьма типичная. Кто сказал, что от нищеты до нищеты — три поколения?
— Какая-то весьма умная задница, — глубокомысленно покачал я головой.
— В общем и целом дело обстоит именно так, — продолжил Ал. — Альфред и Деннисон не в курсе всех эти перипетий. Они ведут дела в полной уверенности, что акции милых сестриц все еще у них на руках, и зорко следят за ними, чтобы при случае попытаться подмять их под себя. И ни один из братьев даже не пытается перекупить их... не то чтобы они не хотели... просто не могут, вот и все. Продать-то больше нечего. Ал и Денни оказались владельцами тридцати процентов пустоты, да еще этот Кросс Макмиллан сидит у них на хвосте. У него и так уже куча акций, которые он прибрал к рукам после смерти первоначальных инвесторов, и если дело дойдет до настоящей драки, то и остальные козыри окажутся у него.
— Может, и нет.
— Да ладно тебе, Дог! Твои славные кузины спустили все до последней акции, и нет никакого сомнения в том, что они разлетелись по всему свету. Теперь эти листочки не значат ровным счетом ничего, просто мусор, кусочки резаной бумаги, какой дурак станет принимать их всерьез?
— О, как знать, старина, как знать. Нельзя быть настолько самоуверенным.
Ал долго сверлил меня взглядом, у него даже морщины на лбу появились от усердия, с которым он пытался проникнуть в мои мысли. Видно, это ему все же удалось, потому что он в конце концов припечатал:
— Они у тебя.
— Почему бы и нет? — пожал я плечами. — Как ты сам выразился, это был просто мусор.
Ал снова одарил меня своим пристальным взглядом:
— Макмиллан тебя убьет.
Я оскалился в улыбке.
— Он хочет все, и «Баррин индастриз», и Мондо-Бич... все... И могилу твоего деда в придачу.
— Да пошел он к черту, этот Макмиллан!
— От него так легко не отделаться, Дог. Говорю же тебе, это стервятник. У него и деньги, и власть. Для него «Баррин индастриз» — всего лишь еще одна игрушка, с которой можно вволю позабавиться. Этот парень давно уже вышел на международный уровень. Он в состоянии купить все, что пожелает.
Я поглубже затянулся, с удовольствием вдохнув ароматный дым, забычковал сигарету и отправил окурок в пустую банку из-под пива.
— Почти все, Ал. Или ты и об этом знаешь?
— Да стоит тебе даже искоса взглянуть на его жену, и ты труп, дружище. ТРУП!
— А я и не собирался. Просто хотел сказать, что есть вещи, которые не купить.
— Ты совсем свихнулся, Дог. Эти двое без ума друг от друга. С самого первого дня своего знакомства.
— Да знаю я.
— Конечно, разницу в возрасте никуда не денешь. Но не такая уж она и большая, и даже черти в аду в курсе, что они по уши влюблены.
— Я вообще не это имел в виду! — не выдержал я.
— Что тогда?
— Ладно, забудь, ничего такого, что имело бы слишком большое значение в свете текущих событий.
Некоторое время мы сидели и молча раскачивались в креслах-качалках, разглядывая Бродвей за окном. К северу от Тридцать четвертой улицы черное грозовое облако начало заволакивать Эмпайр-Стейт-Билдинг.
— Дождь будет, — произнес я.
Впервые в жизни я наблюдал Ала Де Веччио в подобном состоянии. Он просто оцепенел от страха, а на лице читался неприкрытый ужас. Как будто он попал ногой в лисью нору, а та оказалась полной дерьма.
— Не стоило мне отвечать на твое письмо, — сказал он.
РАЗМЫШЛЕНИЯ. АЛ ДЕ ВЕЧЧИО
Кем же он стал? Тебе кажется, что за долгих четыре года войны ты узнал человека вдоль и поперек, а он появляется и перечеркивает все твои представления. И того парня, с которым ты лез под пули, больше не существует.
— Скажи, друг, ты ведь хотел полетать на «спите», разве не так?
Я тоже не остался в долгу, так как владел языком Наполеона не хуже этого великого полководца:
— Мне необходим гардероб на все случаи жизни, при этом два костюма требуются немедленно. Времени для примерок у меня нет. Мои мерки есть у «Беттертон и Страусс» в Лондоне, и мистер Беттертон будет рад дать их вам в любое удобное для вас время, так что позвоните ему, пожалуйста, не откладывая дела в долгий ящик, все расходы за мой счет. Материал и покрой — по вашему усмотрению. Включите в заказ рубашки, галстуки, белье, носки, короче говоря, все то, что посчитаете нужным. — Я выписал чек и протянул его приемщику вместе с адресом Ли. — Все по высшему разряду, если возможно, а это покроет первоначальные расходы. Когда я смогу забрать два первых костюма?
Служащий даже не удосужился взглянуть на чек.
— Завтра, сэр. Как насчет полудня? — произнес он совершенно невозмутимым тоном.
— Прекрасно, — сказал я и, получив в ответ такой же легкий поклон, как и вначале, вышел на улицу.
Окончательно обескураженный подобным поворотом событий, Ли поплелся следом за мной.
Мы прошли чуть ли не полквартала, прежде чем мой друг снова обрел дар речи и подобрал нужные слова. Его скудный французский позволил уловить лишь суть разговора, и теперь Ли смотрел на меня с благоговейным трепетом.
— Как ты ухитрился провернуть такое, Дог? Никто не может даже надеяться забрать свой костюм у «Веллер-Фабрей» раньше чем через месяц. Да чтобы пошить самую обыкновенную рубашку требуется не меньше дюжины примерок, а потом еще раз десять надо лично зайти за заказом!
— Это просто игра, старина, а у меня нет времени на подобную чепуху.
— Ерунда какая-то! Ты разве не знаешь, что они не станут шить костюм даже для майора? Как-то отказали одному миллионеру, игроку в поло, и графу Стазову, потому что посчитали их недостаточно воспитанными. Ха!
— Но ты-то попал к ним, не так ли?
— Только после того, как за меня поручились два банкира, которым я оказывал кое-какие услуги. Добавь к этому мое должное смирение и униженное коленопреклонение перед великими мастерами. Однако и теперь я далек от того, чтобы числиться в их золотых списках, но мое фото появляется на страницах газет в нужное время, и я ничем не дискредитирую их продукцию. Но ты... ты же выглядишь как последний бомж, мокрый с головы до ног, мимоходом заглянул к ним, а они расстелили перед тобой красную дорожку!
— Просто в таких заведениях нюх на птиц высокого полета, малыш.
— Хреновина какая-то! — Дождь ударил с новой силой, и Ли вжал голову в плечи. — И куда мы теперь?
— К «Барни». Надо же запастись каким-нибудь готовым барахлом на сегодняшний вечер. Может, даже плащ прикуплю, если погода не улучшится.
— Хотел бы я понять, кто ты такой, Дог. — Ли бросил на меня тревожный взгляд исподтишка. — Честно говоря, я до сих пор считаю, что у тебя не все дома. Ты — ходячие неприятности.
— Не надо давать волю своему воображению, старина.
— Тогда зачем оставлять за собой след шириной с Гудзонский залив?
— А почему бы и нет?
— Потому что тебе есть что скрывать. И немало, — проговорил он. — Например, те деньги. — Ли замедлил шаг, остановился на мгновение и толкнул меня в нишу здания. — Ты говоришь на французском, как коренной парижанин. Сколько еще языков ты знаешь?
— Так, несколько, — пожал я плечами и посмотрел на друга с нескрываемым любопытством.
— Турецкий?
Я кивнул.
— Какой-нибудь из арабских?
Я снова кивнул и спросил:
— А в чем дело?
— В последнее время в газетах стало появляться кое-что интересное. Дог, тебе когда-нибудь приходилось слышать про наркотики?
Ли невольно отшатнулся, увидев каменное выражение моего лица.
— Даже думать об этом забудь, — отрезал я.
Ли сжал губы так, что они превратились в две белые тонкие полоски, но сдаваться не желал.
— Не может ведь человек пропасть из вида на столько лет вот так, без причины. И внезапно появиться снова, как это получилось с тобой. Я думал, что знаю тебя, Дог, и в давние военные времена, вероятно, так оно и было, но, клянусь своей задницей, теперь я абсолютно тебя не понимаю. Если говорить о загадках, ты — великолепный пример. Что произошло, Дог?
— Просто мы немного постарели, вот и все.
— Ладно, давай на этом и остановимся. Ты все еще тот самый парень, который не раз спасал мою задницу, это не забудешь. Меня и впрямь трясет от тебя, но что и говорить, гонка и в самом деле бешеная. А может, я просто такой же придурок, как и ты. Только не вини меня, если я вдруг помашу ручкой и исчезну. Такая жизнь не по мне, я совершенно к ней не готов. Шишку набить — дело нехитрое, только вот избавиться от нее трудновато. С тобой я снова начал постоянно оглядываться через плечо. Такое впечатление, что мы вернулись в прежние времена, и я опять в небесах за штурвалом «П-51Д», и солнце слепит мне глаза, а я пытаюсь разглядеть, что происходит вокруг.
— Вот и славно, продолжай в том же духе. Всегда смотри в оба, и голова останется цела.
— Именно так ты и сказал при нашей первой встрече, — передернул плечом Ли. — У меня прямо мурашки бегают, когда я слышу эту фразу, ведь тогда речь шла о войне.
— Вся наша жизнь — война, — ответил я ему.
Он поглядел мне в глаза, невольно вздрогнул, поднял воротник плаща и закутался поплотнее.
— Ладно, приятель, на этом и остановимся. У меня такое чувство, что ты не особо нуждаешься в моем присутствии, так что я сматываюсь. Чего я бегаю за тобой, как собачонка? Пойду-ка лучше на работу. Как насчет вечера, все в силе?
— Конечно. Я сгораю от нетерпения встретиться со всеми этими замечательными людьми.
— Постарайся выглядеть поприличнее, идет? Это важные персоны. Ты действительно решил прибарахлиться у «Барни»?
— Разве не там одеваются все достойные люди?
Ли ухмыльнулся, увидел приближающееся такси, выскочил на обочину и замахал рукой. Потом открыл дверцу, чтобы я мог сразу же заскочить в салон, не промокнув еще больше. Услышав, как я велю шоферу отвезти меня к «Барни», приятель со вздохом покачал головой.
Первый небоскреб в Нью-Йорке соорудили на Двадцать второй улице и назвали его Флатирон-Билдинг. Он представлял собой витиеватое треугольное здание, возвышающееся на южной стороне Двадцать второй, на пересечении Пятой авеню и Бродвея. Там он рос, свысока поглядывая на город, там он и простоял на протяжении двух последующих поколений, все так же наблюдая за мирской суетой. Со временем взгляд его утратил свое высокомерие, а стеклянные глаза погрустнели и потускнели от грязи и пыли, которые принесла с собой новая эра. Теперь здание выглядело тоскливо, имя его потерялось в прошедших десятилетиях, а история забылась, но первый небоскреб пережил столько нелегких лет, столько раз за годы его существования менялись вкусы и взгляды, что теперь он казался миниатюрной крепостью, неизвестно откуда взявшейся посреди муравейника.
На семнадцатом этаже, прямо в треугольном носу здания, находился офис Ала Де Веччио. Контора закрывалась на тройной запор, а дверь украшала позолоченная табличка с незамысловатой надписью «А.Д.В., инк.». Для простых посетителей смысл ее оставался весьма туманным, но в определенных кругах фирму эту очень хорошо знали и уважали. Две секретарши, чьи глаза были густо накрашены зелеными тенями, и престарелый мужчина, в давно вышедших из моды нарукавниках, тихонько работали в своих отдельчиках, заставленных новомодным оборудованием. Личный кабинет Ала находился на вершине треугольника, откуда он мог свысока наблюдать за призрачным городом, словно капитан корабля, ведущий свое судно сквозь дожди и туманы. Кофеварка располагалась на своем обычном месте и была готова в любой момент излить из своих недр ароматный напиток, холодильник, как и прежде, забит импортной салями и сырами всех сортов, а по правой стене, как и раньше, до самого верху карабкались полки, хранящие в себе фолианты со всевозможными математическими формулами, доступными пониманию разве что Эйнштейна. Интерьер дополняла пара кресел-качалок, добытая в Англии во время одной из военных операций. Долгие годы и многочисленные локти отполировали их ручки до блеска, изогнутые основания истончились от непрестанного пользования, но их чертовски нежное покачивание до сих пор не потеряло своего гипнотического действия. Целая вереница генералов обретала в этих креслах покой, и бесчисленное количество серьезных решений приходило в их головы, светлые и не очень, в равномерном непрерывном движении.
— Правда, ностальгический вид? — спросил меня Ал.
— Ты слишком поздно появился на свет, приятель.
— Тут ты прав, — ухмыльнулся он. — Кофе выпьешь?
— Нет, спасибо.
— Кусочек генуэзской колбаски? Прислали на той неделе. Чертовски острая. Несколько часов будешь изрыгать пламя.
— Нет уж, мне прошлого раза за глаза хватило. Больше не хочу.
— Ужасный запах, когда рыгаешь в кислородную маску, да?
— Просто мерзость. Не могу даже представить себе, как вы, генуэзцы, лопаете подобную дрянь.
— Зато вы, ирландцы, выросли на отварной говядине и капусте, плавающей вокруг развалившейся картошки. Плебейская еда.
— Это только когда год выдается урожайный.
— Значит, ты уже наелся до отвала, — сказал Ал.
— Рад, что вы провели в этой области исследование, капитан.
— О, ты всегда был моим любимым проектом. — Он подставил чашку под носик кофеварки, налил ее доверху, подсластил и вернулся в кресло-качалку. — Знаешь, маленький итальянишко из занюханного Дыркино-Пупыркино всегда очень интересовался, что заставило богатенького мальчика из большого поместья влезать в долги. В униформе мы все были вроде бы на одно лицо, но даже в армии ты ухитрялся отличаться от остальных.
— Болтай Емеля, твоя неделя, — сказал я. — Ну и как себя чувствует полный предрассудков малый из пентхауза, ступивший на родную землю?
— Великолепно! — расплылся он в улыбке. — Продолжаю травить раны тусующихся в округе старых банд. Люблю, грешным делом, когда на меня посматривают с завистью. Все считают, что я — мафиозо.
— Не пытался переубедить их?
— Не-а. Такая слава рождает особое уважение, особенно среди шпаны, а мне время от времени приходится пользоваться ее услугами.
— Стоит преступному синдикату хоть немного поумнеть, и тебе не сносить головы. Оторвут, как здрасте.
— Да они уже пытались. Однажды. Я и в их кругах заслужил отменную репутацию.
— И как, если не секрет?
— А легко, — хмыкнул он. — Воспользовался твоим именем.
— Неужто оно способно вызвать подобный фурор?
Ал задумчиво улыбнулся и начал копаться в прошлом.
— Ты сам удивишься, Дог. Они послали трех отъявленных головорезов, чтобы те порубили тебя на куски, и ни один не вернулся. Пропали, и все тут. Ни слуху, ни духу. Даже тел не нашли. Просто исчезли с лица земли, испарились, как будто и не было вовсе на свете таких людей. Но в течение трех дней с момента каждого исчезновения то чья-то вилла сгорит, то приключится несчастье с чьей-нибудь морской яхтой: возьми и утони ни с того ни с сего. Да, чуть не забыл того малого из Неаполя, которого накрыли парни из французского Сопротивления, яснее ясного доказавшие, что он воевал на стороне нацистов, и которого нашли повешенным на колокольне церкви, получившей от него немало денег.
— Что-то никак не пойму, о чем это ты, приятель, — округлил я глаза.
— Куда тебе! — В голосе Ала сквозил неприкрытый сарказм. — Скажем так, шарады — мой конек. Разве ты не пытаешься рискнуть и покинуть свое поле деятельности?
— Ал, у тебя воображение разыгралось.
Мой собеседник недвусмысленно кивнул, вперившись в меня своими буравчиками.
— Надеюсь, ты тоже им не обделен. Кто-то очень похожий на тебя неслабо наследил там. И здесь тоже. Ты — эхо, Дог, долгое и громкое. Почему не вернулся домой, как все остальные нормальные парни?
— Ненавижу, когда меня пинают, словно футбольный мячик, малыш.
— Да с твоими мозгами, старина, ты вполне способен подмять под себя всю эту шарашкину контору «Баррин индастриз».
— Все, чего я хочу, — это мои десять кусков, — сказал ему я.
Ал отрезал еще один кусок салями, очистил с него шкурку и вытащил из холодильника две холодные банки пива, открыл их и протянул мне одну.
— Уверен, что не хочешь генуэзской колбаски?
Я отрицательно покачал головой и принялся за пиво. Вкус был великолепный, прохладный напиток приятно покатился по горлу в желудок.
— Только отчет, старина, остальное оставь себе.
— Знаешь, в стародавние времена ты мне больше нравился. Теперь ты стал мерзким ублюдком, — сказал Ал.
Ему не было нужды вытаскивать бумаги и заглядывать в файлы. Все, что надо, хранилось в его главном компьютере — его собственной голове, все факты, события, все до мелочей. Дожевав салями, Ал на мгновение уставился в окно, а потом перевел свой взгляд на меня.
— Хочешь детального анализа?
— Нет, только твое мнение.
— Угу. Ладно. В общем, так, «Баррин индастриз» до сих пор не сдает своих позиций, хотя какой-то мерзавец из SEC успел запустить туда свои грязные лапки. Компания пользуется поддержкой правительства, имеет государственные контракты и помощь со стороны стародавних инвесторов, которые всегда считали твоего деда величайшим из всех живущих на земле коммерсантов. Но с другой стороны, фабрика стоит на краю пропасти. Оборудование давным-давно устарело и работает только потому, что в свое время твой старик настоял на том, чтобы закупить все самое лучшее. Был, правда, момент, когда «Баррин» могла взлететь на небывалую высоту. В то время как раз ввели контроль за загрязнением окружающей среды, и два весьма преуспевающих сотрудника разработали очень интересный побочный продукт производства, на поверку оказавшийся гораздо более ценным, чем основной. Но стоило этим двоим появиться на пороге с чем-то действительно потрясным, как твои милые родственники Альфред и Деннисон решили надуть изобретателей, присвоив себе их авторские права, и писали кипятком, когда те уволились, а через год умерли, унеся в могилу свой огромный секрет.
— И что это было?
— Ты все равно не поверишь.
— Попытайся убедить меня, вдруг получится.
— Так и быть, скажу. Антигравитационное устройство.
— Да ладно тебе, Ал, таких вещей не существует.
— Я же предупреждал, — с улыбкой откинулся тот в кресле. — Дог, я видел его собственными глазами. Маленький шарик, похожий на металлический, который остается там, куда ты его положишь. Или повесишь. На полу, в трех метрах над землей... где хочешь. Кинь его, и он будет лететь вечно. Останови, и мячик замрет на месте.
— Что ты говоришь!
— Вот черт, да ты просто бесчувственный урод. Ты хоть представляешь, что это означает?!
— Ясное дело.
— Тогда скажи хоть что-нибудь!
— Я рад, что они унесли свой секрет в могилу.
— Это открытие стоило миллиарды и триллионы, Дог.
— Фигня-мигня на постном масле. Правительство обязательно конфисковало бы его. Или кто-нибудь силой выбил бы из этих несчастных их тайну. Слава богу, у них хватило ума поступить так, а не иначе.
— Ты ведь не поверил ни одному моему слову?
— С чего ты взял?
— Потому что это не произвело на тебя абсолютно никакого впечатления.
— Ал, у меня и без гравитации забот полон рот, не хватает еще антигравитации. — Мой рот расплылся в улыбке. — Хотя, идея действительно чертовски интересная. Берешь, к примеру, девицу, и...
— Опять ты за свое!
— А что? Не нравится? Тогда вернемся к «Баррин индастриз».
Ал взглянул на меня, неодобрительно покачал головой и криво усмехнулся:
— "Баррин" — банкрот. Все имущество, которое имело хоть какую-то ценность, давно заложено-перезаложено, и теперь закладывать больше нечего. Осталось только подбирать объедки с барского стола, потому что крупные контракты им больше не по карману. Более-менее приличные товары превратились в недостижимую мечту, да и те контракты, которые они сумели выбить, находятся под угрозой срыва. Фабрика не имеет ни малейшей возможности уложиться во временные рамки. Плюс ко всему твои братцы втянули «Баррин» в одну аферу, которая непременно добьет их, и тогда стервятники накинутся на компанию и разорвут ее в клочья. Как говорят, прожуют и выплюнут, и даже косточек не останется.
— Что за стервятники, Ал?
— Слыхал когда-нибудь о некоем Кроссе Макмиллане?
Я глухо рассмеялся, вытряхнул сигарету из открытой пачки, валявшейся на столе, и прикурил.
— Конечно. Его отец с моим дедом были заклятыми врагами. Кросс появился на свет, когда его папаше перевалило за шестьдесят, и прослыл самым отъявленным мерзавцем в округе. Однажды этот сукин сын избил меня только за то, что я помог одной куколке донести пакеты до машины. Он был лет на восемь старше меня и ухлестывал за ней, вот и не хотел, чтобы кто-то влез между ними. Считал себя крутым.
— И ты подложил ему в машину хлопушку?
— Не-а. Просто однажды пробил камнем его дурацкую башку и удрал, только пятки сверкали. Кросс так и не смог догнать меня.
— Ну, дружок, считай, вместо тебя он догнал твоих кузенов. Он и есть самый большой стервятник. Теперь у него столько деньжищ, что он не знает, куда их девать, миллионами разбрасывается. Спит и видит, как заполучить «Баррин индастриз».
— И черт с ним. Пусть подавится.
— Но тогда ему достанутся и твои десять кусков.
— Хрен ему!
— Можешь не верить, если не хочешь. — Ал потянулся, отрезал себе еще один кусочек колбасы и с явным удовольствием откусил от него. — Поживем — увидим.
— Куда они делись, Ал?
— Деньги?
Я кивнул.
— Плохо ты знаешь своих братцев.
— Так расскажи мне. За этим я сюда и явился.
— Кто платит, тот и заказывает музыку. — Он проглотил очередной кусок, отрыгнул и запил все это дело пивом. — Но это, как ты выражаешься, все равно что вытаскивать скелеты из шкафов.
— Сам же сказал, что я плачу. Мне и музыку заказывать.
— Ладно, Дог, — сказал Ал. — Это твои похороны, тебе и решать.
— Цветов не надо, пожалуйста.
— Как скажешь. Значится так, если ты помнишь, все акции «Баррин» остались в семье... по крайней мере, это касается контрольного пакета.
— Пятьдесят семь процентов, — подсказал я ему.
— Точно. И согласно завещанию, ни твой драгоценнейший кузен Альфред, ни Деннисон не имеют права продать их.
— Верно.
— Каждому досталось по пятнадцать процентов, а остальное было поровну поделено между Ведой, Пэм и Люселлой. Старикан считал, что им надо иметь хоть что-то, чтобы они могли спокойно выбрать себе достойных мужей.
— Да уж, — состроил я кислую гримасу. — Знаю. Что ж, это им удалось. Всем, кроме Веды.
— Помнишь их?
— Даже слишком хорошо, дружище.
— Кто знает, мог и забыть. Они ведь намного старше тебя. Кстати, припоминаешь, каким пороком страдала Веда?
— Играла в кости?
— Что ты, Дог, с тех пор дамочка далеко ушла вперед. Сестрица Веда открыла для себя Лас-Вегас. Она связалась с какими-то молодцами из Нью-Йорка и несколькими умниками из Гаваны. Так и было, друг мой, и секс тут абсолютно ни при чем. Твоя чокнутая сестричка профукала все, что имела, и заложила все, что могла. Теперь проматывает проценты с той небольшой суммы, которую выиграла в самом начале, пока госпожа Удача еще улыбалась ей. Если бы не это, твоя двоюродная сестричка Веда давно бы ходила с протянутой рукой или раздвигала ноги за деньги.
— Глупая дамочка, — пробормотал я. — Да ее тело и гроша ломаного не стоит! Вряд ли нашлись бы охотники платить.
— Вот тут ты не прав. Ты слишком давно не видел ее, Дог. Я полагаю, что она смогла бы добиться определенного успеха на этом поприще. Морри Шапиро не раз оплачивал ее счета, да и Хамильтон тоже, тот, который связан с театрами. Эта дамочка знает, что делает. Настоящая проныра. И довольно хороша собой. Ума нет, но остальное все при ней. И я слышал, талантлива в этом деле как сам черт. Настоящая секс-машина... иметь ее — все равно что заполучить новенький антикварный автомобильчик. Стиль, прекрасное исполнение, цвет, только вот немного состарившаяся.
— Таким образом, остаются Пэм и Люселла.
— Об этих и говорить нечего. История стара как мир. Муж Пэм, Марвин Гейтс, дал втянуть себя в гигантскую аферу: пытался профинансировать одну весьма сомнительную операцию. Считай, по доброй воле засунул свою голову в петлю, а Пэм его вытащила. Заплатить за муженька или всю оставшуюся жизнь ездить к нему на свидания в тюрягу, другой альтернативы не было. Пэм выбрала первое, и взамен получила личного раба, который целует ее в задницу и предпочитает помалкивать, пока женушка не позволит ему высказать свое мнение. Она сама выбирает, где и когда муженек откроет свой ротик и что при этом произнесет. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.
— Вспоминая сексуальные предпочтения Пэм, я просто уверен, что понимаю, — сказал я. — А как насчет Люселлы?
— Слишком много шика. Но однажды она проснулась и увидела, что весь ее шик превратился в пшик. Ривьера, Париж и Рим остались лишь в воспоминаниях. Тот малый, за которого она вышла... как его там?
— Саймон.
— Ну да, Саймон... так вот, она пустила с молотка его пони для игры в поло, вслед за лошадками отправились гоночные автомобили. Саймон свалил в Мехико, получил там развод и женился на какой-то престарелой дамочке, а Люселле не осталось ничего, как только без конца разглядывать фото Ривьеры, Парижа и Рима.
— Грустная история.
— Так и есть, — вздохнул Ал. — Но весьма типичная. Кто сказал, что от нищеты до нищеты — три поколения?
— Какая-то весьма умная задница, — глубокомысленно покачал я головой.
— В общем и целом дело обстоит именно так, — продолжил Ал. — Альфред и Деннисон не в курсе всех эти перипетий. Они ведут дела в полной уверенности, что акции милых сестриц все еще у них на руках, и зорко следят за ними, чтобы при случае попытаться подмять их под себя. И ни один из братьев даже не пытается перекупить их... не то чтобы они не хотели... просто не могут, вот и все. Продать-то больше нечего. Ал и Денни оказались владельцами тридцати процентов пустоты, да еще этот Кросс Макмиллан сидит у них на хвосте. У него и так уже куча акций, которые он прибрал к рукам после смерти первоначальных инвесторов, и если дело дойдет до настоящей драки, то и остальные козыри окажутся у него.
— Может, и нет.
— Да ладно тебе, Дог! Твои славные кузины спустили все до последней акции, и нет никакого сомнения в том, что они разлетелись по всему свету. Теперь эти листочки не значат ровным счетом ничего, просто мусор, кусочки резаной бумаги, какой дурак станет принимать их всерьез?
— О, как знать, старина, как знать. Нельзя быть настолько самоуверенным.
Ал долго сверлил меня взглядом, у него даже морщины на лбу появились от усердия, с которым он пытался проникнуть в мои мысли. Видно, это ему все же удалось, потому что он в конце концов припечатал:
— Они у тебя.
— Почему бы и нет? — пожал я плечами. — Как ты сам выразился, это был просто мусор.
Ал снова одарил меня своим пристальным взглядом:
— Макмиллан тебя убьет.
Я оскалился в улыбке.
— Он хочет все, и «Баррин индастриз», и Мондо-Бич... все... И могилу твоего деда в придачу.
— Да пошел он к черту, этот Макмиллан!
— От него так легко не отделаться, Дог. Говорю же тебе, это стервятник. У него и деньги, и власть. Для него «Баррин индастриз» — всего лишь еще одна игрушка, с которой можно вволю позабавиться. Этот парень давно уже вышел на международный уровень. Он в состоянии купить все, что пожелает.
Я поглубже затянулся, с удовольствием вдохнув ароматный дым, забычковал сигарету и отправил окурок в пустую банку из-под пива.
— Почти все, Ал. Или ты и об этом знаешь?
— Да стоит тебе даже искоса взглянуть на его жену, и ты труп, дружище. ТРУП!
— А я и не собирался. Просто хотел сказать, что есть вещи, которые не купить.
— Ты совсем свихнулся, Дог. Эти двое без ума друг от друга. С самого первого дня своего знакомства.
— Да знаю я.
— Конечно, разницу в возрасте никуда не денешь. Но не такая уж она и большая, и даже черти в аду в курсе, что они по уши влюблены.
— Я вообще не это имел в виду! — не выдержал я.
— Что тогда?
— Ладно, забудь, ничего такого, что имело бы слишком большое значение в свете текущих событий.
Некоторое время мы сидели и молча раскачивались в креслах-качалках, разглядывая Бродвей за окном. К северу от Тридцать четвертой улицы черное грозовое облако начало заволакивать Эмпайр-Стейт-Билдинг.
— Дождь будет, — произнес я.
Впервые в жизни я наблюдал Ала Де Веччио в подобном состоянии. Он просто оцепенел от страха, а на лице читался неприкрытый ужас. Как будто он попал ногой в лисью нору, а та оказалась полной дерьма.
— Не стоило мне отвечать на твое письмо, — сказал он.
РАЗМЫШЛЕНИЯ. АЛ ДЕ ВЕЧЧИО
Кем же он стал? Тебе кажется, что за долгих четыре года войны ты узнал человека вдоль и поперек, а он появляется и перечеркивает все твои представления. И того парня, с которым ты лез под пули, больше не существует.
— Скажи, друг, ты ведь хотел полетать на «спите», разве не так?