Суренова Юлиана. Дорогой сновидений

   "Да будет так…"
   …Воздушные тропы, на которые ступил бог солнца, дабы сократить путь возвращения к каравану, быстро донесли их до цели.
   Повозки были построены в круг, находясь под защитой толстого кожаного купола. Рядом стояли дозорные, которые, едва заметив повелителя небес, тотчас бросились к нему.
   — Господин… — они с тревогой смотрели на бледное, совершенно бескровное лицо Шамаша, священного волка, беспомощно повисшего на руках небожителя.
   — Мы поможем… — Вал хотел забрать у бога солнца тяжелое тело раненого животного, но тот не позволил:
   — Это моя ноша.
   Не повторяя попыток, караванщики пошли с ним рядом, отодвинули полог шатра, пропуская под купол.
   — Хозяева каравана еще не вернулись?
   — Нет, Шамаш, — прозвучало в ответ.
   — Позови меня, когда они появятся, — отодвинув плечом полог повозки, он осторожно положил волка на мягкие меховые одеяла, укрыв шкурой оленя, сел рядом.
   Не спуская с четвероногого друга взгляда полных грусти и боли глаз, он ласково поглаживал его по голове, начесывал лоб. Чувствуя, что волк продолжает дрожать от холода, колдун призвал на помощь всю свою магическую силу, спеша согреть с ее помощью зверя. И уже через несколько мгновений в повозке стало так жарко, что на лбу Шамаша выступили капельки пота.
   Тепло принесло облегчение раненому. Глубоко вздохнув, он, тихо поскуливая, вытянулся, чуть приоткрыл рыжий глаз, чтобы взглянуть на хозяина.
   "Ты грустишь… Тебе больно видеть меня таким… Я не хочу причинять тебе боль!"
   "Если так, выживи. Пожалуйста!"
   "Я постараюсь. Твое тепло и забота дают мне силы… Шамаш…"
   "Да, друг?"
   "Я никогда не говорил с тобой об этом прежде… Мне казалось, что это не важно для тебя. Но теперь я понял, что ошибался. Мне следовало все рассказать…"
   "Потом. Сейчас главное, чтобы ты выздоровел. Все остальное подождет…"
   Волк какое-то время молчал, отдыхая, но потом вновь вернулся к разговору, словно было нечто, не позволявшее оставить его незаконченным:
   "Ты знаешь, что я храню в себе память предков. В ней есть и то, что ты должен узнать: дракон, который принес тебя в наш мир, он не погиб…"
   "Что ты сказал?" — колдун резко вскинул голову.
   "Он жив, Шамаш…"
   "Но это невозможно! — растерянно пробормотал тот. — Я не чувствую его… И… Если это так, почему он не нашел меня?"
   "Не знаю. Моим родителям была не ведома его судьба, им было дано увидеть лишь миг".
   "Он не простит меня… Я повел его на смерть, когда мне была нужна его помощь, а едва необходимость в ней отпала, бросил, забыл, сразу уверовав в его смерть, даже не пробовал найти его, узнать судьбу…" — он тяжело вздохнул, потерянно качнул головой.
   "Хозяин! — волк смотрел на него с осуждением. — Рассказывая, я надеялся, что тебе станет легче, что вина не будет более сжигать твою душу своим немилосердным огнем. Но ты перевернул все с лап на спину!"
   "Ладно, Хан, не будем об этом…"
   "Как хочешь", — волк опустил голову на меховую подстилку, закрывая глаза.
   Колдун сидел с ним рядом, хотя мысли его были далеко. Широко открытые мерцавшие ночными звездами глаза не видели ничего, кроме стоявшего прямо перед ними образа дракона. Его губы плотно сжались. "Я найду тебя! Найду, что бы мне это ни стоило! Прости, но я не могу отправиться на поиски прямо сейчас. Сначала мне нужно позаботиться о тех, кто рядом и нуждается в моей помощи прямо сейчас. Но потом… Надеюсь, тогда еще не будет слишком поздно. Прости!" — как бы ему хотелось, чтобы дракон услышал его, понял…
   — Господин… — в повозку несмело заглянул Вал. — Хозяин каравана…
   — Да, — Шамаш двинулся к краю повозки, но затем вдруг остановился, обернулся к волку, замер в нерешительности.
   Хан вновь открыл рыжий глаз:
   "Иди. Ему ты нужнее…"
   "Я сейчас вернусь", — колдун выскользнул из повозки.
   Оказавшись снаружи, он огляделся. Атен и Евсей как раз въезжали под шатер.
   Видя, что хозяин каравана с трудом держится в седле, склонившись к самой шее оленя, дозорные поспешили к нему, стремясь помочь спуститься наземь и узнать, что случилось.
   — Торговец… — Шамаш быстро подошел к нему, повисшему на руках поддерживавших его с двух сторон мужчин.
   — Все в порядке, господин, — тихо, сипло дыша, прошептал Атен, с трудом шевеля сухими, потрескавшимися губами, в уголках которых черными каплями запеклась кровь. — Это просто усталость… Как-то вдруг сразу навалилась… — он виновато взглянул на небожителя, прося простить за минутную слабость.
   Колдун пару мгновений, нахмурившись, смотрел на него, затем, недовольно качнув головой, повернулся к Евсею:
   — Отнесите его в мою повозку.
   Тот кивнул. В глазах летописца был страх, когда даже самая робкая и недолговечная мысль о том, что случится, если брат умрет, заставляла в ужасе трепетать душу, сжимая сердце в ледяных объятьях ужаса.
   "Это его караван! Он собрал всех нас вместе, он вел нас столько лет по пути, который в наших сердцах, душах нераздельно связан с его дорогой… Нет! Он не должен умереть! Этого просто не может случиться! — он с мольбой смотрел на повелителя небес. — Ты величайший из богов! Помоги ему! Он достоин Твоей помощи! Я… Если нужно, чтобы кто-то покинул этот мир, пусть вестники смерти придут ко мне. Пусть умру я, но не он!"
   — Я сделаю все, что могу, — встретившись с ним взглядом, проговорил колдун. Его не надо было просить об этом, когда жизнь караванщиков он ценил куда больше своей.
   — Шамаш… — к ним, запыхавшись, подбежал Лигрен. Он поспешно окинул взглядом хозяина каравана, стремясь оценить его состояние. Эта болезненная желтизна, покрывшая его черты, капельки пота на лбу и, главное, искры крови у губ… Лекарь озабоченно нахмурился, мгновенно поняв тяжесть положения, задумался, ища в памяти способы лечения.
   — Это ведь яд? — повернувшись к богу солнца, спросил Лигрен.
   Тот кивнул.
   — Чей? Кто ужалил его? — лекарь не унимался. Он должен был узнать как можно больше, чтобы найти нужное лекарство.
   — Снежная змея.
   — Мне приходилось слышать о ней… — в ужасе пробормотал Лигрен, затем, совсем тихо, не желая, чтобы кто-то, кроме повелителя небес услышал его, добавил: — Ее укус смертелен. От него нет лекарства, — а затем, вспомнив, с Кемговорит, ощутил в сердце робкий росток надежды: — Спаси его! Возьми мою жизнь, если нужно, но только спаси!
   — Я удалил основную часть яда. Будем надеяться, что его дух справится с тем, что успела разнести по телу кровь…
   — Лигрен, — к ним подскочил Вал, — почему ты здесь, почему не с ним? Ты лекарь и должен…
   — Я сейчас… — тот уже был готов сорваться с места. Пусть он знал, что бессилен, однако… он не мог просто стоять и ждать, что будет дальше. Человек не способен ни на что подобное. Такое хладнокровие дано лишь богам.
   — Погоди, — повелитель небес остановил его. — Вот что, ступай к Фейр. Я знаю, рабыни при каждом возможном случае собирают травы и сушат их… Подбери сбор, укрепляющий силы, и приготовь побольше отвара. Он скоро понадобится.
   — Да! — лекарь кивнул, с благодарностью взглянул на господина Шамаша, который нашел для него хоть какое-то дело, и быстро ушел, торопясь исполнить поручение.
   А колдун повернулся ко все еще стоявшему рядом с ним караванщику.
   Вал выглядел беспомощным.
   — Он ведь выживет? — наконец решившись, совсем тихо спросил дозорный.
   Ему тоже было известно, что такое яд снежной змеи. Может быть, даже лучше чем всем остальным. Яд этой твари убил семью его брата, всех до единого: и самого Вита, и его жену, и двоих детишек. Это случилось в самом начале пути. Метель сбила караван с тропы, заставила зайти довольно далеко в дикую пустыню. А они, неопытные, слишком поздно это заметили.
   Все как-то сложилось, одно к другому. Когда метель утихла, вышло солнце, яркое, светлое. В его лучах пустыня казалась умиротворенной и удивительно прекрасной. Сыновьям Вита тогда было лет десять-двенадцать. Они затеяли какую-то игру, увлеклись ею, отошли далеко от каравана, и, видимо, потревожили змею. По земле прошла дрожь. Почувствовав ее, Атен приказал всем не покидать повозки, переждать в них опасность. Но разве есть в мироздании что-либо, способное удержать родителей, обнаруживших, в какую беду попали их дети? Они бросились на помощь сыновьям…
   Когда к ним добрались дозорные, змея уже уползла, но перед этим страшно наказала всех, кто осмелился нарушить ее сон. Сам Вит и младший из мальчиков были уже мертвы. Его жена ушла вслед за ними пустя несколько часов. Последний же из семьи боролся со смертью целый день и всю ночь. Но, в конце концов, яд не пощадил и его, убив на рассвете, дав увидеть лишь самый первый луч солнца.
   — Ты можешь помочь, — голос бога солнца заставил его встрепенуться, вскинуть голову.
   — Что я должен делать? — он был готов на все, даже на самопожертвование.
   — Разбуди дочь. Попроси ее прийти ко мне.
   — Что может девочка… — караванщик удивленно смотрел на повелителя своей души.
   — Она не рассказывала тебе?
   — О чем, господин?!
   — Богиня врачевания наделила ее даром целительства.
   — Когда!
   — Во время испытания, в Керхе.
   — Это… — Вал растерялся. Он и подумать не мог ни о чем подобном. Чтобы его девочка…
   — Это правда, торговец, — промолвил колдун, в то время, как его глаза говорили: "Сейчас не время для объяснений и сомнений. Нужно действовать, разобраться же во всем можно будет и потом…"
   — Да, конечно. Я… — он сглотнул комок, подкативший к горлу, откашлялся, а затем все же хриплым, несмотря на все его старания, голосом быстро добавил: — Я сейчас, я мигом! — и опрометью бросился к своей повозке.

Глава 4

   Нежная, задумчивая заря окрасила мир легким розовым румянцем, наполнив каждый вздох сладкими мечтами.
   Мати, стоявшая посреди огромного хрустального зала, который с приходом утра стал напоминать прозрачный стеклянный сосуд, в котором зажгли искру огненной воды, зевнула.
   Ей вдруг так захотелось спать! Казалось — ляг на ледяной пол, свернись клубочком — и в тот же миг дрема подчинит своей власти.
   "Мати… Мати… — откуда-то издалека донесся мысленный зов волчицы, которая через мгновение ткнулась мордой в ладонь девочки, а затем, взяв зубами за рукав, потянула за собой. — Нам пора возвращаться".
   — Да, конечно! — та, охваченная вдруг внезапным весельем, хихикнула, пряча смех в ворот шубки.
   "С чего бы это? — Шуллат взглянула на подругу с удивлением. В ее сощуренных рыжих глазах мерцали, сменяя друг друга, огонек непонимания и тень подозрения. — Что до меня, то я не вижу в своих словах ничего забавного".
   Девочка присела рядом с волчицей на корточки, обхватила за широкую шею, прижалась к мягкой, распушившейся на морозце шкуре, затем, отстранившись, затормошила за загривок:
   — Ты и представить себе не можешь, как мне хорошо! — глядя то в рыжие лучистые глаза Шуши, то на столь же живые, переливавшиеся множеством оттенков чистых утренних красок высокие своды, воскликнула она и зал, без сожаления и страха расставшись с хранимой им в вечности тишиной, отозвался ей задорным криком эха, подхватив звонкий девичий смех. — Спасибо! — ее глаза были переполнены счастьем, излучали его в стремлении поделиться им с окружающими, со всем миром. — Это была самая лучшая ночь в моей жизни!
   "Но ведь мы ничего не делали, — Шуша искоса взглянула на подругу, не понимая охвативших ее чувств. Или, может быть, просто делая вид, что не понимает. Кто знает, что на самом деле было на уме у этой хитрой рыжей бестии? Вот ее длинная мордочка приняла расстроенный, обиженный вид: — Мы даже не стали охотиться, просто бродили по залам дворца, так, словно в одном из них ты потеряла след чего-то очень для тебя важного, и все это время ты искала его… И как, нашла?" — ее голова чуть наклонилась, внимательный взгляд широко открытых глаз следил за девочкой, ожидая, что она скажет в ответ, как поведет себя.
   Мати окинула ледяную залу, с каждым новым мигом восхода солнца наполнявшуюся все более ярким жемчужным светом, сияя столь ярко, что глядевшие на этот блеск глаза прищуривались, слезились, но не закрывались, боясь упустить хотя бы один луч этого света.
   — Неужели ты не чувствуешь? — проговорила она. — Такого не может быть! Это… Это ведь…! Х-х-х, — сорвавшись с губ девочки, дыхание превратилось в маленькое белое облачко, которое быстро поднялась вверх, спеша вобрать в себя свет и раствориться в нем. — Здесь я действительно дома. Мне никогда не было так спокойно, хорошо, легко! Кажется, вот подпрыгну — и полечу, как на крыльях ветра!
   "Чего же ты ждешь? Прыгай!"
   — Не-ет! — она резко мотнула головой. — Я боюсь, — не стесняясь признаться в своей робости продолжала девочка, губы которой сжались, пытаясь сдержать скрывавшуюся в ямочках на зарумянившихся щеках улыбку. — Что, если у меня не получится?
   "Ты не узнаешь, пока не попробуешь".
   — Не сейчас, — как ей ни хотелось, оставалось нечто, удерживавшее ее от того, чтобы тотчас вспрыгнуть на спину воздушных духов-оленей. Мати казалось, что она не должна. Почему? Не важно, девочка не задумывалась над этим. Не должна — и все. — Может быть, потом, когда я вырасту, — она вновь мечтательно огляделась вокруг, с каждым мигом все яснее и яснее понимая, что этот ледяной дворец — то место, куда приведет ее дарованная в испытании дорога. — Это мой дом, — с удивительной лаской и нежностью коснувшись ладонью ледяного пола, прошептала она.
   "Да, — вздохнув, задумчиво обронила волчица. Она широко зевнула, зажмурив рыжие глаза, сладко потянулась, заурчав от блаженства. — Здесь хорошо… Однако, — она поднялась на лапы, замерла, выжидающе поглядывая на подругу, — сейчас нам нужно возвращаться в караван. Пока еще твой дом там".
   — Конечно. Уже утро и я представляю, как нам достанется, если взрослые поймут, что мы ушли.
   "Ну, кто должен знать, тот знает и так."
   — О чем ты? — Мати с подозрением взглянула на Шуши. — Ты рассказала… — начала было она, ощутив в глубине души, среди бесконечных шелков покоя и радости укол иголки подозрения… Но боль не была долгой. Она прошла, едва девочка поняла: даже если бы волчица захотела поделиться своими сомнениями с хозяином каравана или другими детьми огня, у нее ничего бы не получилось, ведь люди не способны понять ее язык. Это дано только ее маленькой хозяйке и…
   — Ты сказала Шамашу? — эта мысль не ранила сердце, звуча спокойно и понятно. В конце концов, почему бы и нет? Ведь у девочки не было от него секретов. Жаль, конечно, что он не пошел вместе с ними. У нее за эту ночь накопилось столько вопросов, на которые мог ответить только он. Но, с другой стороны… Мати бросила быстрый взгляд на залу, в центре которой она стояла. Возможно, если бы Шамаш пошел с ней, этот ледяной дворец не возник бы на их пути, ведь он — только для нее.
   "Ну… — Шуши вновь наклонила голову, разглядывая маленькую хозяйку, спеша понять ее чувства прежде, чем отвечать на вопрос, чтобы не ранить больнее и не нажить неприятностей, которых, как ей казалось, впереди было и так не мало. — Я рассказала брату. А он, наверняка все передал господину… Ты не обижаешься на меня за это?"
   — Ты правильно сделала, — девочка улыбнулась, коснулась рукой груди в том месте, где, под слоями одежды, мерцал, стуча в такт ее сердца, магический камень. — А я-то удивлялась, почему мне так тепло посреди ночной пустыни? — проговорила она и, успокаивая подругу, потрепала Шуллат за загривок. — Ты все сделала правильно. Шамаш знал, где мы, не волновался за нас. Он всегда мог нас найти и защитить…
   Волчица взглянула на нее с удивлением: "Ты тоже взрослеешь, Мати", — читалось в ее глазах.
   — Раньше мысль об этом расстроила бы меня, — девочка на миг запрокинула голову, чтобы еще раз увидеть хрустальные своды, перед тем, как на время расстаться с ними. — Но сейчас, — по ее губам скользнула улыбка. — Я рада. Ведь чем скорее я вырасту, тем быстрее я вернусь сюда.
   "Не торопи бег времени. Оно и так летит на крыльях самых быстрых ветров. Очень скоро ты сама поймешь это".
   — Какая разница? — безмятежно пожала плечами Мати. — Если тогда я буду так же счастлива, как сейчас, то у меня не будет времени на воспоминания и сожаления.
   "Вот как? — Мати показалось, что волчица усмехнулась. — А разве тебе не захочется быть еще счастливее"?
   — Это невозможно!
   "В мире возможно все!" — несколько мгновений волчица молча глядела на нее, и, к своему немалому удивлению, девочка прочла в глазах своей золотой подруги печаль. На какое-то мгновение ей даже показалось, что Шуши чем-то не на шутку встревожена. Но…
   "Нет, это не возможно, — Мати качнула головой, отгоняя от себя прочь мысли, которые могли очернить последние мгновения пребывания в ледяном дворце. — Мне просто показалось. Я не правильно поняла. Дело лишь в том, что Шуши завидует мне… Конечно, она мне завидует, — убеждала она себя, впрочем, для этого не требовалось особых усилий, когда ее душа была готова поверить во все, что угодно, в любой обман, а это объяснение пусть только на первый взгляд, но вполне походило на правду".
   — Бедная моя, — девочка склонилась к волчице, погладила по мягкой теплой голове, провела ладонью по шее, — я совсем забыла об охоте. Я такая эгоистка! Ну ничего, ничего, в следующий раз мы непременно поохотимся.
   Волчица как-то странно посмотрела на девочку. В ее глазах была боль и грусть. И еще. Они словно говорили: следующего раза не будет.
   "Что за глупость! — готова была кричать Мати. — Конечно, будет! И не один раз! Ведь у нас с тобой впереди еще вся жизнь!"
   Шуллат не дала ей произнести эту фразу вслух.
   "Нам пора", — напомнила она.
   И девочка, с радостью прервав разговор, который грозил вот-вот разрушить радужность чудесных стен, пронзив душу холодным дыханием ветров страха и сомнений, напевая себе под нос детскую песенку-считалочку, стремясь с ее помощью отогнать все дурные мысли, заскользила вслед за волчицей по ледяному полу.
   "Раз, два, три —
   Ничего не говори.
   Три, четыре, пять —
   Сколько сможешь ты молчать?
   Пять, шесть, семь —
   Позабудь слова совсем!
   Снова семь и восемь —
   Даже если спросим,
   Восемь, девять, круга знак —
   Кто промолвит — тот дурак!"
   Она не сомневалась, что заученные наизусть слова считалочки, которые она могла бы повторить без запинки даже если бы ее разбудили посреди ночи, избавят душу от мыслей, что уже было начали подбираться к ней.
   Мати вновь почувствовала себя свободной и счастливой. Ее взгляд скользил по ровному ледяному покрытию пола, сводам, распахнутым настежь узорчатым створкам дверей, не прощаясь с остававшимся позади залом, твердо веря, что она непременно еще вернется сюда. Девочка старалась в те краткие мгновения, что у нее еще остались, запомнить все — каждую колонну, каждый изгиб узора и завиток розоватой, вобравшей в себя свет неземной жизни лепнины.
   Вот, наконец, последняя из зал дворца осталась позади, и девочка оказалась в явившемся страннице в своем самом прекрасном наряде бесконечному простору снежной пустыни. Небо было многоцветным, у левого, рассветного горизонта — атласно-красным, затем — бледно-розовым, словно румянец на щеках богини любви, потом — нежно-голубым, столь глубоким, что, казалось, будто этот цвет вобрал в себя всю силу тех красок, которые на закате стерла с небесного свода многоглазая, бесконечно-черная ночь, и, наконец, у правой, закатной черты — темным, загадочным, словно там еще скользил по земле край длинного черного шлейфа призраков и теней, покидавших подземный мир на закате, чтобы вернуться в него с рассветом.
   Земля лежала тихим, загадочным простором, раскрашенным, словно островками цветов, магическими лучами солнца, которые, едва вырвавшись из-за горизонта, заполняли собой все, каждый миг, каждый вздох. А между небом и землей словно какие-то сказочные белые птицы кружили большие хлопья снега.
   В первое мгновение Мати застыла, не в силах сделать ни шага вперед, не способная оторвать взгляд от восхитительного зрелища, подаренного ей словно самой богиней.
   — Спасибо тебе, матушка Метелица! — прошептали ее губы тихо, боясь вспугнуть чудо.
   Ее душа пела. Да, она больше не сомневалась — все, что она увидела этой ночью, было подарком от госпожи Айи. Не случайно же именно священная волчица богини снегов привела ее сюда.
   Мати захотелось обернуться назад, еще раз взглянуть на дворец, увидеть, каким он стал в лучах солнца, но волчица остановила ее:
   "Не делай этого, — предупреждающе заворчала она. — Или ты забыла, что на рассвете нельзя оглядываться? Бросишь взгляд назад — и навсегда уйдешь в минувшую ночь".
   — Я бы вернулась… — вздохнув, проговорила девочка. Ей так этого хотелось! Вот бы было славно продлить остававшиеся позади мгновения, ну хотя бы еще на чуть-чуть…!
   "И думать не смей, — Шуши хмуро зарычала. — Ты не знаешь, что там, позади…"
   — Там ледяной дворец.
   "Вовсе нет. Пустота. Ибо только она остается там, откуда с рассветом уходит жизнь. И еще. Там — Несущие смерть".
   — Несущие смерть? — глаза Мати зажглись любопытством. Она никогда прежде не слышала о них ни в сказках, ни в легендах, ни, тем более, не встречала в реальном мире. — Кто они такие? Расскажи!
   "Нет", — холодно бросила в ответ Шуши.
   — Нет? — девочка удивилась. Она не могла припомнить случая, когда подруга отказывалась отвечать на ее вопросы. Это было так странно! И еще сильнее подогревало любопытство. — Ну расскажи, пожалуйста! — стала упрашивать она Шуллат. Видя же лишь непреклонность в глазах волчицы, Мати обиделась: — Зачем же было тогда говорить о них! — недовольно проворчала она.
   "Чтобы ты на миг забыла о минувшем, — волчица спокойно глядела в глаза девочке, — и позволила ему уйти".
   Мати несколько мгновений подозрительно смотрела на нее, а затем, медленно повернув голову, скосила взгляд назад.
   — Ничего нет! Дворец исчез! — окружавший мир вновь стал реальным и совершенно обычным. Девочка почувствовала себя разочарованной и даже обманутой. — Это нечестно! — она была готова расплакаться. — Неужели это был только сон?
   Ну почему было так трудно уходить из чуда, даже зная, что однажды вернешься в него!
   "Успокойся, — волчица потерлась носом о руку девочки. — Заря — время радости, а не слез. Она — вестник того, что ночь закончилась и нам дарован еще один день жизни… Я не знаю, слышала ли ты об этом раньше, но когда зелень земли менялась белизной снегов, день тоже уходил, угасал, становясь все короче и короче. И твои предки куда больше боялись, что на землю опустится нескончаемая ночь, чем самой жуткой стужи снегов".
   Шуллат удалось то, к чему она стремилась — ее слова привлекли к себе внимание девочки.
   — Я не знала этой истории, — с интересом поглядывая на собеседницу сказала Мати.
   "Мы не засоряем свою память историями, — фыркнула волчица, — и то, о чем я говорю — ни что иное, как минувшее. Так было. Вот и все."
   — Но почему они боялись ночи? — девочка, наоборот, любила ее, ведь во мраке было столько всего необычного, загадочного, магического. Чудо казалось совсем рядом, только протяни руку — и дотронешься до него. И минувшая ночь, чей сказочный светлый образ все еще стоял перед глазами Мати, только укрепляла ее душу в этой вере.
   "Ну… — Шуши на миг замешкалась, прислушалась к своим воспоминаниям, пытаясь понять то знание, что хранилось в них, однако так и не нашла объяснений тому, что вызывало не только сомнение, но и удивление. — Они боялись сна".
   — Почему? — вот уж кого девочка ничуть не страшилась. Да ей бы никогда и не пришло в голову пугаться чего-то подобного. — Даже если им все время снились кошмары, они ведь были не настоящими!
   Несколько мгновений волчица молчала, глядя в сторону, на оживавший во множестве ярких красок мир.
   "Ты не совсем верно меня поняла. Я имела в виду, не то, что они боялись спать, а что им было страшно не проснуться, им казалось, что обычный ночной сон может стать вечным… Мати, — она недовольно мотнула головой, потерла лапой нос, — хватит говорить. Нам действительно нужно возвращаться в караван. Я понимаю твое стремление как можно дольше откладывать неотвратимое наказание, которое может там нас ждать, но нельзя же это делать до бесконечности! И, потом, чем позже мы придем, тем больше шансов, что нас поймают. Ты не думала об этом?"
   — Думала, — вздохнув, девочка опустила голову на грудь. — Но ведь уже все равно поздно.
   "Ты сама виновата. Не нужно было тянуть время".
   — Я так хотела, — обиженно надувшись, Мати отвернулась. Она знала, что дома ее ждет уйма упреков, замечаний и вообще… А тут еще приходится выслушивать еще и ворчание подруги, которая, как ни крути, виновата ничуть не меньше ее! Ну конечно, она ведь ни за что не убежала бы одна.
   Девочка спрятала в глубокие теплые карманы ладошки, которые начал покалывать своими острыми иголками мороз, и, поднимая ногами в воздух стайки легких пугливых снежинок, зашагала к тому горизонту, за которым, как ей казалось, должен был прятаться караван.
   "Ты идешь не в ту сторону, — волчица легко догнала ее, обежала, застыла впереди, преграждая дорогу. — Или ты решила навсегда остаться в снегах"?
   — Нет, — Мати тяжело вздохнула, поворачиваясь. — Ох, Шуши, и зачем только мы с тобой убежали в пустыню? И достанется же нам!
   "Мы сделали то, что должны были".