Раулю удалось собраться с силами и не показать своего разочарования. Он поднялся и поклонился девушке на европейский манер. Она протянула руку и легонько пожала его ладонь.
   — Мне жаль тебя, Шарон Касс, — сказал он.
   Она снова улыбнулась, а в глазах заплясали веселые искорки.
   — А мне жаль вас, Рауль, — забавлялась Шарон. — Вы знаете, что теряете, и у вас нет никакой возможности получить то, чего так хочется.
   — Это не совсем верно, моя дорогая.
   — Совсем верно, Рауль. Абсолютная правда, можешь не сомневаться. Я оторву тебе яйца прежде, чем ты успеешь дотронуться до меня. Годы в спортзале не прошли для меня даром, и, как я уже говорила, я знаю множество трюков... даже такие.
   Шарон подумала, что, хотя Раулю и предстоит пересмотреть все свои взгляды, ему все же удалось с честью выйти из положения. Сегодня ночью он заберется под шелковые простыни, крепко прижимая к себе какую-нибудь куколку, размышляя над тем, не сорвал ли кто-нибудь этот девственно-чистый бутон. В результате все выйдет совсем не так, как ему хотелось бы, и начиная с завтрашнего дня он начнет волноваться, и эта мысль накрепко засядет у него в голове. Тогда он снова начнет искать с ней встреч и опять проиграет, а потом начнется спад. Прямо как на графике доходов на стене позади стола С.С. Кейбла.
   — Ты и в самом деле могла бы оторвать ему яйца?
   Голос был немного странным, хрипловатым, с необычным акцентом, который Шарон никак не могла уловить, вроде как похож на бруклинский: половина слов намеренно проглатывается, а часть слогов как бы стирается. Она обернулась, чтобы поглядеть на его обладателя, и невольно улыбнулась, потому что мужчина этот совершенно не вписывался в собравшееся общество, но Шарон толком не поняла, отчего у нее сложилось такое впечатление. Однако девушка обладала аналитическим складом ума и не любила оставлять вопросы без ответов. Она постаралась сопоставить все факты и пришла к выводу, что, с одной стороны, он был слишком широк в плечах и груди, а с другой — носил слишком короткую прическу. Такую, которую принято называть «ёжик». Его черный костюм был абсолютно новым, с иголочки, но при этом оставлял ощущение, что попал в наш век из другой эпохи, как будто его обладателю известен только один стиль и ему абсолютно наплевать на мнение окружающей толпы. Отчего-то Шарон пришло в голову, что незнакомец похож на орла.
   И вдруг ей показалось, что она снова стоит перед зеркалом. Шарон почувствовала, как маленькие светлые волоски на ее руках встают дыбом, а в плечах начинается покалывание. Ее словно засосало в водоворот времени, и теперь она не воспринимала ни цвета, ни звуков. Не воспринимала и не понимала. Мышцы живота напряглись так, что к горлу подступила тошнота. Далеко-далеко в мозгу прозвучал знакомый голос: «У меня какое-то странное предчувствие».
   «Нет-нет, ерунда какая-то, детский лепет. Такого просто не может быть», — ответила она сама себе.
   — Так что? — спросил он.
   — Это было бы совсем нетрудно сделать.
   — Но ты выбрала другой способ раздавить парня. И преуспела в этом.
   — Не думала, что нас подслушивают.
   — Черт, малышка, да я бы не променял возможность подсмотреть эту сцену на все сокровища мира. Я даже завидовал этому парню, пока ты не дала ему пинка. Неужели все, что ты тут наговорила, — правда?
   — Чистая правда. — С губ Шарон сорвался забавный смешок.
   — Даже то, что ты — девственница?
   — Неужели это настолько невероятно?
   На этот раз парень усмехнулся и пожал плечами, чокаясь с ней стаканом.
   — Звучит как полное безумие, малышка, но это твоя игра, тебе в нее и играть.
   Шарон изумилась, увидев в его руке пиво. Как это он сумел раздобыть это пойло в хоромах Уолта Джентри? Подобный напиток Уолт закупал только для благотворительных вечеров.
   — А во что вы играете, мистер...
   — Келли. Но мое имя — это просто чудо. Меня зовут ДО-ГЕ-РОН, но всем больше по вкусу Дог. И я на них не обижаюсь.
   Значит, это все-таки случилось. Слишком быстро, слишком стремительно, она оказалась совершенно не готова. Это было все равно как если бы прямо перед тобой рванула бомба, а ты даже не успел заметить ее. Как если бы мир, такой тихий и спокойный минуту назад, закачался и задрожал до самого основания. Как если бы ты шел по песчаной тропинке, вокруг росли чудесные цветочки, и ты был счастлив насладиться этой красотой, и вдруг у тебя под ногами разверзлась пропасть и поглотила тебя. Выработанная годами самодисциплина и самоотверженность взяли верх раньше, чем девушка даже успела сообразить... годы борьбы с сексуальными домогательствами вооружили ее до зубов всякими уловками и словечками, и она инстинктивно чувствовала, когда и что надо предпринимать. Всю жизнь ее преследовала эта мысль... но она может и ошибаться. Всегда оставалась маленькая вероятность, что так оно и есть.
   Забудь об этом, легковерная блондиночка! Бывают же совпадения, да еще какие! А больше и припомнить-то нечего. Слишком много лет прошло с тех пор, и ты возвела вокруг его образа романтический ореол. Ты слишком долго цеплялась за дурацкую мечту, и вот теперь это начинает сказываться. Как это было два года назад, когда он оказался бразильцем с десятью детьми. И моряк с танкера «Эссо» был просто полным тезкой. Только вот ему уже стукнуло шестьдесят три, и у него имелись внуки. Настоящего Догерона Келли просто не существует на свете. Ты оставила его там, на железнодорожной станции, и он давно умер. Вся его семейка твердит об этом.
   — Так, значит, вас зовут Дог, но какую игру вы ведете, мистер Келли? У вас вид полицейского. Я права?
   — Это вряд ли, — покачал он головой. — Я — вольная птичка. Делаю то, что приносит выгоду и само плывет мне в руки. Моя специальность — общие проблемы, и я бы с удовольствием поглядел, как ты отрываешь яйца своему дружку.
   — Думаешь, у меня не хватит духу?
   Он поджал губы, с сомнением покачал головой и улыбнулся ей:
   — На самом деле это не так уж и трудно. В свое время я и сам решил подобным способом несколько проблем. Только вот это самая крайняя мера наказания.
   — За изнасилование? — тихо спросила она.
   — Брось, никому не придется насиловать тебя.
   — Теперь ты тоже в черном списке.
   — Да ты сама затеяла этот разговор, малышка! Я бы даже пальцем не пошевелил, чтобы тебя изнасиловать.
   — Да? А что бы ты стал делать?
   Он снова рассмеялся странным смехом, от которого по спине начинали бегать мурашки.
   — Черт, я люблю, когда все наоборот. Сам я слишком ленив для этого. Способный, с воображением, но очень ленивый. Половину времени провожу за пустыми разговорами.
   — Как насчет другой половины?
   — Это совсем другая история, которая совсем не годится для нежных ушек невинной девы, — сказал он.
   Она уже была готова ответить ему, но он подмигнул ей и отошел прочь, с удовольствием потягивая свое пиво. И ей отчего-то стало обидно. Конечно, Рауль Фучиа был прав. Она прекрасно знала, что делает, когда одевалась для этой вечеринки, подсознательно догадываясь о своих способностях, но и другие тоже знали это. Не было никакой необходимости вынуждать окружающих делать ей комплименты, говорить, как она прекрасна и хорошо сложена. Подобную чушь она выслушивала раз сто за вечер, но достаточно поглядеться в зеркало, чтобы самой убедиться в этом. Кроме того, реакция Рауля полностью удовлетворила ее тщеславие, но потом появился этот проклятый Дог и пошатнул сложившийся образ. Да он просто-напросто не оценил ее!
   Она взяла стакан, покрутила его в руках, попробовала и почувствовала, как губы расплываются в улыбке. Черт, дог, да-да, с маленькой буквы "д", сделал ее. Он и в самом деле не обратил на нее внимания. Но ведь она еще совсем не старая. Она права, она в самом расцвете, прекрасная, остроумная, способная, и она права.
   Шарон поняла, что попала в точку, и заулыбалась еще шире. Она слишком долго вращалась в изменчивом мире шоу-бизнеса, где суждения должны быть быстрыми, как молния, и правильными, если только ты хочешь выжить и добиться своего. Она отнесла его к поколению сорокалетних, но густые короткие волосы, лишь кое-где тронутые сединой, ввели ее в заблуждение. Это, да еще странное лицо без возраста, и мускулатура. Породистость. Дог Келли был самым что ни на есть настоящим хищником.
   И сейчас он на охоте. Она следила за ним через комнату и поняла, что он делает это бессознательно, на автопилоте. Женские взгляды бесцельно блуждали по залу, на мгновение задерживались на нем и снова обращались к своему занятию. Стоило ему приблизиться к небольшой группе мужчин, как те явно начинали нервничать, чувствовали себя не в своей тарелке, потому что они-то как раз отдавали себе отчет в его действиях и пытались прикрыться фальшивыми улыбочками. Шарон догадывалась, что они чувствуют себя так же, как и она сама. Парни не могли понять, что тут делает этот человек.
   Шарон сама не знала, почему в ее голове родился этот странный вопрос, но ей вдруг очень захотелось узнать, не носит ли Дог оружия.
   Как обычно, Дарси Тейлор взяла инициативу в свои руки. Эта с виду сладенькая милашка превращалась в дикую фурию, стоило рядом с ней пройти мужчине, которого она хотела. Она даже не дослушала то, о чем говорил ей Рауль, и, отвернувшись от него посередине очередной тирады, подхватила Дога под руку, взяла у него стакан, попробовала напиток и демонстративно сморщившись и передернув плечами, потащила его к французскому окну и вывела из комнаты. Да, Рауль, это явно не твой день. Шарон заранее посочувствовала той, кого он поведет сегодня к себе домой.
   — Развлекаешься, Шарон? — послышался над головой знакомый голос.
   Девушка поглядела вверх и улыбнулась:
   — Привет, Уолт.
   Уолтер Джентри Третий являлся образчиком холостяка-миллионера, который на унаследованные деньги создал для себя свой собственный мир и за чьим состоянием гонялся весь Голливуд. Главным отличием от ему подобных было то, что этот последний отпрыск легендарного клана Джентри удвоил свое состояние благодаря врожденному деловому чутью, которое он унаследовал наряду с аристократической внешностью и обворожительными манерами. Последние двадцать лет Уолт оставался недостижимой мечтой девушек из богатых семей, но никогда не утруждался связать себя брачными узами хотя бы с одной из них.
   — Вижу, ты познакомилась с Догом, — сказал Уолт.
   — Да, кто он такой?
   Он вытащил из золотого портсигара длинную тонкую сигарету, прикурил ее, с наслаждением затянулся и выпустил облако ароматного дыма.
   — Мы познакомились в армии. Нормальный парень. Проявил себя прирожденным убийцей. Что, производит впечатление?
   — Очень необычный тип, — уклончиво ответила Шарон. — А чем он занимается?
   Уолт улыбнулся и пожал плечами:
   — Я и сам не раз задавал себе этот вопрос, но никогда не спрашивал его напрямую. Однажды в Лондоне он водил меня в закрытый клуб, и там я видел его фото в футбольной форме. Похоже на то, что в колледже он был Истинным Американцем.
   — А выглядит как коп.
   — У меня такое впечатление, что он и этим тоже занимался. У него такие странные друзья. — Уолт взял стакан у проходящего мимо официанта и попробовал напиток. — Рад, что ты пришла, Шарон. Что-то мы давненько не виделись. И как это только С.С. выпустил тебя?
   Она увидела, что Уолт обнажил свои безупречные зубы, а на его лице появилось многозначительное выражение.
   — Мой босс держит меня на крючке своего предприятия и использует в качестве наживки. Как будто сам не знаешь.
   — Великолепная наживка! Вряд ли найдется такая рыба, которая сумеет устоять перед ней.
   — И не пытайся. Сам великий мастер осмотрел меня с ног до головы, прежде чем запустить в твой пруд.
   — И какую же добычу ты должна принести ему на этот раз?
   Уолт подозвал официанта, взял с подноса еще один стакан и протянул Шарон.
   — Спасибо, — кивнула она. — С.С. Кейбл спит и видит, как завлечь тебя в свои сети и сделать соавтором одного из своих проектов. Хочет вытрясти из тебя пять миллионов долларов, не меньше.
   — Как мило, — расхохотался он. — А ты, значит, червячок. Полагаю, от тебя ждут полной самоотверженности.
   — Так мне и сказали. Что ты ни за что на свете не откажешься от лакомого кусочка, и все такое. Если нарежут буханочку, ты обязательно возьмешь краюшечку.
   — Если только твой босс не знает... или не верит... что в данном случае буханочку никто никогда не резал, и не разрежет.
   — Ему говорили, но его мозг не в силах переварить такое, — сказала она.
   — Вы, полудевственницы, должно быть, изрядно веселитесь. Ты для меня — слишком большой кусочек, юная леди. Боюсь подавиться.
   — В прошлый раз мне показалось, что тебе понравилось.
   — О да! Тут ты права. Нервы, конечно, щекочет, но наслаждения — масса. Ты — прекрасная исполнительница. Если хочешь знать, никогда раньше у меня не было подобной ночи и последующего за ней дня. Но это твое отношение к делу сильно смахивает на многосерийный фильм. Не то чтобы я был не в состоянии оценить это. Все, о чем я могу думать, так это как было бы ужасно, если бы ты вдруг попала в аварию или что-то в этом духе. Все твои усилия по сохранению девственности пошли бы насмарку.
   — Если не веришь, можешь испытать меня на детекторе лжи, — сказала девушка.
   — Шарон, мне до чертиков хочется стать счастливцем. Как насчет сделки?
   — Какого рода?
   — Твоя невинность против моих пяти миллионов?
   — Уолт, ты просто чудо и мужчина хоть куда, но я все же думаю, что мне стоит продержаться чуточку подольше.
   — Старина С.С. выйдет из себя, стоит ему только услышать, что ты сорвала подобную сделку, ведь условие-то — тьфу!
   Шарон улыбнулась Уолту, а потом захохотала во весь голос.
   — Да он ни за какие коврижки не согласится поверить в такое! Ведь мне причитается пять процентов, и это только бонус.
   Джентри пришлось выдавить из себя смешок.
   — Знаешь, сладкая моя, я всегда получал то, что хотел. Стоило мне только бросить взгляд, и никто не мог устоять перед моими голубыми глазами. А если это каким-то чудом не срабатывало, в дело шли недорогие бриллианты. И только ты — исключение из правил. Ты просто невыносима, детка, но я готов на все, только бы снять тебя с крючка и дать тебе возможность беззаботно провести пару-другую месяцев, не оглядываясь на работу. Так что можешь сказать своему С.С. Кейблу, что дело в шляпе. Если хочешь, можешь даже сказать, что ты отдала мне самое драгоценное, что у тебя есть, а то подорвешь мою репутацию.
   — Какие условия?
   — Шарон... я слишком ленив, чтобы бороться за это. Или против этого. — Уолт бросил взгляд через комнату, туда, где, вальяжно привалившись к проему французского окна, поглядывая в туманную ночь, стоял Догерон Келли, абсолютно не обращая внимания на то, как Мона Мерриман трется о его плечо.
   — Берегись его, Шарон, — сказал он.
   — Почему, Уолт?
   Джентри отхлебнул из стакана и лениво откинул крышку золотого портсигара.
   — Он напоминает мне название одной книги. Не саму книгу, а ее заглавие.
   — Да?
   — "Зов естества", — ответил он.
* * *
   Она почувствовала, как все ее тело охватывает огнем, а ведь между ними была целая комната, полная народу. И только когда Шарон опустила взгляд, она увидела, что нервно крутит кольцо... на среднем пальце левой руки... куда его надевают при помолвке. Колечко было медное, со вставкой из обыкновенного бутылочного стекла, и каждый вечер ей приходилось отмывать палец от зеленого следа. Окружающие посмеивались над Шарон, пока та не объяснила, что это амулет, которому она обязана своей невероятной удачей, и от нее отстали. Все знали, что она далеко не сентиментальна и не суеверна. Кто-то назвал этот перстень кольцом девственности: его камень незрелый, зеленый, а когда он переменит свой цвет, то и хозяйка дозреет. Однако Шарон тоже не страдала отсутствием остроумия и умела своим ответом заткнуть рот любому. Слишком долго она вращалась среди подобных типов, чтобы позволить дать себя в обиду. Ее язычок был острее, чем алмаз, и всегда имелась большая опасность порезаться до крови. Больше никто не смел подшучивать над ее колечком.
   Мона Мерриман потащила его наружу. Дождь кончился, и окна домов на противоположной стороне улицы, едва видные сквозь туманную поволоку, превратились в мерцающие оранжевые овалы. Шарон поднялась и направилась в сторону Рауля Фучиа.
   — Мне надо выпить, — протянула она ему пустой стакан.

Глава 7

   — Грубая ты женщина, Мона Мерриман, — сказал я ей. — Почему бы тебе не добыть себе какую-нибудь знаменитость?
   — Я уже всех перебрала, дорогой мой. И ты кажешься мне самым лучшим.
   — Если закрыть глаза на то, что я — никто и звать меня — никак.
   — Не совсем так, Догерон. Я уже успела перекинуться парой словечек с твоим другом Ли Шеем. Он, знаешь ли, никогда не скрывает от меня ничего. То, что ты наследник «Баррин индастриз», делает тебя крайне интересным субъектом.
   — Наследник-то я наследник, Мона, но вовсе не престолонаследник. Я же говорил тебе, что ваш покорный слуга — позор семьи. Незаконнорожденный ублюдок.
   — И это тоже новость, — сладко улыбнулась она. — В конце концов, я всего лишь ведущая колонки светских сплетен.
   Я провел пальцем по овалу ее лица и ущипнул Мону за подбородок.
   — Малышка, ты же не хочешь, чтобы я съел тебя заживо, не так ли?
   — Весьма заманчивое предложение.
   — Я вовсе не это имел в виду.
   — А разве может быть иначе? — начала она подтрунивать надо мной.
   — Предположим, я расскажу всем и всякому, сколько тебе на самом деле лет.
   — Это невозможно! — продолжала веселиться Мона.
   — Спорим? — спросил я ее.
   Мона забеспокоилась, улыбочка начала потихоньку сползать с ее личика, завяла и исчезла вовсе.
   — Дай мне телефон и час времени, и я буду готов назвать дату, время и место твоего рождения, — заверил я ее.
   Она склонила голову набок и искоса взглянула на меня, не совсем уверенная в том, как следует вести себя со мной.
   — Я тебе не верю, — вымолвила она в конце концов.
   — Мона, погляди мне в глаза.
   — Я вижу.
   — Теперь ты знаешь. Эти игры известны мне лучше, чем всем твоим знакомым, вместе взятым, и я отменный игрок. Стоит тебе ущипнуть меня, и я откушу тебе голову.
   — Да ты и впрямь ублюдок!
   — Окружающие не перестают твердить мне об этом.
   — А ты и вправду рассказал бы всем, сколько мне лет... если бы сумел разнюхать?
   — Только попробуй уколоть меня, и узнаешь, малышка.
   — Ты такой интересный, Дог. И сколько же мне, по-твоему?
   — Навскидку?
   — Конечно.
   Я снова провел пальцами по ее лицу и обнаружил маленькие шрамики.
   — Двадцать один, — усмехнулся я.
   — У тебя еще одна попытка, но на этот раз давай по-настоящему.
   — Шестьдесят два, — произнес я.
   — Ты добавил мне целый год, грязный ублюдок. И если ты расскажешь хоть кому-нибудь, я задушу тебя.
   — Если меня будут спрашивать, скажу, что тебе нет и тридцати.
   — Вот черт! А ты мне по сердцу, чокнутый придурок. Теперь я собираюсь выведать все твои секреты, и на этот раз пожалеть придется тебе!
   — Да ладно, — отмахнулся я. — К чему так переутруждаться? Я и сам готов рассказать тебе все, что ты захочешь узнать.
   Мона Мерриман заглянула в свой полупустой стакан, несколько раз взболтала содержимое и встретилась со мной взглядом.
   — Тебе приходилось убивать?
   Я кивнул.
   — Хочешь поговорить об этом?
   — Нет никакой необходимости.
   — Но я-то еще живая. И ты прекрасно знаешь, что бы я с тобой сделала, будь на то моя воля.
   — Знаю, знаю, можешь не сомневаться. От вас, молодух, всегда проблемы. Подыщи себе кого-нибудь по возрасту.
   — Ладно, киллер ты наш. Теперь один маленький поцелуй, и пошли обратно.
   Ее губы легонько коснулись моих, но за этим движением почувствовалась сила тигра, и в каждом движении Моны сквозило неуемное желание. Одно нежное прикосновение, и груди налились, соски заострились, словно она испытала настоящий оргазм. Лет двадцать тому назад она была стоящей штучкой, да еще какой!
   Поэтому я взял ее за руку и поцеловал так, как она того хотела, но только один раз. В ответ она напряглась всем телом и одарила меня озорным ребяческим взглядом.
   — Хватит, Мона, — сказал я. — Между нами пропасть. Мы принадлежим разным поколениям.
   — Я хотела бы заманить тебя в эту пропасть.
   — Но ты не можешь. Так что будь умницей.
   — И почему мне так везет на ублюдков? — улыбнулась она. — Я собираюсь порвать вас на части, мистер Келли.
   — Многие пытались сделать это до тебя.
   — Эксперты?
   — Эксперты.
   — Вам только так кажется, мистер Келли. — Ее рука соскользнула с моего плеча, прошлась по моему телу и дотронулась до сокровенного места, а потом снова скользнула вверх и замерла. — По-моему, ты просто бесчувственный.
   — Да я бы так не сказал, куколка. Просто люблю сам выбирать время и место.
   — Пошли назад. Я хочу познакомить с тобой своих друзей.
   Уолт Джентри наблюдал за тем, как мы возвращаемся в алкогольный смрад комнаты, помахал рукой и, извинившись перед парочкой, с которой вел беседу, пошел в нашу сторону своей чудной вихляющей походкой. Он схватил меня за руку, энергично потряс ее и подмигнул Моне.
   — Как я рад, Дог! Давно не виделись.
   — И я, Уолт.
   — Мона уже навострила на тебя свои коготки?
   — Мог бы и подготовить меня к появлению этого зверя, Уолт, — ущипнула она его за руку. — Он как свежая струя в нашем затхлом болоте.
   — Это потому, что я — простой, ничем не примечательный человечек, — сказал я.
   — Насовсем вернулся? — поинтересовался Уолт.
   — Кто знает, всякое случается.
   — Неужто в Европе стало скучно?
   Я пожал плечами, пытаясь припомнить последние лет двадцать с небольшим:
   — То, что в одно время вызывает трепет, в следующий момент может превратиться в обыкновенную рутину. Может, я как лосось, который возвращается на нерест в те места, где появился на свет.
   — И умирает, — добавила Мона. — Они всегда умирают после нереста. Ты для этого вернулся домой, Дог?
   — Смерть не мой удел, мадам. По крайней мере, пока.
   — Вот и тема. Ты явился сюда, чтобы отнереститься.
   И кто же будет метать икру?
   Уолт захохотал и потрепал дамочку по плечу:
   — Мона, милая моя, неужели обязательно надо все сводить к сексу?
   — Это самая интересная сторона дела, мальчик мой. Мои читатели набрасываются на такой материал, как на горячие пирожки. Среди нас появился ужасно загадочный и вызывающий холостяк, так что нет ничего странного в том, что я сгораю от любопытства, — с улыбкой поглядела она на меня. — Но вы не ответили на мой вопрос, мистер Келли.
   — Я и сам пока не задумывался на эту тему.
   — И ни одно одинокое сердечко не ждет твоего чудесного возвращения?
   — Что-то не припоминаю ничего подобного. Большинство знакомых были рады, когда я свалил отсюда.
   Уолт помахал официантке — супермини-юбке с подносом в руках, взял для нас пару стаканов и сказал:
   — Не дай всей этой чепухе насчет его принадлежности к «Баррин индастриз» ввести тебя в заблуждение, Мона. Дог родился лет на сто позже, чем надо бы. В наши дни уже почти не осталось мест для любителей приключений и перемен. Да он был до смерти рад, что ему дали пинка под зад!
   — И кому принадлежала нога? — поинтересовался тихий голосок.
   Мы все разом оглянулись назад и приветственно кивнули изрядно подвыпившему лицу, принадлежавшему довольно крупному, если не сказать тучному мужчине.
   — Мона, Уолт... — поклонился он.
   — Дик Лаген, Дог Келли. Не думаю, что вы раньше встречались.
   Я протянул руку, и мужчина из вежливости подержал ее в своей ладони несколько секунд.
   — Я ваш постоянный читатель, мистер Лаген.
   — О, по крайней мере, хоть кто-то интересуется новостями с международным душком.
   — О моих опусах он так не высказывался, — пожаловалась ему Мона.
   Лаген улыбнулся и погладил усы:
   — Мона, милая моя, какие из нас соперники? Мои новостные репортажи привлекают его только потому, что в нем есть коммерческая жилка. Разве не так, мистер Келли?
   В голосе Лагена сквозила какая-то странная нотка, а глаза его пристально и изучающе смотрели на меня.
   — Деньги — неизбежное зло, и я всегда рад приобщиться к нему, даже если для этого приходится нарушить спокойствие, — ответил я.
   — Насколько я понял, вы вернулись, чтобы предъявить свои права на наследство.
   — Десять зеленых кусков, — рассмеялся я. — Как вам удалось о них разнюхать?
   Дик Лаген попробовал напиток, удовлетворенно почмокал языком и произнес:
   — Мои ранние исследования относятся ко времени расцвета «Баррин индастриз». Вы удивитесь, как много я знаю о вашей семье и ее благосостоянии.
   — Ну а я буду рад, если получу свои десять кусков. Никогда не был настоящим членом семьи.
   — Я так и понял. Однако в наши дни десяти тысяч долларов явно недостаточно, чтобы свить гнездышко. Планируете какие-нибудь инвестиции?
   — Черта с два! — ответил я. — Планирую промотать их. Деньги не имеют никакого смысла, пока ты не превратишь их во что-нибудь полезное или приятное.
   — Так думают только очень богатые люди, мистер Келли. — В голосе зазвучали те же странные нотки.
   — Вы даже представить себе не можете, насколько богатым может оказаться малый с десятью тысячами в кармане, — оскалил я в улыбке зубы, и мой собеседник ответил мне тем же.