Суренова Юлиана. Дорогой сновидений

   — Вот и хорошо, — Лигрен улыбнулся. Его голос звучал ровно и спокойно, смешиваясь с теплом лекарства, быстро разливающимся по телу.
   Потом лекарь повернулся к ребятишкам. Мальчики спали в дальнем, наиболее безопасном и теплом углу повозки. Их лица были безмятежны. Красные, чуть влажные губы приоткрылись в счастливых улыбках, дыхание было ровным и свободным.
   — Да они само здоровье! — воскликнул лекарь.
   — Это не они. Ты не туда смотришь. Вот мои мальчики, — она указала головой на свои руки, сложенные в колыбельку. Лекарство уже начинало действовать. Одурманенный настойкой из успокаивающих трав, голос женщины звучал сонливо, ее глаза, готовые в любой момент закрыться, уже были подернуты сонной поволокой, но душа, которую еще не охватил своей цепкой паутиной покой, продолжала трепетать, содрогаясь в ужасе предчувствия беды. — Но почему они спят, так долго спят?
   — Значит, так надо. Ты должна радоваться. Ведь дети растут во сне, и чем больше они спят, тем крепче и сильнее будут. И еще. Подумай о том, что, может быть, во сне с ними говорят боги. Возможно, небожители решили поделиться с твоими мальчиками знаниями, без которых те не смогут найти свой путь, идти по нему. Не мешай исполнению судьбы. Лучше засни. Засни и пожелай увидеть детей во сне.
   — Да, я хочу, — во власти дремы, женщина опустилась на одеяла, бормоча, — я хочу попасть в их сон. Тогда я смогу защитить их, если рядом опасность. Я уговорю их вернуться вместе со мной назад…
   Через несколько мгновений она уже крепко спала.
   — Что с ними? — глядя то на жену, то на детей спросил Лис.
   — Мальчики совершенно здоровы.
   — А Лина? — в его глазах поблескивали настороженные огоньки, через лоб пролегла глубокая морщина.
   — Пусть поспит, — посмотрев на свернувшуюся клубком женщину, уклончиво ответил лекарь. Затем он повернулся к Лису. — Как ты сам-то? Как себя чувствуешь? Может, что-то не так? Никаких странных ощущений или мыслей,
   — Не-ет… — поморщившись, неохотно проговорил воин. Он повел плечами: — Только… Мне как-то не по себе здесь…
   Прищурившись, Лигрен долго смотрел на караванщика. Его лицо посерьезнело, рука скользнула в карман, вынимая еще один флакончик со снадобьем, захваченный на всякий случай.
   — Выпей, Лис, — тихо проговорил он.
   — Нет, — караванщик замотал головой, поспешно отодвинулся от протянутой руки лекаря назад, словно в той был яд. — Я не могу! Мне скоро в дозор. Нет!
   — Пей.
   — Я ведь сказал: нет. Атен еще не оправился от болезни, Евсей валится с ног от усталости и волнения за судьбу брата. Я должен…
   — Ты должен послушаться меня. Пей, — он чуть ли не насильно влил в рот мужчины лекарство. Дождавшись, пока оно подействует и караванщик заснет, Лигрен вылез из повозки, старательно задернул полог.
   Несколько мгновений он стоял, держась за деревянный край и бессмысленно глядя прямо перед собой. На лбу выступила холодная испарина, губы нервно подрагивали.
   — Лигрен! — громкий голос, прозвучавший возле самого его уха, заставил лекаря, вздрогнув, повернуться. Перед ним стоял Евсей. — Хорошо, что я нашел тебя. Тут такая история… Кое-кто из родителей второй день не может разбудить своих детишек…
   — Сколько их?
   — Малышей? Трое. И Мати тоже спит… Выходит, четверо.
   Лекарь бросил через плечо взгляд назад, на повозку Лиса, пробормотав: — Шестеро…
   — Отчего это? Может быть, они заболели?
   — С детьми все в порядке, — не глядя на караванщика, проговорил Лигрен. — Они совершенно здоровы, просто крепко снят. И пусть спят. Так даже лучше. Особенно сейчас…
   — О чем ты? — Евсей смотрел на него, не понимая, что происходит.
   — О… — он собирался все рассказать, но прежде спросил: — Ты сказал, Мати тоже спит?
   — Да… Нет, — вздохнув, он махнул рукой, — не знаю. С одной стороны, странно все это. А с другой… С ней ведь священная волчица, которая защищает и ее тело, и душу…
   — Посмотри на меня.
   — Что?
   Лекарь заглянул на дно его глаз. И вздохнул с некоторым облегчением, не заметив следов болезни. "Нет. Евсей еще не отмечен. Глаза ясны и спокойны, вокруг зрачков нет синеватых кругов, красные прожилки не набухли, готовые лопнуть… Пока нет", — вновь помрачнев, напомнил он себе. Болезнь будет распространяться и дальше. И не пощадит никого.
   — Что происходит? — караванщик насторожился. Его пальцы сомкнулись на руке лекаря, приглушенный голос полнился тревогой.
   — Ничего, — он огляделся. Вокруг них начали собираться люди, глаза которых начали полнится волнением.
   — И, все же… — Евсей не собирался отступать, почувствовав что-то недоброе.
   — Хорошо, — тяжело вздохнув, проговорил Лигрен. — Идем со мной.
   — Куда?
   — К господину, — его сердце обливалось кровью при мысли о том, что ему придется тревожить покой бога солнца. Но иного выхода не было. Он не справился со своей работой. И не важно, что в этом не было его вины. Если кому и по силам побороть ужаснейшее из снежных поветрий — безумие — так это повелителю небес, сильнейшему из небожителей.
   Шамаш выслушал его молча, не переспрашивая и ничего не говоря. Все это время он смотрел на приглушенный пламень огненной лампы, лишь раз бросил взгляд на забившегося в угол Евсея, все сильнее и сильнее сжимавшегося от каждого нового слова, которое срывалось с губ лекаря. В глазах караванщика застыл ужас, когда он знал, что эта болезнь — верная смерть, которая скосит всех, кого коснулось ее крыло.
   — Лекарь, ты уверен в этом? — когда Лигрен умолк, спросил колдун.
   — Да.
   — Ты не мог ошибиться?
   — Это невозможно. Все знают признаки безумного поветрия, ибо они — знак смерти. Любой человек хотя бы раз в самом страшном сне видел их. И, потом, — продолжал он, не в силах остановиться, словно веря, что вместе с последним словом закончится жизнь, — если бы речь шла лишь об одном заболевшем… — он безнадежно качнул головой. — Я дал Лису и Лине успокоительное, достаточно крепкое, чтобы усыпить их. Но сон продлится лишь несколько часов. А потом…
   — Эта болезнь скоротечна, — отозвался из своего угла Евсей. — Уже к вечеру все мы будем больны… Там смерть станет избавлением.
   — Я всегда был уверен, что безумие не заразно, — опустив голову на грудь, проговорил колдун.
   — Это — еще как! Безумие — хворь пустыни. Оно внезапно и неизлечимо… Вот только… — лекарь чуть наклонил голову вперед, в сомнении. — Здесь такая странность. Мы ведь никого не встречали в дороге, и, значит, не могли заразиться от людей. Мы давно не охотились — выходит, болезнь пришла не с животными… Но не могла же она явиться из ниоткуда, свалившись как снег на голову!
   — Можно было бы предположить, что ее подхватили олени, а мы заразились от их мяса, — проговорил Евсей. — Но все животные живы и здоровы… Действительно, странно…
   — А если дело в змее? — Шамаш искал ответ так же, как и все остальные.
   — Нет, — качнул головой лекарь. — Тогда бы первым заболел Атен. Он бы не смог справиться с ядом и был бы уже мертв… Но даже если бы он выжил, стал переносчиком, первыми должны были заразиться те, кто был рядом с ним… — нет, конечно, он понимал, что богу не страшны людские болезни, но вот он сам… — Атен все это время не выходил из повозки. Мы тоже мало с кем общались… Нет, все происходит совсем не так, как должно было бы. Дети заснули и именно их родители больны. За исключением отца Мати… И, в то же время, сами ребятишки совершенно здоровы… Сплошные исключения! Ерунда какая-то! — его разум отказывался что-либо понимать. — И у нас нет времени на то, чтобы сейчас доискиваться до причины происходящего…
   — От этой болезни есть лекарство?
   — Нет, — в один голос ответили караванщики.
   — Единственное спасение — смерть. Мы обречены, — прошептал Евсей. Потом он взглянул богу солнца в глаза. — Господин, уходи сейчас. Запомни нас такими, какие мы есть. И…Прошу Тебя: возьми с собой рукописи, отдай их кому-нибудь на Своем пути. Пусть память о нас останется.
   — Перестань, — колдун поморщился. Не важно, человек он, бог или дух — Шамаш собирался бороться за жизнь друзей до конца. Несколько мгновений он раздумывал, дожидаясь, пока план действий сложится в стройный ряд, а затем принялся за его осуществление. — Идемте, — он первым выбрался из повозки.
   Снаружи его ждали караванщики, успевшие проснуться и, увидев знак беды, распознать его.
   — Расходитесь… — начал лекарь, который не просто не хотел, но боялся давать какие-либо объяснения.
   — Не надо, — спокойно возразил Шамаш. Он оглядел собравшихся. — Я так понимаю, вы знаете, что происходит?
   — Да… — переглянулись те. Они шли, чтобы расспросить лекаря, который подтвердил бы или опроверг их опасения. От бога они ждали иного — помощи, излечения — того, что был способен дать лишь Он.
   — Тогда принимаемся за дело, — его решительность рождала уверенность, что им не будет отказано в спасении. — Погасите все костры, все огненные лампы, все, где есть живой огонь… И еще. Сверните шатер. Пусть над нами будет открытое небо и свет поднимающегося солнца.
   Караванщики бросились исполнять приказ. Никто из них даже не осмелился спросить, зачем все это. К чему вопросы, когда они получили то, что им было нужно — действие, способное привести к спасению.
   Рядом с Шамашем остались лишь Евсей и Лигрен. Они думали, что, может быть, для них будет еще какое-нибудь поручение, особое, и оказались правы. Сначала повелитель небес повернулся к летописцу:
   — Нужно чтобы все были в одном месте. Но здесь, между повозками, слишком тесно.
   Караванщики переглянулись.
   — Раз мы снимаем шатер, в нашем распоряжении будет вся пустыня, — проговорил Евсей.
   — Тогда со стороны солнца. Собери всех. Ты слышишь — всех: и свободных, и рабов, и животных.
   — Да, Шамаш, — он уже хотел идти выполнять поручение, но замешкался, вспомнив: — А что с теми, кто спит? Детишки, Атен, Лис с Линой?
   — О них позаботится Лигрен. Ступай. Скажи мне, когда все будет готово, — затем он повернулся к лекарю. — Хозяина каравана разбудить будет не сложно. Но он еще слишком слаб, чтобы идти самостоятельно.
   — Мы перенесем его. А потом на снегу расстелим одеяла… Лиса с Линой я знаю, как разбудить. Раз есть снотворное, найдется и бодрящие. Но вот как быть с детьми…
   — Оставь их. Пусть спят. Они здоровы.
   — Но они могли заразиться…
   — Нет. Болезнь им не угрожает.
   Лекарь открыл уже рот, чтобы спросить: "Значит, для них опасно что-то другое? Что?" Но взгляд Шамаша остановил его.
   — Я… Я все сделаю, — и лекарь ушел.
   На какое-то время колдун остался один. Его брови сошлись на переносице, голова опустилась на грудь, взгляд приковала к себе покрытая снегом земля.
   Шамашу менее всего хотелось прибегать к силе. Но он понимал, что иначе нельзя. Лекарь не ошибся: караванщики были больны. Все, кроме шестерых спящих. Только у одних начало болезни было в прошлом, у других — в настоящем, а у третьих — в будущем. Но что есть время, когда оно способно лишь навредить, не помочь?
   Все происходившее могло показаться чередой случайных, никак не связанных друг с другом событий. Но так ли это?
   Сначала навет, заставивший хозяина каравана и его брата броситься в снежную пустыню, навстречу смерти, теперь болезнь… Случайное совпадение или нечто большее? Что если за всем этим стоит чья-то злая воля? Все ведь идет к тому, чтобы отнять у заснувших детей близких, чтобы им не к кому было возвращаться, чтобы ничто не звало их прочь из сна…
   Губы колдуна сжались до белизны. Он не мог разглядеть всей картины, когда основная ее часть была по иную сторону яви. И не было никакой возможности прояснить все прежде, чем действовать, когда любое даже самое незначительное промедление было подобно смерти.
   — Шамаш, все готово, — донесся до него голос Евсея.
   — Да, — не поворачиваясь, кивнул колдун. — Ступай к остальным. Я сейчас, — он мысленно подозвал золотых волков, дождался, пока звери подбегут к нему, остановятся рядом, подняв вверх морды, глядя на хозяина немного удивленным взглядом умных преданных глаз.
   "Что происходит?" — взволнованно поскуливая, спросила Шуллат.
   "Рядом опасность?" — все мускулы Хана были напряжены, шкура на загривке взъерошилась. Они были готовы в любой момент ринуться в бой, кем бы ни был враг.
   "Идите за мной".
   "Но в чем дело? — волчица нервно поглядывала на повозку, в которой она оставила свою маленькую хозяйку. Девочка была совсем одна. Кто защитит ее от беды, от которой спящая не сможет даже спрятаться… — Я не могу оставить Мати…"
   "В караване болезнь. Безумие. Пока девочка спит, опасность ей не угрожает".
   "Эта хворь нам не может быть страшна. В нашем сознании нет такого образа — безумие".
   "Несущие смерть для вас тоже не имеют образа, однако это не уменьшает их опасность".
   "Никто из братьев-охотников никогда не болел ничем подобным, — продолжала упрямиться волчица. — Шамаш, позволь мне остаться с девочкой".
   "Это не обычное поветрие. Оно вызвано магической силой".
   "Губитель! — в глаза волков вошла ярость, пасти приоткрылись, обнажая острые клыки, донеслось низкое, гулкое рычание. — Только Ему под силу такое!"
   "Я знаю, как исцелить людей".
   "Мы понимаем — они твои спутники. Но ты не должен подвергать себя опасности даже ради столь благородной цели", — не спуская с хозяина настороженного взгляда поблескивавших зеленым пламенем глаз, проговорил Хан.
   "Брат прав, — поддержала его Шуллат. — Мне очень жаль детей огня. Но, направив все силы против болезни, ты окажешься беззащитен, и враг…"
   "Довольно, — остановил ее Шамаш. — Если это Нергал, я — причина его ярости. И я не позволю, чтобы зло, направленное против меня, пало на тех, кто лишь по воле случая оказался рядом со мной на дороге жизни".
   Волки вновь переглянулись.
   "Мы будем рядом с тобой, — понимая, что им не удастся переубедить хозяина, они вынуждены были принять его выбор. — Пусть нам дано немногое, что можно было бы противопоставить могуществу грозного бога, но мы сделаем все, что в наших силах, чтобы защитить тебя".
   "Да, вы будете защищать. И не только меня — всех караванщиков. Но не от Нергала, а тех снежных тварей, которых может пригнать к нам сила".
   "Но…"
   "Если выбирать смерть, то во власти магии, а не под копытами диких оленей или укуса Несущей смерть… Обещайте мне, что выполните мое поручение".
   "Да", — волки опустили морды, и спустя мгновение, поджав хвосты, потрусили вслед за хозяином, не пытаясь ни возразить, ни как-то иначе выразить свое недовольство его решением. Они просто подчинились.
   Между тем колдун подошел к ждавшим его настороженно гудевшей толпой караванщикам, за спинами которых рабы придерживали оленей, тоже о чем-то переговариваясь между собой. Впрочем, даже не прислушиваясь к разговорам людей, было ясно, о чем все их мысли и слова.
   Шамаш оглядел их, спеша убедиться, что перед ним все.
   Лис и Лина, на которых еще продолжало действовать снотворное снадобье, стояли, покачиваясь из стороны в сторону. Рядом с ними был Лигрен, поддерживавший и следивший за состоянием тех, на ком болезнь сказалась сильнее всего.
   Атен сидел на расстеленном на снегу одеяле, опираясь на локти. Его глаза были прикрыты, словно он стыдился взглянуть вокруг, виня себя во всем происходившем. Евсей был рядом с ним, но даже не пытался переубедить брата, понимая, что все равно не сможет найти нужных слов. Летописец сознавал, что сейчас в силах сделать лишь одно — заметить, если рука караванщика потянется к ножу в мысли о самоубийстве и остановить ее прежде, чем она вонзит клинок в грудь.
   — Я могу что-нибудь сделать? — вперед несмело вышла Сати.
   — Нет, спасибо, — взглянув на нее, тихо произнес колдун. — Против болезни, вызванной магией, дар целительства бессилен. Но будь рядом. Возможно, твоя помощь пригодиться позже.
   Он бросил еще один взгляд на стоявших перед ним людей, отметив про себя, как быстро проблески безумия распространяются по их глазам.
   Все знали, что их ждало новое, великое чудо. Понимание этого удерживало их от отчаяния, которое гнало прочь в снега пустыни, ища среди них быструю смерть — избавление. Но то, что они увидели…
   Им показалось, что весь мир у них перед глазами заполнился светом, став чистым, юным, как на следующий миг после творения. В нем не было места тревогам, страхам, болезням, он не знал иной силы и власти, кроме слова тех, кто сотворил его. Души очистились. Глаза увлажнились слезами, в которых сгорела дымка, заставлявшая видеть мир не таким, каким он был на самом деле. Тела на миг онемели, лишаясь способности двигаться, чтобы обрести ее вновь, заново выучившись жить.
   Было такое чувство, что прошла целая вечность, прежде чем они вновь оказались в своем родном мире снежной пустыни. Впрочем, теперь даже он казался иным, чудесным, наполненным дыханием стихий, которые заставляли мерцать, переливаясь разными цветами, воздух. Полог снегов подрагивал, словно оживая, превращаясь в огромную сказочную птицу, которая готовилась взлететь в воздух. Вздох восторга сорвался с губ людей.
   Минул еще один миг и чудо, как ни пытались удержать его дух люди, мечтавшие остаться с ним, стать его частью, растворилось в чистом свете солнца безоблачного дня.
   Тяжело дыша, с трудом удерживаясь на ногах от страшной усталости, накатившей на него гигантской волной, колдун оглядел их вновь, заглядывая в глаза, чтобы убедиться в том, что ему удалось разорвать цепи враждебного заклинания, сжечь тонкие нити чужой силы, возвращая людям здоровье — веру в то, что с ними все в порядке.
   — Спасибо! — со всех сторон неслись слова благодарности, но он уже ничего не слышал. В ушах клокотало и чавкало, голова кружилась, перед глазами все плыло. От слабости мутило. Сжав веки, с силой стиснув зубы, он замер, пробуя перебороть усталость. Однако на этот раз она оказалась сильнее его.
   — Шамаш! — к нему подскочил Лигрен, озабочено взглянул на бледное, бескровное лицо повелителя небес, качнул головой: — Пойдем, я отведу Тебя в повозку, — и, взяв за безвольно висевшую руку, он повлек его за собой. — Позволь теперь нам позаботиться о Тебе. Позволь хоть так отблагодарить Тебя за все, что Ты для нас делаешь.
   Колдун не сопротивлялся. Он чувствовал себя выжатым без остатка, практически ослепшим и оглохшим. Каждое движение отдавалось во всем теле болью, в которой безвозвратно тонули любые мысли, приходившие в голову.
   — Мы не должны были позволять Ему… — пробормотал Атен, глядя вслед сгорбившемуся, с трудом передвигавшему ноги Шамаша.
   — Кто мы такие, чтобы спорить с богом? — тяжело вздохнув, проговорил Евсей. И, все же, хоть в его словах и была правда, караванщик понимал, что истина совсем в другом: перед лицом безумия, которое пугало более чем все смерти мироздания, никому из них просто не пришло в голову задуматься, чего будет стоить небожителю их спасение.
   Это понимали все и потому радость счастливого избавления омрачилась.
   А затем вдруг до их слуха донесся какой-то гул. Земля затрепетала.
   — Что это? — караванщики закрутили головами вокруг, ища источник надвигающейся опасности.
   — Смотрите! — воскликнул кто-то из дозорных. И вмиг все взоры обратились к горизонту, возле которого вздымался стеной снег, летя огромным комом прямо в их сторону.
   — Дикие олени!
   — Они, наверно, кочуют…
   — И мы оказались на их пути!
   Да, беда не приходит одна. И за спасение нужно платить. Это понятно. И, все же, никто не ждал, что расплачиваться придется столь быстро…
   — Так, — Атен поднялся, опираясь на плечо брата. Он преобразился, вновь став хозяином каравана, который обязан заботиться о безопасности своих людей. Его спутники еще не успели до конца прийти в себя, осмыслить происходящее, а он уже отдавал приказы: — Женщины, быстрее возвращайтесь в повозки. Бегом! Позаботьтесь о детях! — и те, очнувшись от оцепенения, подхватили малышей на руки, спеша унести их под хоть какую-никакую защиту. — Хорошо что мы лишь сняли шатер, но сохранили круг, — пробормотал он, прежде чем продолжать: — Пусть рабы уведут наших животных в центр, крепко привяжут и не отходят от них ни на шаг. Не дай боги они убегут вместе со стадом. Без оленей мы не сможем продолжать путь. Все остальные берите факелы…
   — Костры погашены, — напомнил ему кто-то, — нам понадобится время, чтобы вновь разжечь огонь…
   — А его у нас нет, — отрезал нахмурившийся хозяин каравана. — Ладно, попробуем обойтись тем, что есть. Берите щупы, копья… Попробуем отогнать оленей…
   — Торговец, — окликнул его колдун, вернувшийся назад, к караванщикам.
   — Ты что?! - набросился Атен на Лигрена. — Ты в своем уме? Уводи Его, быстро!
   — Я не могу идти против воли… — начал оправдываться лекарь, но умолк, так ничего и не успев сказать.
   — Постой, торговец, — голос Шамаша звучал тихо, хрипло, срываясь в сип. — Вы не готовы противостоять стаду…
   — Мы должны! — глаза Атена горели решимостью. — От этого зависит наша жизнь!
   Колдун с силой стиснул зубы. Ему было тяжело говорить. Мысленно он подозвал к себе волков.
   "Вы хотели помочь…"
   "Да! Что мы можем сделать?"
   "Сюда несутся дикие олени. Отведите их в сторону от каравана".
   Те даже не спросили, как они смогут сделать это, вдвоем против целого стада. Едва получив команду, они сорвались с места, заскользив по снегам пустыни навстречу опасности, готовые сделать все, что нужно, не важно как, безразлично, какой ценой.
   — Они не сумеют остановить оленей вдвоем, — проговорил Атен. В его глазах было беспокойство. Люди не должны были позволять священным волкам рисковать своими жизнями ради них. Да и Шамаш… Конечно, Он — великий бог, повелитель небес, но золотые волки принадлежат не Ему, а Его божественной супруге — госпоже Айе. И как сильно Она ни любит Шамаша, Ей может не понравиться, что Он посылает на смерть Ее слуг…
   — Не вдвоем, — прервал его размышления голос небожителя, который вглядывался в снега пустыни.
   Пальцы колдуна что было сил сжались в кулаки, глаза прищурились, превратившись в две тонкие щели, за которыми пряталась бездна, серые, потрескавшиеся губы что-то зашептали. И каждое новое слово удваивало число огненных волков. Еще несколько мгновений — и вот уже по снегу множеством ярких солнечных бликов неслась волчья стая.
   Застонав, колдун пошатнулся и, наверное упал бы, если бы Лигрен и Евсей не подхватили его под руки, удерживая на ногах.
   — Это все, чем я сейчас могу вам помочь… — чуть слышно прошептал Шамаш. И, все же, из последних сил он удерживал сознание.
   — Асанти, — позвал он стоявшую рядом, ожидая приказаний, караванщицу.
   — Я здесь, господин! — тотчас откликнулась та.
   — Помоги тем, кого поранят олени… — глаза колдуна закрылись, голова опустилась на грудь.
   — Уводите Его! Быстрее! — а в следующее мгновение хозяин каравана уже повернулся в сторону надвигавшейся опасности, которая поглотила все его внимание.
   Брови Атена сошлись, губы плотно сжались. Дар предчувствия пробудился ото сна, захватил его в свой водоворот, чтобы в последние мгновения перед приходом будущего показать его, давая возможность если не изменить течение, то повернуть в наиболее безопасное для каравана русло…
   …Хозяин каравана на миг замер, закрыв глаза, пытаясь унять бешеный стук сердца, грозившего вырваться наружу. Он заставил себя несколько раз глубоко вдохнуть прохладный воздух, выдыхая его медленно, с глуховатым посвистом. Затем, наклонившись, он зачерпнул пригоршню снега, протер им лицо и только потом огляделся вокруг.
   Все произошедшее заняло несколько мгновений, которые в разуме, душе растянулись на часы.
   Это было огромное стадо. И не важно, что дикие олени низкорослы. Их длинные ветвистые рога и острые, твердые как камень копыта были куда более грозным оружием, чем то, которым наделили боги их выросших в неволе братьев.
   Если бы волки не отклонили бег оленей в сторону, от каравана не осталось бы и следа. Животные просто смели бы все, оказавшееся на их пути, растоптали женщин и детей, подняли на рога вставших на защиту своих семей мужчин. А так… Так они задели караван лишь самым краем. Впрочем, и этот удар был ощутимым…
   — Атен, — к нему подошел Лис, на щеке которого была глубокая кривая царапина, из которой все еще сочилась кровь. — Жилые повозки все, хвала господину Шамашу, целы. Но одна хозяйственная превратилась в кучу мусора. Ее не починить, так что придется бросить…
   — Да что повозки! Как люди? Все живы?
   — Все, — кивнул тот. Разумеется, воин в первую очередь заговорил бы о погибших, если б таковые были. — Некоторым серьезно досталось, но это ничего.
   — Лигрен берется их исцелить?
   — Сати поможет им быстрее, — хмыкнул караванщик. — У девочки действительно великий дар. Под ее тоненькими пальчиками раны, сколь бы тяжелые они ни были, заживают просто на глазах.
   — Превосходно, — как же здорово иметь в караване целительницу! Наделенных этим даром не было с древних времен. И вот теперь все возвращается. — "Тяжело жить во время легенд, — проговорил он, повторяя слова летописцев, которые стали понятны лишь теперь. — Но нет для смертного выше доли…"
   — Не жалей, Атен. Эта жизнь стоит того, чтобы за нее умереть, — воин поднес к раненой щеке льдинку, стремясь остудить жар жжения.
   — Ты с таким восторгом говорил об искусстве целительницы, — глядя на него, хозяин каравана прищурился, — что же сам медлишь, не идешь к ней? Ведь может остаться шрам.
   — А, ерунда, — Лис махнул рукой, — нечего расходовать силу по пустякам, особенно когда она нужна другим. Помнишь, что говорил повелитель? "Шрамы не уродуют тело, они лишь напоминают об испытаниях, через которые пришлось пройти". А я хочу, чтобы у меня осталась память об этом дне, — лицо помощника посерьезнело, через лоб пролегла морщина.